Книга: Боль любви. Мэрилин Монро, принцесса Диана
Назад: Мэрилин Монро
Дальше: «Мэрилин Монро Продакшнз»

Две звезды…

Мне надоела эта красивая курва, надоело о ней рассказывать. Нужно срочно вспомнить какие-нибудь веселые съемки, когда мне работалось легко, пусть и в образе Мэрилин.
Нет, я расскажу Вам о Джо Ди Маджио. Сейчас, когда мне плохо, я вспоминаю Джо. Он единственный, кто любил и любит меня по-настоящему. Да, ему нужно тело Мэрилин, но он не требует, чтобы я носила эту оболочку постоянно.
Ди Маджио Вы не можете не знать, он такой же любимец Америки, как и Блондинка. Джо был капитаном команды «Янки», он действительно гениальный бейсболист и очень хороший человек.
Когда мы встретились, я была больна мыслью о замужестве с Артуром Миллером. Как такое возможно, ведь он женат? Но это же мечта… Вот выйду замуж за Миллера, и все поймут, что я вовсе не дура, что я – это не Она.
Но Артур был далеко, несколько раз написал, но не больше, и хотя я знала, что его семья разваливается, предпринять ничего не могла. Да и не хотела. Миллер – это почти мечта, которая хороша именно своей недостижимостью, тем, что к ней можно стремиться.
Артур был далеко и высоко, слишком высоко для меня тогдашней, а жизнь продолжалась. И в ней вдруг появился Джо Ди Маджио. Джо – это нечто большое, просто огромное, за чем можно спрятаться, к чьему плечу можно прислониться, под чьей защитой укрыться. И я была полной дурой, когда от этой защиты отказалась, почувствовав себя слишком сильной. Нет, не я, а эта курва-Блондинка, она, видите ли, все могла сама, была уже слишком популярна, чтобы за кого-то прятаться!
Джо сделал себя сам, у него была семья, но помочь ничем не могла, если бы ни бейсбол, он, как и многие другие итальянские эмигранты, перебивался бы почти случайными заработками. Но в бейсболе его разглядели сразу, и вскоре популярнее игрока, чем капитан «Нью-Йоркских Янки», не было.
Я совершенно не интересовалась бейсболом, мне вообще не нравились грубые спортсмены, которые на стадионах цыкали сквозь зубы в стороны, а вне их ходили в скучных костюмах, застегнутых на все пуговицы, и старательно морщили лбы, прежде чем что-то сказать. Поэтому, когда предложили познакомиться со знаменитым бейсболистом, от одного появления которого на поле стонали стадионы, только поморщилась. Но нам все же устроили встречу на бульваре Сансет.
Ди Маджио заметил меня на фотографии. Идиотский снимок, я якобы училась владеть битой у Джо Джобсона из «Чикаго Уйат Сокс». Таких пустых, на которых Мэрилин «каталась» на лыжах в купальнике, водила грузовик, размахивала огромным молотком или держала руль велосипеда так, словно иначе как на нем и не передвигалась, были тысячи, я их просто не помню.
Мне наплевать на биту, мяч и сам бейсбол, а вот то, что этим двоим также наплевать на меня, задело. Помню, что парни совершенно не умели фотографироваться, были зажаты и упорно смотрели туда, куда якобы полетел посланный мной мяч. Ладно бы в момент самой вспышки, но ведь и в следующий тоже! Стоять вплотную ко мне с выражением героя на постаменте, не пытаясь хотя бы исподтишка дать волю рукам, мог только деревянный мужлан. Если все спортсмены таковы, то от них лучше держаться подальше.
Мне совершенно не понравились спортсмены, хотя я понимала, что они смущены явной наигранностью сцены. Помню недоуменный взгляд рослого игрока, брошенный на мои ноги. Он явно хотел поинтересоваться, не намерена ли я выйти на поле в туфлях на высоком каблуке.
А как смутился, когда я подняла ступню едва ли не под нос:
– Недурно выглядят, не так ли?
Думаю, после этого перестала существовать для Джобсона совсем. Глупая блондинка, которая не представляет, что нужна спортивная обувь! До сих пор смешно, как только вспомню его недоумение. Кто из нас глупее – я, вынужденная фотографироваться в том, что по задумке режиссера принесет костюмер, или он, не понимающий никаких законов жанра? Объяснять, что, переобув в какие-нибудь спортивные тапочки и одев в такие же мешковатые штаны, как у них, режиссер свел бы эффект от моего появления в кадре к нулю?
Съемка проводилась ради рекламы бейсбола, чтобы на площадки потянулись молодые люди, надеясь встретить там вот таких стройных блондинок на высоких каблуках, и юные девушки, чтобы мужественные бейсболисты и их научили мастерски владеть битами.
Боже, глупость! Все прекрасно понимали, что красотки в коротеньких шортах, на каблуках и с укладкой не пасутся на спортивных площадках и что мужественные спортсмены не занимаются обучением никчемных блондиночек, но фотография имела успех, ее поместили в каком-то журнале про бейсбол, где на нее наткнулся Ди Маджио. Во всяком случае, он утверждал так.
Джо не верил, что я не помню съемки и это фото, которое он вырезал из журнала. Но я столько снималась в самых разных спортивных и не очень нарядах, что действительно не помнила. В памяти осталось только ощущение, что спортсмены деревянные и жутко скованные. Хотя если присмотреться к фотографии, то у обоих вполне симпатичные и умные лица…

 

Подозреваю, что нас познакомили не столько по настоянию самого Джо (вернее очень обрадовавшись его желанию быть представленным Мэрилин Монро), сколько по очередному замыслу рекламщиков. Блондинке пора подыскивать себе жениха, хватит болтаться с любовниками, да еще втрое старше себя! Но кто мог стать возлюбленным и тем более мужем самой знаменитой Блондинки? Только столь же знаменитый парень, национальный герой Америки. Бывшему капитану «Янки», которого Америка еще не забыла, понравилась Блондинка? Какая удача!
Я так говорю, чтобы Вы поняли, что относительно Блондинки уже вступили в силу законы пиара. Отныне я не имела права спать с кем попало, в полуголом виде разносить напитки гостям Шенка или якшаться даже с режиссерами вроде Казана. То есть быть знакомой, принимать ухаживания – это пожалуйста, но из головы следовало выбросить даже мысли о новых съемках вроде Тома Келли или жизни в крошечной квартирке с матрасом на полу.
Времена неприкаянной Нормы Джин прошли окончательно, раскруткой Мэрилин всерьез занялись на студии, осознав, что это может принести многомиллионные барыши. Моя собственная жизнь закончилась, практически не начавшись, теперь я обслуживала Блондинку, во всем подчиняясь законам ее жизни.
И почувствовала я это даже не с Ди Маджио, а с Бобом Слетцером. Сейчас расскажу, кто это.
Боб Слетцер – журналист средней успешности, мы были знакомы еще со времен Нормы Джин, мотавшейся по кастингам в надежде получить хотя бы роль дамы с собачкой на заднем плане. Боб – приятель, у которого можно поплакать на плече, пожаловаться на жизнь, позвонить в любое время суток, прося о помощи, переспать после вечеринки, с которым мы делили бедность и неприкаянность.
Боб некрасив, но это ему ни к чему, в отличие от меня он не рвался на съемочную площадку, а для журналиста достаточно простой внешности.
Я изменялась, Боб нет, он был по-прежнему другом, мог выслушать или одолжить десятку без возврата, если имел таковую сам, что бывало не всегда, но он видел во мне Норму Джин. Все еще видел.
Бобу я рассказывала обо всем, прекрасно зная, что он не сделает мои откровения достоянием публики. Иногда задумываюсь, что заставляет Слетцера, владеющего столькими моими секретами, молчать, и понимаю, что он меня любит. Не как роскошную Блондинку, а как человека. Вот эти двое – Боб и Джо – любят меня по-настоящему.
Слетцеру я рассказала и о знакомстве, а потом и любовной связи с Ди Маджио. Джо меня поразил, он был хозяином в постели, настоящим хозяином, и не рассказать о столь потрясающем открытии приятелю я просто не могла! Меня впервые подчинили, и я с восторгом подчинилась. Понимаете, не сознательно, не по своей воле, а по воле мужчины. Такого еще не бывало.
Едва ли Боб испытал удовольствие от подобных признаний, но от меня не отстал. Он не сомневался, что немного погодя я либо сама отстану от Ди Маджио, либо буду им грубо брошена.

 

 

Я немного отвлеклась от Джо Ди Маджио, но все происходило одновременно, и все важно. Мы стали с Ди Маджио любовниками в первый же вечер, он отложил свой отъезд на Восточное побережье и застрял в моей квартирке, что вызывало у рекламного отдела только восторг, казалось, у меня появился достойный любовник, которого не стыдно показать всей Америке. Понимаете, простая любовная связь со мной уже означала фотографии на первых страницах и болтовню в прессе. Это Ди Маджио вовсе не нравилось, он был популярен куда больше меня, но совсем иначе, не любовными похождениями, а сильной игрой, способностью провести мяч, забить гол…
А еще Джо страшно ревновал, он терпеть не мог чужих взглядов на свою любовницу. Последовали безумные сцены ревности, которой я просто не понимала, но замирала от внутреннего восторга – меня ревновали! Меня не просто хотели, а считали своей и готовы были защищать эту собственность даже кулаками.
Слетцер не мог понять моего восторга:
– Он просто побьет тебя!
Я млела:
– Пусть…
Даже Слетцер ни черта не понимал во мне, это Норма Джин упивалась своей нужностью, своей принадлежностью кому-то. Меня ревновал Джимми Догерти, злился, обижался, но это была другая ревность, ревность обманутого мужа. А Ди Маджио ревновал как собственник. Я чья-то, да не просто чья-то, а Ди Маджио – одного из самых популярных людей Америки. Если честно, мне было все равно, кто он – герой или нет, я млела от самого чувства принадлежности не как девочки, которой заплатили за услуги на вечер, даже не как Блондинки. Ди Маджио наслаждался телом Блондинки и не желал, чтобы оно принадлежало еще кому-то, чтобы его даже просто разглядывали, но он не желал моей популярности, ему была нужна Норма Джин, пусть и в оболочке Мэрилин.
Думаю, ни он, ни я тогда этого не понимали, но чувствовали.
Но Ди Маджио все-таки уехал, я снова осталась одна. Рядом был все тот же Боб Слетцер, и он всегда готов утешить, помочь, вытащить даже из сточной канавы, отмыть и убедить, что я еще ничего. Канавы не было, было одиночество, снова неуверенность: я никому не нужна! Однажды Боб разозлился:
– Ты всегда нужна мне.
Будучи основательно пьяной, я продолжала страдать:
– И никто не хочет брать меня в жены…
Следствием плаксивого состояния после попойки стало свидетельство о браке, полученное на следующий день поутру в мексиканском городке Тихуана. У меня появился муж, готовый ничего не требовать, все прощать и всегда защитить. Он не обладал ни обалденными внешними данными, ни выдающимся умом, ни деньгами? Ну и что, это лучше, чем высоколобый очкарик-интеллектуал Миллер, богатый Шенк или здоровенный Ди Маджио! Слетцер не станет ждать от меня знания назубок биографии Авраама Линкольна, требовать пребывания на кухне без права высунуть нос на улицу или полной покорности за купленную бриллиантовую безделушку. Он такой же, как я сама, мы ровня, так легче обоим.
Два дня мы пытались отмечать свое бракосочетание, оба уже, кажется, понимая, что натворили нечто, что перечеркнет будущее, и не смея признаться в этом ни друг дружке, ни себе самим.
Я не знаю, откуда Занук узнал о нашем поступке, но уже в понедельник поутру мы стояли перед ним на ковре. Нет, он даже не шипел, просто устало поднял глаза и тихо произнес:
– Полмиллиона вложено в рекламу ничтожной красотки, не умеющей ничего, кроме как вилять бедрами. Полмиллиона, чтобы убедить всех, что найдена идеальная девушка, ищущая себе идеального мужа ради идеальной семьи. И эта дрянь выходит замуж за простого репортера!
Мы мчались в Тихуану с максимально разрешенной скоростью, чиновник, уже предупрежденный о нашем приезде, не отправил документы и легко согласился разорвать их, сделав вид, что ничего не было. Наш двухдневный брак оказался аннулирован, так и не став кому-либо известным. Те немногие, кто был свидетелем, молчат, не желая неприятностей ни мне, ни себе.
Удивительно, но мы с Робертом вздохнули с явным облегчением, осознав, что решились на слишком дерзкий шаг. Боб не был в обиде, видно понимая, что ничего не смог бы мне дать, кроме своей собственной любви. Норме Джин этого достаточно, а вот Мэрилин нет, ей нужен успех. Идеальной девушке нужен идеальный парень. Блондинка позволила Норме Джин на пару дней взять верх, словно демонстрируя, что будет в случае неподчинения. Я воочию увидела, что не подчиняться законам жизни Блондинки нельзя…
Мне оставалось вернуться к Ди Маджио, что я сделала с видимым удовольствием.

 

