ЛЕТО 1929 ГОДА
Глава двадцать первая
Мейси доехала на метро от станции «Уоррен-стрит» до «Чаринг-Кросс», там пересела на Районную линию до станции «Виктория». Когда поезд закачался из стороны в сторону, Мейси задумалась о том, что может открыть ей вечерний разговор с леди Роуэн. Она подозревала, что ферма, где собирается жить Джеймс, та самая, о которой говорила за чаем Селия.
Выйдя из поезда на станции «Виктория», Мейси поднялась на поверхность и пошла по Нижней Белграв-стрит к Ибери-плейс. На ходу подумала о Морисе, который много раз говорил ей, что совпадение может быть просто тем, чем выглядит: двумя событиями, связанными друг с другом мыслями и жизненным опытом человека, — но при этом советовал обращать внимание на совпадения.
Совпадение — посланец, отправленный истиной.
Картер взял у Мейси шляпку, жакет и пошел с ней в вестибюль.
— Очень рад видеть тебя. Как дела? Ее светлость ждет в гостиной — и очень хочет видеть тебя.
— У меня все хорошо, спасибо, мистер Картер. Я только сперва забегу вниз, к миссис Кроуфорд. Не хочу получить от нее выговор за то, что не зашла первым делом к ней.
— Очень разумное решение. Дорогу ты знаешь.
Картер повесил верхнюю одежду Мейси в гардероб, и девушка стала спускаться на кухню. Каменная лестница была такой же холодной, как ей помнилось, но едва Мейси вошла в кухню, как ее окутало приятное тепло и смешанные ароматы, напомнившие о прошлом.
Миссис Кроуфорд с годами стала плохо слышать, поэтому продолжала работать, когда Мейси оказалась на пороге ее владений. Девушка не помнила, видела ли когда-нибудь руки старой кухарки не в муке или не мокрыми. Руки были загрубелыми, натруженными, но Мейси знала, что, прежде чем прикоснуться к продуктам, миссис Кроуфорд стояла у большой фаянсовой раковины и мыла их жесткой щеткой и дегтярным мылом. И когда она потом запускала руки в сдобное тесто, ее красные, напоминающие сосиски пальцы чувствовали облегчение в белой муке. Мейси любила яблочные пироги миссис Кроуфорд, и когда приходила, ее ждал пирог к сладкому блюду и пирог, который она возьмет с собой.
— Миссис Кроуфорд, — громко произнесла Мейси, — я здесь!
Кухарка быстро повернулась, ее решительная нахмуренность сменилась сияющей улыбкой.
— Только посмотреть на тебя! Ни к чему обсыпать мукой твою красивую одежду.
Миссис Кроуфорд вытерла руки о фартук и пошла к Мейси, широко раскинув руки. Девушка была рада ощущению ее теплого, крепкого объятия, хотя старуха не касалась ладонями одежды Мейси, а стискивала ее локтями.
— Детка, ты питаешься? Одни кожа да кости! Я всегда говорила, что ветерок может унести тебя в Клэктон!
— Поверьте, питаюсь, миссис Кроуфорд. Собственно, что сегодня на обед?
— Отличный овощной суп и ростбиф с гарниром — хотя сегодня не воскресенье. Потом яблочный пирог и сыр.
— О Господи. Я лопну!
— Не все для тебя, но смотри ешь побольше. Его светлость сегодня опять вернется поздно и будет обедать у себя в кабинете. А если приедет Джеймс с вытянутым лицом, возможно, они будут есть вместе. Или же мастер Джеймс будет обедать у себя в комнатах со своим несчастьем за компанию.
— Я думала, у него есть своя квартира. Не знала, что он вернулся домой.
— Возвращается когда захочет. Знаю, знаю, тебе жаль мальчика, и все такое, и ты знаешь, что мы все любим его, с тех пор как он молнией носился повсюду. Только ведь он уже не мальчик. Многие мужчины повидали во Франции то же, что и он, и они делают то, что мы все должны делать, — живут с этим, а не слоняются, как бездомная охотничья собака, с мокрыми от слез глазами и в промокшей одежде.
Мейси знала, что бессмысленно спорить с миссис Кроуфорд, у которой были твердые убеждения в том, что касалось радостей и горестей жизни.
— В том-то и беда с этими привилегированными мальчишками. Я не осуждаю их, вовсе нет. Те, кто наверху, обращались со мной очень хорошо, очень. Но у Джеймса было чересчур много времени, чтобы думать об этом. Слишком многое происходит там.
Миссис Кроуфорд вернулась к своему тесту, но предварительно постучала себя по виску для выразительности. Осознав, что коснулась волос, она пошла к раковине снова мыть руки, но, не теряя времени, продолжала высказываться:
— Взгляни на ребят, которые вернулись и должны были сразу идти на фермы и на заводы — им нужно заботиться о женах и детях. Их не увидишь бездельничающими. Нет, Джеймсу надо бы помогать отцу, снять с него часть бремени, чтобы его светлость не пропадал в Сити с утра до ночи. Не годится так для мужчины его возраста. Как-никак ему в этом году тридцать восемь.
Миссис Кроуфорд снова вернулась к своему занятию — стала раскатывать тесто, сильно ударяя скалкой по столу.
— Получала ты вести от отца?
Миссис Кроуфорд взглянула на Мейси, не переставая посыпать тесто мукой и подгоняя его под размер блюда для пирогов.
— Да. Знаете, миссис Кроуфорд, это непросто. Писать он никогда не любил. Но по-прежнему занят в доме. Мастер Джеймс часто отправляется туда поездить верхом, так что у него постоянно работа с лошадьми. И ее светлость хочет знать, что ее лошади ухожены, хотя больше не может на них ездить.
— Еще и это. Все время ездит туда «думать», надо же. Как я сказала, у него слишком много денег и слишком много времени.
Внезапно над дверью зазвонил один из колокольчиков.
— Это наверняка ее светлость. Наверное, считает, что я провела с тобой уже достаточно времени. Смотри не забудь утром перед уходом спуститься за пирогом.
Мейси поцеловала миссис Кроуфорд в щеку и поднялась в гостиную.
— Мейси, как я рада тебя видеть. Пришлось позвонить, иначе миссис Кроуфорд продержала бы тебя весь вечер! Садись сюда, к камину. Думаю, ты уже знаешь, что сегодня на обед. Я сказала Джулиану, что ты будешь обедать со мной, а он сказал: «Отлично, значит, будет яблочный пирог». Иди, садись сюда.
Леди Роуэн похлопала по месту рядом с собой на диване. Они заговорили о делах Мейси и новых клиентах. Для Роуэн Комптон Мейси была струей свежего воздуха, и она горячо переживала ее рассказы.
— Знаешь, Морис очень хочет вскоре увидеться с тобой.
— Сказать по правде, я думала, он будет рад отдохнуть от меня.
— Оставь, Мейси. Ты для него как дочь. Ты его протеже. Ты несешь его факел и при этом светишь собственным светом. Но я знаю, он дал себе слово предоставить тебе какой-то простор для того, чтобы сделать карьеру. Морис сказал мне: «Роуэн, давно пора позволить нашей Мейси Доббс летать свободно».
