Глава 9
Встреча с миром
На следующее утро я постаралась сохранить свой новый настрой, удержать это удивительное ощущение. Я убеждала себя, что у меня хватит сил пройти через все испытания. Но на этом пути предстояло преодолеть столько преград, и при этом каждая выше Эвереста. На завтрак было морковное пюре, однако я умудрилась подавиться даже им и разрыдалась. Черт меня подери! Я даже есть нормально не могу! Что же я за немощь!
После обеда медсестра объявила, что меня переводят из одноместной палаты в общую, и меня тут же скрутило от ужаса, такого знакомого, такого мучительного. Там же будут мужчины! Незнакомые мужчины! Неужели они не понимают, как это опасно?!
— Я не хочу туда, мам! — плакала я. — Я хочу остаться здесь! Пожалуйста!
Но медики настаивали. Прошел уже месяц с момента нападения. Мне нужно было привыкать снова жить среди людей.
Меня отвезли в палату, где было еще трое пациентов, которые тоже страдали от ожогов. Я по-прежнему была не в том состоянии, чтобы переживать по поводу того, как выгляжу и что обо мне подумают. Я просто низко наклонила голову, чтобы избегать зрительного контакта с кем-либо. Притворившись спящей, я слушала, как соседи жалуются на шрамы на ногах или руках. Мне бы их проблемы, — печально думала я.
Следующие несколько дней стали днями глубокой депрессии. Меня тошнило каждый раз, когда я пыталась есть. Эта проблема еще долго мучила меня, потому что из-за рубцевания ткани у меня сузился пищевод. Я постоянно плакала — тихо, чтобы меня не слышали другие пациенты.
Маму очень беспокоило мое состояние. Она старалась отвлечь меня, катала по больнице на кресле: на мне была бейсболка, а голову я опускала так, что подбородок упирался в грудь. Я ни разу не взглянула вверх или хотя бы вперед.
— А давай выйдем на улицу? Ты уже сто лет не была на свежем воздухе, — мягко предложила мама. Я пожала плечами. Мне было абсолютно все равно.
Как только за нами закрылись автоматические двери, меня охватила паника. Там было столько людей, столько посторонних шумов! Гудели машины, автобусы со свистом проносились мимо, голуби испуганно взлетали, громко хлопая крыльями…
— Мне здесь не нравится, — захныкала я. — Я хочу обратно!
В больнице я чувствовала себя в безопасности. Она стала моим убежищем. А за ее стенами происходили ужасные вещи!
Но на следующий день я смогла самостоятельно встать и одеться. Мне понадобилась целая вечность, чтобы убедить свои ватные, дрожащие конечности делать то, чего я от них хотела. В конце концов мне удалось натянуть на себя спортивный костюм. Это был триумф. Маленький, но триумф. Однако он напомнил мне о том, как много я потеряла.
— Давай сегодня снова выйдем на улицу, дорогая, — сказала мама, и мой живот мгновенно сжался от страха.
— Хорошо, — все же прошептала я.
— Ты сможешь идти?
— Попытаюсь.
Я была слаба, будто столетняя старушка. Ноги совсем не слушались — как у новорожденного Бэмби из мультика. Но я опустила голову и сделала первый шаг, потом второй. Мама предложила зайти в кафе «Старбакс» в фойе. Я нехотя кивнула.
Я сидела в уголке, по самые глаза надвинув шапку, и пила высококалорийный фраппучино — мне нужно было поправляться, я сильно ослабела и похудела со времени операции. Ощущения были очень странными. Все казалось таким незнакомым, необычным: треск кофемолки, шипение кипящего молока. Я слышала эти звуки тысячи раз, но сейчас чувствовала себя пришельцем, только что приземлившимся на эту планету.
Меня очень беспокоило зрение. Левый глаз тогда полностью залило кислотой, и роговица не поддавалась восстановлению. Правый тоже серьезно пострадал. Веки полностью сгорели, поэтому глаза не увлажнялись — это создавало дополнительные проблемы. Окулисты постоянно наблюдали за моим состоянием, делали анализы, но и они не могли предсказать, что будет с глазами дальше. Я могла потерять даже то слабое зрение, которое еще сохранилось.
Как же я буду жить, если ослепну? — думала я, а перед внутренним взором одно за другим появлялись небо, пляж, цветы, лица людей. — Я же буду совершенно беспомощна, замкнута в кромешной тьме.
Днем в больницу поступила девочка-подросток. У нее тоже обгорело лицо — в результате взрыва бытового газа. И хотя на нем не должно было остаться никаких шрамов, она горько плакала.
— Не плачь, все будет хорошо, — улыбнулась я ей. — Врач же сказал, как только струпья заживут, они отпадут, и ты будешь как новенькая.
