Глава 8
Золотая Винета
Прошло три года с тех пор, как Ярилко-Вилк стал учеником волхва Морава. До наречения новым именем он носил изрядно потрепанные рубаху и портки, сшитые из одежды деда Вощаты. Они служили ему оберегами; так у русов было заведено издревле. После того как он поселился в святилище Рода, волхв приодел его в новую рубашку, красиво расшитую красными и белыми нитками, и штаны из прочно заморского материала.
На них у пояса были нашиты различные обереги, чеканенные из тонкой меди, но их никто не видел, потому что русы носили рубаху навыпуск.
Теперь Вилка было не узнать. Он сильно подрос, раздался в плечах, но был худым и выглядел старше своего возраста. Простодушное, открытое лицо парня, на котором легко можно было прочесть все его мысли и желания, превратилось в бесстрастный и холодный лик. То, что он познал, обучаясь разным премудростям, не только состарило, но и наполнило его какой-то внутренней силой – внешне незаметной, но на самом деле страшной и разрушительной.
Сначала Морав сделал ему ритуальную татуировку – на левой части груда, напротив сердца, выколол большое изображение головы волка с хищно открытой пастью. Наколотые места волхв несколько раз протер соком каких-то ягод, и когда ранки от уколов поджили и Морав снял с татуировки повязку – кусок холстины, пропитанный целебной мазью, – оказалось, что подробно исполненный рисунок был темно-красного цвета.
А затем волхв дал Ярилке заповеди, которым он должен был следовать всю свою жизнь: уверуй в Рода и уверуешь в себя; относись с почтением к другим богам русов; чти память предков; никогда не бойся, ибо кто боится, умирает при жизни; относись к ближним так, как хочешь, чтобы они относились к тебе; не гневись на плохих людей – они сами себя накажут; не забывай обиженных и помогай им; относись с почтением к волхвам.
Кажется, все просто, но как же сложно было следовать этим заповедям! Когда Ярилко-Вилк появлялся в селении, многие относились к нему с почтением, хотя он еще не стал волхвом, но только не сын вождя Всегорд. Он тоже вырос и стал еще сильнее. И никогда не упускал случая покуражиться над Вилком. Временами эти «забавы» становились чересчур злыми, и все равно приходилось терпеть, хотя Ярилко мог покалечить, а то и убить Всегорда одним ударом.
Кто бы мог подумать, что Морав – превосходный боец!
Но его техника была совершенно иной, чем у Вощаты. Если дед налегал на силу и выносливость, то волхв использовал в поединках несколько иные принципы. Они заключались в молитвенном внушении. Сначала Вилк долго не мог понять, как достичь состояния, о котором рассказывал Морав. И только спустя год после начала обучения юноша однажды добился желаемого. И на какой-то миг оторопел – это было невероятно!
В тот день они тренировались с дедом. Волхв, как и обещал, регулярно отпускал Ярилку домой – в последний день недели, и Вощата уединялся с внуком на заветном островке. Там они могли и беседовать без лишних ушей и глаз, и совершенствовать боевые навыки Вилка. Юноша не рассказывал деду, чем он занимается у Морава, а тот и не спрашивал; все, что касалось жизни волхвов, было для русов табу.
На этот раз они дрались на мечах. По-настоящему, до первой крови. Это был последний этап обучения, а Вощата относился к воинскому делу очень серьезно, потому что от выучки и сноровки воя зависела его жизнь. Деда не смущало, что Ярилко будет волхвом; он знал, что в случае нападения данов служители Рода и других богов сражаются вместе с гриднями и со всем остальным людом. А меч не выбирает, кого разить – дружинника или волхва.
Несмотря на преклонные годы Вощата управлялся с мечом превосходно. Он будто молодел, когда раздавался звук удара стали о сталь. Конечно, целый день он не смог бы простоять в лаве, как прежде, но с утра и до обеда – запросто. Хорошо обученный воин умеет расслабляться даже на поле боя. Это всего лишь мгновения, но они помогают ему справиться с усталостью, когда оружие становится таким тяжелым, что его просто не поднять.
Дед и внук уже упражнялись битый час, и Ярилко все это время старался войти в то состояние, которое Морав называл «жива» – неимоверно быстрая концентрация всей энергии человека, всех его душевных и физических сил. И наконец получилось! Неожиданно все движения деда замедлились, а он сам начал передвигаться, как показалось юноше, с неимоверной скоростью. Какое-то время Вилк отражал удары меча Вощаты по инерции (практически не прикладывая особых усилий), потому что никак не мог прийти в себя от дикого изумления, а затем, сообразив, что с ним приключилось, он проигнорировал, казалось бы, неотразимый выпад деда, крутанулся по-особому и, оказавшись позади старика, приложил свой меч к его горлу и сказал:
– Все, бою конец. Сдавайся, деда.
– Ах ты, мать честная! – охнул Вощата. – Я такому приему тебя не учил. Это как же у тебя получилось?!
– Нечаянно… – уклонился Ярилко от прямого ответа.
Морав наказал не говорить, чем они занимаются, никому, даже деду Вощате. При этом волхв пригрозил юному отроку разными карами, которые пошлет на него Род. И Вилк строго следовал этому наказу. Впрочем, Вощата не страдал излишним любопытством, а сверстники Ярилки и вовсе его начали побаиваться (за исключением сына вождя), поэтому доверительных бесед с ним не вели.
– Нечаянно, говоришь? – Вощата криво улыбнулся. – Знаю, знаю, что теперь между нами стоит Морав. Поэтому твои уста для меня закрыты. Но на то воля богов… Похоже, Морав умеет не только раны лечить и заговаривать зубную боль, но и мечом орудовать не хуже, чем опытный и бывалый гридень.
