Данилов
Ни фига я не чувствовал, кто мне звонит. Не умею я такого предчувствовать. Радиоволны – слишком тонкая штукенция, чтобы их несовершенной интуицией слышать. Даже моей. Поэтому был мне подарок. Я сразу узнал ее голос – хоть раньше ни разу по телефону не слыхивал. А слова, что она сказала, были подобны песне. Были медом на ее губах, маслом на моем сердце:
– Алексей? Мне надо с вами увидеться.
И сердце само подсказало мне ответ на столь прямое предложение – хотя, может, стоило включить ум и расчислить что-то хитренькое, заманивающее девушку прямиком в ловушку-кроватку. Но я сказал безыскусно:
– И мне с вами – тоже. – А потом продолжил уже напористо – напор ведь в данном случае даже более подходящий элемент игры, чем деланое безразличие: – Когда? Давайте прямо сейчас?
– О нет. – Она засмеялась, и вот тут уже началась игра, девушка преодолела ужасное смущение оттого, что она, ах-ах, позвонила первой, и дальше мы каждый свою партию разыграли как по нотам: мужчина нападает, гонит, бежит; женщина стыдливо прикрывается, вырывается, уворачивается, убегает. – Уже поздно.
И впрямь, четверть одиннадцатого вечера.
– Да-да, – сказал я, – ведь ночные допросы теперь запрещены.
Она не приняла шутки, трубка отдавала холодком – может, там у них затрагивать подобные темы не принято? И я как бы подхватил неловко повисшую мысль:
– Тогда давайте завтра. Поужинаем вместе?
– Лучше пообедаем.
– В смысле бизнес-ланч?
– Ну да, – улыбнулась она на другом конце провода, – именно бизнес. – В ее интонации я ясно прочитал, но для того и не надо быть экстрасенсом: станешь правильно себя вести, в следующий раз состоится встреча без приставки «бизнес», а может, и не ланч будет, а ужин, или даже, даст бог, завтрак. Впрочем, это я фантазирую. Мужчины обычно легко воспламеняются и воображают всякое по поводу тех дам, что им любы, и данных ими обещаний.
– Где вам удобно?
И тут последовал небольшой диалог-экскурс по заведениям Москвы, из которого каждый из нас сделал вывод, что собеседник тоже не лыком шит и в точках общепита столицы толк знает: где хорошо, где плохо, где можно, где нельзя, где вкусно, где нет и что чего сколько стоит. В итоге сошлись на ресторанчике «Огнь» (именно так, без срединного «о») на Таганке: в меру демократично и довольно шумно. И все вроде свои, но никто никого не знает и можно поговорить.
Да! Тот день преподнес мне настоящий подарок! И не миллион зелеными, что посулила безутешная вдова Нетребина, а завтрашняя встреча, которую обещала Варвара, была причиной, что засыпал я в тот вечер с улыбкой на устах.
А когда проснулся, первая мысль оказалась не о Варе, а о вдове Алине Григорьевне. Была эта идея ясна и бесспорна: я ДОЛЖЕН принять ее предложение. Именно так она прозвучала, категорическим императивом: должен принять. Мозг, изрядно отдохнувший в процессе ночного сна, сам собой выдал решение: надо согласиться с Нетребиной, подписаться на ее расследование – но не ради мифического миллиона, а просто потому, что НАДО, не знаю почему. Своей интуиции я привык доверять – еще бы, я, можно сказать, ею живу и снискиваю хлеб насущный. Поэтому у меня даже не возникло вопроса, послушать или нет свой внутренний голос. Разумеется, да!
А потом случилась вещь, которую я не стал списывать на свои особенные способности. Она происходит со всеми людьми и означает лишь то, что обе стороны, участвующие в переговорах, обдумали условия, и каждый, со своей стороны, понял, что кондиции его устраивают.
Короче, в пять минут одиннадцатого утра мне позвонила Алина Григорьевна. Похоже, она изо всех сил дожидалась времени, когда, по правилам этикета, станет прилично мне телефонировать.
