Поездка на автобусе доставила ему удовольствие. Кондуктором оказался мрачного вида мужчина, которому было что порассказать об автобусной компании и причинах, из-за которых она несла сплошные убытки. Поощряемый праздным интересом Смайли, он чудесным образом развил эту тему, и к моменту прибытия в Стерминстер совет директоров дорсетской компании общественного транспорта превратился в стадо обезумевших евангельских свиней, добровольно несущихся к краю бездонной финансовой пропасти. Тот же кондуктор подсказал Смайли дорогу к стерминстерскому собачьему питомнику, и потому, сойдя в маленькой деревеньке, он уверенно направил стопы к группе коттеджей в четверти мили за церковью по шоссе в сторону Окфорда.

У него заранее возникло неприятное предчувствие, что мистер Гарриман ему не понравится. Сам по себе факт, что Д’Арси охарактеризовал его как «человека вполне светского», мог настроить Смайли против него. Нет, Смайли не считал, что общество не должно делиться на определенные классы, но только критерии для такого деления у него были сугубо свои.

Рядом с воротами висела вывеска: «Стерминстерский собачий питомник. Владелец К. Дж. Рейд-Гарриман. Заводчик немецких овчарок и лабрадоров. Передержка».

Узкая дорожка вела к пространству, напоминавшему задний двор. Здесь повсюду было развешено для просушки белье — рубашки, подштанники, постельные принадлежности. Причем почти все цвета хаки. Густо пахло псиной. На ржавой ручной водоразборной колонке висела дюжина собачьих поводков. А еще во дворе стояла маленькая девочка. Она с грустью наблюдала, как Смайли осторожно прокладывает себе путь среди густой грязи к входной двери. Подергав за шнурок звонка, он стал ждать. Потом подергал снова, и только тогда девочка сказала:

— Он не работает. Его сломали. И уже давно.

— А дома есть кто-нибудь? — спросил Смайли.

— Пойду посмотрю, — неприветливо ответила она, потом еще раз окинула гостя долгим пристальным взглядом и пошла вдоль стены, скоро скрывшись за углом. Затем уже изнутри дома до Смайли донеслись звуки приближавшихся шагов, и мгновением позже дверь распахнулась.

— Добрый день. — Волосы и усы у отворившего дверь мужчины отливали одинаковым песочным оттенком. На нем были рубашка цвета хаки и галстук цвета хаки, но в чуть более светлых тонах, старые форменные брюки и твидовый пиджак с обтянутыми кожей пуговицами.

— Мистер Гарриман?

— Майор Гарриман, — поправил он с легкой улыбкой. — Хотя теперь это уже не имеет никакого значения, старина. Чем могу быть полезен?

— Я подумываю о том, чтобы завести немецкую овчарку, — ответил Смайли. — Для охраны дома.

— Отлично. Заходите, пожалуйста. Хозяйки, то есть моей жены, сейчас нет. На девчушку не обращайте внимания: она соседская. Но часто околачивается рядом. Любит собачек.

Гарриман проводил его в гостиную, и они сели. Камин в комнате отсутствовал.

— Откуда вы? — спросил Гарриман.

— Сейчас я временно остановился в Карне, но мой отец живет в Дорчестере. Он стареет, становится мнительным и потому попросил подыскать для него хорошую собаку. У него есть садовник, который может заниматься псом в дневное время: кормить, выгуливать и все такое. Но на ночь садовник уезжает, и именно по ночам отцу иногда становится тревожно. Я уже давно хотел купить ему собаку, а последние события в Карне только подхлестнули мою решимость.

Но Гарриман не ухватился за искусно подброшенную тему.

— А что этот садовник, он хороший малый?

— Да, очень.

— Скажу вам сразу. Нет нужды подбирать для вас нечто особенное, — сказал Гарриман. — Вам нужен здоровый крепкий пес. На вашем месте я взял бы суку.

Руки у него были покрыты густым, будто навсегда въевшимся в кожу загаром. Носовой платок он носил за отворотом рукава рубашки, а часы, как заметил Смайли, — циферблатом внутрь, что было еще одной явной приметой принадлежности к военному demi-monde, где, очевидно, остались корни его прошлого.

— А что будет делать такая собака при появлении постороннего? Нападет первой?

— Это зависит от того, к чему ее подготовят, старина. На что она будет натаскана. Но она предупредит хозяина — вот что самое главное. Отпугнет любых бродяг. Повесьте на воротах табличку «Осторожно! Злая собака», дайте ей облаять парочку коммивояжеров, которые появятся у дверей, и скоро слух о вашем охраннике пройдет по всей округе. Грабитель и на милю не подойдет к такому дому.

