От привольной, стремительной езды, почти полета по пустынному ночному шоссе головная боль немного унялась, на пользу пошла езда; но все равно затея этой девки казалась идиотской. Даже и в мягких да керамических удобствах мотеля переспать с ней — наверняка не Бог-весть какое блаженство; а тащиться за полночь кормить голыми задницами москитов куда-то в лес, на, понимаете ли, природу, на мягкий мох под ослепительными звездами, глядящими сквозь черные кроны — словом, за всей этой хипповой романтикой для тинэйджеров, на которой Пола настаивала, настаивала, да и сумела настоять, — было верхом нелепости. Про себя Джордж Кернс не раз уже пожалел, что попался на эту удочку. Только предвкушение удовольствия употребить внучку главы предприятия, которое он твердо рассчитывал в ближайшем будущем утопить, подогревало его упорство; иначе он давно бы плюнул и отправился отлеживаться к себе в номер. Головные боли в последние дни становились порой просто невыносимыми, и обезболивающие, прописанные местным эскулапом, почти не помогали. Кончать здесь дела и уносить ноги. Подумать только, когда-то он жил тут. Да не просто так, а, извините за выражение, в браке. Какое счастье, что удалось вырваться.

— Вот сюда, — вкрадчиво сказала Пола.

От шоссе в чащу ответвлялся какой-то Богом забытый проселок. «Только этого не хватало», — подумал Кернс, подтормаживая. Но не стал возражать и спорить. Себе дороже. Скорей бы с этим покончить — и домой.

Хотя, честно говоря, девка его возбуждала даже сейчас, когда в затылке то и дело приглушенно били поселившиеся там дней десять назад молоточки. Только бы не принялись лупить всерьез… Девочка, что и говорить, была аппетитная. Она сидела очень прямо, выставив грудь, чуть повернувшись на сиденье в сторону Кернса — словом, со знанием дела сидела, и обтянутые джинсами круглые коленки выразительно смотрели Кернсу прямо в глаза. «Встанет, — кося на эти коленки и ощущая приятное содрогание где-то в животе, уверенно подумал Кернс о своих причиндалах, — прекрасно встанет. Только бы начать — тогда уж и головная боль не помеха».

Машина, вальяжно раскачиваясь, будто на волнах, съехала на песчаную обочину, чуть зарулила носом в проселок и остановилась в паре ярдов от бетонки. Хватит.

— Хватит, — сказал Кернс.

— Какой ты… — Пола надула губки и посмотрела искоса, загадочно. «Похоже, у нее что-то не то на уме, — подумал Кернс. — Не поманежить ли она меня вздумала, тварь? Ну, такое даром еще никому с рук не сходило. Я тогда не просто закрою фабрику, но сдеру с них такой штраф, что ее папаша по миру пойдет. Подумать только! «Хорошие люди, хорошая еда!» Куриный бог нашелся…»

— Обычный, — Кернс пожал плечами и улыбнулся, от души постаравшись, чтобы улыбка получилась ласковой. Он не был уверен, что ему это удалось, но все же галантно продолжил: — Обычный влюбленный.

Пола чувственно вздохнула.

Кернс заглушил мотор.

Тишина сразу навалилась такая, будто уши оторвались и улетели. Неприятная тишина. Черт бы побрал эту природу.

— Совсем ни к чему было забираться в такую глушь, — сказал Кернс и положил наконец ладонь женщине на колено; во время езды по темной дороге он, мужчина положительный и осторожный, не рисковал снимать рук с баранки. Пола подождала мгновение, давая ему угадать нежность и тепло ее кожи под грубой джинсовой тканью, а потом мягко сдвинула его ладонь. Он чуть скривился. «Играет, курица. Курица, внучка куриного бога. Хороший каламбур пришел на ум, надо запомнить». От раскачивания машины на ухабах голова у Кернса заболела сильнее. Это было уж вовсе ни к чему. Он уламывал эту недотрогу целую неделю; было бы полным идиотизмом сейчас оказаться не в состоянии реализовать предоставленный шанс.