Ярилко потупился. Ему нечего было ответить деду…
Конечно же, Морав учил Вилка не только умению концентрироваться в бою или во время лечения. (Правда, во втором случае это было несколько иное состояние, помогавшее при пользовании больных и увечных; в такие моменты в груди юноши, казалось, расцветал дивный цветок.) Он показывал ему разные травы, объяснял, как ими пользоваться, когда собирать и как сушить. Все эти знания Ярилке приходилось заучивать наизусть и повторять по многу раз, как и молитвы Роду.
Теперь Вилк понял, почему знахарки при полной луне отправляются на ночь в лес. Он не раз видел их тихий, незаметный исход из городища. Оказывается, полнолуние – лучшее время для сбора лекарственных трав и кореньев. В это время они обладают наибольшей силой.
Науки, которые преподавал Морав, были самыми разнообразными, а иногда и очень сложными, малопонятными. И только после многократный повторений одного и того же в голове Ярилки словно загорался свет, и он вдруг начинал понимать, как, оказывается, все легко и просто. Волхв учил, как можно одним и тем же ядом убить человека, а как вылечить. Учил «заговаривать» болезни и раны, показывал разные камни и объяснял, как они влияют на человека. Особенно много Морав уделяя внимания деревьям и воде.
Оказалось, что дуб – это дерево сильных мужчин, воинов. Если к нему прислониться, обнять ствол и прочитать молитву Роду, он даст человеку свою крепость и мощь. Сосна успокаивает, и человек, обратившийся к ней за помощью, забывает свои горести, а липа делает его счастливым. Калина бодрит, береза утешает женщин и детей, осина помогает при головных болях, черемуха вселяет в человеческие души надежду, желание любить и быть любимым…
Много чего познал за два года Ярилко-Вилк, потому что учеба продолжалась каждый день (за исключением воскресного), с раннего утра и до полуночи, при свете очага. На сон оставалось так мало времени, что ему иногда хотелось уснуть прямо на ходу. Но Морав был не только настойчивым, но и хитрым. Чтобы подбодрить ученика, он устраивал перерывы, которые иногда были более тяжелыми, чем заучивание молитв, заговоров и непонятных мыслительных упражнений, когда силой воли нужно было заставить воду изменить свой цвет или растопить снег без огня; это упражнение у Вилка никак не получалось.
Морав заставлял своего ученика ходить по бревну и лазать по деревьям. Но это было совсем не так, как в детстве, когда Ярилко играл со сверстниками. Сначала он ходил по бревну, которое находилось на уровне человеческого роста. Это было просто. Но затем бревно постепенно превратилось в жердь, едва выдерживающую тело юноши, и Морав закрепил его на порядочной высоте. Если оттуда упасть, то костей не соберешь. Но Вилк уже научился хорошо управлять своим телом и держать равновесие, и ко второму году исполнял это упражнениес лихостью; однажды он прошелся по жерди на руках, за что получил от Морава суровый выговор.
«Мне нужен живой и здоровый ученик, а не куча сломанных костей», – строго сказал волхв. Юноша виновато молчал, но при этом думал, что он с таким же успехом может свалиться с жерди, прохаживаясь по ней, как по тропинке.
А уж как приходилось изворачиваться при лазании по деревьям, про то лучше и не вспоминать. Ярилко был достаточно крупным, и это упражнение для него оказалось самым тяжелым. Ему приходилось перепрыгивать с ветки на ветку, словно белка (что очень опасно; попробуй определи на глаз, выдержит ли ветка тяжесть твоего тела), долго висеть на руках, взбираться на высокий окоренный ствол при помощи петли вокруг ствола или без нее, а также прыгать с большой высоты. Чтобы смягчить удар о землю, Вилк использовал деревья с густой кроной, которая могла спружинить и давала возможность схватиться за ветку. Кроме того, он научился делать «смягчающее» сальто.
В общем, когда заканчивался этот «перерыв» в учебе, Вилк просто горел желанием побыстрее усесться на мягкую медвежью шкуру и зубрить науки Морава до умопомрачения. Даже прыжки в воду с большой высоты не казались ему тяжелым испытанием, хотя они были не менее опасными, чем хождение по жердочке. Он прыгал и в высоту, через колючий кустарник, и в длину – через глубокий овраг или ловчую яму с забитыми в дно и заостренными кверху кольями.
А еще Морав учил разбираться в запахах. Для начала он давал Вилку выпить какое-то снадобье, обостряющее нюх, но уже спустя два месяца ученик мог и без него определить, что намешано в горшке, который приносил волхв. Ему не нужно было долго принюхиваться; жизнь среди дикой природы способствовала развитию обоняния. Он научился различать запахи почти как его тотемное животное, которое дало ему имя, – волк. Иногда, схоронившись вблизи тропинки, по которой ходили жители поселения, он по запаху определял, сколько их идет и кто именно.
К умению различать запахи вскоре добавился и изощренный слух. Сначала Вилк учился распознавать в многоголосом птичьем хоре условные сигналы Морава, который умел очень точно подражать голосам птиц. А затем начал понимать и «язык» насекомых. Если хор лягушек на болоте умолкал, значит, приближался враг; приложив ухо к земле, можно было на большом расстоянии услышать топот не только конницы, но даже одинокой лошади. А громкое жужжанье комаров над каким-нибудь местом в зарослях говорило о том, что там притаился человек.
По звуку камня, брошенного в яр, Ярилко довольно точно определял его глубину, по дыханию спящих людей он мог определить их количество, пол и возраст, по звону оружия определял его вид, а по свисту стрелы – расстояние до лучника.
Ярилко учился воспринимать мир шире, нежели обычные люди. Это было непросто. И не всегда получалось. Кроме того, что волхв учил его видеть в темноте, юноша постигал науку смотреть сквозь стены. Конечно, он не мог узнать, кто стоит за стеной или за ширмой, но вполне спокойно определял, зверь это или человек. А различать предметы в ночное время, даже при отсутствии луны и звезд, Ярилку с детства обучал дед Вощата. Это было знание, очень необходимое воину. Только юноша видел предметы почти бесцветными и немного зеленоватыми.
