Глава тринадцатая
Финал
1
На следующее утро я по-прежнему не знал, что с этим делать. Френсис, конечно, не сказал ни слова. После почти бессонной ночи, когда я снова и снова прокручивал в голове «за» и «против», ко мне пришло окончательное убеждение, что я открыл (думаю, только я один) истинную правду о смерти Джона. Теперь даже было удивительно, почему я так долго пребывал в неведении. Ведь все лежало на поверхности.
Но кое-что все равно нужно было проверить.
Каменщики и другие рабочие по-прежнему трудились на участке Джона, заканчивая сооружение. После завтрака я пошел с ними поговорить. Я хорошо знал бригадира, его фамилия была Грин.
Вначале мы, как водится, обсудили погоду, а затем я спросил, угощал ли когда-нибудь Джон Уотерхаус его эклерами. Вопрос, согласитесь, необычный, но Грин не удивился.
Он сдвинул на затылок кепку и улыбнулся:
– Хм… забавно, что вы об этом спрашиваете, сэр, потому что он действительно угощал. Неоднократно.
– И когда вы виделись в последний раз, тоже?
– Да, сэр, забавно, что вы об этом спрашиваете, но в тот раз тоже угощал. Не только меня, но и остальных. Мы съели три четверти коробки.
– Не всю?
– Можно сказать, что всю. Потому что, когда он открыл коробку, там было эклеров где-то три четверти.
– Коробка была магазинная?
– Хм… сэр, – бригадир опять улыбнулся, – забавно, что вы об этом спрашиваете, но коробка была не магазинная, а из-под сигарет. На сотню.
– Мистер Уотерхаус что-нибудь объяснял, откуда эклеры?
– Да, сэр. Он сказал, что сестра прислала, но миссис Уотерхаус не любит сладости, а ему сейчас нельзя. И он знает, что у меня двое малых детей. Правда, старшему сейчас уже восемнадцатый год, но это не важно. Вот такое дело, сэр. Он был очень добрый джентльмен, мистер Уотерхаус. Всегда. Нам его будет сильно не хватать в нашей деревне, сэр.
Вот так разрешилась загадка той бандероли. Никакие это не были образцы строительных материалов. И выходит, Джон не такой уж и был сластена.
Что касается главного вопроса, то решение я принял только после чая.
В нашей деревне, если у кого возникали проблемы или сомнения, был только один человек, к кому все обращались. Рона. От нее можно ожидать спокойного, вдумчивого и сочувственного совета, и в девяти случаях из десяти проблема разрешалась. Поэтому со своей я тоже решил направиться к Роне.
К тому же мне все время казалось, и Френсис на это намекала, что Рона с самого начала знала о смерти Джона такое, о чем мы не догадывались.
Я знал, что застану Рону одну, потому что в это время у Глена был прием больных.
В две минуты седьмого я позвонил в дверь их дома, пользуясь звонком «Для посетителей».
2
Рона удивленно вскинула брови.
– Что ты сказал, Дуглас?
– Я сказал, что знаю правду о смерти Джона, – повторил я. – И ты это тоже знаешь.
В конце концов, с друзьями детства можно говорить открыто.
Рона смотрела на меня во все глаза.
– И что заставляет тебя так думать, мой друг?
– Многое. Давно пора было догадаться, но внутри меня все сопротивлялось.
Рона помолчала.
– И что же это за правда о смерти Джона, которую знаем мы оба?
Я затянулся сигаретой.
– Джона убила его содержанка из Торминстера, ее зовут Лили. Накормила эклерами, начиненными мышьяком. Вернее, он съел сам, получив по почте посылку. Она славная, не ведала, что творила. Мышьяк в тесто подсыпал молодой человек, Берт, который хочет на ней жениться. Он помощник аптекаря, имеет доступ к мышьяку и другим ядам. Она отказывалась за него выйти, пока жив Джон. К тому же Джон завещал ей немалые деньги. Лили об этом знала и, несомненно, поделилась с Бертом. Вот он и решил ускорить процесс. Подсыпать мышьяк в тесто ему не составило труда. Лили пекла эклеры каждую неделю в определенное время. Ему требовалось только прийти к ней и дождаться, чтобы она вышла ненадолго из кухни или хотя бы повернулась спиной. И все готово. У него неплохо получилось, ты не считаешь?
