Грейс Парадайн вышла из комнаты и немного помедлила, держась за дверную ручку белоснежной рукой, на которой красовалось дорогое рубиновое кольцо. Коридор, где она стояла, был хорошо освещен и покрыт толстым старомодным, но очень ценным ковром, отличавшимся буйством красок – малиновой, ярко–синей, зеленой. Мистер Джеймс Парадайн любил яркие цвета. Мода конца минувшего века не допускала никаких коррективов. Эти цвета господствовали в доме в пору его детства, и с тех пор ничего не изменилось. Если какая-то вещь приходила в негодность, ее заменяли точно такой же, без каких-либо отклонений от шаблона. Все уступки современным вкусам основывались лишь на соображениях практичности. Дом был нашпигован телефонами, повсюду ярко горел электрический свет, комнаты самым приятным образом отапливались при помощи печи в подвале.

Мисс Парадайн отпустила дверную ручку и отошла от двери. Стоя под ярким светом лампы без колпака, она выглядела весьма эффектно. Это была высокая статная женщина, не красавица, но невероятно представительная в своем черном вечернем платье и изящной меховой накидке. На груди у нее мерцала бриллиантовая звезда, а на шее – большое жемчужное ожерелье. Темные волосы, чуть тронутые сединой и стянутые в изящный узел на шее сзади, ниспадали широкими волнами от пробора посредине. Руки и волосы составляли главную прелесть мисс Парадайн. Сестра Джеймса Парадайна после смерти его жены управляла домом вот уже двадцать лет. Сейчас она, нахмурившись, внимательно смотрела в конец коридора. Несомненно, она чего-то ждала и слушала.

Вдруг с пугающей стремительностью ее лицо изменилось. Угрюмость, напряжение, тяжесть исчезли, сменившись широкой обаятельной улыбкой. Мисс Парадайн повернулась и направилась к девушке, которая показалась из дальней комнаты. Девушка шла навстречу медленно – и без ответной улыбки. Она была высоким, красивым, грациозным созданием, с темными вьющимися волосами, белоснежной кожей и темно–синими глазами. Когда густые ресницы скрывали синеву – как, например, в эту минуту, – ее глаза казались черными. Лишь когда девушка широко раскрывала их или внезапно обращала вверх, становилось понятно, что на самом деле они напоминают цветом сапфиры или морскую воду на глубине. Это была приемная дочь Грейс Парадайн – Филида Рэй, двадцати трех лет.

Она шагала по коридору в длинном белом платье, с ниткой жемчуга, подаренной на двадцать первый день рождения, – превосходный жемчуг, тщательно подобранный, ее единственное украшение. На красивых пальцах ни одного кольца, ногти покрыты ярко–красным лаком…

Грейс Парадайн положила руку на плечо девушки и повернула кругом.

— Прекрасно выглядишь, дорогая. Но ты такая бледная…

Черные ресницы поднялись и опустились, обнаружив ярко–синие глаза, – слишком быстро, чтобы можно было понять, не кроется ли в них гнев. Безупречно сдержанно Филида произнесла:

— Правда, тетя Грейс?

Мисс Парадайн вновь ласково и обаятельно улыбнулась:

— Да, милая, правда.

Она тихо рассмеялась и ласково провела пальцами по обнаженной руке девушки, от плеча до пунцовых ноготков.

— Между нами говоря, детка, на мой взгляд, необязательно брать на себя так много. И тогда, ради нашего праздника, на твоих щеках расцвели бы розы…

— Зимние розы – белые, – ответила Филида со странным легким смешком и направилась к лестнице.

Мисс Парадайн шла рядом. Филида высвободила руку. Они спускались вместе, но по разные стороны лестницы. Грейс Парадайн держалась за массивные перила красного дерева.

— Просто ужасно, что тебя заставили дежурить на Рождество, – сказала она.

— Я сама вызвалась.

Мисс Парадайн ответила не сразу. Она улыбнулась:

— В любом случае, милая, так приятно, что сейчас ты здесь. Долго пробудешь у нас?

