ГЛАВА 9
Как только Надя услыхала шум машины и поняла, что похититель опять куда-то уезжает, она сразу почувствовала, как отпускает напряжение внутри ее. Ее собранность и готовность к бою были столь сильны, что, когда нужда в них отпала, Надя даже заплакала.
Она лежала и плакала и не стирала слез. Надя подготовила орудия, чтобы схватиться с садистом, – но она до сих пор не знала, есть ли в ее арсенале самая главная для драки составляющая: готовность драться. Она вообще росла спокойной девочкой. И не припоминала, чтобы когда-нибудь в жизни дралась. Разве что в раннем детстве, когда они, еще в Питере, в шутку боролись с другом детства Полуяновым. Димочка – все-таки на четыре года старше! – всегда побеждал. А чтобы по-настоящему… Она даже мужчин никогда по щекам не лупила. Все ее поклонники (до Полуянова) какими-то задохликами были и особых поводов, чтобы влепить им пощечину, не подавали. А Дима пока тоже вел себя практически безупречно.
Если бы похититель вдруг стал домогаться Надю как женщину – тогда бы ей было легче ударить его. Или даже убить. Но он был какой-то… Словно и не мужчина вовсе. Словно робот. Он, этот садист (чувствовала Надя), никаких по отношению к женщинам сексуальных эмоций не испытывает. Это и в жестах, и в словах, и в фигуре его читалось.
«Может, он гомосексуалист?» – спросила она себя. И сама же себе ответила: «Запросто!» Но тогда у него должен быть партнер: сообщник или любовник. А если их двое, дела обстоят еще паскуднее.
«Или, может, с его партнером что-то случилось? – начала фантазировать Надежда. – Его убили, или посадили, или он от СПИДа умер? И теперь оставшийся в живых мстит за него – всем женщинам подряд?..»
Гадать и придумывать можно было сколько угодно. От этого положение Нади никак не могло перемениться к лучшему. И как бы она ни убегала от страшной реальности, против воли в мозгу блеснула мысль: «Мою соседку маньяк уже, похоже, замучил насмерть. И теперь повез хоронить ее тело. Значит, я – следующая на очереди».
От этой мысли холодел позвоночник.
И, стало быть, у нее не оставалось иного выхода, кроме как драться.
***
Кай выехал из Гостиницы, когда уже стало очевидно: зимний день прошел безвозвратно. Солнце собиралось вот-вот упасть за ели леса.
По заснеженным улицам поселка он выехал на дорогу. То была второстепенная трасса, соединявшая между собой несколько подмосковных населенных пунктов и пару воинских частей. Машины шли в один ряд в каждую из сторон, их разделяла сплошная полоса. Сюда то и дело приезжали в поисках легкой охоты гаишники. Они штрафовали лихачей, обгоняющих медлительные грузовики или автобусы. Каю были совершенно ни к чему разборки с ГИБДД, поэтому он тащился, как послушный мальчик, в колонне машин. Перед самым поворотом на проселок и вправду стояли гаишники.
Кай свернул прямо перед ними в сторону леса. Они проводили белый «Транзит» профессионально внимательными взглядами, однако останавливать не стали. Видимо, никто – никакой Полуянов! – не подал на машину в розыск.
Однако от соседства ментов Кая мгновенно аж в пот бросило. Хорош бы он был, если б они его тормознули-с расчлененным трупом в фургоне.
Дорога шла в сторону леса. За два года он все здешние окрестности изъездил на авто, а пуще на велосипеде. Когда-то проселок предназначался для нужд военных: широкий, с добротной бетонной основой. Но не ремонтировали дорогу с тех пор, как армия перестала быть главным приоритетом России. То есть – уже лет двадцать. (И, видимо, никогда больше ее чинить не будут.) В бетоне образовались огромные ямы, сейчас присыпанные снежком.
«Форд» на первой передаче переваливался по колдобинам. Заходящее солнце сделало весь пейзаж красно-белым. И еще черным – из-за стены леса, видневшейся там, где кончалась дорога.
Кай проехал мачту сотовой связи. За ней за бетонным забором располагался лакокрасочный заводик. В бывшей церкви – без куполов и колокольни – находилось заводоуправление. От завода попахивало химикатами. Жаль, что у Кая нет под рукой цистерны чистой соляной кислоты – чтобы растворять трупы без следа.
На автобусной остановке ждали транспорт две закутанные женские фигуры. Они проводили «Транзит» взглядами. Теперь, если их спросят, они скажут, что мимо проезжал белый фургон. Но кто и почему их будет спрашивать?
За заводом военная дорога круто ушла налево. Кай свернул направо, к лесу. Здесь, наверно, раз или два за зиму прошел грейдер. Поэтому фургон, цепляясь за наст шипами, легко скользил по дороге.
