Мика Сулимова

У меня было преимущество: я знала Нетребина-старшего в лицо. Я видела его в Регенсбурге, рассматривала на фотографиях.

Он меня не знал. Да и вообще ждал шофера.

Поэтому у меня имелась фора: рассмотреть его, как он движется в толпе пассажиров, покуда он не разглядел меня. И что же я увидела? Старого, уставшего, невыспавшегося человека, кренящегося от дорожной сумки. Чем старше персона, замечала я не раз, тем более разрушительное воздействие оказывают на нее всевозможные пертурбации – усталость, физическая и моральная, в их числе. Когда я видела его несколько лет назад в Регенсбурге, Нетребин был пусть и седенький, но румяный огурчик. Сейчас он оказался настолько изможден, что в какой-то момент во мне даже пронеслась мысль пожалеть его. Отказаться от своих зловещих замыслов! Оставить в покое! Ведь он и без меня, самостоятельно, скоро помрет. Но потом я подумала: кара ведь заключается не в смерти, как таковой. Смерть сама по себе скорее избавление от страданий. А смысл наказания, которое накладываю я, напротив, заключается в том, чтобы причинить жертве как можно больше страданий.

Эти мысли пронеслись во мне, пока я рассматривала Юрия Степановича а.к.а. герр Шмидт, а он беспомощно озирался, пытаясь разглядеть встречающую его особу.

Я подняла на уровень груди табличку. Он увидел, просиял и, я думаю, сразу понял, что я не просто шофер или курьер – не стоит недооценивать интеллектуальный уровень своих противников. Шоферши не носят таких сумочек, как я, таких туфель и камешков в ушках.

– Здравствуйте, – сказал мне господин Герхард Шмидт на чисто русском языке. Видимо, легенда, под которой он жил, оправдывала его знание великого и могучего.

– Добро пожаловать в Москву, – поприветствовала я его.

Нетребин не отдал мне своей сумки, хоть я и дернулась ее забрать, и вообще, встретив меня, немедленно приосанился и как бы даже помолодел. Старички определенного сорта – те, кто в былые времена не пропускал ни одной юбки – обычно при виде меня взбадривались, словно им кто-то невидимый делал инъекцию того лекарства бодрости, над которым Юрий Степанович некогда работал.

За незатейливым разговором: «Как долетели? Как погода?» – мы дошлепали до парковки.

Я думаю, Юрий Степанович по достоинству оценил мой «Туарег». Жителей тесной Европы особо впечатляет обилие джипов и других авто класса люкс на грязных и разбитых российских дорогах. Он с удовольствием забрался на переднее пассажирское сиденье, и мы вырулили с многоярусной стоянки.

От Нетребина-старшего попахивало чем-то затхлым. Примерно так же, но в своем роде, несло под конец жизни от моей бабули. То был запах старости.

Однако времени на то, чтобы рефлексировать и рассусоливать, у меня было немного, на все про все полтора дня: познакомиться, очаровать, выманить. И – покарать.

И поэтому я сразу взяла быка за рога:

– Я была заместителем Михаила Юрьевича. Я очень его любила, – сказала я со значением и выдержала паузу, чтобы он слегка переварил и осознал смысл моих слов о любви к его сыну. – Поэтому я решила сама встретить вас и сопровождать.

– Данке шен, – пробормотал старикан.

– Его супруга, – я постаралась вложить максимальное количество яда в слово «супруга», – очень взбудоражена смертью Миши. Она даже наняла специально частного детектива, который пытается выяснить, кто убийца. Вы же знаете, на полицию у нас в России надежд мало. Но от нанятого ею Шерлока Холмса – он совсем юный человечек и безо всякого опыта – тоже, насколько я понимаю, оказалось мало толка. В общем, убийца Миши до сих пор разгуливает на свободе, неузнанный и пока безнаказанный.

Юрий Степанович ехал молча и только вертел головой, разглядывая наших соседей по трафику и пейзажи по обеим сторонам Ленинградского шоссе. Интересно, если бы он знал, как переменится Россия за истекшие четверть века и каким бурными, богатыми на возможности окажутся эти времена, убежал бы он отсюда в перестроечном восемьдесят восьмом в подернутое ряской, стоячее европейское болото? Мне хотелось спросить: «Может, вы б лучше тогда остались – а, дедуля? И не потребовалось бы губить моих родителей?» Но ни о чем подобном я вопрошать не стала – зато мысли о безвременно погибших папе с мамой придали мне и силы, и злости.

– У меня с Мишей были особые отношения, – промолвила я. – Он вам рассказывал обо мне?

– Н-нет, – слегка изумленно откликнулся Нетребин-отец.

– А мне он о вас рассказывал, – загадочно обронила я.

– Что же, интересно? – полюбопытствовал мой пассажир.

– Вы ведь не просто его деловой партнер, не правда ли?

– А кто же я тогда, по-вашему? – насторожился Нетребин.

– Вы много помогали ему, и порой совершенно бескорыстно. Насколько я знаю, Миша только благодаря вам выучился за границей.

– Да, это так, – с важностью кивнул мой спутник.

Довольно быстро мы достигли Москвы и пересекли МКАД. Навстречу нам, на мосту, в шесть рядов пыхтела пробка.

– Вы помогали становлению его бизнеса, – продолжила я петь старичку дифирамбы, – и вы, во многом, наставляли, обучали Мишу, поддерживали его. Вы столько сделали для него, – пылко проговорила я, – что и родной отец столько не сделает!

При слове «отец» Нетребин явственно вздрогнул.

– И, вы знаете, – продолжала я с напором, – вы настолько похожи на него, вы так мне его напоминаете, что я, кажется, знаю, почему вы были с ним так ментально близки! Боже мой, герр Шмидт, да вы ведь, как он! Лишь слегка добавилось морщинок и седых волос – а в остальном, будто Миша снова вернулся ко мне! Вы знаете, я так его любила, и мне так его не хватает, что я готова говорить о Мишеньке буквально часами. И мне почему-то кажется, что в вашем лице я найду благодарного слушателя.

Я балансировала на тонкой грани: «я знаю, что вы знаете, что я знаю». Вроде бы я не утверждаю, что он отец, нет, я лишь давала понять, что я вроде бы знаю его тайну – а может, и нет. Нетребину-старшему некуда было деться из моей машины, и ему пришлось слушать и постепенно привыкать к мысли, что мне все известно.

А мы тем временем домчались уже до Третьего кольца и повернули налево. Здесь, как я и рассчитывала, началась тягучая пробка – чего еще ждать от Москвы в половине седьмого вечера!

– А во сколько состоятся похороны? – вклинился со своим вопросом Нетребин. – Будет ли отпевание?

– Наш Миша не был воцерковлен, – покачала я головой, – поэтому отпевания не предусмотрено. Похороны будут на Богородском кладбище. До того состоится формальная гражданская панихида – завтра, в морге медицинского института на Сеченова. Потом автобусы отвезут всех на кладбище, затем поминки в ресторане «Северный витязь». Я за вами заеду в гостиницу завтра, в девять, и мы отправимся вместе.

– Мне так неловко, что вы столько беспокоитесь.

– Ну что вы, мне очень, очень приятно сделать хотя бы малость для человека, к которому мой Миша был настолько близок.

И вдруг он спросил, весьма резко – я узнала бывшего доктора наук и профессора, которому, по должности, – пальца в рот не клади.

– Почему вы все стараетесь подчеркнуть мои особые с Михаилом отношения? Намекаете чуть ли не на какое-то мое с ним родство?