— Не знаю, – сказала Филида.

— Но…

Девушка остановилась, бросила на приемную мать взгляд, который мог показаться умоляющим, и поспешно произнесла:

— Мне разрешили остаться на неделю, если я захочу, но, честно говоря, сомневаюсь. Лучше я буду работать. – В ее голосе зазвучали мятежные нотки. – Не смотрите так, я сказала это не для того, чтобы вас обидеть. Просто… ну… вы понимаете.

Мисс Парадайн тоже остановилась и крепче ухватилась за перила. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выказать огорчения, и она блистательно с этим справилась. Слова Грейс были исполнены сочувствия:

— Понимаю. Не нужно принуждать себя. Но в конце концов здесь твой дом, Фил. Это уже что-то, не правда ли? Он ничего не в силах отменить или отнять у тебя. Этот дом был твоим задолго до того, как он появился, и еще долго останется твоим, когда мы все о нем забудем.

Филида вздрогнула. Что-то в словах мисс Парадайн уязвило девушку, причем серьезно. Она негромко произнесла сдавленным голосом:

— Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, тетя Грейс.

Мисс Парадайн как будто встревожилась.

— Да, милая, конечно. Какая я глупая! Незачем оглядываться назад. Скоро Новый год, и ты приехала домой на выходные. Помнишь, как мы планировали каждую минуту праздников, когда ты была маленькой? Но каникулы всегда оказывались слишком короткими, чтобы успеть сделать хотя бы половину задуманного. Сегодня, разумеется, приглашены только родственники – Фрэнк, Ирен, Бренда. Они помирились, и она живет у них, хоть я и не знаю, сколько это продлится. Лидия тоже с ними… – Она вполголоса рассмеялась. – Краше прежнего – и все такая же язва. Еще будут Марк, Дики и Альберт Пирсон. Я не люблю, когда за столом собирается столько народу, но ничего не поделаешь.

Они снова двинулись вниз по лестнице, и Филида с облегчением спросила:

— А чем занимается Лидия?

— Ей–богу, не знаю, она болтает всякую чушь. Кажется, работает секретаршей. Лучше спроси у нее сама. Надеюсь, сегодня она не наговорит лишнего. Джеймс никогда ее не любил, а пустой болтовни он просто не выносит. Я посажу Лидию как можно дальше, но у нее такой громкий голос…

Они пересекли зал и вошли в гостиную, где у камина расположились двое молодых людей. Оба принадлежали к семье Парадайн. Это были племянники Джеймса Парадайна, не родные братья, а двоюродные, ничуть не похожие друг на друга и на дядю: Марк, старший, – высокий смуглый мужчина тридцати пяти лет, с властным мрачноватым лицом, и Дики, несколькими годами моложе, – худой, белокурый, с бесхитростными голубыми глазами и неизменно хорошим настроением.

Марк поздоровался с Филидой и тетей Грейс, стараясь тратить как можно меньше слов, а Дики расцеловал обеих, рассыпался в комплиментах и задал множество вопросов:

— Вы просто сногсшибательны в этом платье, тетя Грейс, правда, Марк? О, да вы надели все ваши побрякушки. И бриллиантовая звезда на первом плане! Помните, как на Рождество вы привязали ее на верхушку елки, а Фил чуть не доревелась до судорог, потому что требовала ее насовсем?

Он говорил, обвив рукой талию мисс Парадайн. Та улыбалась. Похвалы в адрес Филиды казались ей фимиамом, которого всегда недоставало.

Дики расхохотался:

— Жаль, что с тех пор она так испортилась, правда, дорогая?