Мало того, Морав научил юношу сражаться вслепую, с повязкой на глазах, когда противника можно определить лишь по звукам, запаху и колебаниям воздуха. В такие моменты ему казалось, что все тело имеет глаза и уши, и главным было понять, что они видят и что слышат.
Волхв обучал его и езде на лошади. Несмотря на то, что Вилк очень хорошо показал себя, справившись с конем Рогволда, это был лишь момент невероятной удачи. Так прямо и заявил Морав, когда отвел его на пастбище, где находились конибога Световида. Все они были белой масти. Отсюда каждые три года отбирался самый лучший жеребец, содержавшийся при храме бога; он находился на каменистом острове, где почти не росла трава. На этом жеребце Световид ездил на войну.
Это был новый храм; прежний, на острове Руян, куда приезжали паломники из всех славянских земель, двадцать лет назад сожгли даны. При этом они истребили всех волхвов-ведунов, хранителей народной памяти. Кроме того, разрушению подвергся храм Триглава в Щецине, святилища в Радигоще, Ретре и Волине. Где бы ни ступала нога воина-дана, везде горели избы и хижины славян, лилась кровь и осквернялись древние славянские святыни.
Пастухи выбрали Вилку жеребца не хуже, чем тот, которого подсунул ему вождь племени во время посвящения в гридни. Этот конь был непригоден для бога Световида – на нем с годами появилось несколько темных пятнышек. Он был объезжен, тем не менее усидеть на жеребце было непросто. Правда, белый красавец был оседлан – потник на спине и широкий прочный ремень, который его держал. Этот ремень очень пригодился Ярилке, когда он осваивал езду под брюхом коня или свесившись на один бок – чтобы ему не страшны были стрелы врагов.
Вилк научился вскакивать на мчащегося жеребца, на всем скаку падать с него, – правильно падать, чтобы не повредиться – а также перепрыгивать с лошади на лошадь. Для этой цели пастухи нашли довольно смирную кобылку, потому что такой трюк не умели исполнять даже самые лучшие гридни. Морав разрешил отрабатывать Вилку такие прыжки только потому, что юноша имел великолепную координацию движений и отменную гибкость. Что касается бесстрашия, то о нем даже не шло речи: волхв должен бояться лишь гнева богов…
Большие перемены в жизни Ярилки принес четвертый год его служению Роду. Именно служению, а не только учебе, потому как Морав готовил себе смену, а значит, юноша должен был исполнять все то, что делал он сам: молиться, приносить жертвы, ухаживать засвятилищем, а также исцелять больных и раненых. Конечно, все это Вилк делал под надзором волхва, но с каждым годом его «жива» становилась все сильнее и сильнее, и он не раз слышал за своей спиной во время врачевания одобрительное ворчание Морава. Вот только ворожба на дощечках с рунами у него пока не получалась.
Волхвы были разные. Ведуны и ведуньи предсказывали будущее и могли отвратить беду, вежливцы оберегали молодоженов от дурного глаза, кудесники «отводили беду» – разъясняли народу причины несчастий, выявляли тех злодеев, кои в них были повинны. Зелейщики лечили отварами трав и кореньев, кобники гадали по птичьему полету, участвовали в обрядах жертвоприношений, обаянники вступали в разговор с душами умерших и утешали их родственников, облакопрогонники не только предсказывали погоду, но и управляли ею; они также гадали по цвету и форме облаков; сновидцы растолковывали сны.
Особо почитаемы были кощунники. Они распевал на празднествах старинные предания и сказания – кощуны. Волхвы-охранители изготовляли различные амулеты-обереги и изображения богов; были и волхвы-кузнецы. Каждая река и гора, каждый лес и перелесок имели своих божеств, а их хранители находились не только в святилищах – капищах, но и при всяком освященном древе или источнике. Они жили в маленьких хижинах и питались остатками жертвоприношений божествам. Особо чтимые волхвы руководили обрядами древнего богослужения, приносили жертвы от имени всего народа, составляли календари, знали черты и резы, хранили в памяти историю племен и старинные предания.
Морав как раз и был особо чтимым, главным волхвом. Под его началом было много других волхвов, рангом пониже. Вопрошая будущее, он бросал на землю три маленькие дощечки, у которых одна сторона была черная, а другая белая; если они ложились вверх белой стороной, то обещалось что-то хорошее, а черная сторона предвещала беду. Но так гадать могли все волхвы. А вот с рунами разговаривал только Морав.
На четвертый год пребывания Ярилки-Вилка в роли ученика главного волхва, летом, вождь племени Рогволд задумал женить своего сына и наследника Всегорда. Невесту ему подобрали богатую и знатную – дочь вождя соседнего племени. Ну, а коли намечалось такое событие, то нужно было и жениха приодеть в обновки, и всю родню, а главное – приготовить подарки. По такому случаю Рогволд снарядил две лодьи для поездки в славную Винету; только там можно было купить красивую и дорогую одежду, украшения и прочую свадебную надобность.
Возглавил поход, конечно же, жених, Всегорд. Кроме него пошли знатные, опытные гридни – мало ли что может случиться в пути: Бер, Волчило, Донарь, Яролад и другие. За Всегордом приглядывал его дядька Венелад, двоюродный брал Рогволда, который должен был в случае опасности помочь советом молодому предводителю, а то и взять командование на себя.
Но вот с волхвом дело не очень сладилось.
В племени хорошо знали, что лучше Морава никто неможет пользовать раненых. А ведь лодьи шли не на веселую прибрежную прогулку, и никто не мог дать гарантий, что по пути им не встретятся драккары данов. К сожалению, вождь был не в состоянии снарядить большой флот, потому что наступила страда и каждый мужчина в поселении был на счету. И, ко всему прочему Морав наотрез отказался плыть в Винету, где привечали всех – и язычников, и мусульман, и христиан. Но об этом знал лишь Ярилко – волхв был с ним откровенен. Он просто сказался больным, и Рогволду не осталось ничего другого, как просить Морава, чтобы тот порекомендовал ему для этой поездки хорошего врачевателя – все-таки отправлял в дальний поход сына, а не просто дружину.
