Глава 14

Надя проснулась поздно, в чужой кровати. За чужими шторами чужой комнаты вовсю светило солнце – свое, московское. Сон был так крепок, что в первый момент она не могла понять: где она находится и почему? Надя перевернулась на другой бок и тут в одно мгновение, разом, вспомнила: и где она, и отчего здесь, и все, что случилось с ними вчера. Она – в Москве, в квартире Диминого друга по университету Саши. А Дима – поблизости, он дрыхнет за стенкой на раскладушке.

Вчера Саня встретил их на своем “Опеле” в час ночи в Шереметьево-1. Вез ребят по пустынной Кольцевой и всю дорогу ворчал: дом его превратили в гостиницу для бездомных собак и кошек; ему приходится давать кров странной, непредсказуемой и крайне беспокойной парочке; мало того! – его теперь вздумали использовать как ночное такси по вызову!.. Дима тогда беззлобно отшучивался, озорно блестел на Надю глазами в темноте машины, строил гримасы – и это оказалось, пожалуй, единственным, что приятно было вспомнить из всего минувшего вечера. Потом они приехали домой к Саше, в Люберцы, и она улеглась спать – опять на чужих простынях, даже не почистив на ночь зубы. Да и нечем ей было зубы чистить: новая щетка еще совсем недавно, перед выездом из Москвы, купленная в киоске Ленинградского вокзала, теперь осталась (наверно, безвозвратно!) в Северной столице: вместе с прочими пожитками в гостинице уютного университета Запесоцкого.

А все, что вчера случилось перед их внезапным отлетом из Петербурга, сегодня с утра уже казалось Наде далеким и происшедшим как бы не с ней. Их стремительный проезд от Московского вокзала в аэропорт Пулково в тряской “шестерке” – когда Надя временами в ужасе оглядывалась: не за ними ли едет эта подозрительная машина?.. А перед этим: чудовищное бегство сквозь кишащий темной толпой Московский вокзал… И – побег сквозь питерские проходные дворы: под аккомпанемент стрельбы, свист настоящих пуль… И совсем уже нереальной – как из другой жизни! – казалась сегодня утром Наде и неспешная прогулка с Димой по питерским переулкам, и ретро-кафе, где так вкусно кормили и ласково принимали… И совершенно далекой, как из другой жизни, представлялась ей поездка в К., и разговор с родителями Коноваловой, и возвращение из пригорода в Питер… А было все это тоже всего лишь вчера!

Надя глянула на наручные часы: уже половина двенадцатого!.. Из кухни доносились соблазнительные звуки и запахи: кажется, там варили кофе и жарили яичницу. Может, Дима сообразит, как ей будет приятно, если он принесет ей завтрак в постель?.. Ну да, дождешься от него!.. Надо вставать. А то с него станется: он в одиночку и кофе весь выдует, наркоман кофейный, ей не оставит.

Надя поднялась с постели, одернула пижамную курточку. Вчера хозяин Саша любезно предложил ей мужскую пижаму – ту же, что и в прошлый ее ночлег в его квартире. Пижамные штаны пятьдесят четвертого размера с нее благополучно свалились – а вот курточка оказалась вполне целомудренной: кончалась как раз чуть ниже колен.

Надя пошлепала босиком в сторону кухни. Линолеум холодил ступни. Будем надеяться, что хозяин уже ушел на службу, а Дима увлечен варкой кофе и не заметит, как она скроется в ванной – слегка привести себя в порядок. Но едва она вышла из спальни – навстречу вылетел, звонко лая, Родион. Бросился ей в ноги, стал подпрыгивать, пытался лизнуть в лицо – словом, являл собой столь бурное олицетворение радости, будто вчера и не было такой же точно бешено восхищенной встречи. Словно пес напрочь забыл, что долгожданная хозяйка наконец вернулась, и она теперь здесь, рядом, за дверью!..

Пришлось присесть, погладить Родиона, поцеловать его в холодный кожаный нос. На гавканье и прыжки выглянул из кухни-маломерки Дима, увидел Надю, просиял:

– С добрым утром! А я варю третью порцию кофе. Присоединяйся!.. С Родионом мы уже погуляли.

– А где Саша? – пробормотала она глухим со сна голосом, отворачивая неприбранное лицо от солнечного света.

– Как где? – удивился Дима. – Там же, где и весь советский народ, – на службе.

Чуть позже, когда она привела, как смогла, себя в порядок (даже зубы почистила, выдавив “Бленд-а-мед” на указательный палец!), Дима за ней таки поухаживал.

Налил чашку свежесваренного кофе, намазал хлеб маслом и положил на тарелку яичницу как минимум из трех яиц. Выглядел Дима свежо, румяно и жизнерадостно. Ничто его не брало.

– Я уже начал поиски, – немедленно доложил он, едва она взялась за кофе.

– Какие поиски? – удивилась она.

– Во всемирной компьютерной сети Интернет, – ухмыльнулся Дима. – Наш добрый самаритянин Саша оставил нам свой ноутбук. “Пентиум-четыре”, модем скоростной, сто “кило”, линия выделенная… Так что ройся в сети не хочу…

Она ничего не поняла в линиях, модемах и “пентиумах” и потому спросила:

– Ну и что ты нашел?

– Я?.. Да, признаться, ничего.

– А что искал?

– Адвоката искал. Адвоката нашего палестинского товарища Абу Хамада. Нету ни фига. Где я только не рыскал!.. И в Индексе, и в Рэмблере, и в Паблик-ру… Задавал в качестве ключевых слов и “адвокат; Абу Хамад”, и “завещание; Абу Хамад”, и даже “душеприказчик; Абу Хамад”…

Димин рассказ звучал для Нади как китайская грамота – однако она, прихлебывая кофе, старательно кивала: стыдно в наши дни столичной девушке не знать Интернета.

Дима, глотая кофий, продолжал, поощренный ее старательным вниманием:

– ..Потом я прошелся по английским поисковым серверам: Альта-Виста, Яху… Задавал бог знает что: и “advocate; abu Hamad” , и “testament; abu Hamad”, и “will; abu Hamad”, и “lower; abu Hamad"… Все без толку.

