Глава VI
ТУРИН СРЕДИ ИЗГОЕВ

Ныне же повествование вновь возвращается к Турину. Он, почитая себя изгоем, коего король станет преследовать, не вернулся к Белегу на северные границы Дориата, но ушел на запад и, незамеченным покинув пределы Хранимого Королевства, оказался в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт там жило немало людей в отдельно стоящих хуторах: по большей части принадлежали они к народу Халет, однако правителя над ними не было; жили они как охотой, так и землепашеством, выпасали свиней, возделывали расчищенные участки, отгородив их от дикой чащи. Теперь почти все эти люди погибли либо бежали в Бретиль, и в краю том хозяйничали орки да разбойники. Ибо в те лихие времена бездомные, отчаявшиеся люди сбивались с пути: были среди них и те, кто уцелел в проигранных битвах и на разоренных землях; а иных изгнали в глушь за совершенные преступления. Они охотились, промышляли себе пищу, какую могли; многие занялись грабежом и не ведали жалости, когда подгонял их голод либо иная нужда. Зимой они становились особенно опасны — под стать волкам; те, кто еще защищал дома свои, так их и называли: гаурвайт, люди-волки. Человек шестьдесят сбились в отряд, скитаясь по лесам за пределами западных границ Дориата; и ненавидели их едва ли меньше орков, ибо были среди них изгои, ожесточенные сердцем и озлобленные против своих же соплеменников.

Самым жестоким среди них был некто именем Андрог: ему пришлось бежать из Дор-ломина из-за убийства женщины; из той же земли пришли и другие — старый Алгунд, самый старший в отряде, что спасся из битвы Нирнаэт, и Форвег, как сам он себя называл, светловолосый, с бегающими блестящими глазами, дюжий и храбрый; давно отрекся он от обычаев эдайн народа Хадора. Однако даже теперь являл он порою и мудрость, и великодушие; он возглавлял отряд. Ныне число их умалилось примерно до пяти десятков, ибо многие погибли в стычках или не выдержали лишений и тягот; и сделались изгои весьма опасливы и высылали вперед разведчиков или дозорных, будь то в пути или на привале. Так что, едва Турин забрел в их угодья, разбойники о том прознали, выследили его и взяли в кольцо — и, выйдя на прогалину у ручья, внезапно оказался он в кругу людей с натянутыми луками и обнаженными мечами.

Турин остановился, но страха не выказал.

— Кто вы такие? — спросил он. — Я думал, одни только орки устраивают засаду на людей; вижу, что ошибался.

— И, чего доброго, горько пожалеешь о своей ошибке, — промолвил Форвег. — Ибо это наши угодья, и мои люди не дозволяют чужакам свободно здесь разгуливать. В уплату мы отбираем у них жизнь, разве что они в состоянии ее выкупить.

Турин мрачно рассмеялся:

— С меня, с отверженного изгоя, ты выкупа не возьмешь. Можешь обыскать мой труп, но дорогой ценой заплатишь ты за право проверить истинность моих слов. Многие из вас, верно, умрут раньше.

Однако ж казалось, что Турин и впрямь на волосок от гибели, ибо не одна стрела, вложенная в тетиву, дожидалась слова вожака, и хотя на Турине под серой туникой и плащом была эльфийская кольчуга, две-три нашли бы смертоносную цель. Враги стояли слишком далеко: мечом не достать, даже в прыжке. Но Турин вдруг нагнулся, углядев под ногами у кромки ручья камень-другой. В это самое мгновение какой-то разбойник, разозленный его гордыми словами, выстрелил, метя чужаку в лицо, но стрела пронеслась над его головою, Турин же резко распрямился, точно высвобожденная тетива, и швырнул камнем в лучника, и так силен и точен был бросок, что тот рухнул наземь с проломленной головой.

— Живым я бы пригодился вам больше, вместо этого злополучного бедолаги, — промолвил Турин и, обернувшись к Форвегу, молвил: — Коли ты тут предводитель, так не след тебе позволять своим людям стрелять без приказа.

— Я и не позволяю, — отозвался Форвег, — но этот поплатился достаточно быстро. Я возьму тебя вместо него, коли станешь ты лучше прислушиваться к моим словам.

— Стану, — промолвил Турин, — покуда ты — предводитель, и во всем, что предводителю пристало. Однако принять ли нового человека в содружество, решает не он один, сдается мне. Должно выслушать всех и каждого. Есть тут такие, кому я не мил?

Двое разбойников воспротивились; один из них приходился другом убитому. Звался он Улрад.

— Странный способ вступить в отряд — убить одного из лучших наших людей! — промолвил он.

