Глава 24
Дождь лил сплошным потоком. Не унимаясь, бушевали пожары. Языки пламени лизали мокрое дерево, и пар вился над досками.
— Надо уходить отсюда, капитан. — Щербатая девчонка смотрела, как огонь стелется прямо над головами и огненные капли срываются на пол. Кухня на первом этаже дома была уже пуста. Они использовали всю соль и уксус. Им больше нечем было тушить адскую смесь. — Второй этаж прогорает, скоро рухнет.
— Мы уже пробовали, и чем это кончилось? — Младший капрал зубами затягивал повязку. Арбалетный болт прошил плечо насквозь, едва не задев лёгкое. — Без помощи нам не выбраться
— Как скажете, капитан, — она оскалилась и, встав перед ним на колени, помогла затянуть узел. Крепко, но не передавливая рану.
— Спасибо, и прекрати называть меня капитаном, — сказал он.
— Может, отвлечь их как-то? — она протянула руки к трепещущим язычкам пламени, будто греясь. Улыбка блуждала на её губах. А потом, вздохнув тяжело, опрокинула на огонь стоявший рядом мешок. Белая пыль поднялась столбом. Комната медленно наполнялась запахом, похожим на запах жареных орешков — запахом жженой муки.
«Странная» — подумал младший капрал, даже не пытаясь вообразить, что за мысли могут занимать нищебродку.
— Капрал, — пригибаясь невольно от огня, гудящего над головой, солдат выбежал из кладовой. Там должен был быть спуск в подвал. — Ливнёвые стоки слишком узки и заполнены водой. — Он присел рядом, натянул ворот рубахи повыше, опасаясь капающей с потолка горючей смеси. — Мы захлебнёмся раньше, чем спустимся в канализацию.
Капрал кивнул. Посмотрел задумчиво на связанных монахов.
— И всё-таки я попробовал бы. Хотя не представляю, как нам управиться с ними. — Страт лежал спокойно, глядел в глаза, слушал внимательно. Будто рот его не был заткнут кляпом, а локти не скручивал, выворачивая руки из суставов, обрывок веревки. Клирик весь взмок. То ли от страха, то ли от жара полыхающего совсем рядом огня.
— Прирезать одного, — оживилась девчонка и, вытянув ногу, стукнула клирика пяткой в бок, — этого. Этот, вроде, не такой важный.
Страт и бровью не повёл. Зато клирик забился в конвульсиях, замычал, пытаясь сказать что-то. Младший капрал кивнул разрешающе в ответ на вопрошающий взгляд нищебродки.
— Ну? — она стянула повязку на подбородок и вынула кляп.
— Я! — просипел он. — Я главный! — И замолчал, сглатывая. Сухой язык облизывал сухие, запекшиеся кровью губы.
Набрав ковш воды из стоявшего рядом бочонка, она плеснула ему в лицо, и тот закашлялся, захлебнувшись. Она ждала терпеливо, сидя рядом на корточках, поигрывая коротким кривым ножом.
— Он оступился, — продолжил клирик, отдышавшись. — Допустил ошибку. Ему не доверяют больше. Я послан, чтобы следить.
— План нападения на столицу, — бросил капрал, кивнув удовлетворенно.
Взгляд клирика метнулся к страту.
— Можешь считать, что он уже мёртв, — улыбнулась девица, розовый язычок лизнул кончик кинжала.
— Медленное передвижение посольства сушей отвлекло бы внимание от моря. Корабли должны были беспрепятственно войти в гавань. Северные князья захватить клыки, а боевые отряды высадиться в порту, начав атаку города от доков, одновременно постаравшись захватить замок или хотя бы удержать ворота открытыми. Барки вели бы обстрел города с моря. Когда достаточное число войск сконцентрировалось бы в районе порта, другие отряды, собранные в столице загодя, соединились бы и нанесли удар с тыла. Захватив столицу, мы захватили бы всю страну.
Клирик на одном вдохе выложил всё. Капрал задумчиво качнул головой. Девчонка перестала скалить зубы. Сидела рядом на корточках, щурясь и трогая лезвием кинжала ноготь.