– Как твой Бакс? – прервала его неожиданным вопросом Надя.

– Бакс? – переспросил сбитый с толку Дима. – Зашугал его твой Родя! Родя-уродя!.. – (“Но-но, – сказала Надя, – не обижай собачку”.) – Бакс забился за диван, щерится, щетинится и шипит. Но кушает по-прежнему хорошо.

– А как ты думаешь, Дима, – мягко спросила (опять совсем на другую тему) Надя, – кто охотился за нами вчера?

Димино лицо на мгновение застыло.

– Тот, кто не хочет, чтобы мы занимались этим делом, – ответил он. – Тот, кто боится этого.

– А кто это?

– Откуда ж я знаю!.. Я думаю – убийца. Или его люди.

– А кто они? – настойчиво продолжала расспросы Надя.

– Я полагаю: бандиты. Хорошо информированные и неплохо подготовленные. Во всяком случае, на спецслужбы, на государство они не похожи.

– Почему не похожи? – продолжала с пристрастием допрашивать она.

– Потому что если б нас преследовали спецслужбы: милиция, комитет безопасности, охрана президента, Моссад, ЦРУ… – они не дали бы нам улететь из Питера. Как ты помнишь, когда мы брали билеты (а также перед посадкой в самолет), мы предъявляли свои паспорта. Когда б мы находились в розыске, нас взяли бы уже в Пулкове. Или – в крайнем случае! – когда мы прилетели в Шереметьево… А вот частные лица – то есть бандиты – могут, конечно, получить информацию (из баз данных авиакомпании), что мы летели на самолете. Но, я полагаю, они, скорее всего, получают эту информацию с временной задержкой. Этого времени нам хватило, чтобы успеть долететь до Москвы.

– Значит, в принципе, на нас могли напасть еще в Пулкове? Или потом в Шереметьеве?

– Могли бы. Но бандиты, скорей всего, не успели. Именно поэтому, кстати, я решил вчера не возвращаться в столицу на поезде. Там ведь тоже теперь надо предъявлять паспорт… Или опять договариваться с проводником… А за те восемь часов, пока б мы ехали, они вполне могли узнать: куда мы едем. И успели б нас перехватить… Но это все, повторяю, мои предположения.

– А как эти “они” нашли нас в Петербурге?

– Может, они вели меня от холодильного завода. Может, это сам маньяк Ефремов в нас стрелял, собственной персоной.

– Думаешь?

– Не знаю я теперь, Надька. Ничего не знаю. Может, нехорошие люди устроили засаду у дома Коноваловой. И вели не меня, а тебя.

– Звучит как фантастика. Или – плохой детектив.

– Сам знаю. Но, по-моему, в этой истории все может быть. Не исключено, например, что они вычислили меня по компьютеру.

– Это как?

– Я из Интернет-кафе в университете Запесоцкого открывал свой электронный почтовый ящик. Если мой ящик “под колпаком”, грамотному программисту ничего не стоит узнать: с какого конкретно компьютера его открывали. Вот они и вышли – сперва на университет Запесоцкого, а потом – на нас.

– Уж больно быстро, – усомнилась Надя. – Ты ведь лазил в свой почтовый ящик вчера утром?

– Да.

– А вечером они на нас уже напали.

– Вот и я думаю: дело не в этом. Скорей они вычислили меня по кредитной карточке: когда я в первый день в Питере снимал “капусту” в Гостином дворе. Для твоих, между прочим, трусов и кофточек. Правильно французы говорят: шерше ля женщина…

Надя не обиделась, но отпарировала, дернув плечиком:

– Воинствующий сексизм. Ты, между прочим, на эту свою “капусту”, снятую в банкомате в Гостином, пил водку и кофе.

Дима сделал вид, что не заметил реплики:

– Наверное, после того как они узнали, что я в Питере, они вышли на Технический университет. Вероятно, у них там есть свои люди – ведь добрались же они каким-то образом до университетских архивов… Нас там, в Техническом университете, видимо, и засекли. Позавчера. А потом вели. Вели, наверное, весь вчерашний день. А когда мы вечером встретились и оказались в тихом месте, в Кузнечном переулке, – они на нас напали… – Дима помолчал и неожиданно добавил:

– Но все это очень обнадеживает.

– Чего это вдруг?

– Это значит одно. Мы с тобой – на правильном пути.

– А эти враги – разве они не могут вычислить нас здесь, у Сани?

Дима нахмурился.

– Я думал над этим… Знаешь, в моей записной книжке – триста семнадцать телефонных номеров. И Сашка, по частоте моих звонков к нему, находится где-то во второй сотне. Мы с ним не виделись пять лет. Прежде чем отыщут Сашку, они должны будут перешерстить сотню моих главных знакомых. А это, согласись, дело долгое.

– А если Саня проболтается?

– Сашка не из болтливых.

– Ты ему рассказал все?

– Я сказал, что дело серьезное. Этого достаточно.

– Значит, мы будем прятаться здесь, у Сани… До каких пор?

– Пока не найдем убийцу.

– Или он не найдет нас.

– Да, или так, – кивнул Дима.

"Все нормально, все прекрасно, – думал Дима, слыша шум льющейся на кухне воды. – Здоровая, крепкая семья. Муж развлекается за компьютером, жена моет посуду. Вот только мы с Надькой – совсем не семья. Да и не хочу я, чтоб она была моей семьей!.. А кто тогда мы? – спросил он себя. И сам же ответил:

– Мы с ней – случайные попутчики. В общем-то, симпатичные друг другу, но – случайные. Мы – товарищи по несчастью. Несчастье кончится, мы разбежимся. Если, конечно, раньше нас не замочат… Кстати, я совсем не похож на типичного мужа. И сейчас я не в игрушки играю за компьютером. Я, типа, работаю…"

Дима потерял надежду отыскать в Интернете дополнительную информацию, имеющую отношение к палестинцу миллионеру Абу Эль-Хамаду. Три часа псу под хвост… Может, сменить направление поисков?.. Во всемирной сети чего только нет. Может, пока, для отдохновения, узнать что-то по другим версиям? Запастись информацией? Все равно пока нет никаких идей: куда сейчас бежать, с кем встречаться, что вызнавать… А на всемирной свалке информации наверняка отыщутся данные о другом подозрительном народце из дневников мамы. О других ребятишках из Ленинградского технического университета. Ну, например, о члене Государственной думы Котове. Не может ведь не быть в Интернете упоминаний о депутате?