— Он первым бросил мне вызов, — отозвался Турин. — Ну так что ж! Я готов биться с вами обоими, с оружием или голыми руками. Тогда вы сами убедитесь, достоин ли я заменить одного из лучших ваших людей. Но ежели для испытания потребуются луки, тогда лук нужен и мне. — И он шагнул к изгоям, но Улрад попятился назад и сражаться не захотел. Второй же бросил лук наземь и пошел навстречу Турину. То был Андрог из Дор-ломина. Он встал перед Турином и смерил его взглядом.

— Нет, — наконец промолвил он, качая головой. — Всяк знает, я — не трус малодушный, однако же тебе я не ровня. Как и никто из наших, сдается мне. Коли ты к нам примкнешь, я против не буду. Но в глазах у тебя странный блеск; опасный ты человек. Как твое имя?

— Нейтаном, «безвинно обиженным», зову я себя, — промолвил Турин, и Нейтаном с тех пор именовали его изгои; и хотя говорил он, что пострадал от несправедливости (и слишком охотно верил любому, кто утверждал про себя то же самое), ничего более так и не открыл он ни о своей жизни, ни о том, откуда родом. Однако ж ясно было, что некогда занимал он положение весьма высокое и хотя ничего при нем нет, кроме оружия и кольчуги, сработаны они эльфийскими кузнецами. Очень скоро завоевал он одобрение сотоварищей, ибо был силен и отважен, и лесной наукой владел лучше них; соратники же доверяли ему, поскольку Турин не был жаден и о себе думал мало; но боялись его — из-за внезапных вспышек гнева, которых не понимали.

В Дориат Турин вернуться не мог, или гордость не позволяла; в Нарготронд после гибели Фелагунда не допускали никого. Отправиться к малому народу Халет в Бретиль он считал ниже себя, а в Дор-ломин идти не решался, ибо на подступах к нему кишмя кишели враги, и мнилось ему, что в ту пору одинокому путнику нечего и надеяться пройти через перевалы гор Тени. Потому Турин остался с изгоями — ведь в обществе себе подобных легче вынести нужду и лишения в глуши; и поскольку хотелось ему выжить, а постоянно вздорить с ними было невозможно, он почти Не пытался положить конец их злодеяниям. Так вскорости свыкся он с убогой, а зачастую и жестокой жизнью, и однако ж порою пробуждались в нем жалость и отвращение, и тогда страшен он бывал в гневе. Так, среди злодейств и опасностей, дотянул Турин до конца года и выдержал зимние тяготы и голод, пока не настало пробуждение и не пришла ясная весна.

А в лесах Тейглина, как уже говорилось, еще держалось несколько хуторов: жили там люди закаленные и бдительные, хотя ныне осталось их немного. Хотя мало любви питали они к разбойникам и жалеть их особо не жалели, суровой зимой они выносили еды, сколько могли уделить, туда, где гаурвайт могли бы ее найти; так надеялись они избежать нападений изголодавшейся шайки. Но от разбойников благодарности приходилось ждать еще меньше, нежели от зверья и птиц, и спасались те люди лишь благодаря собакам да частоколам. Ибо возделанные поля при каждом хуторе обнесены были высокими живыми изгородями, а усадьбы окружены рвом и палисадом, а от двора к двору пролегали тропы, и в час нужды люди могли призвать помощь, затрубив в рог.

С наступлением весны гаурвайт не стоило задерживаться вблизи поселений: лесные люди, того и жди, собрались бы вместе и затравили их; и все гадал Турин, отчего Форвег не уведет отряд прочь. Ведь южнее, где люди уже не жили, дичи и прочей пищи было больше, и не так опасно. А в один прекрасный день Турин хватился Форвега, а также и друга его Андрога; и спросил он, где они, но сотоварищи лишь расхохотались.

— По своим делам ушли, надо думать, — ответствовал Улрад. — Вскорости небось вернутся, вот тогда мы и снимемся с места — и, чего доброго, весьма поспешно. Повезет нам, если не увяжется за ними весь пчелиный рой.

Ярко сияло солнце, зеленела молодая листва, и Турин, которому опротивел грязный разбойничий лагерь, отправился один далеко в лес. Против воли вспоминал он Сокрытое Королевство и словно наяву слышал названия дориатских цветов как эхо древнего, почти позабытого наречия. Но вдруг услышал он крики: из кустов лещины выбежала насмерть перепуганная девушка, одежды ее были изодраны шипами и колючками. Споткнувшись, она упала на землю, тяжело дыша. Турин же, выхватив меч, бросился к зарослям, зарубил человека, что выломился из орешника, преследуя беглянку, — и лишь тогда узнал в нем Форвега.

