Крис Картер
Путь благословенных. Файл №301

Чурками красного дерева обзываться — большого ума не надо. Это у них, у бледнолицых, не от большого ума, это у них от чувства расовой неполноценности. Подспудное ощущение своей ущербности по сравнению с умудренным и древним народом дене — в условиях красной пустыни. Вот и бесятся немотивированно, если что-то происходит вопреки их представлениям о том, что и как должно происходить. И готовы зачеркнуть событие, вовсе вымарать его, а сверху написать по-своему, по-бледнолицему: вот как оно было, и как оно есть, и как оно пребудет, и никак иначе. А иные варианты, исходящие не от переписчиков, — заведомая инсинуация, оскорбляющая честь и достоинство переписчиков, да! Грязных клеветников к суду, и стрясти с них по максимуму. Что с них стрясешь, с нищих! Тогда просто постучать по дереву, чтобы впредь не случилось того, что не могло случиться, — согласно представлениям бледнолицых.

Просто постучать по дереву. По красному. Сильно постучать, выколачивая дурь из голов. И как бы проблема решена!

Умудренный и древний народ дене-нава-хо имеет, тем не менее, собственное мнение по поводу бытия и сознания. Поговорка умудренного и древнего народа дене-навахо гласит: событие существует до тех пор, пока жив хоть один человек, помнящий о нем. Потому дене-навахо не верит писаной и переписанной истории, а верит он памяти. От прадеда — деду, от деда — отцу, от отца — сыну.

Далее несколько велеречиво, как водится при передаче информации из поколения в поколение, — в сказовой манере…

Память — огонь лучистый и негасимый.

А писаная история служит тем, кто переписывает ее и держит под неусыпным контролем.

Те, кто гасит искру истины, боится, что из искры возгорится пламя. Они боятся, что пламя превратится в пожар и пожрет их. Огонь для них — не греющий очаг, но всепоглощающая буйная стихия.

Сторонитесь таких людей — они глупы и опасны. Глупы потому, что борются со стихией. Опасны потому, что глупы.

Их фальшивая история написана кровью тех, кто мог бы помнить и тех, кто добивается правды Когда твари испуганы, они очень агрессивны.

Легко напутствовать: сторонитесь. В какую сторону ни посторонись, а они — за тобой: нарушаем, красное дерево?! несоблюдение пожарной безопасности, красное дерево! за несоблюдение ответишь, красное дерево!.. Что молчишь, дерево?! Отвечать!!!

Сказано, пришлые бледнолицые — редкостные гости в красной пустыне Нью-Мексико. Сказано, если и появляются, то без улыбочек и исключительно по делу, по своему одним бледнолицым ведомому делу. Сказано, храни нас святые-здешние от дел пришлых бледнолицых…

Вот пришли… В мирный дом Алберта Хо-стина. Пришли — мягко сказано. А пришли жестко — ввалилась орава командос…

— Никому не двигаться! На колени! Руки за голову! Всем!

Кому всем? Тут нет никого. Только старец Алберт Хостин и сын Алберта Хостина, он же отец Эрика Хостина. Ах да, и сам Эрик Хостин, вброшенный в комнату внушительным пинком — замри, малец, не двигайся, на колени, руки за голову!

Кто тут у вас старший, чурки?! С кого спрашивать?! Ты, что ли, вождь краснорожих?!

Ты сказал, бледнолицый… А кто у вас старший, гости непрошеные? Ты, что ли, куряка? И что тебе угодно, куряка?

— Где Молдер?! Я хочу знать, где Молдер!

— Кто это?

Не знаешь, вождь краснорожих?! Понятия не имеешь?! А так?.. И неуловимо, но сногсшибательно, — короткий удар локтем назад, в скулу внучонка Эрика. А так?! И не пудри мозги, вождь краснорожих!

— Тот, чья машина здесь. Он был здесь! Мне нужен Молдер и нужны бумаги.

— Здесь нет ни того, ни другого. Здесь вы не найдете ничего.

Ну и получи прикладом автомата по старой и упрямой твоей башке! И провались в темноту!

Горазды командос стучать по дереву, по красному. Их так учили. А они, твари агрессивные, и рады быть первыми учениками! Будешь теперь иметь понятие, краснорожий! Все по понятиям, старичок, все по понятиям!

А когда темнота обморока рассеивается, свет сознания приходит не сразу, постепенно. И невольно задаешься вопросом: что здесь произошло?

Но вдруг обнаруживается — не ты, Ал-берт Хостин, спрашиваешь, а тебя, Алберт Хо-стин, спрашивают. Склонились над тобой, Алберт Хостин, глядят немигающими птичьими глазами и спрашивают:

— Что здесь произошло? Святые-здешние, а это кто еще?! Что за птица?!

Это не птица. Это женщина. Из ФБР. Она была с человеком из ФБР. Она уехала. И вот она вернулась…

— Кто здесь был, Алберт?! Что за люди?!

— Не люди. Твари. Искали твоего напарника.

— Нашли?

— Где он сейчас? Как он?

— Эрик? Ты как? — дед-дене не настаивает, но…

Что — Эрик! Плохо Эрик! Личико у внучка после намеренного калечащего удара Мистера Никотина — краше в гроб кладут. В гроб не надо, Эрик, но не мог бы ты показать бледнолицей леди, где и как сейчас ее бледнолицый напарник? Или ты не можешь… по состоянию здоровья? Дед-дене не настаивает, но…

— У него, может быть, сотрясение мозга… — отец-дене не прекословит деду-дене, но…

— Я готов, — небрежно сплевывает юный змеелов. Небрежно не получается. Сгусток крови — мокрым шлепком на пол.

— Тогда давай по-быстрому… По-быстрому никак. Мустанг-тарахтелка остался за грядой у карьера. А на машине туда — только до известного предела. Потом — только пешком. У белой женщины хватит сил и мужества — по пустыне пешком? Зато обратный путь — на мотоцикле. Не «хонда», не «ямаха», но…

У женщины хватит мужества. На «пешком».

Зато когда она с юным змееловом достигает цели, ноги у нее подкашиваются. И не от изматывающей усталости, а просто мужество женщине отказало при открывшейся немигающему глазу картине…

Сорванная взрывом крышка люка, отброшенная за километр — мелкой фальшивой монеткой белеется. И круглая бездонная дыра в крыше занесённого красным песком вагона. И тяжелый, ватный дым из дыры — жерло вулкана.

— Там? Он там, мальчик?

Зачем задавать вопрос, женщина, ответ на который тебе известен?

Очень трудно потерять напарника. Практически невозможно.

Но практика — критерий истины. А практика такова, что — увы, можно. Уцелеть в пекле — счастливая способность чертей полосатых, но не людей. Агент Молдер — чертяка изрядный, но не черт, увы. Человек он… был.

И у женщины Скалли подкашиваются ноги. И она кричит:

— Молдер!

Ты кричи не кричи… А кричи: «Совершенно секретно!»

Почем нынче совершенно секретные файлы?! Почем опиум для народа?!

Да сущая безделица — жизнь напарника. Задешево!

— Молдер!!!

Глас вопиющего в пустыне. В красной. В пустыне цвета крови.

— Мо-о-олдер!!!

Ответом ей было молчание. Мертвое.

Резервация навахо К северо-западу от Лос-Аламоса Нью-Мексико 17 апреля, ночь

Слезами горю не поможешь.

Дурацкая, кстати, приговорка. Не по форме, а по содержанию. Если вдуматься… Зачем помогать горю — пусть и слезами? Горю надо помешать — пусть и слезами. Помешать вползти внутрь тебя, овладеть каждым нервом, каждой клеточкой, каждой мышцей. А то ведь вползет, овладеет и — руки опускаются, голова не соображает, воля отказывает…

Итак, слезами горю не помешаешь.

Тоже как-то не по-английски. Но все же куда оптимистичней. Или, на худой конец, мо-билизующе…

А мобилизоваться надо, надо! За рулем, да на бешеной скорости, да по мокрой автостраде, да в кромешной ночи! Не опускайтесь, руки, крепче за баранку держись, агент. Думай-думай, голова. Соберись, воля, в кулак… И тем набряк-шим-сконцентированным кулаком — по морде, по морде! Кому? А всем! От мала до велика — всем, кто прямо ли косвенно виновен в гибели напарника, который уже никогда…

Боже мой, что за напыщенный дебил родил формулировочку «Никогда не говори никогда»?! Жизнерадостный дебил, никогда не сталкивающийся на практике с безвозвратным «никогда». Практика — критерий истины… Ни-ког-да…

Никогда, никогда, никогда больше агент Скалли не увидит агента Молдера. Ни живого, ни даже мертвого…

Как там они ободряли друг друга черным юморком?

— Ты поступаешь правильно. Нас повесят.

— Я бы предпочла электрический стул. Более эстетично. И не повредит прическу.

— Может, тогда лучше газовую камеру? Или инъекцию? Леди?

— О, вы так любезны, сэр.

— Я стараюсь, леди… Но, кроме шуток, Дэйна, при всем богатстве выбора другой альтернативы нет.

— Что ж, на нет и суда нет, напарник.

— Суда действительно не будет, Дэйна.

Суда действительно не было. А негласный приговор приведен в исполнение. Виселица, электрический стул, газовая камера, инъекция — ну-ну! А пригоршню праха не хотите? Гори ты, Фокс Молдер, синим пламенем!

И костер в тумане светит, искры гаснут на лету. Скалли, Молдер вас не встретит. Вы проститесь… Вы даже не проститесь с ним, Скалли, — он… дематериализован. Пригоршня праха. Пеплом по ветру.

Ветер, ветер, ты могуч… И возможно, покружив серые хлопья в поднебесье, опустишь их на голову Скалли. Оно и есть — посыпание головы пеплом. В знак скорби.

Ни-ког-да больше она не увидит Молде-ра… наяву.

А сны — что ж, сны…

Партнер Скалли, вас не мучают эротические сны?

— Ну почему сразу мучают, партнер Молдер!..

Давняя присказка промеж партне… все-таки напарников. На грани допустимого. Вернее, допускаемого промеж партне… все-таки напарников. Подавляющая основной инстинкт, когда симпатия прорастает влечением.

Но-но, агент Скалли, мы же на работе!

Так точно, агент Молдер, наша служба и опасна, и трудна!.. А скажи мне, агент Молдер, как насчет внеслужебного времени и не на работе?

Я всегда на службе, агент Скалли, я всегда на работе… Погоди, ты серьезно?

Ну что ты! Я, как и ты, всегда на службе, агент Молдер, я всегда на работе.

Даже когда спишь?

Так я тебе и сказала!

Скажи…

Ты первый скажи.

А я не сплю. У меня хроническая бессонница. Знаешь ведь.

Вывернулся! Ну и мучайся дальше!

Чем?

Как чем? Бессонницей. А вы что подумали, агент Молдер?

Ну-ну. Того же и вам желаю, агент Скалли.

Бессонницы?

Мучаться. Во сне. Или ты что предпочитаешь, партнер?

Желательно, конечно, помучиться… Напарник.

…Сны снами, но теперь только они и остаются. И никогда наяву. Молдер — никогда. Со своими завиральными идеями. Со своим несносным характером. Со своими «качелями» темперамента — от депрессии до истерики. Со своими несуществующими икс-файлами. Со своим…

Ни-ког-да. Точка. Всё. Живем дальше, агент Скалли. Живем, «дирол» с ксилитом жуем. Иногда лучше жевать, чем говорить. Особенно про несуществующие икс-файлы, не так ли, агент Скалли? Один вот тут всё говорил про икс-файлы, говорил — дали ему хорошенько прикурить, так он теперь и не говорит. Не так ли, агент Молдер? Дали тебе прикурить! Огня, кричал, огня! Память — огонь лучистый и негасимый. Что ж, пришли с огнем…

Всё, сказала! Точка. Следи за дорогой, Скалли. Слезами горю ни поможешь, ни помешаешь. Да и какие слезы! Просто дождь взбесился, лобовое стекло заливает — «дворники» не справляются. Так что это не она, Скалли, — в два ручья. Это дождь, если на нее, на Скалли, мельком глянуть сквозь лобовое стекло — а хоть бы из встречной машины.

Нет никаких встречных машин. Пустынно. Как… в пустыне… О, нет! Договор же — о пустыне ни слова! Ни слова, ни мысли, ни ассоциации! Проехали!

…Сколь угодно убедительно можно талдычить самой себе: проехали! Но…

…не доехали. Потому что — приехали! Стоп — машина!

А ну, кому говорят — стоп?!

Наверное, ей, Скалли. Больше некому. Ни встречных, ни поперечных машин на трассе не видать. Тебе говорят, стоп!

А позвольте полюбопытствовать, кто говорит?

Говорит Вашингтон, сукина дочь! Вашингтонское время — два часа сорок минут пополуночи!

Вашингтон — воплощение властных структур. Властные структуры здесь и сейчас — в обличье военного вертолета.

И он, вертолет, поймав машину Скалли в луч прожектора, будто расплошного зайца вел ее по трассе, громкоговоряще командуя: «Стоп — машина!»

Как?! Неподчинение властным структурам?! Ну, сестренка, ответить придется! По полной программе! Даже если слова не проронишь, все равно ответишь!

А сбежать у тебя не получится, сестренка. Бежать некуда. Некуда бежать. Вертолет, по определению, догонит и перегонит любой автомобиль, будь тот и с форсированным двигателем.

Летели, сестренка, — вот и догнали! Вот и перегнали! Вот и сели, перегородив трассу! И куда ты денешься, на что надеешься… с-сукина дочь! Зайчик ты наш, попрыгайчик-убегайчик! Ну, погоди! Из вертолета сейчас — такие волки, такие волки! Полярные… Командос!

— Живо из машины!!! Кому говорят?!

— Я агент ФБР Дэйна Скалли!

— А я папа римский! Молись, дочь моя!.. Живо из машины, ну!!!

— Ваши документы?!

— Вот мой документ! Поняла?!

Чего ж не понять? Направленный ствол автомата в трех дюймах от лица… а учитывая побелевший от бессильного бешенства нос агента ФБР Дэйны Скалли — и вовсе в одном дюйме! Очень внушительный… документ.

И ведь не гопники, а действительно властные структуры. Судя по оснащению и беспардонности. Почему властные структуры, когда у них законно требуешь удостоверяющий документ, всегда впадают в ярость и тычут автоматом в нос — дескать, вот наш документ! Издержки воспитания, не иначе. И ведь так, наверное, только в Америке! Обреченная страна! Боже, храни нас, граждан этой страны, от властных структур при исполнении!

Исполнение — звериный рык:

— Р-руки на капот! Ноги р-расставить!

— Ноги? Расставить? Вы беседуете с леди, хам!

— Я не беседую! Я при исполнении!

— При исполнении чего?!

— Ма-алчать!.. Где агент Молдер?!

— Ну?! Где?!

— Вы приказали молчать. Вынуждена подчиниться.

— Не умничай, ты!

— Что вы, молодые люди! Я — дура дурой. По сравнению с вами.

— Дать ей по почкам?

— Отставить!.. Ну?! Где?! Слышала, а то ведь по почкам!

— В багажнике. Где же еще!

— Так! Ты и ты — открывайте! — А ключ?

— Ка-акой ключ, к чертовой матери! Вскрывайте, к чертовой матери!.. А ты стой, не рыпайся! И не строй мне тут из себя целку, к чертовой матери!

Очень трудно агенту Скалли строить из себя целку в позе, никак не характерной для целки, — уткнувшись носом в машину, упершись руками в капот, расставив ноги, волей-неволей выпятив задницу.

Очень трудно искать агента Моддера в темном багажнике. Особенно если его там нет.

— Его здесь нет!

— А где?!

Трудитесь, волчары, трудитесь. Счастье в труде!

— Ну, ты! Где агент Молдер?!

— Я же сказала.

— Его там нет!

— А вы поверили, что он там?

— Соврала?!

— Ну когда женщина отвечала за свои слова! Какой милый мальчик!

— Ты тоже! С-сукина дочь!

— Здравствуй, братец!

— Может, теперь дать ей по почкам?!

— Отставить!.. Ну, ты! Где документы?! И не вздумай соврать!

— В багажнике.

— Опять?!

— Что — опять?

— Врешь?!

— Опять нет. Аи правда!

Изящный дамский саквояжик в багажнике!

Внутри, помимо всего прочего, — папка!

В папке — текст-распечатка того самого «.. .al-doh-tso-dey-dey-dil-zeh-tkam-besh-ohrash…»!

Маркером помечены некоторые слова (бартер? вакцинация?)!

