Страховая компания «Мьючуал Инщуарнс Траст», Фэйрфилд, Айдахо

И была осень, и была безветренная ночь. Были холодные пригоршни пристальных звезд. Был на берегу Змеиной реки городишко Фэйрфилд, имя которого на самом практичном в мире языке может быть понято и как Ярмарочная Площадь, и как Поле Справедливости — выбирайте, смотря по тому, кто зачем приехал. Все будут правы. Ты, мол, на рыцарский турнир сюда сунулся — а я лохов чистить; и ничего, уживемся. Лив энд лет лив и сам живи, и другим не мешай.

И по главной улице городка шагал ужас.

Яркий, карамельный свет фонарей, реклам и окон заливал улицу, — но ужас был невидим так же, как невидимы были пристальные звезды наверху. Вероятно, по одной и той же причине — из-за яркого нижнего света. Слишком уверенного в себе, слишком безмятежного. Слишком равнодушного ко всему, кроме себя.

Из-за адского шума, который у молодых считается музыкой, ужас был и неслышим тоже.

Шумом наслаждался Альберто Ривера. Страховая компания давно закончила операции, но его рабочий день именно тогда и начался — как, впрочем, и рабочий день седоусого афро Джимми Чомбе, старшего над уборщиками. Перед тем, как оставить «Мьючуал Иншуарэнс» мирно почивать под неназойливым приглядом отчаянно зевающей внутренней охраны, ее следовало вычистить и выдраить до блеска и скрипа после очередной порции суеты. Ежедневные дозы суеты были необходимы страховой компании — впрочем, как и любой иной компании — словно очередные дозы «белой смерти» раскисшему нарку, давно и безнадежно севшему на иглу.

Музыка гремела из плейера, висящего на гибкой талии Альберто, и от нее у парня приятно содрогались кишки в животе. Они то разом распрямлялись, как бравые солдаты в строю, то снова, все вдруг, свивались змеиными кольцами.

Ровно такие же звуки, мрачно думал Джимми Чомбе, могли бы раздаваться, если бы какой-нибудь сатана пускал пузыри из кровельной жести, и они, под старательное паровозное пыхтенье рогатой твари, лопались каждые четверть минуты.

Альберто натирал полы, и всякий раз, когда лопался очередной бесовский пузырь, заводно вилял своим худым, почти еще мальчишеским задом.

Ему не терпелось на волю. Вечерок обещал быть из приятных. Во-первых, Маноло должен сегодня выплатить десять баксов, которые проспорил — Альберто угадал, какие прокладки в пятницу купит себе Лючия, а Маноло не угадал. Во-вторых, на эти десять зеленых Альберто собирался честно угостить Лючию пивом, потому что она просто-напросто сказала ему загодя, какие прокладки предпочитает. В-третьих, от пива Лючия косеет мигом, так все говорят — и потому приятный вечерок имеет массу шансов перетечь в не менее приятное ночилово. Словом, жизнь была прекрасна.

— Тебе платят тут не за то, чтоб ты танцевал, Альберто, — не выдержал суровый Джимми Чомбе. На его иссиня-черной, лохматой от жестких седых кудряшек груди болтался дешевый крупный крест, отчетливо видный в разрезе полурасстегнутой рубахи. Джимми волок за собой работающий пылесос, которому полагалось бы слитно и мягко булькать нутром, Джимми очень любил это уютное бульканье, — но хрен услышишь его в этой преисподней.

Старый козел, беззлобно подумал Альберто. Молился бы уж да помалкивал.

— Ладно, дядя Джим, — проорал он в ответ. — Я так тру лучше. Бог все видит.

Против этого последнего утверждения Джимми нечего было возразить. Он сменил насадку на шланге пылесоса, чтобы заняться узкими щелями за рекламными стендами. Альберто и в дурном сне не привиделось бы, что щели, в которые все равно никто никогда не заглянет, разве что гуляя на карачках, тоже надо как-то чистить. Ведь мнение клиента, гуляющего на карачках, никак не может волновать компанию. Все щели, полагал Альберто, созданы для того, чтобы совать туда окурки.

Джимми Чомбе ткнул было плоской насадкой в щель между стеной и стендом, но как раз в этот момент контуры насадки — как, впрочем, и все остальные контуры — на некое странное мгновение размазались перед его глазами, и он с размаху всадил насадкой в стеклянную боковину стенда, едва не расколотив ее вдребезги.

Вот так-то, с удовольствием подумал Альберто и в миллионный раз, вновь повинуясь дружному приседанию своих кишок, вильнул задом. Слеподырый. Только другим замечания делать горазд, — а у самого уже из рук все валится… И тут пол ускакал у него из-под ног. Очередное па завершилось на карачках.