— Готова держать пари, он сказал еще кое-что. Я ведь тоже знаю Мориса, леди Роуэн.
— Ты права. Сказал, что в полете ты всегда будешь смотреть вниз, и если место будет хорошим для приземления, спустишься на него — или что-то в этом роде. Ты же знаешь, Морис говорит притчами. Клянусь, иногда я думаю, что он человек самого глубокого ума из всех, кого я знаю, а иногда меня бесит непонятность его высказываний! — Леди Роуэн покачала головой. — Мейси, посетишь его в скором времени?
— Да, я собиралась. Собственно, мне нужно проконсультироваться с ним.
— Что-нибудь интересное?
Мейси молча улыбнулась леди Роуэн.
— Понимаю, ты не можешь выдавать секреты.
— Расскажите мне о Джеймсе, — попросила Мейси.
Леди Роуэн отвела взгляд, взяла с пристенного стола свой бокал и отхлебнула шерри.
— Джеймс. Ох уж этот Джеймс! Мейси, я в растерянности. Когда этот мальчик был еще ребенком, я знала, что он слишком чувствительный. Обращала ты внимание, что мы всегда называем его мальчиком? Даже теперь. Было бы не так уж плохо, если б он слонялся по городу, кутил и бедокурил. Но это беспокойство… Я хочу, чтобы он поговорил с Морисом. Но он не хочет ехать к Морису, и ты знаешь, что Морис не поедет к нему. Одна из причуд Мориса — это то, что Джеймс должен открыть дверь и прийти к нему сам.
— Леди Роуэн, Морис прав.
— Ну конечно. Ты всегда на его стороне. Кстати, они с твоим отцом там часто общаются с тех пор, как Морис купил дом вдовы.
— Расскажите о Джеймсе, — напомнила Мейси.
Леди Роуэн отпила еще глоток шерри.
— Откровенно говоря, я беспокоюсь. Джулиан тоже беспокоится, но выражает это по-другому. Кажется, он думает, что, если мы будем терпеливы, Джеймс выйдет из этой жуткой депрессии.
Мейси молчала, давая леди Роуэн возможность собраться с мыслями. Сидя неподвижно, позволяя молчанию затягиваться, она ощущала досаду, непонимание, гнев, скопившиеся в этом доме, проникшие во все комнаты, наряду с ожиданием, что Джеймс когда-нибудь снова станет беззаботным молодым человеком, каким был.
Вошел Картер, объявил, что обед будет подан в столовую. Мейси взяла под руку леди Роуэн, опиравшуюся на трость с серебряным набалдашником.
— Замечательно, Картер, замечательно. Как всегда, похвала миссис Кроуфорд.
Пока Картер подавал обед, разговор шел на нейтральные темы, и только лишь когда дворецкий удалился, леди Роуэн снова заговорила о Джеймсе:
— Несколько недель назад Джеймс встретился с фронтовым товарищем, который слышал о некой ферме в Кенте, куда старые солдаты могут уйти жить вместе с теми, кто «понимает». Они употребляли это слово, «понимает». Будто никто другой не способен понять. Похоже, эта ферма прямо-таки революционная идея. Изначально она предназначалась для людей с лицевыми ранами, но теперь открыта — очевидно, когда одна из комнат освобождается — и для перенесших другие ранения.
Леди Роуэн положила на тарелку нож с вилкой, отпила глоток вина и продолжила:
— Разумеется, Джеймс еще страдает от шрапнельных ран в ноге и в руке, но Морис сказал, что его дискомфорт — результат меланхолии. Однако Джеймс очень заинтересовался этой общиной раненых. Он был там, познакомился с ее основателем и решил переехать жить на эту… эту ферму в обозримом будущем!
— Леди Роуэн, вы как будто встревожены его решением. Есть тут еще что-то?
— Да. Многое. Основатель, человек по имени Адам Дженкинс, заявляет, что поскольку на поле боя все должны быть равны, и офицеры, и солдаты, так как сражались с одним врагом, то и на этой ферме ни у кого не должно быть преимуществ. Это вполне справедливо, но Джеймс говорил что-то об отказе от фамилии и титула. Чего ждать дальше?
Леди Роуэн покачала головой.
Мейси тут же вспомнился Винсент Уэзершоу. Винсент.
Леди Роуэн продолжила:
— Я очень хочу, чтобы Джеймс вернулся в Канаду. Он как будто был счастлив там до войны, и, во всяком случае, в Канаде он будет работать, приносить пользу. Его отец был бы очень рад; у него бы камень свалился с души. Я знаю, Джулиан хочет немного помедлить, чтобы Джеймс взял бразды правления. А он переводит туда деньги…
К еде леди Роуэн почти не притронулась. Вместо этого водила пальцами вверх-вниз по ножке винного бокала.
— Как это понять? — спросила Мейси.
— Очевидно, это одно из условий вступления в «Укрытие» или как там оно называется. Чтобы стать членом группы, ты приходишь без всего. И Джеймс перевел свои личные деньги этому Дженкинсу — и не только он, другие сделали то же самое. Слава Богу, его отец еще жив и существуют ограничения тому, чем он может распоряжаться. Джулиан предпринимает шаги, чтобы защитить состояние — и будущее Джеймса, — пока он не откажется от этой ужасной мысли. Разумеется, Джулиан сделал уже многое, чтобы сохранить состояние, когда несколько лет назад понял, что грядет всеобщая стачка. Мейси, я вышла замуж за разумного человека.
— Что делает Дженкинс с деньгами?
— Ферма эта большая, ее содержание наверняка требует значительных средств. Конечно, человек, уходя оттуда, получает оставшиеся деньги и отчет о состоянии счета. Джеймс сказал, что видел образцы этих отчетов, документов о возвращении денег и доволен такими условиями. Заметь, он, кажется, очень хочет обособиться от всего мира на этой ферме. Говорит, что люди там будут понимать его. Будто я не понимаю!
Леди Роуэн сжала руку Мейси. Девушка ни разу не видела обычно стойкую леди Роуэн такой ранимой.
— Где Джеймс сейчас?
— Дома его нет. Возможно, в своем клубе, хотя сейчас он там редко бывает. Честно говоря, не представляю, где он. Может бродить по улицам. Скорее всего проводит время со старыми товарищами. Знаешь, он посещает тех, кто еще находится в специальных лечебных учреждениях. Может быть, попозже вернется. Намного позже. Я сказала ему, что он может оставаться в Чел стоне: в конце концов, это сельская местность, там тихо, спокойно, он может делать там все, что захочет, — и вернуться в Сити, когда будет к этому готов. Видит Бог, Джулиан нуждается в его помощи. Но он твердо настроен уйти на эту ферму. Я никогда не чувствовала себя такой… такой… оторванной от сына.