То?

То! То!

То, да не то…

— Ну ты! Где дискета-исходник?!

— У меня ее нет.

— А у кого?!

— У агента Молдера.

— А где он?!

— Чтоб вам всем туда же, где он!

— Это куда? Координаты! Быстро!

— Пшел вон, мальчик. Утомил!

— Ты ответишь за свои слова, с-сукина дочь!

— Молчу-молчу. Ни слова больше!

— Я т-тебе помолчу! Отвечать!

— Пшел вон. Устала. Ноги сомкнуть можно?

Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия 18 апреля, день

А отвечать-таки придется. Все в том же кабинете директора ФБР, все перед тем же хму-рым-насупленным контингентом. Ограниченным, да, — в смысле, дальше собственного носа не видят.

Но…

Пункт первый: начальник всегда прав.

Пункт второй: если он не прав, см. пункт первый.

Короче, девиз: «Помни о главном!» И подпись: «Главный». И это уже приказ.

Так что отвечать-таки придется. Даже если слов нет. Даже если — ни слова больше.

От вас, агент Скалли, никто и не ждет никаких слов — ни в собственное оправдание, ни в обвинение властным структурам на предмет сомнительных методов…

Слово имеет Сам! Сам — директор ФБР.

— Согласно рекомендациям отдела и профессиональному кодексу чести, агент Дэйна Скалли должна уйти в обязательный отпуск. До тех пор, пока не будет детально расследован ее проступок по служебной линии. Наш негласный устав гласит, что агент может, а в данном случае должен быть отстранен от работы без выходного пособия — ввиду опасной природы ее неподчинения, прямого неподчинения вышестоящему начальству. Вынуждены потребовать у вас, агент Скалли, табельное оружие и значок… прежде чем вы покинете нас.

Директор суров, но это директор. «Помни о главном. Главный.»

Железный Винни, правда, попытался скрасить… Он, конечно, Железный, но все-таки он — Винни. Не вини, Винни, да невиновен будешь…

И что же скажешь, коллега Уолтер? Или теперь просто и отвлеченно — мистер Скиннер?

— Дэйна!.. М-м… Мисс Скалли, мы бы просили вас быть в пределах досягаемости для… нас…

— Кто это — мы? Лично вы, Уолтер? Или эти все?.. О, прошу прощения, мистер Скиннер! Прошу прощения, господа! Я немножко не в себе. Или вы не во мне. Или мы все — вне друг друга. Не так ли? До свиданья, господа.

— Нет уж, прощайте, мисс Скалли.

— А вот уж никогда.

— М-м?

— Не прощу.

— Что вы себе позволяете, агент?!

— Я?! Агент?! Какой я вам агент?! Г-г… главный!

— Не горячитесь, мисс Скалли.

— Я холодна, как лед! Холодна, как… агент Молдер.

— Вы горячи, как… агент Молдер. По вашим словам, он… испепелен? М-м?

— Да. Но его пепел уже остыл, г-главный. Но учтите, вы все!.. Пепел Молдера стучит в моем сердце.

— Где-то когда-то я что-то подобное слышал. Или читал?.. Интермедия?.. Прекратим интермедию, мисс Скалли.

— Я не начинала!

— Ну и заканчивайте… Коллега Скиннер, у вас что, еще вопросы? К мисс Скалли?

— Сэр! Всего лишь напутствие. Вы позволите, сэр?

— Позволю ли я что-то не позволить вам, мистер… простите… коллега Скиннер!

— Тогда… с вашего позволения, сэр…

— Конечно-конечно!

— Дэйна…

— Называйте меня мисс Скалли, мистер… Скиннер.

— Мисс Скалли… Видите ли, мисс Скалли… Мало ли… Еще могут возникнуть вопросы в процессе расследования… Расследования по определению местонахождения агента Молдера. И ваши показания могут… Не могут не… Могут и не… В общем, ты меня поняла, Дэйна?

— Я вас не поняла, мистер Скиннер. В присутствии. .. э-э… всех присутствующих официально заявляю: я не поняла… Я сказала все, что знаю. Насколько я знаю, агент Молдер мертв. Агент Молдер погиб. Агент Молдер убит.

И подавитесь своими дешевыми амбициями! Профессиональный кодекс чести! Какая-такая честь, ваша честь?!

И выходным пособием подавитесь! Жмоты мелочные!.. А она как раз туфельки присмотрела. Ничего! Босиком, но в шляпке!

И табельным оружием бывшего агента Скалли подавитесь! И значком агента ФБР подавитесь! Получите и не утруждайтесь в расписывании под… протоколом изъятия.

— Мисс Скалли?

Да, мистер бывший Главный? Какого еще рожна?!

— Только не думайте, мисс Скалли, что всем нам будет без вас трудно. Нам — нет. Трудно будет вам. Без нас.

— Теперь всё, сэр?

— Теперь всё.

— Прощайте, сэр.

— Прощаю, мисс… Иди и больше не греши.

— Не могу обещать, сэр. Но в любом случае, вне этих стен, сэр!

— Одобряю, мисс! И все присутствующие одобряют. Заметили?

…А старая грымза, Мэнни-Пэнни со столетним стажем, все сидит и сидит в приемной, стучит и стучит на «Ундервуде». Аккурат отстукивает приказ об увольнении агента Скалли без выходного пособия, нет? И впрямь ведь пересидит всех и каждого в этом гадючнике. И на всех и каждого — приказ об увольнении: тюк-тюк, тюк-тюк-тюк… И — на подпись Главному. А тот подмахнет не глядя — Мэнни-Пэнни испытанный и бесценный сотрудник! Глядишь, последний приказ об увольнении старая грымза отстучит на самого Главного. А тот подмахнет не глядя!

Во всяком случае, Дэйну старая грымза уже пересидела. И все присутствующие одобряют…

Нет, таки не все! Железный Винни таки выскочил из кабинета:

— Агент Скалли!

— Агент? Вы сказали «агент», мистер Скиннер?

— Агент, Дэйна. Для меня, Дэйна, вы по-прежнему агент.

— А если так, то растолкуйте мне… или хотя бы себе, что там за люди в кабинете!

— Эти люди выполняют свой долг, Дэйна.

— Они фактически разваливают наше дело! Узаконивают беззаконие.

— Они действуют в строгом соответствии с нашим негласным уставом. А вы — нет!

— Не они ли санкционировали травлю агента Молдера — как моральную, так и физическую, посредством дозатора с наркотической дрянью?!

— Без комментариев, Скалли.

— Уж какие тут могут быть комментарии!

— Единственное, что я могу обещать, — расследование будет продолжено.

— Расследование-фарс! Они убили Молдера. Они убили отца Молдера. И они будут искать убийцу Молдера и убийцу отца Молдера! При всем моем уважении, сэр… вам не кажется, что вы несколько переоцениваете собственную значимость в общем руководстве ФБР?

Мистеру Уолтеру Скиннеру никогда ничего не кажется. Он сугубый прагматик. Он — Винни, но он — Железный.

Возвращайтесь в кабинет к Главному, Винни. Но мельком поинтересуйтесь, что за очередную бумагу готовит старая грымза Мэнни-Пэнни. Не исключено, следующий приказ будет по вашу душу, Винни. Ступайте к коллегам, Винни, ступайте — они вас, наверное, заждались.

Да и мисс Скалли надо идти — вещички с бывшего рабочего места собрать, то-сё…

А вещички можно и нужно собрать не только со своего рабочего места, но и с бывшего рабочего места напарника Молдера. Агент Молдер, знаете ли, со вчерашнего дня тоже не состоит на службе в ФБР — его светлый образ навсегда сохранится в наших сердцах. Но кое-какие вещички в память о нем хотелось бы забрать. Вернее, вещичку…

Выдвигаешь верхний ящик стола до упора, засовываешь руку по локоть, шаришь ладонью и нашариваешь дискетку в пластиковом футлярчике, изнутри прикрепленную скотчем к верхней крышке стола.

— Вот и она!

— Увы… Не — вот. Лишь футлярчик. А самой дискеты нет.

— Теперь, мисс Скалли, у вас нет ничего. Ни-че-го. Мало того, что ни-ког-да, так еще и ни-че-го.

— Ступайте, мисс Скалли, ступайте.

— Куда?

— Да хоть куда! Но отсюда. К мамочке ступайте, возрыдайте на ее груди, пожалуйтесь на сей несовершенный мир, населенный дурными и коварными людишками, не желающими странного…

— Здравствуй, мама…

— Господи, Дэйна! Что случилось? На тебе лица нет!.. Погоди, а туфли?

— Сняла. Они стали натирать.

— Ты шла сюда пешком?! В столь поздний час?!

— Мам… — и горючие слезы как наконец-то разрядка внутреннего и такого долгого напряжения.

— Дэйна, Дэйна… Ну-ка, сядь. Ну-ка, укройся пледом. Сейчас я тебе горячую ванну. Господи, Дэйна, я не видела твоих слез с пятилетнего возраста… Господи, Дэйна, что, наконец, случилось?

— Ничего. Ни-че-го. И ни-ког-да.

— Но ты же плачешь!

— Просто нервное. Наверное, перед месячными…

— Счастливая!

— Ты о чем, мама?!

— У тебя еще есть месячные.

— Это единственное, что у меня осталось.

Нью-Йорк, 42-я стрит 19 апреля, утро Порнуха — она и в Африке порнуха. Правда, лишь на взгляд туристов: «О! Куда не глянь — все голые и темпераментные!» Не путайте причину и следствие, туристы! Местное население голое потому, что жара… ну и нищета, разумеется. А темперамент — тоже потому, что жара… легендарный южный темперамент.

В Америке же порнуха — не «куда не глянь», но в отведенном для того месте. И место — 42-я стрит. Славится она, 42-я стрит, массажными салонами, секс-шопами, «живыми картинками» и прочими обнаженностя-ми. В общем, стучи в любую дверь — и тебе воздастся по твоей потенции. И недорого!

Хотя… вот в эту дверь стучать бесполезно, даже вредно. Не откроют. А откроют — дорого обойдется. Ибо за ней, за дверью, не бардак, а тот самый обширный кабинет, в котором время от времени собираются вместе господа хорошие, соратники… Последний раз собирались, помнится, ровно неделю назад, нет? И Мистер Никотин в присутствии множества свидетелей пообещал «разобраться» в одночасье. То есть он выразился уклончивей: буквально через некоторое время.

Ну и?

Неделя минула. Не пора ли сообщить господам хорошим, соратникам, об итогах и успехах? А то ведь сильно беспокоятся господа хорошие. Того и гляди начнут сильно беспокоить Мистера Никотина. Уже сильно беспокоят. Пока словами:

— Как же так? Ведь были предприняты все меры предосторожности. Почему они не сработали?

— Документы вообще не должны были попасть постороннему взгляду. Сорок лет работы! Ущерб возможен неисчислимый.

— Ущерб уже нанесен!

— О, господа хорошие, вам бы только претензии предъявлять! Покопались бы сами во всем этом дерьме, как Мистер Никотин, — он бы на вас посмотрел!

Но пока они на него смотрят. А глаза недобрые-недобрые…

— Джентльмены! Хочу вас обрадовать. Сложившаяся ситуация целиком под нашим контролем.

— Минуточку! Под вашим контролем!

— Я так и говорю… Определено, у кого находились искомые икс-файлы. Эти люди надежно нейтрализованы… Есть, конечно, некоторая проблема с ФБР. Но мы с ней справимся, так сказать, изнутри.

— Минуточку! Вы с ней справитесь!

— Я так и говорю… Полагаю, несколько некрологов, разнесенных по срокам и средствам массовой информации, не насторожат ни ФБР, ни таблоидов.

— А проблема с Молдером?

— Какая проблема? Нет человека — нет проблемы. Профессор Молдер, наш добрый-старый Вилли, стал жертвой грабителя-домушника. Такое горе, джентльмены, такое горе… Не помянуть ли нам старого-доброго Вилли?

— Минуточку! Речь не о профессоре, а его сыне.

— Я так и говорю… Такое, горе, джентльмены, такое горе… Отец еще не упокоился в земле, а сын — туда же… Агента Молдера нет в живых.

— Минуточку! Вы видели его труп? Он числится просто пропавшим без вести.

— Труп агента Молдера обнаружить не удалось. И не удастся. Гарантирую, джентльмены.

— Ваши гарантии для всех нас пока достаточны. Однако, минуточку! Искомые икс-файлы, они изъяты у тех… к кому случайно попали?

— Да.

— Да?

— Да!

— В таком случае нужно известить все заинтересованные стороны, что работу можно продолжить.

— Не можно, а нужно, джентльмены!

— Можно и нужно.

…Все-таки символично, что господа хорошие регулярно собираются покумекать именно на 42-я стрит! Порнуха сплошная — эти их регулярные посиделки! Имитация искренних глубоких эмоций по отношению друг к другу при абсолютной холодной враждебности. Типичные бляди, сэр!

…в отличие от нормальных людей, испытывающих подлинные горестные чувства от невосполнимой утраты. Утраты друга, утраты партнера, утраты напарника.

И если среди ночи в дверь квартиры звонок, то не опасайтесь, агент Скалли, не хватайтесь за пистолет… Ах, да! Вы его сдали… Но и за кухонный нож не хватайтесь, и за сердце. Просто пришел нормальный человек, испытывающий подлинные горестные чувства, аналогичные вашим, агент Скалли. Зачем пришел? Просто так… Выразить, разделить… всё такое. Всё такое бессмысленное и нерациональное, но столь присущее нормальным людям.

— Фрохики?

Фрохики, Фрохики. Шляпа в роговых очках. Шатаясь от… гм, не только от горя. С бутылкой «Джи энд Би» в судорожном кулаке.

— Фрохики… Который час?

— Я знаю, что сейчас поздно. Но я всего час назад узнал о… печальном событии. Вот… Не мог не прийти к вам… Или мне лучше уйти? Простите меня за мою вольность.

— Сколько же вы в себя влили, Фрохики?

— Х-ха! Вы пустую посуду принимаете, мисс?

Невеселая шутка. Бутылка «Джи энд Би» действительно уже пуста, выпита до дна.

— Тары нет, сэр.

Шуткой на шутку, невеселой на невеселую.

— Еще раз прошу простить меня… Элементарно захотелось посидеть, помянуть.

— Заходите, Фрохики, заходите. Увы, могу предложить только чаю или кофе.

— Кофе.

Кофе так кофе. Отнюдь не помешает, а то и поможет, — учитывая состояние интеля Фрохики.

— А у вас есть «Моккона»?

— Конечно же, у меня есть «Моккона»! То есть у меня был «Моккона». Молдер и выпил всё. «Нескафе» устроит? Увы, только растворимый.

«Нескафе» так «Нескафе». Растворимый так растворимый. Разве в марке кофе дело?! Просто… мы любим бывать у Скалли…

Ну, и что скажете, интель Фрохики? Душу будете бередить? И себе и собеседнице? О-о, и еще как!

— Знаете, Скалли, он был моим настоящим другом. Знаете, что такое настоящий друг?

— Знаю, Фрохики. Он был и моим настоящим другом.

— Простите, брякнул… Вы же были напарниками…

— Партнерами…

— Да-а… Он был отличным парнем и прекрасным профессионалом. Знаете, каким он был профессионалом?!

— Знаю, Фрохики.

— Простите, опять брякнул… Да-а… Единственная подлинная жемчужина в куче дерьма!

— Спасибо за комплимент, Фрохики.

— Что? В смысле?.. А! Ну простите и еще раз простите! Снова брякнул… Конечно же, вы тоже в этой куче… жемчужина. Надо понимать, эстафета перешла к вам? От Молдера?

— Боюсь, нет. Я сегодня лишилась работы.

— Сволочи! Они играют не по правилам.

— Что вы знаете, Фрохики, о правилах игры без правил!

— Вы правы, Скалли, вы правы. Нет, но однако! Зла не хватает!.. Они — как мыши, которые, стоит зажечь свет, врассыпную бросаются прятаться в вязанку дров.

— М-да… Мыши, убившие кота.

— Говорят, Скалли, у кошки семь жизней.

— Ой, да прекратите вы, Фрохики, свои интеллигентские штучки. Метафоры-хренафоры! Выговорились? Вам еще кофе? Или вы уже пойдете?

— Я не пьян, Скалли. Вы думаете: вот пришел никчемный Фрохики пьяный в хлам и среди ночи морочит голову… вместо того, чтобы пойти домой и там с горя заснуть… Всё такое бессмысленное и нерациональное, но столь присущее интелям… Да! Я пьян! Но! Но, Скалли, но!.. Я не настолько пьян! Я ведь спросил: эстафета перешла к вам?