А пока стоял он, потрясенно глядя на обагренную кровью траву, из кустов вышел Андрог и тоже остановился в изумлении.

— Недоброе ты содеял, Нейтан! — воскликнул он и выхватил меч. Но Турин уже поостыл — и вопросил Андрога:

— Так где же орки? Ты обогнал их, чтобы помочь девушке?

— Орки? — отозвался Андрог. — Ну и дурень же ты! А еще разбойником называешься! Для изгоев закон один — их собственная надобность. Займись своими делами, Нейтан, и не мешайся в наши.

— Так я и поступлю, — заверил Турин. — Но сегодня наши тропы пересеклись. Оставь женщину мне, или отправишься вслед за Форвегом.

Андрог расхохотался.

— Ну, раз так, поступай как знаешь, — молвил он. — Один я с тобой не справлюсь; вот товарищам нашим это смертоубийство, пожалуй, по душе не придется.

Девушка поднялась на ноги и тронула Турина за плечо. Она поглядела на кровь, потом на Турина, и глаза ее ликующе вспыхнули.

— Убей его, господин! — воскликнула она. — Убей и его тоже! А потом ступай со мной. То-то доволен будет отец мой Ларнах, ежели ты принесешь их головы. За две «волчьи головы» он вознаграждает щедрой рукой.

Турин же спросил у Андрога:

— Далеко ли до ее дома?

— С милю или около того, — отвечал он. — Вон там она живет, на огороженном хуторе. Она вышла за частокол — побродить по лесу.

— Так ступай домой, не мешкая, — проговорил Турин, оборачиваясь к девушке. — И скажи отцу, чтобы лучше за тобой приглядывал. Но не стану я рубить головы своим сотоварищам, дабы купить его благоволение либо что другое.

И он вложил меч в ножны.

— Идем! — позвал он Андрога. — Мы возвращаемся в лагерь. Если хочешь предать земле тело своего вожака, придется тебе справляться самому. Да поторопись, а не то, чего доброго, тревогу поднимут. Оружие его заберешь с собой!

Девушка поспешила домой через лес и не раз оглянулась через плечо, пока не скрылась за деревьями. А Турин, не говоря более ни слова, ушел своим путем. Андрог проводил его взглядом и нахмурился, словно размышляя над неразрешимой загадкой.

Вернувшись в лагерь, Турин заметил, что разбойники изрядно встревожены и беспокойны: слишком долго прожили они на одном месте, вблизи от охраняемых хуторов, и роптали они на Форвега.

— Он рискует за наш счет, — роптали они, — за утехи его платить, чего доброго, придется другим.

— Так выберите себе нового вожака! — объявил Турин, выходя вперед. — Форвег не может больше возглавлять вас; он мертв.

— А тебе откуда знать? — спросил Улрад. — Ты, никак, искал меду в том же улье? Что, Форвега пчелы закусали?

— Нет, — отозвался Турин. — Одного жала оказалось достаточно. Я убил его. Но я пощадил Андрога; он скоро вернется. — И он рассказал, как все было, порицая тех, кто творит подобное; а пока говорил он, вернулся Андрог с оружием Форвега.

— А что, Нейтан! — крикнул он. — Тревогу-то не подняли! Девчонка небось не прочь еще раз с тобой повидаться.

— Довольно шуток, — промолвил Турин, — не то я пожалею, что не отдал ей твою голову. А теперь рассказывай свою повесть, да покороче.

И Андрог рассказал, как все вышло, не особо погрешив против истины.

— Никак в толк не возьму, что там понадобилось Нейтану, — проговорил он. — Но сдается, не то же, что нам. Когда подоспел я, Форвега он уже зарубил. Женщине это пришлось куда как по душе: она напрашивалась пойти с ним, а выкупом за невесту назначила наши головы. Только ему она не глянулась; он отослал ее прочь, а вот что он имел противу вожака, понять не могу. Мою голову он оставил на плечах, за что я благодарен, хоть и дивлюсь тому.

— Тогда не верю я, что ты — из Дома Хадора, — отозвался Турин. — Скорее к роду Улдора Проклятого принадлежишь ты, на службу в Ангбанд пристало тебе наниматься. Но слушайте меня, вы все! — воскликнул он. — Вот какой выбор предоставляю я вам. Либо вы признаете меня предводителем вместо Форвега, либо дадите уйти. Отныне я стану заправлять в отряде — или брошу его. А ежели вы пожелаете убить меня — что ж, попробуйте! Я стану сражаться с вами всеми до тех пор, пока не погибну — или не погибнете вы.