— Кто-то предал вас, — сказал, наконец, капрал, глядя в глаза страту, — подумать только! Предатели в рядах ордена. — Страт дёрнулся. Впервые за всё время потерял выдержку и самообладание. Капрал ухмыльнулся. — Мы были готовы. Мы подняли цепи… Так, говоришь, посольство обманка? — он вновь обернулся к клирику.
— Не совсем, — ответил тот, еще косясь на страта. — Князь… Князь Николай возглавляет его. Он должен был бы войти в захваченный город.
— И стать наместником? — капрал прищурился.
— Нет, наместником стал бы Ярослав.
— Всё святое семейство в сборе, — девица плюнула длинно и метко, точно в трепетавший язычок пламени. — Небось и Бронислава тут?
— Да, — монах кивнул.
— Ну, хорошо, — капрал поскрёб подбородок. Голова запекалась в шлеме как картофелина. Нестерпимо зудело под короткой щетиной, пот начал заливать глаза. — А вы тут с какого бока припёка? — Чуть повернул меч, чтобы в отполированном зеркально клинке увидеть улицу и арбалетчиков, держащих дом под прицелом. — Поди, все черные в городе собрались выручать вас вместо того, чтоб идти на помощь к своим, в доки?
Взгляд клирика метнулся к страту и замер, прикованный.
— Я не могу, — прошептал он, — не могу, не могу, не могу…
Она ударила его наотмашь, тыльной стороной ладони. Голова дёрнулась безвольно. Его глаза были пусты. Зрачки сузились, стали не больше булавочной головки.
— Пиши пропало, — сказала девица, когда слюна из безвольно распяленного рта потекла на подбородок. — Прирезать?
— Нет, — протянул капрал нехотя. — Нам всё равно придется выбираться как-то иначе. Слишком опасно через стоки.
— Жаль, — лезвие мелькнуло, спрятавшись. Она принялась набирать полные руки битого стекла, осколков простреленных арбалетными болтами окон.
Капрал поманил пальцем солдата, приобнял за плечи, когда тот склонился навстречу.
— Значит, сделаем так, слушай…
Он не успел закончить. Прогорев, рухнула, перегородив кухню, балка. Взметнулся столп искр, полыхнуло, загудев, пламя. Вместе с дождевой водой полилась на пол горючая смесь, а на улице раздались крики.
Солдат подхватил подмышки, потянул страта к выходу в соседнюю комнату. Девица, вздохнув с сожалением, сграбастала за шкирку клирика. От черного хода бежали, пригибаясь, боясь опалить волосы, еще два нищеброда.
Капрал ещё раз поднял меч и не увидел арбалетчиков на крыльце дома через улицу. Кивнув удовлетворенно, он поспешил прочь из кухни.
— Что там? — спросил он у девчонки, выглядывавшей уже в окно.
— Думаю, самое время нам прорываться. Шалый привёл-таки подмогу. Кто-то крепко вмазал чёрным с тыла.
Когда белые стены замка окрасились розовым светом восходящего утра, Воин присел, наконец. Ноги не держали. Он спешился сразу же, как только стало ясно — монахи осадили его гвардейцев в маленьком домике в черте цеховых кварталов, и надо драться. Эта затянувшаяся на несколько часов стычка была самой первой, и самой тяжёлой. Никем неуправляемая волна атакующих была полностью уничтожена, опрокинута и сметена. Разъяренные горожане рвались в бой — стоило труда сдержать их, и еще большего — организовать. Девочка взяла под начало отряд, а волк беспрепятственно проходил по занятой врагом улице — смотрел в глаза арбалетчикам и вываливал язык, словно смеясь. Те провожали его настороженными взглядами, но ни один палец не нажал на пусковой механизм.
Он запомнил эту схватку. Только её. Остальное слилось в длинную смазанную череду событий и лиц. Он скоро перестал удивляться тому, как быстро находились телеги, годные перегородить улицу, замедлив отступление врага. Как падали с крыш невесть откуда взявшиеся брёвна, как катились по мостовой, подминая под себя черных, огромные дубовые бочки. Но люди, новые и новые люди, готовые идти в бой — он не ждал этого от города, в котором прожил не одну сотню лет. И потому, когда он опустился на холодный мокрый камень, оглядывая разгромленную улицу в мутной пелене мелко моросящего дождя, да группу людей — должно быть жителей этого квартала — поднимающих опрокинутую на бок телегу, он почувствовал удовлетворение.
