Глава 23
Я схожу с ума
Похороны, по-моему, были очень эффектны. Кроме нас, на них были все англичане Хассаньеха. Даже Шийла Райлли явилась сюда и казалась очень тихой и покорной в темном пиджаке и юбке. Я надеялась, что ее хоть немножко мучает совесть за все недоброе, что она наговорила.
Когда мы вернулись в дом, я проследовала за доктором Лейднером в офис и завела речь о своем отъезде. Он был очень любезен, поблагодарил меня за все, что я сделала (Сделала! Я была более чем бесполезна), и настаивал, чтобы я приняла бо́льшую, чем за неделю, оплату.
Я была против, потому что чувствовала, что не сделала ничего такого, чтобы заслужить это.
– Право, доктор Лейднер, я уж лучше вообще не буду брать. Возместите мне только мои расходы на переезд, вот и все, что я прошу.
Но он и слышать об этом не хотел.
– Видите ли, – говорила я, – не заслужила я этого, доктор Лейднер. Я хочу сказать, ну… не справилась… Она… Мое присутствие не спасло ее.
– Теперь ни к чему забивать себе этим голову, сестра, – серьезно сказал он. – Ведь я не нанимал вас в качестве детектива. Я не мог себе представить, что жизнь моей жены в опасности. Я был убежден, что это все нервы, что она сама довела себя до довольно странного психического состояния. Вы делали то, что делал бы всякий. Она любила вас и доверяла вам. И я думаю, в свои последние дни она чувствовала себя счастливее и безопаснее благодаря вашему присутствию здесь. Вам не в чем себя упрекнуть.
Его голос слегка дрожал, и я представляла себе, о чем он думает. Он считал себя единственным, кого следует упрекнуть в том, что он не принял страхов миссис Лейднер всерьез…
– Доктор Лейднер, – не выдержала я, – вы уже пришли к какому-нибудь выводу насчет тех анонимных писем?
– Не знаю что и думать, – со вздохом сказал он. – А мистер Пуаро пришел к какому-то определенному заключению?
– Вчера – нет, – сказала я, как мне показалось, ловко балансируя между правдой и выдумкой: ведь он не знал о мисс Джонсон, пока я ему не сказала.
А на уме у меня было намекнуть доктору Лейднеру и посмотреть, отреагирует ли он. От удовольствия, что видела его и мисс Джонсон накануне вместе, видела его привязанность к ней, его в ней уверенность, я совершенно забыла о письмах. Впрочем, и теперь я чувствовала, что было, может быть, довольно неудобно с моей стороны заводить о них разговор. Ведь если она писала их, она скверно себя чувствовала после смерти миссис Лейднер. Но все же мне хотелось узнать, приходила ли доктору Лейднеру в голову такая возможность.
– Анонимные письма – обычно работа женщин, – сказала я и ждала, как он это воспримет.
– Полагаю, да, – сказал он со вздохом. – Но вы, кажется, забыли, сестра, что они могут быть настоящие. Они в самом деле могли быть написаны Фредериком Боснером.
– Нет, я не забыла, – сказала я. – Но мне как-то не верится, что это объяснение реально.
– А я верю, – сказал он. – Глупости, что это кто-то из экспедиции. Это просто оригинальная версия мистера Пуаро. Я считаю, что правда гораздо проще. Человек сумасшедший, без сомнения. Он болтается вокруг, может быть, как-то переодевается. Так или иначе, он оказался внутри в тот роковой день. Слуги, может быть, лгут, их, может быть, подкупили.
– Пожалуй, это возможно, – сказала я нерешительно.
Доктор Лейднер продолжал с некоторым раздражением:
– Пуаро может подозревать участников моей экспедиции. Я же нисколько не сомневаюсь, что никто из них не имеет никакого отношения к этому. Я работал с ними. Я знаю их! – Он остановился и вдруг спросил: – Вы ведь по опыту знаете, сестра, что анонимные письма пишут женщины?
– Такое случается, правда, не всегда, – сказала я. – Есть определенный тип женской недоброжелательности, который находит выход таким образом.
– Я полагаю, вы думаете о миссис Меркадо? – сказал он, потом покачал головой. – Даже если бы она очень злилась и хотела сделать больно Луизе, у нее вряд ли хватило бы на это ума.