Интересно, что в это время я совершенно сознательно создавала образ Блондинки, пестуя его, репетируя и репетируя, продумывая каждый жест, каждое слово, каждый взмах ресниц.
– Мисс Монро, у Вас несколько странная походка, это результат какой-то травмы?
Хотелось ответить:
– Идиот! Какая травма?! Это долгие часы репетиций и постоянное наблюдение за собой со стороны, пока походка не стала привычной.
Но говорить этого нельзя, я «наивно» распахнула глаза:
– Я всегда так ходила, а разве остальные женщины ходят иначе?
В Голливуде полным-полно тех, кто помнил, как бочком ходила Норма Джин, как она стеснялась каждого шага. Но сколь велика легенда, уже через пару дней всем казалось, что так и только так всегда ходила будущая Мэрилин. И о цвете волос никто не помнил, и о бугорке на носу, и о заикании тоже…
Я действительно часами торчала перед зеркалом, принимая разные позы, изображая разные мины, то удивлялась, картинно вскидывая брови, то лукаво улыбалась, но изумленно вскидывала брови… Знаете, Док, именно тогда у меня появился большой учебник анатомии: чтобы владеть лицом, нужно хорошо знать его мышцы. А еще, чтобы научиться гримироваться, ведь выглядеть нужно не только перед камерой. Для съемочной площадки грим несколько иной, он ярче и грубее, потому что просто хорошо накрашенные ресницы не будут заметны при съемке крупного плана и у героини пропадут глаза, да и губы не мешает сделать ярче и полнее…
Но в моем лице немало недостатков помимо удаленного бугорка на носу или исправленного прикуса. И в жизни губы можно сделать чуть полнее и аппетитнее, а ресницы гуще и длиннее. Есть множество приемов, каким меня научил гример Уайти Снайдер. Уайти – настоящий друг, безо всякого сексуального оттенка, среди моих друзей есть и такие. Он прекрасный мастер, а любому хорошему мастеру очень нравится, когда подопечные стремятся научиться хотя бы части его мастерства.
Я никогда не мешала Уайти гримировать меня на съемках, не вмешивалась в его работу, но за пределами площадки пользовалась его услугами не так часто, он не взял бы денег, и отблагодарить Снайдера трудно, но учил охотно. Помню изумление Уайти при виде того самого учебника по анатомии:
– Это тебе зачем?
– Хочу знать, из чего состоит моя собственная физиономия. Уайти, это кошмар, сколько здесь всего и как все сложно.
Он взял меня за подбородок и повернул к зеркалу:
– Смотри вот сюда. Этого достаточно.
Но мне было недостаточно, я хотела стать идеалом не только на словах у Занука, но и во всем остальном.
Идеальная Блондинка… Фигура, внешность, походка… Я уверенно обживала образ, и мне очень нравилась его сила. Блондинка могла не беспокоиться, что ей не продлят контракт: если этого не сделает «Фокс», с удовольствием сделают другие. Блондинке нельзя давать ролей на пару минут на заднем плане, зрители возмутятся и забросают студию гневными письмами.
Я получила роль секретарши в «Обезьяньих шалостях», снова глупую, пустую, довольно комическую. Казалось бы, мало, но пока было достаточно и этого, к главным ролям я пока не готова, ведь играть на площадке приходилось Норме Джин, а она очень боялась света софитов. Наташа возмущалась, твердя, что это не та роль, на которую стоило бы соглашаться, ведь настоящей актрисы достойна только драма или трагедия. Я очень хотела сыграть трагедию, но пока это получалось только в жизни, да и то не всегда. Неужели Наташа не видела, что я не готова?
Зато роль Блондинки получалась с каждым днем все лучше.
Во время съемок меня вдруг сразил приступ аппендицита. Если честно, он был не настолько силен, чтобы делать операцию, но на студии намекнули, что пребывание в больнице пойдет только на пользу моему имиджу. Публика только что сочувствовала мне, превратившейся из сироты в девушку, заботившуюся о больной матери, сочувствие не мешает подогреть операцией.
Это было уже сумасшествие, потому что невинный вопрос о том, не будет ли шрам от операции слишком большим, тут же превратился в легенду о записке, приклеенной на мой живот, мол, доктор, постарайтесь сделать след от операции как можно меньше. И снова сказалось всеобщее сумасшествие, о записке совершенно серьезно рассказывали репортерам даже те, кто прекрасно знал, что ее не было, причем рассказывали, будучи совершенно убежденными, что собственными руками отклеивали листок с моего живота!
Доктор, я стала просто образцом действия пиара.
У Блондинки аппендицит! Ах, Мэрилин едва не погибла! Ее чудом спасли на операционном столе! Бедная девочка, на долю которой и без того выпало столько трудностей, больна!
Студию и больницу просто завалили тысячами писем с пожеланиями скорейшего выздоровления, а у дверей дежурили репортеры. Доктор, делавший мне операцию, мгновенно стал почти спасителем нации.
А я сама никак не могла решить, в каком же виде предстать перед репортерами при выписке – со следами страданий на лице и в полном блеске. Позвала на помощь Уайти Снайдера. Тот тоже задумался, но потом решительно взялся за грим:
– Нет, плохо выглядеть нельзя, ты же надежда нации!
«Надежда» выпорхнула из больничных дверей столь ослепительно красивой, что все ахнули. Ну уж позировать перед камерами я умела со времен работы у мисс Снайвли! Репортеры явно пожалели, что не захватили с собой по десятку камер, потому что менять пленки было некогда. Еще Норму Джин часто просили:
– Не так быстро, детка. Я не успеваю щелкнуть затвором.
Я показала, на что способна! Пинаповских фотографий Блондинки, которая и после перенесенной тяжелейшей (никому в голову не пришло, что это не так!) операции выглядит лучше некуда, сделали сотни. На следующий день Америка радовалась, что их любимица (а я уже была таковой для очень многих) не просто выжила (словно мне делали операцию не аппендицита, а по крайней мере на сердце), но и прекрасно выглядит.
– Мисс Монро, как скоро Вы вернетесь в строй?
Господи, все репортеры идиоты или это только мне попадались такие?!
– Как только позволят врачи, но я буду просить их об ускорении.
Подозреваю, что врачу пришлось дать с десяток интервью, рассказывая, как Блондинка вела себя во время операции (под наркозом). Я стала просто национальной героиней, наверняка врачам не пришлось уговаривать никого из пациентов, которым требовалась подобная операция. Если уж Блондинка решилась!..

 

Возле дома дежурили репортеры, но я заперлась, чтобы прийти в себя, да и что им говорить, снова и снова утверждать, что полна сил и энергии, нет уж, пусть пострадают в неведении.
Долго страдать не пришлось, роскошный подарок всем сделал Ди Маджио, появившись на пороге с букетом цветов. Джо не ожидал увидеть толпу любопытных репортеров и пришел в ярость, но отступать было некуда. Пресса просто обезумела: у постели любимицы Голливуда (да, теперь я звалась так!) дежурит легендарный капитан «Янки»! Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, потому сразу заподозрили подвох, подстроенный пиар-ход.
Ди Маджио не придумал ничего лучше, как начать опровергать. Я пока помалкивала, прекрасно понимая, что чем яростнее слухи опровергают, тем больше им верят. Так и случилось, когда я со скромным видом попыталась подтвердить слова Ди Маджио: «Нет, нет, что вы…», все решили, что детка смутилась. Смущение у актрисы Голливуда, бывшей старлеткой, – это из области фантастики, репортеры все прекрасно понимали, но журналисты – это одно, а зрители – совсем другое. Я называю это законом идиотизма, когда верят в то, во что разумный человек верить не может.
Хотя в нашем с Джо случае не было ничего сверхъестественного, двое взрослых людей встретились и очень понравились друг другу, почему бы и нет?
Джо категорически не нравилась толпа репортеров и необходимость отвечать на вопросы, для кого цветы, словно и так неясно, что для меня, поскольку он входит с букетом в мой дом. Он бесился, грозил разогнать толпу журналистов кулаками, я пыталась осадить Джо, хотя понимала, что такой взрыв эмоций пошел бы на пользу ажиотажу.
Ди Маджио не успел никого побить, я вернулась на съемки, и толпа репортеров переместилась туда. Улыбка как можно шире, но чуть смущенная, словно я не ожидала такого интереса к своей персоне, немного помахать ручкой, извиниться, мол, мне некогда, работа все, работа… Док, я стала по-настоящему популярна, что оценили даже на студии. Это был приятный сюрприз – зарплату подняли в полтора раза, теперь я получала 750 долларов в неделю. Не бог весть что по сравнению с остальными актерами, даже много меньше других, но если сравнивать с 75 долларами Нормы Джин… И это только начало, Блондинка, несомненно, стоила куда дороже заикающейся Нормы…
Когда Джо пришел на съемочную площадку «Опасных связей», Кэрри Грант, чью секретаршу я играла, пожелал сфотографироваться с нами. Это не дежурный снимок для рекламы фильма, когда звезды вынуждены улыбаться рядом со старлетками, мысленно злясь, что приходится это делать, для Гранта Ди Маджио не был пустым звуком, даже если Кэрри и не любил бейсбол, он все равно знал национального героя Джо Ди Маджио. Но как-то так вышло, что сначала на площадке все смотрели мимо знаменитых мужчин на уже популярную Блондинку, а потом при публикации фото в газете Грант с него исчез, оставив нас с Джо. Рекламный отдел «Фокса» решил, что одного Ди Маджио рядом со мной достаточно, потому что его поведение слишком смахивает на поведение перед помолвкой, а сам Ди Маджио на жениха.
Это не Слетцер, такой вариант замужества идеальной Блондинки руководство устраивал, не испугала даже возможная беременность. Занук не рычал и не шипел, он был согласен, потому что я начала приносить студии неплохую прибыль, и Занук явно видел пути ее повышения. Во всяком случае, в следующем фильме я играла уже главную роль.

 

«Ниагара»… и роль Роуз в ней – первая серьезная главная роль. Одна женщина и двое мужчин, муж и любовник, каждый из которых готов убить второго ради счастья обладания красивым телом. Сама Роуз предпочла бы видеть мертвым мужа, причем сделать это должен любовник и непременно под Ниагарским водопадом. Но первым удар кинжала получает любовник, а потом задушена и сама неверная супруга.
У меня осталось ощущение, что главным героем в этом фильме стал… водопад. Совершенно непонятно, зачем понадобилось большую часть съемок проводить на фоне ревущего водопада и почти везде его шум добавлять к звукам за кадром. Что касается моей героини Роуз, это даже не роль, а просто демонстрация Мэрилин перед камерой. Режиссер Генри Хатуэй убедил меня играть в своих собственных платьях, облегающих и вызывающих, не ради экономии, а чтобы чувствовала себя привычно. Я вполне «привычно» валялась голышом под тонкой простынкой, изображая раннее утро, потому что действительно сплю без одежды, потом ходила своей походкой в своих нарядах и курила свои сигареты… Я была Мэрилин, но никто не понял, что я Мэрилин играла!

 

Ниагара и я

 

Если честно, то тогда я собой очень гордилась именно потому, что мою игру никто не видел, она была настолько хороша, что стала незаметной.
В фильме нелепый сюжет, к чему убивать нелюбимого мужа, если с ним можно просто развестись и уехать подальше от него и водопада? К чему придумывать столько сложностей там, где все решалось простым разговором, как сделали бы нормальные люди? Правда, никто не заметил нелепостей, как и самого Ниагарского водопада, виляющий зад Блондинки затмил даже чудо света! Тогда я еще гордилась.
И все же сценарист и режиссер упустили одну очень важную деталь. Роскошные натурные съемки, неплохая песенка «Поцелуй, поцелуй меня», облегающие платья… Но никто не подумал, что зрители вовсе не желали бы видеть Блондинку мертвой, нет, она должна жить. И желательно не делать откровенных гадостей, разве только по недоразумению. Нет, роль преступницы не для Блондинки, иначе какая же это Идеальная девушка?
Спохватились поздно, но фильм все равно имел огромный успех, мало кто запомнил, что причина убийства – неверность, Блондинке простили даже это (в конце концов, что такое желание убить мужа или погибший по ее вине любовник после обнаженки, туда им и дорога). Но вот смерть самой Блондинки многим не понравилась.
Руководство ошибку учло, и больше трупы я не играла. А вот согласие зрителей даже на убийство мужчин, претендующих на Блондинку, пусть и экранное, меня просто испугало. Я становилась общественным достоянием и отныне была неприкосновенна.
Док, Вы катались на Русских горках? Когда ты еще на самом верху и понимаешь, что сейчас покатишь вниз с возрастающей скоростью, дыхание будет перехватывать, а к горлу подступать тошнота, страшно, но все равно это восторг! Главное, понимаешь, что как только движение начнется, его уже не остановить.

 

Вот в таком состоянии я жила эти годы. Блондинка окрепла настолько, что начала движение. Я позволила ей, мало того, подталкивала, убирала препятствия для разгона, кричала от восторга. Это так, пусть и при помощи и поддержке Джонни Хайда и Наташи Лайтесс, но ее создала я сама, это я часами репетировала вихляющую походку, училась томно опускать или вскидывать глаза, улыбаться и изображать саму невинность, я училась выглядеть соблазнительно, волнующе, даже доступно, но при этом застенчиво, я изображала робость, обладая железной волей, растерянность при цепком уме, смущение при способности рассчитывать на три шага вперед.
Понимаете, Док, я своими руками создала то, что меня же потом и поглотило! Я думала, что справлюсь с Блондинкой, смогу удержать ее на коротком поводке, снимать эту маску, входя в дом, прятать, как прячут куклу после спектакля в шкаф.
Нет, неправда, тогда я ничего такого не думала, мне было некогда, я создавала, лепила, продвигала Блондинку и была занята только этим. Блондинка оказалась куда более успешной, чем Норма Джин, придуманный мной и поддержанный Джоном Хайдом образ легко завоевал популярность у зрителей и заставил считаться с собой руководство студии «Фокс», того самого Занука, которого никак не могла пробить Норма Джин. Боясь потерять меня, студия по собственному решению повышала зарплату каждые полгода, хотя она все равно оставалась очень далекой от нормальной оплаты звезд. Но все равно со мной считались, я уже была!
Вернее, была Блондинка, которую я играла.
Наташе очень не нравилось то, что происходило, хотя нравилось получать зарплату на «Фоксе», куда ее снова взяли по моему настоянию, а еще от меня самой. Но Лайтесс мешали мои ужимки, моя роль, мои мужчины. Наташа терпеть не могла всех, кто хоть как-то покушался на меня, считая Норму Джин своей почти собственностью. Она не понимала только одного: Норма Джин уже не ее и даже не моя, она собственность Блондинки, которая в свою очередь стала собственностью Америки.
Наташе не нравилось, что у меня все меньше времени остается на актерские занятия, некогда репетировать роли вроде Корделии или Норы Ибсена, которые, я уже это понимала, я никогда не сыграю на студии «Фокс».
Но сидеть и ждать, когда же стану великой актрисой вроде легендарной Дузе, когда меня заметят и позовут играть драматические роли в серьезных театрах, я просто не могла. Уходили годы, и если через пять лет после начала мытарств в Голливуде у меня появилась возможность стать звездой хотя бы в виде Блондинки, я ею стала!
Да, я продолжала заниматься у Михаила Чехова, хотя на занятия ходила все реже, потому что все чаще была занята на съемках, трудилась над постановкой голоса, разучивала с Наташей самые разные монологи и роли, считая, что все это пойдет на пользу, но главная роль, которую я уже играла, – Блондинка.

 

Не думайте, что все так просто и легко. Меня осаждали толпы репортеров, наперебой приглашали на самые разные мероприятия для вручения призов и наград, например, я вручала одного из «Оскаров». Но если Вы полагаете, что встречали только аплодисментами, то ошибаетесь.
«Ниагара», не представляющая собой ничего значительного (я прекрасно знаю цену своим фильмам и ролям, Док), стала неким рубежом. Никто действительно не обратил внимания на отвратительный сюжет и даже на водопад, зрители раз за разом ходили на фильм, чтобы посмотреть на Блондинку, на ее голые плечи (что подразумевало наготу и под простыней), красную помаду на губах, курение в постели, откровенно облегающие платья и походку… Особенно походку! Зачем Генри Хатуэю понадобилось снимать меня со спины во время длиннейшего прохода чуть не по всей улице, не понятно. Я раз за разом шла на высоченных каблуках по мостовой, рискуя в лучшем случае вывернуть ногу, думая, что из всей сцены останется пятая часть, но он вставил все! Моя героиня виляет бедрами едва не половину фильма.
Зрительницы из разных строгих дамских организаций возмутились: спать нагишом, ярко красить губы и вот так вилять задом?! Куда смотрит руководство студии?!
Руководство смотрело в бухгалтерские отчеты, которые явственно говорили, что большая часть именно ради такого «безобразия» и покупает билеты на никчемный фильм. Но игнорировать старых ханжей тоже невозможно, студия сделала вид, что пошла на уступку морали и задержала выпуск пластинки с песней из фильма. Что и говорить, серьезная уступка.
Журналисты ополчились на мои тесные платья и глубокие декольте, на ту самую походку и голос с придыханием. Но я раз за разом видела одну картину: стоило выйти к микрофону, как зал замирал, в Блондинку впивались сотни глаз, словно желая проглотить живьем, чуть помедлив, я произносила: «Привет!» – и после секундной паузы слышался шквал аплодисментов! Что это было? Сейчас такого нет, сейчас толпа ревет с первых секунд и как-то иначе, а в те годы, когда Блондинка только начинала свое победное шествие, нет, даже не по экранам, а действительно по Америке, собравшиеся не вполне понимали, что Она произносит. Хайд был прав – достаточно просто появиться.
Меня начали раздирать внутренние противоречия, которые с годами углублялись. Эта крашеная дрянь, только улыбнувшись или вильнув бедрами, превращала толпу в нечто бездумно возбужденное, даже у самых умных мужчин Блондинка легко вытаскивала на поверхность их животное начало, которое подавляло любой интеллект. Сначала я упивалась этой властью, заставлявшей мужчин забывать о других присутствующих женщинах, о женах, сидевших рядом, о любовницах, а приличиях, наконец.
Находились умники, особенно среди журналистов, которые умели удержать и пустить слюни, но такие старались подловить мои ошибки, следили, не расползется ли шов платья, не скажу ли я глупость, не споткнусь ли, напропалую виляя бедрами. Женщины шипели, точно рассерженные гусыни, подмечая и критикуя все: от ярких цветов и смелых декольте моих платьев до запаха духов и манеры красить губы.

