Трой делает признание

– Я подумал, Милдред, – сказал Аллейн, – что вам захочется первой все узнать.

Леди Милдред Поттер покачала головой, не столько потому, что отрицала это, сколько от общей безысходности.

– Очень мило с вашей стороны, что пришли, Родерик. Но боюсь, мне не постичь этого. Сэр Дэниэл был всегда так мил с нами обоими. Банчи очень любил его. Он сам мне говорил. И конечно же, сэр Дэниэл сотворил чудо с моим желудком. Совершенно вылечил его. Вы уверены, что не ошиблись?

– Увы, Милдред, абсолютно уверен. Видите ли, Димитри признался, что Дэвидсон в течение семи лет состоял с ним в эдаком гнусном сотрудничестве. Думаю, вначале Дэвидсон узнал о Димитри что-то компрометирующее. Вероятно, именно так ему удалось получить власть над ним. Дэвидсон был крайне осторожен. Он раскапывал компрометирующие сведения, но практическую работу оставлял на долю Димитри. Дэвидсон увидел выдвинутый ящичек с письмом в секретере Каррадоса, когда вошел в разгар сцены между Каррадосом и Бриджет. Как всегда, он не остался в комнате один, но рассказал о секретном ящичке Димитри и проинструктировал его, как выкрасть письмо. Он сказал Димитри, что там, вероятно, содержится что-то интересное. Димитри выполнял для него всю грязную работу. Он собирал сумочки шантажируемых дам. Он писал письма. Иногда его тоже осеняли идеи. Мне кажется, шкатулка миссис Хэлкат-Хэккетт была одним из блестящих озарений самого Димитри.

– Я просто теряюсь, Родерик. Трой, милая, ты что-нибудь понимаешь?

Аллейн посмотрел на Трой, сидящую на полу, у ног Милдред.

– Кажется, начинаю понимать, – ответила Трой.

– Ну, тогда продолжайте, Родерик, – уныло сказала Милдред.

– Были три вещи, которые не укладывались в схему. – Аллейн обращался уже больше к Трой, чем к Милдред. – Сначала казалось, что если Димитри подслушал телефонный разговор, то и самый убедительный мотив был у него. Мы знали, что он шантажист, и знали, что Банчи идет по его следу. Но выяснилось, что Димитри физически не мог совершить убийство. Его алиби выдержало испытание фактором времени, и его пришлось взять за основу.

Уитерс – мерзавец, и Банчи это было известно, но почему-то я не видел Уитерса в роли убийцы. Он безжалостен, осторожен и совершенно неразборчив в средствах. Задумав совершить убийство, он холодно обдумал бы его заранее. Все было бы рассчитано до секунды. Однако тут-то все закрутилось спонтанно, где-то за два с половиной часа до преступления. Тем не менее Уитерса все же не следовало сбрасывать со счетов. В его алиби был один пробел. Теперь я знаю, что он провел это время, возя в машине околпачиваемую им дурочку, чтобы обсудить с ней одну ситуацию, которая обострилась. Дело в том – и тут я опять взываю к вашей скромности, поскольку, безусловно, не должен был бы об этом рассказывать, – что на сцене появляется генерал Хэлкат-Хэккетт, который, как старый паяц, снует туда-сюда в тумане по Белгрейв-сквер в то самое время, когда гости разъезжаются из Марсдон-Хауса. Он, конечно же, разыскивает свою жену. Следующим к делу припутывается старик Каррадос, адский зануда. Его алиби, которое частично подтверждает и алиби Димитри, выдерживает проверку, но поведение остается в высшей степени подозрительным. Только услышав об истории, случившейся восемнадцать лет назад, я вписал Каррадоса в схему. И все время имелись три пункта, касающиеся Дэвидсона, которым я мог найти только одно объяснение. Он сказал мне, что видел в Зеленой гостиной один портсигар, и было это примерно в половине двенадцатого. Никак не позже. Мы же установили, что указанный портсигар находился в той комнате всего несколько минут, причем около часа ночи – как раз в тот отрезок времени, когда произошел телефонный разговор. Тогда почему же Дэвидсон солгал? Да просто он подумал, что портсигар принадлежал Марсдон-Хаусу; он не ведал, что эта вещь – собственность одного из гостей. Дэвидсон решительно утверждал, что не слышал телефонного разговора и вообще не возвращался в Зеленую гостиную после половины двенадцатого. Надо сказать, что в этом телефонном разговоре был один примечательный момент. Банчи сказал мне: «Он мог бы с тем же успехом подливать яду в свои проклятые зелья». Вероятно, Дэвидсон перехватил эту реплику, потому что она прозвучала как раз перед тем, как Банчи оборвал разговор. Банчи, конечно же, говорил о Димитри, но, думаю, Дэвидсон решил, что речь шла о нем, о его снадобьях. Оборванная фраза: «И работает он с…», вероятно, должна была заканчиваться примерно так: «…с циничной изобретательностью» или как-то в этом роде. Очевидно, Дэвидсон решил, что в следующую секунду Банчи назовет его, Дэвидсона, имя. Удивительно, не правда ли? Что же касается той неясной фигуры, которую мисс Харрис увидела сквозь дверное стекло в туалете, то это, несомненно, был Дэвидсон. В момент отчаяния он, должно быть, юркнул в первую попавшуюся дверь, там взял себя в руки и решил убить Банчи. И тут на сцене появился второй портсигар.

