Интерлюдия

I

После этого рассказа (который вполне мог оказаться выдумкой) Бимбо не сообщил больше ничего интересного. Бросив взгляд на его стол: там лежало много нераспечатанной корреспонденции, в том числе несколько счетов и письмо из нотариальной конторы, адресованное Бенедикту Артуру Доддсу, – Аллейн взял с Бимбо слово подписать свои показания и собрался уходить.

– Не провожайте меня, – попросил он вежливо. – Я сам найду дорогу.

Бимбо не успел сдвинуться с места, как Аллейн вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Он не удивился, увидев в коридоре Дезире. Она выглядела сейчас более возбужденной, и Аллейн приписал это действию бренди. Но в общем Дезире оставалась самой собой.

– Я тебя ждала. Есть проблема.

– Какого рода?

– На самом деле это не проблема, но я все равно должна тебе сказать. Меня гложет совесть. Я поступила глупо, показав тебе письмо Пи Пи. Оно действительно было адресовано не мне.

– А кому?

– Пи Пи не сказал. Но он только что мне позвонил, страшно расстроенный, и попросил сжечь письмо и забыть об этом. Он говорил без умолку, вспоминал своих славных предков и бог знает что еще.

– Ты не сказала ему, что я видел письмо?

Дезире сдвинула брови.

– Нет, но все равно чувствую себя как горничная, разбившая чашку. Бедный Пи Пи! Что он так всполошился? Ты не представляешь, в какой он панике.

– Не обращай внимания. Думаю, это просто излишняя мнительность.

– Наверно. Но все-таки… – Дезире положила на его руку горячую ладонь. – Рори, если можно, не говори ему, что я дала тебе письмо. Он сочтет меня ябедой.

В эту минуту она ему очень нравилась.

– Не скажу, если не будет крайней необходимости. Но и ты ему ничего не говори, ладно?

– А мне-то зачем? Хотя я не понимаю, почему должна давать такие обещания.

– Это может быть важно.

– Не представляю, каким образом. Письмо у тебя. Ты его хочешь как-то использовать?

– Нет, если оно не связано с убийством.

– Наверно, бесполезно просить тебя вернуть его обратно. Бесполезно?

– А как по-твоему, Дезире? – Аллейн в первый раз назвал ее по имени. – Я верну его не раньше, чем удостоверюсь, что оно не имеет отношения к делу. Извини.

– Что за скучная у тебя работа. Не представляю, как ты ею занимаешься. – И она разразилась своим хрипловатым смехом.

Аллейн молча смотрел на нее несколько секунд.

– Наверно, в твоих словах скрыт какой-то глубокий смысл, – заметил он, – но, боюсь, все это уже не важно. До свидания. Еще раз спасибо за обед. – Садясь в машину, суперинтендант сказал водителю: – В Рибблторп. Это миль пять, не больше. Мне нужна приходская церковь.

Поездка оказалась легкой и приятной. В полях распускалась весенняя зелень, кое-где на лужайках уже цвели подснежники, и все дышало свежестью и деревенской простотой. Последняя фраза Дезире не выходила у него из головы.

Рибблторп оказался маленькой деревушкой. Миновав ряд домов и здание почты, они подъехали к скромной, но симпатичной церкви, за которой виднелся обветшалый дом священника.

Аллейн прошел на кладбище и скоро обнаружил викторианский надгробный камень, под которым покоилась «Фрэнсис Энн Патрисия, дочь Альфреда Молино Пайерса Пириода, эсквайра, и леди Фрэнсис Марии Джулии, его жены. Она не умерла, но спит» [63] . Он зашагал дальше, размышляя над неясностью этой цитаты, и довольно быстро нашел геральдическую эмблему, очень похожую на те, что висели в кабинете мистера Пириода. Она была выгравирована на могиле лорда Персиваля Фрэнсиса Пайка, который скончался в 1701 году и оставил всевозможные щедрые дары этому приходу. Та же фамилия часто попадалась и на других надгробиях, разбросанных по всему кладбищу начиная с царствования короля Якова. Примерно то же самое он увидел в церкви. Геральдические рыбы, гербы и мемориальные доски удостоверяли знатность и могущество неисчислимых Пайков.

Аллейну повезло. Крестильная книга была не заперта в ризнице, а прикована цепью к резному столу, стоявшему возле купели. Перед алтарем какая-то женщина в переднике и перчатках натирала медь. На ней была широкая шляпа без полей, для удобства задранная на затылок и придававшая ей немного залихватский вид.

– Простите, – сказал он, подойдя к женщине, – можно мне взглянуть на записи крещений? Я изучаю старые архивы. Буду очень осторожен, обещаю.

– О, разумеется! – живо воскликнула она. – Пожалуйста. Муж сейчас в Рибблторп-Парве на встрече матерей, а то бы он мог многое вам рассказать. Если хотите, я…

– Нет-нет, спасибо, в этом нет необходимости, – поспешно заверил ее Аллейн. – Просто небольшой экскурс в генеалогию.

– Мы здесь совсем недавно, всего три месяца, и плохо знаем старину. – Жена приходского священника – Аллейн решил, что это именно она, – в последний раз прошлась тряпкой по медной дощечке, полюбовалась на свою работу, перешла в алтарь и взялась за ризницу.

– Я – миссис Николс. Мужа назначили сюда вместо отца Форсдайка. Боюсь, его записи покажутся вам сумбурными. – Она оглянулась на Аллейна через плечо. – Отец Форсдайк был человеком святым, но весьма рассеянным. Он умер, когда ему было уже за девяносто, да покоится его душа в мире.

Женщина прошла дальше и исчезла из виду. Чем-то она напомнила Аллейну Конни Картелл.

Книга была обернута в пергамент и имела на обложке королевский герб. Страницы делились на колонки с заголовками: «Когда крещен», «Имя младенца при крещении», «Имена родителей», «Местожительство», «Общественное положение», «Занятие или профессия» и «Кем крещен». Первая запись была сделана в июле 1874 года.

Сколько лет было мистеру Пайку Пириоду? Пятьдесят восемь? Больше шестидесяти? Трудно сказать. Аллейн начал просматривать записи начиная с 1895 года. В это время мистер Форсдайк был уже на службе и, несмотря на относительную молодость, успел далеко зайти в своей рассеянности. Журнал пестрил ошибками и поправками. Самого себя он записывал то как «практикующего священника», то как «младенца» или «крестную мать», а один раз даже как «местожительство». Иногда эти промахи были исправлены им самим, иногда – кем-то другим, а подчас не исправлены вовсе. Воспреемники крещеного попадали у него в «общественное положение» и «занятия или профессия», а то и смешивались с родителями. Но существовал один раздел, в котором не было никаких ошибок: каждый раз, когда речь шла о ком-то из Пайков, в строке «общественное положение» аккуратно проставлялось «джентльмен».