— Ну… Если угодно, да.

— Кому угодно?

— Да никому не угодно, если честно.

— А вам самой?

— Мне — угодно.

— Вот и мне!.. Нате! Это вырезка из «Геральд трибюн».

— Вы в нее бутылку заворачивали, Фрохики? Или готовили вместо пипифакса?

— Ну помялась немножко… Вам форму или вам содержание?

— Содержание, Фрохики, содержание.

— Тогда читайте, читайте!

— Ну?.. В Трентон-сити найдено тело мужчины… Белый, на вид тридцать лет… Пуля в затылок… Травма, несовместимая с жизнью… Никаких следов борьбы… Почерк профессионала… Убитый опознан как некий Кеннет Суннер, известный в анархистских кругах под прозвищем Вонючка…

— Мы в «Одиноком стрелке» звали его Башковитым.

— Фрохики?

— Да, Скалли, да. Тот самый хакер, влезший в директорию Министерства обороны и скачавший те самые икс-файлы…

— От одного приятеля-анархиста…

— Что?

— Я спрашивала Молдера, откуда у него дискета. Он ответил: от одного приятеля-анархиста.

— Вот видите!

— Погодите, Фрохики! Не мешайте!.. Так-так… Адата? Каким числом датировано? Здесь только вырезка…

— Восемнадцатое апреля. Вчера. Уже позавчера.

— Да, но это… убийство было совершено уже после гибели Молдера…

— Вот видите!.. Скалли, а вы… вы уверены в гибели Молдера? Может, все-таки…

— Не может, не может. Уверена. К сожалению… Нет, но… срань господня! Неужели они настолько глупы?!

— Кто?

— Кое-кто, Фрохики. Они. Т-твари!.. Когда твари испуганы, они очень агрессивны.

Резервация племени навахо Нью-Мексико

Смерть есть смерть. После нее нет ничего.

Но и жизнь есть жизнь. И она продолжается.

Всюду жизнь, так сказать. И в резервации племени навахо — тоже.

Пришлые бледнолицые ушли. Больше не возвращались.

Юный змеелов Эрик по-прежнему промышляет гремучками. Но к заброшенному карьеру — больше ни ногой. Дед Алберт строго-настрого наказал: туда — ни ногой больше! Собственно, там и делать нечего. Прах и пепел. И гремучки оттуда ушли. Тем более тогда незачем Эрику туда…

А не очень-то и хотелось! Более того, очень не хотелось!

И ладно! Пустыня большая — от горизонта до горизонта. И даже больше, если с неба посмотреть. Но люди не летают, как птицы…

Зато птицы летают. Стервятник — птица. Летает. Парит, зависает, кружит. Стаей.

Стервятник — птица большая и сильная, но трусливая. Она не убивает свою добычу. За нее добычу убивают другие. Когда стервятники кружат над пустыней, значит, они ждут когда живое станет мертвым. А дождавшись, спланируют на землю и раздерут на куски это самое живое, ставшее мертвым. А значит…

…А это значит, что пока там — живое. Там — в районе заброшенного карьера. Судя по стае стервятников, парящих в ожидании…

Святые-здешние! Хоть иди к деду-дене на поклон: мол, нельзя ли все-таки съездить полюбопытствовать?

— Нельзя! А что такое вдруг?

— Да стервятники…

— Где?

— Как раз над…

— М-м… Точно!.. Тогда — все равно нельзя. Но вместе со мной можно. Выдержит твой мустанг нас двоих, Эрик?

— Должен. Не Боливар, чай!

— А троих?

— А кто еще с нами туда?

— Туда — никто. Оттуда — может быть.

— А кто?

— Тот, над кем кружат птицы, Эрик.

…А кружат они над нагромождением камней, в котором угадывается кисть руки. Безвольная, безжизненная. Нет, судя по осторожным стервятникам, обладатель этой руки скорее жив чем мертв… или скорее мертв чем жив… В общем, на грани…

Пустыня не прощает слабости. Она способна убить человека меньше чем за день. Чтобы выжить, человек должен иметь дубленую шкуру, человек должен знать, где добыть воду, человек должен найти себе укрытие от солнца.

Да-а, человек… у тебя дубленая шкура! И укрытие ты нашел знатное — нора не нора, а подземная пещерка. Но как ты в ней очутился, человек? Где ты мог добыть воду, человек? И почему рядом с тобой, человек, в пещерке оказался странный череп, высохшая мумия? Короче: да… но как?!

И ведь с того дня, как пришлые бледнолицые на железной птице спалили засыпанный вагон, трижды вставало и садилось солнце! И ведь от спаленного вагона до пещерки — более тысячи шагов! И ведь в момент поджигания вагона человек был внутри, не мог он сквозь стены пройти, а потом и сквозь песок и камень на тысячу шагов! И ведь воды в обозримом пространстве красной пустыни — ни-ни, ни капли.

Так не бывает, человек! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Э-э, Алберт Хостин, дед-дене! Никогда не говори никогда! Вот он я, белый человек из ФБР.

Да… но как?!

А я знаю?! Упал, потерял сознание. Очнулся — здесь.

Ладно, белый человек из ФБР, не хочешь отвечать — молчи, сам не знаешь — молчи.

Ты и молчишь. Потому что насчет «очнулся» — это еще как сказать. Еще не очнулся, белый человек. А то и уже не очнешься, если Алберт Хостин не совершит чудо.

Чудо не чудо, но, как съязвил бы дед-дене: «Моя умеет управляться с вилкой и ложкой.

Моя знает, что такое пипифакс и как им пользоваться. Еще моя знаком с кодом нава-хо… А еще моя просвещен в исцеляющем ритуале под названием Путь Благословенных»…

Путь Благословенных — это такой путь…

Древняя традиция племени навахо-дене…

Складываешь четыре дубовые жерди, как для вигвама.

Покрываешь их толстым-толстым слоем трав… нет, не всяких, а только вот этих и этих… и рвать травы надо только в час рассвета…

Внутрь «вигвама» укладываешь белого человека на лежбище из тех же трав.

Воскуряешь благовония… нет, не те, что дымились у Мистера Никотина, и не марихуану, и не анашу, а только вот эти и эти… и воскурять благовония надо только в час заката.

И затягиваешь долгие, нескончаемые песни-молитвы… нет, не в такой последовательности, а в сякой… и ни в коем случае не перепутать.

И тогда святые-здешние явятся на зов. Лишь они, святые-здешние, способны вернуть к жизни белого человека из ФБР.

…Вот таким вот путем. Все путем, белый человек!

Дед-дене Алберт Хостин, когда он был в возрасте внука Эрика, видел, как его дед-дене совершал ритуал Путь Благословенных, и видел, какие живительные чудеса сотворяются при этом…

С точки зрения современной медицины, подобный ритуал — жалкое шаманство невежественного народца. Ну и лечись у современных медиков, белый человек! Встань и иди — к доктору в белом халате. Что, никак не встать? То-то! А вот после ритуала, может быть, встанешь. Есть многое на свете, бледнолицый, что и не снилось вашим мудрецам!

…Другое дело, хочешь ли ты, белый человек, встать и идти? Сохранилась ли в тебе жажда жизни?

И ведь нет, святые-здешние! Не желает его дух исцеления его тела. Его дух, видите ли, желает воссоединиться с духом своего отца! Его дух, видите ли, не желает возвращения в мир живых. Его дух, видите ли, слишком устал — до полного равнодушия, покоя сердце просит.

Н-ну, знаешь ли! Если борьба между жизнью и смертью будет длиться бесконечно, тело в конце концов сдастся. И святые здешние не снизойдут до тебя, белый человек! Вернее, не вознесут тебя к себе!.. Тебе это надо, белый человек? Ах, на-адо?!

А вот Алберту Хостину не надо, понимаешь! Исцеляться он, упрямец, не хочет, понимаешь! Дискредитирует тем самым универсальный Путь Благословенных, понимаешь!

А н-ну, подъе-о-ом!!! Не можешь — научим, не хочешь — заставим!

— Dey-dey-yetit-twoy-mati-syani-ahsuwu-sikim-kyo-pyah-ohlu-dey-dey-gyot

—wyar-yan-syan-ohrash…

Россказни счастливцев, перенесших клиническую смерть и вернувшихся обратно, — верить ли им? Нового в историях про то, как человек скончался, а после с того света вернулся, ничего нет. Даже если те счастливцы — люди творческие, с фантазией, с богатым воображением, со склонностью к преувеличениям… И те долдонят одно и то же, по сути, одно и то же. С вариациями. Вот, например, более чем знаменитый художник рассказывал:

Как вылетела его душа из тела, взмыла к потолку и начала наблюдать за происходящим в палате: медперсонал забегал — доктора, профессора, медицинская сестра! Душа его немного понаблюдала за их работай, плюнула на все и полетела к БОГУ В РАЙ!

И все-то ей стало сразу хорошо!

Музыка звучит, тоннель по сторонам проносится, а впереди, совсем рядом — свет! Тот самый долгожданный свет в конце туннеля! Чуть-чуть до вечного блаженства оставалось, но душа его не удержалась и стала по сторонам смотреть, заинтересовалась, что да как. В смысле художественного оформления интерьера потустороннего мира, в частности — тоннеля. Как-никак художник! Смотрит, своды заштукатурены, а по ним узор в технике сграффито пущен, это когда по сырой штукатурке ножом вырезают, пока она не схватилась. Весь свод звездами шестиконечными изрезан, но так халтурно, кривое все, неровное, словно левой ногой работали!

— Да, что же вы наделали! — думает душа. — Кто же такую похабень выполнил, руки бы ему оторвать!

И вдруг голос чей-то, наверное Господа самого:

— Ну, ты и дрянь, парень! Специалист хренов! Мы к тебе, как к человеку, а ты критиковать! Раз умный такой, и катись обратно к такой-то матери!

Так художник заново и родился. Верно, не подошел для лучшей жизни…

…Но современные медики с пеной у рта доказывают, что никакой загробной жизни, души нет и туннеля тоже нет. Просто когда человек умирает, кровоснабжение мозга нарушается и начинаются галлюцинации…

Агент Молдер, доведись ему выкарабкаться из небытия, сказал бы: «Не так все было!»

Не так, да. Никаких тоннелей, никаких сверхъестественных скоростей.

Лежишь обнажен и недвижим — на чем-то травянистом, жестком, но приятном, стегу-ще-ласкающем. Дым. Или пар. Будь агент Молдер когда-нибудь в «бане по-черному», столь популярной в варварской России, он сказал бы: «Вот-вот! Так было!»

Но — не гнетущий жар, а щадящее тепло.

И над головой — не закопченный деревянный потолок, а звездное небо.

И в звездном небе — то ли северное сияние, как на Аляске, то ли огромные бессловесные мерцающие силуэты.

Вы кто?!

Мы — бессловесные, потому догадайся с двух раз.

Северное сияние?

Эти… святые-здешние, что ли?

Бессловесны. Однако — сдержанный, полный достоинства кивок.

И что? Так и будем молчать и глазки строить?

Они, святые-здешние, снизошли до тебя, доходяга… вернее, вознесли до себя, доходяга, не за тем, чтобы языком трепать. Они тут как бы… эманация. Слово такое — то есть как бы они здесь, но их нет. Они своей этой самой эманацией накликают людей, к мнению которых ты, белый человек, прислушивался при жизни — как их жизни, так и своей. Ты этих людей послушай, белый человек, — может, они тебя убедят все-таки вернуться в бренный мир из поднебесья.

Какие-такие люди? Где люди?

Да вот же, вот! Видишь?

Не ви… Вижу! Сквозь сомкнутые веки, но вижу!

— Здравствуй, агент Молдер!

— Здравствуй, источник. Здравствуй, Бездонная Глотка.

— Я уже не здравствую, агент Молдер. Я здесь, и значит, я уже не здравствую.

— А я?

— Ты пока здесь, а я уже.

— Значит, вот почему ты не явился ко мне полгода назад и… и вот недавно.

— Поэтому, поэтому.

— А кто тебя… отправил сюда?

— Крайчек.

— Когда?!

— Разве здесь и сейчас это важно? Агент Молдер, право слово, ты не меняешься, даже находясь на грани жизни и смерти. Проти-ивный!

— А что тогда важно?

— О! Сейчас услышишь. Внимай!.. Впервые мне пришло в голову, что время отсутствует, когда я от него полностью зависел. Оно отмеряло лично мою жизнь. Я отходил в вечную ночь, поглощающую цели и деяния, гасящую страсти и волю… Друг мой, я пришел к тебе со скучной и потусторонней ясностью мертвеца — не чтобы порицать тебя, но почувствовать огонь, который все еще теплится в тебе, и непомерную тяжесть, которая все еще лежит на твоих плечах, которую ты носил и носишь. Если ты ищешь только правды, если это все, что тебе нужно, то скажу тебе: не бывает суждения без правды. Суждение без правды — огромная зияющая пустота. Не заглядывай в пропасть и не позволяй пропасти заглядывать в тебя. Иначе поглотит. Пробудись ото сна, ибо он рождает чудовищ. Цени драгоценное время, не утеряй его…

Бред какой-то! Невнятный! Будто сурдоперевод гнусавого халтурщика с пиратской копии какого-нибудь сериала типа «Икс-файлы», вброшенной Мистером Никотином и Ко для окончательного запудривания мозгов массовому обывателю!

Да? Ты так считаешь, агент Молдер? А как тебе такая картинка — сквозь туман, сквозь дымку… Нет, не наяву! Здесь нет яви. Но тебе самому решать, агент Молдер, — чудовища ли это, рожденные спящим разумом? Или… воспоминания о будущем? Или… предвиденье прошлого?

И не дымка-туман это. Чад это.

И ядовитое облако — испускаемое скинутой внутрь, в вагон, капсулой.

И захлопывающийся люк.

И трафаретная маркировка на капсуле: «Осторожно! Цианид!».

И толпа предсмертно верещащих существ.

И среди верещащих существ — Скалли! Скалли?! Ты?! Брови, что ли выщипала?! А, нет! В резиновой защитной маске. Но сквозь стекла смотровых очков — глаза! Ее глаза! Расширенные от ужаса неминуемого конца. Скалли, ты?! Как ты туда попала?! Что ты там дела…

И — тишина. Мертвая.

…Ну и, агент Молдер? Не захотелось обратно? Хотя бы для того, чтобы… Как говаривал тебе один анархист: «Когда вы узнаете, что эти сволочи построили, то сами поймете — ломать всегда лучше, чем строить! Уничтожать! Уничтожать, срань господня!» Он бы мог повторить эти слова здесь и сейчас, но он немножко задерживается. Да-да, агент Молдер, ваш приятель-анархист тоже… того самого. Вернее, его… того самого. Догадываетесь, кто и по какому поводу? Он бы вам подсказал, если не догадываетесь, но, срань господня, застрял где-то на полпути. Анархист, что с него взять!

Зато! Зато, агент Молдер, смотрите, кто здесь еще!

— Папа!!!

Здравствуй, сын. Не думал, что мы с тобой встретимся так скоро.

— Папа! Прежде всего — кто тебя убил, пап?!

— Разве здесь и сейчас это важно?

— Мне — да.

— А мне — нет.

— А мне — да!

— Ты абсолютно не изменился, мальчик мой… Ну, хорошо-хорошо, если ты настаиваешь… Твой бывший напарник. Крайчек.

— Я знал! Я не мог догадаться! Я так и знал!

— Ну и что, сын? Впрочем, я рад, что ты воспрянул духом… Да-а, не думал, что придется уговаривать вернуться к жизни человека, которому я и даровал жизнь изначально. Ложь, окружавшая тебя, отравляла мою душу. И ты попал сюда из-за нее. Ложь, которая, как я думал, навечно похоронит правду. Я не мог жить с этой ложью. Но ты — живи. Я прошу!.. Вот я стою перед тобой, и мне стыдно. Стыдно, что я сделал тот выбор давным-давно, когда ты был еще мальчишкой. Ты моя память, Фокс. Моя память живет в тебе. Если ты умрешь сейчас, вместе с тобой умрет правда. И только ложь переживет нас с тобой.

Опять, черт побери, нечто сурдопереводное! Может тут хоть кто-то выражаться попроще?!

— Папа! Какой выбор?! Скажи наконец! Ты не успел тогда… и сейчас речи твои смутны… Погоди! Саманта, моя сестра… Она тоже здесь?

— Нет.

— Значит, она жива?!

