Глава 3
Путевые знаки
Укутавшись, Ленора неслышно подошла к окну, забитому досками, осторожно посмотрела в гудящую от ветра щель. Покрытые слизью желтые в темную полоску твари с уродливыми наростами на хвостах и мордах, схожие с костлявыми ящерицами длиною в два человеческих роста, не желали уходить. Их было очень много, они буквально облепили здание и площадь перед ним. Рептилии неуклюже передвигались по стенам, вылазили из давным-давно разбитых окон и высоких арок, заползали обратно, щелкали хвостами, шипели друг на друга, иногда дрались. Некоторые из ящеров издавали противный стон, чем-то напоминающий истошный плач голодного младенца. В предрассветной мгле эти звуки казались особенно зловещими.
«Почему вы не в спячке? – мысленно спросила Ленора. – Ведь холод жуткий! Вы должны спать и не просыпаться до самой весны… Что за гиблая дыра эта Москва? Здесь солнце нестерпимо, глаза может за секунды сжечь. И твари тут такие, каких я раньше никогда не видела. Всем мутантам мутанты. Разве в таком захолустье могут жить люди?.. Нет, не могут. Раньше жили. Дома вон какие большие. А теперь… теперь это глушь безлюдная».
Девушка отошла от окна, сняла перчатки и принялась растирать побелевшие руки. Ленора и ее муж Кухулин уже не первый день скитались по мертвому городу, и ни одной человеческой души так и не обнаружили. Ради чего все эти мытарства? Ради чего?
Старый дьяк из подмосковной деревушки с населением в несколько десятков человек наговорил множество небылиц. Мол, в Москве есть жизнь. И есть люди. Вроде как он сам оттуда ушел несколько лет назад. Предлагал перезимовать. И Кухулин уже было согласился, но тут старик поведал историю про звезды на башнях, которые в любое время суток излучают странный пурпурный свет. И кто взглянет на них, тот ум свой теряет и идет, одурманенный, к воротам меж башнями и там бесследно исчезает. И никто не ведает, что случается с теми несчастными.
На беду Леноры Кухулин загорелся идеей немедленно отправиться в Москву, чтобы взглянуть на звезды.
– Это знак, – сказал он. – Ты, моя маленькая львица, идешь со мной от самой Самары. Но даже ты не знаешь, какие сны мне снятся. Иногда я вижу свет. Он жуткий и чарующий одновременно. Я слышу голос, говорящий будто отовсюду: «Покорись и покори. И дам тебе власть. И будешь владычествовать над теми, кто выжил, и подаришь им жизнь новую, и станешь царем царей».
– Разве тебе хочется править? – спросила тогда Ленора.
– Нет, не хочется, – ответил Кухулин. – Но посмотри, сколько горя вокруг, посмотри, сколько несправедливости, сколько зла и боли. Если есть возможность покончить с этим – кто-то должен взвалить на себя сей груз. И я думаю, что мои сны не случайны.
– Но раньше ты не верил в знаки, – возразила Ленора.
– Вся наша жизнь – сплошные знаки, – настаивал на своем Кухулин, – путевые знаки. И мы, ориентируясь по ним, бредем от одного пункта к другому вне зависимости от того, верим ли во что-то или нет. Помнишь, как в Десяти Деревнях меня приняли за святого? Для меня это была нелепая случайность, а для них – великое знамение. И они были правы, потому что следовали за знаками своей реальности.
На этом спор был закончен.
За сутки до путешествия старый дьяк сперва крестил, а затем обвенчал Кухулина и Ленору.
– Я знаю, это всего лишь обряд, – сказала тогда, смеясь, Ленора, нареченная Еленой, – но, милый, обряд ведь тоже путевой знак. Я ведь следую за твоими знаками. А ты хоть чуть-чуть последуй за моими. У меня ведь тоже есть своя реальность.
– Что ж, пусть будет по-твоему, – ответил Кухулин, нареченный Николаем.