Дверь открылась, и Лейн объявил о прибытии мистера и миссис Амброз, мисс Амброз и мисс Пеннингтон. Они вошли вместе – Фрэнк Амброз, рослый, светловолосый, с бледным крупным лицом, его красивая темноволосая жена Ирен, вечно одетая как будто впопыхах, и сестра Бренда, мужеподобная, с густыми, коротко подстриженными волосами, светлыми, как у брата, и с точно такими же ярко–голубыми глазами. Одна из самых серьезных ссор, которые регулярно сотрясали дом Амброзов, разразилась после того, как Ирен и ее сестра, Лидия Пеннингтон, намекнули, что Бренде не повредило бы покрасить свои почти белые ресницы в черный цвет. Лидия услужливо предложила помощь профессионала, но скандал тем не менее разразился страшный.

Ресницы самой Лидии свидетельствовали о ее опыте в области косметологии. От природы они были рыжими, как и волосы, но Лидия не собиралась мириться с подобными несуразностями. И сейчас ее серо–зеленые глаза сверкали, как изумруды, под ресницами не менее черными, чем у Филиды. Что касается остального, Лидия всегда умудрялась выглядеть так, как будто собиралась принять участие в дефиле. Все по последней моде: одежда, туфли, прическа самая стильная, пугающе яркая помада и лак для ногтей – вот чем всегда отличалась Лидия. Она заставляла говорить о себе, где бы ни появлялась. Мужчины ходили за мисс Пеннингтон по пятам, буквально преследуя, но никто пока не добился успеха. Дик Парадайн делал ей предложение всякий раз, когда она приезжала погостить. И теперь Лидия подпорхнула к нему и ловко уклонилась от поцелуя.

— Привет, Дики, привет, Фил. Однако ты выросла, мне нужны шпильки повыше. Потрясающая семья! Только посмотрите на мистера Парадайна, на тетю Грейс, на Фрэнка, на тебя… и на Марка. Вы все как будто витаете высоко–высоко, такие далекие…

Дики обвил ее рукой.

— Только не я, милая. Ты, может быть, не заметила, но я всегда рядом и готов тебе угождать.

Лидия, отстранившись, рассмеялась:

— Я никогда тебя не замечаю… и поэтому так страстно люблю. – Слегка склонив голову к плечу Дики, она взглянула на Марка. – С Новым годом, милый.

Он не ответил, лишь повернулся и подтолкнул ногой полено в камине. Оно треснуло, взлетели искры.

— Вот невежа, – уныло произнесла Лидия, высвободилась из объятий Дики и подбежала к мисс Парадайн. – Я прилично выгляжу, тетя Грейс? Или дядя будет в шоке, как обычно? Я хотела прийти в новых брюках из парчи… великолепная ткань, и не по карточке, между прочим, но Фрэнк и Ирен меня отчитывали, пока я не сдалась и не надела платье, как положено jeune fille [15].

— Ты очень хорошо выглядишь, дорогая, – ответила Грейс Парадайн. Улыбнувшись, она добавила: – Как всегда.

Платье длиной до пола казалось негнущимся и совершенно не наводило на мысль о типичной jeune fille. Лиф был из кремовой и золотой парчи с высоким воротом и длинными рукавами, а юбка – из тяжелого кремового атласа. Рыжие волосы Лидия собрала как можно выше, в замысловатую прическу с начесами и кудряшками.

Рядом с сестрой Ирен казалась тусклой и неизящной. Она рассказывала Грейс Парадайн, как умен ее Джимми по сравнению с другими ребятишками в детском саду. Едва Лидия отошла, Ирен продолжила свое повествование.

Лидия схватила Филиду за руку и заставила развернуться.

— Ты только посмотри на Ирен в этом старом черном балахоне! По–моему, нам следует задуматься. Если я начинаю чувствовать, что понижаю планку, достаточно минуту посмотреть на нее, чтобы исцелиться. Она еще красива, но это ненадолго – домашние заботы ее уродуют. Ирен катится с горы кувырком. Ну а теперь расскажи мне обо всем. Господи, какая ужасная комната, мои волосы на пунцовом фоне!.. Жаль, что я не рискнула явиться в ярко–зеленых брюках. Но теперь уже ничего с этим не поделаешь.