Мейси возила еду по тарелке. Некогда мать и сын были почти неразделимы, обладали холодным умом и озорным чувством юмора. Она вспомнила свое пребывание в лондонском доме вскоре после того, как получила сообщение, что принята в Гертон-колледж. Джеймс только что вернулся из Канады и собирался поступать в авиацию сухопутных войск. В доме царила атмосфера радости. Спускаясь по наружной лестнице к кухне, Мейси увидела в окно высокого белокурого молодого человека, который подкрался сзади к миссис Кроуфорд и обхватил ее за широкую талию. Миссис Кроуфорд повернулась и со смехом принялась журить:
— Ах ты, маленький Джеймс, не успел вернуться, как пугаешь меня до смерти! Только посмотри на себя. Если ты пришел за имбирными бисквитами, я испекла целое блюдо для тебя специально, только не уверена, что теперь ты их заслуживаешь!
Мейси вошла в кухню через заднюю дверь, как раз когда Джеймс поднес ко рту свежий бисквит.
— И посмотри, кто еще здесь, — сказала миссис Кроуфорд. — Мейси Доббс, по-моему, ты похудела еще больше! Стоит лишь мне отвернуться, как ты мало ешь.
Джеймс с крошками вокруг рта проглотил бисквит и постарался вежливо поприветствовать Мейси.
— А, умная мисс Мейси Доббс, сдавшая экзамены, которые у нас, простых смертных, вызывают кошмары.
Потом, когда миссис Кроуфорд повернулась к плите, Джеймс прошептал Мейси:
— Скажи Инид — я дома.
Позднее, когда Мейси несла чай в кабинет лорда Джулиана, через открытую дверь гостиной она увидела леди Роуэн и Джеймса. Леди Роуэн весело смеялась, сын втянул ее в импровизированный танец под аккомпанемент собственного гулкого голоса:
Летит в воздухе, как футбольный мяч,
На трапеции молодой циркач,
Грациозен он, смел он и горяч,
И похитил он сердце мое.
— Мейси, я не прошу тебя повидаться с Джеймсом, — продолжала леди Роуэн, возвращая ее к настоящему. — Знаю, твое мнение будет таким же, как у Мориса, поэтому просить бессмысленно. Но скажи мне вот что. Разузнаешь кое-что об этой ферме или что оно там такое? Должна сказать, по-моему, Джеймсу лучше будет оставаться в этом мире, чем пытаться уйти от него.
— Непременно разузнаю, леди Роуэн. На будущей неделе я еду в Кент. Мне все равно нужно ехать, я хочу поговорить с Морисом и повидать отца. Заодно наведу справки об этом укрытии.
— Мейси, возьми «эм-джи». Я прекрасно знаю, что водить ты умеешь, так что, пожалуйста, бери машину. С тех пор как Джулиан купил ее мне, я ею почти не пользовалась, а Джордж возит его в Сити на «ланчестере».
— Хорошо, леди Роуэн. Очень любезно, что вы предложили. Мне, возможно, понадобится много передвигаться, поэтому машина будет кстати.
— Она почти новая, так что никаких затруднений с ней не возникнет. И вот что, Мейси, — не забудь отправить мне счет!
Мейси перевела разговор на другие темы, и вскоре леди Роуэн смеялась на свой прежний заразительный манер. Под наблюдением Картера две служанки убрали со стола и принесли восхитительный яблочный пирог, к которому подали густые свежие сливки. После обеда Мейси и леди Роуэн вернулись в гостиную, где и сидели у камина до тех пор, пока хозяйка не сказала, что ей уже пора спать.
Мейси пошла в комнату для гостей, приготовленную к ее визиту. Нора уже распаковала ее небольшую сумку и выложила на кровать ночное белье. Потом, когда придвинулась поближе к согревавшей постель грелке, Мейси вспомнила, как всегда, когда ночевала в резиденции Комптонов, те ночи, которые провела на верхнем этаже — в помещении для слуг.
Ушла Мейси на другое утро до завтрака, забежав наскоро на кухню, чтобы выпить чаю с Картером и миссис Кроуфорд и забрать яблочный пирог. Билли Билу он понравится, подумала Мейси. Пирог может понадобиться, когда она спросит, не возьмется ли он выполнить для нее весьма щекотливую задачу. И когда этот план начал складываться у нее в голове, она подумала, что одного яблочного пирога, пожалуй, будет мало.
Глава двадцать вторая
— Ладно. Смотрите как следует, мисс. Машина заводится вот так.
Молодой шофер подошел к мотору двухместного родстера «эм-джи» 1927 года выпуска и положил руку на капот.
— Требуется сделать пять шагов, чтобы завести этот моторчик, очень простых, когда знаешь, как действовать, поэтому смотрите как следует.
Джордж наслаждался вниманием, которое заслуживал опытностью в вождении превосходных автомобилей Комптонов и в уходе за ними.
— Первым делом поднимаете капот, вот таким образом.
Джордж подождал, чтобы Мейси кивнула, потом продолжил давать указания, и когда он снова повернулся к машине, она усмехнулась его самодовольным поучениям.
— Так. Смотрите сюда — открываете горючее. Понятно?
— Да, Джордж.
Молодой человек закрыл капот и жестом велел Мейси отойти от дверцы машины, чтобы он мог сесть на водительское сиденье.
— Включаете зажигание, открываете дроссель, открываете воздушную заслонку — три движения, понятно?
— Понятно, Джордж.
— Нажимаете педаль стартера — она на полу, мисс, и…
Мотор зарычал агрессивнее обычного из-за увлеченности Джорджа.
— Вот и все.
Джордж слез с водительского сиденья, распахнул дверцу и широким жестом пригласил Мейси сесть за руль.
— Вы все поняли, мисс?
— Да, Джордж. Ты объяснил все очень понятно. Как говоришь, это очень просто. Мотор отличный.
— О, машина замечательная. Говорят, она может развивать скорость шестьдесят пять миль в час — до пятидесяти в первые двадцать пять секунд! Ее светлость выносится отсюда, как снаряд из пушки. Не знает, куда едет, но все равно выносится. Возвращается вся раскрасневшаяся. Правда, меня беспокоят передачи. Скрежещут. Я съеживаюсь, когда это слышу. Слава Богу, леди Роуэн уже почти не ездит на ней. Так, дорогу знаете?
— Знаю, Джордж. Выезжаю на старую Кент-роуд и дальше по ней. Я много раз ездила этим путем.
— Вы, конечно, бывали в Челстоне, правда? Знаете, на вашем месте я бы выехал на Гросвенор-плейс, потом по Виктория-стрит, через Вестминстерский мост, по Сент-Джордж-роуд, через площадь «Слон и замок»…
— Думаю, я смогу запомнить маршрут. Спасибо, Джордж, за совет.
Джордж подошел к багажнику машины и поставил туда сумку Мейси, а она тем временем устраивалась поудобнее на красном кожаном сиденье. Джордж еще раз убедился, что дверца надежно закрыта, потом отступил назад и шутливо отсалютовал Мейси.
Та помахала рукой в ответ и тронула изящную красную машину с места. Лишь миновав площадь «Слон и замок», она почувствовала, что снова способна дышать. На каждом повороте она выпрямлялась и смотрела поверх руля, нет ли каких препятствий. Водить машину Мейси научилась перед возвращением в Кембридж в 1919 году, но сейчас была предельно осторожна, потому что давно не садилась за руль, только не хотела признаваться в этом Джорджу. Собственно говоря, она ехала на первой скорости до тех пор, пока не оказалась далеко за пределами слышимости у Джорджа, опасаясь, что возобновление знакомства с тонкостями переключения передач ознаменуется жутким рычанием машины.
