Глава 16
Фомор, лешие и другие звери

Границу между владениями эльфов и фомора я увидел сразу. Ярко-зеленая трава с мелкими цветами уступила место темно-зеленому разнотравью и высоким кустарникам. Появились лиственницы и ели, кедры и сосны, боярышник и лещина уступили место багульнику, жимолости и красной смородине. Если лес эльфов напоминал ухоженный парк, то вставшая на моем пути высокой стеной тайга завораживала первозданной дикостью и манила своими тайнами. Тропа закончилась, пришлось пробираться через упавшие стволы, покрытые мхом и лишайниками, налетела мошкара. Гнус вгрызся в меня не на шутку, заставляя чесаться и с тоской вспоминать о репеллентах своего мира. Но вспомнил о народных средствах, нарвал одуванчиков и натерся соком, зуд притих, да и кровососущие стали пореже жалить. Окружающий меня смешанный лес был на вид вполне здоровым, никакой гнили или скукоженных черных деревьев мне не попадалось. А вот зверья и птиц здесь было гораздо больше, по своим делам спешили барсуки и белки, в верхушках промелькнула куница, с молодой кедровой шишкой мимо меня проскакал бурундук. Слышно было лесных барабанщиков – дятлов, огнем в кустах вспыхнула и пропала лисица, серой тенью проскочил волк. Жизнь в «испорченном лесу» кипела, не встретить бы косолапого хозяина, хотя летом он незлой – сытый. Продираясь через заросли, набрел на целую полянку земляники, не удержался – набил ароматными ягодами полный рот. Потом набрел на заросли красной смородины, с удовольствием почувствовал сводящий скулы вкус, не зря ее кислицей называют. Так от смородины – к дикой малине, но возле малинника нашел здоровую дымящуюся кучу, задерживаться не стал. Вспомни мохнатого, он и появится. Встреча с мужиком в шубе не входила в мои планы, и я заспешил дальше. Поднялся на горку и увидел огромное озеро синего цвета. Берега заросли ракитой и тальником, на мелководье качались камыши еще без сигар. Подошел поближе, увидел, как играет рыба, из воды вскинулась в отчаянном рывке стайка мальков, будто в воду кто-то бросил горсть мелких камешков: окунь гоняет мелочь. Эх, сюда бы спиннинг. Но про рыбалку я сразу забыл, увидев, как над водой мелькнул огромный змеевидный хвост и еще раз, уже ближе. Мать честная, а ведь фомор просто громадина.

Он поднялся из воды во всем своем ужасном великолепии. Сверкая единственным глазом, протянув ко мне чудовищную руку – ладонь величиной с рыбацкий баркас! – Фир Болг закинул назад голову и разразился леденящим душу визгом. Лес умолк, рыба перестала плескаться. Мне показалось, что я смогу его понять, если перейду на ускоренное восприятие, но сколько ни пробовал, использовать этот свой навык мне не удалось.

Неожиданно фомор сказал по-русски:

– Чужая магия не работает в моем лесу, добрый молодец! Здравствуй, если пришел с миром, или умри, если замыслил недоброе!

– Приветствую тебя, хозяин озера, – вежливо ответил я, разглядывая чудовище. Фомор выглядел так, будто великана разрезали напополам. Росту в нем было метров пятнадцать, не меньше, над глазом загибался за спину гигантский рог, с правой стороны бугрилась мышцами единственная рука, над плечом висело ухо, любой слон позавидует. С другой стороны симметрия отсутствовала: ни руки, ни рога, ни глаза, ни уха – только бледное тело. Белый торс фомора переходил в черный хвост, который, извиваясь, исчезал в воде. На груди, руке, даже на лице виднелись следы былых сражений – шрамы бледно-голубого цвета, их было столько, что местами они сливались в причудливый рисунок. Когда фомор говорил, половина его синего рта неприятно кривилась в презрительной гримасе.

– Меня зовут Фир Болг, я – фомор. Кто ты и что здесь делаешь? – вновь зарокотал половинчатый.

– Я Василий Тримайло, русский. Пришел к тебе за советом, – честно признался я.

– Что ж, если ты говоришь правду, тебе нечего бояться, мне приятно помогать людям в память о Да Дерге. Заходи в озеро, я приму тебя как гостя, – пригласил фомор.