 

 

Говорят, для спортсмена лучший стимул – бегущий впереди соперник, которого надо обогнать. Для меня вот этот поток дамской ненависти и желание мужчин, которым точно не достанется кусочек Блондинки, унизить Ее, были именно таковым стимулом.
Док, я не знаю, кто из нас двоих научился справляться с наглыми и насмешливыми репортерами и в ответ на очередную выходку разъяренных завистниц совершать свою выходку. Сейчас я понимаю, что мы вместе. Норма Джин была достаточно умна и остра на язык, но она никогда не решилась бы отбрить журналиста, а вот Блондинка, не обладая большим умом, решилась. Но Норма Джин ни за что не рискнула бы сниматься обнаженной (пусть и под простыней) или надеть платье с декольте почти до талии.
Получается, что уже тогда я была симбиозом наглой Блондинки с умопомрачительной внешностью и неглупой скромной Нормой Джин внутри? Тогда мне этот симбиоз весьма нравился. Блондинка являлась на церемонию в вызывающе декольтированном платье, а в ответ на укоры пользовалась острым язычком Нормы Джин.
– Вас не смущает, что все смотрят на более чем откровенное декольте?
Блондинка делает круглые глаза и отвечает голосом Нормы Джин:
– А я-то думала, что все любуются моим значком сержанта-вербовщика!..
Зал хохочет.
– В чем Вы ложитесь спать?
– Несколько капель «Шанель № 5».
Скандал, потому что продажи знаменитых духов взлетают до небес, а вот изящные пижамы покупать почти прекращают.
Не знаю, повысилась ли после этого рождаемость или количество абортов, но производители ночных пижам обратились к руководству студии с требованием опровергнуть слова Блондинки. И Блондинка, хлопая наклеенными ресницами, вещала, что пижама или ночная сорочка это очень-очень хорошо… особенно с оборочками, каждый вечер чистая и почаще новая. Мужчины, дарите своим возлюбленным не только бриллианты, но и ночные сорочки, которые так приятно снимать с женского тела.
Производители сорочек были очень довольны, теперь к духам «Шанель № 5» добавились и пижамы (которые «так приятно снимать»).
Док, представляете сумасшествие нации, на потребление и поведение по ночам которой влияет задастая Блондинка с вихляющей походкой?! От моего неосторожного или продуманного слова теперь зависели продажи и производство. Я испугалась, потому что приходилось следить за каждым словом, нельзя хвалить какую-то марку автомобиля или ресторан, сорт сыра или напиток, район города, штат, чью-то роль, фильм, косметику…
Если то, что нравилось Блондинке, было доступно, оно немедленно сметалось с прилавков магазинов, тысячи девушек и женщин перекрасились в платиновый цвет, укоротили и страшно заузили платья, Америка откровенно пахла «Шанель № 5» и говорила с придыханием!
Мне было очень и очень трудно, приходилось следить за каждым словом, каждым взглядом. Никого не интересовали пристрастия Нормы Джин, книги, которые она любит читать, ее актерские занятия, существовала только Блондинка, а ей не стоило говорить о желании сыграть какую-то там Грушеньку из «Братьев Карамазовых». Когда однажды я обмолвилась, что прочитала трехтомную биографию Авраама Линкольна, это так и восприняли – как обмолвку:
– Вы хотели сказать, что подкладывали под ножку дивана, чтобы он не качался?
Идиот, он хотя бы видел толстенный том Карла Сэндберга? Явно нет, но я улыбнулась:
– Скорее уж под угол дома, потому что биография очень толстая.
Знаете, что вытащил тот репортер из моего ответа? Конечно, слово «толстая», мол, я сказала, что книга слишком толстая.

 

Появились откровенные подделки, фотографы нашли похожую на меня девушку и сняли ее в очень откровенных позах голышом для новых календарей. Это была серьезная угроза, и впервые за столько лет (наверное, в последний раз) мы с Зануком выступили вместе, по совету студии я подала в суд и его выиграла. Ах, как Америке понравилась защита Блондинкой своей чести!
Док, разве это не сумасшествие? Те, кто только вчера плевал в мою сторону из-за обнаженки, теперь с пеной у рта заступались за меня и с восторгом аплодировали поражению самозванцев, напрочь забыв, что заступаются за такие же снимки. Закон толпы вступал в силу, и помешать этому я уже не могла.
Это восторг и ужас одновременно. Восторг оттого, что Блондинке, моему созданию, подвластны тысячи, если не миллионы, достаточно простого появления, чтобы вызвать восторженное замирание толпы, одного слова, чтобы изменить вкусы, одного жалостливого вздоха, чтобы вчерашние ненавистники бросились на защиту. Ужас потому, что, во-первых, Блондинка становилась собственностью этой же толпы и должна угождать ей даже вопреки собственным желаниям. Во-вторых, я уже чувствовала, что выпустила джинна из бутылки и попросту не справлюсь с ним. Мое создание явно становилось успешнее меня самой.
Я считала, что смогу снимать эту маску, когда захочу, но начала понимать, что, сделав так, становлюсь не интересной никому! Блондинке отказывали в уме и способности быть на что-то годной, кроме виляния бедрами, Норме Джин отказывали во всем. Без маски я не была нужна вообще.
Такое продолжается уже десять лет, десять лет эта маска со мной, все это время я то борюсь с ней, то пытаюсь доказать всем, что я – это не она, то свыкаюсь и перестаю сопротивляться. Меня перестали радовать ЕЕ успехи, потому что успех Блондинки означает мое поражение.
Док, я устала, слишком многое наплыло и вспомнилось. Дальше расскажу завтра, а сегодня мне не уснуть без новой дозы снотворного. Количество таблеток с каждым днем становится все больше. Знаете, во время съемок «Неприкаянных», чтобы не травить поджелудочную, которая страшно болела, таблетками, мне делали уколы снотворного. Врач поражался, потому что я не засыпала даже после огромной дозы наркоза, вполне достаточной для проведения целой операции. Думая, что я не слышу, тихонько сказал Поле Страсберг:
– В случае если ее придется оперировать, будет ужас, она слишком привыкла к наркотикам…
Это так и есть, меня уже не берут даже огромные дозы, от которых свалился бы и Ди Маджио.

 

Док, в прошлый раз я Вам рассказывала, как Блондинка стала сверхпопулярной. Очень мало кто видел, как я надеваю эту маску, очень мало кто вообще понимал, что надеваю, наиболее проницательные только поражались тому, что я преображаюсь. И все больше людей ставили знак равенства не только между мной и Блондинкой, но и между мной и моими ролями. Хотя мои роли, особенно удачные, были ЕЕ ролями.
Яркий пример – Лорелей в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок».
Давайте я Вам расскажу об этом фильме? Он того стоит.
Рассказать о сюжете? Вдруг Вы не видели фильм? Вы ведь серьезный и не смотрите всякие глупости с глупыми блондинками в главной роли. Сейчас, только нарисую картинку и расскажу.
Во-о-от… это мы с Джейн Рассел выплясываем на сцене. Нет, не канкан, мы же приличные девушки. Хорошо получилось, точь-в-точь как на фотографии из рекламы этого фильма. Док, может, мне бросить чертовы съемки и заняться изготовлением Пинапа по собственным фотографиям? Был бы неплохой заработок. Знаете, его так и рисуют – прямо по фотографиям, я однажды видела, правда, не свои.
Но мы действительно были красотками, и вообще съемки «Джентльменов…», а еще съемки «Зуда седьмого года» стали для меня праздником, в них Блондинка полностью подчинила себе Норму Джин. Немного позже, когда снимали «В джазе только девушки», я просто отдыхала от перипетий собственной судьбы, а в этих фильмах работала с восторгом. И со страхом, я всегда боялась съемочную площадку, наезжающую камеру и команду «Мотор!». Если я умру, достаточно будет кому-то гаркнуть в рупор «Мотор!», и Мэрилин вскочит из гроба и помчится сниматься.
Сюжет страшно запутанный, в нем столько всего, что и пересказать сложно. Две девушки – брюнетка Дороти (ее играла Джейн Рассел) и блондинка Лорелей – отправляются на пароходе «Иль-де-Франс», естественно, во Францию, чтобы там встретиться с женихом Лорелей сыном богача Гансом. Ганс увалень, по уши влюбленный в Лорелей, открывший ей большой кредит и почему-то отбывший в Европу отдельно. Никто не обратил внимания на такую нелепость, как и на многое другое.

 

 

Но богатенькому папаше вовсе не нравится идея сына жениться на блондинке (правильно, молодец!), и он нанимает частного детектива, чтобы разоблачить белокурую дрянь, которая наверняка изменяет его сыну и желает выйти замуж за увальня только ради миллиардов. Знаете, там есть великолепный диалог между Лорелей и папашей ее жениха. Он требует признать, что она выходит замуж за Ганса только ради его денег!
Лорелей честно отвечает:
– Не ради его, ради Ваших!
Зрительные залы от такой откровенности были в полном восторге, словно им вместе с моей героиней удалось обвести вокруг пальца богатого папашу.
Кстати, в фильме моя героиня зовет «папиком» самого Ганса, так я потом называла своих мужей.

 

Но это потом, на экране, а на съемках мне было трудно. Я боялась выйти на съемочную площадку, сказать не то слово, сделать не тот жест. Этот страх остался со мной навсегда, не верьте экранному залихватскому поведению, каждый раз даже желудок сводило при одной мысли, что сейчас придется играть перед множеством глаз.

 

 

Я боялась и потому оттягивала и оттягивала выход на площадку, без конца опаздывая и приводя в бешенство остальных актеров. Понимаете, я не могу, как другие, болтать о чем-то в стороне, пока ставят свет или меняют декорации, а потом выйти и легко сыграть эпизод. Не могу легко входить в роль или выходить из нее, в этом отношении для меня предпочтительнее театр, где в роль входят один раз – в начале спектакля. Все перебивки в виде необходимости немного подождать или снимать окончание сцены перед ее началом, потому что там крупный план, а там общий, для меня неприемлемы. Наверное, я просто не актриса.
Опоздания бесили съемочную группу, все считали, что таким образом я набиваю себе цену. Мне очень помогала Джейн Рассел. Знаете, как поступала Джейн, не желая ждать меня и минуты? Она просто заходила в мою гримерку и брала меня за руку со словами:
– Пойдем, нам пора быть на площадке.
И я подчинялась, шла и даже играла. Как это легко было делать рядом с Джейн! Мы стали настоящими подругами. Но когда ее не было, я опаздывала, потому что никто другой не догадывался взять меня за руку…
Я была благодарна Джейн за ее поддержку, потому что от других таковой не видела. Она понимала, как мне страшно, до одури плохо, как дрожат колени и спазм перехватывает горло при попытке выдавить из себя хоть слово.
Но как бы я ни тряслась, фильм был снят и очень понравился зрителям, а меня из-за него ждало признание и разочарование одновременно.
В фильме много что намешано, есть влюбленность всех во всех, немыслимо закрученные перипетии сюжета, переодевания брюнетки в блондинку, даже суд и, конечно, хеппи-энд. Много танцев и песен, яркие наряды, почти мюзикл.
Я откровенно переигрывала, тараща глаза на бриллианты, подставляя губки для поцелуя или ахая в ответ на какую-то реплику. Казалось, почти комедийный персонаж, все должны увидеть эту Блондинку, играющую Лорелей. Но не увидели! Мало того, поверили, что я – это она, даже не Блондинка, а сама Лорелей. Эта роль добавила черточек к маске Мэрилин, причем совершенно определенного толка.
Понимаете, в фильме подруги – настоящие противоположности. Брюнетка Дороти умна, преданна, готова на жертвы ради подруги, а если уж влюбляется, то не ради денег или положения, она лишена алчности и, конечно, оказывается на высоте. Блондинка Лорелей продажная и бессовестная дура, которую интересуют только деньги (или бриллианты), готовая ради них на все.
Зрители, и не только они, а даже актеры (особенно актрисы) Голливуда, прекрасно знающие, что роль и актер не одно и то же, мгновенно поставили знак равенства между Лорелей и Мэрилин Монро. Меня практически освистывали при появлении на актерских сборищах, на приемах не стеснялись кричать разные гадости, а в прессе появлялись возмущенные монологи актрис, разносящие в пух и прах мою манеру одеваться.
– У меня что, грудь не такая? Но я ведь не тыкаю ею в лицо людям!.. Людей волнует секс, но никто не любит, когда им вызывающе тыкают в лицо!..
Знаете, кто говорил это репортеру? Джоан Кроуфорд!
Ладно бы простая забывчивость, а ведь она играла в откровенно порнографических фильмах, прежде чем прийти на большой экран, но ведь она упивалась моим телом и сексом тоже. Это секрет, хотя, думаю, он многим известен. Несмотря на двоих детей, Джоан лесбиянка, и ей очень нравилось мое тело, вернее, тело Блондинки. Пройти мимо Кроуфорд просто не смогла и нашла довольно нелепый способ затащить меня в свою спальню.
Это произошло еще до моей звездности, когда в гардеробе имелось всего одно платье и пара туфель. Кроуфорд решила дать мне совет по подбору гардероба и пригласила перемерить свои наряды. Тогда я подумала, что она просто хочет отдать мне часть своих платьев, в которые уже либо не влезает, либо не носит. Такое бывает, актрисы часто отдают в разные благотворительные общества свою одежду или вот так дарят молоденьким старлеткам.
Джоан прочитала мне целую лекцию о подборе цветов в одежде и предложила примерить пару платьев, чтобы убедить, какой цвет идет. Для этого требовалось снять свое.
Такого оргазма я никогда и ни у кого не видела, она стонала и кричала так, что я даже испугалась. Несмотря на доставленное удовольствие, никакого наряда я не получила, не считая газового шарфика, который выбросила в ближайший мусорный бак, я не ханжа, но было не по себе.
Кроуфорд считала, что может приманить меня к себе мелкими подачками, увернуться от ее притязаний оказалось трудно, несмотря на все призывы составить опись своего гардероба и принести ей для обсуждения, я этого не сделала. Кроме того, составлять было просто нечего, весь список состоял бы из трех пунктов – знакомое ей платье для выхода и пара застиранных повседневных. Думаю, она это понимала и готова была предложить мне несколько платьев, но мне не хотелось.
И вот теперь, когда у меня уже были свои сногсшибательные наряды, Кроуфорд одна из первых ополчилась против них, буквально шипя и расплевывая яд во все стороны. Голливудские дамы ее поддержали.
Но поддержал и тот, от кого я вовсе не ожидала, – Джо Ди Маджио.