Какой же это был волшебный вечер! На время венчания Ленора сменила камуфляж на красивое красное платье и изящные туфли на высоком каблуке, найденные в одном из заброшенных домов. Горели свечи, плакали женщины, улыбались мужчины, перешептывались дети, дьяк читал молитву, молодожены клялись друг другу в вечной любви. Люди с головой окунулись в сказку, в торжество, благодаря которому можно на время забыть о тяжких буднях и думать, что в мире все-таки есть не только унылая борьба за существование, но и нечто таинственное и возвышенное.
Самообман? Нет, ни в коем случае. Пока длится праздник, ты искренне живешь в другом мире. Ты сама другая, добрая, прощающая врагов своих, забывающая о черном прошлом, не думающая о мрачном будущем. В тот вечер не было времени, не было страха, не было лжи, но был чудесный ужин, были веселые разговоры и даже танцы под механический патефон. А потом… потом…
Светлые воспоминания девушки прервало бормотание:
– Покорюсь и покорю… покорюсь и покорю…
Ленора перестала растирать пальцы, повернула голову. На дряхлом диване, закутавшись в два теплых, но чрезвычайно пыльных одеяла, лежал Кухулин. Он все-таки заснул.
– Нельзя спать, милый, – она подбежала к мужу и принялась трясти его за плечи, – нельзя спать. Стужа дикая. Вставай! Пожалуйста, проснись…
Кухулин не реагировал на просьбы жены, лишь продолжал бормотать: «Покорюсь и покорю… покорюсь и покорю…»
Он очень сильно изменился. В считаные дни стал другим, превращаясь временами из ведущего в ведомого. Раньше Ленора спокойно шла за возлюбленным, была уверена, что беда минует их стороной. Такой он был, покоритель мутантов: сильный, умный, бесстрашный. А теперь ей, шестнадцатилетней девчонке, приходилось тормошить эту груду мускулов, словно безвольную куклу.
– Ну хорошо, сейчас я разведу костер, – девушка сняла с пояса маленький топор, подошла к полуразвалившемуся бельевому шкафу.
Она уже занесла руку, чтобы рубануть по двери, когда услышала:
– Костер не нужен. Эти твари почувствуют тепло и приползут к нам. И почему ты сняла противогаз? Львенок, здесь очень грязный воздух. Ты даже не представляешь, насколько.
Ленора повернулась к мужу. Сбросив с себя одеяла, Кухулин поднялся с дивана.
– Я испугалась, что ты насмерть замерзнешь, – сказала девушка и растерянно улыбнулась.
– Не замерзну, у меня феноменальное кровообращение. И надень противогаз.
– Но ты же ходишь без защиты, – заупрямилась Ленора, – а я как ты. Мы ведь одно целое.
– Я – другое дело, я не человек. – Кухулин подошел к забитому досками окну, посмотрел в щель.
– Неправда, – возразила Ленора, – ты самый человечный человек. Я в этом много раз убеждалась. И ты единственный настоящий, потому что не носишь резиновых масок…
– Надень противогаз.
– Ну, хорошо, – согласилась девушка, – как только мы выйдем из этого дома, я тут же напялю намордник, раз я тебе в нем больше нравлюсь.
Кухулин отошел от окна и, окинув строгим взглядом жену, сказал:
– Ящеры начали расползаться по своим норам. Лишь бы ни у кого из них не оказалось здесь лежбища. Вот-вот взойдет солнце. Это наш шанс. Пойдем с первыми лучами. Ночные хищники отправятся спать, а дневные еще не проснутся. Нам нужно всего-то перебежать площадь и нырнуть под арки. До ближнего угла вокзала – девяносто метров, до центра – сто семьдесят, до дальнего угла – триста. Нам нужно преодолеть меньше двухсот метров.
– Я не сомневаюсь в твоем глазомере, но ты уверен, что там вход в метро?
– Уверен, львенок, еще как уверен, – Кухулин развязал вещмешок и, достав из него атлас Москвы, открыл на нужной странице. Ткнул пальцем: – Это – Павелецкий вокзал, посмотри в щель, на крыше несколько букв осталось… здесь находимся мы. Видишь букву «М» в кружочке – этот значок означает вход в метрополитен. Тут рядом есть еще один: вот Новокузнецкая улица, вот Валовая, но до него нам дальше добираться… триста пятьдесят, а может, и все четыреста метров. Жаль, что мы нашли атлас только вчера. Мимо стольких станций прошли и даже не подозревали. Уже давно бы в подземке были.