Затем зимник пошел вдоль линии электропередачи. Кай разогнался до шестидесяти. Справа мелькала полоса леса. Слева тянулись опоры ЛЭП с натянутыми между ними проводами. Воздух становился сумеречнее, и чем дальше фургон удалялся от жилья, тем, казалось, стремительней темнело.
Наконец дорога кончилась. Точнее, она повернула в лес, но путь автомобилю преграждали бетонные надолбы. Избитая, погнутая варварами металлическая доска извещала, что впереди госзаказник, въезд на автотранспорте и разведение костров категорически запрещены.
Кай остановился. Заглушил движок. Выпрыгнул из машины. Далеко-далеко, в серой морозной дымке виднелись обезглавленная церковь и забор лакокрасочного завода. В абсолютной тишине слегка потрескивала разрядами линия электропередачи.
Он открыл заднюю дверь фургона и достал оттуда две лопаты: одну – для уборки снега и вторую – штыковую. Затем вывалил из машины первый мешок – джутовый, снизу весь промокший от крови. Этот, где лежали руки и голова Марии, следовало спрятать тщательней всего. Чтобы никто не смог случайно наткнуться на него и установить личность убитой.
В правую руку Кай взял мешок, в левую – обе лопаты. Вошел в лес. Он проваливался в снег по колено, а то и выше. Наконец он зашел в чащу так, что перестал видеть машину и просеку. Бросил мешок и принялся копать. Сначала на площади примерно два на два метра он отбросил снег и докопался до морозной земли. Затем стал взрывать грунт штыковой лопатой. Почва совершенно промерзла. Лопата ее практически не брала. Приходилось бить сверху штыком. Кай пожалел, что не взял с собой лома. Он распарился, снял куртку и бросил ее на снег.
Наконец ему удалось вырыть яму глубиной сантиметров тридцать. Он бросил туда мешок с частью останков Бахаревой. Сверху забросал землей. «И никто не узнает, где могилка твоя», – ухмыльнулся он. Мини-курганчик закидал снегом.
Затем Кай вернулся к машине. В лесу уже совершенно стемнело, но на просеке из-за лежащего снега казалось еще светло. Не включая огня, он вытащил из фургона два оставшихся мешка, а также полиэтиленовую пленку, куда натекла кровь. Аккуратно, стараясь не запачкаться, Кай свернул полиэтилен. Затем вытащил из-под сиденья мощный фонарик. Сунул его в задний карман джинсов.
Потом, со свернутой пленкой в одной руке и двумя оставшимися мешками в другой, он снова углубился в лес. Если бы не его собственные следы, он бы, пожалуй, не смог бы найти лопаты – настолько в чаще стало темно.
Оставшиеся мешки с бывшей Бахаревой он отнес еще метров на тридцать в глубь леса. Потом вернулся на место первой могилки за лопатами. Фонарь пристроил между двумя голыми ветвями. Мертвенный свет освещал лапы елей и искрами вспыхивал на нетронутом снегу.
Два других мешка он не стал зарывать в землю. Просто раскопал снег, кинул их в образовавшуюся яму и забросал сугроб сверху. Он надеялся, что в течение зимы, которая продлится еще долго, хищные звери (а они остались здесь, в подмосковных лесах) сожрут человечину.
Наконец все закончилось. Кай вернулся к «Форду». На темном небе появились две первые, самые яркие, звезды – Венера и Сириус.
Он снял перчатки и вытер ладони и лицо снегом. Сразу заломило руки и щеки. Почему-то вспомнилось, как они с Базальтом каждый вечер возле бараков умывались до пояса снегом. Так продолжалось каждую зиму в течение семи лет. А зима в тех краях длилась десять месяцев в году. Потом Базальт умер, и Кай был последним, кто навещал его в лагерной больничке. Перед смертью кум сделал очередную попытку расколоть Базальта, обещая взамен, что тот умрет на свободе и его похоронят на родине. Но Базальт ему ничего не рассказал – а вот Каю свою тайну доверил. Тот даже не удивился, что он поведал все именно ему. В конце концов, никого, ближе Кая, у Базальта все эти семь лет не было.
Кай с удовольствием залез в относительно теплую кабину. Завел мотор и включил на полную мощность печку. Фары осветили темный лес: геометрически строгие лапы елей и беспорядок осин. В слепящих лучах вспыхнули и исчезли глаза какого-то зверя.
Кай развернулся на небольшой площадке, взрывая снег, и покатил назад.
При выезде на межпоселковую трассу по-прежнему стояли гаишники. Странно: обычно они появлялись здесь всего на часок, чтобы насшибать себе наличных на вечер и быстренько отвалить. Кай подъехал к перекрестку и включил левую мигалку. Мерзнущий гаишник в валенках издалека махнул ему жезлом. Кай повернул налево, выехал на основную трассу, а потом сдал задним ходом к гаишнику. Даже в свете далекого фонаря было видно, какое у сержанта красное, будто опаленное, лицо. Кай оказал ему уважение: выпрыгнул навстречу из фургона.