— Значит, ее здесь нет. И более ничего не значит… Фокс, послушай! Меня бы в твоих глазах уничтожила правда, которую, как я считал, тебе знать было не нужно. Но меня больше нет. И это та самая правда, которую ты обретешь, если решишь отправиться дальше. Открой глаза, сын. Открой…

И он открыл. И увидел уже не сквозь сомкнутые веки — звезды и полосы. Далекие холодные звезды в черном небе. И мерцающие тающие полосы то ли северного сияния, то ли уходящих святых-здешних.

Святые-здешние сделали свое дело, святые-здешние могут раствориться…

Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия 20 апреля, утро

— Сначала мы пройдем через металлоде-тектор. Убедительная просьба, заранее вынуть из потайных карманов пистолеты, помповые ружья, гранатометы и тому подобные средства самозащиты. Здесь они вам не понадобятся. Здесь вы под защитой Федерального Бюро Расследования… Шутка! О, нет, не по поводу защиты ФБР, а по поводу оружия… Затем экскурсия по мемориальному зданию Гувера, построенному в 1974 году на месте первоначального штаба ФБР… Вы также увидите список «крепких орешков», список «Десяти наиболее разыскиваемых». Если кто-то из вас опознает среди «крепких орешков» своих родственников, мы будем рады. Вознаграждение за опознание — пятьдесят тысяч долларов… Шутка! О, нет, не по поводу вознаграждения, но по поводу ваших родственников… За полвека существования списка в нем фигурировали имена 458 преступников. Из них 429 были схвачены. Самый «заслуженный» в списке, несомненно, Дональд Юджин Уэбб, специалист по ограблению ювелирных магазинов. В мае 1981 года застрелил шефа полиции в Пенсильвании. С тех пор в бегах и до сих пор не схвачен… Кроме того, в списке небезызвестный международный террорист Усама Бен Ладен. Кроме того, Эрик Рудольф, на совести которого шесть бомбовых терактов, включая взрыв на Олимпийских играх в Атланте и взрыв клиники в Бирмингеме в отместку за то, что там делают аборты. Кроме того, Августин Васкес-Мендоза, убивший в 1994 году тайного агента ФБР, внедренного в наркокартель. Кроме того, русский мафиозо Всеслав Берковский, мелкий мошенник и рэкетир по масштабам России, объявивший себя настоящим автором бестселлеров Джона Гришэма, Сидни Шелдона и Мартина Круз-Смита, и присваивающий себе их гонорары за все многомиллионные тиражи в России… Ну да вы все увидите сами. Если возникнут вопросы, задавайте. С удовольствием постараюсь ответить на каждый…

Дожили! Страна победившей демократии! Экскурсии по ФБР! И ведь ни у кого из экскурсантов даже толком документы не смотрят, с картотекой не сверяются! Прошел метал лодетектор — гуляй на все четыре, задавай вопросы! Дожили!

Впрочем, для бывшего агента ФБР Дэйны Скалли это нынче на руку. Присоседилась к экскурсии и — она в родных пенатах, ставших неродными. Теплой ее изблевало ФБР из уст своих…

Ну тогда — с экскурсией. Страсть как хочется поглазеть на мемориал Гувера, на список «крепких орешков»… Век бы всего этого не видеть! Намозолили за годы и годы беспорочной службы!.. О-о, мисс Скалли, пожалуй, подредактировала бы список «Десяти наиболее разыскиваемых»! О-о, мисс Скалли внесла бы туда кое-кого более «заслуженного», чем всяческие международные террористы и российские «пирожки ни с чем»! Да хоть и некоего Мистера Никотина! Как же его, паразита прокуренного, зовут-то?! Мистер Никотин и Мистер Никотин…

Ладно! Лиха беда начало. Сначала — металл одетектор.

А он вдруг ка-ак запищит!

Не пищать!

Пищит…

— О, агент Скалли! — Лиловый негр не подает пальто, как и не принимает пальто у посетителей. Он на страже. Он впускает и выпускает посетителей. Или не впускает и не выпускает. Слава богу, Дэйна, по старой памяти, для сторожевого негра еще не посетитель, а по-прежнему агент. До низов пока не дошло, что ее турнули. Слава богу! — Вы сегодня через центральный вход, не через служебный?

Дернула плечиком. Почему бы и нет? Скалли, гуляющая сама по себе. И пусть у лилового негра даже подозрения не мелькнет, что она теперь — Скалли на раскаленной крыше. Поджимайся — лапки-то жжет…

А металлодетектор пищит, сволочь неугомонная!

— У вас с собой оружие, агент Скалли?

— Нет. Сожалею, но нет.

— Сожалею, но придется вас проверить.

— Конечно-конечно.

Проверил — более чутким ручным датчиком, проведя по бокам, по спине, по… в общем, облазил. Больше для проформы, но служба есть служба.

Пищит!

Да ну его!

— Порядок, сержант?

— Черт те что! Да ну его!.. Я как-то забыл булавку в пальто, так эта машинка чуть не рехнулась. Проходите, агент Скалли, проходите.

Прошла.

Что же вам понадобилось, частное лицо Дэйна Скалли, в стенах государственного учреждения?

Да так… Повидаться кое с кем.

С кем?

Да с Железн… с мистером Скиннером.

А вы знаете, у него прием по личным вопросам строго по пятницам, строго с тринадцати до четырнадцати. Не могли бы вы подойти в пятницу? В любое удобное для вас время — с тринадцати до четырнадцати?

Прихожу на работу я в пятницу, посылаю начальство я в задницу! А сегодня четверг. После дождика. Он, мистер Скиннер, меня примет.

Уверены?

Мы предварительно созвонились.

Ну-ну.

Что ну-ну?! Пальцы гну!.. Примет, срань господня!

А и принял! Один на один. — Скалли? Рад вас видеть!

— Сомневаюсь.

— Не сомневайтесь. Это очевидно.

— Видите ли, Уолтер, с недавних пор я сомневаюсь буквально в самых очевидных вещах.

— Опустим… Итак, вы хотели со мной встретиться по вопросу, касающемуся расследования?

— Да, сэр. Мне попалась на глаза газетная публикация. «Геральд Трибюн». В Трентон-сити обнаружен труп. Пуля в затылок. У меня есть основания полагать, что это дело рук тех же или того же, кто виновен в смерти агента Молдера.

— Могу я ознакомиться с публикацией?

— Пожалуйста.

— Спасибо… Черт, ничего не вижу. Старею, Скалли, старею. Очки? Где-то здесь были мои очки.

— Вот ваши очки, сэр. На столе.

— Спасибо.

— Пожалуйста… Может, вам зачитать вслух,сэр?

— Спасибо, я сам.

— Пожалуйста…

— Угу. Угу… Так… Ага… Ну и?

— Дата смерти хакера Вонючки — и дата смерти профессора Вильяма Молдера. Профессор убит раньше. У вас в деле есть данные баллистической лаборатории. Мне бы хотелось сравнить…

— Считаете, что оба убиты из одного и того же оружия?

— Мне бы хотелось сравнить.

— И?

— Мы один на один, сэр?

— Ска-алли!

— Мало ли!

— Ска-алли!

— Хорошо… И тогда станет ясно… не только мне… что агент Молдер не причастен к убийству своего отца. И тогда мы можем найти того, кто на самом деле убил его… Их…

— Вас отстранили от расследования, не так ли?

— Я подумала, что все-таки могу быть чем-нибудь полезна.

— Лишь бы не вредна. Боюсь, что не можете. Упомянутое вами дело находится под юрисдикцией полиции Трентона. Данные баллистической экспертизы переданы им.

— Вы не хотите даже проверить?

— Мисс Скалли, должным ли образом оцениваете всю ответственность…

— Свою — да!

— …всю ответственность моей позиции в должности помощника директора ФБР?

— Я просто пыталась помочь вашему расследованию, сэр. Вашему объективному расследованию, сэр.

— А мне сдается, что у вас желание повысить свои шансы для возвращения на должность.

— Нет. Просто хочу найти ответ.

— Я тоже хочу найти ответ. Только вопросы у нас разные!.. Вот скажите, Скалли, я что, буду вынужден подписывать ордер на обыск вашей квартиры?!

— Зачем?

— Чтобы найти эту п-п… простите… дискету!

— У меня ее нет.

— Нет?

— Нет. Я же пока жива. В отличие от своего напарника.

— Поправьте меня, если я ошибусь. Не намекаете ли вы, что эта п-п… простите… дискета стала причиной смерти агента Молдера?

— Вполне допускаю.

— Допущения — личное дело каждого! Вы способны принести мне «дымящийся пистолет», Скалли? Ради бога! Где он?!

— Пока не знаю, сэр, но…

— Никаких «но»! Найдете — приносите. Но лучше не ищите… Самодеятельность ваша мне уже вот где! Не ищите! Иначе я буду вынужден попросить вас отправиться домой и никуда оттуда не выходить, пока мы не закончим расследование.

— Вынужден? И кто вас вынуждает, сэр? Кто способен оказывать давление на такую важную шишку, как помощник директора ФБР?

— Не хватайте меня за язык! Никто не способен оказывать на меня давление! А вынуждаете меня вы, Скалли! Своим неподобающим поведением.

— Вот как? И в чем оно выражается?

— Во всем!

— Это все, сэр?

— Да, это все.

Что ж, Винни, знаешь, чем грозит тебе прозвище Железный, если оно справедливо?

Могу заржаветь, если ты, Скалли, обрушишь на меня потоки слез. Да?

Нет. Можешь расплавиться, Винни, под моим испепеляющим взглядом.

Ой-ой-ой, только не надо, не надо!

Да-а, Винни, не железный ты, не плавишься. Но и не заржавеешь! Не дождешься от Скалли.

— Стареете, Винни, стареете!

— Что-о-о?!

А ничего. Так, напоследок, через плечо.

И дверью — хлоп!!!

А ведь не один на один они беседовали, Уолтер Скиннер и Дэйна Скалли…

Стоило двери шумно захлопнуться за Скалли, как бесшумно отворилась другая дверь — за спиной помощника директора ФБР. У помощника директора, конечно, кабинет не такой обширный, как у самого директора, но задняя комната, конечно, предусмотрена. По статусу. Ну там отдохнуть от трудов праведных на кушетке, бокальчик принять… Оральный секс, опять же, стал модным среди высшего руководства… На то и задняя комната. И дверь в нее закрывается плотно-плотно. Даже сигаретный дым не просачивается…

…и это правильно! Иначе агент Скалли непременно унюхала бы — не одни они с Железным Винни в кабинете. Чутье у агента Скалли — о-о… Кошка на двух ногах! И когти у нее — о-о… Держитесь подальше, Мистер Никотин.

Он и держится. Он и объявился, лишь когда агент Скалли наверняка ушла.

— Ты спросил про дискету, Скиннер?

— Ты же слышал. Спросил.

— Я плохо слышал. У тебя отличная звукоизоляция.

— Ну, извини.

— И что она?

— У нее нет ее.

— Она так говорит.

— Да, она так и говорит.

— Оч-чень плохо. Это оч-чень плохо. Для всех нас, Скиннер, для всех…

— Сначала мы пройдем через металлоде-тектор. Убедительная просьба, заранее вынуть из потайных карманов пистолеты, помповые ружья, гранатометы и тому подобные средства самозащиты. Здесь вы под защитой Федерального Бюро Расследования… Если возникнут вопросы, задавайте. С удовольствием постараюсь ответить на каждый…

Конвейер, срань господня! Экскурсия одна за другой.

Вы все туда — она оттуда.

И вот что она, Дэйна Скалли, вам скажет, любопытные: не верьте гиду! На вопросы, возникшие у вас, любопытные, никто в этих стенах не ответит, тем более с удовольствием. Напротив, с удовольствием будут надувать щеки, игнорируя ваши вопросы, даже если ответы на них очевидны… И насчет никчемности средств самозащиты в этих стенах — тоже вранье. Тут впору проносить с собой в потайном кармане что-нибудь поэффективней помпового ружья или гранатомета. Маленькую атомную бомбочку! И взорвать, к чертовой матери, все это Бюро, якобы стоящее на защите! Разрушить до основанья, а затем…

Скалли тряхнула головой, отгоняя наваждение-искушение, и чуть ли не с зубовным скрежетом преобразовала мимику на лице — от свирепости умозрительного предвкушения к непроницаемой холодной деловитости. Абсолютно лишне выдавать свои эмоции лилово-негритянской охране на выходе.

Выйдем из этих отвратительных стен! Выйдем и из этих отвратительных стен!

— До свиданья, сержант.

— Уже уходите? Быстро вы…

— Да гранаты у меня оказались не той системы, сержант.

— Гранаты?

— Хотела взорвать тут все, к чертовой матери, — не получилось.

— Ха-ха! Приходите завтра! Но заранее уточните, какие гранаты подойдут. Мой вам совет, лучше всего — маленькая атомная бомбочка. Ха-ха!

— Вы милый, сержант.

— Рад был вас повидать, агент Скалли.

— Аналогично, сержант… Простите, можно я еще разок пройду через металлодетектор? Со стороны входа. Знаете, мысль возникла, хочу кое-что уточнить.

— Сколько угодно! Пока с ног не повалитесь!

Прошла — пищит.

Шаг вперед, два шага назад — пищит.

А снова и опять? Пищит…

— Эта штука чувствительней, чем зубной нерв, агент Скалли.

— Вижу. Вот что, сержант, проверьте-ка меня еще раз ручным датчиком, если не трудно.

— Легко!

Ну, проверил… Пищит! И нарастает писк где-то в области плеча-лопатки.

Что там у вас, мисс? Клеймо-лилия, ха-ха?!

— Ожерелье, колье?

— Нет, сержант. Сегодня — нет.

— Ну не знаю…

— Да я сама не знаю… А кто знает?! Доктор!

Доктор всегда все знает. Он пациентов насквозь видит. Потому что рентгенолог. Работа у него такая — насквозь видеть.

Вообще-то судмедэксперт из лаборатории ФБР чаще видит насквозь, не прибегая к рентгену. Он чаще имеет дело с трупами. Мертвые сраму не имут, Потому вспарывай им брюшную полость, вскрывай грудную клетку, трепанируй череп — и смотри насквозь. На здоровье!

Но с живыми приходится быть поделикатней.

Н-ну, что у нас болит, что беспокоит?

Да знаете, доктор, не болит, не беспокоит, но… пищит. Вот тут…

Допустят агента Скалли в лабораторию к судмедэксперту? По старой-то памяти! Или ее того-самого… успели, что называется, открепить? С них, со жмотов мелочных, станется! Без выходного пособия вышвырнуть, еще и от лаборатории открепить…

Нет, пока нет. По счастью, до судмедэкспертов пока не добралась весть: агент Скалли со вчерашнего дня просто мисс Скалли.

— Снимите блузку, агент Скалли. Не стесняйтесь. Я какой-никакой, но все-таки доктор… Встаньте сюда. Задержите дыхание… Готово!.. Снимок будет готов через минуту… Хотите кофе?

— Спасибо, нет.

— А я, с вашего позволения…

— Разумеется, коллега, разумеется!

— Простите, коллега…

— Агент Скалли?

— Минута истекла. Вы сказали, снимок будет готов через минуту.

— Так он готов… Вот, смотрите. Вот инородное тело.

— И что это может быть?

— Вам лучше знать. Микроосколок шрапнели, скажем…

— Нет, не припомню такого.

— Повернитесь. Уберите волосы. Так-так. Я его нащупал. Он — под кожей. Типа занозы. Маленький шрамик. Если хотите, могу попробовать извлечь.

— Прямо здесь и сейчас?

— Прямо здесь и сейчас. Это не больно, агент Скалли. Как комарик укусит. Впрочем, могу под местным наркозом.

— Буду признательна, коллега. Спасибо, что так поздно задержались ради меня.

— Без проблем! Я же при исполнении. А вы, скорее всего, это заполучили, тоже при исполнении. Вас ранило, а вы даже не заметили… Что приступим?

— Приступим…

— Не вздыхайте так, мисс Скалли. Это всего лишь пинцет. Не ректальный же термометр!.. Не напрягайтесь так. Расслабьтесь, расслабьтесь. Вы не в кресле стоматолога или гинеколога… Сейчас-сейчас… Угу… Ага… Ыгы… Вот!

— Что?

— Вот ваш осколочек.

— Уже?!

— Уже, уже.

— Я даже ничего не почувствовала.