Тогда многие схватились за оружие, но Андрог закричал:

— Нет! Голова, которую пощадил он, не вовсе пуста. Если затеем мы драку, так многие из нас погибнут попусту, прежде чем мы умертвим лучшего среди нас. — И он рассмеялся. — Так вышло, когда он примкнул к нам; вот и теперь история повторяется. Он убивает, дабы расчистить себе место. Если прежде обернулось оно к добру, то и теперь, верно, будет так же; возможно, с ним ожидает нас участь лучшая, нежели рыться в чужих отбросах.

И промолвил старый Алгунд:

— Лучший среди нас… В былые времена и мы поступили бы так же, кабы осмелились; но мы многое позабыли. Глядишь, он в конце концов и приведет нас домой.

При этих словах пришло Турину в голову, что с помощью этого маленького отряда он сумеет стать господином собственных владений. Но поглядел он на Алгунда с Андрогом и молвил:

— Домой, говорите вы? Высоки и холодны горы Тени, что преграждают нам путь. А за ними — народ Улдора, а повсюду вокруг — ангбандские полчища. Ежели опасности эти не пугают вас, семижды семеро мужей, то, может статься, я и поведу вас домой. Но далеко ли уйдем мы, прежде чем погибнем?

Все молчали. Турин же заговорил снова:

— Признаете ли вы меня предводителем? Если да, то я сперва уведу вас прочь, в глушь, подальше от людских поселений. Там либо посчастливится нам больше, либо нет; но по крайней мере меньше станут нас ненавидеть наши сородичи.

Тогда все, кто был там из народа Хадора, подошли к Турину и признали его предводителем; прочие же согласились с их выбором, пусть и без особой охоты. И нимало не мешкая, повел их Турин прочь из тамошних краев.

Немало гонцов разослал Тингол на поиски Турина в пределы Дориата и в приграничные земли; но в тот год, когда бежал он, искали его напрасно, ибо никто не ведал и не догадывался, что Турин примкнул к изгоям и недругам людей. Когда же настала зима, вестники возвратились к королю — все, кроме Белега; он же продолжал путь один.

Но в Димбаре и на северных границах Дориата приходилось туго. Драконий Шлем не являлся более в битвах, недосчитались и Могучего Лука; и расхрабрились прислужники Моргота и все умножались в числе и преисполнялись все большей дерзости. Пришла зима, и минула, и с весной возобновился натиск; Димбар был захвачен, и устрашились люди Бретиля, ибо зло осаждало ныне их границы повсюду, кроме как на юге.

С тех пор как Турин бежал из Дориата, прошел почти год, а Белег все искал его — и убывала его надежда. В своих скитаниях он углубился далеко на север и добрался до Переправы Тейглина, и там, услышав дурные вести о новом набеге орков с нагорья Таур-ну-Фуин, повернул вспять и вышел волею судьбы к хуторам лесных жителей вскорости после того, как Турин покинул эти края. Там услышал он странную повесть, что передавалась из уст в уста. Объявился в лесах некий человек, высокий и благородный, под стать знатному владыке, — а может, эльфийский воин, говорили иные, — и зарубил одного из гаурвайт, и спас дочь Ларнаха, за которой те гнались.

— Гордый он был, — рассказывала дочь Ларнаха Белегу, — глаза яркие; на меня почитай что и не взглянул. Однако ж называл он людей-волков своими сотоварищами — и не стал убивать второго, который стоял тут же и звал его по имени — Нейтаном.

— Разгадаешь ли эту загадку? — спросил Ларнах у эльфа.

— Увы, разгадаю, — отозвался Белег. — Человек, о котором говорите вы, — тот, кого я ищу.

Ничего более не рассказал Белег лесным жителям о Турине, но предостерег их, что на севере собираются вражьи рати.

— Очень скоро орки хлынут в эти земли и опустошат ее, у вас же недостанет сил противостоять этой мощи, — говорил он. — В нынешнем году придется вам наконец распроститься со свободой либо с жизнью. Ступайте в Бретиль, пока не поздно!