— Мой генерал, — младший капрал через силу отдал честь. Он снял шлем, вытер лицо мокрой перчаткой, размазав пятна сажи на щеках и подбородке. Поодаль, спрятавшись от дождя на узкой ленте сухой земли под козырьком крыши, сидела, опершись о стену дома и устало прикрыв глаза маленькая оборванка, такая же чумазая, как и капрал.
— Клирик и страт, — упредил его Марк, — я помню.
— Не только, — кажется, ноги не держали уже и его. Марк похлопал по ступеням рядом, приглашая присаживаться. — Благодарю, — он рухнул, громыхнув амуницией. — Там какие-то люди, говорят, поймали князя Николая.
— Кого?! — это вывело Марка из дрёмы, в которую он начал было проваливаться. Разом прояснился взгляд.
— Князя Николая, — повторил капрал, щурясь болезненно на серые предрассветные сумерки. Глаза его были воспалены, разъедены дымом.
— Где? — Марк встал. Поднимаясь, чуть нажал на плечо капрала, приказывая «сиди».
— Там, — он слабо махнул вдоль по улице и откинулся, облокотившись на ступени. Подставил лицо мелко моросящему дождю.
Он скоро прошёл мимо пустых домов, миновал почерневшие, наконец-то затушенные остовы и увидел таверну. Хозяин, который с утра ещё открывал двери, надеясь на добрую дневную выручку, ходил с перебинтованной головой, трогал опалённую с одного края стену и щелкал языком, наверняка прикидывая, во сколько станет ему починка.
Воин взбежал на крыльцо, переступил порог, пригнувшись — первая зала была полна народу. Ходила меж столов девочка, разнося горячую похлебку. Её мать на другом столе костоправила какого-то оборванца. Щуплый молодой парень морщился, закусив зубами ворот рубахи, но терпел, пока она вправляла ему сломанную кость ноги. Марк быстро прошел мимо, туда, где во второй трапезной собрались шестеро оставшихся в живых гвардейцев, где сидела у камина, вычёсывая насквозь промокшего волка, Эдель, а Рато спал, свернувшись калачиком на лавке. Всю ночь он да ворон разносили распоряжения Марка во все концы города. Он чуть коснулся его головы, проходя мимо. Тот почуял прикосновение, вздрогнул конвульсивно всем телом, но не проснулся.
— Вот, — поднялся навстречу один из гвардейцев и, отворил двери кухни.
Там, среди корзин, на куче белых от мучной пыли мешков, сидел князь Николай.
Воин замер, разглядывая принца. Двоюродные братья, они с Ллерием были похожи как близнецы. Только Николай был на добрый десяток лет старше. Да может быть немного холёнее. Их королю явно не хватало лоска. Да такой же вызывающе-гордой осанки, странной у по слухам безвольного, боязливого принца.
— Ваше Высочество, — сказал Воин дипломатично, делая приглашающий жест в залу, — я главнокомандующий далионской армии, Марк.
— Тот самый Марк, — протянул Николай, щурясь с темноты на яркий свет, прикрывая глаза ладонью. Он поднялся, сделал шаг вперёд и заявил громко, — я предаю себя в руки правосудия и брата моего, короля Ллерия.
— Талдычит это с самого начала. — Гвардеец пожал плечами в ответ на удивленный взгляд Марка. — Те двое, что поймали его, вон в первом зале дожидаются, говорят, будто он сам выскочил на них. Требовал вести его в замок. Лошадь загнал. Хорошая, чистокровная кобыла издохла. Я сам видел.
— П-п-поступок моего отца вероломен! — Он сделал ещё шаг вперёд. Вынул из рукава, принялся скручивать узлами батистовый платок. Точно так, как это делал Ллерий, нервничая. — Я… Я готов за него ответить.
Воин закрыл глаза и с чувством, вкладывая всю усталость и злость, накопленную за многие и многие дни, выругался.
Дверь в его дом была распахнута настежь. Окна первого этажа выбиты, а в одном прочно застрял, уцепившись за раму, сундук.
— Ту-у-упицы, — скрежетал зубами Горбун, силясь втянуть его обратно. — Там же книги!
