Валерия Вербинина
Белая сирень в декабре

– Видите ли, – сказал князь Мещерский, – мне ужасно не хочется жениться.

– Думаю, девять мужчин из десяти согласятся с вами, – заметила баронесса Амалия Корф. – А десятый если и будет возражать, то исключительно ради того, чтобы прослыть оригинальным. Мужчины так же не любят связывать себя узами брака, как женщины любят выходить замуж.

– И тем не менее, – продолжал князь, – я имею честь пригласить вас на свою свадьбу.

– О! И кто же счастливая избранница?

– Понятия не имею, – довольно уныло признался князь. – Но до Нового года я непременно с ней встречусь, это точно.

– Постойте, – удивилась баронесса, – вы собираетесь жениться и даже не знаете, на ком?

– Совершенно верно, – вздохнул князь. – Однако жениться мне придется. И не думаю, что мне удастся избежать своей участи. Что суждено, то, как говорится, суждено.

– Объяснитесь! – потребовала Амалия. – Потому что, по правде говоря, о таком странном случае я слышу впервые.

– И вовсе ничего в нем нет странного, – с некоторой обидой возразил князь. – Вам знакома мадам Этуаль?

– Нет.

Князь всплеснул руками.

– Как! Вы не знаете, что она самая знаменитая ясновидящая в Париже и, может быть, во всей Франции?

При слове «ясновидящая» в карих глазах его собеседницы зажглись золотые звезды.

– Должна признаться, – промолвила она, разглаживая складку на юбке, – что никогда не имела чести интересоваться людьми, которые наживаются на людской доверчивости.

– Я понимаю, сударыня, куда вы клоните, – сказал князь. – Однако мадам Этуаль вовсе не шарлатанка. Все ее предсказания сбываются с прямо-таки поразительной точностью!

– В самом деле? – Тон Амалии стал довольно-таки двусмысленным.

– Да. Она предсказала Бородину, что он скоро разбогатеет. И ведь так и вышло!

– Ничего удивительного, – отозвалась Амалия. – У господина Бородина, насколько я помню, тетушка – миллионщица, а тетушке стукнуло девяносто уже тогда, когда я с ним познакомилась.

– И она до сих пор жива, – объявил князь. – Нет, Бородин получил наследство от двоюродного брата, двадцатилетнего молодца, который сломал шею на скачках.

Амалия вздохнула, и, раскрывая веер, заметила:

– При том количестве богатых родственников, какие есть у месье Бородина, неминуемо хоть кто-то из них должен был умереть и оставить ему какое-нибудь наследство.

– Вот как? – несколько озадаченно спросил князь. – А история с Выготским? Мадам Этуаль предсказала ему, что его ждет встреча с дамой, по которой он давно вздыхал. Так вот Выготский поехал в Ниццу – и в поезде встретился с ней, так что теперь они живут вместе. Разве это не чудо?

– Боюсь, для того, чтобы я поверила в чудо, мне нужно нечто более необычное, – дипломатично ответила его собеседница. – Не вижу в случайной встрече двух людей чего-либо особенного.

– Да, но мадам Этуаль знала о ней до того, как состоялась поездка!

– Просто каким-то образом выяснила, что эта дама и Выготский должны ехать на юг в один день в одном поезде, после чего ошеломила его своей проницательностью. Полно, друг мой, в тех случаях, которые вы описываете, нет ровным счетом ничего сверхъестественного.

– Хорошо. – Князь, судя по всему, не собирался сдаваться. – А что вы тогда скажете о Ласточкине, который находился на грани разорения? У него было столько долгов, что он даже подумывал покончить с собой. Однако мадам Этуаль предсказала ему крупный выигрыш в казино и свадьбу с богатой наследницей. И он в самом деле отправился в Монте-Карло, дважды поставил на зеро – и оба раза выиграл! И как будто того было мало – вскоре он женился на даме превосходных качеств, которую вы прекрасно знаете и которая унаследовала от деда не меньше миллиона.

– Вот это уже интереснее, – задумчиво протянула баронесса. Она прищурилась и вопросительно взглянула на своего собеседника. – А вам, насколько я понимаю, мадам Этуаль предсказала, что вы скоро встретите свою жену?

– До Нового года, – уточнил князь. – Который наступает, между прочим, всего через две недели.

– А о будущей жене мадам Этуаль вам что-нибудь сказала? – быстро спросила Амалия. – Если она и в самом деле ясновидящая, в будущем для нее не должно быть тайн, – прибавила она, видя, что собеседник колеблется.

– У любого ясновидения есть свои границы, – важно обронил князь.

– Это ее слова, не так ли? – Амалия с треском закрыла веер.

– Да, если вам угодно, – сознался князь. – Нет, кое-что она, конечно, увидела, но… не все.

Баронесса вздохнула.

– Давайте начнем с начала. Что именно вам известно о вашей будущей жене? Она молода? Хороша собой? Из какой она семьи? Как, наконец, вы с ней встретитесь и почему вам придется жениться именно на ней?

– Не знаю, – промямлил князь. – Мне известно только то, что сказала мадам Этуаль, а она увидела немного. Мою будущую супругу я узнаю по белой сирени. А еще какое-то отношение к нашему браку будет иметь зеленая лошадь.

– Белая сирень в декабре в Париже… – несколько растерянно промолвила баронесса. – Это не то чтобы из области фантастики, но… Откуда бы ей здесь взяться? Хотя…

Амалия задумалась.

– Должен признаться, что меня куда больше беспокоит зеленая лошадь, – жалобно промолвил князь. – Сколько ни ломал себе голову, я никак не могу сообразить, что сие значит.

– Ах, это, по-моему, пустяки, друг мой, – отмахнулась баронесса. – Главное, чтобы дело не дошло до зеленых чертей. – Она посмотрела на озадаченное лицо своего собеседника и ласково улыбнулась. – Не беспокойтесь! Я принимаю ваше приглашение на свадьбу. Должна признаться, мне не терпится понять, что же именно все это значит.

– И что же все это значит? – спросил Франсуа.

Высокий кудрявый молодец был незаменимым помощником баронессы Корф в некоторых ее приключениях, и всякий раз, когда баронесса приезжала во Францию (а она много и часто путешествовала), Амалия непременно отправляла старому другу весточку. Теперь она и ее преданный сообщник обсуждали странное предсказание, сделанное князю.