Я вспомнила первые письма в «дипломате». Если миссис Лейднер оставляла его открытым и миссис Меркадо оставалась одна в доме бездельничать, она могла бы легко обнаружить их и прочитать. Люди никогда, кажется, не думают о простейших возможностях!
– А кроме нее, есть только мисс Джонсон, – сказала я, наблюдая за ним.
– Но это было бы слишком!
Легкая улыбка, с которой он это произнес, была довольно убежденной. Мысль о том, что мисс Джонсон является автором писем, никогда не приходила ему в голову! Я колебалась только минуту – но ничего не сказала. Кому приятно выдавать милую женщину? А кроме того, я была свидетельницей неподдельного и трогательного раскаяния мисс Джонсон. Что сделано, то сделано. Зачем подвергать доктора Лейднера новым разочарованиям сверх всех его бед?
Было решено, что я уеду на следующий день, и я договорилась через доктора Райлли, что смогу остановиться у старшей сестры его больницы, пока подготовлюсь к возвращению в Англию либо через Багдад, либо прямо через Низип на машине и поездом.
Доктор Лейднер был чрезвычайно любезен и сказал, что хотел бы, чтобы я взяла на память что-нибудь из вещей жены.
– О нет, доктор Лейднер, – сказала я. – Я не могу. Это очень любезно с вашей стороны.
– Но я бы хотел, чтобы вы взяли что-нибудь. И Луиза, разумеется, не была бы против этого, – настаивал он и предлагал взять мне ее туалетный набор из черепаховой кости!
– О нет, доктор Лейднер! Это чересчур дорогой набор. Я не могу себе это позволить в самом деле.
– У нее не было сестер, вы знаете, и никому не понадобятся эти вещи. Больше их некому взять.
Я легко себе представила, что он не хочет, чтобы они попали в маленькие жадные ручки миссис Меркадо. И подумала, что он не захочет предложить их и мисс Джонсон.
А он продолжал:
– Вы подумайте. Между прочим, вот ключ от шкатулки с драгоценностями Луизы. Может быть, вам что-нибудь из этого захочется иметь. И я буду очень признателен, если вы упакуете все ее вещи. Я полагаю, что Райлли сможет найти им применение в бедных христианских семьях Хассаньеха.
Я была очень рада сделать это для него и выразила свою готовность.
Я принялась за дело тут же.
У миссис Лейднер был с собой очень простой гардероб, и скоро он был разобран и уложен в пару чемоданов. Все бумаги лежали в маленьком кожаном «дипломате». В шкатулке с драгоценностями было несколько обычных пустяков – кольцо с жемчугом, бриллиантовая брошь, маленькая нитка жемчужин, одна или две простых золотых броши с булавками типа английских и крупные янтарные бусы.
Естественно, я не собиралась брать жемчуг или бриллианты, но немного колебалась между янтарем и туалетным набором. В конечном счете, подумала я, почему бы не взять последний. Это было любезное предложение доктора Лейднера, и, конечно, в этом не было никакой снисходительности. Я возьму это так же просто, как это было мне предложено, без какой-либо ложной скромности. В конце концов, я ее любила.
Итак, все было наконец сделано. Чемоданы упакованы, шкатулка закрыта на замок и поставлена отдельно, чтобы отдать ее доктору Лейднеру вместе с фотографией отца миссис Лейднер и еще несколькими случайными мелочами.
Когда я закончила, комната без ее нарядов выглядела осиротелой. Мне уже нечего было тут делать, и все же у меня не хватало духу уйти. Казалось, будто что-то еще недоделано, что-то мне нужно еще увидеть, что-то узнать. Я не суеверна, но на меня вдруг нашло: а что, если дух миссис Лейднер витает сейчас в комнате и пытается войти со мною в контакт?
Я вспомнила, как однажды в больнице кто-то из наших девушек достал планшет и он самым настоящим образом писал удивительные вещи.
Может быть, хотя мысль о том, что я медиум, еще никогда не приходила мне в голову. Вот, скажу я вам, настроишь себя так, и приходят на ум другой раз всякие глупости!
Я крадучись походила по комнате, касаясь то того, то другого. Но, конечно, в комнате не было ничего, кроме пустой мебели. Ничего не завалялось в ящиках, не завалилось за них. Не на что мне было больше надеяться.