Я вошел в прибрежные камыши и поплыл. Прохладная вода приятно освежила мое покусанное тело. Следуя за фомором, я нырнул, в прозрачной воде увидел окуней, щук и лещей. Рыба совершенно не боялась хозяина озера, разбегаясь от меня в разные стороны, подплывала к мерно работающему чудовищному хвосту. У меня закончился воздух, я собрался всплыть, но фомор показал на свою половину рта и закивал, раздувая легкие: дыши, мол. Я, после недолгих колебаний, вдохнул, и ничего не произошло. Никакой разницы, все происходило естественно, я дышал, как будто стоял на берегу: чудеса! Если присмотреться, а вернее, причувствоваться, то видно было, что вода не касается моего рта, носа, глаз и ушей. Увлеченный новыми ощущениями, я не заметил, как вокруг пропала рыба. Вокруг замелькали бледно-зеленые тела странных существ, небольших, величиной с кошку, но больше похожих на жаб с хвостами. Крупная стая обступила меня, разглядывая выпуклыми глазами. Потом, как будто следуя приказу, они разом набросились на меня, разинув внушительные пасти, полные острых, как иголки, зубов. Во все стороны поплыли клочки моей одежды, но вода, на удивление, не окрасилась кровью. Фомор обернулся, разинул рот и издал тот самый душераздирающий визг, которым приветствовал меня. В воде вопль звучал еще неприятнее, мне пришлось зажать уши руками, казалось, кровь закипит и вытечет через уши. Когда он замолк, зубастые жабы пропали. Уже в одиночестве мы подплыли к водовороту, который начинался у дна. Это был смерч наоборот, у дна широкое жерло, а узкое вращалось, не доходя до поверхности. Фомор, приглашая следовать за ним, махнул рукой и исчез в водовороте. Я вплыл в странную воронку, и меня увлекло вверх, потом я попал в невидимую трубу, которая вознесла меня далеко вверх над озером, я вылетел из трубы на прозрачный пол, который прогнулся подо мной подобно батуту. Меня слегка подбросило, но посадка была мягкой. Я оказался в огромной прозрачной башне, которая парила над озером без видимой опоры. В просторном зале был бассейн, где уже возлежал фомор, держа в руке кубок. Рядом с бассейном стояли грубо сколоченные деревянные стол и стул. На столе стояли разнокалиберные глиняные кувшины и несколько блюд с жареной и печеной рыбой, вареными раками и зеленью. Далеко внизу сверкала на солнце вода, ступать по прозрачному полу было неуютно – ощущение, что рухнешь вниз в любой момент, не оставляло меня. Фомор, видимо, уловил мое настроение, и пол стал непрозрачным, цвета грозовой тучи.

– Присаживайся, угощайся. Человек ты непростой, я чую в тебе чуждую кровь, не этого канона, и слышу след Апсу, как будто ты водяник. С нетерпением жду твою историю, но ты не торопись, поешь, выпей, – гостеприимно предложил фомор.

– Угу, – ответил я с набитым ртом, утренние приключения возбудили зверский аппетит.

Как только я насытился, решил запить еду, налил себе из самого большого кувшина, хватанул большой глоток, чуть не закашлялся: алкоголь сильно обжег горло, градусов семьдесят, не меньше. Знакомый вкус, да это виски!

– Что, крепко? Этот напиток пьют на Оловянных островах, старые запасы, вина и морсы, выпей еще, – с видимым удовольствием посоветовал фомор. Голос его рокотал, отражаясь от прозрачных стен, эхом удаляясь куда-то внутрь башни.

Я отыскал морс среди кувшинов, погасил пылающее горло. Налил себе еще виски, смакуя, выпил. Приятное тепло сытости и опьянения волной разлилось по телу. Прежде чем начать рассказ о себе, спросил:

– А что это были за жабы зубастые, которые чуть меня не съели?

– Жруны-то, не, они тебя не ели. За своего приняли, хотели помочь – думали, ты их породы, только запутался в чем-то, вот и начали на тебе одежду драть. А захотели бы съесть – каюк. Один жрун кролика за два укуса съедает. А их там штук тридцать собралось на тебя смотреть – очень ты, по их меркам, здоровый. У них как раз выборы главного жруна, можешь королем у них стать, – с кривой улыбкой рассказывал фомор.