– Жаль, что ты не можешь, как раньше, – с нескрываемой печалью произнесла Ленора, – разогнать этих чертовых ящериц одним взглядом. Ведь вспомни, ты на волкоедах ездил в Десяти Деревнях, ты роля в Самаре из рук кормил, вурдалаки тебе ноги вылизывали…
– Это все звезды. – Кухулин потер руками небритые щеки. – Я вступил в их владения, и они делают меня немощным. Я не могу больше командовать животными: ни обычными, ни мутантами, никакими. Звезды не хотят, чтобы я до них дошел, чтобы разгадал их тайну. Потому что, хоть я и стал слабым, я их не боюсь.
Девушка увидела в глазах мужа боль и неуверенность. Она хотела сказать, что нужно оставить эту глупую затею и вернуться в деревню к старому дьячку и простым людям, пока еще есть два кусочка вяленого мяса и патроны, но вместо этого подошла к Кухулину, прижалась к его груди и тихо произнесла:
– Как хорошо, что мы вместе. Если бы не ты, я бы давно уже погибла, сгинула бы в самарской подземке. А если меня сейчас не будет рядом, ты умрешь здесь, в Московском метро. И ты не слабый, ты все равно сильный, просто не понимаешь этого, думаешь, что…
– Перестань, – Кухулин взял девушку за плечи и отодвинул от себя. – Светает, львенок. Нам нужно идти. И надень противогаз, пожалуйста.
Ленора терпеть не могла индивидуальные средства защиты. Они мешали дышать полной грудью, стесняли ее свободу. Чем всю жизнь ходить в противогазе, так лучше вообще не жить! Лучше месяц – или сколько там отведено – вдыхать яд, чем из года в год цедить дистиллированный воздух, боясь, что судьба однажды подсунет тебе испорченный фильтр. И туннели метро Ленора тоже успела разлюбить, хоть и родилась в самарской подземке и провела там четырнадцать лет. Слишком много черных воспоминаний отложилось в ее юной душе. Жизнь без родителей, подростковые банды, тьма, насилие, убийства и страх наказания, удивительным образом совмещенный с чувством безнаказанности. Если бы не Кухулин, если бы он не вытащил ее из этого жуткого мира, так бы и существовала она слепой мышью среди помоев и гнили. Если бы вообще еще существовала…
– Только ради тебя, Кух, слышишь, только ради тебя я напяливаю этот намордник и иду в этот крысятник, – сказала Ленора, но долго еще не решалась надеть противогаз. Грела его за пазухой, внутренне содрогаясь при мысли, что жесткая ледяная резина сдавит молодую живую кожу.
Открыв дверь, они бесшумно спустились вниз по лестничной площадке, вышли наружу. Павелецкая площадь встретила их ледяным ветром. Несмотря на декабрь, снега не было. Ленора обернулась на здание, которое только что покинула. Просевшая крыша дома подернулась бордовым – всходило солнце. Девушка посмотрела вперед. Ящеров действительно стало в разы меньше. Вместе с ночью уходил и агрессивный запал монстров, они перестали щелкать хвостами и шипеть. Некоторые из них лениво заползали в окна вокзала. Остальные рептилии семенили к соседним зданиям.
«Вы тоже не любите солнце, – подумала девушка и про себя посчитала арки: – Раз, два, три… три арки… нам туда».
В распоряжении Кухулина был автомат Калашникова, шестнадцать патронов в рожке и один в стволе. Девушка сжимала в руках пистолет Макарова, в разгрузке лежали еще два полных магазина.
– Идем быстро, но не бежим, – прошептал Кухулин.
Они двинулись в направлении вокзала. Четыре ящера, изгибаясь всем телом и оставляя склизкий след на выщербленном асфальте, понеслись навстречу путникам, спешно перебирая кривыми костлявыми лапами. Сердце Леноры гулко екнуло, она подняла пистолет, прицелилась.
– Нет! – рявкнул мужчина. – Они нас не тронут. Их время закончилось, они бегут от солнца. Идем… идем дальше.
Девушка ощутила дрожь в коленках и остановилась. На глаза навернулись слезы. Она попыталась снять противогаз, но не смогла, будто он намертво сросся с кожей.