Полуянов впечатал в окошко поискового сервера фамилию “Котов”, кликнул “мышью” по клавише “Я ищу”. Компьютер объявил, что искомое слово встречается в сети 217 645 раз. Затем развернул ссылки на интернетовские странички – заданное слово заботливо выделил жирным:

"…на выставке представлены десятки великолепных кошечек и не менее прекрасных, породистых котов…"

"…дома у писательницы живут четыре собаки, двое котов, хомячок, морская свинка…"

– Тьфу ты, безмозглая железяка!.. – выругался Дима. Да, компьютер – редкая зануда. Все, зараза, понимает буквально.

Дима впечатал в поисковое окошко не только фамилию, но и имя с отчеством: “Константин Семенович Котов”, ударил в сердцах на “Enter”.

Компьютер задумался – всего-то на пару секунд. И теперь развернул, кажется, то, что надо. Длиннющий список ссылок – на пятнадцать страниц. А под номером первым – официальный сайт группы госдумовцев по имени “Демократический депутат”: www.demdepu-tat.ru. Из него высветился на экране кусок фразы, искомые слова выделены полужирным шрифтом: “…Константин Семенович Котов родился в 1958 году в г. Череповце в семье инженерно-технических работников…"

Дима немедленно кликнул по названию сайта, и еще через полминуты открылась “объективка” на депутата Котова. Она была выдержана в строгом, но восторженном тоне:

"Константин Семенович Котов родился в 1958 г, в г. Череповце в семье инженерно-технических работников. В 1975 г, окончил среднюю школу с серебряной медалью. В том же году поступил в Ленинградский технический университет на механико-математический факультет. В ходе учебы участвовал в стройотрядном движении, занимался боксом (имеет второй разряд), играл в студенческом театре. Закончил университет в 1981 г, с красным дипломом. С 1981 по 1987 г. Котов К. С, работает в Ленинградском НИИ точной механики, учится в заочной аспирантуре. В 1986 г, защищает кандидатскую диссертацию. В том же году он возглавил лабораторию в указанном НИИ. Политикой Котов К. С, занимается с 1988 г.

В 1989 г, избран делегатом Первого съезда народных депутатов СССР по Ленинградскому избирательному округу № 206, выиграв выборы у одиннадцати кандидатов. Котов К. С, вошел в межрегиональную депутатскую группу, был близко знаком с Сахаровым А.Д. В августе 1991 г. Котов К. С, участвует в обороне Белого дома. С ноября того же года он – на работе в органах государственной власти. В первом демократическом правительстве России занимает пост заместителя главы Госкомимущества РФ. Работает в этой должности с ноября 1991 г, по декабрь 1993 г. В декабре 1993 г, избирается депутатом Госдумы России первого созыва по тому же Санкт-Петербургскому избирательному округу. Свой высокий мандат Котов К. С, подтверждает также на выборах в Госдуму в 1995 и 1999 гг. В Государственной думе Котов К. С, бессменно работает в Комитете по финансам и бюджету (в 1995 – 1999 г, он является заместителем председателя данного Комитета), а также в Комиссии Госдумы по вопросам борьбы с коррупцией. Он лично явился инициатором обсуждения и принятия Думой множества демократических Законов и Постановлений, в том числе Земельного и нового Уголовно-процессуального кодекса, Закона об обороте наркотических и психотропных веществ. Один из авторов поправок к Закону о борьбе с терроризмом.

На своем посту Котов К. С, последовательно отстаивает демократические ценности, стремится добиться того, чтобы Россия стала передовой, процветающей державой.

Женат, имеет сына семнадцати лет. Увлекается горнолыжным спортом, теннисом, борьбой дзюдо”.

А тут и фото депутата открылось: важное, официальное лицо со скорбно поджатыми уголками губ. Строгий галстук, добротный костюм. Сзади фоном – российский флаг. Лицо одновременно и так называемое “открытое”, и так называемое “волевое”. Твердый подбородок, сурово-отеческий взгляд. Настоящая физия настоящего современного политика: мать родную продаст за пригоршню баксов.

"Жуткий человек… – против воли подумалось Диме. – Или это услужливые дураки из его пресс-службы постарались? Ну и биография!.. Полный набор хлебных местечек: зампред Госкомимущества – как раз когда шла сплошная прихватизация. Потом, в течение восьми лет, – думская Комиссия по бюджету… Ох, много же бабок этот Котов К.С. должен был нахапать! Но при этом, если верить “объективке”, он – демократ, чуть ли не друг Сахарова, пламенный антикоррупционер. А также, по новейшей моде, горнолыжник и дзюдоист. Что за отвратный тип!.."

Дима решил посмотреть ссылки на Константина Котова дальше. Он надеялся, что наткнется на какой-нибудь скандал, связанный с этим именем, – очень уж тот ему априорно, по фото и хвалебной биографии, не понравился.

Однако не тут-то было. Котов, судя по дальнейшим интернетовским ссылкам, являлся либо кристально-честным человеком (во что при его биографии верилось с большим трудом), либо до чрезвычайности осторожным. Он, похоже, был предусмотрителен настолько, что никому и никогда не переходил дорогу. “А то ведь у нас с этим просто, – подумалось Диме. – Чуть прогневал влиятельного человека – и вот тебя уже “заказали”. И коллеги мои, журналеры, облили тебя с головы до ног – не разбирая, кто прав, кто виноват…"

Однако депутата Котова окружало, если верить Интернету, на редкость благостное информационное поле. Никаких тебе скандалов. Никаких разборок. Никаких наездов. Все, что сообщалось о Котове в бумажной и электронной прессе, выдержано было в нейтрально-позитивных тонах.