– Ну уж нет, спасибо. Выходит они разумные? – поинтересовался я.

– Думаешь, верховная власть – признак разумности? – вопросом на вопрос отозвался Фир Болг. – Они разговаривают, сбиваются в стаи, выбирают вожака, но дикие и необразованные – спят и охотятся, охотятся и спят – примитивный народец – ни ремесел, ни искусства, одно слово: жруны. В первую нашу встречу и меня пытались сожрать, но не будем нарушать фоморскую традицию: первым рассказывает гость.

После недолгой паузы я стал рассказывать обо всем: начал с командировки, совместной с Витьком, и, не таясь, про Славен, про тролля, про водяников, про огневиц, даже про Кондратия и ночные голоса. Захотелось выговориться, тем более обсудить все, что со мной случилось, было не с кем. Фомор умел слушать, не просто молчал, а в нужных местах крякал, восторгался, хлопал своей чудовищной ладонью по краю бассейна, но не перебивал, только молча салютовал кубком, предлагая еще выпить. Так я прикончил виски, добрался до эльфов, фомор коротко взвизгнул, и пара странных существ, похожих на огромных ежей, только с мохнатыми ногами и почти человеческими руками, убрали грязные тарелки с моего стола и притащили еще кувшин с виски и печеных ракушек. Про Тарнака и народ Колючего Шара я рассказал как было, ничего не убавляя и не приукрашивая, про данкар, про Леха, про Трегуза. Закончил свою историю дорогой по лесу и нашей встречей.

Фомор помолчал, качая головой, смаковал виски и мои приключения.

– Хорошая сага, ты изрядный рассказчик, давно не слышал ничего более интересного, – похвалил Фир Болг, отсалютовал мне кубком, мы выпили, и он продолжил: – Теперь я расскажу тебе про фоморов.

На Оловянных островах жил рыбак, Килин Трарел, большой мастер ловить рыбу и пить все, что горит, кроме угля и дров. Но если бы уголь и дрова могли бы приносить столько же радости, как эль и виски, он бы их грыз. Веселый был парень, было у него много друзей и подружек, но не было настоящей любви, которую посылают боги людям более серьезным, чем он. Слишком легкомысленный, слишком самоуверенный и самовлюбленный Килин шагал, поскрипывая своими рыбацкими башмаками, по жизни так, как и по палубе своей барки «Тиамат» – враскачку, распевая песни и крепко сжимая в руках бутылку. Но многим он нравился своей бесшабашностью, веселостью и прямотой. Некоторых донимали его шутки, и они задевали его, но Килин всегда был готов ответить на озорное слово улыбкой, на оскорбление – ударом. В кулачном бою ему не было равных, а когда на Оловянные острова напали мурманы, он сражался в первых рядах и снискал себе славу. Он принес с той битвы шесть голов и приколотил их к дверям своего дома, чтобы души врагов охраняли вход в жилище. Тогдашний дуир звал Килина в свою дружину, но получил вежливый отказ – для Килина существовали только море и озера, на суше ему было скучно. Такой это был парень.

Но и его поджидала судьба, однажды его цельная жизнь дала трещину, он встретил чудо. Ее звали Тарнада, и была она туманной феей. Туманные феи – существа потустороннего мира, лица их прекрасны, тела нежны, сердца холодны как лед, а души нет совсем. Они приходят в этот мир туманными ночами и уходят, когда захотят. Килин увидел Тарнаду в море и полюбил. С тоской ожидал он встречи с ней, томился, когда свежий ветер уносил туман. Тарнаду забавлял пылкий любовник – человек, но она не могла ответить ему такой же страстью – чтобы любить, нужна душа. Но остаться совершенно равнодушной она не могла – все-таки она была женщина, хоть и потусторонняя. В одну из туманных ночей Тарнада забеременела – небывалый случай! – и произвела на свет человеческого мальчика – Эхада, основателя рода Да Дерга. Но родилось еще трое детей – мальчик и девочка, Балор и Тегирия – первые фоморы, и потусторонний мальчик Дуага – первый инкуб. Поскольку мать и отец принадлежали разным мирам, их дети получили дары от того и от этого света. Эхад мог видеть будущее и путь в тумане, фоморы встали между мирами – одна часть в этом мире, другая в потустороннем, Дуага может приходить в мир людей когда вздумается и принимать облик человека.

