Собака, которая не кусала почтальона; дьявол, летевший в вихре ветра; женщина, которая заранее знала, что умрет; маленький обеспокоенный человек, стоящий на снегу перед отелем. И перезвон колоколов аббатства, велевший ему отправляться спать.

Смайли постоял еще немного, передернул плечами, а потом направился к гостинице, поднялся по ступенькам и вошел в дешево отделанный холл, подсвеченный желтой лампой. Медленно взошел вверх по лестнице.

Ему остро не нравился «Герб Солеев». Приглушенный свет в холле воплощал в себе все недостатки: отель плохо управлялся, устарел, но при этом источал дух самодовольства. Он исходил от официантов в ресторане, от приглушенных голосов постояльцев и от его собственной безвкусной комнаты — синие вазы с позолотой и кусок гобелена в раме на стене с изображением сада в Букингемшире.

В номере стоял жуткий холод — вероятно, горничная днем надолго открывала окно. Он сунул шиллинг в прорезь счетчика, чтобы включить газ. Пламя возникло на минуту, но тут же погасло. Бормоча ругательства, Смайли поискал бумагу, на которой смог бы сделать записи, и, к своему немалому удивлению обнаружил несколько листков в ящике письменного стола. Он быстро переоделся в пижаму, набросил сверху халат, а потом, поеживаясь, забрался в неуютную постель. Просидев несколько минут, встал и постелил поверх одеяла еще и свое пальто. «Пальто, чтоб мне стало тепленько…»

Как там было написано в ее заявлении? «И она должна мне спасибо сказать, моя милая, а ее бусы я взяла, для святых взяла, чтоб украшать церковь, а пальто, чтоб мне стало тепленько…» Плащ отдали Стелле для беженцев в прошлую среду. Читая заявление Джейни, было логично предположить, что она стащила плащ из дома в то же время, когда сняла с убитой бусы. Но ведь Дороти Д’Арси побывала там в пятницу утром — да, так она и сказала сегодня на вечеринке: она ходила туда вместе с мистером Кардью. «Мы не обнаружили ни одной тряпки не на своем месте. Вся одежда была тщательно упакована, и даже адрес проставлен на свертке… Она была чертовски хорошим работником, повторю еще раз». Тогда почему Стелла не упаковала плащ? Если она тщательно сложила все вещи, почему среди них не оказалось плаща?

Или Джейни украла плащ раньше — пока Стелла еще не занялась упаковкой? Если так, то основания для обвинения Джейни в убийстве становились совсем уж шаткими. Но только это было невероятно. Не могла Джейни украсть плащ днем, а потом осмелиться вернуться в дом к Стелле тем же вечером.

— Нам необходимо все начать сначала, — назидательно произнес Смайли, обращаясь к листам бумаги, лежавшим у него на коленях. — Джейни украла плащ одновременно с бусами — то есть когда Стелла была уже мертва. Таким образом, либо плащ не был упакован вместе с остальными вещами, либо…

Либо что? Либо кто-то другой, а не сама Стелла Роуд, упаковал вещи после убийства Стеллы, но до того, как в пятницу утром к ней домой явились Дороти Д’Арси и мистер Кардью. «А какого дьявола, — подумал Смайли, — кому-то могло понадобиться делать это?»

Смайли всегда придерживался в своих расследованиях одного и того же важнейшего принципа — шла ли речь об изучении древней рукописи никому не известного поэта или об анализе разрозненных данных разведки: никогда не бежать впереди твердо установленных фактов. Умозаключению, к которому ты приходил логическим путем, ни в коем случае не следовало придавать значения, которое бы выходило за известные рамки. А потому он не принялся немедленно рассуждать о крайне важном открытии, которое только что сделал, заставив мозг переключиться на наиболее неясный из всех вставших пока перед ним вопросов: на мотив убийства.

Он начал писать:

«Дороти Д’Арси — ненависть после фиаско с беженцами. Как мотив для убийства — определенно слабовато». Но в то же время интересно, зачем ей понадобилось так восхвалять на публике работу Стеллы?

«Феликс Д’Арси — не любил Стеллу за отказ придерживаться принятых в Карне норм и стандартов. Как мотив для убийства — смехотворно.

Шейн Хект — ненависть.

Теренс Филдинг — если держаться в пределах разумного, не имел никакого мотива».

