Возможно, это покажется кому-то странным, но кино я не любил с детства. Да и сейчас, если говорить по правде, не люблю. Равнодушен я к нему – и всё тут. Не волнует оно меня. Каким бы талантливым и популярным ни был фильм, сколько бы о нём ни говорили и ни писали, но как подумаю, что всё это не больше, чем выдумка сценариста и режиссёра, игра артистов, словом, подделка под действительность, а проще говоря, откровенная фальшь, всякая охота идти в кино пропадает. Поэтому в кино я почти не ходил и до сих пор не хожу. Разве что с ребятами иногда, ради компании. Да и то большую часть фильма обязательно просплю.

То ли дело футбол! Здесь всё по-настоящему, всё происходит на твоих глазах – без какого бы то ни было обмана, без фальши, без кривляния. Тут уж не уснёшь! Футбол я люблю по-настоящему, люблю страстно, можно сказать, до одури. Ещё не было случая, чтобы я пропустил какой-нибудь футбольный матч. А тем более с участием моей любимой команды «Морионские львы». Даже если нет денег на билет, всё равно я найду способ проникнуть на стадион.

На этой почве – моей апатии к кино и увлечения футболом – у меня часто возникали дискуссии и даже перепалки с Флорой Чарони, моей напарницей по работе в магазине верхней одежды «Элегант», что на улице Виктора Гюго. Мы работали с нею в отделе мужских курток и плащей: Флора занималась клиентами – помогала им с выбором товара и примеркой, – а я товар запаковывал, выписывал чеки и иногда, если предвиделись чаевые, относил покупку к машине.

А возникали между нами споры преимущественно потому, что, в отличие от меня, Флора была помешана на кино и людей, которые не разделяли её увлечения, считала никчёмными, не заслуживающими её внимания людишками. Сама же Флора не пропускала ни одного нового фильма, постоянно, даже на работе, читала киножурналы, знала всех известных и малоизвестных киноартистов и могла часами говорить о них – об их ролях, закулисных интригах, семейных дрязгах, любовных похождениях и всём таком прочем. Было бы с кем поговорить.

Впрочем, это ещё полбеды. Хуже другое: Флора Чарони спала и видела себя артисткой кино. И не просто артисткой, а непременно звездой экрана, которой восхищается весь мир. На меньшее она не соглашалась. Она даже экранное имя себе придумала, звучное и запоминающееся – Сильвана Кавальери.

Хотя, если быть справедливым… Не знаю, были ли у Флоры актёрские задатки (не приходилось видеть её игру), но если брать во внимание её внешность, то тут уж я больше чем уверен, что она, как и Софи Лорен или та же Сильвана Пампанини, имела все основания рассчитывать на карьеру кинозвезды. Как по мне, то Флора была очень красивой девушкой. Начать с того, что при росте выше среднего у неё была замечательная, стройная и гибкая, будто изваянная искусным скульптором фигурка. О головке и говорить не приходилось: лицо чистое, почти круглое, губы полные, пунцовые, совершенно не требующие никакой помады, нос небольшой, аккуратный, правильной формы, глаза, вернее глазища, большие, карие, лучистые, обрамляющие их ресницы длинные и густые, как опахала, слегка вьющиеся тёмно-каштановые волосы свободно струятся на плечи. Впрочем, Флора то и дело меняла причёску, делая её под своих любимых киноактрис: сегодня у неё причёска Брижит Бардо, завтра – Джины Лоллобриджиды, послезавтра – Одри Хепберн.

В том, что торговля у нас шла успешнее, чем в других отделах, заслуга была прежде всего Флоры. Не раз приходилось замечать, что многие мужчины заходили в наш отдел единственно для того, чтобы посмотреть на Флору, перекинуться с ней несколькими игривыми словами, примерить что-нибудь с её помощью, прикоснуться к ней. И немало таких мужчин ради того, чтобы сделать девушке приятное, покупали явно ненужные им вещи.