– Признаться, я еще хорошенько не знаю, – ответила баронесса на слова своего приятеля. – Но подумай сам: князь Мещерский богат, родовит, не сказать чтобы дурен собой, и к тому же ему еще не исполнилось семидесяти лет.

– По-моему, ему еще не исполнилось и сорока, – уточнил Франсуа, весело блестя глазами.

– Ну, я пошутила, – улыбнулась Амалия. – Так или иначе, он до сих пор не женат, и для любой особы, мечтающей о замужестве, князь – это прямо-таки лакомый кусочек.

– Думаете, мадам Этуаль по каким-то своим причинам толкает его к браку? – спросил Франсуа.

– Меня бы подобное не удивило, – отозвалась баронесса. – Однако я навела о ней справки. Ей пятьдесят два года, и у нее безупречная репутация. По ее словам, она стала видеть будущее после того, как на прогулке в нее ударила молния. Мадам – автор двух книг о предвидении и знаменитых предсказателях прошлого. Поскольку стиль – это, можно сказать, человек, я ее книги просмотрела. Если она и шарлатанка, то держится довольно скромно и в книгах ничуть не стремится выпячивать свои заслуги. Единственный ее недостаток в том, что попасть к ней на прием нелегко, причем деньги решают далеко не все. Когда она в настроении, то приняла бедную прачку, а когда нет, способна указать на дверь даже принцу крови.

– Должен сказать, – признался Франсуа, – что данные сведения вроде бы располагают в ее пользу.

– Гм, – загадочно молвила его собеседница. – Может быть, я излишне подозрительна, но чем больше я узнаю о ясновидящей, тем меньше она мне нравится.

– Именно потому, что ничего плохого о ней не известно? Поэтому вы ей не доверяете?

– Допустим, – не стала спорить Амалия. – Взять хотя бы тебя: что бы ты предпринял, если бы тебе предсказали, что до Нового года ты встретишь свою будущую жену?

Франсуа поскреб в затылке, а затем категорично объявил:

– Сбежал бы. Куда-нибудь подальше. – Заметил смешинки в глазах Амалии и поторопился объяснить: – Нет, не то чтобы я был против брака, но… Мне не нравится сама мысль, будто со мной должно произойти нечто такое, что от меня совсем не зависит, и хочу я или нет, оно все равно случится.

– Вот поэтому мы с тобой так хорошо понимаем друг друга, – кивнула Амалия. – Но на большинство людей слова «судьба» и «суждено» оказывают совсем другое действие – заставляют сложить руки и подчиниться. И умный человек мог бы использовать даже качество людской натуры в своих целях.

– Вы считаете, мадам Этуаль хочет женить князя на себе? – напрямик спросил Франсуа. – Но вообще-то… если ей пятьдесят два года… А может, она хлопочет о ком-то другом?

– Пока у меня лишь предположения, – призналась Амалия.

– Но для чего ей так стараться?

– Не знаю.

– Но если она мошенница, то и раньше… Вы проверяли ее предыдущие предсказания? Обнаружили в них что-нибудь подозрительное?

– Я не уверена.

Франсуа пожал плечами с видом полнейшего изнеможения.

– Лично меня больше всего удивили белая сирень зимой и зеленая лошадь. Откуда бы им тут взяться? А главное, к чему такие странные подробности?

Амалия улыбнулась.

– Странные они потому, что являются отличительным знаком, который должен указать князю на его судьбу. Уверена, теперь он оборачивается на каждую лошадь на улице. Не говоря уже о белой сирени – очень заметный цветок, его нелегко пропустить.

– Но ведь это же знак и для нас! – жизнерадостно объявил Франсуа. – Если мы найдем в Париже одинокую даму, у которой есть белая сирень и зеленая лошадь, да еще докажем, что дама, предположим, знакома с мадам Этуаль… и попросила подыскать для нее богатого жениха… Так мы спасем князя! А что?

– Ничего, Франсуа, ничего, – ответила Амалия, улыбаясь каким-то своим потайным мыслям. – Просто дело в том, что мы никогда не найдем в Париже белую сирень и зеленую лошадь, а почему – я сейчас тебе объясню. Нам придется пойти другим путем, и то нет никакой гарантии, что нас не опередят. До Нового года всего две недели, и нам придется хорошенько поработать.

– Я всегда с вами, мадам, что бы ни случилось, – заверил ее Франсуа. – Только вот… – Он замялся. – Что, если вы все-таки ошиблись по поводу мадам Этуаль? Что, если она никакая не шарлатанка, а честная ясновидящая, которая действительно может предсказывать будущее?

– Может быть, и так, – согласилась Амалия. – Потому что, как удачно выразился господин Гете, «сущее не делится на разум без остатка». Если я не права, то просто признаю свою неправоту, вот и все. Но пока я вижу в этой истории слишком много настораживающих меня моментов. И если князя Мещерского намерены женить столь хитроумным образом, считаю своим долгом расстроить замысел людей, затеявших интригу, кем бы они ни были.

Князь Мещерский приходился крестным отцом старшему сыну Амалии. Сам князь вполне отвечал тому описанию, которое сделала баронесса, и помимо того, что был родовит, богат и холост, являлся к тому же добрым, честным и неглупым человеком. Он никогда не попадал ни в какие истории, не проигрывал состояния в железку, не предавался утомительным кутежам и не содержал трех актрис сразу. Ни один порядочный российский романист никогда бы не выбрал князя героем своего романа, потому что тот был нестерпимо, до отвращения, положителен. Было невозможно представить его себе в роли бессердечного тирана и угнетателя или в образе коварного соблазнителя, а все другие ярлыки к князю не клеились вообще.

Впрочем, один недостаток за ним все-таки водился: будучи одним из самых выгодных петербургских женихов, князь до сих пор счастливо избежал брака. Не то чтобы он расточал двусмысленные обещания, а потом шел на попятный, нет! Князь без натуги сердечной общался с молодыми женщинами и девушками на выданье, но – ровно до того мгновения, которое уже можно было истолковать как наличие серьезных намерений. Столичные свахи, уже отчаявшиеся поймать его в свои сети, в раздражении обозвали князя Мещерского мотыльком, но это было неправдой. Он никому не внушал неоправданных надежд, не разбивал сердца и не искал славы ловеласа. Он попросту не хотел ни на ком жениться, и ему было безразлично, что все люди рано или поздно женятся и что, стало быть, достойная женитьба есть долг всякого порядочного человека.