Морав предложил Вилка. Вождь опешил: как так, ведь молодой ученик волхва еще мало что знает! Но Морав уверил его, что лучше кандидатуры не найти, а что касается знаний, то юноша может заткнуть за пояс многих кудесников и зелейщиков. На том и сошлись. А куда было вождю деваться? Поскрипел он зубами, поскрипел, – и дал согласие. А уж как Всегорд обозлился, можно было представить…
– Не обращай на него внимания, – строго сказал Морав, прощаясь с Вилком. – Он просто глупец. Беда будет, если Всегорда выберут вождем племени. Но тебя это пока не касается. Ты должен увидеть иную жизнь, узнать много нового. Это будет полезно для русов. Вы пробудете в Винете не меньше недели, поэтому все примечай, прислушивайся, присматривайся и мотай на ус.
Дед Вощата, услышав о поездке, неожиданно прослезился.
– Деда, что с тобой?! – бросился к нему Ярилко.
– Чую я – ох, чую! – больше мы не свидимся.
– Что ты такое говоришь?! Ты еще вон какой крепкий. Мы ведь будем в Винете недолго, всего лишь до следующей луны.
– Я не о том… – Дед обнял юношу и крепко прижал к груди. – Мамка твоя была непростой женщиной – не только обавницей, но и ведуньей. Она еще до твоего рождения нагадала, что будет у нее сын и что наступит день, когда он покинет родные края и уедет на чужбину. Боюсь, что это время пришло. Душой чую! Тягостно мне…
«Жалко, что нельзя было взять с собой деда, – огорченно думал Вилк, работая веслом; волхв-лекарь исполнял обязанности гребца наряду с гриднями. – А кого попросишь? Венелад, может, и разрешил бы, а Всегорд вон какой важный, смотрит на меня, как на букашку. Вишь, уже корзно на плечи накинул, примеряет…».
Всегорд шел на первой лодье. Он стоял на носу, подставляя лицо с жидкими юношескими усиками свежему ветру и жадно всматриваясь вдаль. Сын вождя словно специально снял войлочный колпак, чтобы подразнить Вилка своим чубом – прядью волос на бритой голове, знаком того, что он стал гриднем. Увы, Вилку такой чуб уже был не положен. Волхвы должны носить длинные волосы и бороды. Волосы у Ярилко были до плеч и густыми, словно пшеничные стебли на урожайной ниве, а вот борода и усы пока не росли, и юноша от этого страдал; ему хотелось выглядеть постарше.
* * *
До Винеты добрались без приключений. Море было спокойным, небо голубым, и недавно проконопаченные лодьи летели как на крыльях – словно чайки, которые сопровождали русов всю дорогу, потому что от берега решили далеко не отходить. Мало ли что; вдруг появятся даны, – а они обычно ходили хищной стаей, по пять-шесть судов, – и придется тогда спасаться на берегу. Но все обошлось, и наконец на горизонте, в лучах утреннего солнца, поднялась золотая Винета.
Она и впрямь была золотой. На крышах двух и трехэтажных домов богатых горожан сверкала позолоченная черепица, колонны из белого мрамора и алебастра украшали кирпичные фасады дивной красоты домов с окнами из цветного стекла, а улицы были вымощены плоскими, хорошо подогнанными каменными плитами. Мужчины в Винете носили отороченные дорогим мехом мантии и береты с длинными перьями, а шеи женщин, одетых в бархат и шелка, обвивали тяжелые золотые украшения с огромными драгоценными каменьями.
Русы ходили по улицам Винеты, раскрыв рты от изумления. Им казалось, что они попали в Ирий. Возле домов росли пышные сады, изобилующие фруктами, а в них находились красивые беседки, где девочки учились прясть на маленьких прялках… золотым веретеном! Случалось им видеть, как в беседках собирались веселые компании, которые пили вино из золотых кубков. Это было просто невероятно, потому как даже у Рогволда кубки были серебряными, а если в руки руса попадало золото, то его обычно прятали подальше, в основном закапывая в землю, чтобы оно не досталось данам в случае набега.
На улицах было много красивых девушек-венедок, но они не обращали никакого внимания на русов, хотя они и были видными мужами. Иноземцы в Винете не считались диковинкой. Город был наводнен варварами, греками, саксами, славянами из других племен – антами, склавинами. Моряков, купцов, ремесленников, просто путешественников ждал в Винете радушный прием. Рынки города полнились товарами, да такими, что русам даже видеть не приходилось. Сюда приезжали купцы из Персии, Армении, Багдада, Константинополя, которые привозили благовония, различные приправы, восточные ткани, дорогое оружие и украшения. Винета вместе с расположенными неподалеку торговыми славянскими городами Ральсвиком и Рериком были местом притяжения и для торгового люда из новгородских земель, и для купцов Киева.
Кораблей в гавани было много, из разных стран. Но суда венедов сильно отличались от других. Их делали из дуба, у них был высокий нос и корма, а дно плоское – чтобы они могли плавать и по рекам. Но главной особенностью кораблей Винеты было резное деревянное украшение на носу в виде головы коня с развевающейся гривой. Это был волшебный конь Световида. Он давал магическую силу кораблю, защищал его от злых духов и устрашал врагов. Боевые корабли венедов вмещали кроме команды до пятидесяти воинов и несколько коней.
Много странных судов стояло в порту Винеты. Свеи парусами не пользовались, весла у них делались съемными, и их суда подходили к причалу любой оконечностью, потому что они не имели кормы, как таковой. У некоторых кораблей паруса были сделаны из тонко вычиненной кожи и крепились металлическими цепями. Только огромные нефы франков не могли войти в порт Винеты, потому что не проходили в шлюзы. Товары из них на берегу Алатырского моря перегружали в большие неповоротливые лодьи, предназначенные для перевозки грузов, и хранили в портовых складах.