– Они нас съедят, – прошептала она, – они нас съедят!
Сразу же стало трудно дышать, стекла мгновенно запотели. В отчаянии Ленора дернула противогаз, но он не поддался. Этот чертов намордник приклеился к лицу и отнимал храбрость. Лишал воздуха, делал слабой и беспомощной. Пакость резиновая! Это все специально, специально придумано, чтобы люди потеряли волю!
– Ленора! – Кухулин резко дернул девушку за руку. – Ленора, ящеры прошли мимо, а ты даже не заметила. Очнись! Идем!
И правда, площадь была абсолютно пуста. Рептилии исчезли, и только ветер гнал по небу низкие хмурые облака и гудел в чернеющих арках мертвого вокзала. Девушке стало стыдно за свою слабость. Совсем недавно она мнила себя ангелом-хранителем, оберегающим покой возлюбленного. И на тебе! Чуть не погубила и своего товарища и саму себя. Просто повезло, что ящеры ранним утром теряют интерес к жертвам.
Ленора и Кухулин вошли в вестибюль, бесплотными тенями помчались к эскалаторам. Возле ступенек девушка резко остановилась и, дотронувшись до поручня, посмотрела вниз, во тьму. Она старалась дышать ровно, чтобы новый приступ паники не накрыл ее. Отчаянная мысль била в виски: «Нет там никого! Нет людей! Пустые норы – вот что там!.. ох, если бы снять намордник… хоть на минутку снять! Я бы стала храбрей…»
Кухулин, будто ощутив неуверенность подруги, коснулся ее плеча.
– Фонари, – прошептал он, – включаем фонари и идем вниз.
Аккуратно, шаг за шагом, они погружались в бездну. Блеклые лучи блуждали по разбитым ступенькам, искромсанным поручням, стенам, покрытым высохшей слизью. Иногда в бледно-желтое пятно света попадали трупы костлявых ящеров.
– Видишь, – прошептал Кухулин, освещая одну из убитых тварей, – в черепе пулевое отверстие. Значит, в метро есть люди.
Сердце Леноры радостно екнуло. Получается, не напрасно они пришли в Москву. И Кух молодец, и зря она думает, что затея его тщетна. Он ведь умный, он все знает…
«А я храбрая, – сказала себе девушка, – даже в наморднике». Она задрала голову и направила вверх фонарик: стало любопытно, высоко ли потолки.
Луч скользил по неровной поверхности, несколько раз натыкался на разбитые лампы, а потом задержался на странной фигуре. Ленора не сразу сообразила, что это ящер. Послышался резкий щелчок, а затем – протяжное шипение. Фонарь в руке девушки дрогнул, и тварь исчезла во мраке. А потом гигантская тень обрушилась на Кухулина. Мужчина и рептилия, сцепившись в один клубок, с грохотом покатились по ступенькам.
– Кух!!! – взвизгнула девушка и помчалась вниз.
Держа в одной руке фонарик, она целилась из пистолета в ящера, но не решалась выстрелить, – боялась, что попадет в мужа. Она подбежала вплотную к борющимся. Кухулин крепко прижался к твари, обхватил ее руками и ногами, пытаясь задушить. Рептилия сучила лапами, била хвостом, щелкала зубатой пастью и истошно шипела, но ни зацепить, ни отодрать от себя противника не могла.
– Кух!!! – крикнула Ленора, уронила на пол фонарь, сорвала с себя противогаз и, приставив ствол пистолета к шее костлявой твари, нажала спуск. Раздался выстрел. Ящер, испустив жуткий вой, похожий на плач до смерти напуганного ребенка, перекрутился и все-таки сумел вырваться из стальных объятий Кухулина. Ударив его хвостом, рептилия засеменила вниз.
Вдруг вспыхнул яркий свет, и Ленора, целившаяся в убегающего ящера, ослепла. Закрыв глаза рукой, девушка услышала чей-то крик:
– Еще одна тварюга!.. Вон… вон! Вали ее, вали!!!