Милиционер неразборчиво представился, а потом пробурчал сакраментальное:
– Документики ваши попрошу.
Кай полез за пазуху, во внутренний карман парки. Спокойно – с документами у него все было в порядке. И в этот момент он заметил у себя на куртке, прямо на груди возле «молнии», капельку крови – маленькую, красную на черном. Принимая документы, мент ощупал его лицо изучающим взглядом. После восьми лет тюрем и зон обычный взгляд какого-то там сержанта был для Кая все равно что слону дробина. Но вот эта кровь на куртке… Сердце ускоренно застучало. Заметит? А если да, как отмотаться? Голову курице рубил, соседка попросила. Сразу последует вопрос: что за соседка, где проживает? Ответ: на нашей улице, Пионерская, тринадцать. Может, проедем к ней, бульончику куриного похлебаем? А вот тут уже прокол, и придется лепить горбатого на голубом глазу: поехали, вот только пузырь купим, соседка очень беленькую уважает…
Все эти идеи молнией пронеслись в мозгу Кая, и придумка была неплоха, если только за ней не последует: а не проехать ли нам, гражданин хороший, в отделение, там эксперты разберутся, какой такой курицы у вас кровь на куртке… И что тогда делать?
Бить мента лопатой по голове. Вытаскивать у него из кобуры пистолет. И стрелять второго, который сидит в «раковой шейке» с очередным задержанным, якобы протокол составляет, а сам на взятку нарывается… Ох, убийство ментов – как нехорошо! Они смерть своих не прощают, это вам не никому не нужные девки, пусть одна даже дочка чиновника, а вторая – любовница журналиста… «Господи, – мысленно взмолился Кай, – сделай так, чтобы мент не заметил этого пятнышка – ради него же самого тебя прошу!..»
Сержант еще раз внимательно посмотрел на Кая, однако документы не отдал.
– Полис ОСАГО имеется?
– Так точно, в бардачке.
– Пойдемте, кузов откройте.
Пока шли, сержант мимоходом спросил:
– Куда следуете?
– Домой.
– Откуда?
Они здесь давно стоят, наверняка засекли, как он на проселок два часа назад въезжал.
– На лакокрасочный ездил.
Вопросы сыпались один за одним, и отвечать на них следовало в таком же темпе, ни на секунду не задумываясь.
– Зачем?
– Краску купить.
– Купили?
– Нет.
– Что ж так?
– Не было той, что мне нужно.
По ходу дела Кай открыл заднюю дверь фургона. Мильтон посветил туда фонарем. Пусто. С полиэтилена, которым Кай застелил пол, слава богу, ни капли не протекло. И слава богу, они остановили его сейчас, а не двумя часами ранее. Иначе точно хана. И, скорей всего, нет у них никакой ориентировки на белый «Транзит».
«Была бы ориентировка, он бы со мной так благодушно не разговаривал. И все равно – машину надо менять. Срочно. Сегодня же».
– Проезжайте, – наконец решительно произнес сержант, тряхнув его документами. – Счастливого пути.
– Спасибо на добром слове.
Он залез в кабину. Эйфория – спасен! спасен! – охватила его. Странно: а всего неделю назад он считал, что в нем уже умерли все чувства. И сердце и вправду превратилось в кусок льда. Но теперь, когда появились девки, он начал чувствовать. Радоваться, волноваться, ликовать. Его Миссия вдохнула жизнь в него самого. В который уже раз Кай возрождался заново.
Мотор урчал, работала печка, дула теплом по ногам – однако он не двигал свой «Форд» с места. Раньше он планировал посмотреть, что происходит с «Купером» гражданки Ойленбург, когда вернется в Гостиницу. Теперь, после разговора с ментом, он счел, что ему поперла фишка, и решил глянуть прямо сейчас. Включил ноутбук, настроился на нужный сайт.
А вот и он, замечательный «Купер»: стоит все в том же месте, в устье Кузнецкого Моста. Это хорошее предзнаменование.
Нужно срочно возвратиться домой, поменять машину и ехать в Москву брать Жанну Сергеевну Ойленбург.
***
Дима Полуянов словно чувствовал: как ни бейся, как информацию ни собирай – если нет плодотворной идеи, все равно получишь шиш.
В редакцию он принесся уже около четырех. Принципиально не стал ни с кем видеться, говорить. Ни к секретарше Марине Максимовне не забежал, у которой ходил в любимчиках, ни к Кирке, ни к старому зубру Колосникову. Вихрем пронесся по коридору, на ходу здороваясь с встречными и не вступая в разговоры, и засел в своем кабинетике. Почему-то веровал он все-таки в магическую силу Интернета, в которой любая информация находится. С ходу включил комп (даже дубленку не сняв), вышел в Сеть и набрал в поисковике фамилию Бахарев.
