Королевская семья – это фирма, как я ее называю. Серьезная, безжалостная, где каждый не более чем винтик, не имеющий никакого права на собственную жизнь и собственные переживания.

Больше всего в этой Фирме мне жаль не Чарльза, не изгнанную Ферджи, не принцессу Маргарет… мне жаль основательницу и главную опору Фирмы – королеву.

Елизавета II сильная женщина, сильный человек, я искренне восхищалась ею, но никогда не понимала. Если Чарльз живет просто в коконе, прячась от окружающей жизни за своими привычками и интересами, то королева такой кокон создала вокруг всей семьи. Это ледяной кокон, за которым неуютно, холодно, мертво. Все бури, которые сотрясают королевскую семью внутри, не должны никак проявиться снаружи, семья недоступна для чужих и для любопытных глаз!

Королевская семья живет отдельно не только от Британии, она закрылась от всего мира. И все начинается с самой королевы. Наверное, она по-своему права, потому что допустить размывание королевской семьи – значит погубить ее. Семья – это клан, в котором действуют жестокие законы, но она тем и сильна, стоит из крепостной стены выпасть одному камню, рухнет вся стена. Допустить этого нельзя, королева старается.

Безжалостней всего она к самой себе. Жить столько десятилетий, внешне не проявляя никаких эмоций, если и плакать, то так, чтобы об этом не догадалась даже горничная по мокрым подушкам, если радоваться, то только внутри, потому что откровенный хохот – это неприлично…

Вся жизнь – служение долгу, когда ни единого недостойного поступка, ни единого лишнего слова, жеста, простой улыбки, все рассчитано и выверено. Если улыбка, то точно вовремя, а не тогда, когда губы сами расползаются в стороны, если жест, то ограниченный, чтобы не подумали лишнего или не дать кому-то надежду, которая не оправдается.

Каждая фраза что-то значит, каждое слово весомо. Заговорить с королевой первыми имеют право только очень близкие люди, остальным приходится ждать, пока Ее Величество изволит обратить внимание. Ее нельзя просто окликнуть, нельзя подшутить, нельзя допустить какую-то вольность, причем не только по отношению к королеве, это было бы верхом неприличия, но и в ее присутствии.

Всегда одинаково уложенные волосы, много-много лет одинаковый фасон одежды, раз и навсегда определена форма сумочки, манера протягивать руку, улыбаться, смотреть… Все определено, она сама себе определила и строго придерживается правил. Она сама образец, идеал, совершенный и недоступный.

Каково это – быть идеалом всегда во всем и для всех? Это неимоверно трудно, это даже хуже, чем в коконе, королева даже не может свернуться калачиком и поплакать, она должна быть сильной, она образец, в том числе и стойкости.

Только одного не замечает Ее Величество: что идеал этот хоть и хорош, но сильно отстал от жизни. Жесткая закрытость королевской семьи уже мало кого впечатляет так, как было, даже когда я только стала принцессой. Если честно, то во многом этот кокон расшатали и мы с Ферджи, наверное, я даже сильнее.

Конечно, королева не может быть мне благодарной за такое расшатывание, за мои откровения, уж от меня-то она никак не ожидала подобного. Удивительно, мною восхищались миллионы людей по всей Земле, но королева никогда, даже когда я была откровенно хороша. Ни один мой наряд, ни прическа, ни то, что обрела спортивную фигуру и стала уверенней, ни моя благотворительная деятельность никогда не вызывали одобрения Ее Величества. Все принималось как должное. Не важно, что чувствовала королева, она ничего не показывала. Так принято, так нужно.

Я была в ужасе, увидев детские фотографии Чарльза: у принца просто не было детства, он прощался с матерью, уезжавшей куда-то, за руку, словно официальный деятель! Конечно, четверо детей, муж с довольно сложным характером и королевские обязанности трудно совместимы, но стоило ли столько взваливать на себя?

Иногда я пыталась понять, к чему Ее Величеству столь строгое соблюдение правил, такая пунктуальность во всем, не проще ли отпустить все, а не существовать, соблюдая традиции? Их можно блюсти, когда выходишь с речью при открытии сессии парламента, их можно соблюдать на скачках в Аскоте, обязательно надев шляпку, их можно строго соблюдать при официальных визитах или приемах, но зачем же за закрытыми дверьми Букингемского дворца или в Балморале?! Там эти правила соблюдаются еще строже, чем снаружи. Зачем?!

Постепенно я поняла: иначе королеве ее семью не удержать. Только предельно жесткая дисциплина могла удержать вместе столь разных людей и заставить их быть послушными во всем, в малейших поступках и даже мыслях. Каждый нарушивший подвергается остракизму, жесточайшему осуждению и даже изгнанию, как оступившаяся Ферджи, которая решила, что вечерний чай с королевой дает ей право жить по своим законам. Бедной Саре быстро пришлось убедиться, что скакать рядом с королевой на лошади или пить с ней чай совсем не значит иметь право нарушать то, чего не нарушает сама королева.

Меньше всего подвижности в холоде, может, потому атмосфера королевской семьи близка к точке замерзания? Каждый замерзает и пробует отогреться по-своему, а все вместе делают вид, что они не ледяные скульптуры, а живые люди.

Когда уже во время свадебного путешествия я осознала, что ледяной кошмар, бывший во время помолвки, теперь будет вокруг меня всегда, я пришла в неописуемый ужас.

Где были мои глаза?! Почему я летела, как мотылек на огонь, только огонь совершенно холодный, способный не спалить, а заморозить?

Молодая девушка, мечтающая о свадьбе с принцем, стоило этой свадьбе произойти, вдруг осознала, что жизнь за воротами королевских дворцов ради меня не изменится и то, что я видела после помолвки, будет теперь всегда!