Она не передумала меня нанимать, однако про миллион, конечно, брякнула вчера для красного словца, будучи в пограничном своем слезливом состоянии. Я не стал хватать ее за язык и кричать по-детски, что «первое слово дороже второго». И мы спокойно договорились, что ее слова об авансе в семьдесят тысяч долларов остаются в силе – однако гонорар мой в случае успеха составит «всего» двести пятьдесят тысяч «зеленых». Все равно получалось больше, чем мой годовой заработок, за который я отчитываюсь перед налоговой. Нетребина сказала, что ее юрист разработает договор, и она пришлет его мне. А пока она попросила меня приехать. Мы договорились с ней встретиться на бульваре, у выхода из метро.
Сегодня Алина представляла собой разительный контраст с собой вчерашней. Тогда она была вся на взводе и несла в истерике все подряд. Сегодня же передо мной предстала выдержанная молодая дама с безупречными манерами.
– Пойдемте, – молвила она, – я покажу вам место убийства.
Она взяла меня под руку. Рука ее была ледяной.
Мы пошли по середине бульвара. Несмотря на погожий денек, народу было немного: пара мам с колясками, двое пенсионеров-шахматистов на лавке да плюс парень с девчонкой, целующиеся на другой. Впереди нас шла еще одна парочка, довольно смешная: и он и она сплошь в коже – у обоих тяжелые сапоги до колен, штаны, косухи и даже кепки. Притом она целомудренно держала своего брутального друга за кончики пальчиков.
– Тогда, – Нетребина со значением выделила это слово, – здесь никого не было. Ни одного человека. Я выглядывала в окно… Вот здесь, – она указала место.
Песок на месте убийства оказался чуть темнее, чем всюду. Рядом лежали четыре гвоздички: две красные и две белые.
– Он лежал здесь на спине, весь в крови, – прошептала Алина. Выдержка оставила ее. Казалось, она вот-вот опять разревется.
– Пойдемте отсюда, – я потянул ее за руку.
– А как же… Я думала, что вам нужно тут побыть.
– Совсем необязательно.
Я огляделся вокруг. Насколько я мог судить по телевизионным новостям, довольно часто случается, что само убийство, преступник и жертва запечатлеваются камерами видеонаблюдения. Но, похоже, не в этот раз. Никаких камер вокруг я не заметил. Видимо, убийца рассчитывал на это – а значит, он хитер и был подготовлен. А может, ему просто повезло.
– Я посмотрела в окно. И сквозь листву, сквозь деревья вижу: что-то на бульваре чернеется. Перед этим когда я к окну подходила, такого не было.
– А сколько времени прошло, как вы в предыдущий раз смотрели?
– Полчаса, наверное. И меня как толкнуло что-то. Показалось, что на бульваре кто-то лежит. Я оделась – и бегом. А он – там. И уже, – голос у нее прервался и нахлынули слезы, – мертвый.
Я подвел Нетребину к пустой лавочке.
– Извините. – Она вытерла платком слезы.
– А что, ваш муж возвращался с работы пешком?
– Да.
– Он всегда ходил на работу на своих двоих?
– Его офис здесь недалеко, на Волхонке. Иногда он прогуливался. Особенно если пробки. Но чаще все-таки ездил на машине. Тем более что днем тоже из офиса выезжал: в свои магазины или на переговоры.
– А где он тут у вас машину обычно оставлял?
– Подземная парковка под домом.
– А почему же он в день убийства пришел из офиса пешком?
– Не знаю, утром он уехал на машине, но она так и осталась возле работы.
– Почему, как вы думаете, он пешком пошел, а не на автомобиле поехал?
– Когда я тогда выбежала, бросилась к нему, – заметила, что от него попахивает. Спиртным. Наверное, не захотел рисковать, за руль садиться. Тем более «дэпээсники» тут часто по ночам пьяных водил ловят. Господи, как же бывает в жизни, Алеша, как же бывает! Может, если б он на машине поехал – ну и что с того, если б его пьяного задержали?! Ну, прав бы лишили, может, на десять суток бы посадили – но он ведь был бы живо-о-ой!