 

Я до сих пор не пойму, то ли Ди Маджио действительно был возмущен поведением Блондинки и ее откровенными декольте, то ли видел во мне Норму Джин и таким доступным ему способом пытался защитить меня от Мэрилин, но он демонстративно осуждал Блондинку!
Какой скандал – жених Блондинки (пусть пока и неофициальный) стыдится появляться рядом с ней на разных мероприятиях!
Отношения с Джо были просто уникальными. Нас неимоверно тянуло друг к другу физически, мы легко стали любовниками, но могли ли столь разные люди стать чем-то помимо этого? Ди Маджио замечательный, но он совершеннейший итальянец, хотя и вырос в Америке. Для Джо есть мужской мир и женский, которые пересекаются в постели и только в постели. Дома на диване они просто сосуществуют. Мужчина – хозяин, он должен защищать, оберегать женщину, иногда потакать ей, даже ублажать, но допускать в свой мир не обязан.
Если честно, то я не рвалась в его мир. Мы с Джо словно с разных планет, он сильный, мужественный, настоящий боец и спортсмен. Внутри у меня все млело, когда он вел себя по-хозяйски, впервые я принадлежала кому-то не потому, что заключила контракт или за меня платили пять долларов в неделю, не потому, что могла приносить какие-то дивиденды, а потому, что была нужна сама по себе, пусть даже только в постели. Очень быстро выяснилось, что именно только в постели.
Америка визжала от восторга, потому что один из самых знаменитых мужчин, национальный герой влюбился в одну из самых знаменитых женщин. Идеал мужественности рядом с Идеалом женственности, что могло быть лучше. Руководство студии было в восторге от такого расклада и всячески поощряло наш роман.
Джо действительно меня любил и любит до сих пор, и он если не понимает, то нутром чувствует вот эту двойственность – Мэрилин и Норма Джин. Но Ди Маджио, чувствуя двойственность, не понимал вторую мою сущность, вернее, первую… или нет?.. Док, я совсем запуталась, кто же из нас двоих первый, а кто второй и кто более настоящий – Мэрилин или Норма? О, Господи, так и до психушки недолго. Я там уже была, там страшно, как-нибудь расскажу.
Джо считал, что Блондинка – это для всех, а для него дома скромная, тихая, ласковая Норма Джин. Понимаете, требовалось быть идеальной во всем: на людях королева, на кухне хозяйка, в постели шлюха. Я не против, совсем нет, но есть еще одна ипостась – Норма Джин, которая хотела учиться, играть серьезные роли, читать серьезные книги, общаться с серьезными людьми…
И вот это Ди Маджио не было нужно вовсе. Эта ипостась в его расчеты не входила. Элеонора Дузе, интересующаяся Авраамом Линкольном, Достоевским или теорией Фрейда, Джо не требовалась, это уже слишком. Джойс? Стейнбек? Эллисон? Тургенев?
– Что ты читаешь?!
Меня тянуло в «Метрополитен» на новую выставку, хотелось побывать на хороших спектаклях на Бродвее, скупить все книги в книжных магазинах Нью-Йорка… Джо манили встречи с друзьями, приобретенными за годы выступлений в спорте, скачки и телевизионные репортажи со спортивных матчей. Разве не это должно интересовать и волновать настоящего мужчину, тем более итальянца? Ди Маджио настоящий, крепкий итальянец, он любит спорт, пари, деньги, карты (никогда, однако, не заигрываясь), крепкие шутки и такую же крепкую, хотя и очень умеренную выпивку.
Джо уже не выступал, но от мира спорта не отошел, он в меру сентиментален, в меру образован и в меру придирчив, но настоящий собственник. Место женщины на кухне и в постели, а выходы на публику в облегающих платьях с глубоким декольте неприемлемы. Он не мог просто загнать меня домой и переодеть в старый застиранный халат, Ди Маджио поступил иначе, он поддержал тех, кто меня осуждал, причем совершенно не делал различий между Блондинкой и Нормой Джин.
Какой козырь это дало той же Джоан Кроуфорд!.. Даже влюбленный в Мэрилин несчастный Джо Ди Маджио осуждает ее распущенность! Ату ее! Есть такие змеи – плюющиеся, они не кусают, а плюются ядом издалека и очень метко. Голливуд ими полон.
Я дважды оказывалась в похожей ситуации. Позже и совершенно иной, чем Ди Маджио, Артур Миллер также примкнул к лагерю тех, кто был против меня. Но Артур уже был мужем, а Джо тогда еще нет. Стоило ли нам жениться?
Ди Маджио откровенно презирал всех киношников вместе взятых и, похоже, терпел мою игру только потому, что мы не были женаты и у меня длился контракт с «Фоксом». Бейсбол, как и многие другие профессии, это серьезно, это настоящее, где можно показать свой характер, силу, выносливость, доказать, что ты чего-то стоишь. А кино… театр… это ерунда, одно притворство! Это не профессия и не работа.
Мужчина должен заниматься настоящим делом, требующим полной отдачи, ловить рыбу, работать на заводе, заниматься спортом, даже делать деньги или стрелять, но гримасничать… А удел женщины – дом и семья, и выставлять себя напоказ в облегающих нарядах, чтобы вызвать чье-то слюноотделение, это никуда не годится! И что это за песня «Бриллианты – лучшие друзья девушек»? Глупость! Кино нужно бросить, лучше поскорее.
Бросить кино?! Бросить то, чего я так добивалась, на что положила столько сил и шла на такие жертвы?! Если я брошу кино, что останется? Само собой подразумевалось, что я должна выйти замуж за Джо. Но это же означало, что помимо ночных весьма горячих занятий сексом мы будем вечерами безмолвно сидеть на диване, он, глядя очередную спортивную передачу, я с книгой, обсудить которую не с кем. Интересы разные: у Джо мужские, у меня непонятно какие…
Я очень хотела замуж за Ди Маджио, особенно после того, как он посвятил мне Рождество. Тогда я плакала, осознав, что Джо специально выбирал подарок, чтобы положить мне под елочку, думал обо мне… Но Рождество бывает один раз в год, а как в остальные дни?
Мы с Джо не спешили обменяться обручальными кольцами…
И все же я во многом пошла ему навстречу. А он попытался, правда, правда, он честно пытался терпеть издержки моей профессии, главной из которых были, конечно, вездесущие репортеры с их камерами.
Док, тот, кто никогда не жил под постоянными вспышками фотокамер, не ждал репортерской засады за дверью или ближайшим кустом, не знает, какой это кошмар. Но я-то за столько лет работы фотомоделью привыкла к объективам больше, чем к кинокамере, а для Джо это было невыносимо. Сам он, будучи безумно популярным в качестве капитана бейсбольной команды, ничего не делал для своей популярности и признавал восхищение только знатоков бейсбола. Шумиха вокруг меня была всеобщей, и с этим ничего нельзя было поделать, разве что и правда уйти из кино.
Уходить я не собиралась, а вот декольте заметно уменьшила, во всяком случае, вне съемочной площадки. Впервые за много лет в моем гардеробе появились платьица с воротничками. Все недоумевали: Блондинка вырядилась как школьница! Я снова не угодила критикам.
Но на критиков наплевать, а вот угождать Ди Маджио оказалось очень трудно.
И не всегда хотелось. Понимаете, я столько добивалась известности, столько потратила на это сил и даже лет, что отказаться от нее было равносильно самоубийству. Как можно прятаться от всех, если пока мы с Джейн Рассел ставили отпечатки своих ладоней на Голливудском бульваре, толпу едва сдерживал полицейский кордон, а стоило появиться где-то, особенно в облегающем платье, как толпа начинала реветь: «Мэрилин!»
Джо тоже словно чего-то ждал, то ли не мог определиться, справится ли он с вот этим, то ли пытался понять, нужна ли ему жена с таким приданым.

 

Толпа могла восторженно реветь сколько угодно, могла забрасывать студию мешками писем ежедневно, но я знаю одного человека, на которого ее восторг не производил должного впечатления. Конечно, это Даррил Занук. «Мэрилин не актриса и никогда ею не будет!» – таков его вердикт, оставшийся неизменным даже сейчас, после миллионных доходов от моих фильмов.
Говорят, Занук, прослушав песню о бриллиантах в моем исполнении, не поверил, что это мой голос. Пришлось посмотреть фильм и еще раз услышать студийную запись. Жаль, что я узнала об этом поздно, могла бы тогда порадоваться из-за разлива его желчи в организме, мне бы это доставило несказанную радость.
Во всяком случае, студия снова повысила мне зарплату, но она снова была слишком ничтожной по сравнению со звездами. Честно говоря, я за деньгами никогда не гонялась, а если они появлялись, довольно бездумно тратила. Дать кому-то в долг и забыть об этом? Мелочь, не достойная внимания. Когда Наташе Лайтесс были нужны деньги на покупку крошечного домика взамен ее квартирки, я продала единственную дорогую вещь, которую имела, – последний подарок Джонни Хайда, норковое манто, которое он заказал для меня перед своей смертью, а мне доставили уже после нее. Потом Наташе понадобились деньги на операцию на горле. Прекрасно понимая, что значит для репетитора голос, я выложила требуемую сумму. Правда, позже оказалось, что никакую операцию она делать не стала, но это уже ее дело.
Я о деньгах…
Никогда за ними не гналась, но, делая своим появлением на экране фильм кассовым, получать в десять раз меньше тех, кто играет с тобой рядом, да еще и терпеть их насмешки, обидно.
Прибавив мне немного, Занук потребовал полнейшей отдачи и, не спрашивая моего согласия, утвердил на роль Полы в фильме «Как выйти замуж за миллионера».
Знаете, я была самой послушной лошадкой в «конюшне» Голливуда, выполняла все, что требовали, посещала любые приемы, презентации, снималась в чем попало, если кадры со мной вырезали, не жаловалась, если долго не давали роли, ждала… Но теперь-то стала звездой, той, ради которой зрители ходили в кино, а на студии все оставалось по-прежнему. Фильмы с моим участием принесли студии за год куда больше, чем с кем-либо из других кинозвезд, но у меня не было отдельной гримерки, мне платили как средней старлетке, гримера приходилось ждать в очереди либо гримироваться самой.
Но самое неприятное – меня никто не спрашивал, хочу ли я сниматься в таком-то фильме, по такому-то сценарию с таким-то режиссером и в такой-то роли! Роли просто давали, даже не предлагая прочесть сценарий, и они были похожи, как сестры-близняшки – глупые блондинки, для которых главное деньги. Ну и бриллианты, конечно.
Новая роль почти копия предыдущей, да и фильм не блистал новизной или гениальностью. Три подруги-фотомодели, живущие в одной квартире, решают выйти замуж только за миллионеров. Подруг играли Лорин Бэколл и Бетти Грейбл. На фильм две блондинки и одна брюнетка.
Грейбл была штатной блондинкой «Фокса» еще во время войны, теперь ее пора откровенно прошла, но упрямый Занук считал, что она способна принести студии деньги. Кстати, сама Бетти прекрасно понимала истинное положение дел и посоветовала мне:
– Дерзай, детка, мое время прошло, наступило твое!
Грейбл относилась ко мне хорошо, она не виновата ни в идиотском сценарии, ни в постоянных попытках режиссера утопить мою героиню, превратив ее в откровенное ничтожество.
Док, не подумайте, что я жалуюсь, но когда из трех героинь тебе предстоит сыграть самую глупую и нелепую, а режиссер и сценарист все добавляют и добавляют нелепостей, становится не по себе. Грейбл играла романтическую блондинку Локо, Бэколл интеллектуальную брюнетку Шатце, а я, как всегда, глупую алчную блондинку, к тому же еще и катастрофически близорукую, но не желающую носить очки в присутствии мужчин, а потому без конца попадающую в идиотские ситуации. Режиссер Жан Негулеску требовал, чтобы я то и дело натыкалась на стены, словно близорукий человек, даже очень близорукий, не видящий перед собой стены.
Лорин Бэколл позже утверждала, что она, как и остальные, старалась мне помочь, мол, меня опекали, как несмышленого ребенка. Конечно, ведь никто не считал меня звездой, они мнили себя намного выше, где-то там, за облаками, в то время как я, глупая блондинка, стояла на земле. К тому же Бэколл была женой Хэмфри Богарта – настоящей звезды, который мог позволить себе все, в том числе и знаменитое хамство и пренебрежение ко всем «незвездам».
А вот Грейбл относилась ко мне хорошо, иногда подсказывая и поддерживая.
Я действительно очень боялась сыграть плохо, ошибиться в реплике, услышать презрительные насмешки. Никогда об этом никому не рассказывала, но одна из первых же стычек у меня случилась с Хэмфри Богартом. Он в фильме не снимался и на площадку обычно не приходил, но тут как-то оказался рядом со мной. Те, кто немного знаком с Богартом, прекрасно знают, что ближе к концу жизни он стал временами невыносим, особенно с теми, кого недолюбливал. Конечно, Богарт – гениальный актер, у него уже был «Оскар» за «Африканскую королеву», в следующем году он сыграл своего Лайнуса Ларроби в «Сабрине» с Одри Хепберн, и в «Босоногой богине» с Авой Гарднер, и еще в нескольких фильмах, снова был номинирован на «Оскара» за роль капитана Куига в «Бунте на Кейне»… о Богарте можно много говорить как об актере, он даже некоторым помогал, но куда больше тех, кто запомнил его как невыносимого сноба, презирающего всех и все, обозленного на весь мир из-за своей болезни. Я знаю, что и Одри Хепберн, и Ава Гарднер страдали от его высокомерия и неприязни.
Пострадала и я. Буквально попав под ноги Богарту, чувствовавшему себя в тот день не слишком хорошо после вчерашней попойки (что бывало нередко), я недостаточно почтительно посторонилась. Наверное, так, но мои мысли были слишком далеко от потрепанной жизнью физиономии звезды. Не знаю, замечали ли другие актеры, но когда Богарт говорил, он, видно, из-за дефекта зубов плевался во все стороны. Я получила от разъяренной звезды свою порцию плевков и короткую характеристику того, что из себя представляю. Если перевести на цензурный язык, то это непотребная девка, болтающаяся под ногами у настоящих артистов, которая попала на съемочную площадку понятно как и держится только из жалости.
Надо ли говорить, насколько «подняла» мою самооценку такая характеристика? Я вернулась в гримерку, обливаясь слезами, и задержала начало съемки сцены на полчаса, пришлось умываться и наносить грим снова. Если раньше у меня и были проблемы с выходом на площадку из-за неуверенности в себе, то теперь они выросли до невероятных размеров. К тому же я должна была убедиться, что на съемках не присутствует Хэмфри Богарт. Даже когда знала, что его нет в Голливуде, все равно долго не могла решиться выйти, все время казалось, что сейчас снова услышу о том, какая я.