Было начало июня, стоял ясный день, который, казалось, предвещал долгое жаркое лето. Мейси неторопливо ехала на машине — отчасти из опасения повредить «эм-джи», отчасти чтобы насладиться дорогой. Ей казалось, что даже с завязанными глазами она узнала бы по аромату в воздухе, что въехала в Кент. И сколько раз она ни ездила в Челстон, каждая поездка напоминала ей о первых днях и месяцах в этом доме. Мейси расслабилась и пустила мысли на самотек. Нахлынули воспоминания о первой поездке туда из Белгравии. Слишком многое произошло за очень короткий срок. События казались неожиданными, однако при взгляде назад выглядели вполне предсказуемыми. Как сказал бы Морис, мудрость заднего ума!
Мейси затормозила у обочины, чтобы открыть толстый откидной верх. Потом постояла, любуясь разнообразием диких цветов, растущих вдоль дороги. Желтые клинообразные лепестки полевой горчицы красовались рядом с купами белого полевого кистенца, те в свою очередь постепенно смешивались с жимолостью в живой изгороди. Мейси наклонилась, коснулась хрупкого голубого цветка вероники и вспомнила, что полюбила это графство с первого же приезда сюда. Мягкий ландшафт напоминал лоскутное одеяло, она находила в нем утешение от тоски по отцу и дому в Белгравии.
Мейси уже решила, что проведет в Кенте два-три дня. Леди Роуэн разрешила пользоваться машиной сколько понадобится, и Мейси уложила сумку на тот случай, если решит задержаться. Деревушки, живые изгороди и яблони в цвету радовали ее своей красотой. Она ненадолго остановилась у почтового отделения в Севеноксе.
— Я ищу одну ферму, кажется, она называется «Укрытие». Не могли бы вы направить меня туда?
— Могу, конечно, мисс.
Начальник почтового отделения взял лист бумаги и стал писать адрес с указаниями.
— Вам, пожалуй, следует быть осторожной, мисс.
Мейси склонила голову набок, показывая, что готова выслушать дальнейшие советы.
— Да, мисс. Наш почтальон, который обслуживает этот маршрут, говорит, что ферма нечто среднее между монастырем и казармой. Надо полагать, ребята, которые там живут, навидались казарм. Там есть ворота с охранником — нужно сказать ему, по какому вы делу, чтобы он вас пропустил. По общим отзывам, охранники там любезные, но я слышал, они не хотят, чтобы кто угодно разгуливал по ферме, из-за ее обитателей.
— Да-да, конечно, — сказала Мейси, взяв лист. — Спасибо за совет.
Когда Мейси вышла, солнце было уже высоко, и ручка дверцы «эм-джи» оказалась такой горячей, что она вздрогнула. «Обращай внимание, — всегда предупреждал ее Морис. — Обращай внимание на реакции своего тела. Это обращается к тебе мудрость твоей сущности. Отдавай себе отчет в беспокойстве, в предчувствии, во всех чувствах, исходящих из твоей сущности. Они проявляются в теле. Что они тебе советуют?»
Если людей из внешнего мира подвергают на входе расспросам, пусть и в мягкой манере, как могут ходить туда-сюда обитатели, люди, изувеченные войной? Мейси решила ехать в Челстон. «Укрытие» подождет до ее встречи с Морисом.
Фрэнки Доббс поставил «эм-джи» в гараж и помог Мейси нести сумки. Она расположилась в маленькой комнате в коттедже, некогда служившей ей спальней. Комната всегда была готова к ее приезду, хотя теперь приезжала Мейси нечасто.
— Дочка, мы редко видим тебя.
— Знаю, папа. Но я была занята делами. После ухода Мориса на покой работа стала труднее.
— И до того была трудная. Знаешь, похоже, он доволен, что у него есть свободное время. Иногда приходит ко мне на чашку чая, или я иду посмотреть на его розы. Поразительно, сколько он знает о розах. Умный человек этот Морис.
Мейси засмеялась.
— Папа, мне надо повидаться с ним. Это важно.
— Ну и я не глуп. Понимаю, что ты приехала не только ради меня. Однако надеюсь, прежде всего ради меня.
— Конечно, папа.
Фрэнки Доббс заварил чай, поставил перед Мейси старую эмалированную кружку, потом подмигнул ей и пошел к шкафу за своей большой фарфоровой чашкой и блюдцем. Когда Фрэнки принес из кладовой яблочный пирог, Мейси налила себе и отцу чаю.
— Дочка, ты заботишься о себе?
— Да, папа. Я могу о себе позаботиться.
— Так вот, я знаю, что твоя работа иногда бывает, ну, скажем, непростой. А ты теперь одна. И нужно быть осторожной.
— Да, папа.
Фрэнки Доббс сел за стол рядом с дочерью, полез в карман и достал маленький сверток из коричневой бумаги, перевязанный тесемкой.
— В общем, на прошлой неделе я зашел в скобяной магазин поговорить со старым Джо Куком — ты знаешь, как он может молоть языком, — и вот увидел эту штучку. Подумал, что она может пригодиться тебе. Отличная, правда?
Мейси приподняла брови, подумав, не дразнит ли ее отец. Ловкими пальцами развязала тесемку, развернула бумагу и увидела новенький складной нож фирмы «Викторинокс» из нержавеющей стали.
— Старина Джо сказал, что как-то странно покупать такую вещь для дочери, но я ответил: «Джо, знаешь, дочь, когда одна, может лучше использовать все эти маленькие лезвия, чем любой из твоих парней». Во всяком случае, он всегда может пригодиться, особенно если ты ездишь на этой машине.
— Папа, зря ты тратишь на меня деньги. — Мейси открыла поочередно все лезвия, потом посмотрела на закрытый нож, лежащий на ладони. — Буду всегда держать его при себе на всякий случай.
Мейси опустила нож в сумочку, перегнулась через стол, чмокнула отца в щеку и потянулась за чаем.
Отец с дочерью посмеялись, потом в дружеском молчании пили чай с яблочным пирогом под громкое тиканье высоких стоячих часов. Мейси думала об «Укрытии» и о том, как изложить эту историю Морису.
Годы работы с Морисом помогли Мейси заранее подготовить ответы на кое-какие из его вопросов — так шахматист предугадывает ходы в игре, — но она знала, что самые трудные вопросы будут касаться ее прошлого.
Фрэнки Доббс прервал ход мыслей Мейси:
— Отличная машина эта «эм-джи», правда? Как она ведет себя на поворотах?
После чая Мейси пошла через сад к дому вдовы. Морису предложили пользоваться этим черно-белым бревенчатым домом после ее смерти в 1916 году, и три года спустя он его купил. В то время, как многие другие землевладельцы, Комптоны решили продать часть своих владений и были очень рады, когда этот любимый ими дом стал собственностью их друга. Сад пострадал во время войны, потому что работники ушли в армию, а залежную землю реквизировали для выращивания овощей. Одно время боялись, что реквизируют и само поместье Челстон — для раненых офицеров, но поскольку лорд Джулиан работал в военном министерстве и дом с потолками пятнадцатого века и винтовыми лестницами был непригоден для такой цели, поместье не тронули.