— Дядю Джеймса хватил бы удар, – заметила Филида. Она взяла мягкую бархатную подушку с золотыми кисточками, лежавшую на спинке одной из обитых парчой кушеток, и охотно уселась. – Честное слово, здесь нельзя носить ничего, кроме черного и белого. Я уже давным–давно это поняла.

Комната была огромной, с очень высоким потолком. Рубиновые бархатные шторы скрывали три больших окна. Между ними и над белой мраморной каминной полкой висели зеркала в массивных золоченых рамах. На полу лежал темно–красный ковер. Кушетки, кресла, стулья, обитые красной парчой, словно пылали. Яркий свет двух огромных люстр рассыпался радужными лучиками благодаря замысловатым подвескам. Рукой подать до вульгарности – но все-таки вкус преобладал. В результате получилось нечто невероятно старомодное, точь–в-точь интерьер из викторианского романа, но цветовая гамма, мрамор и позолота придавали дому соответствующее эпохе достоинство. Королева Виктория вполне могла бы устраивать здесь приемы, а принц Альберт – сидеть за роялем и играть мендельсоновские «Песни без слов».

Лидия, устроившись в другом углу кушетки, склонилась к Филиде:

— Ну же, расскажи! Быстрее, пока никто нам не помешал! Сейчас обязательно кто-нибудь встрянет. Чем ты занимаешься? Я думала, ты вырвалась на волю и начала самостоятельную жизнь.

— Всего лишь перебралась в Берлтон, – сказала Филида. – Работаю секретаршей в санатории.

Она не смотрела на Лидию, но та не спускала с нее решительного взгляда зеленых глаз.

— Почему же ты не уехала… например, не поступила на службу? Я чуть не сошла с ума от ярости, когда Ирен написала, что ты «занимаешься всякой ерундой» и ездишь на работу на велосипеде.

Филида не сводила глаз с собственных колен.

— Добираться было слишком далеко, – уныло сказала она. – Тетя Грейс хотела, чтобы я попробовала, но я не успевала вернуться до затемнения, и она это поняла. Поэтому теперь я живу в Берлтоне. Меня отпустили на целую неделю, но, наверное, я снова выйду на работу через пару дней. Лучше буду заниматься делом.

Лидия снова метнула в нее внимательный взгляд:

— Тетя Грейс ненавидит твою работу, да?

Филида молча кивнула.

Лидия продолжила:

— И сколько раз в неделю она приезжает в Берлтон, чтобы увезти тебя на ленч?

В этих словах не было ничего особенного, но в тоне Лидии прозвучал вызов. Филида подняла голову, ее глаза потемнели, в них отразилась боль.

— Тетя Грейс скучает по мне. Она очень добрая, Лидия, ты же знаешь, что она для меня сделала.

— Ну и что такого она сделала? Допустим, она тебя удочерила, но неужели ты думаешь, что исключительно ради твоего блага? Детей усыновляют, чтобы хорошо было взрослым. По той же самой причине заводят щенка или котенка. Человеку просто хочется кого-нибудь ласкать. Никто не спрашивает щенка или котенка, хочет ли он, чтобы его ласкали. И ребенка тоже никто не спрашивает.

Филида вскинула руку, словно защищаясь.

— Лидия, пожалуйста… не говори так. Тетя Грейс любила моих родителей, они были ее лучшими друзьями… и дальними родственниками. Не знаю, что сталось бы, если бы она меня не удочерила. Мы лишились средств, я никому не была нужна. Я в огромном долгу перед тетей Грейс.

Лидия ухватила ее руку и легонько ущипнула.

— Ладно, крошка. Только смотри не переплати по долгам.

Филида отстранилась и чуть приоткрыла рот, словно намереваясь заговорить, но тут же сомкнула губы. Она лишь быстро спросила:

— Почему ты не любишь тетю Грейс? Она всегда так хорошо тебя принимает.

— Милая, я ее обожаю. Точно так же, как обожаю пуховые перины, мыльные пузыри и задушевные разговоры, после которых чувствуешь себя центром мироздания. Но я не считаю, что это так уж полезно, только и всего. Небольшие дозы с длинными интервалами – да, но каждый день с утра до вечера – решительное и окончательное нет!