Мне было ужасно жаль ее — до тех пор, пока она не повернулась и не посмотрела на меня. Ее заплаканные глаза расширились от ужаса.
— Я думала, у меня серьезные раны, — выпалила она. — Но сейчас, когда я смотрю на тебя, то понимаю, как мне повезло.
Я потрясенно отвернулась от нее. У меня перехватило дыхание — словно от удара кулаком в живот. Я понимала, что девочка не хотела меня обидеть. Но не могла сдержать рыданий.
Господи, как же я выгляжу? — всхлипывала я. Впервые я позволила себе задуматься об этом. В ожоговом отделении специально не держат зеркал. Но кожа на руках была багрово-красной — неужели и лицо такое же? Когда я ела йогурт, то пыталась рассмотреть свое отражение в железной ложке. Ничего не получилось: ложка же выгнута, и все, что я видела, — бесформенное красновато-коричневое пятно.
— Не переживай, — сказала мне соседка по палате, когда заметила мои попытки рассмотреть себя. — Ты будешь выглядеть намного лучше, когда тебе сделают пересадку кожи.
— Мне уже сделали пересадку. У меня на лице пересаженная кожа, — прошептала я, не в силах справиться с комком в горле.
— Ой, прости, я не знала.
— Ничего, — храбрилась я. Я старалась ободрить себя так, как это делал мистер Джавад. Работа еще не завершена. Все будет в порядке.
Спустя какое-то время после шокирующего замечания девочки по поводу моей внешности, одна из медсестер принесла в палату пачку распечаток. Она с участливой улыбкой вручила мне ее и сказала, что они могут мне пригодиться. Когда я на них глянула, мне захотелось тотчас разорвать листки на мелкие кусочки.
«КАК СМИРИТЬСЯ С ОБЕЗОБРАЖЕННЫМ ЛИЦОМ», — прочла я название одной из них. Я в ужасе швырнула распечатки в тумбочку. Обезображенным? У меня не безобразное лицо! Я же Кэти Пайпер, модель и телеведущая. Это слово не имеет ко мне никакого отношения. Совершенно никакого!
Днем меня пришли навестить родители, и я расплакалась. Я знала, что другие пациенты не хотели задевать мои чувства и что медсестра хотела как лучше. Но теперь единственное, о чем я думала, — мое лицо. Мое прекрасное лицо.
— Не расстраивайся ты так, дорогая, — успокаивала меня мама.
— Я хочу знать, как выгляжу, — настаивала я.
— Скоро, радость моя. Все постепенно становится лучше.
Правда? Мне так не кажется. Я все еще не могла нормально есть — даже еду для младенцев. Мне все время казалось, что у меня в горле что-то застряло, я закашливалась или выдавала съеденное назад.
Днем ко мне пришла лучшая подруга Кэй. Я так стеснялась своего вида, что старалась не встречаться с ней взглядом.
— Как я рада тебя видеть! — сказала Кэй, пытаясь скрыть шок. — Ты идешь на поправку.
— Спасибо, — ответила я.
— Я приходила и раньше, но меня не пускали.
— Я знаю. Мама с папой говорили. Спасибо за диски и плейер.
Когда я была в коме, Кэй передала мне аудиокнигу «Секрет», рассказывающую о силе позитивного мышления. Я время от времени слушала ее в надежде, что это поднимет мой дух и я смогу волевым усилием убедить свое тело восстановиться.
— Я принесла тебе вентилятор и новый диск. На нем наша с тобой любимая музыка — что-то вроде «5 °Cent», — улыбнулась она. Подруга не знала, как невыносимо для меня слушать такую музыку сейчас. Она напоминала мне о том, как мы танцевали в клубах и парни старались поймать мой взгляд.
В глубине души я ожидала, что как только Кэй увидит меня, то выскочит за дверь, испугавшись моего вида. А она просидела со мной целых три часа, постоянно болтая о работе и общих знакомых. Все это было так далеко от моей новой жизни, словно Кэй говорила на незнакомом мне языке. И все же мне было приятно ее видеть. Она по-прежнему хотела быть моим другом, и мне стало не так одиноко.
— Огромное спасибо, что пришла, — прошептала я, когда она встала, собираясь уходить.
— Скоро увидимся, — ответила подруга.
Интересно, что она думает обо мне? Жалеет? Мы были очень похожи. Теперь этого уже не скажешь.
Спустя несколько дней, 6 мая 2008 года, папа отвел меня на занятие с Лизой. Пока мы плелись по больничным коридорам, я все гадала, в чем оно будет заключаться. Может, Лиза позволит мне увидеть мое лицо? Меня мучило любопытство, мне отчаянно хотелось знать, как я выгляжу.
— Здравствуй, Кэти, — сказала Лиза, усадив нас в своем кабинете. — Думаю, тебе пора взглянуть на свое отражение.