И Белег поспешил своим путем, на поиски логова разбойников и примет, по которым сумел бы определить, куда ушли они. Приметы он вскорости обнаружил, но Турин ныне опережал его на несколько дней и передвигался быстро, опасаясь преследования лесных жителей, и пускал в ход все искусство, каким владел, чтобы сбить с толку погоню или направить ее по ложному следу. Он вел своих людей на запад, подальше от лесных жителей и от границ Дориата, пока не пришли они к северной оконечности высокого нагорья, что поднималось между долинами Сириона и Нарога. Там земля была суше, а лес резко обрывался у края хребта. Внизу просматривался древний Южный тракт, что круто поднимался вверх от Переправы Тейглина и вдоль западного подножия вересковых пустошей уводил в Нарготронд. Там до поры и обретались изгои, ни на миг не теряя бдительности, редко задерживаясь на две ночи в одном и том же лагере и почти не оставляя следов своего пребывания ни в пути, ни на привале. Так что даже Белег и тот тщетно старался их настичь. Путь Белег отыскивал с помощью одному ему понятных знаков либо слухов о том, что мимо прошли люди, — слух распространялся среди зверья и птиц, с которыми он умел разговаривать, — и нередко подбирался совсем близко, но всякий раз обнаруживал, что прибежище изгоев опустело, ибо они выставляли часовых и днем, и ночью, и едва заслышав о приближении чужака, быстро снимались с места и уходили.

— Увы! — восклицал Белег. — Слишком хорошо обучил я дитя человеческое лесной и полевой науке! Иной подумал бы, что это — эльфийский отряд.

Однако ж и разбойники уже поняли, что гонится за ними некий неутомимый преследователь, обнаружить которого они никак не могут, но и оторваться от него не удается; и забеспокоились они.

Вскорости после того, как и опасался Белег, орки перешли Бритиах; Хандир Бретильский, собрав все силы, что только смог, дал им отпор, и те прошли через Переправу Тейглина на юг, ища поживы. Многие лесные жители вняли совету Белега и загодя отослали женщин и детей просить убежища в Бретиле. И они, и их сопровождающие спаслись — миновали Переправу вовремя; однако вооруженные мужи, что шли следом, столкнулись с орками и потерпели поражение. Нескольким удалось прорубиться сквозь строй врагов и добраться до Бретиля; многих перебили либо захватили в плен; орки же добрались до хуторов, разграбили их и сожгли. А затем, не мешкая, повернули вспять, на запад, к Тракту, ибо не терпелось им вернуться на север с добычей и с пленниками.

Но дозорные изгоев вскорости о них прознали, и хотя до пленников разбойникам дела не было, при мысли о награбленном добре одолела их жадность. Турин считал, что опасно обнаруживать себя перед орками, не узнав прежде, велика ли их численность; но изгои не желали к нему прислушаться, ибо в глуши лишены были самого необходимого, и некоторые уже жалели, что выбрали Турина вожаком. Потому, взяв с собою единственного спутника именем Орлег, Турин отправился проследить за орками; а командование отрядом поручил Андрогу и велел ему схорониться понадежнее и не покидать укрытия до его возвращения.

Орочье же воинство оказалось куда многочисленнее отряда изгоев, однако ныне орки оказались в землях, куда нечасто дерзали заглядывать; и знали они также, что за Трактом лежит Талат Дирнен, Хранимая равнина, на которой несут стражу дозорные и разведчики Нарготронда; и страшась опасности, не теряли они бдительности, и лазутчики их шныряли между деревьями по обе стороны от шагающего строем войска. Вот так Турина с Орлегом и обнаружили: трое дозорных натолкнулись на них, когда те скрывались в засаде, и хотя двоих они убили, третий сбежал, вопя: «Голуг! Голуг!» — так называли они нолдор. Сей же миг орки наводнили лес и принялись бесшумно его прочесывать, высматривая и вынюхивая тут и там. Турин же, понимая, что на спасение надежды нет, решил по крайней мере обмануть орков и увести их подальше от укрытия своих людей; и по крикам «Голуг!» догадавшись, что враги страшатся лазутчиков Нарготронда, он вместе с Орлегом поспешил на запад. Погоня устремилась за ними, и, как бы они ни петляли и ни запутывали след, в конце концов выгнали их из-под прикрытия леса, и оказались они на виду, и попытались пересечь Тракт, и Орлег рухнул, пронзенный множеством стрел. Турина же спасла эльфийская кольчуга; один скрылся он в чаще по другую сторону от Тракта, и благодаря проворству и ловкости ускользнул от врагов, и далеко углубился в незнакомые ему пределы. А орки, опасаясь, что эльфы Нарготронда, чего доброго, поднимут тревогу, перебили пленников и поспешили прочь, на Север.

Когда же минуло три дня, а Турин с Орлегом все не возвращались, кое-кто из изгоев решил, что пора бы покинуть пещеру, где отряд прятался, однако Андрог с ними не соглашался. А пока спорили они, нежданно-негаданно возникла перед ними одетая в серое фигура: наконец-то отыскал их Белег. Он шагнул вперед и показал им пустые ладони, давая понять, что безоружен, но изгои в страхе повскакивали с мест, и Андрог, зайдя сзади, набросил на него петлю и затянул ее, обездвижив ему руки.