Подплывая к Винете, русы видели огромные поля созревшей пшеницы. Раньше на этих местах были болота, но венеды осушили их, и теперь могли продавать излишки хлеба. Построенные плотины и заслоны ограничивали разливы Одры, поэтому урожаи всегда были высокими. Река являлась составной частью водного пути от европейского севера до стен Константинополя, она была кормилицей венедов. Они даже Алатырское море переименовали в Вендский залив.
Ярилке-Вилку делать было нечего, и у него образовалась уйма свободного времени. Что-либо купить в торговых рядах, откуда Всегорд не вылезал уже третий день, он не мог – не имел денег – поэтому с утра до вечера бродил по улицам Винеты, совершенно очарованный сказочным городом. Иногда ему казалось, что он просто спит и все это ему снится. В конце концов, на него начали обращать внимание. И то верно: высокий плечистый дылда, без оружия у пояса, что было совсем не характерно ни для жителей Винеты, ни для приезжих гостей, и с ошалевшими глазами, голубыми, как ясное летнее небо, – будто умом тронулся.
Когда Ярилко начал замечать на себе взгляды девушек и услышал, как они смеются, обсуждая его достоинства и внешний вид, он вспомнил от великого смущения, что в его кошельке хранятся несколько кусков алатырь-камня. Он добыл их из моря три года назад – до того как стал учеником Морава. Мало кто мог нырять в ледяную воду Вендского залива сразу после шторма, но только не Ярилко. Все русы знали, что штормовая волна выносит на берег много обломков ценного алатырь-камня, поэтому и женщины, и подростки, и дети упорно ждали на берегу, пока стихия не утихнет. А потом собирали эти дары водяных божеств.
Но Ярилке это было неинтересно. Самые ценные куски алатырь-камня лежали на дне, там, где было глубоко, и подросток смело бросался в волны, ныряя до тех пор, пока губы становились синими, а тело покрывалось пупырышками.
Он находил такие большие и красивые камни, что многие ему завидовали. Но почти все забирал вождь племени – в общую копилку; так было заведено. А Ярилке и Вощате доставались крохи. Однако и этого хватало, чтобы купить необходимые на зиму припасы, в основном дорогую соль и хлеб. Мясо они с дедом сами добывали, а заморские приправы им заменяли разные местные травки и коренья.
Вилк вдруг вспомнил слова деда: «Будешь в Винете, найди старого человека по имени Беловод, если он, конечно, еще жив. Передай ему от меня привет и этот камень. А еще спросишь Беловода, где можно продать остальные наши камни, чтобы за них дали настоящую цену, без обману. Купишь мне на торге добрых стрел и крючков для рыбной ловли. А если хватит денег, то неплохо бы и сеть прикупить…».
Долго искать не пришлось – в Винете многие знали Беловода. Первый же малец привел его к небольшому, но красивому домику, и, что удивительно, сложенному из бревен, – такие строения были в городе редкостью. В основном здания были кирпичными, а некоторые – более старые – сделаны из дикого камня. Ярилко дернул за цепочку и где-то в глубине строения раздался мелодичный звон (дергать за цепочку ему посоветовал мальчик).
Спустя какое-то время – Вилк уже подумал, что в доме никого нет – раздалось стариковское кряхтение, и хрипловатый голос спросил:
– Кто там?
– Ярилко… – У оробевшего юноши старое имя вырвалось само по себе.
– Важный гость… – сказано было с насмешкой, будто юного руса могли видеть сквозь стены.
Дверь отворилась и на пороге встал еще крепкий старик, очень похожий на деда Вощату, если бы не «городская» – дорогая – одежда и не большой крест, видневшийся из-под шелковой рубахи в распахнутом вороте. Похоже, старик отдыхал после сытного обеда – время было полуденное.
– Ну и кто ты? – осмотрев юношу с головы до ног, спросил старик.
– Ярилко…
– Это я уже слышал. Какого роду-племени будешь?
– Внук я… деда Вощаты.
– Вощаты?! – Старик изменился в лице. – Этого отступника от истинной веры?! Надо же, еще жив, оказывается…
– Простите, что я вас побеспокоил… – К Вилку неожиданно вернулись выдержка и хладнокровие, которым он был обязан Мораву. – Всего вам доброго.
Он поклонился – слегка кивнул – и уже намеревался уйти, но тут старик окликнул его:
– Постой! Какие мы гордые… Входи, коль стоишь на пороге. Негоже мне так с родственником обращаться.
Родственником? Насчет родственников дед ничего не говорил. Ярилко спросил:
– Вы Беловод?
– А то кто же… Заходи, не торчи под дверью, как столб. Вишь, какой вымахал. В нашем роду таких богатырей еще не было.
Юноша заколебался, но все-таки прошел внутрь дома, обставленного с немыслимой для русов роскошью. Здесь были и диванчики мягкие, и сарацинские ковры, и диковинные креслица с резными спинками, и шелковые занавеси на окнах, а в большой комнате, куда завел старик юного руса, горел камин – неожиданно подул холодный сырой ветер из севера и стало прохладно. В Вендском заливе иногда бывало, что и среди лета вместо дождя идет снег. Но непогода долго не держалась – обычно два-три дня.
– Садись, – указал Беловод на диванчик. – Рассказывай.
– А что рассказывать? – буркнул Ярилко.
– То, что наказал Вощата.
– Привет вам передавал…
– Нужны мне его приветы… – Старик насупил брови.
– И подарок. Вот… – Юноша достал из сумки, висевшей у пояса, большой кусок алатырь-камня, завернутый в кусок холстины.
– Ну-ка, ну-ка… – оживился Беловод. – Вишь ты! – восхитился он, взяв камень в руки. – Какая красота! А что там внутри?
– Стрекоза. Такие камни самые ценные.
– Знаю, знаю… – Старик осторожно положил алатырь-камень на низенький столик с гнутыми резными ножками. – А ты, поди, голоден?
– Нет! – резче, чем следовало, ответил юный рус.
– Врать нехорошо. Тем более – старшим, да еще и родственникам. Пойдем, я накормлю тебя.