Хотя Морис официально стал жильцом дома с 1916 года, во время войны его там редко видели, приезжал он в Челстон ненадолго, обычно только отдыхать. Слуги предположили, что он был за морем, и это породило немало домыслов о том, чем там занимался. Морис Бланш представлял собой загадку. Однако если кто-то, подобно Мейси, увидел бы, как он ухаживает за розами жарким летом 1929 года, то счел бы, что слово «загадка» плохо вяжется с образом этого старика, одетого в белую рубашку, брюки цвета хаки, коричневые сандалии и панаму.
Мейси не издала почти ни звука, однако Морис поднял взгляд и посмотрел прямо на нее, едва она вошла в калитку. С минуту выражение его лица не менялось, потом смягчилось. Он широко улыбнулся, опустил секатор в корзину и пошел ей навстречу, протягивая руки.
— А, Мейси. Много времени прошло, прежде чем ты все-таки приехала ко мне?
— Да, Морис. Мне нужно с вами поговорить.
— Знаю, дорогая моя. Знаю. Прогуляемся? Чаю предлагать не стану — твой дражайший отец наверняка заставил тебя плавать в жидкости.
— Да, давайте погуляем.
Они вышли через вторую калитку — в дальнем конце цветника — и направились в яблоневый сад. Мейси рассказала о Кристофере Дейвенхеме, о его жене Селии, о несчастном покойном Винсенте и о том, как узнала об «Укрытии».
— Значит, Мейси, ты руководствовалась чутьем. И Кристофер Дейвенхем единственный клиент в этом деле?
— Да. Ну и леди Роуэн теперь тоже в некотором роде клиент — из-за Джеймса. Но мы всегда брались за другие дела, когда считали, что истине требуется наша помощь.
— Конечно. Да, конечно. Однако вспомни: Мейси, вспомни, истина приходит к каждому по отдельности, — поэтому нам следует лучше познать себя. Вспомни ту француженку, Мирей. Мы оба знаем: мой интерес в том деле объяснялся тем, что она напоминала мне мою бабушку. Требовалось обнаружить кое-что в себе, а не просто раскрыть дело, которого власти совершенно не понимали. А что, Мейси, здесь есть для тебя? — Морис коснулся пальцем места, где билось ее сердце. — Что в твоем сердце требует света и понимания?
— Морис, я примирилась с войной. Я теперь уже не прежняя, — запротестовала Мейси.
Они шли дальше по яблоневому саду. Мейси была одета по-летнему: в кремовую льняную юбку, длинную льняную блузку с матросским воротником и кремовую шляпку, чтобы защитить нежную кожу от солнца, — и все-таки ей было жарко.
Когда они погуляли больше часа, Морис повел Мейси обратно к дому вдовы, в прохладную гостиную. Комната была обставлена со вкусом, на креслах лежали чехлы из легкой светло-зеленой ткани с цветочным узором. Такие же портьеры, казалось, отражали густой сад с наперстянками, алтеем и дельфиниумом. Когда наступала зима, легкие ткани заменялись толстым зеленым бархатом, и чехлы кресел приносили в комнату желанное тепло. Сейчас комната была светлой, полной воздуха, и в ней слегка пахло сухими духами.
Там были кое-какие свидетельства путешествий Мориса — в форме произведений искусства и украшений. А в кабинете Мориса, смежном с гостиной, на стене висели в рамках два письма — от правительств Франции и Британии с благодарностью доктору Морису Бланшу за его особые услуги во время войны 1914–1918 годов.
— Вечером я жду гостя для воспоминаний за бокалом шерри. Это главный констебль Кента, мой старый друг. Я спрошу его об этом «Укрытии», Мейси. Я доверяю твоей интуиции. Поезжай туда завтра, действуй по плану, который описала мне, и давай поговорим еще завтра после ужина — ты наверняка будешь ужинать с отцом — и снова заглянем в твои записи, посмотрим, что еще обращается к нам с этих страниц.
Мейси согласно кивнула. Когда она осознала, как одиноко было работать без Мориса, ее охватили предвосхищение и радость. Перед уходом Морис немного задержал ее.
— Новая книга. Думаю, она будет тебе интересна. «На западном фронте без перемен». Ты наверняка читала отзывы и рецензии.
Мейси приподняла брови, хотя никогда не пренебрегала рекомендациями Мориса Бланша.
— Имей в виду, Мейси, хотя всегда существуют победитель и побежденный, с обеих сторон есть невинные люди. Настоящее зло несут немногие, и для этого им даже не нужна война — они и так действуют среди нас, — однако война, когда требуется, является для них прекрасной ширмой.
— Да, Морис, наверное, в этом вы правы. Я прочту книгу. Спасибо. И загляну к вам завтра, когда вернусь из «Укрытия».
Когда Мейси повернулась, чтобы идти по дорожке через сад к конюшне и коттеджу, Морис ее остановил.
— И вот что, Мейси: когда будешь в «Укрытии», подумай о природе масок. У всех нас есть свои маски.
Мейси Доббс крепко сжала книгу, кивнула и помахала рукой Морису Бланшу.
Глава двадцать третья
В ясный солнечный день «Укрытие», казалось, вполне оправдывало свое название, поскольку представляло собой место, способное дать человеку приятный отдых от треволнений внешнего мира. Подъехав к кованым готическим воротам со столбами из неотесанного камня, Мейси увидела сквозь проволочную ограду залитую солнцем ферму. Дорога, ведущая от ворот к фасаду дома, была пыльной, легкое марево поднималось над ней к голубому небу с редкими пушистыми облачками.
В отдалении Мейси разглядела большой средневековый фермерский дом, перед которым росли яблони. Дальнейшему осмотру мешала высокая кирпичная стена, однако, разглядывая объект своего расследования и воображения, Мейси увидела перед собой розовые и красные розы, буйно тянувшиеся вверх по другую сторону ограды, словно рвались на свободу. Каждый цветок раскачивался на ветру, и эта волна роз напомнила Мейси людей, которые выкарабкивались из грязного ада окопов и шли в бой. Истекая кровью, миллионы молодых мужчин встретили свой конец на мокрой земле и колючей проволоке ничейной территории.
Мейси закрыла и быстро открыла глаза, чтобы отогнать видения, которые преследовали ее с тех пор, как она рвала бурьян с могилы Дона на кладбище в Нетер-Грин. Она напомнила себе, что не может отвлекаться на воспоминания и поддаваться их воздействию.
Мейси стояла, прислонившись спиной к дверце «эм-джи», и глядела на въездные ворота, когда из калитки для пешеходов вышел какой-то человек.
— Могу я помочь вам, мэм?
— Да, конечно. Это «Укрытие»?
— Оно самое. И что вас привело сюда?
Мейси с улыбкой подошла к нему. Мужчина был высок, худощав, с как будто бы преждевременно поседевшими волосами. Она хотела ответить, но тут увидела у мужчины длинный синевато-серый шрам, спускающийся по лбу через нос к челюсти. Левого глаза не было, даже стеклянного. Глазница была вызывающе голой. И, посмотрев в правый глаз изуродованного человека, Мейси поняла — он хочет заставить ее отвернуться. Но она твердо выдержала взгляд этого мужчины.