Я хотел сказать, что если бы обошлось в этот раз – не обошлось бы в другой. Судя по всему, мужа ее пасли. Эти странные угрозы в открыточке из Германии, окровавленные бусы, вдруг появившийся Павлик – не похоже, что убийство было чистой случайностью. Но говорить вдове об этом я счел неразумной жестокостью. И только молвил:
– Не стоит растравливать себя. Лучше думать о том, что мы с вами найдем убийцу и тем отомстим за Михаила Юрьевича. Жажда мести – значительно более плодотворное чувство, чем уныние.
Алина покорно кивнула. Похоже, я при ней пока исполнял обязанности не столько сыщика, сколько играл привычную роль психотерапевта, утешителя.
– Вы что-нибудь вспомнили дополнительно, – продолжил я, – о тех вещах, с чем приходили в первый раз? Про открытку из Германии? Про бусы в крови?
– У меня все название того города вертится в голове. Какой-то маленький, немецкий. Ротбурт, Равенсбрюк? Что-то в этом духе. А больше – ничего.
– А что с тем стишком? Про год и твой черед?
– Знаете, я вспомнила. Один маленький момент. Когда Миша открытку рвал, он злобно прокричал – как будто полемизировал с кем-то, спорил. Крикнул он что-то вроде: «Это же не я был! Отец!»
– Отец? Его?
– Представления не имею.
– А вообще-то, родители Нетребина живы?
– Мама умерла года четыре назад. А отец погиб давно.
– Погиб? Это как?
– Он любил походы, туристом был. Ну, то есть он был ученым, химиком, доктором наук. Преподавал, лекции читал, стал профессором, замзавкафедрой. Но в душе его отец был (как вдова его покойная, свекровь моя рассказывала – да и Миша тоже) странник, путешественник. У него целая компания была, с которой они в походы ходили. У них в том смысл жизни был. Всю осень, зиму, весну к большому летнему путешествию готовились. Закупали или доставали при случае тушенку, сырокопченую колбасу, чай индийский. Это еще советские времена были, когда в магазинах не купить ничего. Ну, и снаряжение тоже: чинили, чистили. Тренировались. Ходили в мини-походы: на Первое мая обязательно, а потом на Девятое. А иногда и все майские праздники объединяли и уходили в большую экспедицию. Ну, потом, конечно, осенью раз выбирались. На Новый год – на лыжах. А главное путешествие было – летнее. На целый месяц отправлялись. Ну, вот однажды он и не вернулся.
– А как погиб?
– Обстоятельства до сих пор до конца не выяснены.
– А когда это случилось?
– Еще в перестройку. Тогда Горбачев у власти был. Году в восемьдесят седьмом. Или в восемьдесят девятом.
– А вы точно не можете припомнить?
– Я посмотрю, если это важно. У меня осталось его свидетельство о смерти.
(Я же вспомнил пришедшую ко мне цепочку цифр и был почти уверен: отец Нетребина скончался в 1988-м. Интересное, похоже, мне предстояло дело!)
– А вы говорили, что у Михаила Юрьевича в последнее время были неприятности на работе, – продолжил я. – Они в чем заключались?
– К сожалению, я не в курсе. Миша меня в свою кухню не допускал. Я, конечно, могу судить: по отголоскам, обмолвкам. По тому, о чем он говорил с другими, по телефону. Как всегда, в его бизнесе проблемы начались с таможней.
– Какого рода?
– Ну, я в детали не вникала.
Мне показалось, что вдова Нетребина до конца не искренна. Знает, знает она более подробно, в чем заключались проблемы – только говорить не хочет.
– Наверное, они по серым схемам работали? – проявил я проницательность. – Или даже по черным?
Черные и серые схемы в ювелирке были секретом Полишинеля. Я слышал, что без контрабанды (явной и черной) или серьезного занижения таможенных пошлин (то есть серых схем) наши ювелирные бизнесмены работать бы не смогли. Ну, или смогли бы – но прибыль тогда была бы недостаточной, чтобы купить квартиру на Бульварном кольце и дачу на Новой Риге.
Нетребина только подтвердила мою догадку – сухо произнесла, закрывая тему:
– Я в Мишины дела никогда не лезла.
– В наше первое свидание вы говорили, что он очень напрягся и расстроился, когда прочитал эти вирши в открытке – про год и черед. Наверное, вы после убийства задним числом задумывались – почему?