И всё же работу свою Флора не любила и тяготилась ею. Она считала, что такая работа унижает её – будущую кинозвезду. Меня эта работа хоть и не унижала, но я тоже был не в восторге от неё. Разве это занятие для настоящего, здорового мужчины – завёртывать в бумагу куртки или плащи? Тем более что и зарплата в магазине была не ахти какая. Но в Морионе, как всегда, было туго с работой и многие здоровые парни не имели и такого заработка. Поэтому мне ничего не оставалось, как запастись терпением и ждать лучших времён…

Понятно, что Флора, как будущая кинозвезда, была высокого, если не сказать очень высокого, о себе мнения и с нами, работниками магазина, то есть простыми смертными, держалась зачастую гордо, а иногда и высокомерно. Не делала она исключения и для меня, своего напарника. Если и заговорит когда, то с таким видом, будто большое одолжение мне делает. Бывало и хуже: разговаривает с тобой, а смотрит вроде как сквозь тебя, куда-то вдаль, будто не человек перед нею, а фонарный столб.

Впрочем, мне к этому было не привыкать. Со мною большинство девушек – из тех, что покрасивее, – разговаривали точно так же. А если уж быть справедливым до конца, то старались и вовсе не разговаривать со мной.

А всё из-за моей внешности. Неэстетичной внешности, как однажды деликатно заметил один из моих приятелей. Флора, когда я как-то набрался духу пригласить её посидеть вместе в кафе, была намного откровеннее.

– Ты извини меня, Тири, – сказала она (меня зовут так – Тири Парк), – но я с тобой никуда не пойду. Ты хороший человек, Тири, я это знаю. Но посмотри на себя в зеркало. У тебя ведь лицо бандита. От тебя люди шарахаются на улице. А ты хочешь, чтобы я куда-то с тобой шла… Ну, как я могу?

В зеркало я смотреть на себя не стал. Я и без зеркала знал, что выгляжу страшилой. Нижняя челюсть у меня квадратная и тяжёлая, рот широкий и кривой, нос большой и свёрнутый набок (результат занятий в боксёрском клубе), глаза маленькие и глубоко посаженные, свисающие на эти глаза брови густые и кустистые, будто повыдернуты местами, лоб низкий, мартышечий. И, в довершение ко всему, у меня большая бородавка на подбородке. Внешность, как видите, не того… действительно далеко не эстетичная. Если же говорить без обиняков, то она у меня просто-таки отпугивающая. Из меня хорошее пугало могло бы получиться.

Словом, на Флору я не обижался. Как можно на неё обижаться, если она права? Я ведь не мальчишка, который ничего не соображает.

Но ещё больше не любила меня Флора за то, что я нелестно отзывался о её любимом увлечении и скептически относился к её мечте стать актрисой кино, часто подтрунивая над ней по этому поводу. В такие минуты Флора буквально кипела от негодования…

Вот так и тянулись наши с Флорой дни в магазине: в обслуживании клиентов, в наших перепалках, в её мечтах о кино и моих футбольных треволнениях, пока однажды в наш отдел не зашёл молодой, довольно привлекательный человек с гладко причёсанными чёрными, как смоль, набриолиненными волосами, слегка растянутыми в снисходительной усмешке тонкими губами и маленькими щегольскими усиками. Одет он был на первый взгляд вроде бы небрежно. Но не просто небрежно, а артистически небрежно, с едва уловимым, неназойливым шиком. И держался он не так, как все: будто бы просто и доброжелательно и в то же время независимо и самоуверенно. Словом, всем своим видом и поведением парень давал понять, что принадлежит к какому-то иному, далёкому от нас миру. Как вскоре выяснилось, так оно и было на самом деле.

Зайдя в отдел, молодой человек сразу же обратил внимание на Флору и долгим приценивающимся взглядом осмотрел её с ног до головы. Затем поинтересовался, есть ли у нас замшевые куртки коричневого цвета. Я ответил, что таких курток сейчас нет – всё раскупили, – но на днях должны завезти новую партию. Парень пообещал наведаться к нам через недельку. Но уходить не спешил. Он ещё раз внимательно осмотрел Флору, а потом просто, как бы между прочим сказал:

– Мадемуазель, вам никто не говорил, что вы очень красивая девушка?

Флора, которая уже успела привыкнуть к подобным комплиментам, без излишней скромности ответила:

– Говорили. И не раз. Впрочем, я это и сама знаю.

Но когда молодой человек спросил:

– А вам никто не говорил, что вы со своей внешностью могли бы сниматься в кино? – Флора вся вспыхнула, зарделась и, наверное, впервые растерялась. Во всяком случае, на моей памяти такого с нею ещё не было.

– Не-ет, – протянула она нерешительно. – А что?