Это не совсем нормально, но когда так настраиваешь себя, то, как я уже сказала, делаешь странные вещи.
Я легла на кровать и закрыла глаза.
Я стала заставлять себя забыть, кто я и что я. Я мысленно пыталась вернуться в тот роковой день. Я стала миссис Лейднер, я лежала тут, отдыхала спокойно и ничего не подозревала.
Удивительно, как можно себя настроить!
Я совершенно нормальный, трезвомыслящий человек и никакой не святой дух, не привидение, но скажу вам, после того, как я полежала тут так пять минут, стала ощущать себя привидением.
Я не пыталась противиться. Я намеренно поддавалась этому чувству. Я говорила себе: «Я миссис Лейднер, я миссис Лейднер. Я лежу здесь в полузабытьи. И вот сейчас начнет открываться дверь».
Я продолжала это твердить, словно гипнотизируя себя.
«Вот уже почти половина второго… как раз время… Дверь открывается… дверь открывается… Я вижу, что входит…»
Я не отрываясь смотрела на дверь. Скоро она начнет открываться. Я должна увидеть, как она открывается. И я должна увидеть человека, который откроет ее.
Сколько же нужно было пережить за эти дни, чтобы вообразить, что загадку можно решить таким образом!
Но я – верила. Что-то вроде озноба прошло у меня по спине, дошло до ног. Они онемели, парализовались.
– Ты впадаешь в транс, – сказала я себе. – И в состоянии транса ты увидишь…
И снова и снова я размеренно твердила себе: «Дверь начинает открываться… дверь открывается…»
Чувство онемения все больше и больше усиливалось.
А потом я увидела, как дверь начала медленно открываться.
Это было страшно.
Никогда я не испытывала ничего более страшного в жизни ни до и ни после.
Меня всю парализовало, холод пронизал с головы до ног. Я не могла пошевелиться. Хоть убей, не могла двинуть ни рукой, ни ногой.
Меня охватил ужас. Я теряла рассудок, онемела от ужаса.
Эта медленно открывающаяся дверь – совершенно бесшумно.
Еще минута, и я увижу…
Медленно… медленно… Все шире и шире…
И вот осторожно входит… Билл Коулман.
И тут у него, должно быть, произошло самое сильное потрясение в жизни.
Я вскочила с кровати и с ужасным воплем заметалась по комнате.
Он встал как вкопанный, его туповатое розовое лицо еще больше порозовело, а рот широко раскрылся от удивления.
– Хэлло-ло-ло! – воскликнул он. – Что происходит, сестра?
Я вернулась к реальности, потерпев крах.
– Боже, мистер Коулман, как вы меня напугали!
– Прошу прощения, – сказал он и ухмыльнулся.
И тут я увидела, что у него в руках крохотный букетик алых лютиков. Это были хорошенькие маленькие цветочки, что сами по себе росли по берегам в окрестностях Телля. Миссис Лейднер любила их.
– В Хассаньехе не достанешь ни цветов, ничего, – сказал он и еще больше покраснел. – Нехорошо, когда нет цветов на могиле. Я решил, что просто нарву букетик и поставлю здесь в эту маленькую штуковину. Она всегда держала в ней цветы на столе. Как бы показывая этим, что она не забыта, а? Я, конечно, немного осел, я знаю, но мне хотелось это… показать.
Я подумала, что с его стороны это очень мило. Он был весь розовый от смущения, как это бывает с англичанами, когда они совершают что-нибудь сентиментальное. Я подумала, что это очень хорошая мысль.
– Ну что ж, очень милая мысль, мистер Коулман, – сказала я.
Я взяла маленький кувшинчик, набрала немного воды, и мы поставили в него цветы.
При этом я, правда, думала больше о мистере Коулмане, чем о миссис Лейднер. Эта идея показывала, что у него есть сердце.
Он меня не стал спрашивать, что заставило меня пронзительно закричать, и я была ему благодарна за это. Я бы по-дурацки себя чувствовала, если бы мне перед ним пришлось оправдываться.
«Впредь придерживайся здравого смысла, тетя, – сказала я себе, расправляя манжеты и разглаживая передник. – Ты не создана для этой медиумной чуши».
До конца дня я занималась упаковкой собственных вещей.