Королевский двор – самое скучное место в мире, ледяное, медленное, почтительно-спокойное. В Букингемском дворце, в Балморале, в Сандрингэме, в любой из резиденций и любом из домов одинаково скучно, тихо и страшно одиноко. Будучи приглашенным на чай с Ее Величеством, вы точно знаете, что, как и в какой последовательности произойдет.

Меня королева приглашала не слишком часто, боясь импульсивности, а еще, подозреваю, вопросов, зачем нужно сохранять эту немыслимо нудную верность традициям.

Я могла бы их задать, но смущалась.

Почему в Балморале мужчины обязательно должны носить килты, даже если погода весьма холодная и коленки быстро синеют на ветру. Тощие коленки старых лордов – не самое эстетичное зрелище. И почему нужно пребывать там именно до октября, а не приезжать и уезжать раньше? Массивные каменные стены не успевают прогреться на северном солнце, в замке и коттеджах страшно холодно, поскольку на отоплении экономят, все мерзнут, но терпят.

Чарльз говорил, что это дань уважения к местным обычаям, но думаю, это просто чтобы отличаться от любого другого некоролевского замка.

Традиция всегда и во всем, распорядок не только годовых событий, но и почти каждого дня можно составить на десятилетие вперед. Конечно, бывают исключения вроде свадьбы принца, но на следующий же день после нее все возвращается в рамки традиций.

Привычки каждого члена семьи не противоречат королевским, но незыблемы для остальных. При любой возможности уединение, а если и присутствие рядом, то так, чтобы не помешать. Если можно, лучше не произносить ни слова, беседа считается оживленной, если во время нее проскальзывает улыбка. Улыбки равнодушные, хотя и приветливые, но быстро начинаешь понимать, что эта приветливость старательно отрепетирована, нет, не перед зеркалом, а многими годами присутствия в семье.

С принцем Филиппом нельзя разговаривать об этом, с принцессой Анной о том, принцессу Маргарет лучше не задевать вот по такому поводу, в присутствии принца Эдварда лучше не упоминать этого имени… Все обтекаемо, все вежливо и совершенно бесстрастно, даже если на губах улыбка, а временами и смех!

Мне кажется, что они никогда не были детьми, сразу рождались взрослыми со знанием обычаев и правил этикета, с готовым мнением обо всем, причем мнением вежливым, которое, если и не совпадает с другими, но никому не мешает. Наверное, долгое сосуществование с большим количеством строптивых родственников заставило королевскую семью стать столь сдержанными. Но в таком случае, может, проще разъехаться, ведь возможности есть…

Но и уехав от королевы, Чарльз не изменился, он становился все более замкнутым. В Хайгроуве принцу нравилось прежде всего… одиночество (кроме визитов Камиллы)! Я была там лишней.

Почтительная семья, почтительные придворные, все много старше меня, да еще и старающиеся состариться раньше времени, жизнь по распорядку, определенному на годы вперед без малейшей импровизации, жизнь по требованию долга. А этот долг подразумевает под собой следование традициям. Жизнь, которая превращает молодых в стариков очень быстро. Чарльзу было всего тридцать три, но по моим ощущениям, все шестьдесят шесть, иногда я ловила себя на том, что не ощущаю его сыном принца Филиппа, скорее младшим братом. И в этом не вина Чарльза, просто живущий по традиции не имеет возраста, ведь что восьмидесятилетний джентльмен, что двадцатилетний должны носить одинаковой формы котелки и цвета галстуки, одинаковую одежду для охоты… одинаково ругать погоду… одинаково любить поло и скачки… одинаково быть озабоченными соотношением мест в парламенте у тори и вигов… одинаково курить сигары и повязывать галстуки… одинаково относиться к женщинам…

Этот список можно продолжать очень долго. Джентльмены должны быть одинаковыми во всем, различается только качество этих самых галстуков или сигар, но у королевской семьи все всегда самого высшего качества.

Вариации возможны, отклонения тоже, но все должно быть сделано так, чтобы не вышло за пределы дворца, семьи, спальни… Удивительная жизнь, одновременно закрытая и на виду.

Закрытая, потому что никто ни о чем не должен догадаться за пределами семьи, если и догадается, то перед чужими нужно сделать вид, что ничего не происходит, а друзья помогут скрыть. Так много лет скрывали любовную связь Чарльза с Камиллой, пока я не вытащила все на свет.

На виду, потому что все постоянно под наблюдением. Ничего невозможно скрыть от слуг, от охраны, каждый шаг, каждое чуть громче обычного сказанное слово становится известно, и хорошо, если слуги молчаливы и честны. Однако они любят чужие секреты и делятся ими внизу на кухне, между собой, а часто и с прессой.

Королевская семья, жившая столько лет «с пониманием», вдруг оказалась взбудоражена двумя «виндзорскими хулиганками», как называли нас с Ферджи.

Но еще до появления в королевской семье Ферджи ее основательно взбудоражила я, вернее, моя популярность.

Сначала я пугалась многолюдных толп, приветственных криков, а еще больше раздражения Чарльза от того, что все внимание уделяется мне, а не ему. Началось тогда в Уэльсе. Я, страстно желая понравиться жителям герцогства своего мужа, даже выучила приветствие на валлийском языке. Наверное, я была неуклюжа, наверное, приветствие звучало с акцентом, но присутствующим так понравилось! О собственной неуклюжести я просто забыла, когда ко мне потянулись множество рук, я бросилась их пожимать. Чарльз был недоволен, члены королевской семьи никогда не пожимают рук, они только слегка касаются или вообще просто берут цветы с выражением сдержанной благодарности.