Насладившись произведённым эффектом, молодой человек небрежно обронил:

– Я, видите ли, работаю помощником режиссёра на киностудии. И думаю, что у нас найдётся для вас подходящая роль.

Надо было видеть в ту минуту Флору! Бедняжка мгновенно лишилась дара речи и застыла наподобие манекенов, которых в нашем отделе стояло около двух десятков. Разница была в том, что манекены стояли вдоль стены рядком, а Флора осталась посреди торгового зала. Случайный посетитель мог бы подумать, что на её долю минуту тому назад выпал миллионный выигрыш в лотерею. Пока Флора осмысливала услышанное и пыталась взять себя в руки, молодой человек достал из кармана блокнот, написал в нём несколько слов, вырвал листок и протянул его девушке.

– Зайдите на киностудию этак… денька через два. То есть в четверг. Да, лучше всего в четверг! Спросите Рода Мерфи. Это моё имя.

Флора, всё ещё продолжая часто хлопать глазами, дрожащими руками взяла записку и бережно спрятала её в карман передника, забыв от волнения даже поблагодарить своего неожиданного благодетеля. Тот, понимая, видимо, состояние девушки, лишь снисходительно усмехнулся, кивнул нам на прощание головой и направился к выходу.

Флора пришла в себя только через несколько минут после его ухода. А придя, прерывистым голосом залепетала:

– Неужели это правда? Неужели я действительно буду сниматься в кино? А вдруг это мне всего лишь приснилось?

А когда успокоилась окончательно, посмотрела на меня по привычке свысока и с вызовом спросила:

– Что ты скажешь теперь, Тири?

– Флора, – сказал я, решив сам не знаю зачем вернуть девушку из-за заоблачных высей на грешную землю, точнее в отдел мужской одежды, – неужели ты вот так взяла и поверила какому-то хлыщу, который сказал это единственно для того, чтобы лишний раз напомнить всем, что он работает в кино? Да он через десять минут забудет и о тебе, и о своём обещании.

– Какой же ты вреднющий, Тири! Ты просто завидуешь мне! – зло огрызнулась Флора, и на её глазах даже выступили слёзы обиды.

Я понял, что сделал глупость, ни с того ни с сего испортив настроение хорошей в общем-то девушке, и, чтобы загладить свою вину, как можно миролюбивее сказал:

– Ты не права, Флора. Ну, как я могу завидовать тебе, если я не люблю кино? Просто мне не нравятся слишком уверенные в себе типы. Не доверяю я таким людям. Но если он сказал правду, если тебе действительно повезёт и тебя возьмут в кино, то я только рад буду за тебя. Рад, что твоя мечта наконец сбудется. И мне будет жаль, если ты покинешь наш магазин.

Флора недоверчиво посмотрела на меня, но, не заметив ничего двусмысленного в выражении моего лица, в знак благодарности улыбнулась мне.

– Спасибо, Тири. Всё-таки ты хороший парень.

В четверг, перед тем как магазин должен был закрыться на обеденный перерыв, Флора Чарони неожиданно спросила меня:

– Тири, ты не мог бы проводить меня на киностудию? Одной, знаешь ли, как-то…

Зачем она потащила меня с собой на эту киностудию, до сих пор не могу понять. То ли она действительно не решалась идти сама (если по правде, то девушкой она была довольно скромной и стеснительной), то ли хотела сделать меня свидетелем своего триумфа и таким образом отомстить мне за моё скептическое отношение к её заветной мечте, сказать затрудняюсь. Наверное, всё-таки второе. Хотя иногда мне кажется, что ею, скорее всего, двигало провидение, благосклонное прежде всего ко мне. Что я хочу сказать этим, скоро поймёте сами.

Киностудия находилась на окраине Мориона, в двух километрах от нашего магазина и занимала большущую территорию, ограждённую высоким глухим забором, за которым виднелось множество каких-то странных строений. Складывалось впечатление, что там расположено что-то похожее на сказочный детский городок. Такой себе Диснейленд.

На наш вопрос, где можно найти Рода Мерфи, привратник неопределённо пожал плечами.