Отец Лавиньи был столь любезен, что выразил сожаление по поводу моего отъезда. Он сказал, что моя жизнерадостность и здравомыслие были подспорьем для всех и очень помогли. Здравый ум! Хорошо, что он не знал о моей идиотской выходке в комнате миссис Лейднер.
– Мы сегодня не видели мистера Пуаро, – заметил он.
Я ответила, что Пуаро сказал, что весь день будет занят рассылкой телеграмм.
– Телеграмм? В Америку? – поднял брови отец Лавиньи.
– Думаю, да. Он сказал: «По всему свету!» – но, по-моему, это скорее преувеличение иностранца. – Тут я довольно сильно покраснела, вспомнив, что ведь и отец Лавиньи – иностранец.
Он, кажется, не оскорбился, только усмехнулся довольно мило и спросил меня, нет ли каких-нибудь новостей о человеке с косоглазием.
Я сказала, что не знаю, ничего не слышала.
Отец Лавиньи спросил меня еще о времени, когда мы с миссис Лейднер заметили мужчину, который стоял на цыпочках и как будто бы заглядывал в окно.
– Представляется, – сказал он задумчиво, – что у этого человека был какой-то особенный интерес к миссис Лейднер. Я с тех пор все интересовался, не мог ли этот человек быть европейцем, который постарался выглядеть жителем Ирака?
Эта мысль была для меня новой, и я принялась ее тщательно обдумывать. Я приняла как само собой разумеющееся, что этот человек был местным, но если подумать, я ведь судила по его одежде и по цвету кожи.
Отец Лавиньи заявил о своем намерении походить вокруг дома и осмотреть место, где миссис Лейднер и я видели того мужчину.
– Кто знает, он мог выронить что-нибудь. В детективных историях всегда так и бывает.
– Наверное, в реальной жизни преступники более осторожны, – сказала я.
Я достала несколько пар носков, которые только что закончила штопать, и выложила на стол в общей комнате мужчинам, когда они вошли, на выбор, а потом, поскольку больше делать было нечего, пошла наверх, на крышу.
Там стояла мисс Джонсон, но она не услышала меня. Я подошла к ней вплотную, и только тогда она меня заметила.
Я поняла, что что-то тут не так. Она стояла посреди крыши и внимательно смотрела прямо перед собой, и на лице ее было самое что ни на есть ужасное выражение. Как будто она увидела что-то, чему никак не могла поверить.
Это меня сильно поразило.
Напомню вам, я видела ее расстроенной на днях вечером, но это было что-то совершенно другое.
– Милая моя, что же такое случилось? – спросила я, подбегая к ней.
Она повернула ко мне голову, но стояла и смотрела на меня, будто меня не видя.
– Что случилось? – не отступала я.
Она сделала странного рода гримасу – как будто попыталась сглотнуть, но горло пересохло.
– Теперь я кое-что поняла, – хрипло сказала она.
– Что поняли? Скажите. На вас лица нет.
Она сделала попытку собраться, но все еще выглядела довольно плохо.
– Я поняла, что кто-то мог зайти снаружи – и никто никогда не сможет догадаться – как, – подавленным голосом сказала она.
Я посмотрела в направлении ее взгляда, но ничего не увидела.
Мистер Рейтер стоял в дверях фотолаборатории, а отец Лавиньи как раз проходил по двору, и больше ничего.
Я обернулась, ничего не понимая, и обнаружила, что ее глаза смотрят на меня с очень странным выражением.
– Правда, – сказала я, – не понимаю, что вы имеете в виду. Вы не объясните?
Но она покачала головой.
– Не сейчас. Потом. Нам следует в этом разобраться. Да, нам следует в этом разобраться!
– Если бы вы только сказали мне…
Но она покачала головой.
– Мне надо сначала обдумать.
И, отстранив меня, она стала спускаться по лестнице.
Я не последовала за ней, так как она, очевидно, не хотела этого. Вместо этого я присела на парапет и попыталась во всем разобраться. Но это ни к чему не привело. Во двор был только один путь – через большую арку. Сразу за ней снаружи я видела водовоза с лошадью и повара-индуса, разговаривающего с ним. Никто не мог пройти мимо них незамеченным.
Я недоуменно покачала головой и спустилась.