Я так не умела. Собравшиеся несмотря на плохую погоду люди радовались мне, и я радовалась им. Отступила тошнота. Была забыта неудача в подборке костюма, все это отошло на задний план, вокруг были люди, которые заряжали меня доброй энергией, и я сполна возвращала им.

Я всегда поступала так. Я не читала заумных философских книг, но знаю, что того, кто стоит выше на ступеньку, никогда не будут воспринимать равным себе. Если хочешь, чтобы тебя любили и тебе верили, опустись на ступеньку ниже. Особенно это касается детей, с ними можно разговаривать, только присев на корточки либо хорошенько наклонившись. Я приседала, дети были в восторге, а их родители следом. Разве это плохо? Разве это было плохо для самой королевской семьи? Но семья воспринимала мой успех с раздражением.

Когда мы ехали в Кэрнавонский замок, люди, стоявшие по бокам дороги во всех городках и деревнях, кричали:

– Вот она!

Чарльз разозлился, потому что кричать должны были: «Вот они!» Принц злился потому, что о его умных официальных речах в газетах никто не писал, зато о прелести его супруги рассказывали взахлеб.

Можно было бы радоваться, но я, несмотря на свою «глупость», испугалась. Это правда. Я видела, как недоволен Чарльз, и понимала, что восторг встречавших нас и моя неожиданная популярность могут просто испортить наши отношения.

Как бы Чарльз, да и вся королевская семья хотели, чтобы я стала незаметной, невидимой! Появлялась в их толпе, когда нужно сфотографироваться, и снова исчезала куда-то…

Но все было иначе, с каждым днем, с каждым моим появлением перед людьми происходило нечто похожее – в высшей степени достойный Чарльз отходил на задний план, а вокруг начинали приветствовать его «глупую» супругу. Я знаю, что Чарльз даже возмущался:

– Что, собственно, она сделала? Всего лишь сказала «да» на мое предложение.

Я и сама не понимала причин популярности, а потому страшно нервничала. Даже спрашивала пресс-секретаря Букингемского дворца Рональда Эллисона, не пройдет ли моя популярность. Он ответил:

– Сожалею, но этого не случится никогда!

Мне бы задуматься над этим «сожалею», почему это пресс-секретарь жалеет о моей популярности, но было не до того.

Еще труднее стало через несколько дней, когда мы приехали, как полагалось, на открытие очередной сессии парламента. Я оделась как можно скромнее, просто в белое платье, добавив только тиару Спенсеров и жемчужное ожерелье. Это было действительно скромно по сравнению с большим количеством золота и драгоценностей на остальных, тем более королеве.

При нашем появлении произошло что-то непредвиденное. Когда восторженно кричала толпа, собравшаяся у здания, это воспринималось как наивность народа. Но когда в зале меньше обращали внимания даже на королеву, зато разглядывали меня, это был уже почти скандал! Я сидела, словно на витрине, меня рассматривали даже в театральные бинокли. И это депутаты парламента, королевская свита, приглашенные гости.

К вечеру в тот же день я откровенно опозорилась, попросту задремав во время официальной церемонии открытия выставки «Сокровища Гонзага» в музее Виктории и Альберта. Просто я очень устала, сказывалась и беременность, но никто из сидевших рядом, в том числе Чарльз, не подтолкнул, чтобы разбудить, напротив, позволили сфотографировать в таком виде. Глупая принцесса откровенно дремлет в большом красном кресле. Со стороны Чарльза это было подло, но он не нашел нужным даже посочувствовать.

Правда, многие заметили мою пополневшую талию, и на следующий день пришлось официально объявить о беременности. О, что тут поднялось! Полагаю, мне готовы были простить не только усталость и легкую дремоту, но и откровенный храп! Пресса просто захлебнулась в восторгах, Англию захватило радостное безумие. Главной темой стало рассуждение, какой прекрасной я буду матерью, как правильно стану воспитывать своего малыша, какой он будет живой и здоровый, совсем не такой, как… принц Чарльз!

Были подробно расспрошены все родители, чьи дети ходили в детский сад, где я работала, замучены сами дети, воспитатели и мои подруги. Все сходились на том, что лучшей матери для будущего наследника престола, чем принцесса Диана, не найти. Стоило оказаться рядом с каким-нибудь оркестром, как музыканты прекращали мелодию, которую играли, и принимались играть «Поздравляем!», окружающие не протестовали, напротив, трудно вообразить больший восторг.

Могло ли это понравиться королевской фамилии? Сама королева болезненно воспринимала рассуждения о том, как правильно я буду воспитывать будущего наследника, однажды она, всегда столь сдержанная, хмуро поинтересовалась, зачем я рассказываю о своих принципах воспитания журналистам. Пришлось долго объяснять, что я никому и ничего не рассказываю…

Это было сильнейшее давление, ведь родись у меня дочь, а не сын, нация посчитала бы себя просто оскорбленной. К тому же мальчик должен быть красивым, умным и сразу вежливым.

Уильям, как я счастлива, что ты действительно оказался таким. Ты просто спас свою маму!

Моя бабушка леди Фермой однажды саркастически произнесла:

– Твоя главная ошибка в том, что ты не умеешь быть герцогом Эдинбургским.

Я поняла, что это значит: я не умею не затмевать своего супруга, как принц Филипп умудряется не загораживать королеву. Это редкое достоинство – уметь быть на полшага позади, но ведь и Ее Королевское Величество не задвигает мужа на задний план, прежде всего в семье.

Да, на мероприятиях принц Филипп всегда на шаг позади, но ни для кого не секрет, что в остальном все наоборот. Королева советуется с мужем по любому поводу, особенно если повод серьезный. Что касается семейных проблем, тут принц Филипп вообще хозяин. Воспитание детей, даже семейный быт – все устроено если не по его распоряжению, то с учетом его желаний.