Ему открылась куча ссылок на разного рода Бахаревых, да только все они были словно пальцем в небо:
…дизайн-бюро «Бахарев и компания»…
…тест-драйв «Мерседеса» проводил Михаил Бахарев…
…полузащитник донецкого «Шахтера» Алексей Бахарев…
Дима кинул дубленку, шапку и шарф на стул для посетителей и немедленно решил ужесточить условия. Вспомнил, как зовут зампрефекта, и забил: Роман Бахарев.
Ответом было:
…задержал автопатруль г. Красноярска, в который входили старший сержант Роман Бахарев и…
…Роман Бахарев с лихо подкрученными усами и военной выправкой преподает ОБЖ в сыктывкарском профлицее № 1… – и тому подобная лабуда.
Тогда журналист велел искать «зампрефекта Бахарева» – однако такого словосочетания поисковик не обнаружил вовсе.
Дима, уже скорее от отчаяния, повторил поиск на Рамблере, Гугле и даже Яху! – но, как и следовало ожидать, безо всякого толку.
Что ж, решил Полуянов, может, вернуться к девушке? К похищенной несчастной дочери зампрефекта?
И он задал компу новую цель: Мария Бахарева.
Ему открылось резюме какой-то саратовской журналисточки с таким именем, упоминание о дизайн-бюро «Бахарев и компания», в котором, оказывается, трудилась архитектор по имени Маша, и…
И еще – страничка из «живого журнала».
Здравствуйте. Меня зовут Мария Бахарева. Я студентка первого курса, будущий экономист. Мне 17лет.
Росту меня 1 метр 65 сантиметров, вес 55 килограммов. Объем груди – 93, талии – 58, бедер – 89. О чем еще писать, я не знаю, но я хотела бы встретить в Сети друзей.
Рядом имелась фотография: красивая, юная дивчина с очень большой для ее роста грудью.
«Она! – воскликнул про себя Полуянов. – Точно – она. Все совпадает с рассказом Савельева: возраст, специальность, рост, курс института… А она хорошенькая…» Журналист поискал другие записи Марии в виртуальном дневнике – таковых не оказалось. Первая, она же последняя заметка в «живом журнале» была размещена совсем недавно: двадцать первого января нынешнего года. И к ней даже не последовало никаких комментариев.
«Уже интересно, – подумал журналист. – Почему она начала дневник? Зачем столь подробно расписала свои прелести? Странный какой-то «живой журнал» – на брачное объявление похожий… И почему она бросила писать?..»
Ладно, размышлять на сию тему можно сколько угодно, а сейчас главное – искать. Или, как говорил прапорщик из анекдота, зачем думать – трясти надо!
В поисках хоть какой-то зацепки – чего-нибудь, связывающего Бахареву с его Надей, – Дима задал две фамилии рядом: Мария Бахарева; Надежда Полуянова. И… Ответ компа оказался сухим и определенным: «Искомой комбинации слов не найдено. Попробуйте задать более мягкие условия поиска».
Итак, ни в одном из миллиардов документов русского Интернета фамилии двух похищенных девушек никогда не оказывались даже близко друг к другу. Впрочем, это ничего не значит. Уж Дима – на что публичная персона (по сравнению с какой-то Бахаревой), и то навряд ли Всемирная паутина сможет выявить его связь с Надеждой…
В бесплодной попытке отыскать рядом стоящие фамилии, поисковик выдал несчетное количество ссылок отдельно на Бахареву и на Митрофанову – и в их числе Полуянов с громадным изумлением обнаружил запись в «живом журнале»:
«Меня зовут Надежда Митрофанова, и я никогда не вела дневник, даже в школе. А сейчас вдруг зачем-то начинаю – сама не понимаю, зачем. Может, потому что сейчас со мной рядом нет моего Димы?»
Фотографии автора дневника рядом не было, но и без нее все стало ясно… «Боже мой! – чуть не вскричал журналист. – Это она! Надька! Конечно! Я узнаю ее тон, ее манеру! А упоминание о Диме?! Плюс к тому – датирована запись тридцатым января сего года. Как раз тем днем, когда я убыл в командировку в Питер! Во дает Надька! Дневник решила вести – и мне даже ни слова! А было бы интересно почитать!..»
Однако и здесь, как и в случае с Марией Бахаревой, дело ограничивалось лишь самым первым, вступительным словом. Продолжения не последовало.
Значит, он нашел единственную точку соприкосновения обеих жертв похищения: и Мария, и Надя начали вести сетевые дневники. Обе даже не придумывали псевдонимов. Обе назвались своими настоящими фамилиями.
Начали вести дневники – и почему-то бросили.