Они вернулись в сад на заднем дворе, и Гарриман показал ему загон, где полдюжины щенков немецкой овчарки отчаянно тявкали на них сквозь проволочную ограду.

— Все хороши — эти маленькие дьяволята, — прокричал он. — Подвижны и непоседливы.

Он отпер замок и вынес наружу пухлого щенка-суку, который тут же принялся с аппетитом жевать лацкан его пиджака.

— Вот эта маленькая леди вполне подойдет, — сказал Гарриман. — Для выставок не годится. Слишком темный окрас.

Смайли для виду поломался, позволил Гарриману себя уговорить и под конец согласился. Они вернулись в дом.

— Я хотел бы внести залог, — сказал Смайли, — а собаку забрать дней через десять. Вас это устроит?

Он вручил Гарриману чек на пять фунтов, и они снова сели. Гарриман принялся рыться в столе, разыскивая справки о сделанных прививках и копию родословной. Потом Смайли сказал:

— Какая жалость, что миссис Роуд не держала собаку, правда? Она могла бы спасти ей жизнь.

— Но у нее как раз была собака, вот только она ее усыпила совсем незадолго до убийства, — сказал Гарриман. Гели между нами, то это весьма странная история. Она очень привязалась к животному. Беспородная дворняга, помесь того, метис сего, но она души в ней не чаяла. И все же привезла однажды сюда с рассказом про какого-то покусанного почтальона и заставила меня усыпить пса. Утверждала, что он стал опасен для окружающих. Но это было совершенно не так. Мои знакомые в Карне навели справки. Никто на собаку не жаловался. Почтальон дружил со зверюгой. Глупо так врать, когда живешь в очень тесной общине. Тайное обязательно станет явным.

— Тогда зачем ей это понадобилось?

Гарриман ответил жестом, который всегда раздражал Смайли. Он провел кончиком указательного пальца по носу, а потом очень быстро ущипнул себя за кончики своих нелепых усов. В этом было что-то жалкое. Словно низший чин провинился и теперь опасался выволочки от командира.

— Она была сложным человеком, — ответил он. — У меня на них особый нюх. В моем полку таких было несколько — проблемных дамочек из числа офицерских жен. Маленькие истерички: масло подгорело — целая трагедия.

Но строили из себя святош. Вечно таскали букеты в церковь. Такие уж набожные, хоть плачь. Вот и она показалась мне такой же. Из пустяка раздувала драму, целыми днями ходила по дому и ныла. Только дай повод.

— Она дружила с соседями? — Смайли предложил ему сигарету.

— Спасибо. Едва ли. Как мне говорили, по воскресеньям она вечно одевалась во все черное. Вполне типично. На Востоке мы называли таких «воронами», воскресными плакальщицами. Но они все принадлежали к другим церквям. Ни одной нашей веры. Попадались еще католички… О, простите, если…

— Нет, нет, ничего.

— Никогда ведь не знаешь, верно? Лично я их не выношу. Как говорил мой покойный папаша, я — человек веротерпимый, но католиков ненавижу.

— А с ее мужем вы знакомы?

— Не слишком близко. Но жаль беднягу.

Как отметил про себя Смайли, Гарриман испытывал гораздо больше сочувствия к живущим, нежели к умершим. Вероятно, все солдафоны такие. Этого он знать не мог.

— Он в глубоком горе, как я слышал. Жутчайший шок. Но ведь все мы смертны, что поделаешь, — заметил Гарриман, на что Смайли ответил кивком. — Он ведь там всем чужой. Простого происхождения. Из таких получаются отличные офицеры, украшение любого полка. Но они и страдают больше всех. Не умеют приструнить своих жен.

По дорожке они подошли к воротам. Смайли попрощался и пообещал вернуться примерно через неделю, чтобы забрать щенка. Когда он уже вышел на дорогу, Гарриман окликнул его:

— Да, еще одна штука…

Смайли остановился и повернулся к нему.

— С вашего позволения, чек я обналичу, а потом вычту сумму депозита, идет?

— Конечно, — ответил Смайли. — Меня это вполне устроит.

И он направился к автобусной остановке, стараясь понять странный образ мыслей бывшего военного.

