Дом миссис Мэнли, Сент-Маркс, округ Вакулла, Флорида
Стремительные тропические сумерки подходили к концу, со слепящей быстротой сменяясь бархатной тьмой ночи, когда Винсент Пармелли под множественный перезвон цикад подъехал к дому Даниэлы и остановил машину. Вышел. По-хозяйски прошел в дом.
Впрочем, встретили его неласково.
— Почему ты так поздно? Где ты был?
Пармелли понял, что снова предстоит либо скандал, либо истерика. Он глубоко вздохнул, беря себя в руки и готовясь к худшему. Он очень устал.
— Гулял, — ответил он.
— Гулял? Почему так поздно? Где? Я звонила в тюрьму — мне сказали, что твое дежурство кончилось три часа назад! Почему ты не поехал домой сразу?
— У меня были дела.
— Какие у мужчины могут быть дела в такое время?
— Какое такое время? До полуночи еще далеко… Ты что, ревнуешь? — он неуклюже, из последних сил попытался разрядить обстановку и превратить вулкан хотя бы в фонтан. Нет, ничего не получилось.
— Дурак. Идиот. При чем тут секс? Подойди-ка к кухонному окну! Вон, смотри, видишь — машина? Она там стоит минут двадцать. А знаешь, чья это машина? Тех федиков, которые приезжали днем. Глупые агенты ФБР приезжали сюда снова, расспрашивали о тебе, говорили, будто ты едва не застрелил какого-то адвоката прямо у меня перед домом…
Это меняло дело. Усталости как не бывало. Пармелли мягко и неслышно, словно громадная черная пантера, подобрался к окну. Да, действительно. С обратной стороны дома, в переулке маячил «таурус» этих столичных пижонов. Некстати.
— Ты же говорил, что про нас никто никогда не узнает!
— А почему, собственно, про нас не должны знать? Раньше или позже мы поженимся…
— Не смей так говорить! Прошло лишь одиннадцать дней!
— А сколько надо? — жестко спросил он, сразу поняв, что она имеет в виду. — Сорок? Опять его предсмертный бред тебе покоя не дает, Даниэла? Да?
— А если это не бред? Если это не бред?!
В темноте кухни, едва нарушаемой серебристым светом фонарей снаружи, он видел, что Даниэлу колотит дрожь. Как это она сказала днем? Котенок на ветру…
— Иди ко мне, котенок, — сказал он тихо. — Я укрою тебя от ветра.
Он любил эту женщину. Глупость какая. Истеричная, взбалмошная, то ли до сих пор влюбленная в своего громилу, то ли вообще не способная любить… А вот поди ж ты. И ведь ей не прожить без меня, думал он. Не вытянуть. Жизнь — жестокая гонка, в которой все стремятся обогнать друг друга любой ценой, но никто не стремится докатить до финиша первым. Просто каждый хочет ехать как можно дольше и обгонять как можно больше и чаще. Если у тебя лопнула шина или заглох мотор, к тебе бросаются не техники с запчастями, а грабители, чтобы тебя растащить на запчасти. А уж если ты — женщина… вдова казненного… Винсенту Пармелли было жалко эту истеричку едва ли не до слез. Наверное, если бы жизнь ее была нормальной, и она сама была бы нормальной.
«Хотя, — подумал Пар мел ли, кладя огромные ладони на хрупкие плечи, — это же самое мог бы сказать о себе каждый ненормальный.»
И Скалли, и Молдер отчетливо видели, как Винсент Пармелли подъехал к дому, вышел из машины и открыл дверь своим ключом. Некоторое время оба молчали. Все снова казалось очень ясным.
— Если женщине становится одиноко, — философски изрекла Скалли и провернула ключ зажигания, — ей некогда дожидаться реинкарнации мужа.