Рона усмехнулась:
– И ты веришь в эту галиматью?
Я улыбнулся:
– Конечно, нет, Рона. Я пошутил. На самом деле Джона прикончил Филип Странгман руками Анджелы. Она растворила таблетку в бокале с сидром, которую дал ей Странгман. Потом придумала замечательную историю про путаницу с бокалами и выброшенными в унитаз таблетками. Славно задумано – таблеток нет, и потому можно утверждать, что они были совершенно безвредные. Как ты думаешь, Рона, она была активной сообщницей Странгмана или тоже не ведала, что творила? Ты провела с ней несколько дней, почти неделю. Скажи, вся истерика по поводу желания признаться в убийстве – это все было для вида?
– Ты фантазируешь, мой друг, – строго проговорила Рона. – На довольно опасные темы. Почему бы тебе не сосредоточиться на своем основном деле – выращивании фруктов? Ни Анджела, ни Филип Странгман к смерти Джона отношения не имеют.
– Конечно. – Я снова улыбнулся. – В этом нет сомнений. Мне просто хотелось услышать это от тебя. Так расскажи правду, Рона. Откройся.
– Какую еще правду? – Ни один мускул на ее лице не дрогнул.
– О том, как все получилось.
– Он рассказал это в письме.
– Да, там все вроде логично. Бутылочка со следами мышьяка в потайном шкафу, казалось бы, все объясняет. Все, да не все. А зачем, спрашивается, Джон брал у Глена машинку для изготовления таблеток, а потом вернул, сказав, что она неисправна? Забавно, не правда ли? Джон Уотерхаус, всемирно известный инженер, не мог заставить работать пустячную машинку для изготовления таблеток. Такое возможно? Я тебя спрашиваю. А теперь пойдем дальше. Если не принимать во внимание эту бутылочку из потайного шкафа, то в организм Джона мышьяк мог попасть только тремя способами. Посредством лекарства Глена, но оно было безвредным, это доказано, или через сидр. Итак, мышьяк был в сидре. Кто его туда подсыпал? Анджела? Нет. Кухарка? Горничная? Разумеется, нет. Тогда кто же? Выходит, сам Джон и подсыпал. Потому что сидр этот предназначался для Анджелы.
Вот тут Рона заволновалась.
– Нет, Дуглас, ты ошибаешься. Джон… не такой. Не смей его подозревать!
– Ты уверена, что я ошибаюсь? Можно, конечно, повнимательнее присмотреться к эклерам, которые пришли ему по почте в то утро. Они могли быть отравленными. Но я уже выяснил, что Джон угощал ими своих рабочих. Все остались живы, значит, не в эклерах дело. О лекарстве Глена вообще молчим. Значит, все-таки сидр?
– Но письмо Джона? – взволнованно проговорила Рона, что было на нее совсем не похоже. – Он там все объяснил!
– Да, – ответил я. – Вопрос только, можно ли верить этим объяснениям?
– Но… Джон не мог все это выдумать.
– А почему, собственно, не мог?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – проговорила Рона слабым голосом.
– Думаю, понимаешь. – Я посмотрел на нее в упор. – Тут, Рона, есть одно обстоятельство, которое не подходит к его объяснениям. Обстоятельство, известное только тебе и мне.
– И что же это за обстоятельство? – спросила Рона почти враждебным тоном.
– То, что ты знала, что Джон отравился мышьяком, как только услышала, что он заболел. Еще до того, как его увидела.
Рона долго молчала, затем спросила:
– Что я такое знала?