Больше отнекиваться Ярилко не стал. Его молодой организм и впрямь требовал чего-нибудь посущественней, чем тот харч, которым Рогволд снабдил гридней в дорогу. Поэтому он с большим удовольствием умял добрый кусок жареного мяса, запивая его пивом, и съел небольшую ковригу удивительно вкусного и мягкого хлеба. Про Винету всегда ходили слухи, что хлеб здесь совсем другой, нежели у остальных народов, населяющих берега Вендского залива – белый и вкусный. И его здесь так много, что им даже щели в стенах затыкают. Но последнее утверждение, похоже, было неправдой – какие щели могут быть в добротных кирпичных домах?
– Наелся? А теперь рассказывай.
Сытный обед совсем расслабил юношу, и он, неожиданно для себя, поведал все, что знал, – и про деда, и про отца, и про мать. Заканчивая свое повествование, он осекся на последней фразе, глянув на Беловода, – глаза старика были полны влаги, и казалось, что он вот-вот заплачет.
– Ты это… не обращай внимания… – Беловод быстро вышел, а когда вернулся, то глаза его уже были сухими, только лицо стало печальным и задумчивым.
– Дед твой не говорил, что мы родные братья? – спросил Беловод.
– Нет.
– И почему он бежал из Винеты, тоже не рассказывал?
– Не рассказывал…
– Впрочем, это неважно… Прошли годы и все расставили по своим местам. Так решил Господь.
– А все-таки, почему деда ушел из города? – решился Ярилко задать этот важный для него вопрос.
Беловод внимательно посмотрел на юношу, немного помолчал, а затем ответил:
– В те далекие годы христиан в Винете убивали, как диких зверей. А мы приняли крещение и выросли в вере византийской. Приходилось жить в Винете и таиться. Однажды в пылу откровенности он начал убеждать своего лучшего друга-язычника, что наша вера – самая лучшая. Тот не ожидал, что Вощата – христианин, и между ними завязалась драка. Так уж вышло, что Вощата ударил его сильнее, чем следовало… Пришлось ему уходить из города – за убийство в Винете не платят виру, как в других землях. Око за око, зуб за зуб – таков закон. Он бежал, а на нашу семью обрушились большие беды. Отца и мать казнили, узнав на допросе, что они христиане, а меня, недоросля, отдали в чужую семью. Но веру свою я все равно сберег!
Потрясенный Вилк молчал. Ему нечего было сказать…
Когда они прощались, Беловод подарил Ярилке нож в простых кожаных ножнах.
– Не гляди, что ножны небогаты, – сказал старик. – Посмотри на нож.
Юноша вынул клинок из ножен – и едва не ахнул. Он знал толк в оружии и понял, что держит в руках настоящий «дамаск». Ножи и мечи у русов из этой стали ценились едва не на вес серебра.
Покинув дом Беловода, Ярилко оглянулся. Старик стоял на пороге, горбясь, словно только сейчас вспомнил, сколько лет у него за плечами. А по морщинистой щеке медленно катилась крупная слезинка…
* * *
Русы пробыли в Винете больше недели. Так захотелось Всегорду, который стал как безумный от увиденной роскоши.
Он столько накупил разных вещей, что они едва поместились на двух лодьях. Тем временем в городе пошли тревожные слухи, что датский король Кнут VI пошел войной на герцога померанского Богуслава. Это значило, что Винете нужно готовиться к войне с жестокими данами и что скоро торговые корабли иноземных купцов уйдут из гавани и порт опустеет.
– Мы должны немедленно убираться отсюда! – решительно заявил Венелад. – Иначе даны перекроют нам обратный путь.
– Завтра! – отрезал Всегорд, и Венелад смирился; ссориться с преемником Рогволда ему было не с руки.
На следующий день отчалили ближе к полудню – Всегорд еще раз сбегал в торговые ряды. Венелад недовольно ворчал, а опытные гридни хмурились – похоже, придется ночевать на берегу, иначе ночью им предстояло из-за задержки пройти очень коварный участок, изобилующий подводными камнями и сильными течениями. Его и днем-то нелегко преодолеть, а что уж говорить о темном времени суток. Можно, конечно, взять мористей, но тогда они точно наткнутся на данов, морских разбойников, драккары которых гораздо быстрее тяжело нагруженных лодий русов.
Так все и вышло. Как гребцы не налегали на весла, а к самому опасному участку пути они добрались в аккурат на закате. Повздыхав от огорчения и почесав затылки, решили не рисковать и высадились на берег, где разожгли костры и приготовили немудреный ужин – мучную болтушку, заправленную остатками солонины. Долго возле костра рассиживаться не стали; решили двинуться в путь с первыми лучами солнца. Поставив ночную стражу, русы тут же уснули крепким сном, как обычно засыпают все воины в любой свободный от несения службы промежуток времени и неважно, когда – днем или ночью.
Только Вилк почему-то не мог уснуть. У него из головы не выходили Беловод и дед Вощата. Он вспоминал и разговор Морава с дедом, и то, что поведал ему родственник-христианин. Что это за вера такая? И почему дед Вощата так и не принял Рода? А уж это Ярилко знал точно – дед исполнял все обряды, только когда был на виду. Дома он никогда не читал молитвы Роду, а уж о жертвоприношениях и не заикался. Ярилко с детства был приучен держать язык за зубами, поэтому никто в поселении не знал о тайнах их семьи.
Неожиданно Вилк встрепенулся. Запах – чужой и резкий – шибанул в ноздри с такой силой, будто Всегорд заехал ему в нос, как это бывало в детстве. Оказалось, что короткая летняя ночь пролетела вместе с его мыслями совсем незаметно, и уже брезжил рассвет. Вилк сел и быстро нашел направление, откуда доносился чужой запах; так пахли кожаные доспехи и обувь гридней. А еще юноша почуял запах давно не мытых тел, от которого Вилка едва не вывернуло.