— Это не глушь… — ответила Пола. — Это слияние с природой, с вечностью…

«С вечностью сливаются только на кладбище», — подумал Кернс, но вслух этого не сказал. Некоторым женщинам перед тем, как раздвинуть коленки, обязательно надо выслушать или произнести несколько отработанных веками красивых банальностей. Ладно, не жалко. Кому-то, чтобы завестись, нужен порнофильм, кому-то «Виагра», а кому-то сонеты Шекспира. И прекрасно, у нас демократия; сам живи и другим не мешай. Если у этой идиотки киска мокнет только когда в голую спину впиваются отсыревшие коряги — будут ей коряги. И все-таки Кернс не удержался:

— Знаешь, мы все-ж-таки не школьники. Можно было поехать в мотель…

Она загадочно улыбнулась и покачала головой отрицательно.

— Не-а, — проговорила она, будто школьница. — Никто не должен нас увидеть вместе.

— Да никто бы и не увидел. Мало ли людей ночует в мотелях…

— Что ты, Джордж. Городок-то маленький.

«Мне ли не знать,» подумал Кернс. — А вот не замечал же я тебя, когда жил тут. Даже не помню, встречались мы в ту пору или нет».

Он снова попытался положить ладонь ей на ногу, уже повыше колена, но она, открыв дверцу со своей стороны, грациозно выскользнула из машины в почти непроглядную тьму, нарушенную лишь светом габаритов машины. Черные призраки ветвей и впрямь маячили беспросветными пятнами на фоне ярких созвездий, черт бы все это побрал. Пола вновь улыбнулась и неторопливо попятилась. Теперь и она стала похожа на призрак — смутно белели лицо, шея и руки и чуть мерцала одежда. Шаги ее были совсем неслышными. И впрямь мох, будь он проклят. Голова все-таки разболелась сильнее, и стало поташнивать — наверное от ворвавшегося в салон свежего, прохладного воздуха, пахнущего прелью и дикой ночью. Пользуясь тем, что Пола его сейчас не видит, Кернс торопливо запустил руку в карман куртки, вытащил пузырек с таблетками и, сыпанув в горсть сразу несколько, заглотил их разом. Разжевал, стараясь дышать носом, глубоко и медленно. «Не везет, — подумал он мельком. В затылке будто пустил, примериваясь, пробную очередь пулемет. Омерзительное ощущение. Нет, затих — то ли от таблеток, то ли сам по себе…

— Джо-ордж, — вкрадчиво пропела женщина из темноты. Он обернулся на голос. Пола стояла уже ярдах в пяти-шести поодаль, чуть изогнувшись, чтобы откровеннее круглилась линия бедра. Кряхтя, Кернс стал выбираться из машины; предусмотрительно подцепил с заднего сиденья теплый плед.

— Иду, — пробормотал он, действительно идя к ней, но когда между ними осталось не более фута и он уж протянул свободную от пледа руку, чтобы положить ее на плечо красотке, та снова попятилась. А потом, как резвая лань, завиляв обтянутыми ягодицами, порскнула куда-то в едва видимые кусты.

— Пола, да сколько можно! — в сердцах сказал Кернс, послушно следуя за ней. Она опять остановилась, глянула на него через плечо и опять таинственно улыбнулась. — Ну договорились же!

— А вдруг я передумала? — манерно произнесла она. — Ты же сам говорил, я молодая и капризная…

«Убью», — тварь, подумал он с ненавистью.

— Сладкая моя, — сказал он, — ты уже достаточно покапризничала, пока я тебя уговаривал, правда?

— Правда.

— Ну так и давай уже. Расстелем здесь плед, с дороги нас не увидят, даже если кто-то и проедет в такой час… Все как ты хотела, детка.

Она опять отступила на шажок. «Как это она не споткнется ни разу, — с раздраженным недоумением подумал Кернс. — Сплошь ведь кочки да корни… Зараза. Ведьма». Ему стало не по себе.

— Нет, — сказала детка с удовольствием.

«Все, — подумал Кернс, — поворачиваю и ухожу. Даже уезжаю. Пусть сливается тут с вечностью до утра».