— Что это? — хрипло пробормотал Альберто.

Пол вскидывался все сильнее. Закачались люстры.

Это не была томительная и частая дрожь начинающегося землетрясения — землетрясений Альберто насмотрелся на родине. Вдоволь нанюхался серы из боковых кратеров Невадо-де-Колима. Но это… Более всего это напоминало чьи-то шаги. Неторопливые, уверенные… многотонные…

Шаги приближались.

— Да выключи ты свою шарманку!! — заорал Джимми Чомбе.

Но, когда Альберто сумел оторвать руку от только что натертого им — теперь ему видно было, что не очень хорошо натертого — пола, он смог лишь неловко перекреститься. До этого момента он и понятия не имел, что знает, как это делается.

Католические гены взяли свое, когда приблизилось Нечто.

Кажется, Джимми Чомбе сделал то же самое.

Беззвучно в азартном громе музыки, который не производил теперь на спрятавшиеся где-то под коленными чашечками кишки ни малейшего тонизирующего действия, просторные зеркальные стекла уличных окон, каждое в два человеческих роста вышиной, стали превращаться в кристаллические водопады. Словно ночной воздух на улице сделался вдруг водой, тяжелой и холодной — и под ее напором хрупкие прозрачные преграды одна за другой принялись опадающими волнами искристого крошева валиться внутрь. Альберто видел нечто подобное в фильме «Титаник» — когда старый козел-капитан уходит помирать в уже погрузившуюся рубку, и вот вода выдавливает стекла… В фильме это было обалденно красиво.

Сейчас красотой и не пахло.

Осколки посекли Альберто лицо и тыльную сторону одной из ладоней, которыми он упорно продолжал придерживать свеженатертый пол, чтобы тот не убежал. Пол в этом явно очень нуждался. Ему явно не лежалось на месте.

Потом ладони почувствовали, что пол успокаивается.

Шаги удалялись.

Прошло какое-то время, прежде чем Альберто и Джимми Чомбе поднялись и, оскальзываясь на осколках, опасливо подобрались к провалам окон.

Лучше бы они этого не делали.

— Дьявол… — все-таки решился Джимми Чомбе точно назвать того, кто прогуливался по Лексингтон-авеню. И перекрестился.

Действительно, было похоже.

Фонарный столб, слева от здания «Йн-шуарэнс», вдруг легко согнулся, будто стерженек от «Чупа-Чупс». Но распрямиться не смог. Переломился. Раскидывая длинные электрические искры, полопались провода, и по асфальту запрыгали очередные стеклянные дребезги — от ламп.

Столб в трех десятках футов подальше немного подождал и повторил гот же не смешной трюк.

Вероятно, на улице орали. Во всяком случае, оба уборщика успели увидеть бегущих кто куда людей — и все они бежали с разинутыми ртами.

Припаркованные напротив паба «Хлам» тачки вдруг решили полетать. Мало сухих листьев болтается по воздуху, — так теперь кто-то методично принялся взбалтывать стоящие в ряд «форды» и «тойоты». Легкий алый «фолькс», будто клок сена, который насадили на вилы, попытался влететь в окошко первого этажа, но промахнулся и раздавленной пивной жестянкой обвалился вниз.

Ужас шел дальше.

Дальше были люди.

Дальше, на перекрестке Лёксингтон-авеню и Парадиз-драйв, велись ремонтные работы.

Секции ограждения с оранжевыми сигнальными лампами встряхнулись, как бы просыпаясь, и, разом утратив свой оранжевый свет, взмыли вверх, плавно замахали крыльями и устремились в жаркие страны. Экскаватор ахнуть не успел, как остался стоять с вывихнутой челюстью. Ремонтники разбегались.

Один разбежаться не успел.

Было видно, как пожилой рабочий, размахивая руками, тоже взлетел, как сухой лист, а потом рухнул спиной на кучу щебня, и какая-то печать размером с крышку канализационного люка припечатала его грудь. У рабочего только ноги дернулись, и грудь мгновенно стала плоской и бурой. Будь посветлее, она, конечно, стала бы плоской и красной.

Ужас пошел дальше, в темноту.

Альберто и Джимми Чомбе отвели взгляды от этой темноты. Переглянулись ошеломленно. Поджилки у них все еще тряслись.

Потом они совершенно одинаковыми движениями сызнова перекрестились. Только Альберто сделал это мгновением позже — ему понадобилось сначала размазать кровь по лицу, чтобы не затекало с рассеченной брови в глаз.

Джимми Чомбе мало-помалу приходил в себя.

— Да выключи ты свою шарманку! — в сердцах рявкнул он.

— А теперь-то зачем? спросил Альберто.