— Я написала письмо, но не получила ответа, поэтому решила приехать без назначенного времени. По поводу брата. Насколько я понимаю, он мог бы оставаться здесь, в «Укрытии», пока не исцелится.
Мейси вспомнила, как бережно Селия Дейвенхем касалась своего лица, говоря о ранах Винсента, и поднесла пальцы к левой щеке, отображая скрытую боль стоявшего перед ней раненого человека. Мужчина сделал глубокий вдох и, чуть помолчав, ответил:
— Вы приехали куда нужно, мэм. Подождите здесь, я вернусь через десять минут. Вам нужно встретиться с мистером… э… с майором Дженкинсом, и я должен получить разрешение.
Мейси кивнула, улыбнулась и сказала, что охотно подождет. Мужчина торопливо вошел в калитку, сел на велосипед, приставленный с другой стороны к ограде, и быстро поехал по дороге к дому. Мейси, щурясь, наблюдала, как он, теперь пятнышко вдали, поставил велосипед у двери в боковой стене дома и забежал внутрь. Через пять минут пятнышко выбежало, село на велосипед и стало увеличиваться по мере приближения к воротам.
— Можете въехать и познакомиться с майором Дженкинсом, мэм. Я открою вам ворота. Поезжайте медленно к фасаду дома, машину поставьте возле большого упавшего дерева на посыпанной гравием площадке. Майор Дженкинс ждет вас.
— Спасибо, мистер…
Мейси склонила голову набок, ожидая, что мужчина представится.
— Арчи, мэм.
— Спасибо, мистер Арчи. Спасибо.
— Просто Арчи, мэм. Мы здесь обходимся без фамилий.
— А, понятно. Спасибо, Арчи. Дженкинс — это имя майора?
Лицо мужчины покраснело, шрам на фоне окружающей кожи побледнел.
— Нет. Дженкинс — его фамилия.
— А, — произнесла Мейси. — Понятно.
Мейси завела мотор и, как было ей сказано, поехала к площадке возле упавшего дерева. Когда она ставила машину на ручной тормоз, дверцу открыл человек в бежевых бриджах, белой рубашке и высоких сапогах для верховой езды, с полицейской дубинкой в руке.
— Мисс Доббс, насколько я понимаю. Я майор Дженкинс.
Вылезая из машины, Мейси взялась за протянутую для поддержки руку. Дженкинс был среднего роста и сложения, с темно-каштановыми волосами, карими глазами и бледной кожей, контрастирующей с цветом глаз и волос. Волосы были зачесаны назад так тщательно, что на них остались следы зубцов расчески, и это напомнило Мейси свежевспаханное поле. Она быстро оглядела его лицо, ища боевые шрамы, но их не было.
— Спасибо, майор Дженкинс. Арчи наверняка сказал вам, зачем я здесь. Думаю, вы могли бы рассказать мне побольше об «Укрытии».
— Конечно. Пойдемте ко мне в кабинет, выпьем чаю и поговорим о том, что мы здесь стараемся делать.
Дженкинс сел в кресло эпохи королевы Анны, Мейси опустилась в точно такое же напротив майора. Чай им принес Ричард, которому на вид было не больше тридцати. Осколочное ранение в челюсть лишило его возможности нормально говорить. Огромным усилием совладав с голосом, он поприветствовал Мейси.
Мейси не шарахалась от обитателей «Укрытия», хотя не встречала более ужасающих ран. Она видела такие раны, когда только что разорванная кожа и раздробленная кость все еще держатся на лице, и шрамы были лучшим исходом, на какой можно надеяться.
— Собственно говоря, я прочел об этом, — заговорил Дженкинс, — потом поехал во Францию посмотреть собственными глазами. У французских ребят появилась замечательная мысль — предоставить убежище людям, кому изуродовало лица на войне. Разумеется, это оказалось не самое легкое дело, тем более что сразу же после войны здесь у многих были просто ужасные раны.
— Что с ними сталось?
— Честно говоря, кое-кто не смог этого перенести — такие раны вообще скверная штука, а что делать, если ты молод, а девушки от тебя отворачиваются, и нельзя выйти на улицу, чтобы люди не таращились на тебя и все такое? Сказать по правде, мы потеряли несколько человек — но, по-любому, мы были их последним шансом на сносную жизнь.
Дженкинс подался вперед и предложил Мейси бисквит, от которого она отказалась, махнув рукой. Он кивнул и поставил блюдце обратно на поднос.
— Конечно, большинству наших гостей пребывание здесь помогает. Люди не боятся сидеть на солнышке, наслаждаться жизнью вне четырех стен. Физическая работа для них полезна. Придает им уверенности в себе. Никто здесь не сидит в креслах-каталках, кутаясь в одеяло. Иногда ходим в Севенокс посмотреть фильм — в кинозале темно, никто их не видит.
— И как долго пациент остается здесь?
— Не пациент, мисс Доббс. Гость. Мы называем их гостями.
— Майор Дженкинс, почему здесь у людей только имена?
— Ах да. Это напоминает им лучшие времена — до того как они стали пешками на войне. Миллионы муравьев в хаки ползут через холмы в небытие. Фамильярность употребления одних только имен представляет собой резкий контраст с дисциплиной на поле боя во время этого жуткого опыта. Отказ от фамилий напоминает им, что на самом деле важно. То есть кто они внутри, здесь. — Дженкинс приложил ладонь к месту чуть пониже грудной клетки. — Внутри. Кто они внутри. Война отняла у них очень многое.
Мейси кивнула и отпила чаю. Морис всегда поощрял продуманное использование слов и молчания.
— Так. Ваш брат?
— Да. Билли. Лицо у него не повреждено, майор Дженкинс. Но ходит он с трудом и очень… очень… несчастен. Да, несчастен после войны.
— Звание?
— Звание, майор Дженкинс?
— Да, кто он, капитан, второй лейтенант?
— А! Собственно говоря, Билли был солдатом, капралом, когда получил ранение.
— Где?
— В битве под Мейсеном.
— О Господи! Бедняга.
— Да. Повидал Билли более чем достаточно. Но ведь и все они тоже. Майор Дженкинс, а почему важно звание Билли?
— Оно, в сущности, не важно. Просто дает мне возможность представить, что он мог пережить.
— Майор, почему его переживания могут отличаться, скажем, от ваших?
— Просто мы обнаружили, что люди по-разному переносили излечение.
— Вы врач?
— Нет, мисс Доббс. Просто человек, который хочет принести какую-то пользу тем, кто отдал свое лицо ради блага этой страны и вернулся к людям, которые хотят видеть своих героев ходящими гордо, на худой конец хромая, а не думать о шрамах, следствии непродуманных решений нашего командования.
Мейси сделала еще глоток чаю и кивнула. Замечание было справедливым.
Девушка уехала из «Укрытия» через полчаса, предварительно осмотрев его. Дженкинс, сопроводив ее к машине, наблюдал, как она медленно едет к воротам, гравий под колесами потрескивал, напоминая одиночный артогонь.