Филида поспешно встала. Она не хотела ссориться с Лидией, но понимала, что если пробудет с ней еще немного, то начнется ссора – или ей придется признать правоту собеседницы. Она пошла туда, где Ирен рассказывала мисс Парадайн о каком-то пятнышке на грудке маленькой Рины.

— Оно появилось утром, ну и, конечно, я сразу померила температурку, и все оказалось в норме. Тогда я послала за доктором Гортоном, и он сказал – ничего страшного. У него нет маленьких детей, поэтому, боюсь, он несерьезно к ним относится. Сначала я даже решила никуда сегодня не ехать. Пятнышко пропало, но ведь никогда не угадаешь, что будет дальше, и я знала, что вы не обидитесь. Но Фрэнк страшно рассердился, и я решила, что лучше уж собраться. Он такой легкомысленный во всем, что касается детей. Он первым будем жаловаться, если я их заброшу, но, кажется, думает, что я могу разъезжать с ним повсюду, как раньше, когда в нашем доме еще не было детской. Вы бы поговорили с ним.

Грейс Парадайн с сочувствием положила руку на плечо Ирен.

— Ты прекрасная мать, дорогая моя.

Когда подошла Филида, Ирен повернулась к ней.

— А, Фил. Я сегодня так переволновалась. Из-за Рины. У нее выступило пятнышко на груди, и, конечно, я сразу померила температурку…

Грейс отошла, и к ней тут же присоединился Фрэнк Амброз.

— Ирен докучает вам рассказами о детских болезнях? Она только об этом и говорит. У нас чудесные здоровые малыши, но она трясется над ними до умопомрачения. Не одно, так другое. Мы нашли хорошую няньку, но Ирен не доверяет ей ни на йоту. Может, вы ее вразумите, тетя Грейс? Никого другого она и слушать не станет.

— Она еще молода, – снисходительно ответила Грейс.

— Но быстро состарится, если будет продолжать в том же духе. Нельзя то, нельзя сё, пятое, десятое, и причина всегда одна – у Джимми и Рины насморк, кашель, икота и так далее. Самое большее, что я смог сделать, так это привезти Ирен сегодня сюда.

Грейс Парадайн понимающе взглянула на него.

— Бедный старина Фрэнк.

Лидия, стоя у противоположного конца камина и глядя на них, увидела, как мрачное выражение покинуло лицо Фрэнка, тяжелые черты расслабились. Он что-то говорил, а мисс Парадайн слушала, время от времени улыбаясь.

Лидия метнула искристый взгляд в сторону Дики.

— Это было лучшее масло… – пробормотала она.

Он уставился на нее:

— То есть?

Она рассмеялась:

— Это из «Алисы в Стране Чудес», дорогой.

Дверь в дальнем конце комнаты открылась, и вошли трое. Первым – Джеймс Парадайн, весьма импозантный. Черно–белые цвета смокинга наделяют дополнительным преимуществом тех, кому и так уже дано достаточно. Мистер Парадайн обладал ростом шесть футов пять дюймов и держался с величавой простотой. Его красивую голову венчала густая седая шевелюра, а глаза и брови, изгибавшиеся дугой, были такими же темными, как в годы его молодости. Рубиновые и золотые тона комнаты стали не более чем фоном, когда он вошел. Чуть позади, слева, держался секретарь, Альберт Пирсон, круглолицый молодой человек в очках с роговой оправой и в костюме, наводившем на мысль о дешевой распродаже. С другой стороны шагал Элиот Рэй.

Все замолчали и посмотрели на Элиота. Мистер Парадайн подошел к сестре и заметил с недоброй улыбкой:

— Дорогая, ты наверняка обрадуешься, когда узнаешь, что у нас еще один гость. Не далее как сегодня утром ты жаловалась, что десять человек за столом – плохая примета. Так вот, Элиот Рэй станет одиннадцатым. У нас были кое–какие дела, а потом я уговорил его остаться.