– Да, я много думала. Понимаете, Алексей, в каком-то смысле мой Миша был фаталистом. Во всяком случае, свято верил в то, что на роду написано. Что существует что-то вроде книги судеб, где значится: что случится в жизни с каждым из нас. И что ты не можешь переменить свою судьбу – разве что только в деталях, но не в главном. А главное в ней – все равно предопределено.
– А что в его понимании было главным?
– Не бедность или богатство. Подобное, он считал, как раз изменить можно. Или вот, допустим, любовь. Ты сам, своими усилиями способен ее найти. Или испытать счастье. Но вот день и час, когда тебе суждено родиться – ты не переменишь. И тем более предопределено, когда ты умрешь. Во всяком случае, мой Миша в это свято верил.
– И когда же на роду было написано умереть ему?
– Он мне ничего не говорил, – печально помотала она головой.
– Но думал, что ему в нынешнем, две тысячи двенадцатом, году на роду написано что-то нехорошее?
– Он не распространялся, но полагаю, да. У него вся семья, во всяком случае, по мужской линии, коренные Нетребины, была немного с чудинкой. Скажем так, мягко: с чудинкой.
– А если сказать жестко? – улыбнулся я.
– А если жестко – с прибабахом. Или – с тараканами. Нет, они весьма достойные люди. Я их, правда, никого в живых не застала. Они умные были чрезвычайно, очень толковые, образованные – но какие-то несчастные. Неустроенные, что ли. Не полностью себя реализовавшие. Да ведь и времена были такие.
– Времена никогда не способствуют, – глубокомысленно заметил я и добавил: – Неудачникам.
– Как посмотреть, – не согласилась Нетребина. – Иные годы всех подряд перемалывают, и чем ты умнее и чище, тем охотней тебя смелют.
– Что вы имеете в виду?
– Войну. Репрессии.
– Нетребины пострадали?
– Не то слово. Мишин дед, его звали Степаном, был в Петербурге (то есть в Ленинграде) перед Великой Отечественной войной химиком, очень талантливым. Его арестовали вместе с родным братом, Артемом. Антисоветскую деятельность им пришили, шпионаж в пользу Финляндии. Артема расстреляли. А Степана отправили в лагеря. Он вышел только в середине пятидесятых, но уже больше не оправился, служил на какой-то фабрике на сто первом километре от Москвы. Умер в шестьдесят четвертом.
(Я услышал очередную дату из своего списка и внутренне возликовал.)
Вдова продолжала:
– Так вот, в заключении он познакомился с одним известным человеком – тоже не от мира сего. Но тот был настоящий пассионарий. Он умер, там же, в лагере, вроде даже чуть ли не на руках у Степана. Потом, много позже, уже в оттепель, его посмертная книжка вышла и он популярен стал. Каревский его фамилия. Слышали? Он еще прославился своей теорией, что все в жизни человека (и человечества) происходит циклически и связано с Солнцем. И еще какую-то люстру он изобрел, чтоб воздух озонировать.
– А, вспомнил, – откликнулся я без энтузиазма: я действительно отдаленно слышал имя.
Не хватало мне еще подробно изучать научные заблуждения былых времен.
– Так вот, этот Каревский для каждого своего друга-приятеля-сокамерника личные циклы составлял. Индивидуальные. И для деда Миши, Степана Нетребина, – тоже. И вроде бы действительно ему точка в точку предсказал: ты умрешь в шестьдесят четвертом. И, можете себе представить, дед Нетребин помер в шестьдесят четвертом, чуть ли не в точно указанный Каревским день.
– Может, Каревский поделился своим тайным знанием со Степаном Нетребиным? Научил его? Тот, в свою очередь, передал его сыну? Так и дошло до вашего мужа, Михаила?
– Все бывает в жизни, Алеша. Ведь вы посудите сами: Артем, брат нетребинского деда, был расстрелян в сороковом. Сам Степан Нетребин умер в шестьдесят четвертом. Отец, Юрий Степанович, погиб в восемьдесят восьмом. А мой Миша, Михаил Юрьевич Нетребин, был убит сейчас, в две тысячи двенадцатом. Чувствуете связь? Нетребины умирают раз в двадцать четыре года. Точно в год Дракона. Артем – в сороковом. В шестьдесят четвертом – Степан. Потом проходит еще двадцать четыре года, и гибнет его сын, Юрий Степанович, – в восемьдесят восьмом. А сейчас, в двенадцатом году, распрощался с жизнь мой Миша. Сын Юрия Степановича. Внук Степана. Внучатый племянник Артема.