Арчи ждал ее, приложил ко лбу руку в прощальном салюте, когда она приблизилась, и наклонился к открытому окошку машины.
— Ну, что скажете, мэм? Поселится ваш брат с нами?
— Думаю, да, Арчи. Полагаю, ему это принесет большую пользу.
— Отлично. В таком случае будем его ждать. Погодите, я открою ворота.
Выехав на дорогу, Мейси помахала на прощание рукой. Арчи махнул в ответ, а розы снова закивали на ветерке.
Хотя Мейси не отводила взгляд при виде ран привратника, они словно причиняли ей физический дискомфорт. Солнце светило в ветровое стекло машины, его тепло и яркость вызывали у Мейси жжение в глазах, острая боль переместилась от левой глазницы к точке на лбу. Тело реагирует на чужую боль, подумала Мейси. Подсознание напоминало ей о страдании Арчи, хотя она успешно делала вид, что не обращает внимания на шрам и пустую глазницу.
Отъехала Мейси недалеко. Остановившись в Уэстерхеме, она села на скамью во дворике старой церкви, достала блокнот из сумочки и начала писать отчет о своем визите.
Прогулка по территории «Укрытия» в сопровождении майора Дженкинса не открыла ей почти ничего сверх уже известного, только теперь она знала величину дома, где были комнаты для «гостей», и то, как ведутся дела на этой ферме.
Гости, двадцать пять человек, жили в главном доме и в старой сушилке. Раньше там сушили хмель, который в Кенте дает превосходный урожай. Хотя ее переоборудовали под жилое помещение несколько лет назад, там все еще держался сильный перечный запах теплого хмеля.
Самому молодому из гостей, которых она видела, было около тридцати — значит, его отправили во Францию в семнадцать лет. Самому старшему было не больше сорока. Расспрашивая Дженкинса, Мейси узнала, что хотя гости могли приходить и уходить по своему желанию, большинство оставалось, потому что здесь, вдалеке от пристальных взглядов, им было уютнее.
Хотя ферма в значительной мере обеспечивала себя сама, каждый гость передавал «Укрытию» личные сбережения — на расходы помимо повседневных нужд и на оплату подсобных рабочих. Если ферма давала хороший доход и производила большую часть продуктов, объединенные сбережения должны были приносить процент и составлять кругленькую сумму на чьем-то банковском счете. Эта мысль не оставляла Мейси в покое.
Запросы гостей казались небольшими. В штате не было врача, чтобы осуществлять медицинский уход за людьми с такими жуткими ранами, не было опытного психолога, который бы решал психологические проблемы травмированных войной людей. Кое-кто до сих пор носил жестяные маски, выданные во время заживления ран. Но тонкое покрытие, соответствующее лицу десятью годами моложе, теперь лишь ненадолго избавляло от отражения в зеркале.
Мейси ставила под вопрос подход Дженкинса. Конечно, сам по себе проект майора преследовал благородную цель. Мейси знала, каким успехом пользовались во Франции «воскресные лагеря» для раненых, стремящихся вернуться к мирной жизни. Но если создание «Укрытия» изначально было продиктовано состраданием, на каком горючем работал теперь этот двигатель? Война окончилась почти одиннадцать лет назад. А те, кто жил памятью о ней, были еще живы.
Что представляет собой Дженкинс? Где и кем служил? Само собой, люди в «Укрытии» были раздраженными из-за своих ран и воспоминаний. Но раздраженность в душе Дженкинса была другой. Мейси подозревала, что раны его таятся глубоко в психике.
Джеймс скоро отправится в «Укрытие», поэтому ей надо действовать быстро. Пора было возвращаться в Лондон. Арчи считал, что «Укрытие» принесет ее «брату» большую пользу. Мейси задумалась, как отнесется Билли Бил к этому братству и будет ли считать через месяц, что пребывание в сельской местности принесло ему большую пользу.
Глава двадцать четвертая
— Стало быть, вы думаете, что Дженкинс затевает что-то недоброе в этом «Укрытии», которое он основал?
Билли Бил сидел напротив Мейси Доббс и мял в руках кепку. Мейси, не теряя времени, рассказала, почему его вызвала и каким образом он может ей помочь.
— Да, Билли, я так думаю. Мне только нужно, чтобы вы провели там неделю… нет, скажем, две недели. Рассказали мне, что там происходит, что видели.
— Что ж, если вам нужен тот, кто согласится, вы обратились по адресу. Только я не уверен, что от меня будет прок. Я ведь не джентльмен, чтобы жить среди них.
— Вам не нужно быть джентльменом. Нужно только иметь кое-какие деньги…
— А это еще нелепее. Деньги — у такого, как я!
— Билли, об этом уже позаботились. Как только вас примут гостем в «Укрытии», с вашего счета в банке переведут определенную сумму на счет майора Адама Дженкинса.
Билли Бил посмотрел на Мейси и подмигнул.
— И держу пари, я знаю, кто открыл банковский счет, которого у меня в жизни не было.
— Да. Сегодня все устроили.
Билли Бил неожиданно успокоился и снова взглянул на свою кепку. Ему явно неудобно было сидеть в слишком маленьком кресле перед письменным столом. В Лондоне шел к концу еще один душный день. Лето 1929 года било рекорды по отсутствию дождей и жаре.
— Мисс, я сделаю для вас что угодно. Я сказал это, когда вы только обустраивались здесь, чтобы вести свои дела. Я видел, что вы сутками работали тут. И видел, как вы помогаете людям.
Билли постукал пальцем по носу в своей обычной заговорщицкой манере.
— То, что вы делаете, обычным не назовешь. Я это вижу. И если это помогает кому-то, я весь в вашем распоряжении. Как уже говорил. Вы помогли мне, мисс, когда были, можно сказать, девочкой. Я помню.
— Билли, это может быть рискованно. По-моему, Дженкинс человек неуравновешенный и, возможно, опасный.
— Ничего, обо мне не волнуйтесь. Вы все очень хорошо объяснили. Я понимаю, мисс, в чем тут дело. И быстро проведу для нас телефонную линию, как только узнаю характер местности. Давайте еще раз взглянем на карту. Знаете…
Билли встал, чтобы посмотреть на карту, которую Мейси разложила на столе.
— Хорошо, что жена увозит детей в Гастингс, к своей сестре. Думаете, нам нужно выехать завтра?
— Чем быстрее, тем лучше. Давайте еще раз повторим план. Завтра мы едем в Челстон. Во второй половине дня встречаемся с Морисом Бланшем. Он раздобудет для нас дополнительные сведения у одного из своих знакомых.
— А кто этот знакомый, если не секрет?
— Главный констебль Кента.
— Черт возьми…
— Вот-вот. Итак, Уильям Доббс, мы ждем, что в пятницу из «Укрытия» в Челстон придет письмо и мы сможем приехать туда в субботу. Другой джентльмен, о котором я вам говорила, не должен увидеть меня или узнать, что я связана с чем-то имеющим отношение к «Укрытию». Он собирается поселиться там через несколько недель. Я надеюсь завершить к тому времени это… это… расследование.