Но похоть и тщеславие покамест были сильнее; вместо того чтобы повернуться и уйти, он послушно сделал шаг вслед за этой лесной нимфой и сразу зацепился обо что-то носком туфли. Плеснув руками и едва не выронив плед, равновесие Кернс удержал, но от резкого движения пулемет в затылке опять дал короткую очередь. Пола серебристо засмеялась.

— Ну что ты дуришь? — уже грубо спросил он. — Почему нет?

Она повернулась и темной тенью скользнула в чащу.

— Потому что сначала ты должен меня поймать, — сообщила она, удаляясь.

Грузно и неуклюже Кернс затопал вслед; плед цеплялся за ветви, хлеставшие, нежданно вылетая из темноты, по рукам, а то и по лицу. Свет огней машины совсем пропал за деревьями.

И тут вдруг Кернсу стало страшно.

Он остановился и прислушался, стараясь дышать как можно тише. Но слышал лишь стук сердца, гул собственной крови. В лесу была мертвая тишина.

— Пола?! — неуверенно, на пробу крикнул он, но ему никто не ответил. Почему-то его это не удивило.

«Ну, все, — подумал он, чтобы хоть как-то себя утешить и успокоить. — По миру пущу и твоего отца, и тебя. По миру пущу! Доклад уже готов, отправлю его завтра же утром. Инспекция появится со дня на день. Вот тогда посмотрим, кто за кем будет бегать! И для чего! Сука!»

Он затравленно огляделся. Тьма. Влажная, вязкая тьма, невнятные звезды в осколках неба, настриженных чернотой низких грузных ветвей; бездна.

— Пола! — хрипло крикнул Кернс. Голос у него сорвался, и волосы отчего-то встали дыбом. Никто не ответил.

И тут он увидел поодаль свет.

«Ага», — облегченно подумал он, но облегчение тут же снова сменилось недоумением и тревогой — то бы странный свет. Дерганый, неровный, красный…

Факел.

«Какой кретин в наше время бродит по лесу с факелом?»

А вон показался из-за дерева еще один.

И еще.

«Да что за хренотень у них тут», — подумал Кернс; душа у него ушла в пятки. Он обернулся, чтобы бежать — но оказалось, что и с другой стороны, отсекая его от направления, куда, начни Кернс искать машину, он побрел бы, надвигается неровная, словно старушечьи зубы, вереница рвущих ночь факелов. И она была совсем уже неподалеку.

Кернс, покрывшись холодным потом, попятился и, потеряв равновесие на очередном корне, повалился на спину. О пулемете под затылком он уже забыл, а когда все тело пронзила острая боль от твердого дерева, вломившегося куда-то в лопатку, стало вообще ни до чего. Не сдержав стона, он постарался встать. «Вот тебе и отсыревшие коряги, — почему-то пришла в голову глупая и совсем уж неуместная мысль, — не у девки под спиной отсыревшие коряги, а у меня под спиной… — Вереница факелов колыхалась уже совсем рядом. И тут Кернс увидел, как из-за спин факельщиков, раздвинув черные в багровом свете фигуры, к нему шагнул голый человек в жуткой, аляповато и грозно размалеванной первобытной маске.

— Эй… — сипло выговорил Кернс, — Послушайте…

В голосе Кернса не было никакой уверенности в том, что это те самые люди, которые выведут его к его автомобилю.

Близкие факелы давали достаточно света, даже слепили; Кернс не различал лиц факельщиков, он видел только черно-белую маску и не в силах был отвести от нее глаз. Идиотская, нелепая, совершенно неуместная в культурном американском лесу; невыносимо страшная. Оскаленная. Появись она перед Кернсом в городе, днем, он бы лишь посмеялся — но теперь его будто кинули в жидкий азот. Он просто остекленел от непереносимого, животного ужаса.

— Что?.. — выдавил Кернс, но в ответ опять не прозвучало ни слова; и Кернс увидел, как голый в маске вытягивает из-за спины громадную, тоже совершенно нелепую и неуместную секиру — и поднимает ее в неторопливом замахе.

Кернс закричал.

Потом его отчаянный вопль будто срубили. Навсегда переставшая болеть голова мячиком поскакала по корням и кочкам, а туловище просело и опрокинулось наземь.