Враги! Они близко! Вилк глянул на ночную стражу и в досаде тихо ругнулся: Волчило и Донарь спали; первый – сидя, склонив голову на колени, а второй – прислонившись к дереву. «Как он только не упадет?» – мельком удивился Вилк и бросился к Венеладу.
– На нас готовятся напасть! – сказал он ему на ухо.
– А! Что? – подскочил Венелад. – Откуда?!
– Тише! Вон с той стороны, – указал Ярилко.
– Тебе что, приснилось? – спросил Венелад недоверчиво.
– Я запах почуял!
– Запах… Ишь ты – запах. Ладно, все равно уже пора вставать. Буди остальных. – Венелад быстро вооружился и растолкал ночных стражей. – Ужо вы у меня получите! – погрозил своим кулачищем.
– Что за переполох? – спросил, потягиваясь, Волчило, гридень в годах.
Он держался более независимо, нежели молодой Донарь. Возможно, потому, что был Венеладу ровесником, и они не раз ходили вместе в морские походы.
– Наш молодой ученик волхва унюхал врагов, – посмеиваясь, ответил Венелад.
– И где они?
– Вот и я хотел бы это знать.
– Чему только учит его Морав… – недовольно пробурчал Волчило.
И в это время засвистели стрелы, послышались крики раненых, и на прибрежную поляну, где русы расположились на привал, выскочило с полсотни данов. Полусонные соплеменники Вилка начали отбиваться, но как-то бестолково, и вскоре четыре гридня пали. Растерявшийся Всегорд отмахивался от наседавших данов словно не мечом, а палкой. Только судьба хранила его от гибели. Он не мог не только командовать, но был не в состоянии даже подать голос.
Но тут в дело наконец включился Венелад.
– К лесу! – закричал он. – Отходите к лесу! Сбейтесь в гурт! Всегорда в середину!
Гридни мигом сомкнули ряды и теперь полетели головы данов. Но врагов было слишком много, потому что подоспела еще одна ватага морских разбойников. Даны теснили русов, а до спасительной зелени лесного разлива оставалось не менее сотни шагов. Кажется, пустяк, можно быстро преодолеть это расстояние, но опытные гридни знали, что показывать врагам спину смерти подобно. Сразу же вдогонку полетят стрелы, которые гораздо быстрее любого из них. И щитом их уже не отразить, да и доспехи у русов были облегченные по случаю морского путешествия, прикрывали только грудь.
Вилк сражался вместе со всеми. Хотя слово «сражался» не очень подходило к действиям ученика волхва, ведь у него в руках был только посох. Правда, сделан он был из очень крепкого грушевого дерева и вдобавок обожжен на огне, но насмерть поразить им данов, облаченных в кольчуги, конечно же, невозможно. Посохом можно лишь оглушить противника, что Вилк и делал, благо был увертлив и быстр, и ни один вражеский меч не оставил на его теле даже царапины, хотя парень и не имел доспехов.
Неожиданно раздался рев, будто даны привели с собой какого-то дикого зверя. Они расступились, и русы увидели человека, обнаженного по пояс. Это он издавал звуки, похожие на звериный рык. Глаза его были бессмысленны, а на губах пузырилась пена. В каждой руке великан держал по мечу, а его налитые кровью глаза смотрели на русов так страшно, что даже бывалые воины почувствовали дрожь в коленках.
– Берсерк… Берсерк… – послышались испуганные шепотки.
– Мы пропали, – глухо сказал Венелад. – На нас спустили окаянного. Молитесь и держитесь, братцы, авось, кому-нибудь улыбнется судьбина, и он останется жив.
Все знали, что убить берсерка невозможно. Он нечувствителен к боли, а за его движениями невозможно уследить, так быстро берсерк орудует мечами.
Ярилко-Вилк вдруг почувствовал, как при виде берсерка внутри у него начинает созревать то состояние, которое Морав называл «живой». Казалось, что на всем берегу не осталось ни данов, ни руссов, а были только двое – он и этот страшный человек, впавший в неистовство.
– Уходите, – глухо сказал Вилк, обращаясь к Венеладу. – Я их задержу.
– В своем ли ты уме, отрок?! Берсерк изрубит тебя на куски. Надо держаться вместе… может, нам повезет.
– Уходите! Я так решил!
И столько неведомой силы было в голосе юноши, что гридни не стали больше спорить.
– А что, Венелад, может, он и прав… – раздались голоса.
– Кому-то все равно нужно умирать первым… – поддержали своих товарищей и другие гридни.
Они не страшились смерти; гридни боялись умереть от руки берсерка. По поверьям, его оружие отнимало у человека не только жизнь, но и его бессмертную душу, и тогда воин не мог попасть в Ирий.
– Иди и бейся… если сможешь, – наконец проронил и Венелад. – Да хранит тебя Род.
Похоже, даны опешили. Они ожидали чего угодно, но когда вперед выступил юнец с палкой в руках, у многих из них от изумления полезли глаза на лоб. Но берсерку было все равно, кто перед ним и чем вооружен; он жаждал крови. Издав еще один дикий вопль, в котором не было ничего человеческого, он ринулся на Вилка.
Все случилось как во время поединка с дедом Вощатой. Казалось, что движения берсерка сильно замедлились, и тем не менее, даже будучи в состоянии «живы», юноша увидел, что тот орудует мечами гораздо быстрее самого сноровистого гридня. Вилк уворачивался, парировал, казалось бы, неотразимые удары берсерка, бил и сам, но его удары для «окаянного» были как для взрослого мужа укол иголкой и только добавляли берсерку ярости. Но было удивительным уже одно то, что он так долго держится против воина, который считался непобедимым.
Даны смотрели на поединок, разинув рты от изумления; они даже забыли про остальных русов, которые наконец добрались до опушки леса и исчезали по одному в его спасительной глубине. Впрочем, это было неважно; данов больше интересовали набитые товарами лодьи, которые стояли в небольшой бухточке. Только Венелад, спрятавшись за толстой сосной, смотрел, как дерется Вилк, и удивлялся – такой схватки ему прежде никогда не приходилось видеть. Старый гридень был горд за юношу, который поддержал честь племени русов.
