Порт в Морионе начинается сразу за подступающими к бухте домами. Он появляется внезапно, словно яркий цветной рисунок с обратной стороны перевернутой страницы скучной книги, в которой нет ни слова ни о юге, ни об экзотике. Иногородних такая неожиданная смена декораций обычно ошарашивает. Бывает это так: человек огибает угол ничем не приметного дома или выходит из-под сумрачной арки и вдруг попадает в совершенно иной, феерически яркий мир с высоким густо-синим небом, ослепительным солнцем, сверкающей мириадами слепящих глаза бликов бухтой, стерильной белизной стоящих у причалов пароходов, плавно скользящих по бухте белых яхт.

Солнце приближается к зениту. Оно висит над городом раскаленным добела диском. Однако в порту, как, впрочем, и во всем городе, сегодня жара особо не ощущается: с моря задувает освежающий бриз, принося прохладу, запах водорослей и соли.

Вокруг бурлит обыденная портовая жизнь: погромыхивая, ползают вдоль причалов портальные краны, натужно повизгивают лебедки, деловито снуют по бухте черные невзрачные буксиры, у выхода из бухты толпятся, дожидаясь своей очереди, белые пассажирские пароходы, неповоротливые сухогрузы и изящные клипера. По причалам резво бегают ярко раскрашенные авто– и электрокары, слышатся усиленные рупорами и мегафонами короткие жестяные команды боцманов и вахтенных офицеров, куда-то спешат с одинаково озабоченным видом пожилые стивидоры и молодые торговые агенты, растерянно мечутся обвешанные сумками и чемоданами вечно опаздывающие пассажиры.

Эдвина Мона замечает издали. Он стоит в стороне от толпы в тени большой мохнатой пальмы над лежащими на асфальте большой сумкой и таким же большим рюкзаком.

– Я опоздала? – опуская на асфальт свою сумку, беспокоится девушка. – Неужели мои часы…

– И вовсе ты не опоздала, – отвечает Эдвин. – Это я поспешил. Меня сосед подвез на своей машине.

– Ах, вот оно что! А я уже подумала… – улыбается Мона. И тут же улыбка на ее лице сменяется тревожным выражением. – У меня новость.

– И, конечно, приятная! – усмехается, в свою очередь, Эдвин. Но, видя, что девушка встревожена не на шутку, спрашивает озабоченно: – Что случилось? Дядя что-нибудь заподозрил?

– Хуже… – Мона осматривается по сторонам, словно хочет убедиться, что их никто не подслушивает, и протягивает клочок бумаги. – Возьми вот, посмотри.

Эдвин разворачивает вырванный из школьной тетради лист бумаги. На нем старательно выведенными от руки печатными буквами написано: «Будьте осторожны и разговаривайте шепотом. За вами следят и подслушивают. Доброжелатель».

– Шепотом… – недоуменно пожимает плечами Эдвин. – Глупость какая-то! Где ты это взяла?

– Нашла сегодня в кармане вот этих своих шорт. Ума не приложу, кто ее мог туда сунуть. Неужели Поль?

– Странно, – задумчиво роняет Эдвин, продолжая рассматривать записку. – И в самом деле, кто бы это мог быть? Не хватало еще, чтобы о нашей затее пронюхали какие-нибудь проходимцы. Ты никому об этом не рассказывала?

– Конечно, нет! Мы же договорились…

– И я никому не говорил.

– Значит, нас действительно кто-то подслушал. Но кто?

– Разумеется, недоброжелатель. Или недоброжелатели. Хорошие люди не станут шпионить.

– Ты прав, – соглашается Мона. – Хорошо хоть, что мы не упоминали в наших разговорах название острова. А записку, я все же думаю, написал Поль. Он с самого утра был какой-то странный. Избегал меня. И вообще… старался не разговаривать. А когда тетя засобиралась на рынок и мы должны были остаться одни, он, не сказав ни слова, куда-то исчез, и я больше его не видела.

– Выходит, он тоже следил за нами, – делает вывод Эдвин. – Иначе откуда ему знать, что за нами кто-то следил и даже подслушивал? Впрочем, Поля можно понять: детская привычка во всем видеть тайну. А вот те, другие… С какой целью они шпионили за нами? Или нам хотят помешать, или…

– Или отобрать то, что мы найдем… – смотрит в упор на Эдвина девушка. – Ты это хочешь сказать?

– Да. У нас могут быть непредвиденные осложнения, – дипломатично отвечает Эдвин. – Возможно, даже опасные. И я снова подумал: не лучше все-таки тебе остаться?..

– Остаться? – переспрашивает Мона и, не дожидаясь ответа, решительно заявляет: – Ни в коем случае! Теперь, после этой записки, об этом и речи не может быть. Или мы отправляемся на остров вдвоем, или не едем вообще. Ни ты, ни я! К тому же я склонна думать, что Поль просто неудачно пошутил. Или захотел напугать нас. Не пойму лишь – зачем?