Потом на Оловянные острова пришла Дану со своим народом, они упали с небес. Это предки эльфов. Они хотели власти, все потомки Килина ополчились на них, но удача отвернулась от нас, об этом тебе говорил Тарнак. После народ Эхада смешался с сынами Миля, а фоморы отправились в изгнание. Я сел в башню и улетел с родного берега, поселился здесь. Хозяева озера, жруны, встретили меня недружелюбно, но мы договорились: я не вмешиваюсь в их дела, они – в мои. С хозяевами леса, эльфами, договорились о том же. Отец Тарнака – Дигон – из южных Данаан, не захотел войны, но присматривал за мной. Когда он умер, Тарнак посчитал, что договор расторгнут, и послал ко мне убийц. Их головы висят на входе в башню, их там ровно сто пятьдесят. Столько за сто лет здесь побывало лесных стражей. Я не переходил границу, просто магия эльфов здесь не действует, лес стал таким, каким был всегда. Они заставляют деревья, кусты, травы быть похожими на растения их мира, приобретать необходимые для жизни эльфов свойства. Некоторых они делают полуразумными. Все это мучительно для леса. Леших эльфы вытеснили из своих земель, и теперь они живут здесь, вокруг озера. Ты их видел, они тебе еду и напитки приносили. Это они наступают на эльфийские земли, требуют, чтобы я участвовал в их войне. Но я знаю, большая война не принесет счастья ни лешим, ни эльфам, поэтому просто живу, ни во что не вмешиваясь, позволяя всем на моих землях существовать как вздумается. Эльфы не расстаются с мечтой меня убить, не понимая, что не будет меня, и они сойдутся в смертельной битве с лешими, после которой не станет ни тех, ни других. Последняя их попытка – это нападение твоего друга, он отважный и ловкий воин, ранил меня осиновым колом – фомор показал еще розовый шрам повыше хвоста, – я пощадил его, мне нравятся бесстрашные. Я ран не получал уже пятьдесят лет. Я пригласил его в башню, мы выпили, и он ушел. Что случилось с ним, я не знаю, но догадываюсь, эльфы его удерживают, надеясь получить его семя, – им нужны сыновья грома. Когда ты вернешься к ним, расскажи все как есть. А как ты поступишь с ними – твое дело, данкар на тебя не действует, ты водяник, а для своих друзей возьми воды из озера – она изгонит из их тел магию эльфов, да вообще любую магию. Твоя судьба запутанна и непонятна, но я знаю одно: кто-то очень старается тебе помешать, кто-то очень могущественный, имеющий власть во всех мирах. Присмотрись к тем, кто вокруг тебя, среди них наверняка есть его слуги. Ты должен понять, зачем ходишь по земле, и исполнить то, что предначертано. Мне приятно говорить с тобой, но позвал тебя не только для этого. За годы одинокой жизни я привязался к своим ежикам – лешим, они заботятся обо мне, а я – о них, мы как семья, которой у меня никогда не было. Еще до того как я здесь поселился, Дигон отобрал у них монжу – очень важную для них вещь, которую спрятал в потустороннем мире, с помощью магии. Лешие очень хотят вернуть монжу обратно, но, даже когда мы нашли ее, ни я, ни мои спутники-лешие не смогли принести ее в мир живых. Хоть я и стою между мирами, что-либо принести или унести из одного мира в другой мне не позволяет тот, кого русичи называют Велесом. Он – хранитель всех границ между мирами и не позволяет мирам перемешиваться. Но его брат, тот, кого вы зовете Симарглом, владычествует над потоком силы, которая пронзает все миры, и порой, ты тому подтверждение, проносит людей и предметы, куда посчитает нужным, а Велес с ним не спорит, считает своего брата всеведущим, признает его мудрость. Лешие и вовсе – помесь духа и зверя, когда переходят в мир, который вы зовете Навь, расщепляются: зверь умирает, дух навечно остается там. Потому принести монжу в Явь может только человек. Мы преломили с тобой хлеб и пили воду Оловянных островов, поэтому я скажу тебе правду: ты не первый человек, которого я прошу отправиться за монжей. Добровольцев было трое, никто из них не вернулся из Нави.

– Они мертвы? – спросил я.