 

Неподдающийся» Занук

 

Мне понадобилась поддержка Наташи, дело в том, что режиссер, хотя и возился со мной, как с неопытной актрисой, совершенно не понимал, что нужно не перечислять: пройди там, подойди сюда, посмотри туда, а объяснять, что происходит, что чувствует или думает героиня и почему так ведут себя остальные действующие лица сцены. Ведь именно так делают театральные режиссеры, никто не будет во время репетиций диктовать актеру, куда ему встать или сесть, скажут, что именно сыграть, и актер все делает сам. Наученная Наташей и Михаилом Чеховым, который умудрялся играть вообще не вставая с места, но при этом погружаясь в роль, я катастрофически терялась, когда слышала короткие команды:
– Два шага вперед… теперь повернись… ближе, еще ближе…
Понимаю, это специфика кино, но если мне объяснить, что именно творится в этой сцене, я сыграю ее, как чувствую.
Актеры тоже обижались, что я не подыгрываю, зато требую множества дублей, чтобы получить лучший результат.
– Ради удачной фразы одной старлетки мы должны раз за разом повторять уже сыгранное?!
Наверное, это непрофессионализм, наверное, мне лучше бы идти на сцену, потому что, по словам режиссера, я все делала неправильно, всех приводила в бешенство и всем мешала. Казалось, если бы не я, фильм сняли вдвое быстрее и куда лучше.
Правда, потом выяснилось, что лучше всех роль сыграна у меня и на фильм зрители ходили ради моей Полы с ее дурацкими очками с толстенными стеклами. Негулеску каждый день хватался за голову, почти со стоном возвещая, что день потрачен впустую, потому что из-за моих выходок завтра придется переснимать все, что снято с таким трудом.
– Это невыносимо – зависеть от чьего-то непрофессионализма!
Я рыдала, Наташа успокаивала, как могла, по ночам мы до одурения репетировали предстоящие сцены и те, что успели снять в этот день, утром я никак не могла проснуться и, хуже того, от страха не могла заставить себя прийти на площадку. Мои опоздания раздражали всех, атмосфера вокруг накалялась до предела.
Но каждый раз оказывалось, что ничего переснимать не придется, потому что все отснятое можно прямиком вставлять в картину. Негулеску разводил руками:
– Не понимаю, как это происходит, но получилось здорово.
Никому не приходило в голову сказать хотя бы слово в мою защиту, даже если сцену переснимали по моему требованию или вообще только со мной. Моей заслуги и даже моего участия в удачных кадрах не замечали, я по-прежнему была старлеткой, «понятно как оказавшейся на съемочной площадке». Мои опоздания объявлялись причиной любых срывов, а мои требования и просьбы сделать еще дубль – капризами.
И все равно фильм был снят, и глупая блондинка Пола получилась настолько человечной и трогательно смешной, что вызвала у зрителей настоящую симпатию.

 

Джо Ди Маджио на премьерный показ пойти со мной отказался, это было тем более обидно, что Лорин Бэколл, конечно, была с Хэмфри Богартом, привычно пьяным и привычно высокомерным. Он не придумал ничего лучше, как насмехаться надо мной:
– Иди к зрителям, расскажи им, как ты испоганила весь фильм!
Зрителей на премьере оказалось много, и большинство привлечено афишей, на которой красовалась именно Мэрилин Монро в роли Полы.
Успех был оглушительным, фильм получился одним из самых кассовых, снятых в те годы на «Фоксе», причем зрители откровенно сочувствовали моей героине, а критики отметили прекрасную игру Мэрилин Монро.
Но на студии все равно предпочитали считать меня ничем не выдающейся. «Это случайность, просто у зрителей не всегда хороший вкус…» И не важно, что этот «не очень хороший вкус» и неопытная Мэрилин Монро приносили студии миллионы каждой картиной.
Док, хотите, я Вам расскажу по секрету (совсем по секрету), почему опаздываю на съемки? Ведь одно дело – опаздывать на разные встречи, когда тебя ждут просто в ресторане, тогда я действительно могу очень долго приводить себя в порядок и делать макияж, я уже говорила Вам об этом. Но совсем другое, когда ты в гримерке сидишь, читая книгу, а на площадке мается режиссер и другие участники съемки.
Мне много раз выказывали, что мои опоздания приводят к огромным финансовым потерям для студии, ведь простой аппаратуры и людей стоит больших денег.
Идиоты, если бы они заплатили половину потерянных денег мне лично, я не опоздала бы ни на минуту! Студия платит мне чуть больше, чем рядовой старлетке, а ведь я едва не с первых фильмов просто приманка для зрителей, позволяющая иметь неплохие сборы с каждой картины. Не хотят платить больше мне, пусть платят за простои! Я понимаю, что при этом страдает множество неповинных людей, но не могу иначе заставить студию потерять больше, чем они экономят на мне.
Если бы я это сказала Артуру Миллеру, он бы не поверил, ведь я опаздывала и на съемках «Неприкаянных», а ведь это была моя собственная кинокомпания, и деньги платила я себе сама, вернее, из собственных доходов. Но тогда я уже ничего не могла с собой поделать: проваливаясь в сон с большим количеством таблеток или вообще после укола, очень трудно проснуться рано утром.

 

К концу 1953 года я все еще не числилась на студии не только звездой, но и вообще актрисой, была всего лишь недоразумением, которое временно приносит большие деньги.
Мне все еще платили меньше тысячи долларов в неделю, в то время как другие актрисы рядом со мной получали за роль по сотне тысяч, а то и больше. Я не слишком гонюсь за деньгами, хотя всегда твердила, что обязательно стану самой высокооплачиваемой актрисой Голливуда. Не стану, Док, мне никогда не платили большие деньги, зрители зря думают, что я купаюсь в миллионах, я очень НЕвысокооплачиваемая актриса Голливуда. Но обидно не это, а само отношение ко мне – пренебрежительное, высокомерное. Даррил Занук не слишком отличался от Хэмфри Богарта, да и остальные тоже. Мэрилин так и не была принята в актерское сообщество Голливуда, осталась чужой, чуть в стороне, хотя у меня со многими были и есть прекрасные отношения. Прежде всего с теми, кто не смотрел свысока.
За тот год я снялась в трех весьма успешных фильмах, стала популярной, мои ладони отпечатались на цементе Голливудского бульвара…
А еще у меня исчезла последняя связь с прошлым – умерла Грейс Годдард. Она давно и сильно пила, а умерла от передозировки снотворного. Больше в детстве и юности меня не держало ничто и никто. Тети Энн не было давно, Джимми Догерти, думаю, не вспоминал свою женушку, даже за кружкой пива в баре не испытывал желания похвастать женитьбой на красотке с календарей. Боллендеров навещать я просто не могла, они воспитывали маленькую Норму Джин совсем не так, внушая строгие требования морали. Оставалась еще Глэдис в частной клинике, но связи с ней я не чувствовала никогда: ни в детстве, ни сейчас. Эта женщина меня просто родила, а потом запретила называть себя мамой и не позволяла делать это кому-то другому. Я не считала себя обязанной ей чем-то морально, а материально помогала всегда.

 

Вот буду спать и есть… и превращусь из такой в такую!

 

Прошлого больше не было, оставалось разве что придуманное. Когда Бену Хехту поручили написать мою биографию, он потребовал:
– Валяй что-нибудь позанимательнее.
Мне очень захотелось его ударить, но я сдержалась и, привычно улыбнувшись, принялась занимательно рассказывать о своем сиротстве и ненужности. Очень развлекательно, не так ли?

 

Главной отдушиной для меня оставались занятия по актерскому мастерству.
Еще когда я только начинала сниматься, Джек Паланс уговорил Мишу Чехова принять меня в свою учебную группу, но оказалось, что я слишком мало умею и не справлюсь со столь серьезными занятиями. Миша Чехов пошел навстречу, согласившись давать уроки в частном порядке. Я уже говорила Вам, что о Чехове мне много рассказывала Наташа Лайтесс, но ей почему-то в голову не пришло направить меня к Мише учиться. Подозреваю, что Наташа считала себя способной научить не хуже.
Я бесконечно благодарна судьбе за встречу с этим человеком. Более талантливого актера не встречала. Миша, по-моему, способен сыграть все: от Гамлета до табурета, от Лира до рыночного зазывалы. Но еще лучше он учил. Боже, какое это блаженство просто вести беседы с Чеховым!.. Когда он рассказывал о театре, о ролях, об актерском мастерстве, просто об искусстве или о жизни, я раскрывала рот и забывала его закрыть.
Он не учил меня, как Наташа, жестикулировать, старательно артикулировать, произнося слова, выражать эмоции движением глаз или мышцами лица. Чехов учил проникать в суть роли, вживаться в нее, считая, что тогда придет и нужный жест, и выражение глаз.
Мы читали очень серьезные пьесы, разбирали рисунок ролей, их значимость и то, как можно сыграть ту или иную роль или сцену. Глядя на него, я понимала, что настоящее искусство актера божественно, одну и ту же фразу можно обыграть десятком способов, одной и той же сцене придать разное звучание в зависимости от видения актера или режиссера. Каждое слово, каждая мелочь приобретала глубокий смысл.
– Выбирайте во фразе главное слово, то, которое определяет ее смысл, и именно его произносите с нажимом, чуть громче, чем остальные, чуть более акцентированно. Так и в рисунке роли. Определите основополагающую черту характера, сделайте акцент на ней, тогда будут понятны все остальные оттенки.
Чехов говорил, что в сцене нужно определить акцент, тогда она перестанет быть набором фраз, приобретет осмысленность. Конечно, при условии, что в ней этот смысл есть изначально.
Мы репетировали, проходя отдельные сцены отдельных ролей, и первой пьесой был «Король Лир». Я хорошо помню свое потрясение, когда Миша, не гримируясь, не переодеваясь, даже не вставая со стула, вдруг превратился в короля Лира! Тогда я воочию увидела, что значит вживаться в роль, что значит играть по-настоящему. Сам он говорил, что это характерно для Московского театра. Тогда о Москве и России рассказывали такие ужасы, что я не рисковала даже мечтать о том, чтобы когда-то побывать в этом театре.
Чехов спорил с системой Станиславского, хотя у него же учился. От Наташи я уже знала об этой системе и считала ее совершенно правильной, но Миша говорил, что актер должен не вытаскивать из себя личные чувства, демонстрируя их в роли, а, напротив, перевоплощаться и жить чувствами самого образа, тогда станет возможно талантливо играть любые роли, а не только близкие собственному характеру актера.
Я пыталась размышлять и не могла понять, кто же прав, но, глядя, как играет Чехов, понимала, что он. Миша в любой роли был так органичен, что казалось, это он рожден Гамлетом или Лиром, пылким Ромео или простым рабочим парнем с мозолистыми руками.
Но главное – Чехов вселил в меня уверенность в собственных силах. Он говорил, что я прекрасный пластический материал, очень восприимчива и могу научиться многому, но театр не для меня, нужно сниматься в кино, вот только не играть что попало. Когда я приносила сценарии со своими ролями, Чехов впадал в ярость:
– Да что же они на студии делают?! Они что, не понимают, что Вы можете играть серьезные роли?!
Конечно, я создавала Чехову немало проблем своей несобранностью и опозданиями. У него не было возможности и желания ждать меня, если я задерживалась, а мне никак не удавалось рассчитать время, чтобы все успеть, как это умудрялись делать другие. Я извинялась, просила прощения, чего никогда не делала перед участниками съемок в Голливуде, потому что вовсе не хотела ничего доказывать Мише Чехову или наказывать его, я хотела у него только учиться. И он прощал меня, учил актерскому мастерству и жизни.
Когда Миша Чехов в 1955 году умер, для меня это стало настоящим ударом. Потерять такого друга и наставника значило куда больше, чем потерять просто учителя актерского мастерства. Он был мне вторым отцом, при том что первого я не знала.
В немалой степени под влиянием Миши Чехова я стала требовать от студии хотя бы показывать сценарии. Конечно, по контракту я не имела права выбирать, но это вовсе не значило, что меня можно заставлять играть только белобрысых дур! В конце концов неужели Занук действительно не понимал, что, предлагая мне однотипные, плохо написанные роли в пустых фильмах, попросту теряет деньги? Кажется, так.
Я не желала быть простым товаром на время, товаром, который зрителям быстро надоест, я способна на большее! Но Занук не желал со мной ни встречаться, ни даже разговаривать по телефону. Наоборот, меня отправили сниматься в новом фильме – «Река, с которой не возвращаются».
Глупый, довольно пустой фильм, но расскажу…

 

«Тонни сказал, что священник разрешил работать с такой женщиной, но запретил разговаривать со мной вне площадки, поэтому мать сразу же уводит его».

 

Эту свою записку я нашла вместе с фотографиями со съемок фильма «Река, с которой не возвращаются». По сути, фильм чем-то похож на «Ниагару», те же двое мужчин – один подлец, другой герой, хотя и с проблемами в прошлом, и моя героиня между ними. Горы, река, водопады, водовороты, природная красота и человеческие подлость и мужество на их фоне. Роль ничего собой не представляла – певичка салуна, снова блондинка, только длинноволосая, потому что времена золотой лихорадки. Та же секретарша или женщина в поисках миллионера, только сто лет назад. Песни хороши, окрестности красивы…
Десятилетний Тонни Реттинг, игравший моего приемного сына, был вынужден советоваться со священником, чтобы выйти на одну площадку с Мэрилин Монро! С первого же дня его мать, миссис Реттинг, стоило прозвучать фразе: «Стоп! Снято!» – торопилась увести своего ребенка подальше. Я думала, просто боится шума и света софитов, оказалось – меня!
Этот фильм был полон неприязни с самого начала и до конца. Все, конечно, исходило от Преминджера, тон задавал режиссер.

 

Я не ожидала, что могут возникнуть какие-то сложности, ведь по сюжету играла певичку кабаре, никому своей ролью не мешала и от кормушки не отталкивала. Следовало показать стройную ножку в разрезе платья – показывала, нужно демонстрировать страсть – демонстрировала. Конечно, осточертело быть светловолосой приманкой, которой привлекают зрителей к экранам, но выбора мне «Фокс» просто не оставил. Снова блондинка, снова красотка, снова вожделенная.
Сюжет незамысловат и накручен одновременно. Во времена «золотой лихорадки» в городок золотоискателей возвращается отсидевший в тюрьме за убийство человека (выстрелом в спину, кстати) вдовец Мэтт, которого играл Роберт Митчем. Некоторое время, пока он сидел, сынишку Марка опекала моя героиня Кэй, певичка местного салуна.
Забрав сына, Мэтт уезжает на свой участок, чтобы основать там ранчо, а не копать окрестности в поисках золота. Немного погодя из городка отправляются и Кэй с мужем – Харри, авантюристом и заядлым картежником, чтобы посмотреть и застолбить богатый золотом участок, только за неимением лошади сплавляясь по бурной реке на плоту. Харри участок выиграл в карты, но, скорее всего, получил обманом, потому очень торопится, пока прежний владелец не опомнился.