Умудренные жизнью советчики, которые все как один были женаты, пытались образумить князя и призвать его к порядку, но тщетно. Каждый год в свете возникали новые звезды, новые светские красавицы, и всякий раз чуть ли не пари заключались, сумеют ли вновь появившиеся невесты на выданье растопить его неприступное сердце, однако время шло, а воз, то бишь князь Мещерский, был и поныне там. Одно время, после развода Амалии, даже поговаривали и об их возможном романе, но толки очень скоро сошли на нет. Амалия слишком уважала князя как друга – своего и своей семьи, – чтобы пытать судьбу.

И вот сейчас он загадал ей загадку, которая представлялась почти неразрешимой; и тем не менее баронесса Корф приняла вызов. В этом деле – даже если бы какая-то ловкая особа и впрямь задумала окрутить князя – не было, да и не могло быть никакого состава преступления, и, может быть, именно поэтому оно так заинтриговало Амалию. Но пока она знала слишком мало и могла только блуждать в потемках.

Что же до князя Мещерского, то, признаться, его крайне интересовало, кем именно окажется его будущая супруга, с которой он должен познакомиться до Нового года. Амалия была права в своих предположениях: он не оставлял без внимания ни одну цветочную лавку, которая попадалась ему на глаза, ни одну лошадь. Однако цветочные лавки торговали чем угодно, только не белой сиренью, а лошади встречались какого угодно цвета, только не зеленого. И хотя князь Мещерский не собирался слишком сопротивляться судьбе, в голову ему начала закрадываться мысль, что, возможно, знаменитая ясновидящая мадам Этуаль в его случае ошиблась и что тогда ему вовсе не обязательно жениться. Нельзя сказать, чтобы его такой вывод очень огорчил, и когда через несколько дней после разговора с Амалией он собирался на бал, который устраивало для русской колонии наше посольство, князь отправился туда в самом безмятежном расположении духа.

На улице шел снег – тот редкий, мгновенно тающий снег, который порой случается в Париже и создает в городе вечной весны иллюзию зимы. К посольскому особняку один за другим подъезжали экипажи приглашенных. Шепотом передавались из уст в уста многозначительные новости, например, что в нынешнем году пригласили N, зато не пригласили P и S, которые ужасно обиделись. Князь Мещерский вошел в зал, раскланялся со знакомыми – и замер.

Прямо напротив него стояла дама с веточкой белой сирени, приколотой к корсажу. Прошу особо заметить: то была не орхидея, не ландыш, не гвоздика, не фиалка, а именно сирень и именно белая. Однако вовсе не по этой причине князь так переменился в лице.

Дело в том, что он прекрасно знал даму с белой сиренью. Графиня Елизавета два раза выходила замуж и оба раза оставалась вдовой. В свете, впрочем, она была известна своим скромным нравом и добросердечием. Кроме того, о ней знали, что она много занимается благотворительностью, любит кошек, изредка бывает на скачках и еще реже – дает повод говорить о себе.

Перечисленные выше качества можно назвать вполне терпимыми для будущей княгини Мещерской, если бы не одно обстоятельство.

Графине Елизавете было семьдесят восемь лет.

– Ах, князь! – с чувством объявила графиня Елизавета, заглядывая ему в глаза. – Право, как я вижу нынешних молодых людей, мне все кажется, что они с каждой встречей выше становятся. Хотя, конечно, вовсе не они виноваты, а я. Старею, старею… – Дама вздохнула. – А я ведь еще помню, как ты младенцем на коленках у меня сидел.

Давно вышедший из младенческого возраста князь Мещерский облился холодным потом, пробормотал требуемое приличиями извинение и собрался уже поскорее позорнейшим образом сбежать – в Петербург, в Сибирь, на Северный полюс, куда угодно. Но тут подошли две подруги графини Елизаветы: Мария Петровна и Мария Ивановна.

Завидев их, князь открыл рот, да так и прикипел к месту – в прическе у каждой дамы красовалось по веточке белой сирени.

Справедливости ради следует заметить, что Марии Петровне было пятьдесят шесть, и она давно и счастливо пребывала замужем, а про возраст Марии Ивановны никто толком не мог сказать ничего путного по той простой причине, что ни у кого не хватало смелости о нем спросить. Предполагали, впрочем, что ей где-то между сорока пятью и восьмьюдесятью, а некий остряк с математическим складом ума однажды добавил: «В общем, между средним возрастом и бесконечностью».

Дамы приветствовали князя, слегка укололи его, спросив, не ищет ли он себе на балу невесту, но тотчас же сжалились над закоренелым холостяком и перевели разговор на другую тему. Обычно говорливый князь на сей раз почему-то лишился языка и то и дело переводил взгляд с графини Елизаветы на Марию Петровну, с Марии Петровны на Марию Ивановну и обратно на графиню. В конце концов Мария Петровна не выдержала.

– Mon prince, что с вами? Раньше, надо признать, вы были более разговорчивы!

– Во всем виновата белая сирень, – признался князь Мещерский с несчастным видом. – Должен сказать, mesdames, я никак не могу понять… то есть… Ведь на дворе декабрь, так откуда же она?

– Ах, это великолепно, просто потрясающе! – оживилась застрявшая в бесконечности Мария Ивановна. – Представляете, на площади Побед некий итальянец открыл новый цветочный магазин. Ему все привозят из Ниццы, и, говорят, у него еще под Парижем оранжереи… Невероятно! Чтобы дамы покупали у него цветы, он распорядился послать белую сирень в подарок самым-самым достойным особам в городе. По крайней мере, так он выразился в сопроводительном письме.

И Мария Ивановна довольно свирепо покосилась на белую веточку, приколотую к корсажу графини Елизаветы.

Таким образом, все получило свое объяснение, и сказка, как ей и полагается в реальности, обернулась вульгарнейшим коммерческим трюком. Поневоле князь почувствовал разочарование.

– Я думаю, – многозначительно промолвила Мария Петровна, обмахиваясь веером, – что итальянец скоро разорится. Представляете, во сколько ему должны были обойтись эти цветы?

– А я думаю, – отозвалась Мария Ивановна, делая плачущее лицо, – что будет просто ужасно, если все придут с белой сиренью. Смотрите, Софи Карамзина тоже с ней!

– И что ей дома не сидится, зачем она ездит по балам? – покачала головой графиня Елизавета. – Ей же ведь уже за семьдесят!

О том, что ей самой столько же, причем сама она тоже находится на балу, графиня почему-то запамятовала. Впрочем, в ее возрасте вполне простительно.