– Все. Лекарства, которые ты продиктовала горничной по телефону, были противоядия от отравления мышьяком. И лечить ты его сразу начала до прибытия Глена от отравления мышьяком. Ты знала, что Джон принял мышьяк, гораздо раньше, чем это выяснилось.
Рона смотрела на меня не отрываясь.
– И что же?
Мне стало легче, потому что она это не отрицала. Рона умела принять удар.
– Только вчера вечером я догадался. Вы с Джоном сговорились покончить с Анджелой. Ты снабдила его мышьяком и знала, когда это случится. Потому в тот день и уехала в Торминстер. А когда вернулась и зашла к ним под предлогом занести граммофонные пластинки и услышала, что заболела не Анджела, а Джон, то сразу поняла, что произошла роковая ошибка. И позвонила принести противоядие. Это правда, Рона? Вы с Джоном замыслили убийство?
– Это неправда, – ответила Рона. – Джон… он бы никогда не смог…
Я кивнул:
– Правильно. Джон ничего не знал. Это все твоя придумка. Но ты всегда была готова к решительным действиям и не боялась риска. А сколько мужества ты проявила, когда узнала, что твой план катастрофически провалился! Такого наказания врагу не пожелаешь!
Рона наконец взяла себя в руки.
– Мой друг, ты лучше скажи сразу, что у тебя на уме?
– Да, думаю, пришло время сказать, что Джона отравила ты.
И опять ни один мускул на ее лице не дрогнул.
– У тебя нет никаких доказательств для такого серьезного обвинения.
– У меня их полно, Рона. А вот улик действительно нет. Доказательства и улики – не одно и то же.
– И что это за доказательства?
Я закурил еще сигарету.
– Итак, давай вернемся в тот вечер в доме Уотерхаусов, где мы вели разговор – ты, Джон, Гарольд и я, – и восстановим детали. Я все запомнил очень хорошо. Как ты попросила Джона назвать хотя бы одну убедительную причину, почему отбросам общества нужно давать возможность продолжать жить. А затем немного позднее, когда Джон сделал тебе комплимент, ты покраснела, как юная девушка. И этим себя выдала. Я уже тогда понял, что ты влюблена в Джона, хотя и не придал этому большого значения.
Все встало на место лишь вчера. Тот факт, что ты велела горничной срочно принести противоядия от мышьяка, свидетельствовал, что это ты его отравила. Разумеется, по ошибке. Конечно, можно было бы предположить, что ты это сделала намеренно. Как любящая женщина. Ну, вроде «если он не может принадлежать мне, то пусть не принадлежит никому». Но я знал, что ты не из таких, Рона. Поэтому отравление произошло случайно. Но как? Ответ тут может быть только один: ты целилась в Анджелу и случайно попала в Джона. Затем я вспомнил, как ты отреагировала, когда я произнес именно эти слова. Внимательно посмотрела на меня и сказала: «Весьма умное замечание, мой друг».
Вчера вечером до меня дошел скрытый смысл сказанного. Я вспомнил, как ты говорила, что все тунеядцы и захребетники должны быть ликвидированы. Причем говорила серьезно Другие говорят просто так, для эффекта, только не ты, Рона. Это как раз меня в тебе и восхищало. Ты на самом деле считала, что общество должно избавиться от бесполезного хлама. Даже Джону показалось, что ты говоришь серьезно. «Вы, коммунисты, такие жестокие», – сказал он и добавил, что сам он так бы не смог. Это правда, он не был таким жестоким, как ты. А теперь подумаем, кто среди нас был подобным балластом. Ну разумеется, Анджела.
Я помолчал.
– Думаю, к этому времени ты любила Джона уже несколько лет. Потому и не выходила замуж. Тебе впервые встретился достойный мужчина, которого ты можешь не только уважать, но и любить. Человек с легендарным прошлым и по-прежнему с большим будущим, если только его подвигнуть на дела. А кому это сделать, как не тебе, Рона? Ты образованная, умная женщина. Ясное дело, что Джон окажется снова способным на свершения, если рядом будешь ты. Можно только представить, чего бы вы могли достигнуть, объединившись. Ради такого можно было и рискнуть.