— А я что говорил!.. Сейчас мы ваш осколочек — под микроскопчик, на предметное стеклышко, поизучаем через окулярчик… Гм! Гм-гм… Совершенно определенно, не шрапнель. Кажется, я знаю, на что похоже. Только не представляю, как это попало вам под кожу. Хотите посмотреть сами?

— Разумеется, коллега, разумеется!

— Похоже на микрочип.

— Очень похоже.

— И… ваши комментарии?

— Без комментариев, коллега. Я — доктор, а не электронщик. Сходите к ним, посоветуйтесь…

Она бы сходила, но куда-куда, а к электронщикам ей наверняка дорога заказана. К ведомственному доктору — еще куда не шло, а к ведомственным электронщикам — никуда и никак… не шло.

Что доктор! Ну покажите язык, ну разденьтесь, ну ложитесь, ну расслабьтесь, ну принимайте два раза в сутки натощак. Здоровье нации и все такое. Пробирку со смертоносными вирусами, с какими-нибудь атомными тигробактериями стянуть, пока доктор отвернулся?! И откуда у судмедэксперта пробирки со смертносными вирусами, с какими-нибудь атомными тигробактериями?!

А микроэлектроника — оружие. И мощное оружие! Как нападения, так и защиты. И если мисс Скалли отстранена от должности, то ей прежде всего должно перекрыть доступ к ведомственному оружию. И даже если вдруг явится неожиданно и на голубом глазу невинно скажет: «Мне только спросить!» — гоните в шею. Спрос в нашем деле тоже дорого стоит.

И куда тогда податься женщине после визита к врачу? Хотя бы просто для того, чтобы поделиться ощущениями, недоумениями, опасениями. Само собой, к другой женщине!

Подруга не годится. Любая распрекрасная близкая-наиблизкая подруга выслушает с превеликим вниманием, поцокает языком с превеликим сочувствием, понасоветует с превеликим всезнанием: «Тебе надо к кому-то обратиться! К специалисту!» Но в душе у близкой-наиблизкой будет злорадное ликование: «Допрыгалась?! Так тебе и надо!» Да и нет у Скалли подруг. Был один друг, и тот далече…

Мать не годится. Любая распрекрасная сердобольная мать утешит, приласкает, обнимет. Но одновременно будет талдычить постфактум: «А я тебе говорила! Ты меня никогда не слушаешь, а я тебе всегда говорила! Твоя работа до добра не доведет! Говорила я или нет?!»

Остается сестра. Младшенькая. Уже вполне взрослая, но младшенькая. Мелисса. И подруга, и родная кровь — в одном лице.

Вашингтон, пригород Частный дом, «Мелисса Скалли»

20 апреля, день

— Мелисс?

— О-о, Дэйна! Дэйночка! Сколько лет, сколько зим! Заходи, не стой на ветру. Заходи-заходи, я одна. Я уже почти год одна. Завелся у меня тут один, но выгнала засранца… А ты? Тоже одна? С каких пор? Или… по-прежнему?

— По-прежнему.

— Погоди! У тебя ведь прежде был этот… ну как его… Партнер. Такой… секс-символ.

— Прекрати, Мелисс. Не было никогда! Напарник, а никакой не партнер.

— Не знаю, какой он напарник, но партнер из него должен был получиться еще какой!

— Мелисс, прекрати! У нас с ним никогда ничего не было!

— Ну и дура!

— Давай закроем эту тему, а? Навсегда! Его больше нет.

— Ну и тем более дура! Такой интересный му-ужчина, а она, видите ли, в амбицию: «Его для меня нет! Он для меня не существует!» Будь я на твоем месте…

— Мелисса!!!

— А что я такого сказала?

— Его не для меня нет. Его ни для кого нет. Он… не существует.

— Ой, извини… А как? Что? При исполнении?.. А ты?

— За-кры-ли тему, а?

— Как скажешь, Дэйн, как скажешь. Извини , извини, извини…

Хорошо, закрыли. А на какую тему тогда? А вот как раз она и пришла как сестра к сестре, чтобы…

— … я и понятия не имею, Мелисс, с какого времени микрочип у меня в теле сидит, представляешь! Совершенно не помню, когда и как его туда вогнали.

— Да-а-а… А ведь дело не шуточное, Дэйн. Будь я на твоем месте, непременно попыталось бы все досконально выяснить — с привлечением специалистов. У вас же в ФБР классные специалисты, лаборатории…

— Увы, меня лишили доступа к лабораториям ФБР.

— Вытурили?!

— Чему ты так обрадовалась?

— Я не обрадовалась!

— Обрадовалась! Вижу же. В конце концов, знай, с кем разговариваешь?! С агентом Федерального Бюро Расследований разговариваешь!

— С бывшим… Ну ладно-ладно, обрадовалась, да!.. А что ты хочешь?! Я всегда за тебя так боялась, так боялась с этой твоей работой!

— Чего боялась-то?

— Не чего, а за тебя.

— Да ничего страшного! Что со мной могло случиться?

— Все что угодно! Вот с твоим напарником ведь случилось, ага!

— Я не желаю говорить об этом!!!

— Не желаешь — не говори. Но ведь случилось? И с тобой вот, оказывается, случилось! Да будь я на твоем месте…

— Заткнись!

— Не дождешься! Доступа к лаборатории, видите ли, ее лишили! А доступа к собственной памяти тебя не лишили? Не отшибли ненароком?.. Ты сама так глубоко запрятала собственные воспоминания, что не можешь или не хочешь извлечь их. Это же очевидно!

— Кому очевидно?

— Хотя бы мне. Пойми, я же не со зла говорю, Дэйн… Слушай, ты к психиатру не пробовала обратиться?

— Заткнись!

— А чего ты так боишься? Выяснить что-то ужасное, извлечь это из подсознания? Да что может быть ужасней твоей повседневной работы?! Ладно, твоей прошлой работы. У тебя и глаза-то, сколько тебя помню на этой твоей работе, — бр-р-р!

— Что — глаза?! При чем здесь мои глаза?!

— Дэйн, как у тебя щитовидка?

— При чем здесь моя щитовидка?!

— Будь я на твоем месте, сходила бы обследовалась.

— Нормальная у меня щитовидка! У нас ежегодная медицинская комиссия, полное и доскональное обследование.

— Вот видишь!

— Что я вижу?!

— То-то и оно, что ничего не видишь! Не замечаешь! Даже в зеркале!.. У тебя глаза, сколько тебя помню на этой твоей работе, — выпученные, остановившиеся, немигающие.

— Заткнись!

— Выпученные, выпученные, выпученные!

— Мелисса! Я сейчас уйду!

— И пожалуйста! Уходи! Но с условием — к психиатру… Ну, Дэйночка, не отказывайся от этой возможности. Ты так замкнута, так зашорена… Считаешь свой взгляд на мир единственно верным. Впечатление складывается, ты вообще лишилась интуиции или перестала ей доверять, даже если она тебе шепчет: дважды два четыре.

— У кого впечатление складывается?

— Хотя бы у меня. Повторяю, я ведь не со зла, Дэйн!.. Окружила себя стеной. «Мой дом — моя крепость». Но твоя голова — не дом, не крепость. Впускай и выпускай. Ну, Дэйночка, ну сходи к психиатру. Прошу тебя как сестра.

Если женщина просит… Тем более сестра…

Вашингтон Клиника «Д-р Марк Померанц»

20 апреля, вечер

«Д-р Марк Померанц. Психотерапия. Регрессивный гипноз. Срочная помощь.»

Что, агент Скалли, допрыгались на своей высокоинтеллектуальной службе, требующей полной отдачи моральных и физических сил?! Срочная помощь нужна?!

Нужна… Пожалуй, нужна.

А тогда нечего топтаться у двери, как девственница перед спальней в канун первой брачной ночи.

Войдите!

Срочная помощь на то и срочная, чтобы ее не оттягивать. И так-то доктор, небось, посетует: «У-у, как все запущено!»

— Здравствуйте, доктор.

— Здравствуйте, здравствуйте… У-у, как все запущено!

Может статься, так оно и есть. В смысле, запущенности. Однако, доктор, вы же не ограничитесь констатацией факта? Вы же доктор, а не судмедэксперт?

«Жить буду? — Будете, но плохо!» Доктор Марк Померанц не ограничится констатацией факта. Он окажет срочную помощь, не будь он доктором Марком Померанцем. Он, как и всякое лицо библейской национальности, дававшее клятву Гиппократа, одним своим видом вызывает доверие.

Каким-таким видом?

Ну какой вид бывает у лица библейской национальности в белом халате?! Ухоженная борода-котлета. Доброжелательный, но и проницательный взгляд. (И Мелисса еще что-то будет говорить сестре про выпученные глаза! Видела бы она доктора Марка Померанца!) Скупая успокаивающая жестикуляция холеных рук. Словом, вызывает доверие, вызывает. Но! И на откровенность вызывает:

— Мне нужно знать о вас все. Понимаете? Все.

— Я понимаю, доктор. Но все о себе я сама не знаю. Иначе бы не пришла к вам. Понимаете?

— Я понимаю, мисс. Но вы обратились по адресу. Постараюсь вам помочь. Однако никто не поможет вам лучше вас самих. Понимаете?

— Я понимаю, доктор. Но если бы еще знать, как!

— А вам абсолютно не обязательно знать, как. Это моя прерогатива, мисс. Главного мы с вами уже достигли. Не так ли?

— Не понимаю…

— Взаимопонимания. Не так ли?

— Ах, вы в этом смысле! — А в каком еще?

— Ну, не знаю…

— Зато я знаю. И мы с вами сейчас сделаем вот что! Прилягте на кушетку…

— Доктор!

— Не нервничайте так, мисс. Слушаю вас, слушаю.

— Я не нервничаю. Доктор, одна просьба к вам…

— Стоп! Ну-ка? Почему вы сейчас улыбнулись?

— Я? Улыбнулась?

— Ну не я же!

— Мне отнюдь не до улыбок, доктор.

— Вы только не нервничайте… Вот! Опять! Ну-ка? Проконтролируйте себя, вспомните. Почему?

— А-а… Просто я этими же словами несколько дней назад пыталась успокоить… одного человека.

— Удалось?

— М-м… Как вам сказать…

— И знаете, почему?

— Потому что у него… у этого одного человека такой темперамент, что…

— Нет, мисс. Не потому. Просто вы не доктор. Каждый на своем месте должен делать свою работу. И в этом залог успеха. Согласны?

— Более чем, доктор.

— Тогда приступим?

— Приступим…

— Не нервничайте.

— Не нервничаю.

— Нервничаете.

— Нет!

— Да!

— Хорошо! Нервничаю! Дальше что?!

— Дальше — не нервничайте!

— Не буду.

— Вот, хорошая девочка! Прилягте, прилягте…

— И что дальше?.. То ерть, доктор, одна просьба к вам…

— Я весь внимание!

— Вы не могли бы перед тем, как что-то… сделать со мной… заранее сказать, что вы со мной будете делать?

— Конечно, мисс!.. Сейчас я проделаю вот что… Применю модифицированный гипноз. Он позволяет погрузиться вглубь пациента по самое некуда…

— Доктор?!

— Что такое? Опять занервничали? Мисс, у вас своеобразное ассоциативное мышление. Простите, но когда у вас последний раз была интимная близость?

— Доктор?!

— Мой интерес продиктован исключительно психотерапией, а не гинекологией.

— Доктор с этим у меня полный порядок! И психотерапевтически, и гинекологически.

— Простите, вы кто? По профессии?

— Агент ФБР!

— О! И как у вас в ФБР с сексом?

— У нас секса нет!

— И опять занервничали!.. Прилягте, сказал! Раздеваться не надо. Только туфли… Я к чему? Я вот к чему… Позвольте мне судить, где порядок и где непорядок, когда речь заходит о психотерапии. Вы там у себя в ФБР занимайтесь своим делом, а я — своим. Туфли, сказал. Или у вас на колготках дырка? Палец высовывается?

— Я не ношу колготок, доктор!

— Вот это правильно. Полезно для здоровья. Для психического здоровья, мисс!.. Слушайте, что у вас с глазами?

— А что у меня с глазами?

— Вы на щитовидку не проверялись?

— При чем здесь моя щитовидка?!

— Здесь — не при чем. Я психотерапевт, а не эндокринолог. Но, мой вам совет, когда наш с вами сеанс закончится, не поленитесь и сходите к эндокринологу. Я вам как врач говорю.

— Я подумаю, доктор.

— И думать нечего!.. А пока… Слушайте, вы туфли снимете, наконец?!

— Извольте, доктор.

— Изволю. Итак! Модифицированный гипноз — голотропическое дыхание…

— Голо?.. Тропическое?..

— Профессиональный термин, мисс.

— Звучит как-то…

— Вы сами просили меня комментировать.

— Да-да… Но вы меня не… То есть я хочу сказать… То есть я не хочу сказать, что вы меня… Но…

— И пальцем не коснусь, мисс!

— Обещаете?

— Обещаю.

— Тогда я готова…

— К чему?

— Ко всему!

— Ко всему — не надо, не потребуется. Мне нужно лишь, чтобы вы раскрылись целиком и полностью, чтобы я мог войти в вас, погрузиться как можно глубже… Мисс!!! Не нервничайте!.. Итак, при погружении ваше ассоциативное мышление постепенно отключится, и проявятся исключительно ваши эмоциональные переживания. Проанализировав их, мы сможем восстановить последовательность и само наличие событий, о которых вы, как вам думается, и понятия не имеете. Понятия — категория мысли. Эмоции — категория бессознательного. Зачастую, мисс, эмоциональная реакция на событие ярче и объемней, чем само событие. И по ней, по реакции, можно судить о событии намного объективней, чем… Так-так. Уже неплохо, уже хорошо. Вот вы уже перестали нервничать. Я не трогаю вас — это специальный комплекс пассов. Я не прикасаюсь к вам, мои ладони парят над вашей кожей… Даю установку… Сконцентрируйтесь на собственном дыхании и ни на чем более. Дышите. Расслабленно дышите. Закройте глаза… Нет, не зажмуривайтесь. Знаете, что такое — смежить веки? Вот так и сделайте… Хорошо. Лучше. Еще лучше. Замечательно… Включаю запись… Теперь представляйте место, которое для вас всегда было исключительно комфортным, исключительно безопасным, исключительно удобным… Вообразите его, вообразите…

Срань господня, как говаривал Молдер, подхватив выраженьице у хакера Вонючки и таки основательно заразив им Скалли! Срань господня!.. Стиль жизни у агента Скалли таков, что при всем богатстве воображения никак не представить места, которое для нее всегда было исключительно комфортным, исключительно безопасным, исключительно удобным! Разве что в материнской утробе? Может агент Скалли представить себя в материнской утробе?

Где вы, агент Скалли?

Где-где! В материнской утробе! Комфортно, безопасно, удобно… И глухо, как в вате. Не видеть, не слышать, не обонять… Господи, хорошо-то как! Никогда не покину это место, никогда!

Гм! Никогда не говори никогда. Будь ты в материнской утробе или под модифицированным гипнозом. Когда будет нужно, вас извлекут на свет божий — акушерскими щипцами ли, специальным комплексом пассов ли.

— Мисс?

— Где я?!

— Здесь.

— Вы кто?

— Доктор.

— Доктор?

— Доктор Марк Померанц. Узнаете меня?

Мудрено узнать доктора Марка Померанца. С тех пор, как они последний раз виделись, он весьма изменился. Когда же они виделись в последний раз? Мгновение назад? Сто лет назад?.. Полная потеря ощущения времени и пространства. Будто тебя похитили, внезапно накинув на голову мешок с дурманом, а теперь вытряхнули — непонятно где и непонятно когда. Где? Когда? Вы кто?! Сильнейший стресс… Не от самого процесса возвращения к реальности, а от увиденного в этой реальности доктора Марка Померанца.

И вы, доктор, еще будете спрашивать у пациентки, как у нее с щитовидкой?! А у вас как с щитовидкой, доктор?! Давно проверялись?!

Глаза у доктора Марка Померанца действительно того самого… Нет, они изначально были навыкате, что характерно для лиц библейской национальности, но… Но не до такой же степени! Теперь они выпученные, выпученные, выпученные! Более того, вытаращенные! И даже более того.

Вот из-за этих, таких, глаз у Скалли — сильнейший стресс. Нет, ну действительно! Погружаешься в наркоз под колыбельные заверения доктора: дескать, все будет в ажуре, ничего страшного, мы вас вылечим, ваш случай абсолютно тривиальный, проснетесь другим человеком. А приходишь в себя и видишь перед собой лицо все того же доктора, лицо библейской национальности, — но выражение лица у того лица: дескать, ой-е-е, что ж я сделал-то?!