Аллейн посмотрел на леди Милдред. Та клевала носом. Он снова повернулся к Трой и заговорил тише:

– Я имею в виду орудие убийства. В утро после убийства я попросил у Дэвидсона разрешения взглянуть на его портсигар. Тот портсигар, что он мне показал, был явно слишком мал для той работы; при этом Дэвидсон уверял, что именно его брал с собой накануне. Я заметил, какой он безупречно чистый, присмотрелся внимательнее и обнаружил на гравировке следы порошка для чистки серебра. Мы выяснили, что портсигары Дэвидсона были вычищены утром в день бала, а после бала к ним не прикасались. Я понял, что предъявленный мне портсигар не покидал дома в ту ночь. Он сиял как зеркало и, могу поклясться, не использовался с тех пор, как был положен в карман. Это была слабоватая улика, однако выходило, что он зачем-то солгал. И кроме того… Что, Милдред спит?

– Да, – пробормотала леди Милдред. – Вы не будете возражать, дорогой Родерик, если я пойду? Видите ли, мне все равно никогда этого не понять, и я очень устала. Мне кажется, скорбь одна из самых утомительных эмоций, не так ли? Трой, дорогая, вы ведь присмотрите за бедным Родериком, хорошо? Дональд вернется поздно, и я не знаю, где он.

– Думаю, он повез домой Бриджет, – сказал Аллейн, открывая перед Милдред дверь. – Эвелин и ее мужу хотелось побыть одним, а в приемной оказался Дональд, готовый помочь.

– По-моему, он очень привязан к ней, – сказала Милдред, задерживаясь у двери и глядя на Аллейна полными слез глазами. – Она славная девочка, Родерик?

– Очень славная. Думаю, она присмотрит за ним. Спокойной ночи, Милдред.

– Спокойной ночи.

Аллейн закрыл за ней дверь и повернулся к Трой.

– Можно, я задержусь еще ненадолго?

– Да, сделайте одолжение. Я хочу услышать конец. – Трой искоса посмотрела на него. – Каким наметанным должен быть ваш глаз! Заметить крупинки чистящего порошка на гравировке портсигара – что может быть поразительнее? А что еще вы заметили?

– Я заметил, что хотя ваши глаза серого цвета, в них есть маленькие зеленые крапинки, а радужная оболочка обведена черным. Я заметил, что, когда вы улыбаетесь, ваше лицо становится асимметричным. Я заметил, что безымянный палец на вашей левой руке чуть испачкан киноварью с внутренней стороны, там, где его должно закрывать кольцо; из этого, мисс Трой, я делаю вывод, что вы пишете маслом и не так гордитесь своими прелестными пальчиками, как должны бы.

– Пожалуйста, расскажите мне, чем закончилось ваше дело.

– Куда охотнее я рассказал бы о вашем деле. С момента нашей сегодняшней встречи, в те немногие свободные минуты, что я мог ему уделить, я изучил его всесторонне и принял решение получить ордер на ваш арест. Обвинение: препятствование сотруднику полиции в исполнении его служебных обязанностей.

– Оставьте вы свою чертову игривость.

– Хорошо. На чем я остановился?

– Вы остановились на третьей улике против Дэвидсона.

– Да. Третий пункт состоял в способе совершения убийства. Думаю, Банчи не стал бы возражать, если бы узнал, что, даже описывая его смерть, я думал о женщине, с которой говорю. А вы как считаете? Он был очень умным и понимающим человеком, с нужной долей грубоватой иронии. Уверен, Банчи прекрасно понимал, как недолговечен первый острый приступ скорби. Если бы только люди соглашались в этом признаться. Что ж, Трой, тот, кто его убил, знал, что задушить человека, в сущности, довольно легко, а я полагал, что не всякий обладает таким знанием. Единственным признаком насилия на теле был небольшой шрам – след, оставленный портсигаром. Врачу следовало знать, что усилие потребуется совсем небольшое, а врач, пользовавший Банчи, должен был знать, каким хорошим союзником убийцы станет слабое сердце жертвы. Дэвидсон рассказал мне о состоянии его сердца, понимая: я все равно дознаюсь, что он осматривал Банчи. В нашей беседе он владел собой просто великолепно, этот милейший сэр Дэниэл. Он умен как черт. Сегодня мы обыскиваем его дом, Фокс уже отправился. Но думаю, мы ничего там не найдем, кроме, быть может, рокового портсигара. У меня больше надежд на письменный стол Димитри. До него я вчера не смог добраться.