В конце одной из густо исчерканных страниц за 1897 год Аллейн нашел то, что искал. Седьмого мая (исправлено на пятое) в присутствии целой толпы воспреемников и свидетелей была крещена Фрэнсис Энн Патрисия, дочь Альфреда Молино Пайерса Пириода и леди Фрэнсис Марии Джулии Пириод, урожденной Пайк. Под именем Фрэнсис Энн Патрисии другим почерком было вписано: «Персиваль Пайк». Рядом стояли скобки с едва втиснувшимся в них словом «близнецы».

Выходило, что после появления на свет мистер Персиваль Пайк стал жертвой рассеянности приходского священника и на какое-то время исчез за спиной своей сестры-близняшки, которая, как следовало из надгробного камня на кладбище, скончалась во младенчестве.

Аллейн долгое время изучал эту дополнительную запись с помощью мощной лупы. Будь его воля, он бы с удовольствием вырвал страницу и направил ее на экспертизу в лабораторию. Ему удалось разобрать, что запись была сделана с помощью стального пера: как раз такое же ржавело рядом на столе возле старомодной чернильницы. Автор писал очень старательно, печатными буквами, без каких-либо отличительных деталей.

Молясь о том, чтобы миссис Николс подольше задержалась в ризнице, Аллейн выскочил на улицу и нашел в машине маленький пузырек из набора криминалиста. Вернувшись к купели – миссис Николс все еще была в алтаре и распевала какие-то псалмы, – он капнул жидкостью на нужное место страницы. Результат получился не таким убедительным, как ему хотелось, но все говорило за то, что вторую запись сделали намного позже первой. Аллейн захлопнул журнал, надеясь, что пятно на странице сойдет за след слезы, оброненной над бедным дитятей сентиментальным посетителем.

Жена священника вернулась без передника и в аккуратно надетой шляпе.

– Ну что, удачно?

– Думаю, да. Спасибо. Эти старые книги всегда так увлекательны. Некоторые фамилии тянутся через целые столетия, как живое воплощение традиций и истории. Я нашел тут несколько поколений Пайков.

– Да, это было очень старое семейство. Достойнейшие люди.

– Значит, их род пресекся?

– О да. Уже давно. Их имение сгорело, кажется, еще при королеве Виктории, и они куда-то переехали. А потом все умерли. Впрочем, в Литтл-Кодлинге есть мистер Пириод, который вроде бы имеет к ним какое-то отношение, но я слышала, что он последний. Очень грустно.

– Вы правы. – Аллейн еще раз поблагодарил хозяйку и извинился за беспокойство.

– Да какое там беспокойство, – отмахнулась она. – Кстати, вы уже не первый, кто интересуется нашей книгой. Несколько недель назад тут был еще один, кажется, адвокат. Говорил, что это связано с его работой.

– Вот как? Послушайте, а может, это был мой кузен? – на ходу сымпровизировал Аллейн. Он вспомнил мертвое лицо, залепленное грязью. – Такой худой, высокий, с лысиной и большим носом? Уже в возрасте, немного педантичный?

– Кажется, так. Ну да, точь-в-точь как вы описали. Забавно!

– Черт, все-таки он меня обставил, – печально покачал головой Аллейн. – Мы поспорили, кто первым соберет семейный архив.

Он бросил несколько монет в ящик для пожертвований и вышел на улицу.

В этот момент с дороги донесся приглушенный шум приближавшейся машины. Поравнявшись с церковью, грохочущий драндулет притормозил. Сидевший за рулем водитель с интересом посмотрел на Аллейна и полицейскую машину. Потом он поддал газу и исчез за поворотом. Это был «катафалк», в котором ехал Джордж Коппер.

II

– Больше всего, миссис Митчел, – сказал инспектор Фокс, – мне понравилась холодная баранина с картофельным салатом и огуречным соусом. Должен признать, ваш огуречный соус – это нечто особенное. Большое вам спасибо. Восхитительно!

– О, не за что! – замахала руками миссис Митчел. – У меня племянник тоже полицейский. Так вот, он уверяет, что самое скверное – это нерегулярное питание. Даже хуже, чем дежурства, а уж их он навидался, можете мне поверить! Эти ужасные мозоли! Племянник говорит: ноги так и горят.

Альфред прочистил горло.

– Так называемые профессиональные болезни, – сформулировал он. – Нам всем это грозит, миссис Эм.

– Что верно, то верно. Посмотрите на мои варикозные вены. Нет-нет, я не в буквальном смысле, – улыбнулась миссис Митчел, и Фокс рассмеялся.

– Очень жаль, – заметил он чуть погодя, – но я не могу сидеть и сплетничать тут целый день. Суперинтендант намылит мне шею.

– Странное дело, – вздохнула кухарка, – вот сидим мы здесь, все милые и приятные люди, а над нами постоянно висит этот ужас. Просто не верится.

– Еще бы. Наверно, жизнь у вас текла очень тихо, – предположил Фокс, – после того как два джентльмена поселились вместе?

Наступило короткое молчание, нарушенное вскоре миссис Митчел.

– Как вам сказать, – пробормотала она, – в общем и целом да, хотя…

– Есть внешние обстоятельства, – негромко вставил Альфред.

– Именно так, мистер Белт.

– Что за обстоятельства? – поинтересовался инспектор.

– Раз уж вы меня спросили, мистер Фокс, – ответила кухарка, – это собака. И родственные связи.

– Мисс Ралстон, например?

– Вы понимаете меня с полуслова!

– Думаю, – вмешался Альфред, – нам не стоит отзываться о ком-то дурно.

– Конечно, не стоит, но факт есть факт. У этой псины жуткие манеры, а молодая леди действовала всем на нервы. Вы сами об этом говорили, мистер Белт.

– Немного взбалмошна, полагаю, – скромно вставил Фокс.

– Ничего, ничего, скоро все прояснится, – мрачно изрекла миссис Митчел. – Явилась сюда прямо из приюта, а, спрашивается, зачем?

– Мистер Картелл придерживался того же мнения, – вскользь заметил Альфред. – Я слышал, как он говорил об этом вчера вечером. Ничего определенного, но смысл был ясен.

– Вчера вечером? Вот как? Сигарету, миссис Митчел?

– Спасибо, мистер Фокс.

Альфред и миссис Митчел переглянулись. Раздался звонок.

– О, прошу прощения, – извинился Альфред. – Это из кабинета.

Он вышел. Фокс, благожелательно смотревший на миссис Митчел, заметил, что она слегка расслабилась.

– Мистер Белт очень переживает из-за всей этой истории, – сказала кухарка. – Виду он не показывает, но поверьте, это так.