 

С «такой» женщиной Тонни запрещали общаться

 

Управлять плотом оба не умеют, и только случай в виде подвернувшегося на берегу Мэтта спасает им жизни. Трагедия едва не случилась прямо подле дома, где живут Мэтт с сыном Марком. Как водится, Мэтт хоть и сидел за убийство, но благородный человек, Харри мерзавец, пусть и симпатичный. Вместо благодарности он избивает Мэтта, отбирает единственную лошадь и, бросив жену, уезжает в город, обещая вернуться, но, конечно, не собираясь этого делать. Ему наплевать даже на оставленную у Мэтта Кэй и то, что индейцы уже запалили костер войны. Америка прошлого века без индейцев не Америка, нашлись они и в фильме. Мэтту, Кэй и Марку приходится спасаться от индейцев на том самом плоту, только Мэтт управляет им столь мастерски, что даже индейцы не успевают догнать.
В городе, куда они все же добираются по реке, Мэтт намерен разыскать Харри и получить с того сполна и за разбой, и за обиду. Стычка заканчивается трагедией. Кэй уговаривает Мэтта идти к мужу без оружия, что позволяет Харри попросту взять того на мушку. Понятно, что спасения нет, но в этот миг раздается выстрел от повозки – Марк спас своего отца, убив Харри в спину.
Больше у Кэй никого нет – ее мужа убил ребенок, о котором она столько лет заботилась, Марк никогда не простит мгновений, которые он по ее вине стоял под дулом ружья Харри. Надо как-то жить, и Кэй возвращается в салун. Однако пропасть красотке Кэй не дает Марк, он уже влюблен, а потому просто уносит красотку из салуна в повозку на руках, а та увозит всех троих в новую жизнь.
Расчет был на роскошные панорамные съемки в Канаде и на стати певички-блондинки. Нечто очень похожее снималось совсем недавно и называлось «Ниагара». Тоже двое мужчин и между ними женщина, тоже подлость одного и благородство другого, тоже почти предательство с ее стороны и раскаяние. То, что в «Ниагаре» героиня гибнет, а в «Реке…» даже находит новую семью, не слишком отличало фильмы друг от друга.
Возможно, поэтому фильм отказался снимать Генри Хэтауэй – режиссер «Ниагары». Да и студия не слишком старалась заполучить его в режиссеры. Съемки доверили Отто Преминджеру. Продюсер Стенли Рубин просто не захотел снова спорить с Хэтауэйем.

 

Казалось бы, проблем вообще не должно быть, но они посыпались, как горох из разорванного пакета.
Мэтта играл Роберт Митчем, когда-то работавший вместе с Джимом Догерти на авиазаводе «Локхид». Преминджер считал, что такое пусть и заочное, но все же знакомство должно помочь мне раскрепоститься и чувствовать себя «как дома». Глупости, играть даже с бывшим приятелем бывшего мужа куда тяжелее, чем с кем-то, не имеющим к тебе никакого отношения. Тогда я думала, что никогда бы не вышла замуж за актера, видеть, как он целуется с другой, еще полбеды, но целоваться самой, краем глаза замечая, что муж наблюдает… Нет, только человек, далекий от съемочной площадки!
Прошло время, и я сделала эту ошибку… пусть не актер, но сценарист, это тоже недалеко.
Преминджер с первого дня словно нарочно старался создать условия, из-за которых я сама сбежала бы со съемок.
Вы ничего не говорили о себе, кто Вы, чем занимаетесь? Но то, что Вы далеки от мира кино, я все равно поняла. Это неважно, даже не слишком важно, слушаете ли Вы записи, которые я Вам даю. Все правильно, Док, так даже легче – я говорю для себя. Но кое-что объясню и Вам.
Помните, я говорила о путешествии Кэй и Харри, а потом Мэтта и Кэй на плоту? Натурные съемки были организованы не зря, мы действительно снимали на реке. Это делается часто, потому что большой водоворот и тем более порог не организуешь в бассейне студии. Но подобные сцены обычно снимают в самом конце и, конечно, с дублерами, чтобы не рисковать здоровьем и даже жизнью исполнителей.
Мы с этих кадров начали и работали без дублеров! Я понимала, что в случае чего нас постараются вытащить, но сплавляться по бурной реке безо всякой подготовки было страшно. Роберт Митчем и тот поеживался:
– Преминджер явно хочет нас угробить…
Не нас, а меня! Было ощущение, что он мстит за необходимость снимать этот фильм. Когда я подвернула ногу и несколько дней не могла сниматься, Преминджер даже радовался. Думаю, он обрадовался бы еще сильнее, если бы я эту ногу попросту сломала и пришлось взять другую актрису.
Я «непрофессионал». Так научите играть, хотя бы объясните, что именно я должна изображать! На мой вопрос о том, что именно мне предстоит играть в следующей сцене, Преминджер фыркнул, точно рассерженный кот:
– Что вообще можно играть в роли певички?! Старайтесь не высовываться из-за Роберта.
Почти презрение, полное неприятие меня как актрисы. Я и без режиссера не была слишком уверена в своих силах, а после такого замечания и вовсе почти расклеилась. Хорошо, что меня на съемках опекала Наташа Лайтесс. Именно к ней я бросалась с каждым вопросом, ее, а не Преминджера спрашивала, верно ли сыграла эпизод.
Конечно, Преминджер бесился, только что не топал ногами.
Никто не похвалил меня за смелость при съемках трудных сцен на взбесившейся реке, никто не поддержал, когда болела нога, никто не помогал, если я вдруг забывала реплику. Напротив, кажется, все только и ждали, что я ошибусь, что-то перепутаю, сделаю плохо. Как же, красотка, Блондинка, глупая, как младенец, ни на что не способная!.. Только Наташа Лайтесс пыталась со мной что-то репетировать, хоть как-то проходить текст.
Преминджер не раз повторял, что меня избаловали вниманием, что я не способна дать то, чего ждут. Жестоко, потому что если я и была избалована вниманием, то вовсе не тем, какого ждала. Это было какое-то… злое внимание, ожидание промаха, неудачи, провала. Вместо помощи от режиссера я слышала только критику, конечно, на съемках помогал Митчем, но как-то снисходительно, отчего хотелось не прятаться за него, а, наоборот, блестяще сыграть свою роль, а это не получалось.
Я не такая дура, чтобы не понимать, что играю много хуже своих партнеров, не лучше Тонни. Очень хотелось стать настоящей серьезной актрисой и доказать всем, что я могу играть и драматические роли. Однако следует признать, что лучше всего получились сцены в салуне, где я пою, пусть и тихим голоском, и демонстрирую свою фигуру перед ковбоями. Неужели это и есть мое амплуа – певичка салуна?!
Тогда я твердо верила, что это не так, что надо просто научиться, во всем следовать наставлениям Наташи Лайтесс, стараться, и все получится. Говорил же Михаил Чехов, что я способная…
С Наташей у Преминджера почти сразу начались скандалы. Я знаю, что ее звали черной вороной и терпеть не могли присутствия на площадке. Но когда она умудрилась посоветовать заниматься постановкой голоса и движения еще и Тонни, Преминджер взъярился окончательно и потребовал, чтобы и духа ее не было рядом во время съемок! А уж к мальчику чтобы Наташа не приближалась и близко!
Тогда возмутилась я, потому что Лайтесс была единственной, кто давал мне хоть какие-то советы, как-то меня поддерживал. Я потребовала присутствия Наташи рядом со мной. Удалось добиться своего, зато все решили, что я капризная голливудская дура.
Знаете, нутром я понимала, что Наташа советует что-то не то, но не понимала, почему ее советы, верные в репетиционном зале, не срабатывают на съемочной площадке. Сейчас знаю, что она сценический репетитор, ее советы годятся для театральной сцены, там свои законы. В театре нет крупных планов или, наоборот, слишком общих.
Там роль создается по ходу действия и столько же живет, чтобы умереть, когда опустится занавес, и родиться в следующем спектакле снова. Но она не состоит из кусков, напротив, развивается по ходу спектакля.
В кино иначе, сцены снимаются отдельно не в той последовательности, в которой потом будут смонтированы, любой характер – это лоскутное одеяло, и нужно быть умелым мастером, чтобы не сфальшивить в каждом лоскуте, а еще чтобы все они оказались впору общему замыслу.
Я понятно объясняю?
В кино актеры до самого конца не знают, что же получится в результате. И когда почти финальные сцены снимаются прежде начальных, трудно переключаться с одной на другую. Мне было очень тяжело, но не только из-за этого.
Наташа учила меня четко произносить текст, активно артикулируя каждый слог, для театра это идеально, тем более у меня тихий голос. Как ты артикулируешь на сцене, видят только партнеры и в лучшем случае первый ряд партера, второй уже вряд ли. А вот когда съемка крупным планом, то все движения губ превращаются в нечто невообразимое.
Преминджер был вынужден практически отказаться от крупных планов со мной, ругаясь на чем свет стоит. Тогда я не понимала почему, считая, что он просто придирается и страстно желает сжить со света. Может, я напоминала ему первую жену – Марион Милл, с которой он с шумом развелся? Говорят, она была капризной голливудской красоткой, употребляла наркотики, но после развода уехала куда-то в Африку и теперь работает там в госпитале, помогая больным. Я бы так не смогла… Мне больных жалко, но посвятить всю жизнь работе в госпитале невозможно.
Но дело оказалось не в моей похожести, а в том, что я старательно артикулировала, что производило отвратительное впечатление, к тому же то и дело косила глазами на стоявшую в стороне Наташу, ища у нее поддержку. С Наташей у режиссера шла не просто война, а смертельная битва. Я понимала, что если позволю удалить Наташу со съемок, то проиграю все, и отстояла ее. Что ж, если студия не считается со мной, то пусть терпит мои выходки!
Если честно, то я устала, но не столько от трудных съемок, сколько от атмосферы на площадке, ведь Преминджер не рисковал повышать тон на Митчема, потому что прекрасно понимал, что получит отпор. А на меня повышал, и еще как! Не в силах наорать в ответ, я мстила по-своему. Но даже когда подвернула ногу на скользких камнях и оказалась вынуждена некоторое время ходить на костылях, режиссер и многие члены съемочной группы считали, что это очередной каприз.
В Канаду приехал Ди Маджио, притащив с собой приятелей и немыслимое количество рыболовных снастей, потому что ему сказали, что там хорошо ловится рыба. Я обрадовалась, надеясь, что уж в присутствии такого защитника никто не посмеет повышать на меня голос и даже вообще косо смотреть. Ошиблась, Джо интересовала рыба, но никак не съемки, ему наплевать, какие замечания делает мне Преминджер и есть ли у меня условия для гримирования. К моменту приезда Ди Маджио самые сложные сцены уже были сняты, и он мало верил моим рассказам о плоте посреди стремнины и окатывающей с головой волне во время прохождения порогов.
Но всему приходит конец, в мучениях физических и моральных фильм был снят, миссис Реттинг удалось сохранить Тонни неиспорченным из-за невольного общения со мной. Фильм прошел незамеченным, да он того и не стоил. Как и «Ниагаре», в «Реке…» «Оскара» можно было давать только природе, но никак не сценарию и всем исполнителям.

 

