Дом Дэнни Шореза. Сент-Маркс, округ Вакулла, Флорида

Адвокат оказался довольно молодым, но уже сильно располневшим, неопрятным человеком с нездоровым, почти багровым цветом лица — что было неудивительно в такую жару, но все же недвусмысленно свидетельствовало о не слишком-то крепком здоровье. От него пахло спиртным, хотя вечер еще не начался. В отличие от миссис Мэнли, он даже не попытался предложить агентам выпить. Рубаха его была расстегнута, демонстрируя во всей красе бледный пузырь навалившегося на брюки живота.

— Слушайте, мне нечего скрывать! — рассмеялся Шорез. — Отношения с Джонни Сперанзой, скажете тоже! Какие у меня могут быть отношения с этим парнем, я же не голубой! Просто я пытался с ним договориться!

— О чем?

— Ну, как вам сказать… Пересмотр дела, назовем это таким образом.

— В связи с чем? Открылись новые обстоятельства?

Шорез нагловато улыбнулся — впрочем, возможно, что просто нетрезво. Он даже подмигнул Скалли, задавшей этот вопрос, и ту буквально передернуло от отвращения.

— Зачем обязательно новые? Можно и старые интерпретировать иначе, было бы желание…

— А у вас оно появилось?

— Ну да.

— Откуда вдруг?

— Видите ли… В свое время я представлял в суде Нича Мэнли. Ну, вы знаете. Я тогда был совсем молодым человеком, двадцать шесть лет, это было мое первое дело такого масштаба… Меня назначил суд. До этого я и не знал толком, как защищать смертников. Хотя, скажу вам честно, там и любой спасовал бы. Да еще этот кретин так вызывающе держался… В общем, мы проиграли, и этот болван решил, что я виноват во всех его бедах. А меня действительно мучила совесть!

— При чем тут Сперанза?

— Очень просто. Вы, конечно, слышали про список Нича? Те, кто присутствовал при казни, разнесли этот слух по всей округе. И я совсем не исключаю, что этот придурок мог зачислить туда и меня по старой памяти. Он же злопамятный, как дьявол! Вы его знали при жизни?

— Нет.

— Ваше счастье. Знакомство с такими особями не способствует воспитанию возвышенных чувств. Но со Сперанзой они дружили, это тоже не секрет. А тут пошел шепоток, что какие-то сообщники Нича на воле взялись и впрямь убивать тех, кого перед смертью, так сказать, проклял этот скунс. И вот я решил попробовать помочь его другу… не знаю, как сказать. Чтобы показать свои… дружеские чувства, что ли…

— Загладить вину? — очень серьезно спросил Молдер.

— О! — воскликнул Шорез, — Именно! Вы прекрасно сформулировали. Извините, я выпью немножко… — он поднялся и, шаркая домашними туфлями, подошел к бару. Нацедил себе в бокал пальца на три бурбона, поразмыслил о чем-то, поколебался, а потом, не разбавляя и не кинув в бокал ни кубика льда, выпил залпом. Вернулся на свое место.

— Вы очень напуганы? — почти участливо спросил Молдер.

Лицо Шореза стало очень серьезным, и ответил он не сразу.

— Пожалуй, да, — честно признался он.

— Вы и впрямь полагаете, что ваша помощь Сперанзе заставит сообщников Нича пересмотреть его решение? — спросила Скалли, — Если, конечно, предположить, что относительно вас принято такое решение.

— Я просто пытаюсь спастись, — ответил Шорез, — А что до Сперанзы… Я и вдове Нича хотел помочь. Приехал позавчера и предложил попробовать похлопотать о пособии… тут я тоже мог бы… То есть только хотел предложить, — Шорез хихикнул. Он быстро пьянел прямо на глазах, — Меня выпер оттуда в тридцать секунд этот ее новый парень… Выхватил пистолет и размахивал у меня перед носом, пока я не влетел обратно в свою машину… кричал, что не позволит мне приставать к бедной одинокой женщине…

— У миссис Мэнли есть парень?

— Да, здоровенный такой бычище, в тюрьме работает. Один из ближайших помощников Сэма Бакли.

— Молдер… — потрясенно сказала Скалли.

Через пару минут их уже не было в доме адвоката Дэнни Шореза.

Оставшись один, Шорез совсем скинул с себя рубашку — неряшливо, прямо на пол, ничуть не заботясь о ней; потом налил себе еще выпить. Сделал добрый глоток. Прямо с бокалом, не разуваясь, улегся на тахту, сопя и как-то всхлипывая горлом. Придерживая бокал рукой, поставил его себе на лоб. Закрыл глаза. Лоб пылал. Донце бокала было приятно прохладным.

Зажужжала муха. Потом вторая. Зато первая умолкла, и Шорез почувствовал щекотное шевеление на щеке. Хлопнул себя по щеке рукой, но промазал. Теперь снова загудели обе мухи. Шорез открыл глаза. Стакан выпал у него из руки. Крикнуть он не успел.

Парочка от души резвящихся, красиво отливающих зеленым глянцем, проворных Lucilia illustris — это было последнее, что он видел и слышал в своей жизни.