Что касается Анджелы, то она была для него откровенной обузой. Связывала по рукам и ногам, заставляла гнить в этой деревне. Помнишь, он сказал в тот вечер, что обосновался здесь навсегда? А позднее упомянул, что отверг очень интересное и выгодное предложение работы, которой требовала его душа. Отверг ради Анджелы. Я не удивлюсь, если окажется, что именно в тот вечер ты решила избавить мир, а вместе с ним и Джона, от Анджелы.
Только вчера бессонной ночью пришла ко мне догадка, как, черт возьми, ты это сделала. Понимаешь, к сидру ты доступа не имела, значит, оставалось только лекарство. Но как? Его же признали безвредным… И я все же нашел ответ.
И опять меня на него навел тот разговор в доме Уотерхаусов. Помнишь, Джон категорически заявил, что никаких лекарств Глена принимать не будет. И мы верили, что он говорит серьезно. А вот Анджела – другое дело. Эта ипохондричка не позволит никакому лекарству в доме лежать просто так. Она была склонна попробовать любой лечебный препарат, попавший под руку. И ты помнишь, что как только Джон заговорил о своих неприятностях с пищеварением, у нее тут же возникло обострение. Значит, если Джон откажется принимать лекарство, им воспользуется Анджела. В этом почти не было сомнений. Верно?
– Да, – Рона кивнула, – Глен не ожидал, что Джон будет принимать лекарство. Он послал ему его для проформы.
– Вот именно. И ты ухватилась за эту мысль. Сделала так, что Глен, сам того не ведая, положил в лекарство мышьяк. Это был чертовски умный ход с твоей стороны. В конце концов я увидел, как это было достигнуто. Вспомним, во-первых, что в то утро, когда надо было готовить лекарство, ты вдруг на весь день уехала в Торминстер. Это совсем на тебя не похоже. Узнав об этом, я удивился. Ты могла бы встать на двадцать минут раньше и приготовить четыре флакончика лекарств. Или сделала бы это накануне вечером. Но на Глена ты бы это не оставляла.
Во-вторых, и это еще больше на тебя не похоже, о чем Глен даже упомянул на коронерском суде, – это то, что банка с одним из ингредиентов оказалась почти пустой. Там была только одна доза. Случайность? Конечно, нет. Раз так получилось, значит, на то была причина. И в Торминстер тоже ты поехала не просто так, а чтобы создать себе алиби.
А было вот что. Ты заменила нужный для лекарства Джона ингредиент равным количеством мышьяка. Внешне их не отличишь, и плотность совершенно одинакова. Так во флакончике возникла смертельная доза яда. Но как же получилось, что когда Френсис забрала флакончик из комнаты Джона, там мышьяка не было? Пришлось поломать голову. Потом я вспомнил, что ты добрых полчаса провела с ним одна в спальне. А за это время у тебя была тысяча возможностей заменить отравленный флакончик на безвредный, который был при тебе весь день в Торминстере именно для этой цели. – Я посмотрел на нее. – Так все было?
– Ты ждешь, чтобы я подтвердила твои бредни? – спросила Рона со слабой улыбкой.
– Да не надо ничего подтверждать. Я знаю, что это было именно так.
– А как насчет Митци? – спросила Рона.
– Бедная Митци. Я верю, что ее заставили рыться в бумагах Джона, а затем вынудили бежать из страны, но к его смерти она непричастна. Или ты думаешь иначе?
– Нет, – ответила Рона.
– Вот и я тоже. И мышьяк ты использовала не случайно. А потому что симптомы отравления им сходны с желудочным расстройством, на которое в последнее время жаловалась Анджела. Кто мог ожидать, что Джона так измучат боли, что он вдруг возьмет и выпьет половину флакончика?
И тут наконец у нее вырвалось:
– Да, это было совершенно неожиданно.
