После полудня по палубе «Удачи» начинают бегать, отдавая швартовы, матросы. В чреве шхуны, несколько раз осторожно чихнув, просыпается двигатель. Мелко задрожав, судно не спеша отходит от причала и направляется к выходу из бухты.

На ее середине шхуна проходит под нависшей над ней гигантской белой тушей стоящего на якоре теплохода, от которого пахнуло нагретым железом и масляной краской. Множество солнечных бликов беспорядочно мельтешат по уходящему к небу борту.

Задрав голову и прикрыв глаза от солнца ладонью, Мона зачарованно смотрит вверх. Ее поражает непривычный ракурс, легкое головокружение усиливает впечатление несоизмеримости теплохода и шхуны.

– Издали посмотришь – вроде бы не такое уж и большое судно, – не оборачиваясь, говорит девушка Эдвину, – а снизу вблизи вон какой махиной кажется…

В это время высоко вверху появляется, склонившись над фальшбортом, загорелый молодой человек с симпатичными черными усиками, одетый во все белое. Увидев глядящую на него из-под руки девушку, молодой человек выкрикивает:

– Куда, красавица, путь держим?

– За горизонт! Новые земли открывать! – отвечает Мона.

– А что, разве есть еще неоткрытые земли?

– Раз мы плывем открывать, значит, есть!

– И в самом деле… – спохватывается молодой человек в белом. – Как я сам до этого не додумался? В таком случае мой привет аборигенам! И если подвернется подходящий безымянный островок, назовите его моим именем. Меня зовут Джоном Греем. Слышите? Джон Грей!

– Уж не тот ли вы Джон Грей-повеса, что «силою Геркулеса и стройный, как Дон Жуан»?

– А разве не видно? Он самый! – отвечает молодой человек, и неожиданно над бухтой взвивается его звонкий голос:

– Но сегодня я небогат. И потому я здесь, – молодой человек хлопает ладонями по планширу. – Но недалек тот час, когда вы услышите обо мне новые песни. Счастливого пути!

Последние слова молодого человека долетают уже издали – за это время шхуна успела обогнуть теплоход и теперь направляется к выходу из бухты.

– Неужели это действительно он, Джон Грей? Жаль, что я не успела спросить его о крошке Рите, – находясь под впечатлением этой мимолетной встречи, задумчиво произносит Мона. – Одно время песня о Джоне Грее была самой любимой моей песней:

– О! Так мы еще и поем? – слышится сзади приторно-сладкий голос Вилли Рекса.

– И поем, и пляшем! – с вызовом отвечает Мона. – Вам что больше нравится?

– Нам? – расплывается в слащавой улыбке Рекс. – Нам нравится и то, и другое. Мы ценим искусство. Но лучше пойте дальше.

– Как-нибудь в другой раз, – сухо роняет девушка.

– Ну что ж, в другой так в другой. Нам спешить некуда, – кокетливо поведя глазами, соглашается Рекс и, по-женски виляя задом, удаляется.

Когда шхуна, миновав узкий, как горлышко бутылки, проход, оказывается в открытом море, на ней поднимают паруса и глушат двигатель. И сразу наступает непривычная тишина. Шхуна по-прежнему стремительно несется, подгоняемая попутным ветром, вперед, но теперь слышны только плеск зыби о форштевень да легкое, будто отдаленное гудение ветра в парусах. Такое впечатление, что судно вдруг очутилось в каком-то ином, необычном мире, где нет железа и моторов, где нет шума, лязга, гудения, где совсем другие законы движения, где даже жизнь иная – неторопливая, спокойная, созерцательная.

– Как здорово! – по-детски восторженно восклицает Мона, запрокинув голову и подставив лицо ветру. – Плыть бы вот так целую вечность! Ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. А, Эдвин?

– Мона, ты – фантазерка! – снисходительно усмехается парень. – А вообще ты права: что может быть лучше плавания под парусами? Только на паруснике можно ощутить всю прелесть путешествия по морю.

Упругий ветер тихо насвистывает свою нескончаемую заунывную песню в снастях, он осторожно шевелит волосы на головах Моны и Эдвина, приятно освежает их лица и шеи. Стоящее в зените солнце, хоть и жарит вовсю, но из-за близости воды не кажется таким горячим, как на суше. В полуденной дымке медленно тает позади Морион, все меньшим становится маяк, белеющий неподалеку от входа в бухту на рыжем холме.

Справа по борту вырастает из воды небольшой остров Пуло – излюбленное место отдыха морионцев. Остров знаменит своим гигантским тысячелетним платаном, под кроной которого могут укрыться от солнца или дождя несколько тысяч человек. Издали платан похож на огромный зеленый холм, насыпанный по чьей-то прихоти посреди острова.