– Вполне естественно. Выходит, мистер Картелл тоже был не в восторге от мисс Ралстон?

– Ничего другого нельзя было ожидать. Эта сомнительная девица называла его дядюшкой и все такое. А уж наш джентльмен… что тут говорить!

– Представляю, – понимающе кивнул Фокс. – Напрашивалась на неприятности. – Он приветливо улыбнулся. – Значит, были ссоры? Неудивительно, учитывая ситуацию. Но вряд ли они заходили очень далеко? Я имею в виду: мистер Картелл был такой приятный и добродушный человек.

– Кто вам это сказал! Ничего подобного, инспектор. Старый холостяк, да еще стряпчий. Я ничего не хочу сказать плохого, но против правды не пойдешь. Взять хоть вчерашний вечер. Сколько суматохи было с этим портсигаром!

Фокс выслушал подробный рассказ о портсигаре мистера Пириода.

– И вот, – продолжала миссис Митчел, – мистер Картелл пошел к ним в дом и устроил (если верить Труди, хотя она иностранка и не всегда выражается понятно) головомойку мисс Моппет, а потом пригрозил ей полицией. Возвращай, мол, портсигар и сдавай своего дружка – или… Труди была у нас сегодня.

Фокс сочувственно поцокал языком. Альфред вернулся за своей кепкой.

– Чертова псина снова сбежала, – сказал он в сердцах. – Перегрызла поводок. А теперь мне надо ее ловить, потому что весь поселок жалуется.

– Что же с ней делать? – вздохнула миссис Митчел.

– Я знаю, что я с ней сделаю, – раздраженно произнес Альфред. – Я ее усыплю. Мистер Фокс, если мы больше не увидимся…

Инспектор заверил, что они еще обязательно увидятся.

Когда Альфред ушел, миссис Митчел заметила:

– Мистер Белт очень переживает. Я, конечно, против того, чтобы убивать собаку. Может быть, моя сестра возьмет ее для своих детишек. Теперь, когда все так сложилось, надо только убрать ее отсюда, и мы заживем как в старые времена. – Она прикрыла ладонью рот. – Боже, что я такое говорю! Поймите меня правильно, мистер Фокс. Мы так хорошо здесь устроились, и нам бы совсем не хотелось что-то менять.

– А вы об этом уже думали? В смысле оставить место?

– Мистер Белт думал. И весьма решительно. Понятное дело, ему совсем этого не хочется, ведь он почти всю жизнь служил у нашего джентльмена. Но он поговорил об этом с мистером Пириодом, и тот обещал подумать. – Миссис Митчел стала подробнее развивать эту тему: – Понимаете, в остальном нас тут все вполне устраивало: люди, круг общения и прочее. Например, сегодня вечером будет приходское собрание. Мы регулярно туда ходим, что бы ни случилось. Но после того, что произошло между мистером Белтом и мистером Картеллом из-за той пропавшей штуковины, все сразу изменилось. Мистер Белт никогда не забывает про такие вещи. Никогда. Во время войны, – добавила она неизвестно к чему, – он был связистом.

Кто-то позвонил в заднюю дверь, и миссис Митчел пошла открывать. До Фокса донесся неразборчивый диалог, в котором преобладал мужской голос. Он подошел поближе к выходу и услышал, как кухарка воскликнула: «Надо же! Интересно, зачем ему это!» – на что невысокий мужчина в мятом костюме ответил: «Я знаю не больше вашего. Ладно, мне пора».

Фокс вернулся на свое место до того, как миссис Митчел вошла в комнату.

– Это мистер Коппер из гаража, – сообщила она. – Спрашивал про приходское собрание. Говорит, что видел, как ваш суперинтендант выходил из церкви в Рибблторпе. Интересно, что он там делал?

Инспектор со своей обычной невозмутимостью ответил, что суперинтендант Аллейн интересуется старой архитектурой, после чего откланялся и отправился в полицейский участок в Литтл-Кодлинге. Там он застал суперинтенданта Уильямса с вакуумным пылесосом жены.

– Конечно, тут у нас не Скотленд-Ярд, – весело заметил Уильямс, – но у этой штуки есть мини-насадка, так что работать можно.

С помощью пылесоса они тщательно вычистили смокинг Леонарда Лейсса, забравшись во все его уголки и впадинки, и набрали достаточное количество табачной крошки, чтобы, как заметил Фокс, ее смог разглядеть даже слепой присяжный при полном солнечном затмении.

Особое внимание они обратили на замшевые перчатки Лейсса, те самые, что, по мнению Николя, сильно отдавали дурновкусицей.

– Испачканы грязью, – определил Уильямс, – но доски он в них не поднимал.

Фокс записал результаты осмотра в блокнот и в задумчивом настроении выпил несколько чашек крепкого чаю с суперинтендантом и сержантом Райксом, которому предстояло вернуть одежду ее владельцу.

Около пяти прибыла машина с Аллейном, и они вместе отправились в морг в Римбле. Здание морга располагалось позади полицейского участка и отделялось бетонной стеной с вьющимися розами. Здесь они нашли полицейского судмедэксперта сэра Джеймса Кертиса, который уже успел вскрыть Гарольда Картелла и подтвердил предварительные выводы Аллейна. Травмы черепа могли быть вызваны ударом тяжелой доски. Остальные повреждения нанесла упавшая труба коллектора, вдавившая тело в грязь. Причиной смерти стало удушение. Доктор Электон уже собирался уходить и молча стоял рядом с патологоанатомом, глядя на то, что осталось от мистера Картелла. Лицо убитого было теперь чистым. На нем застыло высокомерно-удивленное выражение.

Доски, фонарь и железную стойку Уильямс пристроил в соседнем сарайчике. Детективам-сержантам Томпсону и Бейли поручили сфотографировать их во всех ракурсах.

– Я и сам увлекаюсь фотографией, – признался Уильямс, – у меня дома даже есть проявочная комната. Трубу рабочие привезут на своем грузовичке, сержант Райкс за ними присмотрит. Хотя ваши ребята сказали, что все уже сняли на месте.

Аллейн высказал ему свою признательность. Он говорил абсолютно искренне. Уильямс был именно тем полицейским, с которым мечтает иметь дело каждый детектив.

Бейли, человек нелюдимый и упрямый, но мастер своего дела, указал на две скреплявшие мост поперечные доски.

– Волоски, – буркнул он. – Три. Совпадают с волосами погибшего.

– Отлично.

– Еще одно. – Бейли ткнул пальцем в микрофотопленку и распечатку одного из кадров, лежавшую под увеличительным стеклом. – Есть отпечатки. Еще не высохли, но вы можете взглянуть.