— Есть такое дело, мисс. Тогда мне нужно пойти домой. Снова уложить вещмешок для блага страны.
— Билли, доктор Бланш позаботился о вашей одежде.
— Сестра, я собираюсь укладывать не одежду, — ответил помощник с озорной улыбкой. — Вы не против, если я буду называть вас сестрой, чтобы привыкнуть к этому? Нужно уложить кое-какие вещицы, которые понадобятся Для этой работы.
Мейси подняла взгляд на Билли Била и улыбнулась.
— Спасибо. Вы единственный, кого я могла попросить. Не могу передать, как я вам благодарна. Ваша помощь будет вознаграждена.
— Она уже вознаграждена. Все равно я здесь слегка заскучал. Нужна какая-то перемена.
Мейси немного задержалась в конторе, потом вышла, заперла за собой дверь и направилась по коридору к другой двери — без всяких табличек. Достала из кармана ключ и вошла в комнату. Дом. Она поселилась здесь несколько недель назад, когда стало ясно, что нужно жить поближе к работе. Комната была маленькой, но в ней умещалось все нужное. А когда Мейси требовался отдых от этого спартанского жилища, обычно приходило приглашение пожить в Ибери-плейс или она ехала в Челстон, чтобы провести время в спокойном, утешительном обществе отца.
— Порядок. Кажется, все взял.
Билли Бил положил еще одну сумку в багажник машины леди Роуэн и обратил взгляд на Мейси — она закрепляла синий берет длинной булавкой с жемчужиной. Ее вельветовый жакет, наброшенный на спинку водительского сиденья, создавал впечатление только что севшего за руль полноватого старика. Какой-нибудь наблюдатель мог бы счесть, что эта молодая женщина нестрогих правил, но в тот день на Мейси были бежевые брюки с манжетами, льняная блузка и коричневые туфли на низких каблуках.
Мейси взглянула на часики и села за руль «эм-джи».
— Отлично. Не слишком поздно. Нам пора ехать. К полудню нужно быть в Чел стоне.
Билли Бил замялся.
— Что такое?
— Да ничего, мисс… просто… — Он снял кепку и поднял взгляд к небу. — Просто я впервые выезжаю из Лондона, с тех пор как вернулся с войны. Из-за хромоты торчал дома. Само собой, жена с детьми выезжала: бывала в Кенте у родных, где собирала хмель, и у сестры в Гастингсе, — а я нет.
Мейси ничего не сказала, хорошо понимая силу раздумий, и, как всего несколько недель назад с Селией Дейвенхем, не стала утешать Билли Била, предоставив ему необходимое время, чтобы сесть в машину.
— Но как знать, может, там, в деревне, я смогу хорошо спать по ночам, — сказал он и снова замялся.
— Билли, о чем вы?
Мейси посмотрела на него, прикрыв глаза от утреннего солнца.
Билли глубоко вздохнул, открыл дверцу и устроился на пассажирском сиденье.
— Не могу спать, мисс. По крайней мере долго. С тех пор как вернулся из Франции. Уже столько лет. Только закрою глаза, все это возвращается.
Он смотрел вдаль словно в прошлое.
— Черт, мне даже мерещится запах газа, иногда бывает трудно дышать. Если засну сразу, то просыпаюсь, силясь вдохнуть. И грохот в ушах. Этот грохот снарядов никогда не забудешь. Вы же знаете это, мисс?
Слушая его, Мейси вспоминала свое возвращение домой, вспоминала, как Морис снова повез ее к Хану, казалось, нисколько не постаревшему. Мысленным взором она видела, как сидит рядом с ними и рассказывает свою историю.
Хан сказал, что слушать чьи-то воспоминания о страданиях — ритуал столь же древний, как сама жизнь, потом попросил ее рассказать свою историю еще раз. И еще. И еще. Она рассказывала снова и снова, пока, изнемогшая, не выложила все до конца. И Мейси вспомнила слова Хана, что этот кошмар — дракон, который будет спать и тайно ждать пробуждения, чтобы изрыгнуть огонь, пока она не примет окончательно правду о том, что случилось с Саймоном.
— Мисс, с вами все в порядке?
Билли Бил коснулся плеча Мейси.
— Да-да, Билли, просто я думала о том, что вы сказали. Ну и что вы делаете, когда не можете спать?
Билли опустил взгляд к рукам и снова затеребил кепку.
— Поднимаюсь тихо, чтобы не разбудить жену. Потом выхожу из дома и брожу по улицам. Иногда по нескольку часов. И знаете что, мисс? Это не один я. Я вижу на улицах много мужчин примерно моего возраста. И мы все знаем, мисс, кто мы такие. Старые солдаты, которые все время видят войну. Вот кто мы. Знаете, иногда я думаю, что мы похожи на ходячих мертвецов. Днем ведем обычную жизнь, потом стараемся забыть то, что было много лет назад. Это похоже на кино, только весь фильм у меня в голове.
Мейси кивнула, показывая, что понимает; в ее молчании было уважение к жутким воспоминаниям и откровенности Билли. Она снова перенеслась мысленно в тот год после возвращения из Франции, когда в больничной палате старалась облегчить страдания людей, чье сознание оказалось изувечено войной. Это не всегда было в ее силах. Однако на каждого, кто не мог отвлечься от видений об аде, окутанном дымом, приходились десятки таких, как Билли. Днем они вели жизнь примерных отцов, мужей и сыновей, а по ночам к ним возвращались прежние страхи.
— Готовы, Билли? — спросила Мейси, когда он решительно надел кепку.
— Думаю, что да, мисс. Да, готов. Мне очень приятно быть полезным.
По пути в Кент они говорили мало. Иногда Мейси, ведя машину по петляющим грунтовым дорогам, задавала Билли вопросы. Хотела полностью убедиться, что он понял все, что от него требуется. Сведения. Ей нужно было больше сведений. Нужно было знать атмосферу этого места. Как оно воспринимается, когда ты внутри? Вдруг она что-то поняла не так?
Она говорила ему об интуиции, вкратце повторяя то, что узнала от Хана и Мориса много лет назад.
— Билли, нужно прислушиваться к внутреннему голосу, — сказала Мейси, приложив руку к груди. — Запоминать даже самое легкое ощущение беспокойства, оно вполне может оказаться значительным.
Билли быстро это усваивал, быстро понимал, что его впечатления могут быть важными, такими же существенными, как изложенные на бумаге факты. С момента их первой встречи Мейси знала, что Билли Бил отличался зоркостью, пониманием обстоятельств и людей. Он был именно тем, кто ей нужен, и шел на это добровольно.
Но справедливо ли было втягивать Билли в свою работу? Если она считала, что смерть Винсента была подозрительной, правильно ли было привлекать к расследованию Билли? Правда, в «Укрытии» он пробудет недолго. И они станут ежедневно поддерживать контакт. Она обещала Морису, что, как только соберет достаточно сведений, сообщит их властям — если в том будет необходимость.
Мейси понимала, что ее любопытство втягивает их обоих глубоко в тайну Винсента. И хотя вела машину, ненадолго закрыла глаза и помолилась об уверенности и смелости встретить то, что скрывается во мраке.