Князь Мещерский оглянулся на госпожу Карамзину и увидел возле нее еще одну даму почтенных лет, украшенную белой сиренью. Тут князю стало не хватать воздуха, он поспешно пробормотал какое-то извинение и бросился прочь.

На лестнице столкнулся с графиней Головиной и ее сестрой, которым на двоих исполнилось как раз сто лет. Графиня Головина потом рассказывала, что ужас, выразившийся на лице ее супруга, когда она подала ему очередной счет за платья, был сущим пустяком по сравнению с тем, что изобразился на лице достойнейшего князя Мещерского. Даже не поздоровавшись, тот промчался мимо, выхватил из рук лакея свое пальто и выбежал во двор. В крайнем недоумении графиня Головина обернулась к сестре, которая кисло улыбнулась, и победно объявила:

– Я же говорила, тебе не стоило делать такую прическу!

Что же до князя, то он пробежал мимо богатой кареты, из коей в тот момент выходила очаровательная молодая особа, закутанная в соболя, сел в свой экипаж и велел кучеру что есть духу гнать домой.

Если бы князь, подобно мадам Этуаль, обладал даром ясновидения, не исключено, что он бы смог разглядеть под соболями, в волосах незнакомой прелестницы, веточку белой сирени. Но, к счастью (а может быть, совсем наоборот), князь вовсе не был ясновидцем…

– Тут появляется госпожа Карамзина… – сконфуженно закончил свой рассказ князь. – И я просто не выдержал.

Баронесса Корф улыбнулась и осведомилась:

– Надеюсь, вы не собираетесь жениться ни на ком из перечисленных вами дам? Не говоря уже о том, что большинство из них замужем и вам пришлось бы драться на дуэли с их мужьями, чтобы…

Князь Мещерский шутливо замахал руками.

– Боже упаси, сударыня! Нет, я начинаю думать, что вы все-таки были правы. Госпожа Этуаль превосходная женщина, но… В конце концов, каждый может ошибиться.

– И я так думаю, – невинно согласилась баронесса Корф. – Потому что было бы поистине жестоко принуждать к браку столь почтенную особу, как графиня Елизавета, и все только для того, чтобы предсказание мадам Этуаль оправдалось.

– Сударыня! – жалобно вскричал князь.

– Или графиню Головину, или госпожу Карамзину, или…

– Сударыня, я сдаюсь!

И они оба рассмеялись. Странным образом, однако, князь почувствовал, что у него и в самом деле отлегло от сердца.

– Можно спросить? – поинтересовалась Амалия. – Чем именно вы намерены заниматься в ближайшие дни?

– По правде говоря, еще не знаю, – сознался князь. – Мне прислали столько приглашений… Может быть, пойду на вечер к Ласточкиным – у них очень приятный дом, а госпожа Ласточкина замечательно поет. Или загляну к Покровскому. Хотя, по правде говоря, богема – это не совсем мое.

– Покровский – художник? – спросила баронесса Корф. – Который живет на Монмартре?

– Да, – сказал князь. – Ужасно утомительно туда наведываться. На холме улочки такие крутые, и живут там… сущие пролетарии. Покровский обещал мне еще в ноябре закончить реставрацию одного портрета, которую я ему поручил.

– Вашего портрета? – спросила баронесса.

– Нет. Моей матери.

Амалия знала: мать князя умерла, когда он был еще мальчиком.

– Вы не прогадали, Покровский очень хороший реставратор, – кивнула баронесса. – А вот художник уже не столь замечательный.

– При том образе жизни, который он ведет, удивительно, что у него еще вообще остается какой-то талант, – проворчал князь.

Собеседники еще немного поговорили о художниках и живописи, и князь стал прощаться.

Едва он ушел, как в дверь кто-то еле слышно поскребся.

– Входи, Франсуа, – сказала Амалия.

Едва ее сообщник показался на пороге, она сразу же заметила, что он чем-то встревожен. Между бровями Франсуа пролегли морщинки, он хмурился и казался чем-то всерьез озабоченным.

– В чем дело, Франсуа? – спросила Амалия.

– Эта лавка, мадам… Я не знаю, что с ней делать, – признался мошенник с несчастным видом.

Баронесса пожала плечами.

– Я помню твои опасения по поводу того, что мы разоримся на белой сирени в разгар зимы, но посуди сам: должны же мы были спасти князя от грозящей ему участи! А из двух десятков дам, которым мы выслали сирень, несколько все-таки пошли с нею на бал, так что нельзя счесть, будто наши труды пропали зря. Зато князь теперь с юмором смотрит на свое положение, и если какая-то ловкая особа и впрямь решила стать княгиней Мещерской, ей придется не так легко, как она рассчитывала.

Следует признать, что ловкая особа действительно недооценила коварство баронессы Корф. План баронессы был весьма оригинален: она объявила Франсуа, что отныне его зовут Франческо и он итальянец, и послала его выкупить цветочную лавку на площади Побед. После чего помощник баронессы по ее распоряжению выписал за баснословные деньги белую сирень из Ниццы и разослал ее старым дамам, которые могли присутствовать на традиционном ежегодном вечере у русского посла. Амалия знала, что князь никогда не пропускает это торжество, и предполагала: возможно, неизвестная особа именно там попытается произвести на него впечатление. Но если бы она даже попалась ему на глаза, она бы неминуемо затерялась в толпе других дам с белой сиренью, ни одна из которых ни при каких обстоятельствах не смогла бы стать его женой.

– Ах, мадам, честное слово, это не то, о чем вы думаете, – вздохнул Франсуа.

– А что же?

– Ужасно, мадам! – простонал Франсуа. – Наш широкий жест имел просто бешеный успех. Теперь день и ночь все ломятся в лавку и требуют цветов. Я выписал у Анжело чуть ли не целый сад роз, орхидей, тюльпанов и фиалок, так его смели за несколько часов! Мне пришлось закрыть лавку и сбежать. Кроме того, – Франсуа понизил голос, – Анжело предлагает нам новые, более выгодные условия сотрудничества. Если мы будем брать у него еще больше цветов, он согласен снизить цену. Он даже согласен отодвинуть сроки платежа! Я не знаю, что мне делать, мадам!

Амалия не выдержала и рассмеялась.

– Так что, мы не разорены?