Концы досок, уходившие в стенки траншеи, были измазаны грязью, но чуть подальше на микрофотоснимках виднелись расплывчатые следы. Аллейн внимательно разглядывал их несколько секунд.

– Да, – пробормотал он, – следы перчаток. Большие плотные перчатки. – Аллейн взглянул на Бейли. – Снизу доски не отшлифованы. Если мы сможем найти на них хоть пару оставшихся волокон, нас это, может быть, не спасет, но здорово обнадежит. Как преступник нес доски?

– Нижней стороной вверх.

– Отлично. Ну что, попробуем?

– Да, мистер Аллейн.

– Ладно. – Суперинтендант наклонился над перевернутыми досками. – Пинцет.

Бейли протянул ему маленький пинцет и листок бумаги.

– Вот, смотрите. – Аллейн положил на листок две едва заметные частицы некоей материи. – Не знаю, что это такое, но очень похоже на ворс, стершийся со шва перчатки. И перчатки, между прочим, не замшевой. Скорее грубая кожа и… А, вот и она! – Он нашел еще один фрагмент. – Шнуровка. Толстая кожа и шнуровка.

– Кажется, кто-то едет, – заметил детектив-сержант Томпсон, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Повисла короткая пауза, и все услышали шум мотора.

– Похоже на спортивный автомобиль мистера Лейсса, – сказал Фокс.

– Тормозит, – добавил Уильямс.

– Пойдемте, Фокс, – бросил Аллейн.

Они вышли к уличным воротам. Действительно, это была машина Лейсса, но за рулем сидел не он. Автомобиль взвизгнул тормозами и застыл на месте, плеснув водой из радиатора. Из окна высунулась Моппет, одетая в джинсы и кожаное пальто.

Несмотря на яркий макияж, ее лицо выглядело бледным. Она вела себя уже не так самоуверенно, как раньше: казалось, в ней происходит какая-то внутренняя борьба.

– Вот здорово! – воскликнула Моппет. – Мне сказали, что вы должны быть здесь. Простите, что отвлекаю.

– Все в порядке, – кивнул Аллейн.

Пальцы Моппет, в пятнах табака и с острыми кинжалами ногтей, беспокойно бегали по рулю.

– Тут вот какое дело. Местные копы только что привезли одежду Ленни: пальто и смокинг. Проблема в том, что пропали его перчатки.

Аллейн взглянул на Фокса.

– Прошу прощения, мисс Ралстон, – вмешался тот, – но я сам видел, как их положили в пакет. Перчатки мы вернули. Замшевые, кремового цвета, седьмой размер.

– Я не про эти, – покачала головой Моппет. – Я про шоферские. Толстые, со шнуровкой на запястьях. Они у него точно были. Я сама ему их дала.

III

– Может быть, вы выйдете из машины, и мы это обсудим? – предложил Аллейн.

– Мне бы не хотелось туда идти. – Она покосилась в сторону ворот. – Там ведь морг?

– Можно поговорить в участке, – успокоил ее Аллейн, и они вместе отправились в маленький домик из желтого дерева.

Окно в помещении было открыто. В соседнем саду щебетали птицы, оттуда тянуло запахом фиалок и свежевскопанной земли.

Фокс закрыл дверь, выходившую в сад. Моппет села на стул.

– Можно закурить? – спросила она.

Аллейн угостил ее сигаретой. Пока он подносил к ней спичку, Моппет сидела молча, сунув руки в карманы. Потом она начала быстро говорить:

– У меня мало времени. Ленни думает, что я поехала в гараж. В машине течет радиатор, – добавила Моппет, словно извиняясь. – Если Ленни узнает, что я здесь, то придет в бешенство. Он и так уже сходит с ума из-за перчаток. Божится, что они были в кармане его пальто.

– Когда мы забрали пальто, их там не было. А вчера вечером он эти перчатки брал с собой?

– Нет, он надевал другие. Ленни немного сдвинут на своих перчатках. Я всегда ему говорила, что тут попахивает Фрейдом. Но я боюсь, что мне здорово влетит.

– Почему?

– Вчера днем мы были в Бэйнсхолме. Там мы сменили машину, – продолжала Моппет не моргнув глазом. – Я взяла его пальто из той машины, которую он решил не покупать. Он уверяет, что перчатки были в кармане.

– А что вы потом сделали с пальто?

– В том-то и штука, что я не могу вспомнить. Мы вернулись к тете Кон, чтобы пообедать и переодеться к вечеринке. Наши вещи лежали в машине: мое и его пальто. Кажется, я отнесла их в дом, пока он ходил за сигаретами.

– Вы помните, куда положили его пальто?

– Скорее всего просто бросила в кресло. Я всегда так делаю.

– Но утром пальто мистера Лейсса висело в гардеробе.

– Да. Наверно, Труди его туда повесила. Эта девчонка неровно дышит к Ленни. Кстати, может, она и прикарманила его перчатки? Если подумать как следует, это очень похоже на правду.

– А вы сами когда-нибудь надевали эти перчатки?

Моппет ответила после небольшой паузы:

– Забавно, но Ленни говорит, что да. Он уверяет, что я была в них, когда мы вчера утром ехали из Лондона. Не помню. Может, надевала, а может, нет. Даже если надевала, понятия не имею, куда я могла их потом деть.

– Когда вы вернулись в Бэйнсхолм на вечеринку, мистер Лейсс был в пальто?

– Нет-нет, – быстро ответила Моппет. – Погода была теплой. – Девушка встала с места. – Мне пора идти. Не говорите Ленни, что я к вам приходила, ладно? Он всегда нервничает из-за таких вещей.

– Из-за каких вещей?

– Ну, вы сами знаете.

– Боюсь, что не знаю.

Моппет смотрела на него секунды две и вдруг оскалила зубы: точь-в-точь как собака, когда та смеется, прижав уши к голове.

– Вы лжете. Я все знаю. Вы нашли перчатки и теперь вынюхиваете, что к чему. Мне известны ваши методы.

– Ваше заявление звучит абсурдно, и, если вы будете на нем настаивать, оно может поставить вас в очень неловкое положение. Вы сообщили нам о пропаже перчаток, и мы приняли это к сведению. Хотите обсудить что-нибудь еще?

– Боже, конечно, нет! – И она вышла из участка.

Было слышно, как Моппет завела мотор, и машина с ревом умчалась по дороге.

– Ну и что из этого следует? – спросил Фокс.

– То, что нам надо найти эти чертовы перчатки.

– Лейсс наверняка попытается от них избавиться. Или уже это сделал. А может, она действительно их посеяла, и теперь он трясется от страха, что мы найдем улику. Вот и послал сюда девушку.

– Придержите коней, Братец Лис. Вы строите версию на непроверенных фактах.