— Если гостям вы не рады, так надо караулить зорче, — промолвил Белег. — Отчего встречаете вы меня так? Я пришел как друг и ищу друга. Нейтаном, как я слышал, вы его зовете.

— Его здесь нет, — отозвался Улрад. — Но откуда бы тебе знать это имя? — Разве что долго выслеживал ты нас.

— Долго, еще как долго, — подтвердил Андрог. — Вот — тень, что неотступно нас преследовала. Теперь мы, верно, узнаем доподлинно, что ему надо. — И приказал он привязать Белега к дереву рядом с пещерой, и, туго стянув ему руки и ноги, изгои принялись его допрашивать. На все их расспросы Белег отвечал одно и то же:

— Друг я вашему Нейтану с тех самых пор, как впервые повстречал его в лесах; он же в ту пору был малым ребенком. Ищу я его лишь из любви и несу ему добрые вести.

— Давайте убьем его и избавимся от соглядатая, — в сердцах объявил Андрог; и глянул он на могучий лук Белега и возжелал завладеть им, ибо был лучником. Но те, что не вовсе ожесточились сердцем, возразили, и сказал ему Алгунд:

— Глядишь, вожак еще возвратится — то-то пожалеешь ты, коли узнает он, что разом лишили его и друга, и добрых вестей.

— Не верю я басням этого эльфа, — возразил Андрог. — Он — лазутчик дориатского короля. А ежели и впрямь пришел он с вестями, пусть перескажет их нам; а мы уж сами решим, стоит ли оставлять вестника в живых.

— Я дождусь вашего вожака, — промолвил Белег.

— Значит, стоять тебе здесь до тех пор, пока не заговоришь, — объявил Андрог.

И подстрекаемые Андрогом, изгои оставили Белега привязанным к дереву без воды и пищи, а сами сидели рядом, и ели и пили; но он не сказал им более ни слова. Когда минули так два дня и две ночи, разбойники преисполнились ярости и страха, и не терпелось им уйти; теперь большинство готово было убить эльфа. С наступлением ночи все они столпились вокруг пленника, и Улрад принес головню из костерка, разведенного у входа в пещеру. В этот самый миг возвратился Турин. Неслышно приблизившись по обыкновению своему, он остановился в тени позади круга людей и в свете головни разглядел изможденное лицо Белега.

Словно стрела ударила ему в грудь и, как если бы в разгар зимы нежданно-негаданно наступила оттепель, за много лет невыплаканные слезы выступили на глазах его. И метнулся он вперед, и подбежал к дереву.

— Белег! Белег! — закричал он. — Как оказался ты здесь? И почему стоишь так?

Сей же миг перерезал он путы, и Белег рухнул ему на руки.

Когда же Турин выслушал все, что сочли нужным рассказать ему его люди, вознегодовал он и опечалился; но поначалу занимался он только Белегом. А выхаживая друга, сколько хватало умения, задумался Турин о своей лесной жизни, и обратил свой гнев на себя самого. Ибо изгои нередко убивали чужаков, ежели заставали их поблизости от своего логова либо устраивали на людей засады, и Турин тому не препятствовал, и зачастую сам дурно отзывался о короле Тинголе и о Серых эльфах, так что и его вина была в том, что видели в них врагов.

— Жестоки вы были, — горько сказал он своим людям, — и жестоки без нужды. Никогда доселе не мучили мы пленников; но к этой орочьей забаве привела нас сама наша жизнь. Беззаконны и бесплодны были все деяния наши, служили мы лишь самим себе, да растравляли ненависть в сердцах наших.

Молвил Андрог:

— А кому же и служить нам, как не самим себе? Кого любить нам, ежели все нас ненавидят?

— Я, во всяком случае, не подниму больше руки на эльфов и людей, — промолвил Турин. — Довольно у Ангбанда слуг. Ежели прочие не дадут клятвы заодно со мной, я стану жить один.

Тут Белег открыл глаза и приподнял голову.

— Не один! — возразил он. — Теперь наконец могу я сообщить свои вести. Не изгой ты, и не подобает тебе имя Нейтан. Если и был ты в чем виноват, то прощена вина. Вот уж год как ищут тебя, дабы с честью призвать тебя обратно, на службу к королю. Слишком давно недостает Драконьего Шлема.

Но при этом известии Турин радости не выказал и долго сидел в молчании; ибо при словах Белега вновь пала на него тень.

— Пусть минет эта ночь, — проговорил он наконец. — Тогда и решу. Как бы то ни было, завтра должно нам покинуть это логово; ибо не все, кто нас разыскивает, желают нам добра.

— Добра нам никто не желает, — отозвался Андрог, злобно покосившись на Белега.