Затем раздалась пулеметная очередь, послышались предсмертное шипение и радостный возглас:
– Накрыл, суку!.. А вон еще две твари…
– Нет! – донесся другой голос. – Это люди. Не стрелять! Не стрелять, вашу гребаную мать!!! Прожектор на малую!
Щурясь, Ленора опустилась на ступеньки. Она пыталась хоть что-то рассмотреть, но перед глазами стояли белые подрагивающие пятна. Чувствуя, что опасность миновала, она на ощупь засунула пистолет в кобуру. Затем чья-то сильная рука подняла ее на ноги.
– Ну вы, мать вашу, и отморозки! Охренеть! Это ж какими психами надо быть, чтобы через Павелецкий вокзал переть?
Ленора подняла глаза. Зрение понемногу восстанавливалось, и сквозь мерцающие блики она видела ухмыляющееся плохо выбритое лицо со скошенным набок носом и шрамом, рассекающим надвое правую щеку.
– Вы кто такие? Откуда?
– Новокузнецкая, – еле выговорила Ленора, вспомнив название, произнесенное Кухулином, когда он показывал месторасположение входов в метро на карте.
– Это что? Бандюки на счетчик поставили? Да так поставили, что через поверхность улепетывали?
– Что-то вроде того. – Кухулин, морщась, подошел к Леноре, взял ее за руку. – Спасибо, что помогли. У вас здесь можно остановиться?
– Да, пожалуйста. Павелецкая – станция мира, – мужик со скошенным носом загоготал, – здесь гостям всегда рады. Даже непрошеным.
Ленора и Кухулин спустились вниз. Мимо мешков с песком, мимо пулеметчика и крепко сложенных парней в камуфляже, греющихся у маленького костерка, мимо будки, в которой сидел порядком полысевший мужчина лет пятидесяти.
Мужчина внимательно посмотрел на прибывших и спросил:
– А где ваши индивидуальные средства защиты, молодые люди? Вы что, так по городу и ходите?
Тут только Ленора вспомнила, что оставила свой намордник на ступеньках эскалатора. Однако возвращаться и искать противогаз она не захотела.
– Потеряли, – глухо произнес Кухулин, – когда с монстрами сражались.
– Да они, по ходу, совсем того, – гоготнул мужик со скошенным носом, – ты глянь только: без противогазов, без броников, без мозгов. Если б не вещмешок с ватником, этого б тварь вообще хвостом зашибла, вон как материю порвало. В общем, ребята отчаянные, тут такие нужны. Не хотите к нам, на передовую, раз вам жить надоело?
– Мы подумаем, – сказал Кухулин.
Ленора взглянула на мужа. Он слегка морщился. Она чувствовала, что ему больно, хоть он и не подавал вида. Девушка хотела спросить, насколько серьезно ранение, но Кухулин опередил ее:
– У меня все хорошо, львенок, не беспокойся. Ты ведь знаешь, что такое регенерация?
Ленора кивнула.
Супруги вышли на платформу. Здесь догорали три костра. Вдоль стен пылали факелы. Девушка посмотрела вверх, но потолок так и не увидела.
– Сколько здесь арок, – восхищенно прошептала она, кружась на месте, – и не пересчитать…
– Сколько здесь убогих, – неживым голосом произнес Кухулин, – сколько их…
Ленора перестала кружиться, бросила испуганный взгляд на мужа. На мгновение его лицо искривила гримаса страдания. Словно нечто жуткое, испепеляющее вошло в него и с бурлящим шипением потонуло в недрах ледяной души.
Девушка осмотрелась. Из тьмы перехода, из-под колонн на платформу изможденными тенями выползали люди. Грязные, одетые в рванье, невероятно худые, они усаживались вокруг догорающих костров и тянули трясущиеся костлявые руки к умирающим огонькам. Выглядели люди совершенно одинаково, будто на множество тощих тел этих несчастных была всего лишь одна душа – голодная, неприкаянная, обезумевшая от вечной тьмы подземелий, с большими глазами, полными страха и боли, с жадностью взирающая на тлеющие угольки.
У многих на впалых щеках гноились язвы, а вместо волос на затылке, на темени, на висках белели огромные проплешины.
– Не смотри на них, – прошептала Ленора, прижавшись к Кухулину, – не смотри на них, пожалуйста, не впускай чужую боль, она изорвет твое сердце.