Я, конечно, был уверен в своих выводах, но все равно с удовлетворением воспринял их подтверждение. Это было похоже на Рону. Она не стала увиливать, оказавшись прижатой к стенке.
– А помнишь, – продолжил я задумчиво, – как ты сказала, когда мы предположили, что возможно убийство? «Убийство или преступная халатность – какая разница?» Конечно, я тогда не распознал горечь в твоих словах. И Френсис тоже правильно угадала, когда говорила, что, возможно, это несчастный случай, но не со стороны Джона. Странно, как мы тогда были близки к истине. – Я посмотрел на Рону. – Не могу представить, как тебе было тяжело. – В этот момент мне действительно было ее жаль больше, чем Джона.
Она пожала плечами:
– А как, мой друг, ты объясняешь это письмо? Его писал он, в этом я тебя заверяю.
– Сложный вопрос, – ответил я. – Могу предположить, что ты ему кое-что объяснила. Вряд ли решилась признаться, что собиралась отравить его жену, но промахнулась. Наверное, придумала какую-то сказку о катастрофической ошибке, которую допустила. Перепутала банки с препаратами. И он написал письмо, чтобы отвести от тебя подозрение. Не исключено, что ты продиктовала ему текст, потому что слишком уж складно он все изложил. И возможно, ты тогда еще надеялась, что все обойдется и он поправится. Ему ведь одно время полегчало.
– Знаешь, Дуглас, – удивленно проговорила Рона, – я недооценивала тебя все эти годы.
Это подтвердило, что мои догадки относительно письма недалеки от истины.
– Да, ты не ожидала, что Джон умрет, – продолжил я. – А когда это случилось, надеялась, что расследования не будет. Потому что Глен указал причину смерти – эпидемическая диарея. И тут как назло заявился Сирил, обиженный, что Анджела своевременно не известила его о смерти брата. И мне кажется, Рона, если бы Анджелу арестовали, ты бы это письмо использовать не стала. А потом ты его отправила. Из Торминстера. Я прав?
– Ты прав, мой друг, – спокойно отозвалась Рона.
– И эта бутылочка в потайном шкафу со следами мышьяка, и его присутствие в раковине в ванной комнате – это ведь все твоих рук дело. С одобрения Джона, конечно. И несомненно, раковину ты выбрала такую, где мышьяк будет держаться дольше. Ну, которую мало используют. Джон ведь не ожидал, что умрет. Думаю, до самого конца он был уверен, что ты его вылечишь. И наверное, воспринимал историю с письмом как шутку. Зная Джона, я бы не удивился, что он посмеивался над Гленом в рукав своей пижамы, когда тот говорил об эпидемической диарее.
– Да, Дуглас, повторяю, я тебя недооценивала, – проговорила Рона почти восхищенно. – Какая потрясающая интуиция! Мой друг, признаюсь, ты прав по всем пунктам, от начала до конца.
– Но у меня было много наводок, стоило только уловить их значение, – сказал я, пытаясь не подать виду, что польщен. – И ты, Рона, выдала себя пару раз, когда была застигнута врасплох. Во-первых, слишком бурно отреагировала на смерть Джона, что для тебя совсем нехарактерно. Обычно ты умела держать себя в руках. А тут разрыдалась на груди у Френсис. Это убедило меня, что ты его любила, а позднее я понял, что ты мучаешься виной. А Френсис, между прочим, тоже говорила с самого начала, что ты знаешь, что со смертью Джона что-то не так. Она очень проницательная, моя жена.
И еще ты выдала себя, разозлившись на Глена, когда он сказал, что Анджела совершенно здорова. И опять это было на тебя совершенно не похоже. И я снова удивился. Теперь понятно, какой это был для тебя шок. Ведь весь твой план основывался на уверенности, что если Анджела тихонько отойдет в мир иной, Глен выдаст соответствующее заключение. Ведь у нее болезней было невпроворот. А тут ты узнаешь, что он бы ничего подобного не сделал. Естественно, ты чувствовала себя обманутой.