– Я никогда в жизни не занимался торговлей, – сокрушенно признался Франсуа. И тут же быстро поправился: – Я хочу сказать, честной торговлей… И то, что творится, просто выше моего понимания. Но… Мы заработали много денег, мадам! Если дело будет так продолжаться дальше…

Баронесса Корф вздохнула. Признаться, она совершенно упустила из виду коммерческий аспект своей затеи, и успех ее случайного предприятия оказался для нее полным сюрпризом.

– Лавка твоя, – сказала она, – делай с ней что хочешь. И, конечно, цветы – то, с чем всегда приятно иметь дело.

– Тогда я напишу Анжело, что согласен на его предложение? – с надеждой спросил Франсуа.

– Разумеется, Франсуа. Только не забудь, что после Нового года цветов будут покупать меньше, так что не введи нас в убыток.

Франсуа расцвел, заверил баронессу, что сделает все наилучшим образом и проследит за тем, чтобы лавка приносила прибыль, как и сейчас.

– А что с той особой, которая захотела окрутить князя? – спохватился он. – Вы нашли ее, мадам? Она действительно в сговоре с этой, с ясновидящей?

– Нет, я ее пока не нашла, – с сожалением призналась Амалия. – Но, думаю, она как-нибудь проявится, вряд ли заставит себя долго ждать. Новый год уже совсем скоро.

– Думаете, непременно захочет познакомиться с князем? – Франсуа, как и все, кто работал с баронессой Корф, схватывал ее мысли на лету.

– Это одно из условий, – напомнила баронесса. – Знакомство до Нового года, белая сирень и зеленая лошадь. Только не стоит упускать из виду, что белая сирень может быть, к примеру, вышивкой на платье или даже названием какого-нибудь заведения, как и зеленая лошадь. Поэтому я и сказала тебе, что мы не найдем в Париже по этим признакам нашу авантюристку. Конечно, если бы мы знали, кто она такая, нам было бы значительно проще ее обнаружить. Я почти уверена, что дама навещала мадам Этуаль незадолго до князя, но…

– А может быть, мне стоит втереться в доверие к горничной мадам Этуаль? – предложил Франсуа. – Ей-богу, ради нашего дела я на все готов! И потом, разве вы сами не говорили, что если кто и знает все о господах, так именно слуги?

– Я ценю твою готовность пожертвовать собой, Франсуа, но горничная мадам Этуаль еще старше, чем ее госпожа. – Амалия вздохнула, а Франсуа вытаращил глаза. – Так что не следует отклоняться от плана. Ты пока занимайся лавкой, а я буду ждать, когда неизвестная нам особа, наконец, появится. Тогда мы и решим, что делать дальше. И очень хорошо, что князь настроен скептично по отношению к своей якобы судьбе.

Однако ловкая особа, появления которой так ждала баронесса Корф, объявилась куда быстрее. И вовсе не там, где ее ждали.

Франсуа закончил послание Анжело, заклинающее того прислать свежие цветы, причем как можно скорее, и спустился в лавку, где одиноко чахли в вазах несколько последних вялых роз. Подумав немного, он стал переставлять вазы, чтобы подпорченные цветы не так бросались в глаза, но тут его прервал нетерпеливый стук в дверь.

– Закрыто, закрыто, там же табличка висит! – простонал Франсуа.

Однако стук повторился, и, бросив взгляд в окно, сообщник баронессы увидел за ним нарядный экипаж, хорошенький, как игрушка. Интереснее всего, впрочем, был другой факт – тот, что в экипаж была запряжена лошадь в зеленой попоне.

«Эге! – бухнуло что-то в голове Франсуа. – Уж не наша ли это зеленая лошадь?»

И, сообразив, что сие значит, он быстрее мысли скользнул к двери.

Через мгновение в лавку вошла миниатюрная молодая женщина, темноволосая и хорошенькая. У нее было выражение лица человека, который точно знает, чего он хочет от жизни, и означенная решительность, пожалуй, немного красавицу портила.

– Еще совсем рано, а вы уже закрыты, – поставила она на вид Франсуа, стаскивая с рук перчатки. – Вы приказчик?

– Мы закрыты, сударыня, – ответил Франсуа, одним глазом кося на незнакомку, а другим – на интересующую его лошадь за окном, – потому что у нас совершенно не осталось цветов.

Он стыдливо развел руками и поклонился.

– Однако досадно… – вздохнула молодая женщина. – Кажется, у вас еще есть розы?

Франсуа немного смутился и заверил ее, что розы – сущий пустяк, поскольку пришли несколько дней назад, и он не может продать их. Молодая женщина взглянула на него пристальнее.

– Вы любопытный человек, месье…

– Синьор Франческо, – представился, спохватившись и вспомнив о своей легенде, Франсуа.

– Вы любопытный человек, синьор, – задумчиво повторила женщина. – Любой другой торговец не преминул бы всучить мне эти цветы, расхвалив их, да еще содрал бы за них двойную цену.

Она рассеянно оторвала от ближайшей розы увядший лепесток.

– Скажите… Мне кажется, у вас была белая сирень?

Франсуа весь обратился в слух.

– О да, сударыня. Но…

– А сейчас ее у вас нет?

– Нет, сударыня, – сознался Франсуа, глядя на посетительницу честнейшими глазами.

Впрочем, он и в самом деле говорил чистую правду: всю белую сирень, добытую с невероятным трудом и за совершенно неприличные деньги, он, по указанию Амалии, разослал в подарок дамам, адреса которых баронесса ему дала.

– Мне очень нужна белая сирень, – призналась незнакомка. – Скажите, синьор… – Она подошла к Франсуа вплотную, так, что тот чувствовал на лице дыхание женщины, и поглядела на него загадочно. – Вы сможете достать ее для меня?

– Сейчас не сезон… – промямлил Франсуа.

– Ну и что?

– И потом, белая сирень в это время стоит… – Он сглотнул, вспомнив, сколько баронесса Корф заплатила за охапку веток в пене белых цветов. – Очень дорого, – беспомощно закончил Франсуа.

– Ах, не важно, – отмахнулась незнакомка. – Мне очень, очень нужна белая сирень. Если бы я знала… – Она вздохнула и покачала головой. – Скажите, вы достанете ее для меня, Франческо? Да?

Франсуа почему-то не торопился с ответом, тараща на посетительницу глаза. Тогда незнакомка взяла его за пуговицу и придвинулась еще ближе.

– Вы очень милый, – с придыханием прошептала она. – Так вы сделаете это для меня? Да?