Может быть, маньяк прочитал о них в Сети? А то, что каждая из девушек ограничилась всего-навсего одним сообщением, его только распалило?.. Может, опер Савельев не прав, и причиной похищения все же является секс?! Тем более – Дима сразу понял, что есть общее, объединяющее обеих девушек. Это – большая грудь. И Бахарева, несмотря на рост и вес, как явствует из фотки, большегрудая, и его Надежда – тоже!.. Но ведь Митрофанова умная девушка, и она, в отличие от дурищи Бахаревой, даже фотки своей на сайте не поместила, не говоря уже о том, чтобы вот так, в открытую, как та, расписывать свои параметры!..
А может, дальнейшие события развивались следующим образом: маньяк написал Надежде личное послание. Сумел ее заинтересовать, заинтриговать, увлечь. Вон он какой умник – Шекспира цитирует… А ей было скучно дома вечерами одной, Дима далеко, в командировке, и даже не звонит… Общение по Интернету казалось ничем не обязывающим и тем более не страшным… И Надя клюнула, стала отвечать… А потом, в ходе переписки, – и фотографию свою маньяку послала – почему бы нет?.. А тот, глядя на нее, завелся…
На секунду представив себе Надю не просто в лапах похитителя, но – сексуального маньяка, Дима ощутил такой приступ злобы, что у него аж в глазах потемнело. «Сволочь! Поймаю – лично оторву ему все хозяйство, без наркоза!» Изнутри его жаром окатило.
«Нет! Нет! Нет! – про себя воскликнул несчастный Полуянов. – Не надо даже думать об этом! Может быть, это – просто совпадение. Миллионы людей ведут сетевые дневники. И три четверти из них – девушки. Ну и что из того, что Надежда и та самая Мария тоже решились, и практически одновременно?.. Надя со своим компьютером носится как с писаной торбой, до сих пор не наигралась. Комп у нее дома появился недавно – Дима на прошедший Новый год подарил. Что удивительного: он умчался в командировку, а она от скуки и одиночества взялась рьяно осваивать сетевое пространство… Одобряю, хотя и обидно… А Бахарева написала двадцать первого января – как раз у нее, наверно, первая сессия кончилась, каникулы наступили, захотелось новых встреч, дружб, знакомств… А почему дневники не продолжены?.. Ну, девушки – известные ветреницы…»
И все равно мимо сего совпадения Полуянов пройти не мог. Он мог бы отмести его как несущественное – но не сейчас. Не сейчас, когда счет времени, по его ощущениям, шел на часы.
Красное солнце уже завалилось за стены редакции, и морозный день стал стремительно темнеть. Сейчас надо хвататься за любую соломинку. И Дима немедленно набрал со своего мобильного сотовый номер Савельева.
– Слушаю, – тут же откликнулся опер.
Дима с жаром, однако логически стройно изложил свои подозрения.
– Проверю, – лаконично бросил майор. – Сбрось на мою электронную почту ссылки на оба дневника.
Надо же, кто бы мог подумать: у наших милиционеров уже появилась электронная почта, и они даже знают, что такое ссылки. Однако иронизировать по данному поводу Полуянов не стал, только спросил:
– Как ты проверишь?
– У нас есть методы, – туманно откликнулся опер. И сделал журналисту что-то вроде комплимента: – Молодец, что роешь землю. Продолжай в том же духе. – И отключился.
За все время сидения за компом Дима дверь в свой кабинет не открывал. Слышал голоса коллег в коридоре, их торопливые пробежки в преддверии сдачи номера. Кто-то даже ломился к нему – но газетная поденщина могла подождать. Он занят гораздо более важным делом. И у него очень мало времени.
У Полуянова оставались в запасе еще одна идея и двое подозреваемых – сомнительных, слабеньких, однако за неимением гербовой пишут, как говорится, на простой. Идея заключалась в том, что похищение Надежды – это месть лично ему. В числе подозреваемых значились скомпрометировавший себя журналист Казанцев и давешняя Димина любовница Юля. Никуда не денешься: надо проверить и их.
Журналист открыл свой кабинетик и отправился к общепризнанному мэтру Колесникову. Тот прославился в редакции в том числе тем, что обладал самой обширной базой данных (включая номера домашних и сотовых телефонов) на всех сколько-нибудь значимых персон столицы, а также на представителей журналистского сообщества.
Крошечный кабинетик Колосникова (такой же, как у Димы) весь плавал в сизом дыму. Вонь от кубинских сигар была нестерпимой. Полупотухшая «гавана» свисала у Колосникова изо рта. Старый зубр ввел в редакции моду на курение кубинского табака – однако только один он во всей конторе выглядел с сигарой органично. Был похож то ли на американского газетчика времен Великой депрессии, то ли на частного детектива.
– Ты бы хоть проветривал у себя, старик, – поморщился Дима.
Ничего не значило, что Колосников был на четверть века старше Полуянова и свой первый очерк опубликовал, когда Димочки еще не было и в проекте. Они все в редакции (за исключением высокого начальства и всякой сволоты типа Казанцева) были на «ты», все были друг для друга «стариками».