А теперь я расскажу, как все же поссорилась с Зануком и плюнула на студию!
Вернувшись с тяжелейших съемок «Реки…», я обнаружила, что меня ждет очередной сценарий с идиоткой-блондинкой – «Розовое трико». Снова поющая дура, с демонстрацией своих статей и умения очаровывать мужчин. Док, это нечестно, они давали роли, в которых я обязана выглядеть глупой и распущенной, а потом приписывали черты героини мне самой! Можно было хоть на каждом перекрестке Лос-Анджелеса кричать о своей любви к книгам Достоевского, к шекспировским пьесам, к героиням Ибсена или о занятиях у Миши Чехова, Голливуд все равно считал меня дурой-блондинкой, не желая признавать никаких иных достоинств, кроме тех, что выпирали из декольте или выпячивались сзади.
Да, я женщина, и это мне нравится, но разве у женщины, кроме красивой фигуры, не может быть ничего другого? Разве высокая грудь или осветленные волосы сами по себе означают глупость? Меня всегда обвиняли в слишком узких и откровенных нарядах, в том, что платья, в которых я прихожу на приемы в студии, участвую в рекламных мероприятиях или играю роли, слишком коротки, слишком открыты, слишком облегают… Но ведь обычно я не ношу такие наряды, мои собственные платья куда скромнее, особенно в то время, когда я встречалась и была замужем за Ди Маджио, Джо вообще не переносил откровенных декольте. А все, что на мне надето, согласно роли или по необходимости, придумано не мной, а костюмерами студии! Понимаете, мне сначала создают нечто вульгарное, а потом на это же показывают пальцами.
Мне осточертело быть очередной блондинистой приманкой для зрителей, даже моей Блондинке, похоже, надоело, хотя Занук утверждал, что сценарий написан по заказу для Мэрилин Монро. Крашеная певичка, пусть и в паре с замечательным и любимым мной Фрэнком Синатрой? Правда, я снова получала по семьсот пятьдесят долларов в неделю, а Фрэнки по пять тысяч, но главным было не это. Я больше не желала получать роли словно под копирку, да еще и не имея права читать сценарий перед утверждением на роль. Принося студии денег куда больше других актрис, я желала иметь хотя бы часть их прав.
– Нет!
На помощь пришел Ди Маджио:
– Мэрилин, если уж ты все равно пока не снимаешься, может, мы поженимся?
Я не была уверена, что это хорошая идея, помня скучные вечера перед телевизором, а еще что у Джо довольно крепкие руки и он любит их распускать в гневе. Да, Док, признаюсь, синяки по вине Ди Маджио у меня были, ему, как и Джиму Догерти, не нужна жена, на которую пялятся другие. Только Джим предпочел смыться на корабль, а Джо учил меня жить по-своему, приучал к порядку, как он говорил.
Но мне так надоело идти на поводу у студии, что я предпочла Ди Маджио.
Сенсация получилась настоящая: Блондинка взбунтовалась! Репортеры были счастливы разраставшимся скандалом.
– Чего Вы хотите?
– Справедливости. Я хочу играть в фильмах с хорошими сценариями, где есть что играть. И условия контракта тоже не мешало бы изменить, хотя это не главное. Я не буду сниматься по приказу, не прочитав сценария.
Занук ответил, что это противоречит подписанному со мной семилетнему контракту, а потому студия его расторгает.
Интересно, чего они ожидали, что я расплачусь и прибегу просить прощения? В тот момент раздвоения личности на Мэрилин и Норму Джин у меня не было, мы единодушно согласились на расторжение контракта и предложение Ди Маджио стать его женой.
4 января 1954 года меня в очередной раз выгнали со студии, а через десять дней мы с Джо поженились. Мне было наплевать на контракт и студию, у меня был Джо, который вполне мог содержать хотя бы какое-то время, и то, что заработная плата перестала поступать на мой счет, не испугало ни в какой степени.
Не знаю, что подумали на студии, но в день свадьбы (видно, в качестве подарка) «Фокс» объявила, что возобновила контракт и ждет меня на работу через неделю. Попробовали бы не возобновить. Америка млела от того, что самая знаменитая Блондинка сказала «да» самому знаменитому Спортсмену и Настоящему мужчине! Я официально стала миссис Ди Маджио.
Америка ревела от восторга, газеты наперебой вспоминали, как Джо примчался к моей постели ухаживать после операции аппендицита, как потом приехал в Канаду, чтобы помочь в трудных съемках «Реки…». Ходили даже слухи, что и он снимался со своей героической невестой. Подозреваю, что треть сборов никчемному фильму обеспечило именно желание зрителей увидеть на экране рядом с Блондинкой Героя Америки.
Не знаю, был ли у Занука повторный разлив желчи, но головная боль терзала наверняка. Увольнения самой знаменитой новобрачной Америки ему никто бы не простил. Студия немедленно предложила возобновление контракта на моих условиях.
Но мне наплевать! Я не желала идти на поводу у студии даже на своих собственных условиях и вместо выхода на работу отправилась вместе с мужем в Японию! Просто Джо пригласили по его бейсбольным делам на выставку для пропаганды бейсбола в Азии. Что могло быть для организаторов лучше, чем присутствие там еще и Мэрилин Монро?!
Джо тоже радовался возможности показать, насколько он популярен во всем мире. Ди Маджио ничего не говорил специально, но то и дело проскакивало, что я увижу толпы его поклонников…
Толпы мы увидели уже на летном поле аэропорта Токио. Только моих поклонников! Больше шести тысяч фанатов, прорвав хлипкое оцепление (видно, в Японии не знали о всеобщей любви к Блондинке), высыпали на поле, и пришлось больше часа сидеть в самолете, пока полосу расчистили, чтобы можно было подрулить.
Я очень хотела увидеть Японию, но я ее не увидела. Газеты раструбили о Блондинке, и собирающиеся толпы не позволяли не только пройти по интересным местам или сходить в обычный японский ресторан на обычной улице, но и просто передвигаться по городу. У меня осталось впечатление рева восторженной толпы, сотен протянутых за автографом рук и недовольного рыка Джо, вынужденного сидеть взаперти.
Ди Маджио немного отдохнул от меня, пока я посещала Корею.
Еще когда мы летели в Токио, в самолете ко мне подошел генерал Кристенберри (Видите, а говорят, что у меня плохая память! Я просто помню то, что хочу помнить) и пригласил выступить перед американскими солдатами, воюющими в Корее.
Вообще-то получилось несколько нелепо, он представился и просто пригласил выступить в Корее. Джо решил, что зовут его, сокрушенно покачал головой:
– Не знаю, смогу ли выкроить время на такую поездку.
– Я приглашаю не Вас, а Вашу жену.
Мне удалось не хихикнуть, хотя и без того довольно вытянутое лицо Ди Маджио стало совсем длинным. Но он справился, хмыкнул:
– Моя жена может делать все, что пожелает.
Сидеть взаперти в гостинице Токио или скучать на матчах, где я ничего не понимала, слушать разговоры об играх, которые никогда не видела, и мучиться оттого, что моего мужа просто отодвигают в сторону, чтобы взять автограф у меня, не слишком здорово. Я полетела в Корею.
О… эта поездка осталась в памяти надолго, думаю, не только у меня! Мы посещали госпитали и тыловые части, а потом решили, что можно на вертолете слетать на фронт.
Прибытие Блондинки, фотографии которой в самых разных видах, вплоть до обнаженки, были у каждого из солдат, означало полную дезорганизацию. Но офицеры справились, и это был один из немногих случаев, когда мне не удалось опоздать с выходом на сцену.
Знаете, в феврале в Корее не слишком тепло, за сценой я стояла в рубашке и джинсах, кутаясь в шерстяное одеяло, зрители сидели в теплой форме, но к микрофону пришлось выйти в открытом платье на тонюсеньких бретельках. Нет, я не хвастаюсь и не изображаю из себя героиню, но представьте: шел снег, дул ледяной ветер, а на сцене Блондинка в шелковом, совершенно открытом платье распевала одну за другой песни о любви и бриллиантах. Петь пришлось долго, солдатам было наплевать, что я замерзла, что вот-вот сорву голос, ревущая от восторга толпа даже мало напоминала военных.
Еще когда мы подлетали к расположению войск, я попросила снизиться насколько возможно и открыть люк. Ко всеобщему изумлению, улеглась на пол, потребовала, чтобы меня крепко держали за ноги (потом действительно пришлось замазывать синяки от пальцев с перепугу слишком сильно вцепившегося в лодыжку парня), и принялась размахивать руками и посылать воздушные поцелуи. Внизу творилось нечто невообразимое! Мы долго не могли приземлиться, крики «Мэрилин!» заглушили даже шум вертолетных винтов.
Со сцены я ушла, только когда почти сорвала голос, а слушатели также сорвали свои от криков восторга. Это не потому, что я такая замечательная певица, просто истосковавшиеся по женщинам и оторванные от родины солдаты острее чувствуют женскую красоту. Блондинка была на высоте! Норме Джин пришлось признать, что она права, ведь ради одного вот такого выступления и выказанной радости стоило сниматься в глупых фильмах и крутить задницей, проходя вдоль Ниагарского водопада.
В мою честь был дан роскошнейший банкет, на котором я уже куталась в теплую одежду, потому что простыла, причем не просто простыла, а заработала пневмонию и по возвращении в Токио слегла с высокой температурой.
– Джо, ты не представляешь рев десятка тысяч солдатских глоток! – Я захлебывалась от восторга, рассказывая мужу о поездке.
Он криво усмехнулся:
– Мэрилин, меня приветствовали стадионы по пятьдесят тысяч…
Начались проблемы с мужем, становившиеся с каждым днем все серьезнее. Нет, не потому, что он завидовал моей популярности, Ди Маджио действительно хватало своей собственной, она Джо была просто не нужна. Ди Маджио не понимал, как можно восторгаться ревом толпы или невозможностью нормально ходить по улицам.
– Зачем тебе это?
А я не знала, как объяснить, что вот такой прием для меня – свидетельство, что вопреки негативному отношению на студии, вопреки презрению Голливуда я стала популярной и любимой зрителями, что такие приемы заставят Занука сдаться и принять мои условия, а значит, я смогу играть хорошие роли в хороших фильмах.
Знаете, однажды, выслушав мои рассуждения по такому поводу, Джо с сомнением покачал головой:
– Ты ошибаешься, такие встречи окончательно докажут всем, что ты Блондинка, и ты уже никогда не сможешь играть серьезные роли в серьезных фильмах, но не из-за студии, а потому что зрители просто не захотят видеть тебя иной.
Док, Джо не мастер произносить длинные и умные речи, он выражается коротко и просто, конечно, он сказал не так или не совсем так, но смысл был таков.
Сейчас, по прошествии нескольких лет, я поражаюсь его мудрости, тому, что Ди Маджио, не слишком любя кино и вовсе не уважая ни киношников, ни зрителей, готовых вопить при виде Блондинки (хотя сам любил мое тело), очень точно понял суть проблемы, которая поломала всю мою последующую жизнь и карьеру. Зрители действительно не пожелали видеть меня иначе как Блондинкой независимо от поведения студии.
Ошеломленная, я простила Ди Маджио и заработанные синяки, которые пришлось без конца замазывать, и даже сломанный большой палец правой руки. Горячий итальянец не вынес картинки своей полуголой жены, пожираемой взглядами тысяч солдат. Журналисты сделали вид, что поверили в мое неудачное падение из-за попавшего под ноги уголка ковра.

 

Ухаживая за своей больной женушкой, Ди Маджио снова выглядел Героем. Мужская половина Америки лежала у моих ног, женская – у его.
Но дома все оказалось не так просто, Джо поставил меня перед выбором: или кино, или он! Я покорно переехала к мужу в Сан-Франциско, приходила в себя после болезни, много читала и маялась от безделья. Отдых – это хорошо, но когда мужа почти каждый вечер нет дома (он считал, что мужчине положено по вечерам общаться с друзьями в баре и только ночами с женой в постели), а если он есть, то сидит перед телевизором, переживая из-за забитого или пропущенного мяча, знакомых мало, выходить из дома невозможно, даже долгожданный отдых быстро осточертеет.
Мы стали все чаще ссориться. Началось как-то незаметно, на вопрос «А как же я?» Джо лишь пожимал плечами:
– У тебя же вон сколько книг, ты у нас умная…
Конечно, на студии не могли не отреагировать на мое выступление в Корее, хотя бы потому, что «Фокс» и Голливуд вообще зрители завалили мешками писем с требованием «почаще снимать красотку Мэрилин, потому что она нам нравится». Думаю, студия пожалела, что не воспользовалась моим пребыванием в Японии и Корее для рекламной кампании фильмов. Я испытывала ехидную радость при мысли, сколько Занук упустил из-за своего глупого упрямства.
Но даже Зануку пришлось пойти на попятный и предложить мне новые условия контракта. То-то же, мы с Блондинкой еще вам покажем!
Следующая роль была не просто проходной, а все такой же бессмысленной и блондинистой, музыкальные номера бездарны, наряды и макияж вопиюще вульгарны. Роль Вики в фильме «Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес» введена нарочно для меня как уступка зрителям, но лучше бы не вводилась! Понимая, что фильм с Дональдом О’Коннором будет провальным, студия выставила меня вроде зазывалы у ворот. Снова приманка, снова полуголая и глупая…
Но за фильм обещали отдельной выплатой сто тысяч долларов, к тому же брали на работу Наташу (с разрешением находиться на площадке независимо от желания или нежелания режиссера), а также моего учителя пения Хэла Шафера и хореографа Джека Кола. Ни Блондинка, ни О’Коннор, ни Наташа, Шафер или Кол не смогли спасти фильм, он получился пошлым, безвкусным и ужасающе пустым, но денег студии принес много.
Однако теперь я могла ставить свои условия и потребовала роль в «Зуде седьмого года» – экранизации очень успешного бродвейского боевика, который должен снимать Билли Уайлдер.

 

Домашние ссоры набирали обороты, я не могла думать ни о чем другом, как только о разладе с Ди Маджио и о том, что снова играю в бездарном фильме бездарную роль. Нервы ни к черту, в лицо Джо лучше не смотреть, он не мог простить мне возврата к работе, да еще и такой! Я почти не рассказывала ему о фильме, понимая, что будет, когда Ди Маджио увидит мои костюмы и услышит текст, тут сломанным пальцем не отделаешься. Знаете, Док, а ведь тогда у меня даже была тайная мысль, что, серьезно сломав мне, например, нос или челюсть, то есть попросту испортив внешность Блондинки, Джо даже окажет услугу. Может, хоть тогда меня перестанут назначать на роли красивых дурочек?
Однажды, стоя перед зеркалом, задала своему отражению вопрос:
– Ну и чего ты добилась? Рева толпы, которой все равно, есть ли под твоими волосами мозги, читала ли ты что-то серьезнее журналов с картинками, училась ли актерскому мастерству, которой достаточно, что грудь высока, бедра умеют вилять, а ножки стройные? Презрения коллег и откровенной неприязни мужа?
И мне показалось, что Блондинка с усмешкой поинтересовалась в ответ:
– А чего добилась ты?
Она права, Норма Джин не имела и этого.
Я была несчастна, никакой успех Мэрилин Монро или кассовые сборы глупых фильмов не добавляли мне уверенности или удовлетворения, а откровенная неприязнь Ди Маджио лишала последних сил и надежд. Мне нигде не было места: ни на студии, ни в актерском сообществе, ни даже дома. Я никому не нужна, зрители обожали Блондинку с ее ужимками, студии достаточно кассовых сборов, а Джо терпеть не мог ни то ни другое.
Еще хуже стало, когда мы перебрались в Беверли-Хиллз, чтобы я могла сниматься. Я с ужасом ждала гнева Джо и жаловалась на жизнь всем подряд – Наташе, Бобу Слетцеру, своему агенту Чарльзу Фельдману и даже новому знакомому – фотографу «Лука» Милтону Грину. Наташа, ненавидевшая Ди Маджио (взаимно!), жалела меня, но между нами с наставницей уже пробежал холодок, Слетцер жалел по-своему, норовя по старой памяти приложиться к телу, а Фельдман старался развлечь, но никто не мог просто помочь. Никто, потому что для этого нужно было бы уничтожить Блондинку и начать все сначала, а это невозможно. То есть уничтожить или отказаться от нее я могла, но это означало бы снова безвестность и отсутствие работы. Джо легко мог содержать меня, но становиться вечной Пенелопой, ожидающей по вечерам мужа из бара или взирающей на него, сидящего с пивом перед телевизором, я не хотела.
Из двух зол нужно выбрать одно. Беда в том, что оба вели к гибели, только разными путями. Док, нас во мне двое, но гибель одной непременно приведет к гибели второй. И я должна выбрать, кого уничтожить сначала. Тогда победила Блондинка, Норма Джин была на время придушена, но, как видите, оказалась живучей, дотянув до нынешнего дня.
А помогла мне выбрать одна встреча…

 

Фельдманы жили почти напротив нас и часто устраивали разные вечеринки, на которые приглашали гостей, далеких от мира кино. Все верно, популярность нужна в разных кругах. Я не раз бывала на подобных приемах у Джонни Хайда и Шенка, знала, что на них может быть интересно, но чаще бывает скучно, боялась попросту напиться из-за отвратительного настроения, а потому приходила изредка.
Но в тот раз мы явились даже с Джо Ди Маджио.
Наверное, это должно было произойти. Джо, как всегда, мрачно наблюдал, как на грудь и бедра его жены откровенно пялятся мужчины, а я – как недовольные женщины скрипят прелестными зубками. Блондинка торжествовала, Норма Джин внутри обливалась слезами. Среди гостей оказалась пара, привлекшая мое особое внимание, – молодой сенатор Джон Ф.К. с супругой Джеки. Они тоже были молодоженами, но это не слишком бросалось в глаза.
Знаете, бывают люди, при одном взгляде на которых ты чувствуешь их необычную судьбу и их силу. Вот в Ди Маджио мгновенно чувствуется физическая сила и сила воли, ты понимаешь, что этот довольно простой парень способен выручить команду, даже играя со сломанной рукой и ногой, способен вытерпеть любую боль и пожертвовать собой ради других. В нем есть надежность, упорство и простота.
У Джона К. сразу покоряла совсем другая сила, не физическая и даже не моральная, он был Властелином, глядя на него, я понимала, что у этого человека великое будущее, настолько великое, что даже подумать страшно. Если рядом со мной сидел самый знаменитый Спортсмен Америки, то пялил на меня глаза наверняка самый знаменитый политик. Нет, он не был как-то особенно красив или мужественен, скорее наоборот, совершенно обычный внешне, и все же…
А он именно пялил, забыв о своей Джеки.
Нехорошо, некрасиво, непорядочно, но я делала то же, просто не могла отвести глаз от Джона К. Сейчас я могу сказать, что не ошиблась, он стал тем, кем должен был стать, и я приложила для его популярности немалые усилия. Вы поняли, о ком я? Конечно, поняли.
Но тогда до этого было еще далеко. Ди Маджио долго терпеть не стал, видимо испугавшись, что сенатор сломанным пальцем не обойдется, он просто отправился домой один, не позвав меня с собой. Хотя это тоже хорошо, потому что дома Джо побил бы меня наверняка. И за дело, я понимаю, что не слишком приятно видеть, что твоя жена очарована другим.

