Глава 12
…Наконец после крика и суеты погрузки машина с техниками тронулась и повезла наш «трудовой десант» на Яковлевский опытно-экспериментальный завод.
– Ну, удачи! Ничего не забыли? Привет там передавай старикам – Архипычу и Кузьмичу! Да, пару ПАУ-22 попроси – на наши «Яки» поставим, тренироваться в стрельбе давно пора, хорошо? Машины, как разгрузитесь, сразу возвращай – у нас тут дел полно. Понял? Давай, Михал Михалыч!
Я хлопнул по подставленной ладони инженера, он запрыгнул в груженый «Додж», Петрович дал прощальный гудок, и наш лимузин без особой спешки стал догонять грузовик. Петрович все никак не мог избавиться от своих танкистских привычек, его принципы – «Не вижу – не еду!» и «Поспешай медленно, а то гусеницы потеряешь!». Хотя… На самом деле – хоть Петрович и не гоняет, как наскипидаренный, он никуда и не опаздывает. Да…
Я обернулся к стоящим за мной офицерам.
– Ну, а у нас что? К завтрашнему выезду готовы? Плавки-то хоть примерили? А? Смотрите у меня! Вечером проведу построение и проверю личный состав по форме 30! Возьмите в мастерских ножницы по металлу и когти себе на ногах обрубите. Сходите к парикмахеру, что ли… Побрейтесь. Эх… – Говорить было бесполезно. Личный состав, идиотически-мечтательно улыбаясь, был весь в грезах о завтрашнем дне. Эк вас разобрало-то, болезные… На самом деле – перезанимались! Ну, ничего – вам осталось лишь день простоять, да ночь продержаться. А там!.. О-о-о!
Я зашел в штаб полка, напомнить про автобус на завтра. Мужики держали это на контроле и заверили, что все будет на мази. Автобус новый, хороший. Сиденья мягкие, дерматиновые. На окнах – кремовые занавесочки. В общем – останетесь довольны. Ну и хорошо.
У себя в кабинете я еще раз пробежал список экскурсантов. Тэ-экс, летчики – все, НШ, адъютант, «молчи-молчи», инженер на спецзадании – вычеркиваем… «Зеленый змий» – а куда же без него… Полковник Василий Сталин на «Додже», стало быть – плюс Петрович, плюс пару солдат Василию в подручные… Вроде все. Наших только под двадцать человек набирается, а еще Симоновы и остальные деятели искусства… Ладно, поместимся. В случае чего – человек пять пересажу в «Додж». В нем чуть ли не взвод разместить можно. Да и Костя, может, будет на своем «Виллисе»… Поместимся, в общем.
А кого же оставить в расположении? Нужен офицер… Может, этих… «условно осужденных»? Нет, я им придумаю кару получше! А на хозяйстве останется наш юный шифровальщик. Парень он молодой, выдержанный, обклеенный всякими подписками о неразглашении. Справится, в общем.
А теперь – «бандитос»! Я позвонил и приказал гнать гадов ко мне в кабинет. Потупясь, троица предстала предо мной. Смущение, как мне показалось, было не наигранным.
– Ну, что, «лишенцы»? Я вот подумал и решил вас все же взять на экскурсию, – слабое оживление, проблеск счастья на грустных мордах. – Но! Даже – «НО!!!»
Точно уловив изменение тональности командирского голоса, «лос бандитос» вновь повесили носы.
– Не бесплатно! – Опять легкое оживление пополам с непониманием и надеждой на чистое, детское счастье. – На пикнике вы переходите из категории «дорогих гостей» в категорию «прислуга за все»! Будете официантами, блюдоносцами и блюдомоями! – Тяжелый стон облыжно обвиненного в шулерстве аристократа, над головой которого только что сломали шпагу… – Молчать, прохиндеи! Я – ваш командир и хозяин вашей жизни, лично встаю к котлу. Уху варить буду… Вы что, считаете недостойным для себя делом помочь командиру и организовать отдых для ваших боевых друзей? – хитренько, по-ленински прищурился я.
Прохиндеи осознали и убито молчали. Деваться им с подводной лодки было некуда…
– Вот так-то… Слушай приказ! Получить у столовского старшины белые куртки, поварские колпаки и передники… И на меня возьмите. Замечу ваш трудовой энтузиазм и желание смыть свои проступки трудовым потом – будете поощрены… Разрешу граммов по сто пятьдесят под уху… Все, ВСЕ! Я сказал – по сто пятьдесят! А то и этого не получите, троглодиты. Кру-у-угом! Шагом марш… на кухню!
Да-а, тяжела ты – доля командирская… Ну, ничего, сдюжим.
* * *
– Значит так, Василий! Берешь Базиля, берешь «Додж». Возьми пару солдатиков, Петрович тебе подскажет кого. Грузитесь – щиты под столы, козлы, доски для лавок, котлы и посуда, шанцевый инструмент и ложки для гостей. Скатерти. Что еще? Ничего не забыл? Полотенца. Ах, да – спортинвентарь! В общем – грузитесь по твоему списку. Бутылки в дороге не побей! Рыба не пропадет? Во льду? Не мороженая? Это хорошо. Да… а ты деньги-то заплатил… или так – на «хапок» взял? Ладно-ладно. Не дуйся, верю. Ну, давай, злодействуй по своему плану. Приедете на место – разгружайтесь, готовьте площадку, сделайте костровую яму и яму для мусора… Хм-м… и организуйте два «укромных уголка»… Типа «Мэ» и «Жо», понял? Потом высылай Петровича на дорогу, к деревне, – пусть нас ждет. Будет показывать путь. Все? Лети, орел! А вы, товарищи офицеры, чего ждете? Ах, команды «по машинам»? Считайте, что вы ее получили. Начштаба, загружайте списочный состав!