"…Инициатором принятия постановления стала группа депутатов демократического крыла: Юшенков, Похмелкин, Котов…"

"…Константин Котов (группа “Демократический депутат”) предложил в своем выступлении начать с Масхадовым незамедлительные переговоры…"

"…Со стороны правительства и президентской администрации во встрече участвовали Александр Волошин, Иван Кочугин, Александр Сурков; со стороны депутатского корпуса – Геннадий Селезнев, Артур Чилингаров, Владимир Чириковский, Николай Гончар, Константин Котов…"

"…Борис Земцов и Константин Котов выступили с инициативой начать сбор подписей против военной операции НАТО на Балканах…"

"Опять-таки: четыре раза подряд Котова в парламент выбирали, – подумал Дима. – Это дорогого стоит: заморочить людям голову так, чтоб они за него раз за разом голосовали! И спонсоров, видать, сумел окрутить – чтоб те на каждые выборы “капусту” давали… Хитрая, видать, бестия этот Котов”.

Надя вымыла посуду и пришла в комнату – убирать постель. “Вот жена хорошая кому-то будет, – вторым планом подумалось о ней Диме. – Чистенькая, аккуратная, домовитая… И тело у нее что надо: плотненькое, но тренированное. А я, однако, уже скоро две недели без женщины. С самого Амстердама. Свербит”. На секунду Дима представил себя в постели с Надей. Грудь-то какая роскошная! А попа!.. А что, очень даже просто. Сейчас встать, сделать два шага, обнять… И она, Дима почему-то чувствовал, не оттолкнет. Краем глаза он видел ладные движения Надиных рук – взлетающих, складывающих простыни. Ну, действуй! Греховные мысли, соблазнительные картинки роем, бешено сменяя друг друга, пронеслись в голове. Кровь прихлынула к лицу.

"Но что потом? – остудил он себя. – Надя – девочка серьезная. Ей-то, в отличие от меня, нужны отношения, а не мимолетная случка. И как я буду потом из всего этого дерьма выбираться? Я ведь ей когда-то сказки на ночь рассказывал, в цирк водил. И, как гласит семейная легенда, на горшочек сажал. И маме ее, полушутя-полусерьезно, обещал быть Надькиным верным рыцарем… Надька ведь вроде младшей сестры мне. А я ее буду в кровати под себя подминать?.."

Тут Надя сложила постель и удалилась на кухню. Момент был упущен. Дима потряс головой, остужаясь. Он рад был, что избежал греховного наваждения. И горд собой. Чтоб совсем охладиться, достал сигареты, распахнул створку окна. Зануда Сашка в своей квартире – хотя бы даже в санузле – курить категорически запретил. Приходилось высовываться в окно по пояс. Дима жадно высадил “мальборину” пополам с осенним прозрачным воздухом – и совсем остыл.

Сел за Сашкин рабочий стол и заставил себя сосредоточиться на интернетовских страницах про депутата Константина Котова.

– Ну, как, нашел арабского адвоката? – спросила Надя вроде бы мимоходом. Она вернулась из кухни с тряпкой в руке и принявшись протирать подоконник. Дразнит она его, что ли? Почувствовала, что он ее хочет – и потому вернулась и провоцирует? Девочка, эдак ведь можно доиграться!

– Нет, – коротко бросил Полуянов. – Не нашел.

– Я думаю, палестинец здесь ни при чем, – безапелляционно заявила Надежда.

– В смысле?

– В том смысле, что ни он, ни его приспешники к убийству наших матерей никакого отношения не имеют.

– С чего это ты вдруг решила? – Дима округлил глаза.

– Все очень просто, – небрежно бросила Надя с интонацией Шерлока Холмса. – Суть – в менталитете араба. В его религии. Вот представь: Абу Хамад, воин джихада, борец с неверными… И вдруг – он неверному оставляет завещание? Да не просто неверному, а женщинам-неверным? Ты можешь себе такое представить?

Я нет… Для мусульман женщины, по-моему, настолько второй сорт, что даже хуже домашних животных… Ты вот мог бы завещать свое состояние Баксу?

– Я? Конечно!.. – с жаром заверил журналист. – Все коту оставлю.

– Нет, а кроме шуток?

Дима минуту подумал, отвернулся к окну. За окном первого этажа горел, алел ковер из последних осенних листьев. Тополя лениво пошевеливали голыми ветками.

– В твоих словах есть сермяжная правда, – наконец нехотя признал Дима. И добавил не слишком уверенно:

– Но наши матери арабу все-таки жизнь спасли…

– И ты думаешь, он до конца своих дней лелеял к ним чувство благодарности? Да он, наверное, и не знал, как звали тех гяурских женщин!..

– Не буду с тобой спорить. Тем более что сейчас я уже иду по другому следу. Найди мне, пожалуйста, радость моя, те места в мамином дневнике, где говорится о драке в общаге и о той троице: Котов, Шепилов и этот.., нынешний кагэбэшник… Желатинов, что ли?..

– Желяев, – поправила Надя. – Сейчас. Можно залезть в твою сумку?

– Еще как можно. – И Дима снова погрузился в ноутбук: открывал и быстро просматривал страницы с упоминанием фамилии Котова. – Ничего интересного… – наконец пробормотал он. Вернулся к началу. Переписал биографию депутата-ленинградца в память компьютера. Затем возвратился к поисковой системе. Дал ей новое задание: напечатал в окошке “Я ищу” фамилию: “Шепилов”.

Константин Семенович Котов стоял у окна. Его кабинет на четвертом этаже здания Государственной думы выходил на Охотный Ряд, на серое монументальное здание гостиницы “Москва”. Из-за стены депутатского отеля выглядывала на фоне ярко-голубого неба рубиновая звезда. Правее виднелись красно-зубчатые стены Кремля и желтое здание Сената за ними.

Прямо под окном расстилалась восьмирядная, медленно ползущая автомобильная пробка. Авто не успевали проехать с Манежа прямо, а слева уже, с Тверской, наползали им в бок новые автомобили. Стоянка перед Думой в три ряда была заставлена черными машинами.