– А кто его знает… Он у нас, как Фигаро: то здесь, то там. Но чаще всего бывает в павильоне номер два. Идите вот так прямо, а потом – направо. Там увидите…

Киностудия и впрямь оказалась самым что ни на есть настоящим городком. Правда, не совсем обычным: наряду с большими, похожими на самолётные ангары павильонами там можно было увидеть дома и даже целые дворцы самых различных исторических эпох и архитектурных стилей – от индейских вигвамов до буддийских пагод. Были там и целые улочки, выдержанные в каком-нибудь одном стиле – то раннего Средневековья, то американского Дикого Запада. К тому же городок был довольно многолюдным. То тут, то там прогуливались группами и поодиночке люди в самых различных одеяниях. Нетрудно было догадаться, что это артисты, которые вышли прогуляться в перерывах между съёмками.

А в одном месте мы даже наткнулись на съёмку сцены пожара. Точнее, снималась сцена спасения парнем из горящего дома потерявшей сознание девушки. В доме, казалось, вовсю полыхал пожар. Хотя, как я, хорошенько присмотревшись, понял, это была обычная имитация пожара с помощью различных световых эффектов. Но дым из окна и двери валил самый настоящий – густой, чёрный и вонючий. Жгли, надо думать, старую автомобильную камеру. Руководил съёмкой тощий и высокий, как жердь, мужчина, суетливый и постоянно чем-то недовольный. Вокруг него вертелось десятка полтора его помощников. Мы наблюдали за съёмкой издали минут десять. И за это время сцену спасения девушки переснимали раза три. И каждый раз режиссёру что-то не нравилось в работе занятых в съёмке актёров. То девушка, которой надлежало находиться в обморочном состоянии, делала на лице недовольную гримаску, то спасающий её парень вместо того, чтобы изображать героический поступок, откровенно позировал перед кинокамерой, а то, забывшись, выбежал из кадра. И всякий раз режиссёр воздевал руки к небу и трагическим голосом кричал: «Стоп!»

– Скоро и тебя будут вот так носить на руках, – сказал я Флоре. Но Флора ничего не ответила – она была всецело поглощена созерцанием таинства создания фильма. И, чтобы вывести девушку из этого сомнамбулического состояния, пришлось взять её за локоть и слегка встряхнуть.

– Нам надо спешить. Скоро обеденный перерыв в магазине окончится.

– Да-да. Идём, – очнулась наконец Флора и послушно пошла за мной.

Павильон № 2, в который мы вошли, был ярко освещён, но из людей мы никого в нём не увидели. Правда, где-то в противоположном конце павильона слышались чьи-то приглушенные расстоянием голоса, но кто там был, мы не могли видеть, поскольку павильон был набит самыми неожиданными вещами. И напоминал он, как, впрочем, и вся киностудия, какой-то фантасмагорический склад. Пробираясь на звук голосов, мы наткнулись сперва на роскошную кровать эпохи Людовика XIV, неубранную, на которой, похоже, совсем недавно кто-то изображал спящего. Или спящих. А может, чем-то занимающихся. Словом, по всему было видно, что недавно здесь велась съёмка. Затем на нашем пути неожиданно возникла часть бревенчатой стены с окном, а под окном – стол с чайным сервизом и стульями вокруг. И тут же всего лишь в пяти метрах – легковой автомобиль начала века.

Благополучно миновав ещё несколько таких преград, мы увидели наконец людей. Было их там около десятка. Они бегали, суетились, наскакивали друг на друга, размахивали руками и что-то без умолку кричали. Поначалу мы подумали, что стали невольными свидетелями какого-то шумного скандала, а возможно, даже потасовки. Поэтому близко подходить не стали, а решили понаблюдать за ними издали.

Больше всех суетился пожилой коротконогий крепыш с большой головой, на которой во все стороны торчали клоками седые волосы. На его красном мясистом носу восседали массивные роговые очки.

– Не подходит – и всё тут! Я сказал: не подходит! – надрывно закричал он, подбежав к молодому человеку с блестящей от изобилия бриолина головой, в котором мы узнали Рода Мерфи. Руки кричавшего, словно крылья ветряной мельницы, постоянно были в движении, и нашему знакомому, чтобы не получить по носу, пришлось даже запрокинуть назад голову.

– Но почему не подходит? – спрашивал он плачущим голосом. Не знаю, как Флора, а я сразу обратил внимание на то, что здесь он разговаривал совсем другим тоном и далеко не так самоуверенно, как у нас в магазине. Куда только девались его лоск и вальяжность.