Когда сундук, грохнулся на пол, и перевернулся, клацнув огромным навесным замком, Горбун бросился в башню. Тайная дверка, спрятанная прямо над изголовьем его тяжёлой, вырезанной из цельного куска дерева, двуспальной кровати, оставалась запертой. Он отпер её, еле-еле вскарабкался в узкий и низкий ход и пополз, спеша к главному своему сокровищу.
Башня была полна камней.
Одни, запыленные так, что нельзя было различить даже их цвета под серой густой бахромой, ровными рядами стояли на полках. Это были просто камни. Он возился когда-то с ними, сортируя бережно, занося в картотеку. Пока не понял, что это были всего лишь драгоценные камни.
Горсточка, жалкая горсточка цветных осколков всегда хранилась на столе — рядом с книгами, свитками, ретортами. И лишь один — глаз ворона, крупный кусок черного хрусталя — покоился в специальной подставке. Горбун помедлил минуту, но всё-таки снял его с треножника, спрятал в черный бархатный мешочек. У него не было времени даже одним глазком взглянуть, как там Марк.
Он принялся собирать цветную россыпь самоцветов, каждый беря двумя пальцами, оглаживая нежно, помещая в отдельное гнездо в специальной шкатулке, называя по имени.
— Откуда у тебя столько?
Он вздрогнул, услышав это. Едва не уронил камень, присел, сжав его в кулаке.
Юродивый поднимался с колен. Тайный ход был чересчур узок для него. Он снял со стен всю паутину, пробираясь в башню.
— А… Ты, — Горбун разжал ладонь так, будто боялся, что мог раздавить камушек. — Что ж ты не повёз Ведьму к дому? Оставил её одну возиться со Старухою.
— Я предупреждал, что буду следить за тобой. — Он всё оглядывался. Протянул руку, сняв камень с полки. Стёр большим пальцем пыль. — Ты хоть бы следил за ними. Или продал кому. Или отдал бы так. — В его руках засверкал, наконец, чисто алым светом крупный, с голубиное яйцо, рубин великолепной огранки.
— Прости. Недосуг. Хочешь, бери.
— На что мне? — Юродивый положил камень обратно. — От людей прятать?
Он подошел ближе, стал за спиной, совсем рядом, любопытствуя. Горбун пошевелил кривыми плечами. Горб его, казалось, вырос, а грудь прогнулась еще — он навис над шкатулкой, закрывая её.
— Это? — спросил Юродивый, протягивая руку, — это давал тебе Мастер? — повёл ладонью над камнями чуть-чуть прикрыв глаза. Но не коснулся. Отступил на шаг.
Горбун медленно выдохнул. Опустились вздернутые плечи. Он опустил в гнездо последний камушек и захлопнул крышку.
— Это моё! — Сказал он, поглаживая полированное дерево шкатулки. Расправил отрез синего бархата, заворачивая. — Я сам! Слышишь? Сам заработал их. — Сунул шкатулку в мешок. — И заметь! Я никогда не путал дела с Синдиката с интересами Круга. — Обернулся, глядя прямо в глаза загораживавшему путь Юродивому. — Ты напрасно следишь за мной.
— Ну-ну, — ответил тот, отступая.
Горбун толкнул мешок в лаз, кряхтя опустился на колени — пол тайной комнаты был выше, нежели пол спальни — пополз, толкая мешок впереди себя. Он быстро миновал короткий тоннельчик, и, когда собирался уже вытолкнуть мешок наружу, тот скользнул вдруг из-под ладони, убегая дальше. Два раза стукнули по полу каблуки.
От неожиданности Горбун треснулся головой о низкий свод лаза. Искры посыпались из глаз. Не видя перед собой ничего, он спешил скорее выбраться, увидеть того, кто украл его камни. Посмотреть в глаза перед тем, как убить.
Он так спешил, что вывалился на кровать, перекувыркнувшись через голову. Прямо над ним раскинулся на угловых столбах тяжелый, красного бархата балдахин, а рядом стоял, глядя в лицо с любопытством тот, кого Горбун никак не ожидал увидеть в своем доме.
— Ты! — он попытался схватить мешок, который теперь держал в руках Сет.
— Ага, значит, ты знаешь меня, — Сет отступил ещё на шаг, спрятав мешок за спину. Зато оборванка, каких он видел нынче много на улицах, шагнула навстречу и качнула нацеленным в его грудь самострелом.