– Странное совпадение, – пробормотал я.
И, разумеется, не стал – пока! – говорить вдове о своем сне, где мне показали ту же самую связь.
Но тут мне стало ни до чего: я глянул на часы и обомлел: через пятнадцать минут у меня свидание с Варей! А я еще здесь, беседую с безутешной вдовой. Вот что значит увлечься работой!
И ровно в сей момент я почувствовал, словно меня накрывает чем-то вроде ватного фартука – так, что слова Нетребиной стали доноситься до меня откуда-то издалека. Будто стеклянный колокол на меня сверху надели. И на минуту пришло впечатление, точно кто-то не хочет, чтобы я копался в данной теме: выспрашивал Алину, собирал улики, устанавливал причинно-следственные связи. Словно некто на ментальном уровне старается оградить меня от этого дела. Или, что одно и то же, отодвинуть дело от меня.
Если б я в тот момент не заспешил бы так на свидание к Варе, я бы постарался понять себя. Проанализировать: откуда пришло это чувство барьера, вдруг воздвигнутого вокруг меня? Возникло оно само по себе? Или у него есть некий созидатель? Чья-то злая, сильная, мистическая воля?
Однако мне было не до самокопаний. Следовало немедленно мчаться на рандеву. И я скоропалительно, фактически на полуслове, распрощался с Нетребиной – оставив ее в недоумении от моего поспешного бегства. Однако я постарался немедленно выкинуть вдову с ее страстями из головы. Потому что главным событием того дня все-таки было свидание с Варей.
Правда, можно ли назвать нашу встречу свиданием? Может, просто деловой обед? Совместный ланч? Однако даже сутки назад я о подобном и мечтать не мог. Поэтому на встречу с Варварой несся в приподнятом и даже взвинченном настроении.
Я опоздал на девять минут, но Кононова моя, слава богу, еще не пришла. Народу в зале было полно, заказать столик заранее я не удосужился, и мне понадобилось напрячь все свои способности, чтобы мэтр именно мне предложил освободившийся укромный столик у окна. Я сел и постарался отрешиться от московской гонки и настроиться на лирический лад. Я предвкушал скорую встречу, и лишь одно беспокоило меня: мы не виделись почти год. А вдруг в своих воспоминаниях и мечтах я переоценил Варю? Вдруг в жизни она окажется хуже – некрасивее, толще, корявее, глупее, – чем в моих фантазиях? Будет безвкусно одета? Станет неестественно себя вести?
Однако – нет. Она вошла – и она была хороша. В первый момент Кононова не заметила меня, и я смог оценить, какой эффект вызывает ее явление. Она обратила на себя внимание многих – и мужчин, и женщин. Мужчины – не все, но двое-трое – глянули на нее заинтересованно. Женщины – ревниво. Первые почуяли в девушке объект. Вторые – соперницу.
И тут Варвара приметила меня. Я помахал ей. Она улыбнулась.
Подошла к моему столику. Я поднялся, помог ей разместиться – на лучшем месте, так, чтобы она видела весь зал. Пусть развлекается, глазеет, подобное расположение ей нужно и как женщине, и как спецслужбисту, а она у меня одна в двух лицах. Я же уселся таким образом, чтобы видеть за обедом одну только ее – и она оценила мой маневр. Благодарная улыбка оказалась мне наградой.
– Я поем, пожалуй, – сказала она, когда официант вручил нам меню. – Что здесь за бизнес-ланч?
– Я сегодня угощаю, – поторопился предупредить я. Кто их там знает, этих эмансипэ, да еще из органов.
– Угощаете? – улыбнулась она. – Что ж, я возражать не буду. Но вы ведь не олигарх. А аппетит у меня хороший.
– Приятно слышать.
– Может, все-таки составите компанию?
– Для меня, признаться, обедать плотно еще рановато.