Как пациенту не испытать сильнейший стресс при виде доктора, испытавшего сильнейший стресс?! Никак…

— Простите, доктор, с вами все в порядке?

— М-м…

— А со мной? Все в порядке?

— М-м… Доктор?!

— Простите, мисс… М-м… Ваши ощущения?

— Сейчас?

— Нет. Пока вы были под гипнозом.

— Никаких. Будто меня похитили, внезапно накинув на голову мешок с дурманом, а теперь вытряхнули…

— Вы не помните, что говорили?

— Когда?

— Под гипнозом.

— А я говорила?

— Вы отвечали на мои вопросы.

— Не помню.

— Хотите послушать?

— А можно?

— Нужно!

— Доктор!.. Вы меня пугаете. Что со мной?!

— Это вы меня пугаете. Хотел бы я знать, что с вами!

— Доктор!.. Вы и впрямь считаете наилучшим психотерапевтическим средством заявление клиенту, что он вас пугает?

— Мисс, не желаете все-таки послушать запись?

— Я желаю сначала более внимательно изучить ваш диплом. Не могли бы вы снять его со стенки и подать? А то ноги ватные.

— Простите, мисс, пока нет. У меня у самого ноги ватные. Может, сначала все-таки послушаем запись?

— Вы не оставляете мне выбора.

— Сейчас перемотается… Вот. Стоп… Итак:

— Что вас гнетет, мисс?

— То, чего я не помню.

— Чего вы не помните, мисс?

— Если бы я помнила!

— Вспоминайте, вспоминайте. Вспомнили?

— Нет.

— А так?

— Нет.

— А если так?.. Ваши ощущения?

— Будто меня похитили, внезапно накинув на голову мешок с дурманом…

— Нет, не здесь и сейчас. А там и тогда. Когда вы не помните.

— Помню! Я помню!!!

— Спокойней, мисс, спокойней. Что именно вы помните?

— Меня похитили.

— Там и тогда?

— Там и тогда.

— Где и когда?

— Не помню.

— Ощущения, мисс, ощущения?!

— Время. Оно было, и его не стало. Вырезали кусок, удалили.

— Кусок чего?

— Времени! Исчезло необратимо. Ни ощущений, ни воспоминаний, ничего…

— Помните, что вы чувствовали перед тем, как это произошло?

— Свет. Грохот. Звон в ушах. Страшно.

— Чего именно вы боялись? Смерти?

— Смерти.

— Каждый нормальный человек боится смерти. Чего еще вы боялись в тот момент?

— Не столько смерти, сколько тех, кто меня похитил.

— Сколько их было человек?

— Несколько. Но… не человек. Не совсем человек! Совсем не человек!!!

— Спокойней, мисс, спокойней. Вас похитили не люди?

— Не люди!

— Они были на машине?

— Нет. Я поднялась… Меня подняли в воздух.

— Они были на вертолете? На самолете? На аэростате?

— Нет… Да!.. На аэростате. Нет!.. Похоже, но не то!

— На что еще похоже? Аналог? Видели когда-нибудь что-то подобное?

— Да.

— Где?

— На службе. В кабинете.

— В своем кабинете Федерального Бюро Расследований?

— В кабинете. Не в своем.

— Оно… м-м… это средство перемещения… оно такое миниатюрное? Или у вас на службе такие просторные кабинеты?

— Оно было не в натуре. Оно было на фотографии, на плакате-постере. Доктор! Хочу поверить!!!

— Спокойней, мисс, спокойней. Я тоже хочу вам поверить.

— Нет же, доктор! ХОЧУ ПОВЕРИТЬ! Там было написано: «ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!» Сфероид… Тарелка… Тарелка!

— С чем?

— Летающая! Зависшая в воздухе!

— НЛО?

— НЛО!!!

— Почему же тарелка?

— А что?!

— Это я вас спрашиваю: что?! НЛО? Неопознанный?

— Неопознанный.

— Летающий?

— Летающий. — Объект?

— Объект.

— Тогда почему именно тарелка? Ведь неопознанный? Мало ли объектов летает. Почему именно тарелка?

— Я так вижу.

— А те, кто вас похитил, — не люди.

— Не люди.

— Рога? Копыта? Хвост? Чешуя? Особые приметы?

— Не знаю. Не могу сказать. Но — не люди.

— Почему?

— Я так вижу.

— Они вас… они вам… что они с вами делали?

— Не знаю. Не могу сказать. Процедуры. Операция. Как провалилась. Не знаю.

— Испытывали боль при этом?

— Не помню.

— Вспомните!

— Не помню.

— А сейчас?

— Нет.

— А так?

— Нет.

— А если так?

— Тяжелый случай… Попробуем иначе… Вы боялись смерти, но остались живы. Кто-то позаботился о том, чтобы вы остались живы?

— Кто-то, да. Не я сама. Я была абсолютно обессилена. Не могла сопротивляться.

— Кто-то это кто?

— Не вижу.

— У себя на службе в ФБР вы работаете с людьми, которым доверяете свою жизнь. Может, это был один из таких людей?

— Кому-то я ведь должна была довериться. Может быть.

— Хорошо… Вы доверились ему. А он?

— Все перепуталось, все перепуталось, все перепуталось. Вперемешку. Сирена. Полицейская сирена. Опять свет. Опять грохот. Опять звон в ушах… Они улетели. Он подоспел. Со мной все в порядке. Он спрашивает, все ли в порядке со мной. Со мной все порядке!

— Спокойней, мисс, спокойней.

— Я спокойна! Со мной все в порядке! Со мной все в порядке!! Со мной все в порядке!!!

— Стоп!!!

— Вот-с, мисс…

— Это вся запись?

— Это вся запись.

— И это говорила я?

— Вы и я. Больше никого здесь не было.

— И… что теперь, доктор?

— Это я вас хочу спросить, что теперь. Теперь-то вы вспомнили? Прослушав запись?

— Нет. Как бы посторонний человек на пленке. Не я. Со мной такого не было.

— Какого?

— Такого, о чем я говорю на пленке.

— Тогда зачем вы говорите об этом на пленке?

— Не знаю.

— Не знаете или не помните? Будучи под гипнозом, вы вспомнили, а сейчас опять напрочь забыли.

— Не знаю, не помню.

— Может, те самые… кто проводил над вами… процедуры, и постарался, чтобы вы забыли? Время. Оно было, и его не стало. Вырезали кусок, удалили.

— Доктор!!! Не хотите же вы сказать, что меня похитили не люди, произвели надо мной операцию и вернули обратно?!

— Я?! Хочу сказать?! Вы сами и только вы сами сказали!

— Не было такого!

— Не говорили? А как же запись?

— В смысле, похищения не было!

— Вам видней, мисс, вам видней.

— Да, но… Вы же доктор! Вы доктор или вы не доктор?! Что вы-то скажете?

— Что я могу сказать?.. Ваш панический страх перед какими бы то ни было лечебными процедурами.

— Это какими-такими?!

— Повторяю, какими бы то ни было. Так вот, атавистический страх, подсознательная память о той операции, которую вы не помните… Сколько мне вас пришлось уговаривать: прилягте, прилягте, прилягте! А я как-никак психотерапевт.

— Кстати, доктор… Что вы со мной делали, пока я была под гипнозом?

— То есть? Вы все слышали! На пленке.

— Слышала, да. И что вы делали, когда спрашивали: «А сейчас? А так? А если так?»

— Пассы, мисс. Одни только пассы. Ничего, кроме пассов. Я ведь вам обещал, что пальцем не коснусь!

— И?..

— Не коснулся.

— Доктор?!

— Да не касался я вас, не касался! Если хотите, у меня таких, как вы, на дню в дюжине тринадцать!

— Я не хочу.

— Вот и я не хочу. Знаете старую историю про гинеколога и цыганку?

— Но вы не гинеколог.

— Мне хуже. Я психотерапевт… Впрочем, беру свои слова назад. Таких, как вы, в моей практике еще не было.

— И… и что мне делать, доктор?

— Затрудняюсь… Медицина тут бессильна…

— А какие-нибудь таблетки, микстуры, инъекции?..

— Никто не поможет вам, кроме вас самой, мисс… Впрочем, мы можем попробовать еще раз, но по-другому. Органолептический метод. Старина Фрейд. Внутренний массаж. М?

— А как это?

— Увидите. Ощутите… Нет-нет, не вставайте. Лежите. Сейчас я только перемотаю пленку. Надо поставить что-то расслабляющее, но и мобилизующее. Как вы относитесь к Сэчмо?

— Постольку поскольку.

— А к Дюку?

— Постольку поскольку.

— А когда они вместе? Знаете их альбом «Свобода по-американски»?

— Не знаю.

— Узнаете. Я поставлю с середины. Седьмая композиция, «Черно-коричневаяфантазия». Кода — похоронный марш. Пик откровения. Маленькая смерть. Вы боитесь смерти. Вы ведь ее боитесь? У Сэчмо с Дюком в «Черно-коричневой фантазии» — маленькая смерть. Знаете, что по старине Фрейду называют маленькой смертью?

— Не знаю.

— Узнаете. Перевернитесь на живот. Мне сначала понадобится ваша спина… Спокойней, мисс, спокойней. Вот я пассами, пассами… Во-о-от. Не нервничайте… Вот я легонько касаюсь вас пальцами, всей ладонью. Во-о-от. Сверху вниз, от шеи до поясницы, от шеи до поясницы, от шеи до…

— Доктор!!!

— Спокойней, мисс, спокойней! Что вы подскочили? Не нервничайте. Вернитесь на место. Я еще не закончил, я только начал… Мисс, вы же просили моей помощи. Один я не справлюсь. Вам самой тоже надо постараться.

— Простите, доктор… Я стараюсь… Но… Думаю, что у меня ничего не получится. Вряд ли мы по этому пути далеко уйдем. И в нужную для нас сторону. Большое вам спасибо, но еще раз прошу меня извинить… Спасибо…

— Господи, не за что!.. Мисс! Мисс! А туфли?!

— О, конечно… Извините меня, доктор, извините.

— Да ради бога!

…Ничего себе, сходила к доктору! Ничего себе, избавилась от фантомных страхов! Распахнула ворота своего дома, своей крепости! Благодарю, сестричка! «Твоя голова — не дом, не крепость. Впускай и выпускай». Впустила. Выпустила. Хорошо хоть, что только в голову…

Надо зайти в туалет, прокладку сменить, срань господня!

И — домой, в крепость!

И спать, спать!

И не думать, не думать!

Не было ничего! Ничего не было!

Однако мыслям не прикажешь. И: как это не было?!

«ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!»

Вот-вот! То ли крик души, то ли заявленная позиция напарника, агента Молдера. Сколько раз она смотрела на него как на шизофреника! Сколько раз она вслух называла его: «Шизофреник!» Из-за этого самого «ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!»

А теперь что же? Ее, оказывается, похищали-оперировали… И… нелюди.

О, нет! НЕ ХОЧУ ПОВЕРИТЬ! Хороша парочка — агент Молдер и агент Скалли! Два шизофреника в одном флаконе. И флакон в форме летающей тарелки! НЕ ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!

М-да? А придется. Ведь взялся откуда-то микрочип под кожей! Ветром надуло?! А если принять за гипотезу, что те процедуры, та операция… в общем, действия выключенных из памяти не людей… И — вот он, микрочип… Тогда все логично, все становится на свои места…

Ничего себе, логика! Ничего себе места!

О, нет! Домой, в крепость! И — спать! И не думать! Утро вечера мудреней…

…Но пока еще вечер. И он мудреней утра.

Потому что, подъезжая к дому и вовремя притормозив, вы, агент Скалли, можете пронаблюдать, к с вашего порога вперевалочку спускается не кто иной, но мистер Скиннер, Железный Винни собственной персоной. Усаживается в машину и отъезжает. И сквозь маску непроницаемости проступает явная досада.

Есть кто-нибудь дома?

Никого нет!

Если никого нет, то кто говорит «Никого нет» ?

Никто не говорит. Потому что и в самом деле никого нет.

Не получилось у тебя сегодня, Железный Винни, сходить в гости. Перебьешься и без меда. Совершенно ни малейшего желания у агента Скалли сегодня принимать гостей. Сегодня — нет. Даже если это Железный Винни. Тем более, если это Железный Винни. С какими он вестями? «Вы восстановлены на работе, агент!» Это вряд ли! С какой стати?!

А любая иная весть Скалли не устраивает. И вообще, скорее всего, по ситуации Железный Винни являлся не с вестями, но с вопросами. А такая ситуация Скалли еще менее устраивает. Отдыхайте, мистер Скиннер. От мисс Скалли. А она от вас отдохнет.

…Хотя любопытство гложет. Гложет, гложет любопытство. И тайная надежда — вдруг все-таки мир сошел с ума, и ее восстановили?! Не может быть! Ну, а вдруг?

Вот что она сделает! Она выдержит паузу и позвонит! Железному Винни на службу! А если он поехал домой? Маловероятно. Наша служба и опасна, и трудна, как они вечно перешучивались с Молдером. Сотрудник ФБР денно и нощно… А столь большая шишка, как помощник директора ФБР, — тем более. На службу он поехал, на службу! И она сейчас ему позвонит. Телефон наиболее подходящая штука, чтобы получить ответ, когда на другом конце провода снимут трубку, и самой не ответить, дав отбой.

Сколько ему, Железному Винни, добираться отсюда до штаб-квартиры ФБР на машине? Полчаса? Час? Если в дорожную «пробку» не угодит, то полчаса. Если угодит, то все три часа.

Длинные гудки.

Нет, на три часа ожидания с телефонной трубкой в руках она сегодня не способна. Но и звонить спустя пять минут после отъезда Скин-нера от ее порога — по меньшей мере глупо!

Ну глупо! Ну и что?! Зато хочется!

Длинные гудки.

Заняться бы чем-нибудь пока. Посуду перемыть, что ли? Это ж надо, сколько накопилось! Чашки… Охо-хо, а ведь от Молдера чашки… «Моккона»… Нет, последним приходил Фрохики, смешной недотепа… с которым было не смешно… «Нескафе»… Мы любим бывать у Скалли…

Ну что? Сколько там натикало? Пора?

Длинные гудки.

Срань господня! Отзовешься ты, Винни?! Надо было все-таки перехватывать его у порога!

Длинные гудки.

Ну же, Скиннер! Ну же! Скинн… О!

— Алло? Скиннер слушает.

— Уолтер, это я, Скалли!

— Кто говорит?

— Скалли, Скалли! Вы сегодня были у моего дома?

— Прошу прощения?

— Вы приезжали ко мне. Уолтер! Я так поняла, что вы хотели со мной о чем-то поговорить?

— Ничего не понимаю! Чушь какая-то!

— Я видела, как вы спустились с крыльца моего дома! Час назад!

— Какой номер вы набираете?

— Уолтер-р-р! Я что, не помню номера своего начальства?! Пусть и бывшего! И не узнаю голос?! Это же вы, Уолтер! Уолтер? Мистер Скиннер? Винни?

— Вы ошиблись. Всего вам доброго.

Отбой. Короткие гудки.

Всего вам доброго!

И вам того же, срань господня! Ошиблась она! Ничего она не ошиблась! Пусть мир сошел с ума, но она-то — нет!.. Хотя, судя по результатам визита к доктору Померанцу, это самонадеянное утверждение с легкостью необыкновенной подвергается сомнению. И, гм-гм, с легкостью необыкновенной опровергается.

Да нет же! Номер она набрала правильный. И это был Скиннер, но… какой-то неправильный. Как бы дал понять сквозь зубы, что отныне знать не знает никакую Скалли… Да? И зачем тогда приезжал час назад? Чтобы в глаза сказать, мол, отныне знать тебя не знаю? Стоило специально приезжать! Нет, не то, не так.

А что? И как?

Вариант — Скиннер был у себя в кабинете не один и при постороннем счел разумным не озвучивать Скалли. И кем мог быть этот посторонний? И кому он посторонний?

Посторонний, рассевшийся в кабинете помощника директора ФБР.

Посторонний, знающий Дэйну Скалли, не озвученную Железным Винни именно потому, что Скиннер в курсе — посторонний знает Дэйну Скалли.

Посторонний, которому лучше не знать, что Железный Винни ищет контакт с уволенным агентом Скалли, а та — в свою очередь…

Скалли почудилось, что из телефонной трубки завоняло горелым. Смрадный табачный дым. Смрадный сукин сын! Мистер Никотин! Спать, Скалли, спать! Утро вечера мудреней.