Да, но насколько разумно была построена жизнь в Карне? Год за годом они проводили совершенно одинаково, говорили одно и то же одним и тем же людям, пели одни и те же псалмы. У них не было ни денег, ни особых надежд на будущее. Окружающий мир менялся, менялись моды. Их женщины видели все это в глянцевых журналах, покупали вещи на распродажах, по-новому закалывали волосы и постепенно все больше проникались ненавистью к своим мужьям. Шейн Хект. Могла она убить Стеллу Роуд? Не скрывала ли она в глубинах своего необъятно огромного, не слишком опрятного тела не только ненависть и ревность, но и достаточно смелости для убийства? Не опасалась ли она чрезмерно за судьбу своего недалекого мужа, не боялась ли, что его место получит Роуд, который, несомненно, был и умнее, и даровитее? Или же ее настолько взбесило нежелание Стеллы участвовать в крысиных светских бегах?

Ригби был прав — такое невозможно понять со стороны. Для этого ты должен заболеть сам, попасть в стены их санатория. И не на недели, а на годы. Лежать на одной из длинного ряда больничных коек, принюхиваться к запаху пищи для больных, читать безумную алчность в их глазах. Ты должен был слышать и видеть это, стать частью происходящего, подчиняться их правилам и разбираться в их слабостях. Их мирок был сформован и отлит в виде целого набора совершенно аномальных негласных соглашений, требовавших слепого принятия, фарисейства, — однако по этой причине он не становился менее реальным.

Но в то же время некоторые вещи просматривались вполне отчетливо: примечательная нить, связывавшая Феликса Д’Арси с Теренсом Филдингом вопреки неприкрытой взаимной неприязни; упорное нежелание Д’Арси обсуждать события ночи убийства; явное предпочтение, которое Филдинг отдавал Стелле Роуд в сравнении с ее мужем; презрение Шейн Хект ко всему и вся.

Шейн тоже никак не шла у него из головы. Если Карн находился в пределах рационального мира и кому-то суждено было умереть, то кандидатура Шейн Хект стояла бы на первом месте. Она вынюхивала и копила чужие секреты, обладала незаурядным умением ударить человека по самому больному месту. Ведь она раскопала даже прошлое самого Смайли. Она дразнила его неудачной женитьбой, играла с его чувствами одного только удовольствия ради. Да, она, как никто другой, подходила на роль жертвы убийства.

Но почему же тогда погибла не Шейн, а Стелла. Из-за чего и как она умерла? Кто упаковал пакет после ее смерти? И с какой целью?

Смайли попробовал заснуть, но не смог. Когда часы аббатства пробили три, он снова включил свет и сел. В комнате стало значительно теплее, и сначала Смайли подумал, что кому-то взбрело в голову включить посреди ночи центральное отопление, хотя оно не работало весь предыдущий день. Но потом до него из-за окна донесся шум дождя; он подошел к окну и открыл шторы. Это был настоящий ливень; уже к утру от снега не останется и следа. Двое полицейских шли вдоль улицы, и Смайли мог слышать, как хлюпают подошвы их башмаков по образовавшейся слякоти. Их мокрые плащи с капюшонами поблескивали в свете уличных фонарей.

И внезапно он снова услышал голос Ригби: «Кровища была повсюду. Тот, кто убил ее, сам должен был пропитаться кровью насквозь». А потом голос Джейни, говорившей ему, стоя на подсвеченном луной снегу: «Никто из них не видел, как летает дьявол, мистер. А Джейни его видала, да, видала. У него еще были серебряные крылышки, как две рыбки… Я видала, как он летал. Летал, будто вместе с ветром…» Ну конечно! Сверток!

Он еще долго стоял у окна и смотрел на струи дождя. А потом, когда наконец почувствовал, что может быть доволен собой, забрался в постель и заснул.

Все утро он старался дозвониться до мисс Бримли. Ее каждый раз не оказывалось на месте, но никаких сообщений он предпочитал не оставлять. И только ближе к полудню ему удалось все-таки поговорить с ней.

— Джордж, я страшно сожалею, но в Лондон прилетел один известный миссионер. Пришлось брать у него интервью, а ближе к вечеру начинается конференция баптистов. И оба материала непременно должны пойти в номер на этой неделе. Ничего, если я все сделаю завтра прямо с раннего утра?

— Да, — ответил Смайли. — Думаю, что ничего.

Торопиться теперь было некуда. И у него самого оставалась пара ниточек, которые он собирался отследить и завязать в узелки еще сегодня.