 

На следующий день Ди Маджио неожиданно явился на съемки наблюдать за тем, как мы записываем одну из моих весьма фривольных песен. Стоило мне открыть рот и произнести первые слова песни о жарком воздухе Ямайки, как Джо бросился прочь со съемочной площадки и из студии вообще. Мне стоило большого труда взять себя в руки, чтобы не разреветься.
Возвращаться домой я боялась, понимая, что муж в ярости и наверняка побьет посильнее, чем в Токио. К тому же чувствовала себя виноватой из-за Джона К. и из-за новой роли, ради которой бросила спокойную и приятную для Ди Маджио жизнь в Сан-Франциско.
Но сколько ни тяни, а домой ехать пришлось, открывая дверь дрожащими руками, я все придумывала, как оправдываться. Тем, что я снова не читала сценарий и слишком фривольные костюмы и песни не моя идея? Ди Маджио наплевать на все идеи Голливуда, вместе взятые, он давно требовал от меня полного разрыва отношений со студией, а я вместо этого подписала новый семилетний контракт, пусть и на гораздо лучших условиях.
Да, композитор Ирвинг Берлин, ради его очень популярных песен двадцатых годов и ставился фильм, от моего исполнения был в восторге, заявив, что, если бы песню «Получив то, что вы хотели…» вот так спели тогда, она непременно стала бы настоящим хитом. Да, позже песня разошлась на пластинках огромным тиражом и действительно полюбилась, но для моего мужа это ничто. Оправданий с точки зрения Ди Маджио не было и быть не могло, потому что полуголая, виляющая задом жена, к тому же распевающая весьма «содержательные» песни, его не устраивала совершенно. О молодом сенаторе я вообще старалась не вспоминать, тут прямой повод наставить синяков.
Но оправдываться не пришлось, Джо, видно, побоялся прибить меня, а потому поспешно покинул наш не такой уж уютный дом! Ди Маджио уехал в Нью-Йорк, наплевав на все мои страхи и раскаяния. В тот вечер я была даже рада, потому что избежала разбирательств и выяснения отношений, но прорыдала почти до утра, будучи на следующий день практически не в состоянии работать.
Несколько дней на студии шла запись звука и досъемка неудачных кадров (хотя я пересняла бы весь фильм, а еще лучше выбросила его в корзину), работы хватало, и я старалась не думать о Джо, но стоило остаться одной в пустой спальне, снова накатывала обида и раскаяние…
Приходилось принимать все большие дозы снотворного, которым меня свободно снабжал Милтон Грин. Утром просыпалась поздно, с трудом и с больной головой, временами даже плохо соображая, где нахожусь и что делаю. Джо давно говорил, что из-за большого количества барбитуратов я превращаюсь в наркоманку, но что делать, если организм уже привык и маленькие дозы его не брали?
Док, если у Вас есть пациенты, пользующиеся барбитуратами или прочей гадостью, категорически запретите им делать это, сначала все кажется легким и безобидным, но быстро наступает привыкание, и ты уже ничто. Две таблетки вечером, даже в восемь, чтобы заснуть… потом еще две, потому что сделать это не удается… потом еще… и еще… и с рассветом ты проваливаешься в какой-то омут, чтобы с трудом вынырнуть из него к середине дня, совершенно разбитой, мало на что годной. Заторможенность, ухудшение памяти, плаксивость… все, что угодно, только не то, что нужно для работы. Вокруг не просто косятся или ворчат, вокруг уже рычат, тебя начинают ненавидеть, а ты в ответ ненавидишь всех.
Эта воронка затягивает быстро и сильно, самостоятельно из нее не выбраться. Нужно бы не принимать снотворное пару недель даже ценой отсутствия сна вообще, но тогда утром под глазами будут страшные мешки и отовсюду вылезут морщины, которые не замажет ни один грим. Я не пила снотворное, пока была в Японии, но не потому, что там ночь, когда у нас день, а потому, что от меня не требовалось спать или не спать в определенное время. Но наступили рабочие будни, и я снова взялась за лекарства. Может, Ди Маджио прав и для меня лучше вообще не видеть этой чертовой надписи «Голливуд»?

 

Съемки «Бизнеса» закончились, и я сразу же отправилась в Нью-Йорк готовиться к началу съемок «Зуда седьмого года» у Билли Уайлдера.
Сейчас я Вам его нарисую…
Я обожаю Билли и снялась у него не в одном фильме, обожаю его неизменно улыбающееся широкое лицо с чуть съехавшим в сторону носом, немного вздернутый полный подбородок и оттопыренную нижнюю губу. Хотя он объявил меня своим врагом (или себя моим?). А я его все равно люблю!

 

 

Во-от… получилось немного похоже, хотя веселый нрав Билли не передает, поверьте, он вовсе не такой озабоченный. А сам фильм стал для меня настоящей отдушиной, хотя привел к окончательному разрыву с Ди Маджио. Сейчас, через несколько лет, мы снова друзья и даже любовники, наверное, Ди Маджио единственный, кто любит меня по-настоящему. Док, даже не так, он единственный, кому не нужна эта самая Блондинка! Он был бы счастлив, чтобы во мне осталась только Норма Джин, а что, у нее же тоже была неплохая фигура?
Господи, неужели рядом со мной столько лет был человек, который мог освободить меня от этой… Блондинки, поселившейся внутри, и я от него отказалась только потому, что Джо любил смотреть спортивные передачи и не читал Достоевского? Док, какая же я дура! Наплевать на его нежелание интересоваться интеллектуальной литературой, я тоже не сразу стала знатоком Ибсена и Фрейда, Джо мог помочь мне справиться с самой собой, с моим вторым «я», пусть даже ценой потери бешеной популярности. Что дала мне эта популярность, кроме необходимости скрываться под черным париком и постоянно вилять задом? Все равно через несколько лет я попыталась начать все заново, но за это время Блондинка настолько окрепла и приросла ко мне в глазах окружающих, что от нее не избавиться.
Но вместо того чтобы спрятаться от нее за спиной Джо, попросить помочь, я сделала противоположное – избавилась от самого Джо! Рассталась с ним.
Но сначала о фильме.
Знаете, Док, сейчас я скажу страшную вещь, но чем больше я пытаюсь разобраться в себе в последнее время, тем отчетливее понимаю, что это именно так.
Наверное, я не актриса, не драматическая актриса.
Вчера нарочно нашла маленький кинотеатр, в котором показывают фильмы прошлых лет, и посмотрела «Зуд седьмого дня». Там я играю лучше всего, хотя это трудный период развода с Ди Маджио и его дурацкой слежки, над которой потешалась вся Америка, но все равно я была счастлива. Игралось легко, почти весело, не надо было делать никаких усилий.
Но смотрела на экран и понимала, что Девушка сверху, как звали мою героиню (Вы не помните этот фильм? Наверное, нет, он слишком легкомысленный, зато веселый), это и есть Мэрилин Монро. Так, может, Артур Миллер прав, сказав, что за всю жизнь я хорошо сыграла только Блондинку?
Это очень плохо?
Наверное, мои откровения трудно слушать? Я то и дело сбиваюсь, хотя очень стараюсь (скажу откровенно: даже делаю предварительные короткие записи, чтобы быть последовательной и говорить внятно и красиво, но не выдерживаю), перескакиваю с одного на другое… Вот и сейчас начала о фильме и Билли Уайлдере и почти сразу принялась каяться в собственной глупости. Так Вы можете подумать, что Мэрилин Монро настоящая дура. А она и есть дура, только хитрая-хитрая. Это Норма Джин умная, но ее почти не видно…
Ладно, вернемся к фильму.
Что за радость играть безымянную роль? «Девушка сверху»… Глупость? А получилось наоборот. По сценарию у вполне обычного ньюйоркца Ричарда Шермана, рядового редактора рядового журнала, на летний отдых отбыла жена с ребенком, предварительно взяв с него едва ли не клятву «не пить, не курить и не волочиться за каждой юбкой». И надо же такому случиться, что Ричард, став «соломенным вдовцом», в тот же день вынужден дома читать рукопись о сложностях семейной жизни на седьмом году брака (а у него как раз седьмой год!) и познакомиться с соседкой этажом выше, вселившейся в квартиру ненадолго, одинокой, красивой и нестрогого поведения.
Не понятно, чего в фильме больше – реальных событий обыкновенного человека или его фантазий, даже снов. Ничем не примечательный и тихий в обычной жизни, Ричард оказывается мечтателем, а уж когда его мечты подкрепляются парой незначительных событий или неосторожных фраз жены, ему нет удержу.
В фантазиях Ричарда у него бурный роман с Девушкой сверху, в то время как собственная жена изменяет с их знакомым Томом, случайно оказавшимся попутчиком в поезде. Девушка сверху – это девушка его мечты, непременно красивая и, конечно, блондинка. Но это единственный случай, когда я вовсе не была против Блондинки, потому что роль скорее гротескная, высмеивающая, но очень мягко высмеивающая пристрастие мужчин к этому образу.
Реальная блондинка, живущая этажом выше, то и дело вступает в противоречие с идеальной мечтой Шермана, ее не захватывает Второй концерт Рахманинова, Девушка сверху также далека от фантазий своего соседа, как он сам от реального мачо, каким воображает себя в мечтах. Но при этом она удивительно человечна и добра. Я сама, слушая этот концерт, просто затерла пластинку, а при первых аккордах начинала просто рыдать. Вот оно настоящее искусство, не имеющее ничего общего с тем, что сплошным валом выплескивается со студий Голливуда на экраны!
Впервые я играла Блондинку, у которой перед глазами не мелькали диадемы и не щелкал счетчик купюр. Да, она вовсе не была образцом добродетели, скорее, из тех, с кем священник действительно мог запретить общаться Тонни Реттингу, но не гонялась за выгодой. Но это как-то не слишком отражалось ни на ее поведении, ни на ее внешности. Кроме того, роль, по сути, оказалась двойной, ведь я играла то фантазию главного героя, то реальную девушку. Фантазию следовало чуть утрировать, как утрированы оказывались все фантазии главного героя, и это тоже было замечательно!
Одна только сцена с игрой концерта Рахманинова на рояле чего стоит.
– Ах, я вся дрожу, у меня мурашки бегут по телу!
Ричард воображает себя исполняющим этот концерт, хотя дураку понятно, что это ему не по силам. Но фантазия верит и показывает пупырышки на коже, она обожает концерт, и ее впечатлило мастерское исполнение соседа.
– Вы играете на рояле?
– Да, занимался этим когда-то… – так, словно исполнение Второго концерта Рахманинова – мелочь, которой занимаются между делом по выходным…
В реальности все иначе, девушку не впечатлил концерт, поставленный на пластинке, а сам герой сумел сыграть на рояле лишь общеизвестную песенку, которую легко подыграла и его новая знакомая. «Ах, у меня даже мурашки по коже» теперь относилось вовсе не к Рахманинову.
И так во всем. Фантазия весьма страстна, реальная девушка, напротив, оставляет нового знакомого спать на неудобном диване в одиночестве, правда утром благодаря за доброту и сдержанность. Фантазер мысленно бьет морду сопернику, якобы соблазнившему его жену (тоже в фантазии), и в реальности отправляется на две недели за своей семьей.
Комедия нелепых положений, где вымысел очень тонко переплетается и контрастирует с действительностью. Все очень тонко (это же Уайлдер!), умно и точно. На экранную девушку легко накладывалась моя собственная судьба и мои перипетии, о которых знала вся Америка. Казалось, это Мэрилин, приехав в Нью-Йорк рекламировать зубную пасту, на время остановилась в квартире этажом выше. Когда позже кому-то из журналистов пришло в голову задать вопрос зрителям, как зовут героиню фильма, все опрошенные в один голос ответили:
– Мэрилин Монро.
Никто даже не заметил, что у Девушки сверху нет экранного имени, все уверенно называли мое.
Я действительно играла словно саму себя, да почему словно, я действительно играла Мэрилин Монро. Текст роли очень точно отразил мои интонации, сценарий, написанный Билли Уайлдером и автором бродвейской пьесы Джорджем Эксельродом, был просто подарком, не приходилось делать никаких усилий, хотя без сложностей не обошлось, я просила десятки дублей одной сцены.
Но Уайлдер был терпелив, позже я снималась у него еще. Билли очарователен и очень добродушен. А еще нас роднила неприязнь к Хэмфри Богарту. Незадолго до «Зуда…» Уайлдер снимал Богарта в «Сабрине» с Одри Хепберн и Уильямом Холденом. Богарт, как всегда, вел себя безобразно и страшно оскорблял Уайлдера. Не представляю, как и за что можно оскорбить Билли, на него даже рассердиться невозможно. Впрочем, когда позже мы снимали «Некоторые любят погорячее» («В джазе только девушки». – Прим. пер.), то не обошлось без обид и взаимных обвинений. А после фильма Уайлдер вообще сказал, что не рискнет еще снимать фильмы с моим участием, потому что уже не столь здоров и молод. После «Джаза» Уайлдер даже не пригласил меня на вечеринку по поводу окончания съемок.

 

Когда я приехала в Нью-Йорк на съемки «Зуда…», Ди Маджио там уже не было, он отбыл в Сан-Франциско, но ближе к окончанию работы над фильмом появился. Отношения между нами были таковы, что даже жить в одном номере отеля оказалось невозможно. Представляете мужа и жену, которые в одном отеле живут на разных этажах, общаются по телефону, и каждый разговор заканчивается швырянием трубки на рычаг!
Разве газетчики могли пропустить такую лакомую информацию? Подогреваемый разными слухами и сплетнями, Джо словно сошел с ума, решил, что у меня любовник, и принялся выслеживать с помощью Фрэнка Синатры. Но окончательно разрушили наш брак съемки знаменитого эпизода, когда ветерок из вентиляционной решетки метро при прохождении внизу поезда поднимает подол моего платья. Поверьте, Док, все было вполне пристойно, это потом на рекламных плакатах изобразили черт-те что, в действительности камера располагалась чуть выше моей головы, и платье слегка приподнималось над коленями. Увидеть трусики можно было только сидя под этой самой решеткой.

 

 

Мы назначили съемку на полночь, чтобы избежать ненужного ажиотажа, но это не удалось. Откуда публика узнала о съемках, остается только догадываться, но толпа собралась такая, что после нескольких попыток их пришлось отменить, гвалт собравшихся за оцеплением заглушал наши голоса. Мы переснимали сцену в студии, это можно было сделать сразу, подозреваю, что ажиотаж создан сознательно. Как и присутствие рядом Ди Маджио. Почему они с друзьями выбрали именно этот ресторан и кто сказал моему мужу, что на улице толпа разглядывает трусики его супруги при вздымающемся платье? Говорят, некоторое время бедный Джо молча наблюдал это безобразие, а потом просто бросился прочь, как чуть раньше со съемочной площадки во время моего пения.
Ну да, Джо не выдержал и снова пустил в ход кулаки… На следующий день пришлось замазывать синяки, правда, никто не требовал объяснений, откуда они появились.
Утром Ди Маджио уже не было в Нью-Йорке, наш брак перестал существовать
А все газеты были заполнены фотографиями красотки с вздымающейся юбкой. Реклама фильму обеспечена. Кто-то постарался, чтобы съемки, в общем-то, безобидной сцены превратились в скандал. Наш с Джо развод тоже оказался частью рекламы.
Я была просто уничтожена, потому что, играя в фильмах по своему выбору, все равно оказывалась достоянием студии, которая могла выдать меня замуж или развести, устроить из моей жизни скандал или рекламный ролик. Даже став звездой, я все равно была студийной вещью, пусть и получше оплачиваемой.
Так не могло продолжаться!
В следующий раз я расскажу Вам, как пыталась стать самостоятельной.
Назад: Мэрилин Монро
Дальше: «Мэрилин Монро Продакшнз»

Антон
Перезвоните мне пожалуйста 8 (999) 529-09-18 Антон.