– Ты, Полуянов, сегодня на улице был? – сварливо откликнулся мэтр. – Ты, случайно, не в курсе, что за окном яйца к ногам примерзают?.. Говори, зачем пришел! А не учи тут отца правилам обращения с противоположным полом…
– У тебя есть нынешний телефон Казанцева?
– Зачем тебе эта фрикаделька? – сморщился зубр.
– Дело, у меня, старик, к нему есть, срочное и деликатное.
– С тебя одна «коиба».
– Будет.
– Только чтоб не пересушенная была, как в прошлый раз. В тубусе бери.
– Будет все, как ты захочешь, – пропел Дима.
– Я тебя записываю в долговой лист.
Мэтр каллиграфическим почерком вывел на специальном листе «Полуянов» и рядом с фамилией поставил одну палочку. Фенька заключалась в том, что зубр никогда не покупал сигары сам. Его ими одаривали за те или иные услуги, в основном по части эксклюзивной информации. Фамилия Полуянова на долговом листке оказалась уже во втором десятке.
– Вот телефоны стервеца Казанцева. – Колосников сверился с почтенным кондуитом и аккуратнейшим почерком записал три номера бывшего коллеги: рабочий, домашний, мобильный.
– Еще мне твоя игрушка нужна, – добавил молодой журналист.
– Игрушка? – надменно поднял бровь маститый.
– Ну, детектор твой.
– Так и говори, сынок, не игрушка, а важнейший инструмент журналистского расследования.
– Много ты с его помощью расследований провел? – ехидненько спросил Полуянов.
– Достаточное количество.
Дима хотел было съязвить, что, когда некоторые старики разучиваются своими глазами видеть, как люди лгут, им приходится прибегать к разным дополнительным приспособлениям, – но потом счел, что данное замечание может обидеть стареющего мэтра.
«Игрушку» Колосников приобрел в Интернете (за редакционный счет) после мощной обработки всей редколлегии, включая главного редактора. Крики о том, какой незаменимый для настоящего репортера прибор создала японская научно-техническая мысль, насколько данное устройство необходимо для успешной работы редакции, звучали из уст зубра месяца полтора – до тех пор, пока главный не подписал платежку. Злые языки, правда, поговаривали, что устройство Колосников приобретает не для редакционных надобностей, а чтобы вывести на чистую воду свою супругу. Затем последовал период, когда мэтр журналистики, даром что предпенсионного возраста, никак не мог с новинкой наиграться. Без конца проверял ее, приглашал всех, и Полуянова в том числе, принять участие в тестировании… И наконец после многочисленных опытов вывел, что погрешность прибора даже меньше, чем заявленная в паспорте: всего-то около десяти процентов. После чего, удовлетворившись и наигравшись, Колосников запер прибор в свой личный сейф, и Полуянов как-то не замечал, чтобы он (равно как и другие репортеры) им пользовался.
– Рисую на тебя еще две палки, – меланхолически бросил зубр, вытащил изо рта дотлевшую сигару, яростно раздавил ее в пепельнице и добавил против фамилии Полуянова две черточки.
– Почему сразу две?
– Потому что это сложный японский электронный механизм, – раздельно проговорил маэстро. – Сломаешь ценное редакционное оборудование – оплатишь, согласно КЗОТу, его стоимость в тройном размере. Вопросы есть?
– Никак нет, лорд-хранитель старой железяки! – выпучил глаза Полуянов.
– Договоришься у меня, – пробурчал мэтр, протягивая Диме прибор в яркой коробке. – Правила пользования внутри. Английским, я надеюсь, ты в объеме церковно-приходской школы владеешь.
Яволь, майн фюрер! – вытянулся во фрунт Полуянов. – Данке шен! Ауфвидерзеен! – повернулся через левое плечо и строевым шагом вышел из кабинета Колесникова.
Короткий разговор со старшим товарищем, традиционное журналистское зубоскальство пошли ему на пользу. Неотвязные мысли о том, как там Надежда, отступили.
И все равно: ощущение, что ему следует очень спешить, не отпускало.
Вернувшись в свою комнатенку, Дима зажег свет.
Светились высокие окна типографии напротив. Там уже вовсю печатался завтрашний номер – провинциальный вариант. (Номер, предназначенный для Москвы и области, подпишут к печати только в десять вечера.) Из вентиляционных шахт поднимались дымы, серебристые в свете фонарей.
Дима достал из коробки прибор. Подумаешь, сложный электронный механизм – на наушник обычного телефона наворачивается кольцо-микрофон. Два проводка идут от него к прибору величиной с сотовый. На приборе две лампочки – красная и зеленая. Зеленая, значит, горит, когда собеседник говорит правду, красная вспыхивает, когда он начинает врать.
В инструкции огромными буквами пропечатано:
ВАЖНОЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ! ВЫ ДОЛЖНЫ СООБЩИТЬ СВОЕМУ СОБЕСЕДНИКУ О ТОМ, ЧТО ПОЛЬЗУЕТЕСЬ НАСТОЯЩИМ ПРИБОРОМ!