– Разве?

– Мы опираемся только на ее слова.

– Верно, – нехотя согласился Фокс. – А вы что думаете?

– Они взяли бутыль с шампанским и устроились в кабинете Доддса. К концу вечеринки он их оттуда выгнал. Кстати, Доддс принес Лейссу его пальто, значит, по крайней мере часть истории Моппет – вранье. Полагаю, что за это время они вполне могли потихоньку улизнуть из дома, а потом опять вернуться. Наверно, вам будет интересно узнать, Братец Лис, что когда Бимбо Доддс обнаружил эту парочку, мистер Лейсс как раз говорил своей подруге, что они навсегда избавились от мистера Картелла и волноваться теперь не о чем.

– Силы небесные!

– Это наводит на определенные мысли, верно?

– Когда это было?

– Доддс говорит, что около двух ночи. Кстати, этот самый Доддс был замешан в истории с ночным клубом, более известной как дело «Асиенды», при том что мистер Лейсс – член этого клуба.

– Ого!

– Конечно, он мог все выдумать. Или перепутать.

– Около двух ночи. Хм… Единственное точное указание на время, которое у нас есть, – пробормотал Фокс, – это час ночи. Все свидетели сходятся на том, что в это время покойный выгуливал свою собаку. Мистер Белт и миссис Митчел уверены, что он выходил из дома не раньше, чем в церкви звучал колокол. Последняя машина с «охотниками за сокровищами» уехала в Бэйнсхолм раньше полуночи. И все это, – печально заключил Фокс, – оставляет больше вопросов, чем ответов.

– А Альфред или миссис Митчел? Они что-нибудь слышали?

– Ничего. Оба спали как убитые. Кстати, Альфред собирался искать другую работу, а миссис Митчел подумывала о том, чтобы последовать его примеру.

– Почему?

– Она говорит, что Альфред не мог привыкнуть к новым обстоятельствам. Да еще собака его раздражала. Миссис Митчел уверяет, что она все пачкала в доме. И потом, мистер Картелл высказал предположение, что Альфред как-то связан с пропажей портсигара, что, по словам миссис Митчел, крайне его обидело. Они оба сильно расстроились, потому что долго служили в этом доме и не хотели ничего менять. В конце концов Альфред пошел к мистеру Пириоду и заявил: или я, или мистер Картелл.

– Когда это случилось, Фокс?

– Вчера вечером. Миссис Митчел говорит, что мистер Пириод просто кипел от гнева. Он кричал, что не представляет себе жизнь без нее и Альфреда. И даже заявил, что откажет мистеру Картеллу в аренде дома. Они никогда не видели его в такой ярости. Миссис Митчел говорит, что он рвал и метал.

– Неужели? Между прочим, Фокс, я думаю, что он подделал запись в крестильной книге, а мистер Картелл об этом узнал.

И Аллейн подробно рассказал о своем визите в Рибблторп.

– Что за странные люди! – воскликнул Фокс. – Идти на такие ухищрения, чтобы выглядеть тем, кем ты не являешься. Не могу в это поверить.

– Придется, потому что у меня есть сильное подозрение, что это дело прямо связано с манией мистера Пириода. У него настоящая мания, Братец Лис. Все это время он жил в мире своих фантазий, и вдруг его заставили проснуться.

– Какой ужас!

– Когда вы уйдете на пенсию, – Аллейн с симпатией взглянул на коллегу, – рекомендую вам написать книгу под названием «Снобы, которых я знал». Тема очень плодотворная и еще далеко не исчерпанная. Хотите услышать, как мне видится история мистера Пириода?

– Конечно!

– Представьте себе состоятельного буржуа из среднего класса. С природной тягой к помпезной пышности и почти патологическим пиететом к дворянскому сословию. Уже с молодости он был достаточно богат, чтобы позволить себе кое-какие причуды. По роду своей деятельности Пириод часто сталкивался с людьми, которые казались ему чуть ли не небожителями. И все это, заметьте, Братец Лис, в двадцатые годы, когда социальные перегородки выглядели еще нерушимыми. Именно в этот период – забавная, кстати, у него фамилия – его фантазии начинают обретать четкие формы. Он все ближе сходится с людьми, которые ему так нравятся, чувствует себя одним из них, почти не вспоминает о своем происхождении и начинает думать о себе как об истинном аристократе. Но ему нужно это чем-то подтвердить. И вот кто-то спрашивает его: «А вы, случаем, не родственник тех Пириодов, которые породнились с Пайками из Рибблторпа?» И он скромно молчит, позволяя всем думать, что так оно и есть. Потом он начинает узнавать про рибблторпских Пайков и Пириодов и выясняет, что обе линии пресеклись. Тогда он добавляет себе второе имя «Пайк» и постоянно им пользуется, хоть и не через дефис. Вероятно, он даже оформил на это имя официальные бумаги, что можно проверить. И вот блестящий результат. Он практически полностью убедил себя, что является тем, кем ему хотелось, и спокойно блаженствовал в выдуманном им сказочном мире, пока Картелл не провел маленькое расследование и не сболтнул о нем за столом, поскольку мистер Пириод довел своего арендатора до белого каления. Впрочем, все это, – заключил Аллейн, – только сомнительная конструкция, построенная на подозрениях и догадках, и не более того.

– Как глупо, – пробормотал Фокс. – Если это, конечно, правда. Я ему даже сочувствую.

– А он этого заслуживает?

– В моих глазах – да, – нехотя признался инспектор. – Что теперь, мистер Аллейн?

– Мы должны найти эти проклятые перчатки.

– Откуда начнем?

– Давайте поразмыслим. Моппет сказала, что была в них, когда ехала из Лондона в Литтл-Кодлинг. Перчатки могли оставить у мисс Картелл, у мистера Пириода или в Бэйнсхолме. А может быть, и в бардачке «скорпиона». Кроме того, их могли сжечь и закопать. Нам известно только, что доски над канавой сдвинул человек, на котором, вероятно, были кожаные перчатки со шнуровкой, и что Леонард Лейсс, по словам его подруги, крайне расстроен их исчезновением. В общем, будем работать, Братец Лис, будем работать.

– Так откуда начнем?

– Прежде всего с дома мисс Картелл. Моппет утверждает, что оставила оба пальто там и что перчатки лежали в кармане Лейсса. Но я не хочу, чтобы мисс Картелл решила, будто мы преследуем ее подопечную, а то она, чего доброго, начнет помогать Лейссу, Моппет и бог знает кому еще, лишь бы спасти свое сокровище. С головой у этой женщины не все в порядке, да поможет ей Господь. Вот что, Фокс. Займитесь Труди и обработайте ее, как вы умеете, только очень осторожно. А потом пообщайтесь со слугами мистера Пириода, тем более что там, насколько я понял, у вас все уже на мази.