Державный пейзаж за окном всегда помогал Константину Семеновичу сосредоточиться и принять решение. Как правило, он принимал правильные решения – иначе не продержался бы столько лет в кабинете с “вертушками” и высокими потолками.

Вот и сейчас депутат Котов держал в руках только что полученную повестку. Повестку доставили с фельдъегерем ему лично, минуя обычную депутатскую почту и даже котовскую доверенную секретаршу. Предусмотрительно, надо отдать прокурорским должное. Этим жестом они словно давали Котову понять: мы, как и вы, желаем избежать несанкционированной утечки, а также как следствие дальнейших, никому не нужных кривотолков.

Повестка, выписанная по обычной форме, на гадком синем бланке, приглашала “гр-на Котова” на завтра на десять тридцать утра на допрос в Генеральную прокуратуру в качестве свидетеля.

И вот теперь, застыв у окна, Константин Семенович решал: ехать ли ему завтра в Генпрокуратуру или нет. Как лицо, защищенное броней депутатской неприкосновенности, он имел полнейшее право немедленно сунуть повестку в уничтожитель бумаг и ни завтра, ни когда-либо позднее не являться ни на какой допрос. Безо всяких объяснений.

Однако, размышлял Котов, в случае его отказа сотрудничать (демонстративного отказа или нет, это неважно) прокурорским ничего не стоит произвести, допустим, утечку в СМИ. И тогда начнется совершенно ненужная, вредная шумиха, а подозрения в его адрес будут с каждым днем только расти.

Значит, ему следует идти?.. Прямо вот так, унизительно – по первому зову? Пожалуй, да, подумал Котов. Подобной покорностью он отведет от себя часть подозрений. Вот что самое главное.

Да, по всему выходит, что лучше идти. Одному идти, безо всяких там адвокатов. И даже без машины с шофером. Лучше прогуляться, словно простому человеку, три квартала вверх по Большой Дмитровке. И договориться о том, чтобы войти в Генпрокуратуру с какого-нибудь неприметного подъезда. Какой-либо огласки следует избежать.

Да, надо идти, окончательно решил Котов. Причем завтра же. Встретить, как он привык делать, неприятности лицом к лицу, с открытым забралом.

Идти. Решено. Однако… Однако рассказывать в прокуратуре правду, об этом не может быть и речи. Значит, надо умело дозировать ложь. Мешать ее с полуправдой. Вопрос теперь заключается в следующем: каким должно быть соотношение лжи и полуправды? Что он может рассказать, чтобы история выглядела подобием правды? И чего нельзя говорить ни в коем случае?

Вот эту новую историю происшедшего ему следует придумать сегодня же. Придумать – и поверить в нее. Поверить самому настолько хорошо, чтобы ни один каверзный, неожиданный или въедливый вопрос следователя не сбил его с толку. Не застал врасплох.

В общих чертах та история, которой следовало заместить правду, в голове у Константина Семеновича была готова. На окончательную ее доводку и шлифовку у него оставалось еще более двадцати часов.

Вполне достаточный срок.

Фамилия “Шепилов” также имелась в Интернете, и в немалом количестве. Дима попросил, чтобы поисковый сервер рассортировал упоминания о “Шепилове” по релевантности <По значимости.>. В итоге в длинном перечне сайтов оказались вначале документы, где искомая фамилия упоминалась чаще всего. А первой в списке оказалась публикация в газете “Деловой мир” от двадцать второго ноября девяносто четвертого года. Дима открыл страничку, пробежал глазами. Типичнейшая “заказуха”.

"Скажите, Андрей Ильич (верноподданнически спрашивал Шепилова журналер), с чего начался ваш бизнес?

Шепилов: Началось все (Диме так и виделось за этими строками, как тот сидит, вальяжно откинувшись в креслах) в конце восьмидесятых годов в Петербурге, который тогда еще был Ленинградом. Я преподавал на кафедре кибернетики Ленинградского технического университета, защитил диссертацию по методам математического моделирования. Тогдашняя моя работа была тесно связана с ЭВМ. По счастью, я имел возможность часто выезжать за границу – у нашего вуза имелись тесные связи с университетом во Франкфурте. Я невольно сравнивал развитие вычислительной техники в СССР и за рубежом. И хотя наши программисты уже в те годы могли дать сто очков вперед западным коллегам, однако в оснащенности техникой, в особенности персональными компьютерами, мы отставали, как в то время мне казалось, навсегда…

И что вы тогда предприняли? (подобострастно спрашивал журналист).

Шепилов: Детали для первого персонального компьютера я привез из Германии в Питер в восемьдесят девятом году. Собрал его в своей квартире, что называется, на коленке. И подумал: а почему бы не сделать снабжение вычислительной техникой, в которой Россия тогда отчаянно нуждалась, делом жизни? Вскоре я зарегистрировал собственный кооператив, а еще через полгода он уже поставлял заказчикам до ста “персоналок” ежемесячно. Именно мне удалось удовлетворить первичный спрос города на Неве на компьютеры – ну и заработать первоначальный капитал.

Чем вы, Андрей Ильич, занимаетесь сейчас?

Шепилов: Что называется, всем понемногу. Торгую деловой древесиной, бумагой, целлюлозой, нефтью, цветными металлами. У меня есть четыре кафе, ферма, хлебопекарня. Моей компании принадлежит контрольный пакет акций четырех предприятий металлургической отрасли. Первая моя любовь – компьютеры – тоже не забыты. У меня есть компания, которая торгует ПК в России, а также фирма, производящая программное обеспечение, зарегистрированная в США. Смею вас заверить: она создает продукт не просто конкурентоспособный на мировом рынке, но – превосходящий по качеству американские.

Вы – коренной петербуржец, но встречаемся мы с вами в Москве… Где вы сейчас живете?