– Мое сердце недолго кровоточит, – сказал мужчина, отстранившись от девушки. – Ты же знаешь, что такое регенерация. Не прикасайся ко мне, львенок, я весь в слизи ящера, он здорово меня измазал. Не хочу, чтобы ты подцепила какую-нибудь заразу.
К супругам подошел боец со скошенным носом.
– Ну что, – спросил он, – освоились?
– У вас здесь все такие? – Кухулин указал взглядом на греющихся у костров.
– Станция изгоев, хули вы хотите, – ответил боец. – На нашей Павелецкой почти все такие, а на ганзейской Павелецкой народ пожирнее будет.
– Мне нужно, – Кухулин смотрел сквозь собеседника, будто вовсе и не с ним разговаривал, – к звездам, которые дурманят разум. Мне нужно избавить мир от страдания, этих вот людей избавить…
– А-а-а… – понимающе кивнул боец со скошенным носом, – ясненько, экстремальней Павелецкого вокзала может быть только прогулка возле кремлевской стены. Я вижу, вы, ребята, совсем двинутые. Наверху, поди, минус пятнадцать-двадцать, головы начисто отморозило.
– Как попасть в центр? – Кухулин не обратил никакого внимания на насмешки.
– Безопасней всего через Ганзу на Полис, ясный пень.
– А что такое Ганза… и Полис? – спросила Ленора.
– Да вы просто конченые артёмки, – гоготнул боец, – двадцать лет в метро живут и не знают, что такое Ганза.
– Мы знаем, – сказал Кухулин, неодобрительно посмотрев на жену, и, взяв под руку собеседника, прошептал: – Давай-ка, братишка, отойдем, перетереть кое-что надо.
Мужчины исчезли за ближайшей колонной, а Ленора осталась одна. Она принялась изучать оборванцев, сгрудившихся возле костра.
«Мне можно их жалеть, – подумала девушка, – а Куху нельзя, а то вдруг он революцию задумает, как в Десяти Деревнях, и тогда много жителей погибнет. И мне придется быть злой и убивать, потому что когда революция, доброй быть никак нельзя, иначе злые люди тебя убьют. Такая она, революционная любовь. А я хочу быть доброй. Чтобы любовь была, но только без войны. Хоть иногда…»
Из толпы нищих выделилась сгорбленная тень и направилась к Леноре. Это был худощавый мужичонка неопределенного возраста. С головы его свисали гроздья слипшихся волос, правый глаз закрывало бельмо, а в руках оборванец держал гитару с четырьмя струнами.
– Девчушка, а девчушка, – пропищал противным фальцетом мужичонка, усевшись у ног Леноры, – дай горемыке патрошку на крысиную окрошку.
Девушка не сразу сообразила, что от нее хотят, а когда догадалась, вытащила из кобуры ПМ и передернула затвор. С резким щелчком патрон выбросило через оконце для стреляных гильз.
– Благодарю, Радость моя, – пропищал мужичонка, ловко поймав патрон, а затем, выпучив глаз и перейдя на заговорщический шепот, спросил: – Слышь, девчушка, а кто он?
– Кто? – Ленора, не поняв, нахмурилась.
– Ну, хахаль твой, кто он?
– Мой муж…
– Муж! Съел сто крысиных туш, – захихикал оборванец, – не-е-ет, меня не обм-а-а-анешь. Он ведь другой. Не человек. Ведь так, девчушка? Я знаки вижу во тьме, в туннелях. Путевые зн-а-а-аки. Тьма мне сказала, что он другой. Без м-а-а-аски ходит, без противог-а-а-аза. Если б он человек был, он бы сдох давно. Или таким, как я, стал. Ведь так, девчушка? А он – вон, какой красавец! Он другой. Он кто, призрак?
– Он мой муж! – в голосе Леноры, мгновенно забывшей о жалости к убогим, появились стальные нотки.
– А еще он что? Он про страданья сказал? Сказал, что прекратить их хочет? Д-а-а-а? Судьбу метро решил поменять? Много на себя взял. Надорвется! Надорвется! Призрак. Призрак судьбы! Надорвется!!! Хочет, чтоб страданий не было? Не-е-ет! Метро нужны страдания. Без страдания нет жизни! Он что! Хочет, чтобы не было жизни?