Я кивнула. Внезапно мне стало страшно.
— Будем двигаться постепенно. Сегодня начнем с груди, а в последующие несколько дней продвинемся выше.
Я снова кивнула, хотя не собиралась растягивать это на несколько дней. Что толку тянуть кота за хвост? Я должна знать прямо сейчас.
Я хорошо помнила свое прежнее лицо. Яркие голубые глаза под идеально очерченными бровями, маленький аккуратный носик, золотистая кожа, широкий рот, четкая линия подбородка. Я не видела это лицо уже два месяца, но мне хорошо знаком каждый его миллиметр. Не может быть, что все настолько плохо, — подумала я, поднося к лицу зеркало.
Но все оказалось гораздо хуже, чем я могла себе представить. Лицо было кроваво-красным. Как кусок гниющего мяса. Я знала, что у меня нет век и голову мне обрили налысо. Но куда подевалась моя загорелая кожа? Где мой аккуратный носик? Почему губы выглядят так, словно их вывернули наизнанку? А глаза? Мои глаза! Левый — мутный, слепой. А правый запал, как у покойника. Моего лица больше не было: ни единая черточка не напоминала обо мне прежней. Мое новое лицо — то немногое, что оставил мне Дэнни. Теперь это — я.
Я не помню, как папа привел меня назад в палату. Ошеломленная, я едва могла дышать. Не видела ни соседей, ни медсестер, которые суетились вокруг меня, — перед глазами было лишь то существо, что несколько минут назад смотрело на меня из зеркала. Будто к моему туловищу приделали другую голову, которую я никак не могла признать своей. Неужели у человека может быть такое лицо? Неужели у МЕНЯ может быть такое лицо? Это просто не укладывалось в голове!
Одно не вызывало и тени сомнения: теперь меня не захочет ни один мужчина. И я до самой смерти останусь одна.
Я лежала на кровати и рыдала в папиных объятиях.
— Я не знала, что все настолько плохо, — всхлипывала я. Мне было невыносимо стыдно, что люди видят меня такой. Мама, папа, Сьюзи, Пол, медперсонал, другие пациенты в палате… Я сидела и разговаривала с ними, не представляя, что так мало похожу на человека. Им, наверное, противно смотреть на меня. Хотя они очень хорошо скрывали отвращение, не кричали от ужаса и омерзения, не бежали прочь.
Словно кадры кинохроники, перед глазами мелькали воспоминания. Вот я маленькая, размазываю по губам мамину помаду. Вот первый парень держит в ладонях мое лицо и целует меня в щеки. А вот я выщипываю брови, готовясь пойти в клуб в Бейсингстоке, и с хирургической точностью наношу на реснички тушь. Позирую перед камерой. Мужчины оборачиваются, восхищенно свистят мне вслед. Сотни парней осыпают меня комплиментами… Их голоса становятся все громче, громче: Ты такая красавица… — звучит в ушах. — У тебя такое прекрасное лицо! Какая красотка! Тебе нужно идти в модели!
Лица, благодаря которому я строила свою карьеру, больше не существует. Красота, которой я могла заработать себе на жизнь, теперь уничтожена. Из одной крайности я попала в другую. Если бы все это не было так трагично, я бы рассмеялась. Какая горькая, жестокая ирония!
— Папа, я такая уродливая! — всхлипывала я.
— Но в душе ты все та же Кэти, — ответил отец.
Но это не так. Теперь я сильно отличалась от той веселой, пробивной, независимой и неукротимой молодой девушки. Я знала ее когда-то давно, она была моим лучшим другом. А теперь умерла. Я могу только горевать о ней. И еще мне необходимо постараться забыть ее — если я хочу когда-нибудь обрести душевный покой.
Назавтра я все еще не могла прийти в себя от увиденного. В тот день мне подгоняли по размеру воротник, полоску на подбородок и манишку. Медсестра объяснила, что мне нужно будет носить эти приспособления, чтобы сгладить шрамы и ускорить процесс восстановления кожи. Но когда на меня нацепили все эти штуки, мне стало жутко неуютно, как во время приступа клаустрофобии. И тут одна из врачей-физиотерапевтов сказала, что на лице у меня тоже будет такая маска.
— То есть? — в замешательстве спросила я, впервые слыша об этом.
— Ну да! Маска из прозрачного пластика, — подтвердила врач. — Ее нужно будет носить двадцать три часа в сутки, от восемнадцати месяцев до двух лет. Ты наденешь ее через несколько недель, — беззаботно добавила она.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Будто мне мало того, что стало с моим лицом! Теперь еще придется носить какую-то маску, как Ганнибал Лектор!
— Я не знала, — пробормотала я, стараясь не расплакаться.