Шепилов: В самолете. Действительно, я в 1992 году перебрался в Москву. (“Как раз в те самые годы его друг Котов стал зампредом Госкомимущества”, – подумал Дима.) Однако дела требуют моего присутствия и в Петербурге, и в других городах России, и за рубежом. Так что я действительно провожу слишком много времени в самолете. К счастью, мне удалось купить небольшой частный самолет, и теперь мне не надо подстраиваться под расписание полетов. (“Вот самодовольный богач!” – с досадой подумал Дима.) В свое время было много шума по поводу вашей покупки Приволжского бумажного комбината, где работает около пяти тысяч человек, всего за 50 тысяч долларов. А также ввиду того, что вы приобрели Северный горно-никелевый завод за сумму 105 тысяч долларов… Как вы прокомментируете эти слухи?

Шепилов: Да, действительно, я совершил данные покупки примерно за указанную вами цену. Что я могу сказать по этому поводу? У нас сейчас, слава богу, свободный рынок. И любой товар, от сникерса до завода, продается за ту цену, которую за него готов заплатить покупатель. И если я приобрел Приволжский бумкомбинат и Северный завод в 1992 году примерно за сто пятьдесят тысяч долларов – значит, именно столько эти предприятия стоили”.

"Н-да, – скептически заметил про себя Дима. – Именно столько они и стоили… Тебе – стоили… Потому что твой приятель Котов в то время работал в Госкомимуществе и ведал распродажей народного добра… Жулики они все – ох, жулики. Растащили Россию”.

Дима не стал дальше читать “заказуху”, с досадой свернул файл. Вернулся в меню поискового сервера.

Три других заметки с упоминанием фамилии Шепилова отчего-то датировались одним и тем же днем: десятым октября нынешнего года. Еще не понимая, что сие значит, Полуянов открыл первую из них.

Заголовок гласил: “БИЗНЕСМЕНА ЗВЕРСКИ УБИЛИ В СОБСТВЕННОЙ КВАРТИРЕ”. Дима невольно присвистнул и впился глазами в текст:

"Ночью в своей квартире в фешенебельном доме близ метро “Новослободская” был зверски убит известный предприниматель Андрей Шепилов. Труп вчера утром обнаружила приходящая экономка бизнесмена. Как обычно, в 6.45 она поднялась в квартиру Шепилова на третьем этаже, чтобы приготовить хозяину завтрак. Дверь была заперта, на звонки никто не отвечал. Молчал и телефон в квартире, и оба сотовых аппарата Шепилова. Тогда горничная открыла дверь своим ключом и обнаружила хозяина, распростертого посреди гостиной. Его зверски избили, а затем задушили. На столе стояло несколько бутылок водки и вина, а также закуски. Из квартиры ничего ценного не пропало. При Шепилове осталась также немалая сумма в долларах и рублях и документы. Экономка немедленно вызвала милицию.

Следствие полагает, что убийство произошло на бытовой почве и его совершил один из знакомых Шепилова, которого тот сам впустил в квартиру. Впрочем, сыщики не исключают также, что убийство носило заказной характер”.

– Боже! – вскрикнул Дима. – Еще один!.. – Откинулся в кресле, нетерпеливо прокричал:

– Надька, беги сюда!..

С кухни быстрыми шагами пришла Надя, в руках она держала половую тряпку.

– Смотри! – Дима повернул к ней экран ноутбука. Сам вскочил, взволнованно заходил по комнате. Воскликнул:

– Девятого октября!.. Как раз я был в Амстердаме! Потому и не слышал ничего!.. Ах, я осел!.. И убили Шепилова за три дня до смерти мамы!.. Вот оно что!

Надя читала заметку на экране лэп-топа. Дима пробежался по комнате, закричал на нее:

– Ну, ладно, я был за границей, потому и не слышал ничего. А ты-то где была?! Ты что, телевизор не смотришь?!

– А что, я должна? – хладнокровно отрезала Надя. Дима остановился как вкопанный, скривил рот. Пробормотал:

– Да, действительно, не должна… Потом еще пробежался по комнате, опять остановился и проорал:

– А эта дурища, Снегуркина!.. Она позавчера нам рассказывала о Шепилове как о живом! А он уже две недели к тому времени был мертвый!.. Она – что, тоже ничего о своем однокурснике не слышала?! Телевизор не смотрит, газет не читает?!. Ох, бабы!.. Ну, бабы!.. Вам бы только шарфики вязать да пыль вытирать!..

Надежда, не обращая внимания на Димин ор, дочитала заметку до конца, повернулась к нему, спокойно спросила:

– А, собственно, что случилось?

– Ты что – не понимаешь?! – вылупил на нее глаза Дима. – Или прикидываешься?.. Серия убийств началась с него, с Шепилова!.. Не может это быть простым совпадением!.. В нем, в Шепилове, – все дело!.. Кто его замочил – тот и остальных убил! И мою маму – тоже! И твою!..

– Ну, и кто это был? – обыденно спросила Надя. Она мимоходом, машинально протирала тряпкой рабочий стол и смотрела в сторону.

– Кто? – споткнулся Дима. – Пока не знаю. Где мамины дневники с историей про эту троицу?

– Вон они, на диване. Полезные места заложены закладками. Кстати, Димочка, ты обратил внимание: тогда, в семьдесят восьмом году, избиение студента Шепилова случилось через пять дней после самоубийства Лены Коноваловой?

– Что-о?!.

– Может, это совпадение во времени – не случайное? – спокойно проговорила Надя, втихомолку наслаждаясь Диминой реакцией.

– Боже мой!.. – заорал Дима. – Fucking shit! Прошло всего пять дней?! Я идиот!.. Почему я сам не заметил этого?!

Дима схватил тетрадь, бросился перечитывать историю про давнюю общежитскую драку. Надя величественно удалилась на кухню.

"…одного из них, Ш., изрядно, как говорят в простонародье, избили. Носовое кровотечение, рассечена бровь, гематома на щеке слева. Пальцевые следы на шее. Мы с Раечкой оказали ему первую помощь. Я сказала, что вызываю перевозку и отправляю Ш. в стационар. Он взмолился: нет, пожалуйста, не надо! Завтра экзамен! Последний!.. Спрашиваю: кто избил? За что? Ш. супится. Отвечает: избил неизвестный на улице, почему – не знаю. По лицу его вижу: врет…"

– Тогда Шепилова избили, а теперь – убили, – задумчиво произнес Дима.