– А что с плащом и шляпой?

– Это подводит нас к любопытному эпизоду. Мы ищем плащ и шляпу с четырех утра вчерашнего дня, но так и не нашли их. Мы приняли все обычные в таких случаях меры – обшарили мусорные ящики и так далее, а также известили отделения почтово-посылочной службы. Сегодня днем мы услышали о посылке, которую кто-то оставил вчера в час пик в одном из отделений. Она была сверх меры обклеена двухпенсовыми марками и адресована куда-то в Китай. Адрес был написан печатными буквами, а это излюбленный прием нашего шантажиста. Увы, посылка уже ушла, но надеюсь, все же есть шанс, что мы отследим ее. Впрочем, довольно слабый. Ну а теперь ответьте-ка, умница моя, у кого вероятнее всего есть неограниченный запас двухпенсовых марок?

– У кого-то, кто выдает расписки?

– Будь я проклят, если вы не молодчина! Права, как всегда, сказала Герцогиня [54] . А кому раздавать расписки, как не сэру Дэниэлу, модному врачу? Кому, как не ему?

– Ну, например, Димитри.

– Увы, приходится признать, что вы и здесь совершенно правы, любимая. Но в приемной у Дэвидсона я видел несколько таких штук, которые, кажется, называются иллюстрированными брошюрами. В них призывалось жертвовать старую одежду для Центрально-Китайской медицинской миссии, где-то у черта на рогах. Теперь нам предстоит, моя дорогая Трой, раздобыть одну из таких брошюр и отправить запрос в Центрально-Китайскую миссию.

– Интересно, – пробормотала Трой.

– И мне интересно, не сомневайтесь. Был еще один момент, на который любезно пролил свет захлебывавшийся словами Димитри. Сегодня утром он послал своего слугу за газетой «Таймс». Узнав об этом, мы тоже взглянули на этот выпуск «Таймс». Там в колонке о розыске родных обнаружилось одно объявление. О нем я собирался рассказать, еще когда бедная Милдред боролась со сном. До чего мне нравится серьезный вид, с каким вы хмурите брови, когда слушаете меня. Так вот, объявление это звучало так: «Крошка, дорогая! Заботы ангельской лишен, я горюю, детка. Дедушка». Странное объявление, сочли мы. А также со свойственной нам гениальностью заметили, что начальные буквы слов складываются в следующее: «К.Д. Заляг. Д.Д.», то есть Дэниэл Дэвидсон велит Коломбо Димитри залечь на дно. И мистер Димитри признался в этой безыскусной уловке. Он сказал, что в случае чего-то беспрецедентного, неблагоприятного, непредвиденного Дэвидсону полагалось связаться с ним именно таким способом. Не слишком удачный ход, но сэр Дэниэл был ограничен во времени. Должно быть, он сочинил объявление сразу же по прибытии домой после той ночи. Еще вопросы?

– А что с Димитри и Уитерсом?

– Их отвели в комнату для регистрации арестованных, где надлежащим порядком предъявили обвинения. Одному – в вымогательстве путем шантажа, другому – в содержании игорного притона. Про игорный дом я расскажу как-нибудь в другой раз. Оба на редкость гнусные типы, но не будь Димитри таким гнусным типом, мы имели бы мало шансов запугать его и выудить всю правду о Дэвидсоне. Я поставил на эту карту – и, черт возьми, Трой, это действительно была азартная игра.

– Что, если бы Димитри хранил молчание, даже страшась ареста за убийство?

– Мы, так или иначе, арестовали бы его за шантаж, и пришлось бы усиленно разрабатывать Дэвидсона с имеющимися уликами. Но Димитри видел, что дело о шантаже у нас практически раскрыто. Он ничего не выиграл бы, покрывая Дэвидсона.

– Как вы считаете, он действительно знает, что убийство совершил Дэвидсон?

– Я думаю, выяснится, что Дэвидсон пытался предостеречь его, чтобы он не забирал сумочку Эвелин Каррадос именно на балу. Дэвидсон видел, что Банчи был рядом с Эвелин, когда Бриджет вернула ей сумочку в первый раз.

– Вы мне не рассказывали об этом.

И Аллейн рассказал ей.

– Ну, теперь, кажется, все? – спросил он.

– Да. Теперь все.

– Трой, я люблю вас больше всего на свете. Я пытался брать смирением: Бог свидетель, я человек смиренный. Я пытался быть дерзким. Если вы не можете любить меня, скажите мне прямо, и, пожалуйста, не будем больше видеться, потому что я не в силах видеться с вами, если при этом нельзя вас любить.

Трой подняла на него взгляд. Лицо ее было бледно и торжественно.

– Я разобралась в себе наконец, – сказала она. – Я не смогла бы остаться без вас.

– Милая, милая Трой!

– Я люблю вас. Правда. Очень.

– Восьмое чудо света! – воскликнул Аллейн и заключил ее в объятия.