– Мона, тебя не переспоришь, – идет на попятную Эдвин. – Ладно, будь по-твоему: мы едем вдвоем. Но имей в виду – хныкать не позволю.

– А это мы еще посмотрим, кто захнычет первым, – задорно усмехается девушка. – Смотри, как бы самому не пришлось краснеть.

– Ладно, сдаюсь! – поднимает Эдвин руки. – В таком случае ты постой здесь, а я схожу посмотрю, на месте ли судно. И узнаю, ничего ли не изменилось, чтобы не пришлось даром таскать вещи.

Эдвин спешит в отдаленный конец пристани, где обычно швартуются парусники, а Мона, проводив его взглядом, чтобы скоротать время, принимается рассматривать стоящие у пирсов корабли и снующую по пристани публику.

Едва Эдвин оставляет Мону, как от стоящей поодаль группы из четырех мужчин – не то туристов, не то отправляющихся на заработки безработных – отделяется сутулый человек среднего роста с утиным носом на плоском лице и спешит следом за парнем. Стараясь не попадаться на глаза, он издали, раз за разом натыкаясь если не на людей, то на лежащие у их ног сумки, наблюдает за Эдвином. В зависимости от того, видит он своего «подопечного» или теряет из виду, на его лице, круглом и плоском, как медаль, появляется выражение то хитрого благодушия, то озабоченности и даже испуга.

Миновав несколько пирсов со жмущимися к ним судами различных типов, величины и окраски, Эдвин останавливается перед марсельной шхуной с коротким и многозначительным названием «Удача». Шхуна выкрашена в черный цвет, бронзовые буквы местами отстали от обшивки, с реев свисают серые латаные паруса.

– Капитан на судне? – спрашивает Эдвин показавшегося на борту матроса с рябым плутоватым лицом и в надвинутом чуть ли не на самый нос сером берете с помпоном.

– Капитан! – оборачивается матрос. – Тут вас парень какой-то спрашивает!

– Пусть поднимется! – долетает до слуха Эдвина знакомый скрипучий голос.

– Милости просим! – делает шутливый реверанс матрос.

Хотя внешне шхуна выглядит старой, если не сказать древней, на ее палубе царит образцовый порядок и радует глаз идеальная чистота. Сразу видно, что хозяйничает на судне настоящий, знающий толк в морском деле шкипер.

Сидя на старом табурете, в тени рубки покуривает трубку пожилой сухопарый мужчина в надвинутой на один глаз мятой белой капитанке. Все остальное у него черное: черные штаны, черная футболка, черное лицо с острым, как у птицы, носом, черные, глубоко спрятанные под кустистыми бровями глаза. Да и весь он похож на черную галку. Это и есть тот самый, «знающий толк в морском деле» шкипер шхуны «Удача». Его зовут Джино Росси.

Следует заметить, что семидесятилетний Джино – личность, весьма известная. Его знают все – от начальника порта до самого неприметного сторожа. Да и как не знать старика Росси, если на всем побережье полуострова не найти человека более непоседливого и шумного.

Еще большей известностью пользуется шкипер «Удачи» среди пограничников и таможенников. Тут причина его популярности в этих не очень популярных в порту учреждениях кроется не столько в упомянутых выше качествах Росси, сколько в его, если можно так сказать, профессии. Дело в том, что Джино Росси – контрабандист. Контрабандист со стажем – скрытной перевозкой безакцизных грузов он активно занимается больше полусотни лет. Правда, для отвода глаз «Удача» перевозит и тюки с хлопком, и бочки с сельдью, и ящики с апельсинами – все то, что перевозят и другие суда. Но основной груз «Удачи» – безакцизные товары: сигареты, кофе, спирт, бижутерия, ювелирные изделия. Товары преимущественно не громоздкие, но доходные.

– А, синьор Трамп! – не вынимая изо рта трубки, каркает по-вороньи Джино Росси. – Что скажете? Не передумали?

– Нет, синьор капитан. А у вас ничего не изменилось?

– Как и намечалось, отчаливаем в тринадцать тридцать, – отвечает шкипер. Достав из кармана старинный хронометр, уточняет: – То есть… через час и десять минут. При хорошем ветре у острова Чарос будем после полуночи. Как и договаривались, с вас двоих двадцать два песо или десять долларов. Беру любыми. Если нет никаких – отдадите потом.

– Такие деньги у меня есть. Вот возьмите, – Эдвин протягивает шкиперу несколько розовых банкнот. После этого, наклонившись и понизив голос, продолжает: – Синьор Джино, появились некоторые обстоятельства… словом, я не хотел бы, чтобы кроме вас кто-то еще знал, куда мы… то есть я и моя невеста направляемся. Для всех остальных мы плывем в Донго. Вы можете пообещать мне это?

– Тайна? – в глубоко спрятанных под кустистыми бровями глазах Росси зажигаются огоньки любопытства. – Обожаю тайны. Надеюсь, когда-нибудь вы расскажете мне ее.

– Непременно.

– Договорились, – шкипер выдыхает клуб дыма и поднимает к губам палец. – Буду молчать, как гробовая доска. Даю слово старого контрабандиста.