Чувствуя в голове легкий сумбур, Франсуа пролепетал, что готов на все, лишь бы столь красивая дама была довольна. Сирена выпустила его, и «синьор Франческо» наконец-то сумел перевести дух.

– Я спишусь с нашим поставщиком по поводу сирени, – объявил он. Сама казенность произнесенной фразы придала ему уверенности. – Однако, сударыня, мне необходимо знать ваше имя и адрес, чтобы сообщить, когда цветы появятся. Опять же, вдруг вы передумаете…

Надо сказать, что если Франсуа и можно было смутить, то ненадолго. Работая с баронессой Корф, он превыше всего ставил дело – так же, кстати, как и сама Амалия.

– Будь по-вашему, – кивнула хозяйка зеленой лошади, – записывайте.

– Ее зовут Элен Ланская, – с торжеством сообщил Франсуа.

Амалия рассеянно кивнула.

– И она живет на улице Святой Анны, – закончила баронесса.

Хотя Франсуа хорошо знал Амалию, тут он все же изумился:

– Как, сударыня? Вы уже нашли ее?

Баронесса Корф вздохнула, а затем пояснила:

– Князь встретился с ней в Булонском лесу. То есть, конечно, наоборот – она с ним встретилась. У нее лошадь, крытая зеленой попоной, и…

– Но у нее нет белой сирени, – поспешно сказал Франсуа. – Анжело говорит, белая сирень теперь будет только после Нового года.

Настал черед Амалии изумляться.

– Постой, так что, она заказала сирень у тебя? Ах, ну да! Дама была приглашена на бал, который состоялся почти неделю назад, и та сирень, которая у нее имелась, успела увянуть. Пока мадам Ланская сумела подыскать новую возможность для знакомства с князем…

– По-вашему, она все это подстроила? – спросил Франсуа.

– Конечно, – безмятежно ответила Амалия. – Элен Ланская родом из хорошей семьи, но ее поведение всегда оставляло желать лучшего. Любовник дамы, принц У., оставил ее, чтобы жениться на итальянской принцессе. А поскольку мадемуазель Ланская вовсе не так молода, как кажется, она и решила одним махом устроить свою судьбу. Полагаю, она сговорилась с мадам Этуаль и посулила ей большие деньги в случае, если свадьба состоится. Мужем, вероятно, был назначен любой холостой и богатый аристократ, который заглянет к ясновидящей узнать свою судьбу. Кстати, Элен живет как раз напротив дома мадам Этуаль.

– Это ужасно, – сказал Франсуа больным голосом. – И что же вы намерены предпринять?

– Для начала проедусь в Монте-Карло, – весьма загадочно ответила Амалия. – Мне не дает покоя один странный выигрыш в казино. Все остальные предсказания очень легко объяснимы. Ясновидящая посулила скорое наследство человеку, у которого множество богатых родственников, и тут все просто: говори то, что от тебя хотят услышать. Во втором случае некто Выготский столкнулся с дамой своего сердца в поезде, как ему и было предсказано. Причем Выготский не знал, что незадолго до этого даму бросил тот, кто ее содержал, и она была в отчаянии. Уверена, мадам и попросила ясновидящую свести ее с… с новым кавалером. Так что дорожную встречу тоже легко объяснить. Но казино…

Что именно баронессе Корф удалось узнать в Монте-Карло, недолго оставалось тайной. Через несколько дней чета Ласточкиных устраивала вечер, на котором присутствовали также князь Мещерский и Элен Ланская, которая вовсю кокетничала с ним. Амалия опоздала к началу вечера, и взгляд, которым она одарила Элен, никак нельзя было назвать дружелюбным.

– Дорогая! – К баронессе спешила хозяйка дома. – Я счастлива вас видеть! Вы уже знакомы с месье Флеранже? А с госпожой Ланской? Не правда ли, они с князем очаровательная пара?

– Так говорит госпожа Ланская? – довольно холодно осведомилась Амалия.

Ласточкина пристально посмотрела на нее. Однако хозяйка тут же решила, что знает, чем вызвана неприязнь баронессы, поэтому позволила себе улыбнуться.

– Не знаю, чем бедная Элен сумела вас прогневить… Идемте, я представлю вас мадам Этуаль. Она так предсказывает будущее, что просто удивительно!

– Иногда прошлое куда интереснее будущего, – загадочно ответила Амалия, и взор ее блеснул золотом.

– В самом деле? – пробормотала Ласточкина.

– Да. Интересно, что сказал бы ваш муж, если бы узнал, что его поразительный выигрыш был подстроен?

Ласточкина побледнела.

– Послушайте, Амалия Константиновна…

– Нет, это вы послушайте, – уже сердито сказала Амалия. – Князь Мещерский – мой друг, и я не позволю какой-то алчной особе прибрать его к рукам. Вам понятно? Вообще-то мне все равно, что вы задумали и как провернули хитрую аферу. Ласточкин был беден и не мог жениться на вас, богатой наследнице, и тогда вы вдвоем с мадам Этуаль придумали комбинацию со сказочным выигрышем. Но для претворения этого замысла вы подкупили не одного человека, и если вы верите, что такие вещи можно сохранить в тайне, то очень и очень заблуждаетесь.

Пока баронесса говорила, хозяйка дома то бледнела, то краснела.

– Амалия Константиновна… госпожа баронесса… Умоляю вас, не надо говорить ничего Андрею! Он уверен, что сам выиграл те деньги… Я так хотела ему помочь!

– Я ничего не скажу вашему мужу, – ответила Амалия. – Потому что хоть вы и пошли на обман, но он преследовал не самые худшие цели. Однако я не желаю, чтобы моих друзей вводили в заблуждение. Поэтому буду вам весьма признательна, если вы откажете госпоже Ланской от дома и больше не будете принимать ее у себя.

Хозяйка дома находилась в таком смятении, что была готова пообещать даже бросить Элен Ланскую в ров возле своего замка. А Амалия направилась к князю Мещерскому, который воспользовался ее появлением, чтобы ускользнуть от мадам Ланской. Конечно, князь не имел ничего против миловидной новой знакомой, но ее напор не на шутку его пугал. Кроме того, у нее была лошадь под зеленой попоной, хотя князь не придавал этому большого значения. Дело в том, что последнее время ему в Париже постоянно попадались на глаза лошади под зелеными попонами (князь Мещерский так никогда и не узнал, что их изобилие преследовало его исключительно благодаря изобретательности старой знакомой – баронессы Корф).