Но как раз этого у меня и не имелось, в семье я была просто никем. Менять свои привычки, свои предпочтения, распорядок дня или еще что-то ради меня Чарльз не стал, в основном они вообще остались холостяцкими. Муж не собирался отказываться ни от охоты, ни от классической музыки и долгих посиделок в библиотеке по вечерам, ни от своего Юнга или Поста, ни от огорода. Я была обязана вписаться в его жизнь, причем как можно незаметней.

Кем я была для Чарльза? Выполненным обязательством, не больше. Принцу положено жениться, то есть взять в дом ту, которая подарит королевству наследника (лучше не одного) и будет рядом на приемах. Вернее, не рядом, а на полшага сзади и с непременной улыбкой.

Все, что у меня было, – только улыбка. Потом я подарила наследников. Но вот быть на полшага сзади и ни о чем не спрашивать не смогла. Я хотела семью, настоящего мужа, хотела, чтобы меня любили.

Конечно, Чарльз был заботлив, он понимал ответственность за юную глупышку, которую сделал принцессой, но заботливость эта своеобразная. Подозреваю, что ему просто не приходило в голову, что молодой глупышке скучны рассуждения об интровертах и экстравертах, что меня мало волнуют способы борьбы с огородными вредителями без применения химикатов, что мне хочется ласки и простых развлечений.

А еще мне очень трудно в той жизни, о которой я, несмотря на знакомство с королевской семьей, знала очень мало. Бегать в детстве по дорожкам парка в Сандрингэме или даже побывать в Балморале не значит познакомиться с жизнью королевской семьи. Я чувствовала себя чужаком…

Я очень неуверенный в себе человек, это еще с детства. Тем более, попав в королевскую семью, я внутренне сжималась и думала только о том, чтобы не сказать чего-то неподобающего, не сделать что-то не соответствующее этикету. И мне так была нужна помощь, поддержка. Наверное, члены королевской семьи были ко мне терпимы, правда, не все, Анна меня почему-то ненавидела с первой минуты. Но королева была снисходительна, да и остальные смотрели сквозь пальцы на мои откровенные промахи.

Как их могло не быть, если я просто не знала, как себя вести?

Мне мало снисходительности, нужен наставник во всем. Это ужасный период привыкания не только к мужу и новой семье, но и к новой роли – жены и матери. Я ничего не умела и не знала, а от меня требовали опытности во всем.

Внутри меня что-то раздвоилось. С одной стороны, мне очень хотелось спрятаться куда-нибудь в уголок, чтобы меня никто не видел, не замечал, не смотрел осуждающе в ожидании моих промахов. Но была и вторая половина, которая понимала, что нужно справляться с возложенными на меня обязанностями, что я не имею права поступать иначе. И эта вторая понимала, что обязана выползти на свет, взять себя в руки, улыбаться, учиться и сама замечать свои промахи, чтобы их больше не повторять.

Но этой второй была так нужна поддержка!

Я очень старалась справляться, соответствовать… Я очень старалась, но мои новые родственники этого просто не замечали!

Когда Уильяму было три месяца и я только отняла его от груди, из Монако пришло страшное известие: после автокатастрофы скончалась Грейс, которую все знали как Келли. Супруга князя Ренье ехала со своей дочерью Стефанией, и их автомобиль сорвался в пропасть. Девочке удалось выжить, а красавица Грейс погибла!

Я невольно прошептала:

– Как я…

Чарльз только покосился, ничего не ответив. Я помнила, как Грейс на свадьбе «успокоила» меня, пообещав, что дальше будет только тяжелее. И вот Грейс нет…

Встал вопрос, кому ехать в Монако на похороны. Я даже не могла понять такой вопрос, как это кому?! Но королева не выразила ни малейшего желания отправляться в Монако. Принцесса Анна тоже фыркнула:

– Поедет Чарльз!

Чарльз поморщился:

– Кто там будет?

– Супруга Рональда Рейгана Нэнси, супруга Миттерана Даниэль…

– Ну вот, супруги! Что там делать мне?

– Можно поеду я?

Все обернулись ко мне так, словно я вынырнула откуда-то из-под земли. Но это было выходом:

– Если Диана хочет, пусть едет.

Я предложила и испугалась. Никто больше не пожелал, значит, ехать предстояло мне одной?!

– Чарльз, пожалуйста…

– У меня и без того много дел. Пригласи с собой кого-нибудь из придворных дам…

Это была моя первая совершенно самостоятельная поездка от имени Виндзоров. Я представляла Великобританию в международном сообществе! Но никакие попытки попросить совета, как себя вести, к подробному инструктажу не привели. Все пожимали плечами:

– Как обычно.

Как они не могли понять, что для них это обычно, а для меня впервые! Да еще и за границей.

– Тебе все подскажут помощники, просто не говори лишнего и следи за собой. Не нужно смотреть на людей набычившись, исподлобья, будь серьезна, но не хмурься. Это не государственный визит, никто на тебя не обратит внимания.

Обратили, и еще как! Визит, конечно, был не государственный, прошел очень скромно, но я оказалась на высоте! Действительно, прибыли Нэнси Рейган и Даниэль Миттеран, супруги президентов США и Франции годились мне в матери, но разговаривали приветливо, держались отнюдь не свысока. Никаких проколов я не допустила, говорила только то, что нужно, вела себя подобающе.

И это все несмотря на бесчисленные мелкие неприятности в виде поломок машин и лифтов, до мелких накладок вроде забытых туфель… Охрана страшно нервничала, было очень жарко, а в застрявшем лифте и вовсе невыносимо, но я понимала, что всем не до меня, и не жаловалась.