– Потому что он слишком красив для этой роли! – с новой силой закричал большеголовый. – Ему первых любовников впору играть, а не негодяев и бандитов!

– Ну, возьмите Рико Банта, – всё больше теряя уверенность, предложил Род Мерфи.

– Да вы в своём уме? – ещё сильнее замахал руками большеголовый. – Как я могу дать такую гадкую роль такому милому, симпатичному человеку? Кто поверит, что он может быть негодяем? Нет, нет! Не подходит!

– Но у нас есть ещё Барри Лакуна… – совсем уж упавшим голосом произнёс Мерфи.

– Вы хоть думаете, что говорите? – возопил большеголовый. – Лакуна – бандит! Да Лакуне с его внешностью святых надо играть, а не бандитов! О Лакуне и речи быть не может.

– Тогда не знаю… – беспомощно развёл руками Мерфи.

Было ясно, что мы пришли не вовремя. И хотя меня это касалось меньше всего, не хотелось вот так, ничего толком не узнав, возвращаться назад. И я, выбрав момент, когда большеголового – я давно уже догадался, что он тут главный, то есть режиссёр, – позвали к телефону, подошёл к Мерфи.

– К вам пришла мадемуазель Флора. Вы просили её зайти сегодня, – сказал я ему.

– Какая ещё мадемуазель Флора? – раздражённо спросил занятый своими невесёлыми мыслями Мерфи. – Никого ничего я не просил!

Всё-таки прав я был, говоря Флоре, что зря она поверила этому хлыщу.

– Вы просили зайти мадемуазель Флору из магазина «Элегант», сдерживая закипавшую во мне злость, сухо сказал я.

Тут из-за моей спины вышла сама Флора, держа в руке записку. Мерфи посмотрел на неё, наморщил лоб, делая вид, что силится что-то вспомнить, и не совсем уверенно (похоже, он действительно не узнал её) проговорил:

– Ах, это вы, мадемуазель… Мне очень жаль, но ничем не могу вас обрадовать. Нет для вас ничего.

Флора, не ожидавшая такого поворота дела, часто заморгала глазами:

– Как же так? В понедельник вы говорили, что вам нужна такая девушка, как я, а сегодня уже не нужна…

– Была нужна. Но мы нашли другую, и теперь вы не нужны…

К Мерфи вернулась его прежняя самоуверенность, и это ещё больше разозлило меня.

– Что же это получается, любезный? – сказал я ему с вызовом. – Вы пригласили одну девушку, а потом пошли искать другую? Так порядочные люди не поступают!

– Не вам судить о моей порядочности! – вспылил, в свою очередь, Мерфи. – Не хватало ещё, чтобы мне каждый… первый встречный… мораль читал.

– Это я первый встречный? – моя злость на этого заносчивого пижона достигла высшей точки кипения, и я схватил его за лацканы пиджака. – Сейчас я научу тебя, как…

– Так вот же он! – закричал, подскочив к нам, вернувшийся крепыш (это и в самом деле был известный морионский кинорежиссёр Корри Сандерс). – Мерфи, почему же вы молчали? Болван вы, Мерфи, после этого! Когда вы научитесь разбираться в людях? Вот же он – бандит! Перед вами! Всмотритесь в него хорошенько! – режиссёр бесцеремонно тыкал мне в лицо пальцем и, пытаясь осмотреть меня со всех сторон, дёргал за рукава и подталкивал. – Вот же вам настоящий негодяй и бандит. А вы мне подсовываете чёрт знает кого!

Я отпустил пиджак Мерфи и подступил к режиссёру. Так меня ещё никто не оскорблял, и неудивительно, что я взорвался.

– Что вы себе позволяете? – заорал я режиссёру в лицо, заставив его отпрянуть от меня на добрый метр. – Я честный человек! Я…

– Нет! – стоял на своём режиссёр. – Вы – негодяй и бандит! Это у вас на лице написано! Вас-то я и искал! Такая рожа – это именно то, что мне надо.

– Папаша, подбирай выражения! – сказал я тихо и веско, прицеливаясь взглядом к его челюсти. – А не то я тебя…

– А что я говорил! – призывая в свидетели Мерфи, обрадованно воскликнул режиссёр. – Самый настоящий бандит!

Я уж отвёл было кулак, как тут между нами втиснулась высокая могучая женщина с колышущимися арбузными грудями.

