Часть II
Дочка

Звезды насмешливо перемигивались в вышине. До рассвета и тепла (по словам поэта) оставалось еще тысячелетие, однако южная ночь оказалась столь горячей, что порой думалось: пусть она длится! Пусть и вовсе не рассветает!

Время от времени по черной поверхности моря проносился ослепительный прожекторный луч: доблестные советские пограничники следили, чтобы никто не проник на территорию социалистического лагеря, а еще пуще – чтобы никто его, лагерь, не покинул. Когда луч подбегал ближе, обнаженные парень и девушка пригибались и полностью скрывались за огромным валуном – казалось, специально созданным для того, чтобы уберегать от посторонних глаз контрабандистов и влюбленных. Их и не замечали. А может, видели – но патрулю было лень идти и выгонять молодежь с берега. Советский Союз потихоньку рассыпался, об этом пока еще никто не подозревал, но даже элементарные процедуры, как то: проверка документов у подозрительных лиц в пограничном районе – исполнялись через пень-колоду, а порой не выполнялись вовсе.

Юноша по имени Михаил чувствовал себя здоровым, веселым и бодрым – как только может чувствовать себя восемнадцатилетний парень после трех ну очень близких встреч с прекрасной девушкой. Из благодарности за ее податливость и страстность он даже готов был выслушать странный и казавшийся бесконечным (хоть и занимательным) рассказ подруги.

Переживания Юлии в то же самое время были, как водится у девушек, гораздо многообразнее и сложнее. Она, конечно, любила красавчика Мишу и была счастлива от того, что добилась своего и он принадлежит ей. Довольно приятным оказалась для Юлии-Джулии и телесное родство с ним. Однако сейчас, дойдя до самой крайней близости, она особенно остро понимала, что Михаил – довольно ограниченный и недалекий шалопай – ей, по большому счету, совсем не пара. И еще она чувствовала, что, возможно, сегодняшняя первая ночь станет для них обоих и последней. Кому, как не случайному попутчику, поведать историю, которую не рассказывала еще никогда и никому.

– Ну, ты заливаешь!.. – воскликнул наконец Мишка.

– В каком смысле – заливаешь? – голос Юлии заледенел.

– Ты прям писательница настоящая! Тебе бы романы строчить заместо Дюма.

– Не веришь?! – Девушка вдруг рассвирепела.

– Чему верить-то? Охо-хо! Этой бодяге про битлов?

Юлия вскочила с подстилки, схватила из-под ног огромный округлый камень и даже слегка обозначила замах в сторону возлюбленного.

– Ты не веришь?! Ты – мне?!

– Э-э, потише!

Юлия нагая, с камнем в руке, выглядела по-настоящему разгневанной, словно амазонка или Артемида. Впрочем, юноша слыхал только, причем краем уха, про амазонок, а в античных богах совершенно не разбирался, и об Артемиде понятия не имел. Однако чутье подсказывало: он очень легко может получить сейчас булыжником в висок.

– Все-все-все! – пошел он на попятный. – Я верю тебе, верю!

– А я, – девушка по-прежнему выглядела разъяренной, – не верю тебе и в искренность твоих извинений, лживая свинья! Ну-ка, становись на колени! Проси пощады!

– Что ты творишь! – проворчал парень и вполголоса добавил: – Бешеная…

– На колени! – воскликнула девушка. – Не понял, что ли?

– Да что ты, что ты… – не на шутку испугался юноша.

– Я тебе сказала: на колени!

– Брось, Юлия…

– Хоть брось, хоть подними! Я сказала: на колени! И проси прощения!

– Ну, ладно, если тебе так хочется… – проворчал Михаил.

Он встал, одеяло упало с его плеч, и он, красивый, узкокостный, идеально сложенный, опустился у ее ног на колени.

– Вот так-то… – прошептала она. – А теперь повторяй: я – больше – никогда – не буду.

И вдруг она увидела, что у коленопреклоненного Миши стал восставать его, так сказать, нефритовый стержень. Может, он был, подобно многим красавчикам, человеком слабым и склонным к мазохизму – а может, на него подействовало лицезрение голой, совершенной и разгневанной Юлии во весь ее рост. Неважно почему, однако факт оставался фактом: эрекция у юноши становилась все мощнее. А уж когда он смиренно произнес: «Прости меня, подлеца…» – и вовсе достигла апогея.

– Ноги целуй королеве, – царственно произнесла девушка.

Он наклонился и покорно стал покрывать ее ступни поцелуями. Тут желание снизошло и к ней. Она запустила руки в его волосы и стала ерошить их. Он схватился руками за ее бедра и стал торопливо целовать Юлины голени, затем колени, а потом начал подниматься своими губами все выше, выше…

…Сколько еще оставалось до рассвета? И вправду тысячелетие? Или полчаса? На юге никогда точно не скажешь. Здесь вам не средняя полоса, когда день загорается (а потом затухает) не спеша, медленно, словно делая всем большущее одолжение. Тут рассветает в полчаса – равно как и темнеет. Часов наша парочка не наблюдала, просто потому, что у обоих они отсутствовали, и на мгновение и им, и ею (вот еще одна награда за плотскую любовь!) вдруг овладело восхитительное чувство, будто они находятся вне времени и даже вне пространства. Впрочем, пространство все-таки о себе напоминало булыжниками на берегу, которые они стали ощущать (после того, как вернулись из путешествия на звезды) каждый всем своим телом. Парень достал сигарету, прикурил, с гордой усталостью выпустил дым. Потом передал ее девушке – в те времена курили, как и пили, практически все.

– Ну, что там было дальше? – вдруг спросил он.

– Ты ж не веришь, – ехидненько заметила она.

– Почему не верю? – Он постарался говорить как можно убедительнее. – Очень даже верю.

– Ладно, забудь. Дальше придумывать надоело.

– Значит, все-таки вранье, – удовлетворенно сказал юноша. – Но ты, однако, талант. Звучит очень складненько.

– Я в твоих комплиментах не нуждаюсь.

– Да ладно, трави дальше. Правда интересно.

– Оставь, пожалуйста, свой снисходительный тон. И жаргона я не люблю. Не «трави», а рассказывай.

– Ну, рассказывай.

– И без всяких «ну»!

– О, простите, моя королева, – воскликнул парень, – извините недостойного раба вашего. – Он понадеялся, что самоуничижение сработает еще раз и ему снова обломится – однако преодолеть законы природы не в состоянии даже самый гиперсексуальный юнец.

– То-то же, – промурлыкала она.