– Не смей!!! – прошипела Ленора, схватившись за пистолет. – Не смей о нем так говорить!
– Не-е-е, – оборванец вытянул губы в трубочку, – не надо, девчушка. Ты добрая, ты хорошая. Горемыке патрошку дала. Носок благодарен и песенку споет.
Оскалившись гнилыми зубами, мужичонка забренчал на расстроенной гитаре и затянул душераздирающим фальцетом:
Возвращается всё на круги своя.
Как не рыпайся, прелесть, ты будешь моя!
Ну, а коль не смогу я поймать тебя в сеть,
То придется тебе – умереть! Умереть!
Мужичонка перестал играть и завыл, и Ленора вздрогнула, но не от страха, а от того, что на душе стало как-то гадливо, мерзко. Может, этот уродец вовсе не случайно ей повстречался. Может, это знак? Путевой знак. Между тем оборванец вновь принялся рвать струны и истошно петь, если, конечно, это вообще можно было назвать пением:
Иль сорваться без славы
В безымянный чертог,
Нам не нужен твой дьявол,
Ведь у нас есть свой бог!
Убирайся, давай!
Возвращайся назад!
Нам не нужен твой рай,
Ведь у нас есть свой ад!..
О-оу-у-у-у-у!!!
– Бляха-муха, Носок, заткни пасть! – грозный окрик заставил оборванца замолчать.
К Леноре подошли Кухулин и боец со скошенным носом.
– Я что? Я ничего!!! – проверещал мужичонка. – Я добрую девчушку благодарю. П-е-е-есней…
– Так, Носок, сдриснул с глаз моих! Считаю до трех.
– Я что? Я ничего! – продолжал оправдываться одноглазый оборванец.
– Раз!
– А я что? Я…
– Два!
Обиженно фыркнув, Носок поднялся на ноги и, сгорбившись, исчез во тьме арки.
– Жизнь и так говно, – зло выпалил боец, сплюнув на пол, – а он тут вой устроил! Да еще на раздолбанной гитаре без двух струн.
– Спасибо за помощь и за консультацию, – сказал Кухулин.
Мужчины пожали друг другу руки, и боец со скошенным носом неожиданно смутился:
– Да что тут, мы ж люди, взаимопомощь должна быть. А иначе нас совсем сожрут. Да и что мне, за совет с вас патроны брать?
– Не все здесь пропало, – заключил Кухулин, когда остался наедине с женой, – есть и вполне нормальные люди.
– Мы уходим? – спросила Ленора.
– В общем, слушай, львенок, – супруги направились к двум прямоугольным проемам, расположенным в центре зала и уходящим в глубину, – я не мог спросить напрямую, что здесь да как. Потому что одно дело, когда ты говоришь, что хочешь увидеть звезды, – и совсем другое, когда ты сознаешься, что не житель метрополитена. Лучше быть своим психом, чем вменяемым чужаком. Как я понял, вся подземка разделена на враждующие фракции: Полис, Красная Линия, Четвертый Рейх и так далее. А Ганза – самая сильная из них. Эта организация занимает всю Кольцевую линию и большую часть смежных с ней станций. Попасть в Ганзу или хотя бы беспошлинно пройти через ее территорию не так уж и просто. Здесь каждая станция выдает своим гражданам паспорта или справку о месте проживания. А для Ганзы нужна еще и специальная виза. Серега, ну, этот парень со шрамом на щеке, предложил мне несколько способов попасть на территорию Кольцевой линии. Но мне все они кажутся сомнительными. Кроме одного…
Кухулин и Ленора спустились в темный проем по лестнице.
– Этот ход ведет в Ганзу, – сказал мужчина, – на Павелецкую Кольцевую. Правда, нас туда не пустят.
– Тогда зачем мы туда идем? – Ленора остановилась.
– Сейчас узнаешь. Серега говорил, что здесь где-то должны быть вывешены правила, – Кухулин тоже остановился, достал фонарик, включил его и принялся водить лучом по красной стене, в которую были вкраплены ракушки, какие-то усики, непонятные фигурки белого цвета.