– Чего? – выглянула с кухни Надя. Сашкина квартира была такой крохотной, что любой звук, прозвучавший в одном ее конце, немедленно слышался в другом.

– Занимайся делом, я не тебе, – отмахнулся Дима. “Теперь все понятно… – взволнованно заходил он по комнатухе: от дивана к столу у окна, от стола к дивану; в руке – мамин дневник, заложенный в нужном месте. – Понятно, почему мать возле инициала “К.” сделала пометку: “Тот самый?” Действительно, он оказался “тем самым” – делегатом Первого съезда народных депутатов, а потом депутатом Госдумы Котовым… А вот что значит другая приписка? Вот эта: “История получила неожиданное продолжение. Долгое время я была не уверена, правильно ли я поступила. Теперь перечитала свою запись и снова уверилась: абсолютно правильно”. Что за “неожиданное продолжение”? В каком поступке мать была не уверена? А потом вдруг уверилась, что сделала все правильно? При чем здесь драка?.. Дальше в дневниках – а я внимательно их читал, очень внимательно! – об этом ни полслова, ни намека… Может, перечесть еще раз?"

Дима с размаху бросился на старый диван – аж пружины затрещали. “Нет, не хочу я ничего перечитывать!” Сейчас, он чувствовал интуитивно, наступило время не изучать материал, не накоплять его – а, напротив, делать выводы, совершать открытия. Ему почудилось, что он очень близок к разгадке. “Имеет ли отношение драка в общаге к самоубийству Коноваловой?.. Девчонка прыгнула из окна, а через пять дней избили Шепилова. Сейчас кажется, что эти два события предельно близки. Но ведь с тех пор почти четверть века прошло. Что такое пять дней в сравнении с двадцатью пятью годами!.. И после события не означает: вследствие события. Коновалова сиганула из окна – значит ли из этого, что друзья в общаге передрались из-за нее? Нет, не значит… Отнюдь не значит… Но звучит заманчиво!.. Итак: Шепилов, блестящий актер студенческого театра, заводила и лидер, встречается, допустим, со студенточкой-провинциалочкой Коноваловой. Тихонечко встречается. Так что ни Снегуркина, ни другие студиозы ничегошеньки об этом не знают… Шепилов заделывает ей ребеночка. Она требует у него: женись, паразит. Тот – ни в какую… И тут она, в отчаянии, в слезах, бросается из окна… Или: тут он выталкивает ее из окна. Бу-бух!.. Елена разбилась и умерла. Ребеночек внутри ее, естественно, тоже. Всеобщий шок и онемение в институте. Затем… Затем проходит пять дней. Коновалову похоронили. Над Шепиловым в принципе маячит статья: может, за доведение до самоубийства, а может, и за полноценное убийство. Но… О том, что у него роман с Коноваловой, никто не знает. Снегуркина вон – до сих пор не знает!.. Но друзья-то его, наверное, знали! Котов, наверно, с Желяевым – знали!.. И вот Котов с Желяевым, благородные ребята, в один прекрасный день требуют Шепилова к ответу. Или, грубо говоря, начищают ему рыло… Может ли такое быть? – спросил себя Димочка. Оглядел внутренним взором свои логические построения и сам себе ответил:

– Может!"

Вскочил с дивана, опять взволнованно заходил по комнате. И спросил себя: “Ну, и что?.. Положим, Шепилов – гад и коварный соблазнитель. Четверть века назад довел беременную девушку до самоубийства. И ему друзья за это морду набили. Очень правильно, кстати, сделали. Я б тоже набил. Ну, и что дальше?.. С тех пор все не просто быльем поросло – а целым лесом из былья. За преднамеренное убийство – срок давности пятнадцать лет. А прошло уже – двадцать пять.

Зачем Шепилова убивать сейчас? Зачем и за что убивать мою маму? Сейчас?.. И тетю Раю? И охотиться на нас с Надькой?..

Может, – сделав очередной виток по комнате, предположил Дима, – у Коноваловой был какой-нибудь несчастный возлюбленный? И этот возлюбленный искал в течение двадцати пяти лет Шепилова – соблазнителя и убийцу? А теперь – нашел и отомстил?.. Чушь! Что там искать? Шепилов – весь на виду. На личном самолете летает, газеты о нем пишут… Искать его двадцать пять лет мог только какой-нибудь олигофрен в стадии дебильности…

А может, мститель в тюрьме все эти годы сидел? Сидел, несправедливо обвиненный? И только теперь на волю вышел? Вот он и мстит?.. Нет, чепуха какая-то получается… – поморщился Дима. – Какой-то граф Монте-Кристо. Романтизм сплошной. А следственно, как нас учили в универе, – не правда. К тому же двадцать пять лет у нас в России никто не сидит. Даже тех, кому пожизненное дают, раньше амнистируют. Или скорее они помирают раньше – из-за невыносимых условий…"

Куда ни кинь, всюду выходил вздор. Части головоломки не складывались.

Дима остановился у стола и с досады забарабанил по нему кулаком – так что аж ноутбук стал подпрыгивать. Из кухни выглянула Надежда, удивленно посмотрела на него. Дима колотить не прекратил – она молча повертела пальцем у виска и снова скрылась на кухне. Дима осадил себя: “Что, в самом деле, за демонстрации… Раз задачка не решается – значит, дело не во мне. Значит, просто не хватает данных”. И он снова плюхнулся за стол и опять открыл интернетовскую страницу с заметками, посвященными убийству Шепилова.

Вторая статья о смерти Шепилова, из “Вечерней Москвы”, по фактуре точь-в-точь повторяла первую, только другим – менее глумливым, более человечным – языком была написана… Затем Дима открыл третью заметку – из деловой газеты. Она оказалась значительно больше чем первые две и претендовала на аналитичность, что следовало уже из заголовка. “ГЛАВУ КОМПАНИИ “РУССКОМ” УБИЛ КТО-ТО ИЗ СВОИХ?” – интригующе вопрошала шапка.