«Как же, сейчас!» – усмехнулся Дима. Дальше инструкция вопила о том, что «ФИРМА-ИЗГОТОВИТЕЛЬ НЕ НЕСЕТ НИКАКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПО ЛЮБЫМ СУДЕБНЫМ ИСКАМ, ВОЗНИКШИМ ВСЛЕДСТВИЕ ЛЮБОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ НАСТОЯЩЕГО ПРИБОРА. ПОКАЗАНИЯ ПРИБОРА НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В СУДЕ В КАЧЕСТВЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ИЛИ СВИДЕТЕЛЬСТВА».
Что ж, вряд ли господин Казанцев станет подавать в суд на Полуянова.
Дима подключил прибор. Набрал для проверки «100» – консервированный голос сообщил ему, что сейчас «семнадцать часов сорок две минуты три секунды» а «компактный бытовой полиграф» (как он был назван в инструкции) зажег зеленую лампочку: указал, значит что сие – чистая правда. Едва положив трубку – Чего уж там мелочиться! – Дима нащелкал сотовый номер своего бывшего коллеги Казанцева.
Старый враг сразу же ответил. Полуянов сухо поздоровался, представился.
– О, Димочка! – казалось, даже обрадовался давний недруг.
Словно и не было между ними ни словесных баталий, ни драчки в редакционном коридоре. И прибор тоже не зажег никакого красного света, не предупредил, что собеседник лукавит. Голос Казанцева звучал сыто вальяжно, как у человека, весьма довольного собой, своим обедом и женой.
– Читаю я тебя в «Молвестях», – продолжил Казанцев, не давая Полуянову слова вставить. – Тираж своей газетке делаешь. Молодец!
– А вы чем сейчас занимаетесь, Владимир Владиславович?
– А я на одного хорошего человека работаю. Депутат Зайченко, слыхал такого?
– Признаться, нет.
– Значит, моя недоработочка, – самокритично заявил Казанцев и пояснил: – Я у Зайченко начальником пресс-службы подвизаюсь.
– Хорошо платит? – вроде бы мимоходом спросил Полуянов.
– Не жалуюсь, старичок, не жалуюсь, – но на «компактно-бытовом полиграфе» предостерегающе вспыхнула, впервые за их разговор, красная лампочка: врет собеседник, лукавит, еще как он жалуется на оплату труда У депутата Зайченко.
– Но тыщи две баксов набегает?
– Нет, – взгрустнул Владимир Владиславович, но прибор зафиксировал: опять лжет Казанцев. Или меньше, или больше он получает – второе, скорей всего. Прибедняется по старой привычке. – А ты что, ко мне на работу хочешь? Могу устроить.
– Да нет, пока не требуется.
– А чего звонишь?
– Вы, Владимир Владиславович, мою невесту знаете? – задал первый контрольный вопрос Полуянов.
– А у тебя есть невеста? Поздравляю.
– Так знаете или нет? Ее зовут Надежда Митрофанова?
– Нет. – Голос Казанцева звучал с искренним удивлением, и прибор зеленой лампочкой подтвердил: похоже, и правда собеседник с Надей незнаком. – А почему ты спрашиваешь?
– Знаете, она пропала. Вы ничего о ней не слышали?
Второй контрольный вопрос, и снова удивление давнего недруга выглядит не наигранным, и полиграф подтверждает: опять зажигает зеленый свет.
– Ничего я о ней не слышал. А что, должен был?
– Наверное, нет. Просто как раз перед исчезновением она мне о вас говорила.
Прибор отреагировал красным на явную ложь молодого человека.
– Интересно – что? – похолодел голос собеседника.
– Что она с вами недавно встречалась и вы ей рассказывали, как со мной когда-то работали…
Прибор светил красным: Полуянов явно лгал – точнее, импровизировал на ходу.
– Да? Что-то я не припоминаю, – с сомнением произнес Владимир Владиславович, а полиграф подтвердил: действительно не припоминает подобного факта старый лис. – Так ты что же, Димочка, думаешь, что это я у тебя девушку, хе-хе, умыкнул? Лестно, хе-хе, слышать, старичок…
Да я уж и сам не знаю, что думать! – в сердцах воскликнул Полуянов и задал новый вопрос: – Значит, Надю Митрофанову вы в последние два дня не видели?.
– Нет, Димочка, – с искренностью, подтвержденной зеленым светом, молвил Казанцев.
– А имя Мария Бахарева вам что-нибудь говорит? – продолжал гнуть свою линию Полуянов – и плевать, что о нем подумает старый жлоб.
– Это еще кто такая? – переспросил собеседник, и прибор опять не оставлял сомнений: похоже, давний коллега и это имя слышит впервые.