– Что у тебя за манера разговаривать с людьми! – глядя на режиссёра сверху вниз, зарокотала она прокуренным басом. – Скажи человеку, что ты хочешь предложить ему роль в своём фильме – и всё тут. Зачем столько шума поднимать?

– А я что ему говорю? – нервно пожал плечами враз притихший режиссёр. – Я ему уже битый час толкую, что хочу его снимать, а он не может этого понять… Проба завтра в десять.

Тут женщина – это была жена режиссёра – объяснила мне, что моя внешность подходит для одной небольшой роли в новом фильме её мужа, к съёмкам которого они приступают, что они рассчитывают на моё согласие сняться в этой роли и надеются, что я завтра приду в киностудию на пробную съёмку к десяти часам утра.

Парень я вроде бы не промах, в различных переделках приходилось бывать, многое успел повидать на своём, пусть и не таком уж продолжительном, веку, так что удивить меня чем-либо не так просто. Но тут у меня от неожиданности сам по себе раскрылся рот и отвисла челюсть. Я всего мог ожидать, но только не такого поворота событий. Всё это было как снег на голову среди жаркого лета. И тем не менее я мигом сообразил, что сниматься в кино всё-таки лучше, чем изнывать от скуки в магазине верхней одежды, и сказал, что в общем-то ничего против не имею и попробовать сняться можно.

– Да! А как же Флора? – спохватился я, взглянув на мою напарницу, которая, похоже, никак не могла взять в толк, что тут происходит, и выглядела совершенно потерянной.

– С Флорой? – чуть ли не обрадованно переспросил режиссёр. – С Флорой ничего не получится. Тем более что таких Флор у нас десятки. Если не сотни, – но увидев, как скривились и задрожали у девушки губы, а в глазах появились слёзы, режиссёр осёкся и как можно мягче добавил: – Не огорчайтесь, милочка. Сегодня нам нужно было лицо бандита, и мы, как видите, нашли его. Возможно, и вам когда-нибудь повезёт. Во всяком случае, мы будем иметь вас в виду…

Из киностудии мы возвращались порознь. Едва вышли из ворот, как Флора, нервно хихикнув, заявила мне, что в попутчиках, а тем более из числа киноартистов, она не нуждается, и поскольку дорога назад ей хорошо известна, то магазин она найдёт сама. Я хорошо понимал её состояние, а потому не возражал и не настаивал. Тем более что я решил в магазин в тот день не возвращаться вовсе…

Больше после этого Флору я не видел.

В пятницу мне сделали на киностудии пробную съёмку. Она получилась удачной, режиссёр не мог нарадоваться. И вот уже больше года я снимаюсь в кино. Снимаюсь постоянно. И не только у Корри Сандерса. Меня охотно приглашают в свои фильмы другие режиссёры. Правда, роли у меня небольшие, преимущественно эпизодические. Бывают даже бессловесные. Мои герои – бандиты, киллеры, жулики, воры, мошенники, сутенёры и прочее человеческое отребье. Но, как резонно однажды заметил один из режиссёров, раз такая публика существует, то её тоже надо кому-то изображать. Вот я и изображаю. Между прочим, как я и думал, делать это намного приятнее, чем по целым дням торчать, млея от скуки, в магазине. И даже в каком-то смысле интересно. Да и платят здесь более-менее прилично. Не знаю, как будет дальше, но пока я своей жизнью доволен.

А не так давно я встретил знакомого продавца из «Элеганта», он работает там в отделе мужских брюк. От него я узнал, что Флора Чарони вышла недавно замуж за симпатичного парня из отдела мужских головных уборов. А сама теперь работает в отделе женских шляпок, куда по просьбе мужа её перевёл хозяин магазина. Причина понятна: в этот отдел почти не заходят мужчины. Живут молодые душа в душу, в мире, любви и согласии.

А ещё знакомый рассказал, что о кино теперь Флора даже не вспоминает. Больше того, она перестала ходить в кино вовсе. Теперь, на всём экономя, она вместе с мужем копит деньги на автомобиль.

Значит, у Флоры всё хорошо, и я не мог не порадоваться за неё. Но привет передавать не стал. И, думаю, правильно сделал: зачем лишний раз напоминать ей о себе и бередить её впечатлительную душу неприятными воспоминаниями?