– Вечером их не будет, они пойдут на приходское собрание. Уверен, там их уже ждут не дождутся.

– Жаль. Ну ладно, пусть идут. Если ничего не выгорит здесь, попытаем счастья в Бэйнсхолме. В чем дело?

Фокс начал громко отдуваться: у него это было верным признаком смущения.

– Я вот тут подумал кое о чем, мистер Аллейн.

– О чем же?

– В этом деле есть еще один момент, который вы, конечно, уже давно учли, потому и говорить о нем не стоит. Но раз уж вы спросили… Я имел в виду другую молодую пару. Мистера Бантлинга и мисс Мэйтленд-Майн.

– Да, знаю. Они миловались на лужайке до тех пор, пока все остальные не вернулись в Бэйнсхолм, и могли провернуть это дело. Да, Братец Лис, могли. Вполне могли.

– Было бы здорово снять с них подозрения.

– Вы говорите «здорово» про самые разные вещи, от смертной казни до холодного барашка с огуречным соусом. Но я согласен – было бы здорово.

– Понятно, что какой-нибудь ушлый адвокат, не найдя ничего получше, может заявить, что у молодого человека был мотив.

– Конечно.

– Впрочем, в том, что касается молодой леди, это звучит довольно смехотворно. Кажется, вы говорили, что они познакомились только вчера утром?

– Говорил. И похоже, влюбились друг в друга с первого взгляда. Но вы абсолютно правы, Фокс. В том, что касается молодой леди, это действительно выглядит смехотворно. А Эндрю Бантлинг одевается вполне консервативно. Трудно представить в его гардеробе пару шоферских перчаток со шнуровкой. Хотя, – Аллейн поднял палец, – почему бы ему не взять перчатки Лейсса? Где? Ну, например, в Бэйнсхолме. Или у мистера Пириода. Ладно, идем дальше. Бантлинг везет свою новую подружку на лужайку, раскрывает ей душу, потом надевает перчатки Лейсса и просит ее немного подождать, пока он передвинет мостик через ров.

– Да-да, и я о том же! – воскликнул Фокс. – Конечно, это очень глупо. – Он удовлетворенно кивнул. – Кстати, где он сейчас? Не то чтобы это было важно, но…

Аллейн посмотрел на часы:

– Думаю, Бантлинг мчится по шоссе в Лондон вместе с мисс Мэйтленд-Майн. О Господи! – вдруг воскликнул он.

– Что такое, мистер Аллейн?

– Сдается мне, они едут в гости к Трой, чтобы та посмотрела картины Бантлинга. Сегодня вечером. Николя спрашивала меня: не буду ли я против? Это было еще до начала следствия. Не сомневаюсь, что она ухватилась за эту мысль.

Тут он был абсолютно прав.

IV

– Конечно, это не «скорпион», – заметил Эндрю, переключая скорость, – но бегает довольно резво, изо всех лошадиных сил. У меня такое чувство, Николя, что мы уже сто раз ездили здесь вместе. Скажите, вас когда-нибудь называли «Ники»?

– Бывало.

– Я не люблю сокращений, но почему бы и нет. Все лучше, чем «Коля», – звучит как-то прозаично.

– Меня никогда не называли Коля.

– Тем более.

Николя посмотрела на него, чувствуя, как ее захлестывает волна необъяснимой радости. Интересно, почему его профиль приводил ее в такой восторг? Может быть, из-за линии подбородка, о которой так любят писать в дамских романах? Или благодаря форме его рта, к которому больше всего, пожалуй, подходил эпитет «благородный»? Она сама не понимала, в чем тут дело.

– Что случилось? – спросил Эндрю.

– Ничего. А что?

– Вы на меня смотрите, – заметил он, не сводя глаз с дороги.

– Простите.

– Не за что, милая Николя.

– Не надо торопиться.

– Я и не тороплюсь. Предел этой машины – пятьдесят миль в час. О, прощу прощения. Я понимаю, о чем вы говорите. Хорошо, не буду. Смею лишь заметить, что мои намерения не сводятся к тому, чтобы очертя голову броситься в любовную авантюру. Отнюдь нет.

– Я знаю.

– Можно спросить: что вы думаете о моей родне? Только без цензуры. Это не праздный вопрос.

– Мне нравится ваша мама.

– Мне тоже, хотя должен заметить, что у нее прескверная репутация, о чем вы, конечно, и так хорошо знаете. Большая часть этих россказней – правда. Она действительно скандальная женщина.

– Но добрая. Я очень ценю доброту.

– Пожалуй. Если только не ввязывается с кем-то в драку. У нее очень щедрое сердце, и с ней можно говорить о чем угодно. Может быть, от иных ее словечек у вас поползут глаза на лоб, но это всегда будет умно и интересно. Я ее обожаю.

– А вы похожи на нее?

– Думаю, да, хотя я не настолько эксцентричен. Мне больше нравится уединение, и почти все свободное время я занимаюсь рисованием, что изолирует меня от общества. Знаю, что по мне этого не скажешь, но я серьезный художник.

– Не сомневаюсь. Вы как, очень современны? Интеллект, брызги красок и острые углы?

– Совсем нет. Сами увидите.

– Кстати, Сид сказал, что Трой будет рада, если мы заглянем в гости. Чтобы показать ваши работы.

– Сид?

– Супер-Интендант-Детектив Аллейн, СИД. Мои детские фантазии.

– Ну, если он не против, то я тоже. Хотя, по правде говоря, я не уверен, что решусь ей что-то показать. А вдруг она найдет мои картины скучными и пресными?

– Тогда она так и скажет.

– Этого я и боюсь. Кажется, у нее есть ученики? Дерзкие новаторы и мастера, у которых гениальность так и капает с бороды?

– Есть. Хотите, чтобы она и вас взяла?

– В ученики? Избави Боже.

– Простите за бестактный вопрос, но, наверно, теперь вы сможете получить галерею Грэнтема?

– Я сам хотел об этом сказать. Да, думаю, что смогу. Вряд ли Пи Пи станет очень уж возражать. Я говорил с ним вчера утром.

Николя вспомнила, как мистер Пириод отозвался о планах Эндрю. Она спросила: действительно ли он так уверен, что все будет в порядке?

– Не то чтобы уверен. Пи Пи много говорил про всякие традиции и тому подобное, но, мне кажется, его можно уговорить. Он не то что Хэл. Тот сразу встал на дыбы, потому что я решил уйти из гвардии, и вообще у него был жуткий характер. Бедняга Хэл… Все равно мне жаль, что мы так скверно расстались. Учитывая, что произошло потом, он был не так уж плох, – задумчиво добавил Эндрю. – Лучше, чем Бимбо, во всяком случае. Кстати, что вы думаете о Бимбо?