Поутру Белег, быстро исцелившись от боли, по обычаю эльфов древности, поговорил с Турином наедине.

— Я-то ждал, что вести мои доставят тебе больше радости, — промолвил он. — Ты ведь, верно, возвратишься теперь в Дориат?

Как только мог, упрашивал его Белег вернуться; но чем больше уговаривал он, тем больше противился Турин. Однако ж подробно расспросил он Белега про королевский суд. Белег рассказал ему все, что знал, и наконец молвил Турин:

— Стало быть, Маблунг и впрямь выказал себя моим другом, каковым почитал я его некогда?

— Скорее, другом истины, — отозвался Белег, — что в итоге обернулось к лучшему; хотя приговор мог оказаться менее справедлив, кабы не свидетельство Неллас. Отчего, Турин, отчего не рассказал ты Маблунгу о нападении Саэроса? Все могло сложиться иначе. И, — добавил он, глядя на изгоев, растянувшихся у входа в пещеру, — ты, верно, по-прежнему гордо носил бы шлем и не пал бы так низко.

— Может, и так — ежели называть это падением, — промолвил Турин. — Может, и так. Но сложилось так, как сложилось; и слова застряли у меня в горле. В глазах его читался упрек — даже вопроса мне не задав, он уже осуждал меня за то, чего не совершал я. Мое сердце человеческое исполнено гордости, сказал эльфийский король. Таково оно и ныне, Белег Куталион. И до поры не позволит мне сердце вернуться в Менегрот, где посмотрят на меня со снисходительной жалостью, точно на непослушного мальчишку, что пообещал исправиться. Мне пристало даровать прощение, а не принимать его. И по меркам моего народа не мальчишка я уже, но муж; притом суровый — волею судьбы, мне доставшейся.

— Тогда что же намерен ты делать? — встревожился Белег.

— Пойду куда глаза глядят, — отозвался Турин. — Так пожелал мне Маблунг на прощание. Милость Тингола не распространится на сотоварищей моего падения, сдается мне; я же не расстанусь с ними ныне, ежели сами они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по-своему, сколько-то — даже самых отпетых. Они — мои сородичи, и в каждом есть толика добра, что может и умножиться. Думается, они останутся мне верны.

— Ты смотришь иными глазами, нежели я, — промолвил Белег. — Ежели ты попытаешься отлучить их от зла, они тебя предадут. Я не доверяю им, одному — в особенности.

— Как может эльф судить людей? — спросил Турин.

— Да так же, как судит любые деяния, кем угодно совершенные, — отвечал Белег, но более не прибавил к этому ни слова и не поведал о злобности Андрога, из-за которой главным образом и подвергся дурному обращению; ибо, видя, в каком настроении Турин, опасался, что тот ему не поверит, и страшился повредить былой дружбе и подтолкнуть Турина обратно к дурной стезе.

— Пойдешь куда глаза глядят, Турин, друг мой, — промолвил он. — Что же это значит?

— Думаю возглавить своих людей и вести войну на свой лад, — отвечал Турин. — Но вот в чем по крайней мере изменился я в сердце своем: сожалею я о каждом ударе, кроме тех, что наносил Врагу людей и эльфов. И превыше всего хотел бы я видеть тебя рядом. Оставайся со мной!

— Ежели останусь я с тобой, так по велению любви, но не мудрости, — отозвался Белег. — Сердце подсказывает мне: должно нам вернуться в Дориат. Повсюду за его пределами пути наши уводят во тьму.

— Тем не менее не пойду я туда, — отрезал Турин.

— Увы! — вздохнул Белег. — Как любящий отец, что потакает желанию сына вопреки собственному благоразумию, уступаю я твоей воле. Я останусь, раз ты просишь.

— Вот это хорошо! — воскликнул Турин. И вдруг замолчал, словно и сам ощутил, как сгущается тьма, и теперь боролся с гордыней, что не позволяла ему повернуть вспять. Долго сидел он так, горько размышляя о минувших годах.

Внезапно стряхнув с себя задумчивость, он поглядел на Белега и молвил:

— Назвал ты эльфийскую деву — хотя имя я позабыл: в долгу я перед ней, кстати пришлись ее свидетельства; однако ж не припоминаю я ее. Зачем она за мной следила?

Белег поглядел на него как-то странно.

— И впрямь, зачем? — повторил он. — Турин, неужто всегда жил ты и сердцем, и отчасти — помыслами в дальней дали? Ребенком ты, случалось, бродил вместе с Неллас по лесам.

— Верно, давным-давно это было, — промолвил Турин. — Или так видится мне ныне детство: тонет оно в тумане, ясны лишь воспоминания об отчем доме в Дор-ломине. И зачем бы мне бродить по лесу с эльфийской девой?