– Ну, вы богема, – снова залучилась она, – привыкли, верно, поздно вставать. А мы, технари, с шести утра на ногах.
И она протянула мне свою визитку. На ней значилось: объединение «Ритм-1», заместитель генерального директора, ИТ-специалист Варвара Кононова. Девушка давала понять, смекнул я, что действует под прикрытием и чтобы я не лез на людях к ней с расспросами об ее основной деятельности.
– А я визиток не держу, – сказал я чистую правду, однако прозвучала она понтово. – Те, кому я нужен, и без того меня находят.
– А вы популярны, милочка, – немедленно прокомментировала она – и я понял, что с нею мне придется нелегко (если я, конечно, продолжу ее добиваться). За словом в карман девушка не полезет, и чтобы покорить ее, мне придется постараться. Мало ли что сама позвонила! Я-то рассчитывал на полноценное свидание – а она общение наше вроде бы пыталась перевести на дружеское рельсы, без тени игры или охоты. Встретились, дескать, двое коллег за комплексным обедом.
Варя, как и собиралась, заказала бизнес-ланч, а я ограничился чаем с вареньем. Нет ничего хуже, чем соблазнять девушку, когда между зубов у тебя застрял кусок шпината.
Я глянул на нее в упор. Да, спецслужбистка была чертовски эффектна. Все в ней было слегка чрезмерно. Рост выше среднего. Большие руки. Чистый и очень высокий лоб. А еще – толстая косица, переброшенная по школьному через плечо. И большие, очень ясные глаза. И грудь – тоже большая. «Размер четвертый, не меньше», – непроизвольно подумал я, а потом так же непроизвольно представил мою сотрапезницу обнаженной – все ее богатства, мощные и близкие – и сразу воспламенился и вознамерился вернуть наш разговор в русло игры, в ложе соблазнения, и проговорил:
– А давайте выпьем чего-нибудь. На брудершафт. – Голос слегка сорвался даже, прозвучал хрипловато.
– На «ты» я с тобой, Леша, перейти могу, – засмеялась она. – Только без брудершафта. Пока. – Девушка облизнула губы. – И без выпивки. Мне сегодня еще на работу.
Слова ее прозвучали совсем будто бы из уст друга или коллеги – правда, многозначительная оговорка «пока» поддержала во мне огонь, подарила надежду. Я решил развивать наступление. Лучше сразу расставить все точки над «е».
– Я ОЧЕНЬ рад, что ты позвонила. Я скучал по тебе. И хотел увидеться. Но никак не мог тебя отыскать. И я рад, что наши желания увидеться совпали.
Она откинулась на спинку стула (поддавалась моему напору?), довольно рассмеялась, однако молвила небрежным тоном:
– Вообще-то, я тебе позвонила по делу. – Однако притом слегка поиграла кончиком косы, провела им по губам. Последний раз со мной в этаком стиле заигрывала отличница Лена Засядько в девятом классе.
«Ну, конечно же, ты позвонила по делу! Разумеется, моя милая! Ты ведь не знаешь, что твой звонок мне и наша встреча – результат моего внушения, моего вызова. Ты девочка гордая, тебе как-то надо объяснить для себя, почему вдруг пришла охота отыскать мой номер, набрать его, а потом тащиться на встречу со мной. Ну-ка, интересно, какой предлог ты придумала? Что за повод выкопало твое подсознание, чтобы оправдать наше с тобой свидание?»
Нам принесли заказ, и Варвара прекратила дозволенные речи. А когда официант отошел, она небрежно глянула на меня и спросила:
– Что ты знаешь об убийстве предпринимателя Нетребина?
Когда я услышал – от Варвары! – имя, столь часто слышанное мной в последние дни, я почувствовал, как вокруг меня словно поплыл столик, стены ресторана, закружились люстры.
– А почему ты о нем спросила? – сказал я и понял, что в принципе прокололся. Если бы я ничего не знал о Нетребине и его убийстве, я бы, конечно, переспросил – но иначе. Например: «А кто это?» Однако она сделала вид, что не заметила. Тонко улыбнулась:
– Ну, ты же помнишь, где я работаю.
– Да, помню, в ООО «Ритм-1». Так что там с этим Небабиным?