Несмотря на печальный повод и искренние сожаления из-за смерти Грейс, меня просто распирала гордость за успешно проведенный визит. Казалось, стоит только ступить на поле аэродрома, как меня бросятся обнимать, поздравляя с тем, что справилась. Ну, конечно, не Ее Величество, но хотя бы Чарльз. Он-то понимал, как я боялась, недаром даже посмеялся перед отлетом:

– Ты словно на экзамен летишь.

Это и был экзамен, причем международный, и я его выдержала! Я высказала от имени всех Виндзоров наши сожаления и соболезнования по поводу гибели такой чудесной женщины, от души заверила, что мы скорбим, и теперь жаждала рассказать об этом мужу.

Меня никто не встречал. Вообще никто. Виндзорам было не до меня, даже мужу. В сопровождении машин охраны я отправилась домой одна.

Но и дома было так же. За обедом я попыталась напомнить, что вообще-то прибыла из своего первого, пусть и печального, государственного визита:

– Кажется, я не наделала ошибок… Все прошло хорошо…

Королева только вскинула на меня глаза и отвела снова:

– Да, все в порядке.

С мужем тоже:

– Чарльз, газеты написали, что я держалась молодцом, несмотря на все сложности. А их было немало.

– Поломка лифта? К сожалению, это бывает нередко…

Он знал, он все знал, но не придал вообще никакого значения моим стараниям. На глазах невольно выступили слезы. Это всегда страшно раздражало Чарльза:

– Ну что на сей раз, Диана?!

Я сумела скрыть свои мысли:

– Грейс жалко.

– Да, красивая была женщина…

– Чарльз, а… если я вот так… ты жалеть будешь?

Муж поднял на меня изумленный взор:

– Что за глупые мысли приходят тебе в голову, Диана?!

Глядя ему вслед, я подумала, что и правда глупа. Что я такого особенного сделала – посетила крошечное государство ради траурной церемонии? И требую за это особой благодарности.

Нет, Чарльз прав, мне нельзя доверять ничего серьезного, я ни на что не способна!

Вот это сознание, что я глупа, что ни на что не способна, что ничего не знаю, у меня старательно культивировали.

Диану интересуют только покупки! Диана не знает элементарных вещей! Диана неуч и не способна к обучению!

Да, я посредственно училась, да, я не имела специальности, да, я медленно воспринимала все, и часто мне было просто неинтересно то, что интересовало Чарльза. Но если что-то интересовало меня саму, то я осваивала все быстро и легко, а если уж запоминала, то навсегда.

Однако вместо того, чтобы мне помочь и меня направить, муж только морщился:

– Ну что еще, Диана?

Я раздражала Чарльза своими приземленными интересами, своими крайне неглубокими знаниями, своим неумением преподнести себя с нужной стороны. Считалось, что я способна только бегать по магазинам и закатывать истерики.

Однажды мы были в турне по странам Персидского залива, и один из эмиров, видимо, из вежливости поинтересовался, чем намерена заниматься я и где собираюсь побывать. Едва ли ему сообщили, что для меня разработана большая благотворительная программа с посещением медицинского центра, бизнес-школы для девушек, клиники для умственно отсталых детей, родильного центра… Но эмир, несомненно, знал, что такая программа существует.

Я только раскрыла рот, чтобы с восторгом об этом поведать и поблагодарить за предоставленную возможность помочь стольким людям, как принц громко заявил:

– Шопингом, чем же еще?

Обомлели все, потому что все прекрасно знали, что даже если супруга наследника тупа, как пробковое дерево, не способна произнести и слова членораздельно, то ее все равно куда-нибудь повезут с благотворительной целью. И то, что супруг при всех отказывал мне даже в этом…

В полной тишине, отчаянно пытаясь не разрыдаться под насмешливыми взглядами, я пробормотала что-то вроде «не только…».

К тому времени наш брак уже трещал по швам, несмотря на рождение двух сыновей, и Чарльз не упускал возможности унизить меня при всех. Я не знаю, понимал ли он сам, что унижает, и почему это делал? Зачем наследнику британского престола нужно на каждом шагу подчеркивать никчемность своей супруги, словно в противовес тому, что творилось на улицах? А может, именно потому? Меня встречали восторженные толпы, которым был вовсе не нужен Чарльз, я пожимала тысячи рук, улыбалась и разговаривала со многими людьми, а мой муж где и как только мог подчеркивал, что я ничтожество.

Мы летели с визитом в Бразилию, причем в салоне рядом с нами сидели посол Бразилии в Великобритании господин Паоло Флеха де Лима и его очаровательная жена Люсия Флеха де Лима, с которой я была в дружеских отношениях. Когда через полтора года их вдруг перевели из Лондона в Вашингтон, я плакала, точно от меня навсегда уезжала настоящая сестра. Люсия одна из немногих, кто не считал меня истеричкой, во всяком случае, не говорил об этом вслух.

На столике лежала солидная пачка материалов, подготовленных советниками по моей просьбе. Так поступали многие, никто не может помнить обо всех странах все, тем более, если никогда там не бывал. Все изучают материалы по той стране, в которую отправляются. Не сомневаюсь, что и Чарльз тоже читал.

Не слишком удобно, что я делала это прямо перед послом и его женой, но я не сомневалась, что уж они-то меня поймут и Люсии будет приятно, если я начну расспрашивать об интересующих меня вопросах прямо на борту самолета. К тому же лететь долго.

Паоло заинтересовали материалы, я рассмеялась:

– Это мое домашнее задание по вашей стране. Изучаю…

Посол с супругой готовы были рассмеяться тоже, а еще помочь мне рассказом о Бразилии, но смех замер у них на устах, потому что Чарльз из своего кресла ехидно заметил:

– Она же практически ничего не знает о Бразилии, как и о других странах тоже.

Хотелось крикнуть:

– Зачем ты так?!