Я замолк.
– Это все? – тихо спросила Рона.
– Думаю, да. Понимаешь, убийство всегда риск. И он тем больше, чем изощреннее план. Твой наверняка завершился бы успехом, не вмешайся рок. У Джона был настолько сильный приступ, что он решил принять лекарство, да еще многократную дозу. В противном случае лекарство попало бы к Анджеле, именно так, как ты рассчитывала.
Рона посмотрела на меня.
– И что, мой друг, ты намерен со всем этим делать?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
– Предупреждаю, если ты со своей историей обратишься к властям, я буду отрицать все подряд. Никаких противоядий горничная мне не приносила. То, что я ей тогда надиктовала, она уже давно уничтожила и ничего не помнит. И вообще у тебя нет никаких доказательств. Например, что я поставила в потайной шкаф бутылочку со следами мышьяка. И так далее.
– Но ты же сама призналась.
– Мало ли что. В самом деле, Дуглас, ты вел себя до сих пор очень умно, а теперь зачем-то собираешься все испортить. Подумай сам, кого ты сможешь убедить своим рассказом в зале суда? Тебе никто не поверит. Без улик нет дела, это знает каждый полицейский следователь. А в том, чтобы не осталось улик, я проследила. Так что не советую никуда соваться, только опозоришься.
– И что же, Рона, все так и останется?
– А почему я должна что-то делать? Да, признаюсь, я совершила ошибку, преступную ошибку, из-за которой погиб хороший человек. Но свои намерения я преступными не считаю. В том, что я хотела избавить общество от этой паразитки, нет ничего зазорного. Тебе с твоим школьным мышлением этого не понять. Конечно, публично высказывать такие взгляды я не намерена, но все равно в этой части виновной себя не считаю.
Я не знал, что ответить. У меня просто не было слов. Я знал, что Рону переполняют революционные идеи, но это все звучало просто как чистый большевизм.
Рона улыбнулась, как будто прочитав мои мысли. Думаю, она меня искренне жалела.
– Ты, конечно, считаешь, что любое преступление должно быть наказано. В соответствии с твоими законами иначе быть не должно. Но мои законы против наказаний, которые приносят больше вреда, чем пользы. Это варварство. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь, да? Ты ужасно погряз в Ветхом Завете, Дуглас. Но постараюсь тебя утешить – я все же буду наказана. До конца жизни. И поверь мне, это хуже, чем быть повешенной за шею.
– Но, Рона, я же не говорил, что собираюсь давать этому делу ход.
– Это уже не имеет никакого значения, Дуглас. Скажу тебе только, что я отныне намерена посвятить свою жизнь, принося пользу обществу. Я оставляю Глена и возвращаюсь в Лондон. Возьмусь за работу… настоящую. Позднее я дам тебе знать, что намерена делать. – Рона усмехнулась. – Ты будешь моим тюремным надзирателем, будешь следить, чтобы я должным образом исполняла приговор.
– Но, Рона…
– Довольно, мой друг! – Она произнесла эти слова с такой твердостью, что у меня перехватило дыхание. – Больше мы обсуждать это не будем!
В любом случае сейчас продолжать разговор у нас возможности не было. Поскольку появился Глен.
– Привет, – сказал он. – Как насчет бокальчика хереса?
– Не откажусь, – отозвался я, беря себя в руки.
3
Прошло восемь дней.
Рону я с тех пор не видел. О нашем разговоре не рассказал никому, даже Френсис. Но все время мучаюсь, должен ли я что-то делать.
Сегодня утром Гарольд с большим возбуждением сообщил, что Рона вернулась в Лондон и собирается занять высокий пост в крупной благотворительной организации, занимающейся помощью бедным детям.
– Представляешь, – проговорил Гарольд, выпучив глаза, – жалованье она себе назначила самое мизерное.
Я не сомневался, что его информация совершенно точная, как обычно.
Но что делать мне?
Как вы считаете, должен я по этому поводу что-то делать или нет?
notes