– Я помню вас, – сказала мадам Этуаль. – Мы встречались на вечере у госпожи Ласточкиной. Так что вас беспокоит, сударыня?

Амалия вздохнула.

– Меня беспокоит то, что завтра Новый год, – сказала она. – И то, что кое-кто из моих друзей ждет чуда, которое не произойдет.

Старая ясновидящая с любопытством взглянула ей в лицо.

– Мы все ждем чуда, – проговорила мадам Этуаль. – Даже самые отчаянные скептики среди нас и те в глубине души верят, что когда-нибудь оно произойдет.

– Возможно, – проговорила Амалия, зорко наблюдая за ней. – Но я, знаете ли, против подстроенных чудес.

В комнате дома на улице Святой Анны воцарилось молчание.

– Должна признаться, – глухо проговорила мадам Этуаль, – что не понимаю вас.

– Мне все известно, – пояснила Амалия. – И о Ласточкине, и о Выготском, и о Бородине, и об остальных. Труднее всего вам пришлось с Ласточкиным, потому что подстроенный выигрыш в казино потребовал от вас много усилий и еще больше – денег. Хотя, поскольку платила будущая госпожа Ласточкина…

Губы мадам Этуаль задрожали.

– Да, теперь ясно, – тяжело промолвила она. – Ну что ж… Я знала, что когда-нибудь подобное произойдет. Кто-нибудь все равно должен был меня разоблачить.

– Зачем вы это делали? – спросила Амалия.

Хотя, конечно, баронесса понимала: ответ прост – деньги, что бы там ни говорила мадам Этуаль.

– Вы хотите знать, зачем… – устало произнесла ясновидящая. И вдруг начала рассказывать: – Однажды, когда я гуляла возле озера, внезапно началась гроза, и меня поразило молнией. Придя в себя, я обрела дар видеть будущее. Поразительные ощущения… – женщина вздохнула. – Вы не можете представить себе, что я чувствовала.… Такие образы, картины… видения.… Но прошло время, совсем немного времени, и все стало меркнуть. Мой дар был кратковременной вспышкой, он оставил меня. Это было ужасно.… И я ничего не могла сделать, чтобы вернуть его…

Мадам Этуаль запнулась. По ее щекам текли слезы.

– Вы никому не сказали, что уже не можете видеть будущее, – тихо проговорила Амалия.

– Нет. Но моя слава, основанная на предсказаниях, которые я успела сделать, осталась со мной. И я… У меня не хватило сил отказаться. В конце концов, я могла продолжать делать предсказания, используя свою интуицию, логику, в конце концов… Я всегда старалась разузнать побольше о людях, которые ко мне приходили. Специально заставляла их приходить по нескольку раз, а пока мы с моей служанкой успевали собрать нужные сведения.

– И так вы предсказали Бородину скорое наследство?

– Да. Но потом я увидела новую возможность.… Ведь люди верят в судьбу. Почему бы не помочь им обрести ее? Случай с Ласточкиным был одним из первых. Одна очень хорошая и достойная молодая девушка хотела выйти за него, но она знала, что он горд, но беден, а потому не попросит ее руки. Тогда мы с ней придумали, как сделать его богатым. Позже были другие случаи… вы, наверное, уже знаете о них. Но я никому не делала зла… Клянусь вам! Я только помогала…

– И Элен Ланской вы тоже помогли? – спросила Амалия.

– Да. Она хочет выйти замуж, перестать зависеть от случайных милостей. Ее муж должен был узнать ее по белой сирени и лошади, крытой зеленой попоной.

– Почему именно белая сирень? – спросила Амалия.

Мадам Этуаль удивленно взглянула на нее.

– В декабре ее в Париже ни у кого не бывает, а Элен обещала достать эти цветы. Кроме того, белая сирень ее любимый цветок. И лошадь с зеленой попоной у нее уже несколько лет. – Мадам Этуаль помолчала. – Странно, что все пошло наперекосяк… Сначала на тот бал, где она хотела поразить князя, половина дам пришли с белой сиренью. А потом в Париже появилось множество лошадей под зелеными попонами…

– Значит, зря вы пытались обмануть судьбу, – назидательно заметила Амалия. – И моего друга тоже.

– О, за вашего друга можете не беспокоиться, – усмехнулась мадам Этуаль. – Элен совсем голову потеряла, влюбилась в какого-то итальянца. Его зовут… Филиппо, что ли… Нет, Франческо. Вчера она приходила ко мне, отдала остаток денег, хотя у меня ничего не вышло, и сказала, что больше ей никто не нужен. – Мадам Этуаль пожала плечами. – Впрочем, он, кажется, богат… Так что люди и сами порой не знают, чего хотят.

Амалия поднялась с места со словами:

– Я очень рада, что мадам Ланская нашла себе кого-то по душе. Искренне надеюсь, что она больше не будет докучать моему другу.

И баронесса шагнула к выходу.

– А как же я, сударыня? – Мадам Этуаль замялась. – Я хочу сказать…

У двери Амалия обернулась.

– Поскольку все закончилось хорошо и никто не пострадал… – Она пожала плечами. – Впрочем, надеюсь, вы будете и впредь соблюдать меру. Иначе я могу рассказать префекту о том, каким образом вы делаете свои удивительные предсказания.

И, не слушая слов благодарности, которые лепетала лжеясновидящая, баронесса вышла за дверь, где ее ждал князь Мещерский.

– Вы все слышали? – спросила его Амалия.

Ее друг уныло кивнул.

– Получается, вы были правы, и я едва не… Боже мой! Как мне повезло, что на том балу оказалось множество дам с белой сиренью! Да и зеленая лошадь тоже не смогла сбить меня с толку…

Амалия кивнула, а про себя подумала, что иногда везению приходится очень серьезно помогать. Однако князю она ничего не сказала.

Князь Мещерский отвез Амалию к ней домой и велел кучеру доставить себя на Монмартр. Не так давно художник Покровский дал ему знать, что картина окончательно отреставрирована и ее можно забрать, а князю не терпелось увидеть обновленный портрет.

Он смотрел в окно кареты, за которым падал снег, и размышлял. Мысли его были по большей части грустны. Нет, он не возмущался, что мадам Этуаль, которой он доверял, и миниатюрная женщина с блестящими глазами задумали обвести его вокруг пальца. Но ему отчего-то было жаль и ясновидящую, которую покинул ее дар, и красивую Элен Ланскую, которая никому не была нужна, кроме безвестного Франческо. Даже имя у того господина какое-то подозрительное, не внушающее ни малейшего доверия.