— Я встану? — спросил горбун.
— Вставай, — ответил Сет, — и ты тоже давай, выбирайся сюда, божевольный. Дурную службу ты сослужил мне, Юродивый. Даже не знаю, что с тобой и делать.
Горбун скатился с кровати, а Юродивый выскользнул ногами вперёд, замер на минуту, сидя на корточках, глядя в глаза Сету, а потом спрыгнул по другую сторону.
— Я говорил тебе, убей его? А ты меня не послушал. — Лохмотья упали с его головы, пока он лазал по тоннелю. Сет поглядел в лицо пристально, усмехнулся. Юродивый тряхнул тугими каштановыми кудрями. Сет развернулся и в пару шагов подошел к низкому подоконнику, сел. Снаружи шел, монотонно барабаня по стёклам, нескончаемый дождь.
— Ты не Мастер, — сказал Сет, вздохнув. Руки распускали тесёмки мешка, и Горбун невольно качнулся вперед.
— Куда?! — девица сделала ещё шаг навстречу. Самострел метался меж Горбуном и Юродивым. — Назад. Стань, где стоял!
Юродивый склонил голову, глядя на неё с любопытством. За пазухой, будто сердце, затрепыхалось, забилось, и он вынул птичку. Принялся гладить рыжевато-бурые пёрышки, а крохотный клювик пощипывал его пальцы.
— Жаль, я думал, ты Мастер. — Сет вынул свёрток, встряхнул. Мягкая материя неслышно упала на пол. Он легко открыл шкатулку. — А не знаешь, зачем Мастер послал мне кольцо?
— Нет, — солгал Горбун, прикрывая глаза.
— Врешь, — ответил Сет, поворачивая деревянный ящичек, любуясь, как играют на свету крохотные цветные камушки, — что это? — спросил он.
Горбун молчал. Пальцы Юродивого, гладившие черный клювик, бурые крылышки, замерли. Сет повёл ладонью, бросил косой взгляд и все-таки поддел ногтем. Вынул один.
Камень — осколок аквамарина — лежал на раскрытой ладони. Судорога прошла по плечам Сета. Девица, внимательно наблюдавшая за ним, дернулась, сделала шаг, будто готова была броситься в любой момент на помощь. Он покачал головой тихонько, сказал, кладя камушек обратно:
— Ты очень дурной человек, Горбун. Если бы я оставался ещё человеком, я сказал бы, что ты много-много хуже меня.
Юродивый медленно выдохнул.
— Ты всё-таки убила его?
— Нет, — Сет захлопнул шкатулку, поставил рядом на подоконник, сунул руку в мешок и вынул второй, поменьше, с Глазом Ворона. — Мы все умерли. Это вороний глаз? — спросил он, заглянув в горловину. — А что будет, если я его разобью? — Горбун снова дёрнулся, но остался стоять на месте, помня о взведенном самостреле. Сет улыбнулся. — Решено! Так и сделаем.
Он продел руку в тонкую шелковую петлю, затянув тем самым горло мешка. Сунул шкатулку во второй, набросил через плечо лямку. Спросил, глядя на Горбуна:
— Ну, куда ты так спешно собирался? Может, мне тоже туда надо? — Маленький мешочек с вороньим глазом раскачивался всё сильней и сильней, пока не совершил полный оборот. Горбун неотрывно следил его полёт, а тот ускорялся и свистел уже, будто камень, привязанный на верёвочку озорным мальчишкой. И точно так же невозможно было угадать, что удумает пострел в следующую минуту. — Ну?
— Я спешил к Мастеру, — ответил Горбун, и, наконец, оторвал взгляд от стремительно вращающегося шара, — прошу, — слова давались ему с трудом, — умоляю, не надо!
Сет дёрнул на себя вытянутую руку и ловко поймал дёрнувшийся вслед за ней мешочек.
— Не буду, — пообещал он, — не буду, если отведешь меня к Мастеру.
Уже другой час Ссаром сидел, откинувшись в креслах, с рукою, прижатой к сердцу. Удар следовал за ударом. Сперва оборвалась связь, которую адепты денно и нощно поддерживали с кораблями армады. Трое, все трое из тех посвященных ордена, что отправились в путь вместе с Брониславой, были мертвы. Это могло означать только одно — высадка не имела успеха. Он боялся даже думать об участи, постигшей его внука.