– Ну…

– Выкладывайте. Только честно.

– Да что о нем думать. Просто неприятный и скользкий тип.

– Не представляю, как маме могло прийти в голову выйти за него замуж. Хотя нет, представляю. – Пальцы Эндрю крепче сжали рулевое колесо. – Но лучше не будем об этом говорить.

Некоторое время он вел машину молча, предоставив Николя разбираться в своих сумбурных чувствах.

– Эндрю, – пробормотала она наконец, и когда тот ответил: «Да, милая?» – очень мягким и джентльменским тоном, сразу почувствовала себя обезоруженной. – Вот что… Вы когда-нибудь думали… Я знаю, это звучит дико… Но вы…

– Да, конечно, – перебил ее Эндрю. – Я понимаю, о чем вы. Думал ли я, что смерть Хэла для меня выгодна и что ваш Сид наверняка об этом знает? Думал, разумеется. Как ни странно, меня сие мало беспокоит. И вообще, мне не нравится, что я вываливаю все это на вас. Сижу тут, болтаю про свои дела и выгляжу несносным эгоистом. Я, наверно, вам страшно надоел?

– Нет, – честно ответила Николя. – Ничего подобного. Вы говорите о самом себе, и это вполне естественно.

– Бог мой! – простонал Эндрю. – Вы меня заставляете краснеть.

– Вообще-то я стала относиться к вам немного по-другому.

– По-другому? В каком смысле?

– Нет, – покачала головой Николя, – не будем спешить. Мы только вчера познакомились. У нас и так все бурлит и кипит, как в школьном опыте на химии. Лучше оставим этот разговор.

– Как скажете, – ответил он уныло. – Я вообще-то хотел предложить вам вместе пообедать. Или это тоже слишком «бурно»?

– Наверно, да, но я не против. У меня есть причина.

– Какая еще причина?

– Я уже говорила раньше. Вечером я собираюсь в гости к Трой, и мы могли бы пойти вместе и показать ваши работы. Сид сказал, что Трой будет рада.

Эндрю помолчал и вдруг расхохотался.

– Нет, ну надо же! – воскликнул он. – Меня, человека, подозреваемого в убийстве… нет-нет, не спорьте, так оно и есть… меня приглашают в гости к жене главного следователя. Разве это не странно?

– Почему же?

– Но он ведь тоже будет там? Хотя вряд ли. Он проведет весь вечер на Грин-лейн, распластавшись по земле и разглядывая в лупу отпечатки моих ботинок.

– Значит, договорились?

– Договорились.

– Когда мы сможем забрать ваши картины? Я живу недалеко от Аллейнов. Может, перекусим заодно у меня дома?

– Вместе с двумя вашими соседками?

– У меня нет соседок.

– Тогда с удовольствием.

Николя жила в однокомнатной квартире на Бромптон-роуд. Помещение было просторным, светлым и весьма аскетичным. Стены – белые, шторы и стулья – желтые. Возле северного окна стоял письменный стол, на котором красовались желтые тюльпаны. Над камином висела одна-единственная картина.

Эндрю направился прямиком к ней.

– Господи, это же Трой. И это вы!

– Написано в прошлом году, в мой двадцать первый день рождения. Очень мило с ее стороны, правда?

Наступило долго молчание.

– Чудесно, – промолвил Эндрю. – Чудесно.

Николя оставила его разглядывать картину, а сама позвонила Трой и отправилась на кухню.

Они перекусили холодным супом, омлетом, белым вином, сыром и салатом. Обед показался им превосходным. Оба вели себя образцово и сдержанно, несмотря на все токи и флюиды, почти ощутимо потрескивавшие в воздухе. Они только говорили, говорили без конца и были счастливы.

– Боже мой, уже почти девять! – спохватилась Николя. – Мы опоздаем к Трой. Кстати, она сказала, что будет рада вас видеть.

– Неужели?

– Почему вы оставили картины в машине?

– Не знаю. То есть знаю, но это не важно. Может, лучше останемся здесь?

– Идем, – твердо сказала Николя.

Когда они вышли и закрыли дверь, Эндрю взял ее за руки, поблагодарил и быстро поцеловал в щеку.

– Ну, пошли.

Они взяли холсты из машины и отправились пешком к дому Аллейнов, стоявшему в тупиковой улице недалеко от Монпелье-сквер. Для Николя эта вечерняя прогулка была так привычна, что все ее тревоги улетучились, и когда они позвонили в дверь и им открыла сама Трой, она уже не чувствовала ничего, кроме радости.

Трой была в черных брюках и свободной блузе: это значило, что она работает. Ее темные волосы короткими завитками падали на лоб. Эндрю застыл со своими холстами в напряженной позе, словно в руках у него были какие-то постыдные улики, с которыми его застигли на месте преступления.

– Я сейчас рисую в студии, – сообщила Трой. – Может быть, пройдем туда? Там лучше свет.

Эндрю неуверенно кивнул и последовал за ней.

Посреди комнаты на мольберте стоял большой рисунок углем, изображавший женщину с кошкой. На столе, за которым работала Трой, лежало вразброс еще несколько эскизов, ярко освещенных лампой.

– Миссис Аллейн, с вашей стороны было чрезвычайно любезно разрешить мне этот визит, – с трудом проговорил Эндрю.

– Почему же нет? – весело спросила Трой. – Вы ведь хотели показать свои работы?

– О Господи, да, – пробормотал Эндрю. – Николя на этом настояла.

Трой взглянула на него дружелюбно и заговорила о своем рисунке, рассказав о том, как убила уйму времени, меняя прическу у модели и облачая ее в разную одежду; она добавила, что это всего лишь предварительный набросок для большого портрета. Эндрю наконец чуть-чуть расслабился.

– Пожалуй, мы должны кое-что объяснить… – начала Николя.

– Не так много, как вам кажется. Рори час назад звонил из Литтл-Кодлинга.

– Он рассказал вам про отчима Эндрю?

– Да. Думаю, все это показалось вам ужасным, – повернулась она к Эндрю, – и в то же время нереальным, не так ли?

– Примерно так. Правда, мы… я с ним не так уж часто виделся. Я хочу сказать, что…

– Эндрю, – вставила Николя, – уверен, что Сид считает его одним из подозреваемых.

– Не хочу лезть не в своем дело, но мне это кажется маловероятным. Давайте посмотрим, что вы принесли.

Трой сняла с мольберта свой рисунок и поставила его к стене. Картины Эндрю с грохотом посыпались у него из рук.

– Ох, простите, – пробормотал он, покраснев.

– Да ладно, успокойтесь, – подбодрила его Трой. – Я ведь не дантист. Ставьте на мольберт.