Князь остановил карету за две улицы до дома, в котором жил художник. Ближе подъехать все равно было нельзя – улочка слишком узкая и к тому же сильно забирала в гору. Дальше приходилось идти пешком.

Покровский обитал в мансарде под самой крышей, где зимой было слишком холодно, а летом – слишком душно. Вместе с художником проживали Аньес, дама неопределенных лет и еще более неопределенных занятий, которую тот гордо представлял всем как подругу жизни, а также его дочь Наталья, тоже художница, как и отец.

Дверь, как всегда в квартирах художников, оказалась незапертой, и, толкнув ее, князь оказался в самом центре праздника. Отмечали, как выяснилось, день рождения Аньес, и в мансарду набились художники со всего дома. Среди последних были не только французы, но также итальянец, несколько поляков, чех и даже один японец. Появление князя приветствовали нестройным гулом.

– О, ваша светлость! – воскликнул Покровский. – Однако вы вовремя! Аньес, рюмку его светлости!

Чувствуя мучительную неловкость, князь принялся отнекиваться, но японец уже вручил ему рюмку, а чех налил в нее какую-то зеленую жидкость, пахнущую полынью.

– Я за портретом… – попробовал было внести ясность князь, но художники не желали ничего слушать. Пришлось выпить абсент и сделать вид, что эта гадость ему нравится. Впрочем, князь таки ухитрился большую часть напитка выплеснуть на пол.

– За Аньес! – кричал хозяин, сверкая глазами. На его бороде тускло поблескивали несколько пятнышек краски.

Яков Покровский принадлежал к той породе людей искусства, которые в двадцать лет подают большие надежды, в тридцать рассуждают о шедеврах, которые они напишут, в сорок – о шедеврах, которые они могли бы написать, если бы не происки мироздания, а в пятьдесят уже ни о чем не рассуждают, а кое-как перебиваются случайными заработками. Человек он был небесталанный, но, как часто бывает с личностями данного типа, все портило отсутствие характера. Он легко увлекался и не умел ни на чем остановиться, то и дело начинал грандиозные полотна и бросал их на стадии еще наброска. Кроме того, он пил, причем пил много и тяжело. Во хмелю делался слезлив, плакался на жизнь и становился совершенно невыносим.

Во Францию он переехал давно, после того как умерла его жена, и хоть и прожил здесь много лет, до сих пор с трудом объяснялся по-французски. Князь Мещерский находил это в высшей степени поразительным. Дочь художника Наталья, похоже, придерживалась того же мнения. Сама она свободно говорила по-французски, много работала, бралась за любой заказ и никогда не унывала. Живи она одна, ее заработков хватало бы девушке с лихвой, но вид денег производил на Покровского странное впечатление: ему непременно надо было их потратить, причем не важно на что. Он покупал Аньес платья и брошки, покупал какие-то экзотические ширмы, которые некуда было ставить, наконец, покупал выпивку. Наталья сердилась и ругалась, но ничего не могла поделать. В один из своих предыдущих визитов князь спросил у нее:

– Почему вы не живете отдельно, не уйдете от отца?

– Так ведь он сопьется и помрет, – просто ответила Наталья.

Сама она совсем не пила, и сейчас ее не было среди гостей, наводнивших мансарду художника.

Покровский ожесточенно ругался с японцем, крича, что Леонардо да Винчи – фикция, в то время как Эль Греко – о-го-го. Чувствуя, что градус веселья кренится в какую-то уж совсем чуждую ему сторону, князь бочком выбрался из квартиры и сбежал по лестнице. От абсента его слегка мутило.

Мещерский двинулся туда, где должна была стоять его карета, но не нашел ее. Озадачившись, князь двинулся в противоположную сторону и оказался на какой-то совсем неизвестной ему улице. Снег уже перестал идти. В ближайшем кабачке заливался аккордеон и визгливо смеялась какая-то женщина. Князь Мещерский не был снобом, но в то мгновение почувствовал, что совершенно чужд пролетарским представлениям о веселье.

Вздохнув, он наугад двинулся по улице, которая сначала взбиралась в гору, а потом вдруг круто покатила вниз, и на маленькой площади увидел конный памятник какому-то забытому полководцу. Бронза позеленела от времени, придавая всаднику вид измазанного зеленкой больного страдальца. Конь злобно косился на прохожих, закусив удила и оскалив зубы.

Под копытами зеленого коня с мольбертом примостилась Наталья Покровская и, щурясь, рисовала кусты напротив и лавку, на которой дремал черный кот.

Князь в остолбенении поглядел на коня, на полководца, на черного кота и подошел к Наталье. Не отрываясь от работы, девушка кивнула ему.

– Наталья Яковлевна, – несмело начал он, – я тут за портретом заходил…

Художница вскинула на него глаза.

– Да, – сказала она, – я с ним закончила. Завтра, если вам не трудно, заходите, я его отдам. А сейчас, – Наталья поморщилась, – когда там все веселятся, не получится.

– Вы закончили? – пробормотал князь.

Девушка поняла, что проговорилась, и передернула плечом.

– Так что ж… Отец все равно целыми днями ничего не делает. Вы не беспокойтесь, ваш портрет в целости и сохранности. Вам понравится.

– Я и не сомневаюсь, – сказал князь и стал смотреть на картину. – Это сирень?

– Что, простите? – поразилась художница.

– Кусты, которые вы рисуете… Это ведь белая сирень, верно?

– А, так вы уже тут бывали? Да, это белая сирень.

Князь вздохнул и потер переносицу.

В конечном итоге все оказалось совсем не так, как думала его знакомая, баронесса Корф. Князь постарался вспомнить, сколько он знает Наталью – три года, четыре, больше? Она никогда не рисовалась, была резка в своих суждениях, но справедлива и работала день и ночь. Конечно, девушка заслуживала лучшей доли, чем жизнь в нищете с вечно пьяным отцом. И конечно, всякому было понятно, что та самая лучшая доля для нее никогда не наступит.

Князь вдруг заметил, что у Натальи красивые глаза. Почти такие же, как у его покойной матери.

Он мог сейчас развернуться и уйти, и ни один человек на свете не осудил бы его. Но все медлил и не уходил. А потом снова пошел снег.

Наталья заметила, что князь не уходит, и вопросительно оглянулась на него. В это мгновение он решился, спросил с надеждой:

– Вы выйдете за меня замуж?