Но любой поединок когда-нибудь заканчивается – или победой, или поражением. Одна из яростных атак берсерка закончилась тем, что он выбил из рук Вилка посох. Даны радостно загоготали, предвкушая то, что должно случиться, но юноша думал иначе. Он вспомнил уроки деда Вощаты. Едва берсерк замахнулся мечом, чтобы располовинить руса, Вилк немного согнулся, скользнул к нему змеей и ударил кулаком в голую грудь дана, на которой болтались лишь какие-то амулеты, с такой страшной силой, что раздался треск ломающихся ребер, а изо рта у берсерка хлынула кровь. Это был удар Перуна. Многим данам даже почудилось, что где-то в вышине загремел гром.
Впрочем, может, так оно и было – с моря надвигалась черная грозовая туча.
На берегу на какое-то время воцарилась мертвая тишина. Но затем даны дружно загалдели и бросились на юношу, который времени не терял и подобрал оба меча мертвого берсерка. Он был «двуруким» и умел драться двумя клинками не хуже, чем одним.
– Всем стоять! – взревел чей-то командный голос.
Вперед вышел высокий, крепкий дан в богато инкрустированном серебром и золотом шлеме с бычьими рогами. Шлем явно был уворован в одном из грабительских набегов на земли франков, а рога – знак высокого сана – прикрепили уже ремесленники-умельцы данов. Похоже, это был вождь морских разбойников.
– Мне он нужен живым! – снова рявкнул ярл.
Вилк хорошо знал язык данов; это было первое, чему его начал учить Вощата. Знать язык врага – это уже половина победы. Тем более, если враг не подозревает об этом. Поэтому юноша даже глазом не моргнул, услышав последнюю фразу. Лишь подумал: «Попробуй, возьми меня…». Ему очень не хотелось умирать и он усиленно соображал, как вырваться из железного кольца – даны окружили со всех сторон. Но, похоже, это стало невозможно, и Вилк приготовился отдать свою жизнь как можно дороже. Юноша был рад, что помог своим соплеменникам избежать гибели, и только одна мысль сильно его огорчала: что он не сможет проститься с дедом Вощатой.
– Сдавайся, рус! – обратился к нему на языке русов вождь данов.
Знание разных языков не было чем-то необычным на берегах Вендского залива. У всех племен были торговые отношения друг с другом, даже в военный период, а как продашь или купишь нужный товар по сходной цене, не понимая чужой речи? А уж язык русов знали даже франки, потому что славянские племена жили везде.
– Нет, – коротко ответил юноша.
– Тогда ты умрешь.
– Попробуй меня убить.
Даны гневно заворчали, оскорбленные дерзкими словами юного руса. Они уже готовы были наброситься на Вилка, но опытный ярл перехитрил всех, в том числе и юношу. Он взмахнул рукой, и в тот же миг, брошенные опытными руками, в воздух взмыли сети, отяжеленные свинцовыми грузилами. Они пали на Вилка сверху, превратив его в кокон, и как он ни силился разрубить толстые нити, у него ничего не получилось. Даны набросились на юного руса гурьбой, повалили на землю, отобрали мечи и спеленали, как малое дитя.
– Смерть ему! – закричало несколько человек. – Он убил Ульфа! Как мы теперь будем воевать без него!
– Да, да! – поддержали другие. – Он заслуживает казни «кровавого орла»!
– Замолчите! – громыхнул вождь. – Этот юноша убил Ульфа голыми руками. Вы такое когда-нибудь видели? Кто может поручиться, что в него не вселился дух Одина? А теперь следующий вопрос: у кого поднимется рука на избранника хозяина Вальхаллы? Ну! Молчите?
Даны потупились. Видимо, этот ярл имел на них большое влияние. А буйные морские разбойники беспрекословно подчинялись не всем своим вождям.
Вскоре, подобрав убитых и раненых, даны вышли в море. К драккарам морских разбойников были привязаны лодьи русов. В одну из них бросили связанного по рукам и ногам Вилка. Даны уже забыли о погибших товарищах, пили вино и веселились; время скорби наступит позже. Они возвращались домой из удачного набега, и еще один довесок к богатой добыче был для них знаком особого благоволения богов. Надо же, почти дома, и такая удача. Даны наткнулись на лагерь русов совершенно случайно – они высадились на берег, чтобы тоже немного отдохнуть.
Когда драккары данов отошли далеко от берега, из леса вышел Венелад. Он осмотрелся и посвистел. Спустя какое-то время появились и остальные русы, которые прятались в зарослях. Они принесли много сухих дров и хвороста, сложили их в кучу, а сверху водрузили тела семерых товарищей, павших в бою. Вскоре запылал огромный костер, превращая погибших в пепел. После этого гридни, прочитав молитву Роду, справили немудреную тризну – допили пиво из кувшинов, не замеченных морскими разбойниками, а затем, поклонившись догорающему костру, по одному начали исчезать в лесной чащобе. Нужно было спешить – путь до родного поселения быль неблизким.
Русы приняли утрату лодий и вещей достаточно спокойно – все делается по велению богов. А если это так, то зачем переживать? Лишь Всегорд был взбешен: столько денег выброшено на ветер! Какие красивые и дорогие одежды отняли у него проклятые даны! Как играть свадьбу?! Лишь одно его утешало: Ярилко-Вилк теперь не будет ему помехой. Никогда. Подумав об этом, сын вождя злобно ухмыльнулся.
Последним место тризны покинул Венелад. Похоже, он что-то искал, потому что обошел весь берег. И нашел. Нагнувшись, старый гридень поднял грушевый посох Вилка. Скорбно вздохнув, Венелад прошептал: «Да поможет тебе Род, храбрый мальчик! Ты спас наши жизни…» и скрылся среди деревьев.
Посох ученика волхва он нес с таким видом, словно это была святыня.