Миновав остров, шхуна берет курс на запад. Оставшийся за кормой Пуло погружается назад в море. Теперь с трех сторон шхуны безбрежное, покрытое мелкой рябью море и только слева в мерцающей голубой дымке виднеется отдаленный берег полуострова. Эдвин и Мона переходят к левому борту.

Компания Рекса, которую, похоже, не интересует ничто, усевшись кто на чем горазд в тени фока, режется в карты. Оттуда то и дело доносятся крепкие словечки или соленые шутки вперемешку со взрывами ненатурального хохота.

Матросы – на шхуне их помимо шкипера пятеро, – повернув и укрепив паруса, собираются на корме вокруг рябого парня с гитарой. Взяв певучий аккорд, парень наклоняет голову и какое-то время прислушивается к затихающим звукам. Затем, лихо встряхнув бронзовой шевелюрой, с размаху бьет по струнам гитары, отозвавшейся бравурным аккордом, и неожиданно высоким сильным голосом запевает:

Остальные матросы, покачиваясь в такт ритма песни, дружно подхватывают припев:

Матросы еще тянут последнюю ноту припева, а солист уже начинает новый куплет. Поет он раскованно, задорно, бесшабашно, будто и в самом деле бросает вызов океану:

И снова, как бы соревнуясь с запевалой, матросы дружно налегают на припев. А тот, дождавшись окончания припева, подмигивает в сторону стоящего у штурвала Джино Росси и с еще большим вдохновением продолжает:

Подбоченясь и лихо встряхнув головой, припев вместе с матросами подхватывает шкипер. Его резкий, с хрипотцой голос придает песне новую окраску – надрывную и бесшабашную. Над морем, заглушая свист ветра в снастях, разносится:

Даже шумная компания Рекса притихла и с интересом поглядывает на корму. Один Вилли снисходительно улыбается, давая понять, что ему приходилось слышать и не такое.

– Браво! – восхищенно выкрикивает Мона и громко хлопает в ладоши.

Рябой матрос отводит руку с гитарой в сторону и театрально склоняет голову.

– Гран мерси, прекрасная незнакомка! По всему видать, что вы по-настоящему любите море, – говорит он и, подмигнув в сторону Эдвина, добавляет: – И моряков.

Вскоре вдали по левому борту показывается затиснутый между бурыми холмами высушенный солнцем рыбачий поселок с необычным названием Аста. Его домики с красными черепичными крышами и ослепительно-белыми стенами кажутся игрушечными. В крошечной бухте покачиваются на зеленой воде крошечные пестрые кораблики. И поселок, и бухта необыкновенно живописны. Они так и просятся на полотно художника. Вдали за поселком, словно повиснув в воздухе, синеют щербатые вершины хребта Тангерин.

К вечеру люди Рекса, разморенные жарой, ромом и картами, укладываются на палубе, подстелив под себя одеяла. И только Рекс, раскинув ноги и задрав кверху подбородок, дремлет в старом кресле-качалке.

На юго-западе открывается окутанный сизой дымкой маяк мыса Фрир. Издали он похож на поставленный «на попа» цилиндр. И только по мере приближения приобретает очертания изящной средневековой башни и оранжевую окраску.

Из-за мыса, толкая перед собой ватный ком пены, появляется белый пароход с красной ватерлинией и наклоненными назад трубами, которые придают его силуэту эффект стремительности. Пароход делает широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Мориона. За его кормой тянется длинный пенистый след.

– «Александр Грин»! – уважительно произносит Джино Росси, приблизившись сзади к сидящим на планшире фальшборта Моне и Эдвину. – Возвращается из Зурбагана.

И будто в подтверждение слов шкипера, пароход, прокашлявшись, гудит громко и радостно. Кажется, он дает всем знать, что возвращается из чудесного края, где белые города, бирюзовое небо, ослепительно-яркое солнце и красивые жизнерадостные люди.