Потом пришли было обнадеживающие вести из посольства — город полыхал. Это вселяло надежды, кораблям удалось начать обстрел. Но одновременно — и опасения — Николай был слишком далеко от городских стен, а отряды, отправившиеся с ним, слишком малочисленны, чтобы защитить князя от гнева местных жителей. Оставалось уповать на выучку боевых монахов, да беспечность крестьян, забывших за долгие годы безбедной жизни, как правильно держать в руках оружие.
Он надеялся ещё. Но вещее отцовское сердце мучилось дурными предчувствиями. Трепыхалось, сжимаясь мучительно. Замирало, и тогда боль пронизывала, как игла. Он отослал всех, выставил вон членов синода, с которыми провёл несколько бессонных дней и ночей. Они ушли безропотно, покорно, но наверняка ждали под дверью. А он медлил, не зная, что предпринять. Не способный шевельнуть и пальцем, не то что думать внятно.
Ветер завевал в распахнутое окно. С каждым днем становилось всё теплей, но ночи еще были прохладны. Он ощутил холодную испарину, да еще солёный привкус на губах. Провёл рукой по щеке — из глаз его катились тихие, горькие слёзы. Он заставил себя медленно выпрямиться, сесть ровно, сложить руки на подлокотниках кресла, поднять склоненную на грудь голову.
Когда дверь распахнулась, только взгляд выдавал тот безотчетный ужас, что охватил короля и первосвященника. Никто, никогда не врывался к нему без стука. Члены синода стояли там, за спиной послушника, служившего гонцом между ним и адептами ордена, глядя внимательно, жадно. Но не решались войти. Не помня себя, он махнул слабо рукой, приказывая мальчику закрыть за собой дверь.
Адепты ордена. Они всегда использовали детей для передачи своих посланий. Ребёнку не ведом страх. Ребёнок скажет всё. Перед лицом короля или самого бога. И мальчишка не боялся. Но смотрел с тою же мукою.
— Князь Николай самовольно покинул посольство и верхом отбыл в Мадру. Задержать его не удалось.
Треснул поддерживавший его стержень. Надломившись, опрокинулось в креслах тело, он упал почти на ковер, но был пойман подростком. Тот плакал, положив его голову к себе на колени, гладя безотчетно по длинным седым волосам.
— Князь очень добрый, хороший человек, никто не тронет его, — повторял мальчик, убеждая скорее себя, чем старика у своих ног.
— Помоги мне подняться, — прохрипел Ссаром.
Мальчишка кивнул, подхватил под локоть, дал ладонь, чтоб опереться. Ссаром почувствовал, какие горячие у него ладони, и как обескровлен он сам.
— Зови, — кивнул он на дверь, когда снова сел в креслах, развернув плечи, стараясь держать голову столь же высоко. — Зови, зови, — повторил он чуть раздраженно, когда мальчишка помедлил в ответ на его приказ.
Его сердце билось, наконец, глубоко и ровно, словно механическое. Не живое.
— Я, Ссаром Четвертый, король и первосвященник, — он слышал свой голос будто издалека, — повелеваю. Начать немедленное продвижение войск через границу, в северные пределы Далиона. В течение ближайших двух дней захватить города по рекам Рьянка, Владычица. Перекрыть движение по тракту. Полностью уничтожать войска и местных жителей. Насколько это возможно, не допускать распространения вестей о начале войны.
— Ктраны, — страт качнулся вперёд, но замер, остановленный взглядом короля. — Ктраны… — повторил он, не решаясь продолжить.
— У вас было достаточно времени, чтобы научиться убивать их, — отрезал Ссаром. — А теперь… все вон.
Они не ждали ничего подобного. Слишком привыкли, успели забыть. Долгие годы он, человек, едва избежавший смерти от рук собственной сестры, был тих, покладист и вкрадчив, чтобы избежать смерти от рук священного синода и конгрегации по делам веры. Сейчас он был слишком стар и слишком одинок, чтобы бояться кого бы то ни было.
Мальчик, что стоял всё это время рядом, бросил вопрошающий взгляд, и старик чуть качнул головой, запрещая. Подросток вышел последним, аккуратно прикрыв за собой дверь. И Ссаром остался совсем один.