– Так вы не знакомы с Марией Бахаревой? – с нажимом задал вопрос Дима.
– Нет. Да кто это? И почему ты спрашиваешь?
А полиграф уверенно демонстрировал: нет, не лукавит старина Казанцев.
– Марию Бахареву тоже похитили. Вы слышали об этом? – вопросил Полуянов.
– Да ты меня, по-моему, старичок, за какую-то, хе-хе, Синюю Бороду принимаешь, – ухмыльнулся старый журналист. – Мне, конечно, лестно, но ты не по адресу… Ты вообще почему мне взялся звонить? – Голос думского пиарщика затвердел. – У тебя, может, жар? С головой вообще все в порядке?
– В порядке, Владимир Владиславович, в порядке.
– А мне вот кажется, что нет.
«Опять прикажете заводить с ним свару? Нет уж, хватит. Ведь если Казанцев ни при чем (а я чувствую, что он ни при чем!), мои вопросы действительно напоминают приставания малахольного. Не надо с ним собачиться. Он вроде сначала даже искренне рад был мне – а плохой друг по-любому лучше, чем хороший враг».
– Извините, Владимир Владиславович, – елейным голоском проговорил Полуянов. – Я правда очень переживаю из-за исчезновения невесты и сам не знаю, куда мне бежать и что делать.
Тон собеседника потеплел:
– Ты в милицию обращаться не пробовал?
– Да заявил я, но менты, сами знаете, как у нас работают…
– Хочешь, я тебе от имени моего босса депутатский запрос на Петровку состряпаю?
«А ведь Казанцев во мне почему-то вдруг стал заинтересован, – мелькнуло у Полуянова. – Иначе бы он так по-доброму со мной не разговаривал. Интересно, что ему от меня нужно?»
– Да нет, спасибо. Не буду я пока гусей дразнить запросами.
– Ну ладно, если понадобится тебе чего, старичок, звони в любое время. Помогу и своими силами, и задействую, как говорится, авторитет Государственной думы.
«Да ничего особенного ему от меня не надо, – уверился Полуянов, – просто он, старый аппаратчик, хочет, чтобы я считал себя ему обязанным. И не рыпался, и не возражал – если вдруг в нашей газете появится какая-нибудь хвалебная заметка про депутата Зайченко».
– Ладно, если что, я обращусь, – закруглил разговор Дима.
– Давай, успехов тебе. Рад, что ты, Димочка, все-таки позвонил. Знаешь, как говорят: кто старое помянет, тому глаз вон. А худой мир – лучше доброй ссоры.
Казанцев, вспомнилось Полуянову, и раньше любил к месту и не к месту уснащать свою речь и газетные материалы русскими пословицами и поговорками.
– И вам не хворать, Владимир Владиславович.
Положив трубку, Дима скептически посмотрел на детектор лжи. Теперь он, кажется, понимал, почему Колосников, спервоначалу носившийся с полиграфом как с писаной торбой, быстро охладел к нему и запер в сейф. Опытному журналисту ничего не давало изобретение японской машинерии. Опытный, он и без него почует, когда его собеседник лукавит, а когда правду говорит, – как чувствовал это Полуянов каждую секунду своего разговора с Казанцевым. И никакого прибора ему, в общем-то, не понадобилось: разве что еще раз подтвердить собственные ощущения.
Дима прошелся по своему кабинету. Начало седьмого. Время идет, а он так до сих пор ничего не придумал для того, чтобы вызволить Надю из плена.
***
А Надя в это же время сходила с ума от бездействия в своей каморке.
Судя по всему, она была совсем одна в целом доме. Соседки за стеной больше не было. Надежда несколько раз стучала в стенку, кричала, окликала ее – никакого отзыва.
«Наверное, маньяк точно убил ее, – уверилась Надя. – Он уже расправился с ней и теперь примется за меня». От этих мыслей становилось очень страшно, кружилась голова и холодело под ложечкой.
Надя не знала, сколько прошло времени, когда она вновь услышала наверху хлопнувшие двери гаража, рокот мотора. «Убийца приехал», – промелькнуло у нее, и сразу все внутри сжалось – потому что она решила не тянуть и дать ему отпор, и напасть на него, едва он только появится в ее камере. И от неминуемости борьбы стало очень страшно. Даже еще страшней, чем от мысли, что маньяк начнет ее мучить. У Нади аж в глазах потемнело, а тело покрылось испариной.
Однако… Однако ничего не происходило. В ее каморке никто не появлялся. Надя лишь услышала шелест шагов по лестнице, а потом увидела на несколько секунд, что глазок ее камеры потемнел, и почти сразу шаги удалились по лестнице прочь.
А потом сверху раздался рев мотора. Затем хлопнули дверцы гаража. Звук машины удалился и растворился где-то там, наверху, в вольном морозном воздухе.
Тишина, вновь наступившая во всем доме, свидетельствовала, что Надя опять осталась одна.