– Он самый, – соглашается со шкипером Эдвин, тоже узнавший знакомые очертания парохода, и, помолчав, добавляет с нотками сожаления в голосе: – Жаль, что Грин его не увидит никогда. Как он, наверное, был бы рад, что сегодня его именем называют корабли…

Александра Грина Эдвин любит с детства. Первая же попавшаяся в его руки книжица в темно-синей обложке – «Избранное» – очаровала и заставила его навсегда увлечься этим обладавшим редкостным даром неудержимого воображения писателем, который силой присущего ему удивительного таланта создал свой, совершенно не похожий на другие светлый и прекрасный мир. Книги Грина обладают необъяснимой магической силой. Достаточно раз прочитать любую из его книг, чтобы после этого хотелось читать ее еще и еще раз, возвращаться к ней постоянно, словно это стихи любимого поэта. Хочется снова и снова посещать чудесные гриновские города, белые и чистые, будто родившиеся из морской пены, полные ярких красок и красивых женщин; хочется вновь и вновь видеть гриновское море с его тающей в голубой дымке далью, которое бороздят пропахшие солью и ветрами стройные парусники, похожие издали на стремительно летящих над самой водой белых птиц; не покидает желание ощутить на своем лице упругий, гудящий в парусах морской ветер, который приносит порой откуда-то издалека пряные запахи далеких южных стран; тянет, наконец, встретиться с гриновскими героями, людьми благородными и смелыми, готовыми в любую минуту прийти на помощь товарищу или стать на защиту слабого. Книги Грина тревожат сердце и будоражат воображение, от них трудно оторваться, как трудно закоренелому курильщику избавиться от своей вредной привычки. В гриновских книгах Эдвин открыл для себя одно удивительное свойство: каким бы мрачным не было иногда настроение, стоит лишь открыть наугад любой его роман или рассказ и прочитать страницу-другую, как тотчас окружающий мир начинает меняться – он вновь, будто по мановению волшебной палочки, расцветает яркими красками и наполняется благоухающими запахами, и от этого на душе становится светло и спокойно, по-прежнему хочется жить, любить людей и быть любимым…

Эдвин не раз с сожалением думал: почему сейчас нет так необходимых людям писателей-романтиков? Именно таких, каким был Грин, этот безудержный мечтатель, умевший, как старое вино, волновать читателя, звать его к светлой, чистой жизни, учивший ценить настоящие, непоказные, счастье и дружбу. Неужели современные писатели разучились мечтать и стесняются высоких и красивых слов? А может, не хотят? Наверное, все-таки не хотят. Им, современным писателям, проще и приятнее рыться в житейском мусоре, если не сказать, дерьме, утверждая при этом, что именно в этом и заключается призвание литератора. Начисто забывая при этом о великой силе мечты. А ведь, как писал другой замечательный русский писатель-романтик Константин Паустовский, именно романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким, потому что в романтике заключена большая облагораживающая сила…

– Да. И судно замечательное, и писатель замечательный! – словно угадав мысли Эдвина, замечает шкипер и, глубоко затянувшись и выпустив облако дыма, продолжает: – Жаль, что давно уже нет таких писателей. Герман Мелвилл, Роберт Стивенсон, Джек Лондон, Джозеф Конрад, Александр Грин – вот, пожалуй, и все настоящие морские писатели. Все остальные… тоже, конечно, писатели. Но не те, что нужны людям… Я хотел сказать, морякам.

– Ну-у-у, – удивленно тянет Эдвин. – Вот уж не думал, что вы читаете книги! – и, спохватившись, что, может, обидел человека, быстро поправляется: – Настоящие книги.

– Ошибаться, – добродушно щуря и без того едва видимые глаза, философски изрекает Джино Росси, – одно из свойств малоопытной молодежи. Почитываем и мы. И надо думать, не меньше вашего. Ежели желаете убедиться в этом, давайте спустимся в мою каюту.

– С удовольствием, – соглашается Эдвин.

– Хоть сейчас, – поддерживает Эдвина Мона.

Каюта капитана оказывается клетушкой два на два метра с узкой, похожей на ящик койкой и двумя привинченными к переборкам полками. На одной лежат судовые документы и навигационные приборы, другая плотно набита книгами. Преимущественно это книги авторов, названных шкипером. Больше всего книг Джека Лондона.

– Вот… это я читаю, – виновато, словно признаваясь в чем-то постыдном, говорит Джино Росси. – Библиотека не ахти какая, можно сказать, корабельная, но все же…

– Ну, что вы! Зря прибедняетесь, – пробежав взглядом по корешкам выстроившихся на полке книг, говорит Мона. – Замечательная подборка. Я ведь тоже люблю читать о море и собрала кое-какую библиотечку…

– Чудесные книги! – почувствовав, что Росси по-настоящему любит книги и ждет похвалы, вторит ей Эдвин. – Сразу видно настоящего ценителя настоящей морской литературы.

– То-то и оно! – довольный похвалой, с усмешкой изрекает шкипер «Удачи». – А вы уж думали, если Джино Росси контрабандист, то ничем, кроме безакцизных товаров, долларов и песо не интересуется. Так ведь? Но я прощаю вас. Вы хорошие ребята, и мне приятно видеть вас пассажирами моей шхуны…