Нигде и везде, никогда и всегда Без пространственных и временных координат.

Сон

Алберт? Алберт Хостин! Что вы здесь делаете, Алберт?

— Я вам снюсь. Я так и решила!

— Но это не сон. Что за бред?!

— Это не бред. А что?

— Вы все равно не поймете. Ну да! Я круглая дура!

— Нет. Но не поймете. Или не поверите. После сегодняшнего сеанса у психотерапевта я готова поверить во что угодно.

— Во что угодно не надо. Не буду.

— Просто смотрите и слушайте. Будете? Буду.

— Слушайте меня, а картины, возникающие при этом у вас в воображении, — просто иллюстрация к моим словам.

Хорошо.

— Я начинаю… Для индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, земля и все сущее на ней очень сильно влияют на жизнь человека. История всего сущего передается изустно из поколения в поколение. Эта история помогает понять нам, дене или навахо, почему происходят слезы радости и слезы горя. И такие существа, как медведь, паук или даже койот — равны нам, а мы равны им. И святые-здешние равны нам, а мы — им. И Гила-монстр равен нам, а мы — ему.

Гила-монстр?

— Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр, бывший задолго до святых-здешних и сейчас существующий, и да пребудет он вовеки веков. Гила-монстр, воплощение исцеляющей силы знахаря. Древнее предание индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, гласит о Гиле-монстре: он создал человека, а потом, испытывая на прочность свое детище, разорвал его на куски. Гила-монстр опечалился, но недолго длилась его печаль. Пустое занятие — предаваться чувствам и ничего не предпринимать. Гила-монстр собрал человека по кускам, совместил в местах разрыва. Пролитую кровь человека собрали муравьи. Зрение и слух человека принесло Солнце. Разум человека принесло говорящее эхо. Потом гром и молния вернули человека к жизни. И он снова стал жить, плодиться и размножаться. А Гила-монстр возрадовался, но навсегда ушел в небо, чтобы снова не подвергнуться неодолимому искушению испытать на прочность свое детище… Но детище на то и детище, чтобы перенять от пращура своего некоторые черты. И вот люди с той поры веками и веками испытывают друг друга на прочность, разрывая на куски.

О, да, Алберт! О, да!

— Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр оставил человеку по наследству не только неодолимое искушение разрывать себе подобного на куски, но и умение собирать по кускам и вдыхать жизнь. Оно не каждому дано, это умение, но лишь тому, кто не просто слепо верит, но зряче знает — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки веков… Индейцы, называющие самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, изустно передавая предание из поколения в поколение, верят — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки. Но в подавляющем большинстве своем верят слепо. И лишь избранные — зряче знают. Я — знаю. Я могу собрать человека из кусков и вдохнуть в него жизнь. Я смог. Белый человек из ФБР жив.

Молдер?! Жив?! Жив?!! Но, Алберт… Как же… От него не осталось… кусков… Только пепел. Он стучит в моем сердце, Алберт!

— Не перебивайте. Слушайте… Он не пепел. И даже не куски. Он плоть и кровь…

Но уставшая плоть и остывшая кровь… Три раза поднималось и опускалось Солнце. И все это время мною непрерывно совершался исцеляющий ритуал Путь Благословенных. Белого человека из ФБР непрерывно бросало из обжигающего жара в леденящий холод. И святые-здешние смилостивились! Не от себя они смилостивились, а от пославшего их. От Гилы-монстра… На исходе третьих суток белый человек из ФБР открыл глаза и попросил воды. Он был слаб и не мог шевельнуть языком. Зато у него зашевелился Жезл Жизни. Зашевелился, распрямился и так замер, чуть раскачиваясь, как гремучая змея, изготовившаяся к броску. И я понял — он родился заново, он переродился. Жезл Жизни так шевелится, распрямляется и замирает, когда готов выполнять и выполнять свое предназначение. У Жезла Жизни одно предназначенье — множить жизнь. Как завещал великий Гила-Монстр, как учат святые-здешние: плодитесь и размножайтесь…

Но, Алберт! Он же сгорел! Его не нашли! Он сгорел дотла! Как ты его нашел?! Где?!

— Не перебивайте. Слушайте… Я нашел его в каменной пещере далеко от сожженного вагона. Как он оказался там… вот не знаю. Это для меня остается загадкой. Может быть, у белого человека из ФБР. есть свои верховные покровители, как у индейцев, индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, есть Гила-монстр и святые-здешние.

Он атеист, Алберт.

— Не перебивайте, сказал! Значит, так было угодно его верховным покровителям — сотворить белого человека из ФБР атеистом. Что мы знаем о чаяниях верховных покровителей, если нам самим не дано предугадать, как слово наше отзовется. Как бы там ни было, но он жив. Я предал ему талисман. Он будет хранить его, талисман белого человека из ФБР. Надеюсь, что и наоборот… Правда, для полного восстановления сил — и астральных, и физических — ему еще четыре дня надлежит придерживаться правил по ритуалу Путь Благословенных. Еще четыре дня не производить тяжелой работы, не переодевать одежду, не омывать лицо и тело. Четыре дня и до того три — всего неделя… Я сказал ему об этом, но проследить за ним я не могу. Так что…

Я прослежу! Я сама прослежу! Где он?! Я хочу его видеть!

— Он ушел от нас. От индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, он ушел, стоило ему почувствовать в себе силы, достаточные для передвижения. Я дал ему одежду, которую носим мы, индейцы, называющие самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо… Другой одежды у нас нет, а его прежняя выглядела еще хуже. Для ритуала же Путь Благословенных он вообще был полностью обнажен.

Куда он ушел?! Почему вы его отпустили, Алберт?!

— Я его не отпускал. Я его просто не удерживал. Вы пробовали его удержать, когда он был рядом с вами?

Да… Да, вы правы, Алберт. Но… когда он придет?! Ко мне. Он ведь придет ко мне?!

Что мы знаем о чаяниях белого человека из ФБР!

Но я хочу его видеть! Хочу говорить с ним! Хочу… нет, просто видеть и говорить!

— Видеть и говорить — пожалуйста. Когда?!

— Хоть сейчас. Здесь и сейчас. Но учтите, здесь и сейчас он в том виде, в каком над ним совершался ритуал Путь Благословенных.

Хочу!

— Ты сказала, женщина… Алберт? Алберт?! …Нет, не Алберт.

Это не Алберт Хостин.

Это уже не индеец, называющий сам себя дене, но отзывающийся и на навахо…

Это… Молдер! Молдер!!!

Ни-ког-да больше она не увидит Молдера… наяву.

И все-таки никогда не говори никогда.

Но это же сон?

— Это не сон, Скалли. Что за бред?!

— Это не бред, Скалли. А что?

— Все равно не поймешь, Скалли. Ну да! Круглая дура!

— Ты сказала, женщина…

На себя посмотри! Черт-те что и сбоку бантик!

…Ну не сбоку. И… н-не бантик. Жезл Жизни. Шевелящийся, распрямленный, замеревший, чуть раскачивающийся, как гремучая змея, изготовившаяся к броску.

Партнер Скалли, вас не мучают эротические сны?

Ну почему сразу мучают, партнер Молдер!..

Давняя присказка промеж партне… все-таки напарников. На грани допустимого.

Впрочем, во сне… или в бреду… или… где мы, напарник?., допустимо все!

В том числе абсолютно бесстрастное лицо Молдера, абсолютно не соответствующее степени возбуждения Жезла Жизни. Или у него, у Молдера, абсолютно невероятная выдержка!

Молдер?

— Молдер, Молдер. Где ты был?!

— Я был на мосту, соединяющем два мира, связующем наши души.

Наши с тобой?

— Не обольщайся, Скалли. Наши — в смысле, человеческие. По этому мосту мы пересекаем пропасть между собой-сделанным и нашей истинной природой. Я пересек эту пропасть. Я искал правду, которую у тебя отняли. Правду, которую нельзя высказать словами, но связавшую нас воедино общей опасной целью.

Связавшую нас с тобой?

— Да. Теперь ты попала. Нас с тобой. Господи! Ну, хоть этим я с тобой связана!

Спасибо, напарник. Обнявшись и в пропасть, что называется!

— Ты против? За!

— Вот я и вернулся. Я иду к тебе, Скалли, чтобы работать вместе. Чтобы оградить тебя от опасности, которая все ближе и ближе. Я ее вижу.

Что это за опасность, Молдер?

— Словами не передать. Но на карту поставлена жизнь. Теперь — твоя. Стараюсь оградить. Не думай, я не умываю руки!

Не умывай! Ни в коем случае! Алберт сказал, еще четыре дня тебе нельзя…

— Я помню. Я сейчас не о том… Я спешу, я иду, Скалли. Продержись!

Иди! Иди ко мне, Молдер!

— Иду. Но боюсь, что опаздываю, что уже опоздал.

Молдер! Мо-о-о…

…ох-х-х!..

Ох! Пробуждение смерти подобно. Маленькой смерти — по старине Фрейду. Ужас и восторг. Загнанное дыхание.

Приснится же такое!

Это не сон.

Сон не сон, а постель перестилать придется…

Надо же! Так осрамиться! На старости лет!

Ну почему на старости?! Почему осрамиться? И — надо, надо, надо!!!

Бостон, Массачусетс «Сад отражений», Кладбище 21 апреля, утро

Похороны — они и в Африке похороны. Обряды могут разниться — африканские от европейских, европейские от азиатских, азиатские от американских. Но, по сути, одно и то же — человек пришел из ниоткуда в мир себе подобных, и вот подобные ему расстаются с ним навсегда. И неважно, как именно расстаются…

Варят тело на медленном огне и напоследок употребляют в пищу. «Тушенка по-африкански».

Обкладывают горюче-смазочными материалами и возжигают на башне. «Очаг по-азиатски».

Пакуют в деревянное вместилище и забрасывают землей, предварительно произнеся проникновенные пространные речи. «Игра в ящик по-европейски».

Не суть. Детали, в которых на сей и единственный раз дьявол не кроется. Он не кроется. Он, почти явственный и осязаемый на сей и единственный раз, потирает когтистые лапы и в нетерпении бьет копытцами: «Заканчивайте, заканчивайте, народы! Только время зря теряем! Все равно это мой клиент. Каких бы дифирамбов вы ему ни воспели, не вознесется. Грешен человек. Путь его от пеленки зловонной до тлетворного савана!.. Ну?! Долго вы там еще?!»

Да вот буквально через некоторое время.

Разлапистые каштаны.

Анилиново-зеленая трава.

Красно-коричневый гроб.

Геометрически выверенная яма.

Люди в черном.

«Сад отражений».

— Мы пришли почтить память Вильяма Молдера, покинувшего нас. Жизнь его была богатой и полной. И сам он сделал богаче и полней жизнь своих друзей и своей семьи. К несчастью, его сын, Фокс Молдер, не смог сегодня присоединиться к нам, чтобы разделить нашу общую скорбь и печаль . И это еще одна, дополнительная, наша скорбь и печаль…

Слова, слова, слова…

Нет слов. Просто нет слов. Просто нет таких слов, не найти таких слов, сколько не ищи, которые были бы искренними по-настоящему при подобном действе и… ободряющими, что ли…

Хотя… Кто ищет, тот всегда найдет. Не всегда, впрочем, то, что ищет, но все же…

— Миссис Молдер?

— Да.

— Я — Дэйна Скалли.

— Благодарю вас, мисс, что вы пришли почтить память моего несчастного мужа.

— Я пришла не для этого… О, простите, роди бога! Я имею в виду, что пришла не только для этого. Я хотела сказать вам несколько слов. Несколько ободряющих слов, что ли. По-настоящему ободряющих.

— Что может ободрить вдову, потерявшую мужа и только что на ваших глазах похоронившей его, мисс?

— Например, известие о том, что зато сына она не потеряла и рано его хоронит.

— Мисс?

— Я работала с вашим сыном. Я долго вместе с ним работала.

— Погодите! Как, вы сказали, вас зовут?

— Скалли. Дэйна Скалли. ФБР.

— Как же, как же! Скалли… Так вот вы какая, Дэйна Скалли.

— Какая?

— Да нет, ничего-ничего… Вы пришли одна? Без провожатого?

— Единственным моим провожатым по жизни всегда был ваш сын.

— Благодарю вас, мисс… А вон тот пожилой джентльмен? Он разве не с вами?

— Какой джентльмен?

— Вон тот, у каштанов.

— Впервые вижу.

— Мне кажется, он с нетерпением ожидает, когда мы закончим разговор, чтобы подойти и увлечь вас с собой.

— Впервые вижу.

— Ну не знаю, не знаю. Он, правда, староват для вас, пожалуй, но, зная нынешних де-виц-геронтофилок…

— Впервые вижу. Я здесь одна, мисс Молдер. Я пришла разделить ваше горе…

— Верю. Я вам верю, верю… Кстати, черный цвет вам не очень идет. Старит.

— Я сегодня выбрала черное соответственно горестному событию…

— Понимаю. Нет, если вас одеть в «маленькое черное платье», то еще ничего. Не сегодня, а вообще.

— Вообще у меня есть «маленькое черное платье», но сегодня я… не в нем.

— Понимаю. А вы, значит, и есть та самая Дэйна Скалли.

— Та самая. Простите, какая — та самая?

— Фокс не слишком откровенничал со мной, но про вас рассказывал, рассказывал. Описывал. Не без вдохновения. У моего бедного мальчика всегда была слишком богатая фантазия и тяга к преувеличениям.

— Миссис Молдер?

— Да нет, ничего-ничего… Впрочем, ваш нос… Тут он, пожалуй, не преувеличил… А что у вас с глазами?

— Что у меня с глазами?!

— Да нет, ничего-ничего. Вы так посмотрели…

— Как я посмотрела?!

— Да нет, ничего-ничего. У меня вот тоже щитовидка…

— У меня не щитовидка, миссис Молдер! У меня известие о вашем сыне, миссис Молдер! О том, что вы рано его хороните!

— Хотите сказать, что мужа, в отличие от сына, я похоронила вовремя?

— Я этого не говорила!

— Но хотели сказать.

— Не хотела!

— Но сказали.

— Когда?

— Только что.

— Миссис Молдер, как трудно с вами разговаривать!

— Вы сами подошли ко мне и представились. Я этот разговор не начинала. Если угодно, возвращайтесь к своему кавалеру и чешите языком вдоволь.

— К моему кавалеру?

— Пожилой джентльмен у каштанов не сводит с вас глаз. О! Спрятался! И вы еще будете меня уверять, что впервые его видите?

— Впервые! Да я его и не вижу. Где?

— Да спрятался же!.. О! Выглянул! Видите?

— Вижу. Впервые.

— Бог вам судья, вам и вашему лукавству, мисс.

— Миссис Молдер!

— Что угодно, мисс Скалли… или как вас там?

— Мисс Скалли. Вы не ошиблись. Мне угодно сообщить вам новость о вашем сыне Фоксе Молдере, если вам угодно.

— Что нового вы можете сообщить?! От вашей конторы мне уже все сообщили! От ФБР! «Пропал без вести. Ищем. Ни на минуту не прекращаем поиски. Не отчаивайтесь. Как только найдем, непременно известим». И я должна верить? Ждать и надеяться? Все вы там хороши, в ФБР!

— Миссис Молдер, я больше не в ФБР.

— Что, даже оттуда выгнали? Я их понимаю.

— Я сама выбрала, мисс Молдер. И ваш сын одобрил бы мой выбор.

— А вот я его выбор не одобряю.

— То есть, миссис Молдер?!

— То и есть, мисс Скалли!

— Да-а уж. К сожалению, матерей не выбирают. Бедный Фокс! Что-что, а эдипова комплекса он был лишен начисто.

— То есть, мисс Скалли?!

— То и есть, миссис Молдер!

— Вы явились сюда, на кладбище, чтобы оскорблять безутешную вдову у могилы ее мужа?

— И в мыслях не было. Зато теперь уверена — не в вашей безутешности, но в том, что профессор Молдер утешился. Он не с вами, он на небесах. Счастливчик!

— Он не на небесах! Он в аду!

— Все равно счастливчик!.. Извините, я пойду.

— Давай, давай! Иди, иди! К своему старому перечнику. С-сова!.. Бедный Фокс, бедный Фокс!

— Что вы сказали?!

— С-сова!

— Прощайте, миссис Молдер.

— С-сова!.. Стой! Ты же хотела что-то сообщить про моего мальчика!

— Больше не хочу.

— Стой, сказала! А ну вернись!

— А волшебное слово?

— С-сова!

— Не то. Вторая попытка. Волшебное слово?