– Нетребиным, Алеша, – укоризненно сказала она. Она усмехнулась. «Как будто ты и впрямь не помнишь», – сказали ее глаза.
– Я в первый раз слышу это имя, – продолжал упрямиться я.
– Да неужели? – тонко улыбнулась она. – А зачем ты сегодня посещал место его убийства?
Я взорвался:
– Откуда вы знаете? Ваша контора, – я изо всех сил сдерживался, чтоб не повысить голос, – вы следите за мной? До сих пор?!
– Много чести – следить за тобой! – весело откликнулась она.
– Но откуда еще – ты можешь знать?!
Варя будто не расслышала вопроса. Сухо попросила:
– Что за женщина была с тобой рядом?
Я попытался взять себя в руки. Нужно не бушевать – но рассуждать логически. Допустим, они действительно за мной не следят. Остается одно: контору – по неизвестным мне причинам – заинтересовало убийство предпринимателя. Они держат под наблюдением не меня, а его – квартиру, окружение, контакты безутешной вдовы. А я попал под прицел всевидящего ока – совершенно случайно.
Я тихо молвил:
– В Москве – ежедневно! – происходит десяток убийств. Почему вы именно к Нетребину прицепились?
– Я не могу тебе этого сказать, – произнесла, как отрубила, Варвара. И упрямо повторила: – Я полагаю, ты встречался – с вдовой Нетребина? Зачем?
Надо было выиграть время.
– Я думал, ты меня на свидание позвала, – разочарованно отозвался я. – А попал – на допрос.
Продолжи она говорить со мной в официальном, сухом тоне, приложил бы все силы: выкинуть Варвару Кононову из головы. Однако девушка неожиданно смутилась:
– Я тебя не допрашиваю. У нас – совершенно личная встреча. И я – по крайней мере, пока – не собираюсь никого ставить в известность, что ты влез в это дело. Но сама хочу знать.
Я вздохнул:
– Мне обязательно отвечать? Или я могу отказаться давать показания?
И тут она меня поразила. Вместо едкого, в своем привычном стиле, ответа тихо молвила:
– Можешь не отвечать. И даже вообще уйти. Я же сказала – это не допрос.
– Тогда что? – Я с вызовом взглянул на нее.
И Варвара – железная Варвара! – о чудо, опустила глаза. Призналась:
– Я… мне… мне, между прочим, тоже было непросто – позвонить тебе первой.
Я не стал ничего говорить. Быстро поднялся, обогнул стол, закрыл ее своим телом от прочих посетителей – и крепко поцеловал.
Вырываться девушка не стала. Когда я вернулся на свое место, тихо выдохнула:
– Сумасшедший.
И впервые за многие годы я почувствовал: бремя, что постоянно висело на плечах, давило, тянуло книзу, – ушло, растворилось. Я – молод, легок, беззаботен.
– Варька. Плевать, что рабочий день. Давай шампанского выпьем. За тебя. За нас, – бесшабашно предложил я.
Но она уже вполне взяла себя в руки. Поправила растрепавшиеся волосы, окончательно слизнула с губ размазавшуюся помаду. И строго произнесла:
– Не раньше, чем ты ответишь на мой вопрос.
В конце концов, чего мне скрывать? И я выложил ей как на духу про свою необычную миссию.
Варя, кажется, слегка обалдела:
– С ума сойти! Значит, ты теперь частный детектив? Занимаешься следствием? – В ее голосе зазвучала ирония. – Почему в сыщики-то решил переквалифицироваться? Экстрасенсам стали мало платить?
– А у вас в органах – тоже целый штат ясновидящих. Только это не афишируется, – пожал плечами я. И нагло поинтересовался: – Ты будешь мне помогать?
– В чем?
– В моем расследовании, конечно!
– Гениально, – покачала головою она. – Еще денег мне предложи.
– Я бы предложил, да ты все равно не возьмешь. Но как насчет бартера? Мы с тобой можем – делиться информацией.
Она уже приготовилась ляпнуть что-то очередное, скептическое, но я перебил:
– Между прочим, мы с тобой вдвоем можем горы свернуть. Ты посмотри: все громкие дела последних лет! Исчезновения детей, бизнесменов – когда ни человека, ни тела! Я знаю как минимум пять случаев, когда трупы, тайно захороненные преступниками, – были найдены с помощью экстрасенсов. Самых заурядных. А мои возможности – да ты сама знаешь! – в десятки, сотни раз больше. Я тебе не труп, убийцу найду!