Первое полотно оказалось натюрмортом: подоконник, тюльпаны в красной вазе и крыши за окном.

– Так, так, – протянула Трой и села перед мольбертом.

В этот момент Николя пожалела, что недостаточно хорошо разбирается в живописи. Но она видела, что полотно написано свободно и уверенной рукой, с хорошим чувством цвета и стиля. Если бы эта картина попалась ей где-то в другом месте, Николя, наверно, пришла бы от нее в восторг. В ней не было ни капли дилетантства.

– Ну что ж, понятно, – произнесла Трой, и по ее тону было ясно, что она имела в виду: «Понятно, что вы художник и правильно сделали, что сюда пришли».

Она заговорила с Эндрю, расспрашивая о его палитре и условиях, в которых он работал. Потом посмотрела его следующую работу. Это был портрет: пламенеющая шевелюра Дезире и ее безумные глаза на цветочном фоне. Она сидела в ярком свете, и цветовая гамма казалась немного ядовитой.

– Моя мама, – пояснил Эндрю.

– Решили поиграть с цветом, верно? Обратили внимание, как трудно изображать глаза в три четверти? Вот тут получилось не очень хорошо, согласны? А этот розовый мазок слишком выбивается из гаммы. Давайте дальше.

Следующий, и последний, холст изображал мужской торс на фоне белой стены. В каждом штрихе сквозило внимание к анатомическим деталям.

– Боже мой, вы почти сняли с него кожу! – воскликнула Трой. Она несколько минут разглядывала полотно, потом спросила: – И что вы собираетесь делать с этим дальше? Хотите работать у меня раз в неделю?

После этого Эндрю наконец обрел дар речи и выразил такую бурную радость, что Николя, и без того уже почти счастливая, испытала прилив блаженства.

И только гораздо позже, когда Трой принесла пиво и они заговорили о галерее Грэнтема, она вспомнила о мистере Пириоде.

– С вами, наверно, свяжется мой новый босс, – предупредила Николя. – Он пишет книгу об этикете, и издателям нужен его портрет. Сам он немного стесняется к вам обращаться, потому что вы отказали одному из его друзей-аристократов. Вы ведь его знаете – мистера Пайка Пириода?

– Еще бы. Он не пропускает ни одного вернисажа, где собирается светское общество. Будь я проклята, если напишу его портрет.

– Я боялась, что вы так и скажете.

– Знаете, этот человек – просто-напросто мошенник. Как-то он обратился к одному моему ученику с просьбой сделать живописную копию с гравюры, которую где-то раскопал: с гвардейцем короля Георга на фоне грозового неба. Он сказал, что это его предок. Может, так оно и есть, но после всяких околичностей он совершенно ясно дал понять, что хочет выдать эту картину за полотно восемнадцатого века! Мой ученик сидел тогда без гроша и, боюсь, все-таки выполнил его заказ.

– Ну да, – со вздохом подтвердила Николя. – Я видела ее в библиотеке. Наверно, вы правы, хотя мне все равно кажется, что он душка. Вы согласны, Эндрю?

– Возможно. Но по-моему, он старый осел. С другой стороны… не знаю. Вряд ли Пи Пи просто глуп. По-моему, тут есть элемент какого-то пошлого лицемерия.

– Скорее, ребячества, – возразила Николя, но Эндрю взглянул на нее с таким обожанием, что у нее закружилась голова.

– Пусть так, – кивнул он. – Лучше давайте забудем про Пи Пи.

– Не могу. Он весь день был такой несчастный. Пытался писать главу про «светские нюансы», как он их называет, а сам то и дело застывал в унынии. Ему и вправду было плохо. Словно все его угнетало.

– Что, например? – спросила Трой. – Хотите еще пива?

– Нет, спасибо. Не знаю, но он с утра что-то мрачно напевал себе под нос. А потом вдруг становился белым как побелка. Или начинал бормотать: «Нет, нет, я не должен, это невозможно», – и вид у него был совершенно убитый.

– Очень странно, – заметил Эндрю. – А что он пел?

– Не помню… нет, помню! Конечно, помню, потому что то же самое он пел вчера вечером, после обеда: мурлыкал одну песенку, а потом сам на себя злился. Но сегодня все иначе. Он как будто сам не свой.

– Что за песенка?

– Модный мотивчик, который этот кошмарный Леонард насвистывал за столом. И потом еще напевал, когда разглядывал портсигар у окна: «Если хочешь ты того же, что и я, – я не прочь. Люди часто думают не то, что говорят. Я не прочь».

– Явно не репертуар Пи Пи.

– Да, и звучало это очень странно.

– Вы говорили об этом Рори? – спросила Трой.

– Нет. Мы с ним с тех пор не виделись. Да и зачем?

– И то верно.

– Послушайте, – поспешила добавить Николя, – что бы мы ни думали о мистере Пириоде, он абсолютно не способен ни на какой обман… – Она остановилась, почувствовав, как ее снова охватывает паника. – То есть я хочу сказать: на серьезный обман.

– Ни в коем случае, – поддержал ее Эндрю. – Я имел в виду: не способен.

Николя встала:

– Уже четверть двенадцатого. Нам пора, Эндрю. Простите, Трой.

Зазвонил телефон, и Трой взяла трубку. Голос на другом конце линии отчетливо произнес:

«– Привет, дорогая?»

– Привет, – сказала Трой. – Все еще занят?

«– Более чем. Николя у тебя?»

– Да. Она и Эндрю Бантлинг.

«– Можно с ней поговорить?»

– Сейчас.

Она протянула трубку, и Николя взяла ее, чувствуя, как у нее колотится сердце.

– Привет, Сид, – сказала она.

«– Привет, Николя. Тут возникла одна ситуация, в которой, я надеюсь, вы поможете нам разобраться. Вы ни с кем не говорили после того, как мы расстались?»

– Говорила. С Эндрю.

«– А с кем-нибудь еще? Только не делайте поспешных выводов, но… Мистер Пириод, случайно, не спрашивал вас: рассказывали ли вы мне о том, что говорилось за обедом?»

Николя сглотнула слюну.

– Спрашивал. Но он просто переживал, что вы узнаете, как мистер Картелл высмеивал его страсть к генеалогии и прочему. Особенно его волновало: не говорила ли я вам про ту историю с записями в приходской книге?

«– И вы ответили, что говорили?»

– Пришлось, ведь он прямо меня об этом спросил. Я старалась особенно не распространяться.

«– Ясно. А теперь один важный вопрос, Николя. Вы, случайно, не знаете, как мистер Пириод может быть связан с одной популярной песенкой?»

– С песенкой? Но… я не…

«– Что-то вроде “Я не прочь”».