Конечно, я промолчала, старательно скрывая выступившие слезы, стала разглядывать облака снаружи. Люсия попробовала посмеяться:

– О… когда я впервые летела в Англию, я знала только, что столица Лондон и у вас есть королева!

Конечно, она не стала уточнять, что ей было четыре года, напротив, они с Паоло даже принялись спорить, какой из городов красивей – старый Рио или новая Бразилиа. А потом еще о многом.

Через десять минут я знала о Бразилии столько, сколько не смогла бы почерпнуть из половины сложенных стопкой листов.

Меня очень заинтересовала чудесная страна, оставшиеся материалы я прочитала быстро и с восторгом. Но неприятный осадок остался у всех.

Ну почему мой собственный муж не мог вот так же: рассказать что-то особенно интересное и посоветовать, где прочитать остальное? Я бы не только о Бразилии знала все, но и о многом другом. Нет, Чарльз предпочитал дать мне понять, что я неуч, и презрительно отмахнуться.

Люсия стала моей подругой на все последующие годы, она просто почувствовала, насколько я одинока, как мне нужна поддержка. И с Флеха де Лима я не бывала ни тупой, ни медлительной, когда меня поддерживают, у меня все получается.

Я всегда хорошо относилась к принцу Эндрю, в детстве даже заявляла, что выйду за него замуж. Это казалось таким естественным – Сара за Чарльза, а я за Эндрю. Мы остались в приятельских отношениях, но мы очень далеки.

Именно я познакомила Эндрю с Сарой Фергюссон, которую все запросто звали Ферджи. Мы с Ферджи были какими-то далекими кузинами, а наши матери – моя Фрэнсис и ее Сьюзен – близкими подругами в школе. Без меня Сара ни за что не попала бы во дворец, тем более в том качестве, в каком оказалась там. Ферджи пытались назначить моей фрейлиной, но я воспротивилась. Мне понравилась другая идея: сделать жизнерадостную, беспокойную Сару своей золовкой.

По моему настоянию Ферджи пригласили на прием в Виндзорский замок. Я постаралась, чтобы моя новая подруга за столом оказалась рядом с принцем Эндрю. Это было очень забавно, рыжая красавица, как я и рассчитывала, совершенно очаровала принца. Эндрю не Чарльз, ему только запрещали слишком тесно общаться с актрисами порно, но против Сары ничего не имели. После этого приема роскошную рыжую гриву Сары Фергюссон то и дело замечали в обществе бравого морского офицера принца Эндрю.

Страсть оказалась взаимной, Эндрю человек куда более решительный, чем его старший брат, к тому же второму принцу не приходилось выбирать «будущую королеву», потому он мог полагаться на свое сердце, а не на выбор королевской семьи. К тому же королевская семья согласилась с выбором Эндрю.

В июле 1986 года в королевской семье у меня появилась подружка. Я была в восторге! Сара проходила тот путь, который я уже прошла пять лет назад. Но если я двигалась на ощупь и помочь было некому, мало того, мерзкая ротвейлерша еще и давала противоположные советы, то Ферджи я решила помочь освоиться! К тому же иметь сторонника в королевской семье, да еще и такого, который ничего не боится, многого стоило.

Я помогала этой рыжей бунтарке в том, с чем справилась сама. Особенно это касалось прессы. Сара совершенно не умела морочить головы репортерам, а потому смотрела мне в рот, когда я что-то объясняла. Но я не Камилла, не давала вредных советов, напротив, старалась помочь Ферджи не угодить в репортерские ловушки.

Ей было чему поучиться у меня, а мне у нее. Сара завидовала мне не потому, что я мать наследника престола и будущая королева, а потому, что я могла легко общаться с прессой и выглядела очень стройной и элегантной. Ферджи полненькая от природы, к тому же у нее обнаружились похожие на мои проблемы с едой, с той разницей, что она просто ела, не возвращая съеденное в приступе рвоты. Но это же приводило к нежелательной полноте, избавиться от которой просто невозможно.

Рыжая полная Сара завидовала моей стройности, а я ее свободе. Ферджи даже в Букингемском дворце умудрялась чувствовать себя свободной! Я поспешила переехать из этого дворца в Кенсингтонский, чтобы не мучиться от строгости правил, а она устраивала в своих апартаментах пирушки! Мне бы и в голову не пришло приглашать своих приятелей в Букингемский дворец, а она запросто. Эндрю без конца на службе (он морской офицер), Саре скучно, и она позвала своих повеселиться…

Королева не просто не возразила, она сама не один раз приглашала Ферджи к себе на ужин, чего не делала в отношении меня. Сара действительно чувствовала себя свободно, и я последовала ее примеру. Ферджи твердила, что, только появившись, мы изменили это закоснелое придворное поведение. Она преувеличивала, ничего мы не изменили, но хотя бы бунтовали против фирмы.

Так, как мы, никто не безобразничал в Балморале со дня его постройки принцем Альбертом, супругом королевы Виктории. Конечно, это было глупостью – уродовать велосипедом газон, который до нас пестовали много лет, но отказать себе в таком удовольствии было невозможно.

Интересно, что Ферджи нравился Балморал! Не скучные ужины или необходимость и там соблюдать все правила дворцового этикета, а именно окрестности, прогулки, бесконечные болота, верховая езда… И здесь был серьезный повод для ревности – к Ферджи относились иначе, чем ко мне!

Принц Филипп несколько дней учил ее управлять конным экипажем. Я не понимала, зачем Саре нужно быть вместо кучера. Одно дело сесть за руль автомобиля, даже надев фуражку шофера, как это делала я, и совсем другое быть кучером. Но им с принцем Филиппом нравилось.