Полуянов бегло просмотрел заметку. В ней содержалась и новая информация – ее Дима, щелкнув мышкой, выделил черным: “Шепилов проживал на третьем этаже, один, в восьмикомнатной квартире – она была единственной на лестничной площадке. Соседи сверху и снизу не слышали ночью звуков борьбы либо криков.

В подъезде не дежурила консьержка – он охранялся только домофоном и кодовым замком. Поэтому пока неизвестно, кто конкретно побывал в квартире Шепилова. Однако это был, видимо, хорошо знакомый хозяину человек. В пользу такого предположения свидетельствует, во-первых, то обстоятельство, что замки на двери оказались неповрежденными, а, во-вторых, на журнальном столике в гостиной стояли початые бутылки с водкой и французским вином, рюмки и бокалы. Видимо, бизнесмен принимал гостя, а затем, в процессе совместного распития спиртных напитков, между ними вспыхнула ссора, которая закончилась в итоге смертью потерпевшего.

Шепилов лежал навзничь на полу в гостиной. Ему были нанесены тяжкие телесные повреждения. Странгуляционные следы от пальцев на шее свидетельствовали о том, что неблагодарный гость пытался задушить хозяина. Однако смерть предпринимателя наступила не от удушья. Гематома на правой щеке свидетельствует, что Шепилову был нанесен сильный удар слева. От удара предприниматель упал и ударился виском о мраморный угол камина. Смерть, по всей видимости, оказалась мгновенной. Это случилось от двух до четырех часов ночи.

Убийца, как утверждают сыщики, тщательно стер отпечатки пальцев со всех поверхностей: дверных ручек, бокалов, бутылок, журнального стола. Затем он покинул квартиру и дом, оставаясь незамеченным.

В данный момент следствие, как сообщили нам хорошо осведомленные источники в Генпрокуратуре России (а именно ей, ввиду личности убитого и сложности преступления, поручено расследование), рассматривает две основные версии случившегося: во-первых, бытовую, а во-вторых, связанную с коммерческой деятельностью убитого. Не исключается полностью и версия о заказном характере преступления. В данный момент следователи отрабатывают деловые и дружеские связи покойного.

В группе компаний “РуссКом”, которой руководил убитый, в ответ на просьбу прокомментировать его смерть заявили, – это слова пресс-секретаря покойного Марии Лейчик, что “мы просто в шоке”. Версию о связи преступления с коммерческой деятельностью убитого г-жа Лейчик отмела “как абсолютно несостоятельную”, заявив, что “в своем бизнесе г-н Шепилов поддерживал со всеми, даже с прямыми конкурентами, удивительно добрые отношения”.

В последнее время в деловых кругах ходили упорные слухи о том, что производственно-банковская империя г-на Шепилова переживает не лучшие времена. Это связывали с падением мировых цен на нефть, а также с новым переделом собственности, начавшимся в российской цветной металлургии. В этом смысле “РуссКом” возлагала большие надежды на выигрыш тендера на освоение крупного нефтяного месторождения в Ямало-Ненецком АО. Несмотря на то, что об участии в тендере заявили такие мощные структуры, как “ЛУКОЙЛ”, “Сибнефть”, “Славнефть”, а также международные консорциумы, принадлежащие “Датч шелл” и “Бритиш петролеум”, шансы “РуссКома” на победу рассматривались тем не менее как весьма высокие. Видимо, столь же высокими они пока и остаются. Во всяком случае, как заявила нам в телефонной беседе г-жа Лейчик по поводу дальнейшего участия в тендере, “не может быть и речи о том, что в связи со смертью генерального директора мы откажемся от участия в нем”.

Подробности личной жизни г-на Шепилова известны лишь в самых общих чертах. Он дважды был женат. Его первая супруга проживает в США, вторая – в Германии. Детей у г-на Шепилова не было. На официальных мероприятиях он, как правило, появлялся в одиночестве, на неофициальных его обычно сопровождали девушки модельной внешности. Друзей и деловых знакомых у г-на Шепилова было множество, и он любил принимать их в неформальной обстановке: в своей квартире на Английской набережной в Петербурге, или в охотничьем домике под Тверью, или на вилле в Майами, или в той самой злосчастной московской квартире на Новослободской.

Подобное гостеприимство, – меланхолично заканчивалась статья, – возможно, и стало для бизнесмена роковым”.

"Эх, журналеры!.. – вздохнул Полуянов по прочтении. – Коллеги вы мои, коллеги!.. Под маской показной беспристрастности меж строк сквозит то ли зависть к тому, как жил покойный… То ли злорадство по поводу того, что и он – помер. Во всяком случае, нет сочувствия, сопереживания. Один цинизм и вселенское равнодушие…"

По инерции Дима продолжил поиск фамилии “Шепилов” в соседстве со словом “убийство” в поисковом сервере и дальше. Однако позже, начиная с 11 октября и заканчивая вчерашним днем, газеты как воды в рот набрали. Возможно (но вряд ли), кто-то на высоком уровне посоветовал коллегам не касаться больше данной темы. А может (что вернее), не находилось ничего нового по поводу убийства на Новослободской.

Дима продолжал пялиться в экран компьютера, и что-то (однако совсем не только разухабистый стиль последней публикации) смутно беспокоило репортера. Ему казалось: он упустил какую-то мелочь, деталь. Какое-то крошечное обстоятельство, вроде бы малосущественное, но на деле важное. Нечто, что напрямую относилось к нему самому, к маме, тете Рае, Питеру, прошлому…

Полуянов вернулся к Интернет-странице со статьей об убийстве Шепилова. Проглядел. “Тяжкие телесные повреждения… Следы от пальцев на шее… Смерть наступила не от удушья… Гематома на правой щеке убитого…” Где-то он видел похожие слова. Совсем недавно. Почти в той же самой формулировке.

– Эврика!.. – вдруг заорал он на всю квартиру. – Надька, сюда! Я понял!.. Я все понял!.. Я – догадался! И тут в дверь позвонили.