— С-сова! Сова, сова, сова!

Бог вам судья, миссис Молдер, вам и вашему нервному срыву. Видит бог, мисс Скалли изо всех сил старалась быть доброжелательной и искренней. И ни толики лукавства, в котором вы, миссис, мельком упрекнули мисс.

Хотя, конечно, толика лукавства была, было. Не по отношению к безутешной вдове, но по отношению к пожилому джентльмену, держащемуся на расстоянии. Когда миссис Молдер обратила внимание агента Скалли на «кавалера у каштанов», агент Скалли вполне натурально изобразила недоумение: «Впервые вижу!» Оно так и есть. С тем лишь нюансом, что агент Скалли обратила внимание на «кавалера у каштанов» много ранее миссис Молдер…

Он не стоял у самого гроба, маячил на втором плане.

Он не подошел к гробу и тогда, когда священник закончил речь и произнес сакраментальное «Родные и близкие, прощайтесь с покойным…»

Он и к краю могилы не приблизился, чтобы кинуть традиционную горсть земли.

Словом, постоянно держался поодаль «кавалер у каштанов». И вместе с тем агент Скалли постоянно чувствовала на себе взгляды «кавалера у каштанов». Взгляды исподтишка — короткие, спорадические, изучающие.

Агент Скалли не первый год в ФБР, агент Скалли хорошо усвоила профессиональную методу «слежка за следящим». Она и виду не подаст, что заметила странноватый интерес к собственной персоне, но сама способна на взгляды исподтишка — короткие, спорадические, изучающие.

«Кавалер», значит? Вряд ли тривиальный «топтун». По роду занятий «топтунам» необходимы физическая форма, выносливость, незаметность. Ни по одному, ни по второму, ни по третьему параметру «кавалер» не годится в «топтуны». Слишком стар, слишком и слишком стар. В чем только душа держится! А тело? А тело держится в отменно скроенном костюме, в весьма и весьма отменно скроенном. Что есть отменная кройка для одеяний человека в летах, для «кавалера у каштанов»? Костюм, скрывающий дряблость-морщинистость ходячего скелета. Посмотреть на «кавалера у каштанов» в костюме — вроде и пристойно. Раздень же «кавалера у каштанов» донага — нормальный кошмар, краше в гроб кладут, не в «Саду отражений» будет сказано…

То ли дело Молдер, партнер Молдер! Во что бы ни был одет — в драную «джинсу», в покупную «двойку», в… ни во что… — а хорош, хорош! М-м, особенно когда ни во что…

О-о, не будем об этом, агент Скалли! Гоните мысли, агент Скалли!

Нет, а интересно все-таки поглядеть на Молдера в одежке, которую ему отдарил Ал-берт Хостин. Интересно, лицо ему тоже разрисовали? А перо, перо воткнули в… волосы? И смех и грех! Поглядеть бы!

О-о, не будем об этом, агент Скалли! Гоните мысли, агент Скалли! Еще успеете наглядеться на партнера Молдера… если верить его «Я иду! Я спешу»

А покамест к вам, агент Скалли, идет «кавалер у каштанов», спешит. Таки идет, таки «дозрел»! Ну-ну! Что скажешь, «кавалер»?

— Здравствуйте, мисс. Такое горе, такое горе… Как я понимаю, вы друг семьи Молдеров?

— Почему вы так решили, мистер?

— Вы долго беседовали с миссис Молдер…

— О, вы так наблюдательны, мистер! Если вы так наблюдательны, то по нашим с миссис Молдер лицам вы, несомненно, пришли к единственно верному выводу: я друг семьи.

— Я — тоже, мисс Скалли.

— Что — тоже?

— Друг семьи.

Однако совершенно неуязвим для сарказ-i «кавалер». Или, напротив, невозмутимо саркастичен, в свою очередь. Мол, и я такой же друг семьи, как и вы, мисс.

— У вас найдется несколько минут для беседы теперь со мной?

— На тему?

— На довольно животрепещущую тему, мисс Скалли. Я невольно расслышал кое-что из вашего разговора с несчастной вдовой…

— Невольно?

— Невольно.

— Почему я должна вам верить?

— Почему вы не должны мне верить?

— Я даже не знаю вашего имени. А вы мое знаете.

— Полагаю, вам не так важно мое имя, как то, что я вам сейчас скажу.

— Мой партнер Фокс Молдер говаривал, что как раз подобной фразой когда-то снимал в баре телок.

— Мы не в баре. И вы… не телка, прошу прощения.

— Это комплимент или оскорбление?

— Констатация факта… К тому же, меня давным-давно не занимают способы снятия телок.

— О, это видно невооруженным глазом!

— Это комплимент или оскорбление?

— Констатация факта.

— И на том спасибо.

— Пожалуйста.

— Вернемся к нашим… Молдерам.

— К нашим?

— Вы — друг семьи. Я — друг семьи. Почему бы двум друзьям… семьи не поговорить о семье в этот скорбный для семьи день?

— О ком из членов семьи конкретно? Профессора Молдера я не знала вовсе, только сегодня впервые его увидела… если можно так выразиться. Миссис Молдер я тоже увидела впервые только сегодня, а она — меня. И сдается мне, что мы обе остались недовольны увиденным.

— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Не поговорить ли нам о Фоксе Молде-ре? Как я невольно расслышал, вы уверены, что сын бедняги Вильяма жив?

— Я так не говорила.

— Это следует из контекста.

— Допустим. Но все же — кто вы?

— Друг семьи.

— А кроме того?

— Скажем, член некоего консорциума, представляющего определенные глобальные интересы.

— И какие именно?

— Интересы, которые были бы поставлены под угрозу злополучной дискетой с икс-файлами… которой, впрочем, у вас больше нет.

— Ну наконец-то слово произнесено! Все-таки дискета. Я все ждала, когда вы ее упомянете!

— Видите, я не обманул ваших ожиданий.

— И эти, как вы изволили выразиться, поставленные под угрозу интересы достаточно… интересны, чтобы ради них жертвовать человеческими жизнями?

— Господи, ну разумеется! Человеческая жизнь! Безделица какая, право!

— Что вы знаете про Фокса Молдера?

— Знаю, что он мертв.

— Вы добросовестно заблуждаетесь. Или недобросовестно лжете.

— Я никогда не заблуждаюсь. И пришел сюда, в «Сад отражений», не для того чтобы лгать вам.

— Тогда зачем же? Я-то думала, проститься с профессором Вильямом Молдером. Нет?

— Я пришел, чтобы предупредить… Ваша жизнь тоже под угрозой, мисс Скалли.

— Это угроза?

— Это сообщение.

— Вот что! Оставьте меня в покое!

— Вас оставят в вечном покое. Вас убьют одним из двух способов. Нашлют на вас профессионального киллера. Не исключено, выходца из вашей же конторы. Он прикончит вас либо в доме, либо в гараже. Незарегистрированное оружие останется на месте преступления. С фальшивыми документами, неотличимыми от подлинных, он в сорок восемь часов покинет пределы страны. Занавес!

— Безделица какая, право… как вы тут выразились… Ладно. Первый способ. А второй?

— Он или она, которых вы считаете очень близким человеком, назначит вам встречу или без приглашения появится у вас дома. Очень близкие люди могут ведь являться без приглашения? И мы им всегда рады, не так ли? Сюрприз, сюрприз! Вы же не заподозрите в очень близком человеке собственного убийцу, не так ли?.. Ну и далее — смотри первый способ. С поправкой на то, что отпадают фальшивые документы и выезд из страны. Очень близкий человек вне подозрений роняет скупую слезу на вашей могиле. Занавес!

— Браво! Мистер…

— Гантенбайн.

— Вы были очень близким человеком профессору Молдеру? Не уронили сегодня скупую слезу?

— Мисс Скалли, у вас безупречная логика, но она женская. Зачем бы я стал вас посвящать во все это?

— Зачем кому-то желать моей смерти?

— Элементарно, мисс Скалли! Вы желаете того, чего не желают эти кто-то. Вы желаете справедливости, как вы ее понимаете. Они, эти кто-то, понимают справедливость иначе. И будучи не до конца уверены в том, что злополучная дискета с икс-файлами все-таки не в ваших руках… Мне продолжать?

— Спасибо, достаточно. Позвольте вопрос?

— Извольте.

— С какой стати вы меня предупреждаете?

— Я считаю, что мои коллеги действуют необдуманно. И ваша смерть привлечет ненужное внимание к нашему консорциуму… Можете сегодня переночевать не у себя дома? Поймите меня правильно, я просто стараюсь вас защитить.

— Вы не просто меня защищаете. Вы себя защищаете.

— Вас это удивляет? Поступки людей никогда не альтруистичны на все сто. В лучшем случае — эгоизм на пятьдесят процентов.

— Члены вашего консорциума, конечно же, исключение из правил!

— Почему же? Наш консорциум — это лучший случай, пятьдесят на пятьдесят.

— Чем все-таки вы занимаетесь? Вы все?

— Предсказываем будущее, мисс Скалли. Самый лучший способ предсказать будущее — сотворить его.

— Оригинально! Итак, вы предсказали, что меня убьют одним из двух способов. А лучший способ предсказать, по вашим словам, это…

— Вы педант, мисс Скалли.

— До свиданья, мистер… Гантенбайн, м-м?

— Вы разве не останетесь помянуть беднягу Вилли? Профессора Вильяма Молдера?

— Я его почти не знала. Только со слов его сына. И мне что-то не хочется еще раз общаться с миссис Молдер.

— Миссис Молдер не устраивает поминок. Они с Вилли уже много лет были в разводе, и отношения между ними были… сложными. Я имею в виду — помянуть беднягу Вилли в узком кругу, без несчастной вдовы. Только вы и я. Друзья семьи. Кроме того, сегодня не только день похорон Вилли, сегодня и день рождения одной выдающейся исторической личности…

— Поздравляю вас, мистер… Гантенбайн. М-м?

— Ну что вы, мисс Скалли! Я не о себе! Вам ничего не говорит дата — 21 апреля?

— Нет.

— Да-а, молодежь, молодежь…

— Меня пока устраивает мой возраст, мистер… Гантенбайн. М-м?

— Вот доживете до моих лет… Если доживете… О, нет, мисс Скалли, никакого подтекста, ни малейшего!

— И на том спасибо, мистер… Гантенбайн.

— Зовите меня все-таки мистер Нопфлер.

— Это имя столь же подлинно, сколь и предыдущее?

— Любое моё имя подлинно. А с Гантен-байном я пошутил. Полагал, что вы начитанная дама, мисс Скалли.

— Я начитанная дама, мистер… Нопфлер.

— И на том спасибо.

— Так что насчет узкого круга «вы и я»? Здесь неподалеку есть приличная ресторация. Лучшие калифорнийские вина.

Или предпочитаете чилийские? Лобстеры. Свечи.

— Спасибо, нет.

Западный Тисбари, Массачусетс «Виноградники Марты»

21 апреля, день

Несчастная вдова, миссис Молдер действительно не устраивает поминок. Оставьте ее одну. Всем спасибо, все свободны. Но оставьте ее одну.

Одна…

Как давно ее не было в этом доме, в доме мужа. С той поры, как развелись…

Одна… Никого. Ни Вильяма, ни Саманты, ни Фокса. Никого. Лишь фотографии на стенах…

Профессор Молдер в мантии Кембриджского университета. При полном при параде… Век бы тебя не видеть, Вильям! Век бы тебя не видеть!.. Теперь и не увидеть…

Ангелочек-Саманта. Господи, господи… Как мало, как мало… И фотография черно-белая, плохонькая… Вильям, век бы его не видеть, всегда любил Саманту меньше, чем Фокса. Никогда в этом не признался, но — так.

Фокс. Сын. Цветной портрет, поясной. Уже взрослый. Какой уже взрослый! Как живой. Того и жди сейчас скажет: «Ма?»

— Ма?

— О, Господи!!!

Так недолго и с инсультом рухнуть!

— Тихо, ма, тихо… Ну, успокойся, ну не надо… Это я, я. Я живой. Я здоровый.

— Сына! Сына!.. Господи!!! Мне сказали, что с тобой случилось… случилось нечто ужасное…

— Всё, ма, всё… Ничего со мной не случилось. Ты же видишь. Я живой. Я здоровый. Ну всё, ма, всё… Ну успокойся, ну не надо… У нас мало времени, ма…

— Что ты такое говоришь, сына?! Наконец-то мы вместе, сына!

— У нас действительно мало времени, ма, пойми и поверь. И мне нужна твоя помощь.

— Погоди. Дай хоть посмотреть на тебя, насмотреться… Как ты похудел, как ты осунулся. Что ты кушаешь? Ты совсем ничего не кушаешь, я же вижу!.. Господи! А в каком ты виде?! Что это за тряпье на тебе?! Ты что, ушел в индейцы, как Марлон Брандо?!

— Я пришел от них, ма. Я не как Марлон Брандо. Ма, какая разница, в каком я виде!

— Нет, погоди. Тебе надо переодеться! У Вильяма должны были остаться приличные костюмы. Еще я ему их покупала. Погоди, я посмотрю. А ты — марш в ванну! Сейчас же! Господи, когда ты последний раз мылся?! А запах!.. Ты ведь никогда не был неряхой, сына! Господи, до чего тебе не хватает заботливой женской руки… Кстати, знаешь, я сегодня познакомилась с этой твоей…

— С какой еще моей?

— С Дэйной. Ну, сына, у тебя и вкус!

— При чем здесь мой вкус?! Мы — напарники. Где она сейчас? Как она?

— О-о, сына, сына… Напарники, говоришь? Не лги мамочке. Женщина — она сердцем чует.

— Она — мой напарник. Надеюсь, вы не поссорились.

— Мы… не подружились.

— Ма!

— Ну, ничего-ничего… Вот примерь. Это натуральный дакрон. Я покупала его Вильяму в Беверли-хиллз. Примерь, примерь. В крайнем случае, я тут подогну, а тут выпущу… Ты что, еще не ванной?! А ну-ка, марш!

— Ма! Я не буду мыться. Я не стану переодеваться.

— Почему?

— Нель-зя. Мне нельзя.

— Мамочка лучше знает, что можно и что нельзя.

— Ма!… У! Нас! Нет! Вре-ме-ни!

— Хорошо, сына, хорошо. Слушаю, тебя, слушаю… Господи, сына!..

— Мне нужно как можно больше знать о папе, о том, чем он занимался, когда вы еще были вместе. Пойдем!.. Пойдем в чулан. Осторожно, ступенька. И опять ступенька.

— Я ничего не вижу. Здесь темно.

— Сейчас я зажгу свет. Я поддержу тебя, ма… Сюда, теперь сюда. Ма, эта коробка…

— Коробка со старыми фотографиями.

— Именно. О! И папин пистолет здесь. Очень кстати!

— Сына, зачем тебе пистолет? Зачем ты взял пистолет? Сейчас же положи на место! Оружие — не игрушка, Фокс!

— Ма, не отвлекайся. Сосредоточься. Давай посмотрим фотографии… Не то… Не то… Не то… Вот!.. Это ведь папа?

— Да.

— Что за люди рядом с ним?

— Сына, это было так давно, так давно…

— Не так и давно. Здесь дата — 1972 год. Ты не хочешь мне говорить?

— Я не знаю! Не помню!

— Папа тогда работал в Госдепартаменте. Оттуда его куда-то направили. Куда? Что за ангар у них за спинами на фотографии? Где это?

— Фокс, я не знаю! Не помню!

— Вглядись в эти лица! Мне нужно знать, с кем он работал, ма!

— Не кричи на меня!!!

— Я не кричу.

— Ты кричишь!!! Ты кричишь на свою мать, Фокс!

— Ма, прекрати. Я же много лет проработал в ФБР. И все эти приемчики…

— Какие еще приемчики?!

— Не уходи от ответа, ма.

— Я никуда не ухожу. Я еле стою на ногах.

— Так присядь. Вот стул. И вглядись, вглядись… Итак! Приводил папа кого-либо из них к себе домой? Были они когда-либо здесь?

— Да. Вот этот… И вот этот, худой, всегда был очень худой, просто ходячий скелет… Но я не помню, как их звали. Я больше не помню, как их звали. Не помню!!! И вообще какое все это имеет отношение к… К чему вообще это все имеет отношение?!

— Я почему-то полагаю… У меня есть веские основания полагать, что это все имеет отношение к исчезновению Саманты двадцать лет назад, ма. К исчезновению моей сестры! И твоей дочери, ма! Ты не забыла, ма?

— Фокс!!!

— Ма?