Эдвин еще только спускается по сходням, а Бугель уже чуть ли не бегом спешит к своим компаньонам.

– Ну что? – почти в один голос спрашивают они.

– Похоже, они плывут на «Удаче» в Донго! – радостно сообщает Бугель. Можно подумать, что ему предстоит плыть в Донго с самим папой римским.

– Значит, со старым непоседой Росси… – заключает Вилли Рекс, довольно потирая руки. – Лучше и не придумаешь. Шкипер – мой давний знакомый. Двинем, ребята!

Камбуз, Бугель и Авас подхватывают сваленные в кучу сумки, рюкзаки и портпледы, Рекс берет лишь один легкий чемоданчик, и вся компания спешит к пирсу, у которого стоит «Удача».

– Ты знаешь, кого я видела, как ты ушел? – говорит Мона, когда Эдвин возвращается. В ее словах снова слышится тревога.

– Нет, – ласково усмехается Эдвин. – Но если скажешь, буду знать.

– Поля!

– Ну и что? Мало ли мальчишек болтается в порту.

– Но понимаешь… он явно не хотел, чтобы я видела его. Очень уж быстро шмыгнул в толпу, когда заметил меня. Почему бы это? Странно…

Эдвин бережно поднимает подбородок девушки и ласково заглядывает ей в глаза.

– Мона, выбрось из головы свои тревоги. Все будет хорошо! Судно на месте. В половине второго отчаливаем и в полночь будем на острове. Никто, кроме капитана, не будет знать куда и тем более зачем мы плывем. Капитан, хоть и прожженный контрабандист, – человек честный, слово держать умеет. Так что все должно быть хорошо. Поняла?

– Поняла, – кивает головой Мона.

– Тогда вперед!

Еще издали Эдвин замечает на палубе «Удачи» группу новых, незнакомых ему людей. «Должно быть, тоже пассажиры», – думает он, поднимаясь по сходням.

Один из незнакомцев, расфранченный, будто собрался по меньшей мере на званый ужин, толкует о чем-то в тени грот-мачты с размахивающим руками капитаном. Разумеется, это Вилли Рекс. Трое других – Авас, Бугель и Камбуз, – навалившись на фальшборт, курят и раз за разом плюют в воду, стараясь попасть в плавающую под бортом коробку от папирос. Увидя поднимающихся на борт Эдвина и Мону, они как по команде перестают плеваться и переключают свое внимание на девушку.

– Салюто, синьорина! – каркает Джино Росси. Затем, обращаясь к обоим, говорит: – Устраивайтесь. Есть даже свободная каюта. Могу предложить синьорине.

– Спасибо, капитан, – отзывается Эдвин. – Мы устроимся на палубе – ночи теперь теплые…

– Дело хозяйское, – не настаивает шкипер. Повернувшись к собеседнику, поясняет: – Тоже пассажиры. И тоже в Донго.

– В самом деле? – бесцеремонно разглядывая девушку, расплывается в делано радостной улыбке Рекс. – Какие приятные попутчики! А я боялся, что от скуки сойду с ума на этой посудине. А тут такая женщина!

Против ожидания Рекса, ни его неотразимая, как ему кажется, внешность, ни тем более его манера обращаться к незнакомым людям не производят на девушку ожидаемого впечатления. Нисколько не смущаясь, она спокойно и достаточно внятно отвечает:

– Если вы рассчитываете, что эта… «женщина» будет вас развлекать во время рейса, то должна вас огорчить – вы ошиблись. Для этого вам надо было нанять в цирке клоуна.

– Ну, вот… Мы сразу и обиделись! – щерится в игривой улыбке Рекс, демонстрируя полон рот золотых зубов. – Вы не так меня, миледи, поняли. Я хотел лишь сказать, что ваше присутствие на этом судне будет скрашивать наш скучный рейс. Не больше того.

Давая понять, что она не намерена продолжать этот беспредметный разговор, Мона поворачивается к Эдвину, берет его за руку, и они идут к противоположному борту.

– Ее сердце занято! – комментирует, ни к кому не обращаясь, Рекс.

– Неприятный тип, – удрученно качает головой Мона, усаживаясь на планшир фальшборта. – Из категории людей, которые считают, что они необыкновенно обаятельны и уже одним своим присутствием осчастливливают окружающих.

– Но ты оказалась черствой «женщиной», – копируя голос и тон Рекса, отзывается Эдвин, – и не смогла оценить свалившееся на тебя счастье.

– Не ерничай! – недовольно морщит нос расстроенная Мона. – Ничего смешного. От подобных бодрячков всегда следует ожидать каких-нибудь неприятностей. На собственном опыте знаю.

– Не обращай ты на него внимания! – успокаивает девушку Эдвин. – Не всегда же нам плыть с ними вместе, полдня как-нибудь потерпим…

Над головами, едва не касаясь волос красными лапками, носятся неугомонные чайки. Мона переключает свое внимание на птиц и вскоре успокаивается.