Чарльз мог подолгу разгуливать вместе с Ферджи по окрестностям и даже ставить ее в пример:

– Ну почему ты не можешь быть такой, как Ферджи?

Да потому что я другая! И мне не нравится верховая езда или прогулки по болотам, я не люблю запах вереска и торфа, это все хорошо один раз в жизни в романтическом состоянии, а каждый год и непременно в самом начале осени… У кого хочешь настроение испортит одно ожидание подобного издевательства.

Удивительно, но Ферджи не портило, она с удовольствием запасалась вязаными носками для резиновых сапог, толстыми свитерами и уже с весны начинала мечтать, как будет разъезжать по окрестностям Балморала, вдыхая морозный воздух. Меня это не вдохновляло совсем. Верхом я тогда еще ездила неважно, разгуливать с собаками, к которым была равнодушна, не любила, просто стоять на берегу на ветру, наблюдая, как Чарльз забрасывает удочку и смотрит на поплавок, скучно… На меня плохо действовал холод, от всего сразу начинались новые приступы булимии…

Конечно, лучше пусть Чарльз прогуливается с Ферджи, чем с Камиллой, но я хорошо понимала, что проигрываю подруге и муж смотрит на меня все более отчужденно. Просто Ферджи любила то, что любила королевская семья, за эту любовь к болотам, собакам и верховой езде они прощали ей остальное.

Мы с Ферджи оставались подругами даже после разводов до тех пор, пока она не написала обо мне гадость в своей книге воспоминаний.

Но даже любимице королевы Саре Фергюссон не поздоровилось, когда она нарушила правила и попыталась жить, как другие, не принадлежащие к королевской семье. Это Камилле с Эндрю Паркер-Боулзом простительно мириться с любовниками друг дружки, это принц Чарльз может проводить больше времени с любовницей, чем с женой, даже самому принцу Эндрю не возбранялось гулять, но когда в прессу попали фотографии резвящейся на курорте Ферджи с каким-то любовником-американцем, разразился такой скандал, какого королевская семья не помнила!

Вся семья прекрасно знала, что Ферджи и Эндрю изменяют друг другу, это никого не волновало, пока не стало достоянием гласности. Тут же оказалось, что жить с такой супругой принц Эндрю не может! Королева вызвала Сару к себе, после их разговора Ферджи вышла уже не членом королевской семьи.

Я получила блестящий пример, как расправляются с теми, кто не соблюдает правил. Эндрю немедленно потребовал развода, ввиду откровенных доказательств измены супруги развели их быстро, и несчастная Ферджи, еще вчера обожаемая всеми, оказалась не просто за бортом, она была вышвырнута на берег, как кашалот ураганом, безо всякого снисхождения. Пожалели только их детей, понимая, что внуки королевы не могут жить под мостом.

Детям купили дом и положили на счет полтора миллиона, матери не дали ничего. Та, что нарушила правила фирмы, должна поплатиться сполна.

Развелась со своим супругом и принцесса Анна, но там были соблюдены правила, и все обошлось тихо. Кроме того, Анна никогда не давала интервью, за что журналисты ее даже уважали.

Сара наивно полагала, что следом за ней позволят развестись и мне, но развал трех семей был бы для королевской фирмы слишком большой нагрузкой.

К тому же я при разводе могла потерять неизмеримо большее. Ферджи не понимала, что я – мать наследников престола, это Саре оставили девочек, мне моих мальчиков не отдали бы никогда, тем более выставив из дворца без пенса в кармане.

Кроме того, у меня было чем поторговаться с фирмой, и я не собиралась сдаваться без боя. Тогда никто и не предполагал, какие события последуют дальше… А ведь впереди были самые бурные события: публикация книги Мортона с моими откровениями по поводу Чарльза и Камиллы, распечатка моего разговора с Гибли (в котором, честно говоря, не было ничего особенного) и совершенно скандальная публикация знаменитого «камиллгейта» – потрясающего воображение читателей разговора наследника престола с его любовницей.

Кто и как умудрился сделать эту запись, я не знаю, но она помогла мне убедить всех, что я не страдаю паранойей и что у моего супруга действительно многолетняя любовница.

Такие скандалы не сотрясали стены фирмы никогда! Бывали измены, бывали даже казни за прелюбодеяния, но чтобы так позорился принц, который должен стать королем… Представляю отчаянье королевы, даже ее титановые нервы могли не выдержать. Ее Величеству можно только посочувствовать, правда, я сочувствую не очень, потому что знаю, что ей было отлично известно об этой многолетней связи и о том, как я из-за этого страдала. Королева и пальцем не пошевелила, чтобы прекратить мои мучения, почему я должна ее жалеть?

Кокон фирмы просто трещал по швам, в него со своим любопытством ломились вездесущие журналисты, для которых не было ничего святого и запретного, а уж спокойствие королевской семьи репортеров волновало меньше всего.

Когда были опубликованы расшифровки разговора Чарльза с Камиллой (того, где он объявил о желании стать ее тампаксом), чтобы отвлечь всех от такого скандала, фирма не пожалела даже Виндзорский замок! Я ничуть не сомневаюсь, что его подожгли, чтобы занять головы обсуждением нанесенного урона вместо обсуждения уродливых желаний наследника престола.

Королева никогда не отапливала замки так, чтобы от отопления могло что-то загореться, мы вечно мерзли. И уж, конечно, могла бы получше сработать пожарная служба.

Немедленно было объявлено, что замок – культурное наследие и восстанавливать его должны все англичане сообща, то есть из-за недосмотра кого-то из королевского персонала страна должна выложить 40 миллионов фунтов стерлингов. А меня за купленную американскую машину едва не съели!

Кроме того, очень верно тогда написала Дженет Дейли из «Таймс», она написала что-то вроде «когда замок цел, он принадлежит королеве, и только ей, а когда он сгорает, оказывается, что он и наш тоже».