Она улыбнулась почти по-матерински:
– Ты сейчас такой смешной, Данилов.
– Варька, – я позволил себе фамильярность, – хочешь сделать меня счастливейшим человеком из смертных? Признайся. Ты использовала смерть Нетребина только как повод, чтобы увидеться со мной?
– Высокого же ты о себе мнения, – улыбнулась она.
– Мы с тобой встретимся – еще раз? Не по поводу расследования – просто так?
– Возможно.
– Когда?
– Я тебе позвоню. Спасибо за ланч. – Она поднялась.
Мужчины за соседними столиками провожали ее взглядами.
А я уверился окончательно: жить без нее не смогу.
Варвара Кононова уже много лет имела дело с загадочными, таинственными и паранормальными явлениями, однако – вот парадокс! – сама в чудеса не верила. Упорно пыталась даже самое удивительное (бегство того же Данилова из запертой комнаты, например) объяснить с позиций материализма. Ладно, она готова была признать, что кое-что, вне физических законов, все же существует: биополя, высокоразвитая интуиция. Но за совсем уж невероятными, «как в сказках», чудесами – всегда пыталась отыскать мошенничество (и, как правило, находила).
Но в тот день с ней тем не менее произошло удивительное.
Варя пришла на службу, как всегда, к восьми тридцати. Решила просмотреть полицейскую хронику за последнюю неделю. Времена, когда странички с оперативными сводками выплевывал факс, давно канули в Лету. Кононова уже давно читала новости с экрана компьютера. И тоже давно – по личной инициативе! – данную опцию усовершенствовала. Написала простенькую программку, и теперь фамилии всех фигурантов криминальной хроники обязательно сверялись с базой данных конторы. Содержала она – вдумайтесь! – более трех миллионов фамилий, потому весьма часто случалось узнать любопытное. Что задержанный нынче утром за мошенничество в особо крупных размерах бизнесмен М. в 1979-м лохматом году привлекался за спекуляцию, а устроивший безобразную пьяную драку музыкант Н. – в эпоху, когда существовали ЛТП, – проводил в них немало времени.
Вот и фамилия убитого бизнесмена Нетребина оказалась выделена на экране желтым маркером, что означало: контора в свое время проявляла к нему внимание.
Варя полезла в базу данных за деталями. Факты оказались любопытны и даже в какой-то степени входили в сферу ее интересов. Но только относились они – к давно минувшим дням. А главное, замешанным в темных делишках оказался не сам убитый Нетребин – но его отец, тоже умерший, причем давно.
«Вряд ли смерть сына связана с той, давней, историей», – решила для себя Кононова.
Но выбросить из головы убийство на бульваре не получалось никак. «Почему Нетребин-младший шел в тот день из офиса пешком? Простое убийство по хулиганке? Но в таких случаях бьют обычно бутылкой, палкой или арматурой – что найдут под рукой. Значит, преступление тщательно подготовлено? Но почему тогда преступник использовал нож?.. Опасно, несовременно и вообще глупо. Варька, да что тебе до этого? Пускай полиция разбирается!»
Вроде бы уговорила саму себя. Но дальше – сама не ведая, почему – вдруг встала из-за стола и поняла: она поедет туда прямо сейчас. Ей обязательно надо своими глазами посмотреть на место преступления.
«Опомнись? Зачем?! – пыталась охолонуть себя Варя. – Даже если браться за дело – с другого нужно начинать! Какой мне смысл сейчас тащиться туда, где Нетребина убили?»
Но вернуться за рабочий стол не смогла. Будто кто-то сильный и властный схватил за волосы – и повлек за собой, не давая ни шанса воспротивиться.
А первым человеком, кого она увидела на месте убийства, подле нескольких печально лежавших на песке гвоздик, оказался Алексей Данилов. И рядом с ним – какая-то женщина.
Вот так обоснование ее с ним сегодняшней встречи за бизнес-ланчем нашлось само собою.