– Ух ты! – восхитилась Ленора. – Как красиво! Они отчего такие красные? Они из камня?
– Это мрамор, – сказал Кухулин, рыская взглядом вдоль стены, – ему много-много миллионов лет, а белые пятна – это останки древних животных, живших в доисторические времена.
– Здорово, – прошептала девушка.
– Вот, нашел! – Кухулин осветил пожелтевший лист картона, прикрепленный к стене. На нем чернели буквы, выстраивавшиеся в неровные ряды строчек.
Ленора подошла вплотную к объявлению и принялась читать по слогам:
– Пра-ви-ла Пя… Пятых Га… Ган… Ганзей-с-ких игр…
– Моя маленькая львица, ты просто умница, – сказал Кухулин. – Вижу, уроки грамоты не прошли для тебя даром. Но все же позволь прочитать мне. Так будет быстрее.
Ленора нахмурилась. Она очень гордилась тем, что научилась читать, и замечание мужа, пускай и совсем не злое, ее обидело.
– Ну и ладно! – сказала девушка, скрестив руки на груди и надув губы.
Правила Пятых Ганзейских игр
1. Пятые Ганзейские игры начинаются в 18.30 по Московскому времени 21 декабря 2033 года, в самую длинную ночь в году.
2. В гонках по Кольцевой линии имеет право принять участие команда численностью в три человека, направленная официально от любого государства Московского метрополитена, в чьих владениях числится не менее трех станций, либо же команда численностью в три человека, составленная из вольных сталкеров/диггеров.
3. Команда вольных сталкеров/диггеров обязана внести залог, равный 450 патронам калибра 7,62 мм или 5,45 мм или же эквивалентную сумму в условных патронах (согласно официальному курсу по состоянию на вторую половину декабря 2033 г. – 829 у.п.)
4. Согласно жеребьевке Пятые Ганзейские игры стартуют со станции Павелецкая Кольцевой линии против часовой стрелки.
5. Команды стартуют по очереди каждые две минуты. Первым стартует победитель прошлых Игр, очередность старта остальных команд определяется жеребьевкой.
6. Члены команд используют свое огнестрельное и холодное оружие. Список запрещенного к применению огнестрельного и холодного оружия прилагается в специальном акте. Также запрещается использовать приборы ночного видения.
7. В первом перегоне между станциями Павелецкая и Таганская, а также на станциях Кольцевой линии запрещено любое физическое насилие по отношению к соперникам. В случае применения насилия по отношению к соперникам в перегоне между станциями Павелецкая и Таганская, а также на станциях Кольцевой линии, участник, применивший насилие, карается немедленным расстрелом.
8. Разрешается любое физическое насилие по отношению к соперникам во всех перегонах Кольцевой линии, за исключением перегона между станциями Павелецкая и Таганская.
9. Участник, получивший ранение любой степени тяжести, за исключением легкой, имеет право сойти с дистанции. Оставшиеся члены команды продолжают соревнование, иначе вся команда снимается с Игр.
10. Станция Киевская является промежуточным пунктом сбора команд. Второй этап соревнований начинается через шесть часов после прибытия первого участника Игр на станцию Киевская. Если за означенное время какая-то из команд не достигнет станции Киевская, она автоматически снимается с соревнования.
11. Со станции Киевская команды стартуют по очереди каждую минуту в соответствии с занятыми местами на первом этапе Игр. Победителем становится та команда, чей участник первым достигнет станции Павелецкая кольцевая.
Улыбнувшись, Кухулин подмигнул жене:
– Вот тебе и ответ. Мы будем участвовать в гонках по Кольцевой линии. Сойдем с дистанции, когда посчитаем нужным, и пойдем в сторону Полиса.
– Но ты прочитал, что нужно три человека, а нас только двое, и четырехсот пятидесяти патронов у нас нет для… – Ленора нахмурилась, вспоминая слово, – для залога.
– Я как раз думаю, как решить эту проблему. Сейчас утро, а через пару часов, полагаю, здесь будет много народу. Может, с кем и договоримся. Мы найдем выход из ситуации.
Кухулин улыбнулся, коснулся щеки Леноры и добавил:
– Обязательно найдем.