Скандал следовал за скандалом, без конца сотрясая кокон королевской семьи. Чарльз дал интервью, в котором открыто признался в изменах и наличии любовницы. Британия ахнула! У всех королей бывали любовницы, все изменяли, Чарльз когда-то даже кричал на меня:

– Ты что хочешь, чтобы я был единственным из Виндзоров, не имеющим любовницы?!

Конечно, я хотела, но логика рассуждений меня потрясла.

– Хорошо бы, если бы такому примеру последовали и остальные Виндзоры, тогда ты будешь не один… И верность снова станет в почете не только на словах.

Конечно, я была названа глупой с требованием не рассуждать о том, в чем не разбираюсь.

И вот Чарльз признался…

Потом вышла книга Пастернак, основанная на моих письмах Хьюитту. Вот хороший урок – никогда никому не пишите любовных писем, ваши возлюбленные могут оказаться подлецами и попросту продать все!

Не успела королевская семья оправиться от этого удара, как получила новый, куда более серьезный. На сей раз снова отличился принц и снова сделал мне подарок, хотя и со знаком минус. Вышла книга Димблби о Чарльзе, где тот использовал дневники принца, его переписку и некоторые официальные документы.

Это снова были откровения, за которые мне хотелось надавать Чарльзу пощечин! Он откровенно признавался, что никогда меня не любил, а женился только ради выполнения долга перед страной!

Я нанесла ответный удар, который навсегда закрыл мне лично дорогу в Букингемский дворец и все остальные королевские резиденции. Я сказала, что думаю не только о муже и его будущем, но и о самой монархии!

Того, что я, находясь на грани развода, брошу вызов всей фирме, не ожидал никто, даже мои ближайшие помощники. Интервью Мартину Баширу привело королевскую семью в не меньший шок, чем она испытала за все прежние годы.

Это был мощный ответный удар с моей стороны, после которого все мосты оказались сожжены. Но меня нельзя злить, в состоянии ярости я способна сокрушить все на своем пути!

Больше года во всевозможных изданиях, особенно в падкой до денег желтой прессе, меня подвергали даже не критике, а обливанию грязью. Публиковались бесконечные глупые карикатуры, издевки, изображения в виде несчастной, никчемной женщины, которая не смогла удержать мужа и все время жаловалась на наличие любовницы, а сама отвечала тем же. Пресса меня откровенно травила, и я хорошо понимала, кто и что за этим стоит.

На экранах я предстала совсем другой – грустной, но уверенной в себе. Я честно признала, что была влюблена в Хьюитта, но он меня предал, подтвердила все, что раньше говорилось о связи Чарльза и Камиллы.

Но если бы этим ограничилось, королевская семья так бы не реагировала, наши перепалки с Чарльзом в средствах массовой информации для Британии стали уже привычными, мы ругались в печати и на телевидении так, как простые люди ссорятся на кухне.

Думаю, королеву больше ужаснуло другое: я высказала мнение, что монархии для того, чтобы выжить, нужно серьезно измениться, что монархия должна идти рука об руку с британцами, а не отдаляться от них. Может ли Чарльз после всех скандалов стать королем?

– Роль принца Уэльского многого требует от человека. А роль короля станет еще мучительней… этот пост для Чарльза будет связан со множеством серьезных ограничений. Не знаю, сумеет ли он ко всему этому приспособиться.

Мало того, я открыто заявила, что королевская семья меня ревнует:

– Рядом с ними появилась сильная женщина, которая делает свое дело.

Конечно, большинство зрителей заметили не эти слова, а мои признания об обожании Хьюитта и его предательстве, а также слова, что в нашем браке нас было трое и что я хотела стать королевой людских сердец. Но те, кто должен был услышать о монархии и необходимости изменений, услышали.

Друзья Чарльза обрушились на меня со всех сторон, они давали интервью в новостных выпусках, объявляя, что я страдаю паранойей (Николаса Сомса, заявившего это, можно было бы привлечь за клевету, и зря я этого не сделала), писали, что я какой была глупой и необразованной, такой и осталась…

Но сразу после выхода этой передачи был проведен опрос, и меня поддержали 92,5 % опрошенных! Даже опрос, проведенный в высоких слоях общества, показал, что всего лишь четверть (это, безусловно, друзья Чарльза и Камиллы!) не поддерживают мое выступление.

Я на весь мир объявила, что монархия в таком виде, как есть, не годится, что она должна измениться. Это был открытый вызов королеве и всей фирме. Рассказывать о любовнице принца – это одно, а попытаться приоткрыть завесу тайны над королевской семьей и показать, что там далеко не все так хорошо, как пытаются делать вид, совсем другое.

Я поняла, почему в королевском семействе так стараются сохранить все традиции. Потому что само существование этого семейства только традиция. Ни для чего другого оно не нужно! Королевская семья нужна не больше, чем обязательные дамские шляпки в Аскоте или цилиндры у мужчин.

Поняла сама и попыталась донести это до британцев. Непростительная самонадеянность, потому что экраны гаснут, а жизнь продолжается. Вокруг меня мгновенно образовался настоящий вакуум! Родные сделали вид, что забыли о моем существовании, друзья испарились, а персонал, который верой и правдой служил совсем недавно, вдруг срочно уволился. Никому не рекомендуется выступать против членов королевской семьи, но тысячу раз не рекомендуется делать это против всей фирмы сразу.

Теперь развод был неминуем.

Я сумела все объяснить Уильяму, и он понял.

Но теперь меня пугал не сам развод, а возможность простого физического устранения. Никому не позволено безнаказанно выступать против системы. Я осознала это только тогда, когда уже выступила.