Обратно его доставил тот же автобус с тем же кондуктором, ворчавшим по поводу глупости начальства, и с тем же водителем, который проехал почти весь маршрут на второй передаче. Выйдя у железнодорожного вокзала, Смайли направился к молельному дому из красного кирпича. Деликатно открыв готической формы дверь из покрытых густым слоем охры сосновых досок, он вошел внутрь. Пожилая женщина в фартуке начищала тяжелый медный подсвечник, свисавший по центру главного прохода. Выждав с минуту, он тихо подошел к ней и спросил, где найти преподобного. Она указала на дверь ризницы. Подчиняясь ее немому жесту, он подошел к двери, постучал и стал ждать. Ему открыл высокий мужчина в воротничке священника.

— Я из «Христианского вестника», — негромко представился Смайли. — Не могли бы мы поговорить?

Мистер Кардью вывел его через боковую дверь в небольшой огород, тщательно возделанный, с ярко-желтыми, посыпанными песком дорожками между пустовавшими сейчас грядками. Воздух был свеж, но светило солнце. День выдался прохладный и все же на редкость приятный. Миновав огород, они вышли на луг. Несмотря на прошедший ночью дождь, земля под ногами оставалась смерзшейся, трава еще не пробивалась. Они шли рядом, разговаривая на ходу.

— Вообще-то это старое зимнее пастбище, и принадлежит оно школе. Но нам позволяют летом проводить здесь праздники. Очень удобно.

Кардью казался человеком нетипичным для своего сана. Смайли с детства привык относиться к клерикалам с недоверием и ожидал встретить фигуру более аскетическую, строгую и склонную к высоким оборотам речи.

— Меня прислала мисс Бримли, главный редактор, — пояснил Смайли. — Миссис Роуд была нашей подписчицей, ее семья читала наше издание со времени его основания. Они стали почти что родней для нас. И нам хотелось бы написать некролог с упоминанием ее работы на благо церкви.

— Понимаю.

— Я уже беседовал с ее мужем, но для нас важно выделить самое главное.

— Что он вам сказал?

— Посоветовал побеседовать о ее работе с вами. В особенности о ее участии в помощи беженцам.

Какое-то время они шли в молчании, а потом Кардью заговорил:

— Она приехала с севера. Из окрестностей Дерби. На севере ее отец был важным человеком, можно сказать — богатым. Хотя деньги никак не повлияли на его характер.

— Я знаю.

— С ее семьей я знаком многие годы, хотя порой мы подолгу не виделись. С отцом я встречался перед похоронами.

— Что бы я мог написать о ее работе для церкви здесь, ее роли в вашей общине? Могу я, например, упомянуть, что ее здесь все любили?

— Видите ли, — ответил Кардью по некотором размышлении, — мне кажется, подобные фразы в газетных материалах не совсем уместны, мистер Смайли. Ни о ком нельзя сказать, что его любили все. Даже о покойнике.

Его северный выговор стал при этих словах чуть заметнее.

— Тогда как мне это сформулировать? — настаивал Смайли.

— Не знаю, — ответил Кардью почти равнодушно. — А когда я чего-то не знаю, то предпочитаю не высказываться. Но если уж вы так хотите знать мое мнение: я никогда не встречал ангелов, и Стелла Роуд к их числу тоже не относилась.

— Но разве она не была одной из самых заметных фигур в работе с беженцами?

— О да, была. Безусловно, была.

— И не стремилась подключить к этой деятельности других? Внести свою лепту тоже?

— Конечно. Она была неутомимой труженицей.

Какое-то время они снова шли молча. Тропа вела через луг под гору, а потом сворачивала вдоль ручья, почти скрытого от глаз кустами можжевельника и боярышника, в изобилии растущими на обоих бережках. По другую сторону ручья высились стволы облетевших вязов, за которыми уже виднелись знакомые очертания Карна.

— Это все, о чем вы хотели меня спросить? — внезапно повернулся к Смайли священник.

— Нет, — ответил Смайли. — Нашего редактора очень обеспокоило письмо, которое она получила от миссис Роуд буквально в день ее смерти. Это было нечто вроде… прямого обвинения. Мы передали письмо на рассмотрение полиции. Мисс Бримли чувствует себя в известной степени виноватой, что не смогла помочь ей. Это совершенно лишено логики, как может показаться, но тем не менее. Мне бы очень хотелось иметь возможность заверить ее, что смерть Стеллы Роуд и то письмо никак не были связаны между собой. Это вторая цель моего приезда сюда.

— Кого она обвиняла?

— Своего мужа.

— На вашем месте я бы смело заверил мисс Бримли, — сказал Кардью медленно, но с особым нажимом, — что ей совершенно не в чем себя упрекать.