– Не совсем, их тела потеряли воду, но лешие поддерживают в них жизнь, они спрятали их глубоко под землей и ухаживают за ними. Колючие малыши умеют быть благодарными. Но то, что вы называете душами этих людей, осталось в Нави, я не смог их вернуть. Поход за монжей очень опасен, даже для меня, но я готов рискнуть ради семьи. Тебя ничто не обязывает идти, у тебя много дел и долгов во многих мирах, если ты откажешься, никто не подумает о тебе плохо, решай сам.

– Это надолго? – поинтересовался я.

– В Нави нет ни времени, ни пространства, ни верха, ни низа, нет ничего, что было бы близко или далеко. Мой человеческий брат, Эхад, говорил, что Навь – точка, но я не понимаю, что он имел в виду. Там нет законов Яви, там на первый взгляд вообще нет законов. Навь податлива в глазах смотрящего на нее, как глина в умелых руках, но это касается только иллюзий, реальность Нави непостижима. Если ты согласишься, то вернешься в момент входа в Навь, так же как с Уатом.

– Почему те трое не вернулись? – внезапно пересохшим горлом проскрипел я.

– Давай выпьем, Василий, – проявил неожиданную чуткость Болг.

На сей раз я даже не почувствовал вкуса виски, все мое существо жаждало ответа на заданный вопрос, и в этот момент я осознал, что соглашусь. Новые горизонты влекли меня, чем бы это путешествие ни закончилось.

– Тех троих звали Тихон, Константин и Архыт. Они пришли ко мне по разным причинам, принадлежали разным народам, но остались в Нави одинаково: они нашли то, что искали. Тихон был русским, из Верхних Мытарищ, он полюбил дочь своего хозяина Ставра Калинина – Светлану. Ставр, конечно, был против, Тихон ему не ровня. Ставр – купец, а Тихон – поденщик, причем работал на полях Ставра – какая уж тут свадьба. Чтобы Тихона угомонить, отправил Калинин его на дальнее огневище, остыть, а сам со своим другом Даром Драгославичем договорился детей поженить, Светлану свою за Вадима, Дарова сына, выдать. Но Тихон не сдался, каждый день за двадцать верст под окна Светланы приходил, чтобы зорьку встретить, любимую увидеть, и обратно – на огневище, а ведь целый день работал в поле. Его уж и били, и увещевать пытались, к священнику водили – ничего не помогло. Тихон как тень уже стал, того гляди, отпоют. Но помощь пришла, откуда не ждал, – Вадим жениться отказался, сказал, как отрезал, не возьму греха на душу, не моя Светлана судьба – Тихона. А обещанная невеста, под венец не взошедшая, в тех местах считается порченой. Погоревал Ставр, хотел было Тихона убить или продать мрассу, но жена Ставра – Млада – не дала, отговорила, чего ты, дескать, старый дурак творишь, вон жених сохнет, хочешь и девку в перестарках оставить, и человека уморить. Не стал Ставр спорить: чему быть, того не миновать. Уж и свадьбу назначили, Тихон духом воспрял, Светлана заневестилась. Но случилось мурманское нашествие, и свадьбу отложить пришлось. Мурманы пограбили, да и за море вернулись, а Светлана в монашки ушла, рассудила: два раза невестой была – два раза всевышний замуж не позволил – третьему не бывать. Стала Христовой невестой. Тихон загоревал, места себе не находил, Ставр его привечал, приказчиком сделал. Но не помогло, Тихон не смирился. А тут еще беда – мор был, Светлана за больными ходила, заразилась и померла. Впал Тихон в богоборчество, всех возненавидел, к колдунам языческим за помощью пошел. Они ему и рассказали про Навь, Явь и Правь. Захотел Тихон, подобно греческому Орфею, в мир теней за любимой спуститься, колдуны ему три пути указали: себя убить, науки колдовские превзойти или на Припольское озеро ко мне отправиться. Убивать себя Тихон не пожелал, к наукам не способен оказался, так сюда и пожаловал. А как в Навь отправились, тут же себе избу на берегу Ястреба вообразил и там со Светланой своей до сих пор живет, сеет, пашет да коров разводит, к нему теперь не пробиться.