Я провела в больнице уже пять недель и ни разу не подумала о том, чтобы поехать домой. Больница стала моим миром, казалось, навсегда. Я просто решила, что останусь здесь навечно. Тут меня принимают, несмотря на мои увечья. Тут я в безопасности. Поэтому, когда мама сказала, что меня планируют скоро выписать, я была просто убита.
— Ни за что! — покачала я головой. — Я останусь здесь.
— Но рано или поздно тебе придется поехать домой, Кэти, — возразила мама.
— Что мне делать? — позже спросила я у одной медсестры, очаровательной рыжеватой блондинки по имени Сьюзи. Но что она могла мне ответить? Она просто гладила меня по голове, позволяя выговориться.
На следующий день у меня была примерка компрессионных перчаток для заживления шрамов на руках. А потом мы с мамой пошли в кафе при больнице. Там я встретилась с Адамом, полицейским, и двумя детективами, которые занимались моим делом.
Теперь, зная, как выгляжу, я боялась встретиться с ними взглядом. Им тоже будет противно на меня смотреть? Наверное, расставшись со мной, они переговаривались: «Ты это видел? Когда-нибудь приходилось видеть что-то подобное?»
— Привет, Кэти, — улыбнулся Адам, и я пробормотала что-то в ответ. Один из детективов, Уоррен, объяснил, что им нужно снова взять у меня показания и записать их на видео. Я задрожала. А что, если я это сделаю, а Дэнни все равно не посадят? Он заставит меня заплатить за это, он отомстит мне. Но назад дороги не было. Я должна быть сильной.
— Ты готова, Кэти? — спросила мама.
— Да, — ответила я, хотя мне безумно не хотелось этого делать.
Следующие два с половиной часа я сидела в маленькой комнатке и говорила перед включенной видеокамерой. В последний раз я снималась перед нападением — тогда я работала на «Fame TV». Это было всего пять недель назад, а казалось, будто прошло десять лет.
Запинаясь, я описывала, как познакомилась с Дэнни на Facebook, как он забрасывал меня комплиментами, как мы начали встречаться. Вспоминая начало нашего романа, я содрогнулась от омерзения. Как он мог мне понравиться? Как я могла целоваться с ним? Скучать, когда его не было рядом?
Но все это меркло в сравнении с тем, что я почувствовала, когда стала описывать изнасилование. Я словно заново переживала те мучительные моменты в номере гостиницы, захлебываясь рыданиями от стыда. Я рассказывала, как Дэнни говорил мне, что прежде уже нападал на других девушек, и мое сердце сжималось от жалости к ним.
— Ты отлично справилась, Кэти, — после сказал Адам. — Нам нужно зафиксировать показания о еще одном случае нападения. Может, продолжим завтра?
— Хорошо, — нехотя согласилась я.
На следующий день мне пришлось вспоминать, как Стефан плеснул содержимым чашки мне в лицо. Я с трудом подбирала слова, чтобы описать те боль и ужас. Тот момент, когда была уничтожена моя красота и появилось это новое обличье.
— Посмотрите, что они со мной сделали! — расплакалась я, указывая на мое обезображенное лицо. — Посмотрите!
Я еще не до конца пришла в себя после того, что со мной произошло, поэтому не могла ясно соображать. Я подумала, что на этом моя миссия завершена. У полиции есть мои показания, Дэнни и Стефан будут признаны виновными, и на этом дело закончится. Я и представить не могла, что мне придется идти в суд. Ведь мое нынешнее лицо — неоспоримое доказательство их вины.
Когда мы закончили, мама с папой собрали все мои вещи. Мне разрешили поехать домой на выходные, чтобы посмотреть, сможем ли мы справляться сами после того, как меня окончательно выпишут.
— Я действительно должна ехать? — съежилась я в кровати. — Можно я останусь? Я могу снять комнату в гостинице при больнице или что-то вроде этого. — Меня пугал мир за этими стенами. Там может случиться все что угодно. На меня снова могут напасть. И потом, там люди, они увидят мое лицо!
— Разве ты не хочешь повидать Барклая? — уговаривала мама. — Он так по тебе скучает!
— Да он меня не узнает, — печально возразила я, представляя, как мой метис чихуахуа ждет меня дома. — Он побоится даже близко подойти, будет лаять.
Но как бы я ни жаловалась, как бы ни сопротивлялась, мне не отвертеться. Я должна вернуться во внешний мир — мир, где меня изнасиловали и облили кислотой.
С родителями, поддерживающими меня с двух сторон, мы спустились на лифте в подземный гараж.
— Машина вон там, — сказал папа. Однако я не подняла головы, в страхе, что вокруг могут быть посторонние. Мама вела меня за руку. Я юркнула на заднее сиденье и с силой захлопнула за собой дверь.
— Закройте все двери, — потребовала я, стараясь унять дрожь. Мы выезжали из сумрака гаража наверх, на яркий солнечный свет.