— Может, чтобы выучиться тому, в чем она могла тебя наставить, — отозвался Белег, — пусть лишь нескольким эльфийским названиям лесных цветов и не более. Хотя бы этих имен ты не позабыл. Увы! Дитя людей, немало в Средиземье печалей и помимо твоих, и не только оружие наносит раны. Воистину начинаю я думать, что эльфам и людям лучше бы не встречаться и не иметь друг с другом дела.

Турин ничего на это не ответил, но долго вглядывался в лицо Белега, словно пытаясь разгадать загадку, заключенную в словах его. Но Неллас из Дориата более не случилось с ним увидеться, и тень Турина отступила от нее. А Белег с Турином обратились к иным делам и принялись обсуждать, где им обосноваться.

— Вернемся в Димбар, на северные границы, где некогда бродили вместе! — уговаривал Белег. — Мы нужны там. Ибо не так давно орки отыскали путь вниз с нагорья Таур-ну-Фуин и проложили дорогу через перевал Анах.

— Не помню я такого места, — промолвил Турин.

— Не помнишь, ибо никогда не уходили мы так далеко от границ, — отозвался Белег. — Но ты не раз видел вдалеке пики Криссаэгрима, а к востоку от них — темную гряду Горгорот. Анах лежит между ними, выше горных ключей Миндеба. Опасен и труден тот путь, однако многие приходят им ныне, и к Димбару, где прежде царил мир, тянется Черная Длань, и встревожены люди Бретиля. В Димбар зову я тебя!

— Нет, не вернусь я к прежней жизни, — отозвался Турин. — Да и в Димбар мне ныне попасть не так просто. Дорогу преграждает Сирион, и нет там ни моста, ни брода ниже, нежели Бритиах далеко на севере; переправа через реку опасна. Кроме как в Дориате. Но в Дориат я не войду — не воспользуюсь я дозволением и прощением Тингола.

— Суровым зовешь ты себя, Турин. Воистину так оно и есть, если под словом этим подразумеваешь ты упрямство. Ныне мой черед. Уйду я, не мешкая, коли отпустишь, и распрощаюсь с тобою. Если ты и впрямь хочешь быть рядом с Могучим Луком, ищи меня в Димбаре. В ту пору Турин промолчал, ничего не сказав.

На следующий день Белег пустился в обратный путь, и Турин проводил его на расстояние полета стрелы от лагеря, но по дороге не проронил ни слова.

— Так, значит, распрощаемся мы здесь, сын Хурина? — молвил Белег.

— Ежели и впрямь хочешь ты сдержать слово и остаться со мной, — отвечал Турин, — тогда ищи меня на Амон Руд! — Так сказал он, будучи словно одержим и не ведая, что ждет его впереди. — Иначе прощаемся мы навсегда.

— Может, оно и к лучшему, — промолвил Белег и ушел своим путем.

Рассказывают, что Белег вернулся в Менегрот и предстал перед Тинголом и Мелиан, и поведал им обо всем случившемся, умолчав лишь о том, как жестоко обошлись с ним Туриновы сотоварищи. И вздохнул Тингол, и проговорил:

— Стал я приемным отцом сыну Хурина, и от отцовства того нельзя отречься ни из любви, ни из ненависти, разве что сам Хурин Доблестный возвратится сюда. Что еще должно мне сделать, чтобы смягчился Турин?

И молвила Мелиан:

— Теперь и от меня получишь ты дар, Куталион, в благодарность за твою помощь и благородство, ибо нет у меня подарка ценнее. — И вручила она Белегу лембас — дорожные хлебцы эльфов, завернутые в серебряные листья и перевитые нитями, нити же на узлах запечатаны были печатью королевы — облаткой белого воска в форме единственного цветка Тельпериона. По обычаю эльдалиэ одна только королева обладала правом распоряжаться этой снедью и оделять ею кого бы то ни было. — Этот дорожный хлеб, Белег, — промолвила она, — поможет тебе в глуши и зимой, поможет и тем, кого ты изберешь. Ныне доверяю я его тебе, дабы делился ты им по юле своей от моего имени. — Вовеки не выказывала Мелиан Турину большего благоволения, нежели теперь, посылая ему сей дар; ибо никогда прежде эльдар не дозволяли людям вкушать дорожный хлеб, да и впоследствии случалось такое нечасто.

И покинул Белег Менегрот, и возвратился к северным границам и к тамошним временным жилищам, где ждали его многие друзья; но когда настала зима и стихли бои, Белег вдруг исчез и более не видели его собратья по оружию.