Константин и Архыт, хоть один грек, а другой мрассу, одержимы были идеями: Константин искал божественную истину, а Архыт – свободу и справедливость. Константин в Нави желал с мудрецами древности встретиться, а Архыт с первым мрассу – Батетом, сыном человека Аксилая, который пришел в Жорию из неведомых земель, и дочери хана духов гор Алтэзи – Ивахимэ. Оба считали, что духи в Нави ответят на их вопросы. Я предупреждал их, как и тебя, и Тихона. Но Константин тут же уселся среди райских кущ, поглощая мудрость предков, наслаждаясь беседами с величайшими умами древности. Архыт дольше всех продержался, мы даже нашли место, где хранится монжа, но и он встретил своего Батета, с которым до сих пор постигает мир свободы и справедливости. Правда, он успел непостижимым образом связаться с шаманами мрассу и рассказал им, что мрассу – это все люди на земле, только некоторые забыли об этом, но могут вспомнить. С тех пор мрассу принимают всех, кто приходит в Дикое поле, как своих пропавших братьев, потому они столь многочисленны.

– Значит, они счастливы там, в Нави? – недоуменно спросил я.

– Счастливо отражение их ума, которое они сумели протащить даже туда. Когда сознание покидает тело – это некий сплав наших чувств и суждений, к душе имеющий косвенное отношение, и это соединение так же смертно, как и тело, и имеет свой срок жизни и свои болезни. В том числе и психические. Навь ловит самое сильное чувство и окружает его иллюзиями, которых жаждет ум, так хозяин Нави скрывает свои тайны непроницаемым покровом, – ответил фомор, пытливо вглядываясь в мое лицо единственным глазом.

– А кто он, этот хозяин Нави? – поинтересовался я.

– У него тысячи имен, можешь называть его Безликим, так он меньше прислушивается, – ответил фомор, отведя взгляд.

– Он нас слышит? – спросил я, чувствуя неприятный холодок в затылке.

– С момента, как ты решил идти, духи Нави готовятся к встрече, еще не поздно передумать, – сказал фомор, снова сверля мое лицо своим темным, без зрачка, глазом.

– Я готов, – твердо ответил я, глядя в эту темную пропасть.

– Бадян, иди сюда, – позвал Фир Болг, глядя за мою спину.

К нам подошел леший, спрятав руки за спину и явно смущаясь, сказал:

– Гампота голотный кузный?

Я было хотел переспросить, но внезапно осознал, что Бадян говорит на русском, зверски его коверкая из-за своих жестких черных губ, он предложил мне холодный и вкусный компот. Я кивнул головой, Бадян протянул мне огромный серебряный кубок, чаша которого была сделана в форме множества переплетенных между собой обнаженных тел, мужских и женских, ножка, пардон, представляла собой фаллос, а основание – вагину. Все было выполнено очень тщательно, с детальной проработкой, и так подробно, что я даже смутился.

Я отпил из кубка, там действительно был холодный «гампота», сладкий, со странным вкусом и запахом.

– Это отвар асфоделя, он поможет при переходе, – объяснил фомор.

Веки стали тяжелеть, меня потянуло в сон. Бадян присел рядом и преданно смотрел на меня, ну прямо как собака, только пахло от него землей и ягодами, а не псиной.

Фомор посмотрел на нас и с улыбкой промолвил:

– Ты его герой, Василий, последний поход за монжей был тридцать лет назад, и, хотя здесь были люди-гости, никто не соглашался отправиться в Навь. Кстати, Бадян пойдет с нами.

Я посмотрел Бадяну в глаза, положил руку на колючее плечо и сказал:

– Это ты герой, Бадян, ведь у меня есть надежда вернуться, а ты ведь останешься там!

– Ничо, Бадян – дух бдет, монжа оч зилно нда.

– Помни, Васси, о чем мы с тобой говорили, не поддавайся морокам Нави и слушай меня, – сказал фомор. – Все, в путь!

Фир Болг неожиданно сграбастал меня за шею и резко дернул вверх, Бадян скакнул ему на грудь и вцепился когтями, даже голубая кровь потекла. Последнее, что я увидел из-под купола стеклянной башни: свое тело, безвольно опустившее голову на стол, фомора, достающего Бадяна из бассейна, да несколько леших, суетившихся вокруг всего этого. Потом раздался хлопок, и мы очутились в Нави.