Тронулись. Куда ехать, я абсолютно не представлял. Смутно помнилось, что городок «Мосфильма» вроде бы где-то рядом с Ленинскими горами. Но водятел автобуса был проинструктирован и адрес знал. Погнали…
Как ни странно, но к проходной «Мосфильма» добрались практически без блудёжки. Перед проходной уже стоял знакомый «Виллис», а Константин, картинно водрузив ногу на колесо машины, курил свою трубку.
– Выгружайсь! Можно перекурить. Костя! Привет, как дела? А где Валентина? Ах, девчонок муштрует! Здорово…
– Ну, и мы готовы. Кто будет вести экскурсию, ты?
Оказалось, что нет. Хлопнула дверь проходной, из нее выкатился какой-то плотный типчик в коротком пиджачке, поправил на носу большие роговые очки с толстыми стеклами и пискнул: «Товагищи! Товагищи! Ви готовы?»
Товарищи одобрительно и обрадованно загудели, что, мол, давно готовы… со вчерашнего дня еще. Тут я кашлянул, товарищи вмиг замолкли и стройными рядами потянулись за экскурсоводом. Мы вместе с Костей шли замыкающими.
– Как дела, Костя? Да, ты знаешь… только – тс-с-с! Никому! Тут мне был один звоночек… от Хозяина… Да. Сам обалдел! Так я что хотел сказать, помнит он тебя, на примете держит! В авторитете ты, Константин! Краса и гордость советской журналистики – раз, поэзии – два, драматургии – три и беллетристики – четыре! Во как! Смотри – не спейся от радости. Я еще хочу твою книгу, ну – «Живые и мертвые», прочитать. Что? Уже материал собираешь? Вот и здорово.
– Товагищи, внимание! Обгатите ваш взгляд на лежащий пегед вами киногогодок! – Это прорезался наш гид. Экскурсия началась. Летчики взяли гида в кольцо и стали внимать предполетному инструктажу.
– Здесь собганы все этапы кинопгоизводства, чтобы все габоты пгоизводить без потеги вгемени. Здесь все пгодумано так, чтобы было возможно подготовить все необходимое для съемки – осуществить постановку кинокагтины, пговести монтажные и тониговочные габоты, пгоявку и печать пленки, вплоть до выпуска тигажа фильма в пгокат. Такого даже в Евгопе нет, товагищи! В некотогом смысле богаче нас только Голливуд…
– Как Валя поживает? Где она?
– Да ского увидишь, Виктог!
– Эк, как ты на экскурсовода похож! Один голос!
Костя заржал и ткнул меня локтем в бок – слушай!
– …и девятого февгаля тысяча девятьсот тгидцать пегвого года состоялось тогжественное откгытие новой кинофабгики «Союзкино». Уже в магте она была слита с Московской звуковой фабгикой на Лесной улице и получила название Московская объединенная фабгика «Союзкино» имени Десятилетия Октябгя…
– Костя, а сколько вас человек будет? Я имею в виду – в автобус-то поместимся, а? Ладно-ладно… слушаю.
– Уже в пегвые несколько лет были сняты замечательные фильмы, товагищи, котогыми мы по пгаву гогдимся! И котогые любит вся стгана! «Веселые гебята» Гигогия Александгова, потом его же «Цигк», «Волга-Волга», в котогых блистала всенагодно любимая актгиса Любовь Оглова. Нет, Оглову мы сегодня не увидим. В эти же годы Иван Пыгьев снял комедии «Тгактогисты» и «Свинагка и пастух» с Магиной Ладыниной и Кгючковым. «Свинагку» он монтиговал уже под бомбами, товагищи… В фильме Константина Юдина «Девушка с хагактегом» згителей покорила Валентина Сегова, она, кстати, товагищи, согласилась с вами встгетиться и гассказать о кино!
Народ одобрительно зашумел и закрутил головами в поисках актрисы Серовой.
– Все изменила война, товагищи… В сентябге согок пегвого года, когда немцы наступали на Москву, все киностудии по гешению пгавительства были эвакуигованы в Алма-Ату. Почти тысяча сотгудников «Мосфильма», отказавшись от бгони, ушла добговольцами в дивизии нагодного ополчения и в Особую 3-ю Московскую Коммунистическую стгелковую дивизию…
– А что же осталось на «Мосфильме»? – Кто спросил, я не заметил…
– А в зданиях на Вогобьевых гогах остался габотать лишь один цех специального назначения, товагищи, в котогом гуппа мастегов, инженегов и сотня подгостков выполняли военные заказы – изготавливали детали геактивных снагядов и десантных лодок… Вот такое кино, товагищи, получается… Пошли дальше!
Народ потянулся дальше, а я поймал экскурсовода за рукав.
– А что же вы не сказали, как снимали парад на Красной площади? Как войска шли с парада в бой? Да, а где товарища Сталина снимали?
– Как где? – испуганно отшатнулся от меня экскурсовод. – На пагаде и снимали, на тгибуне Мавзолея…
Я оскалил киномошеннику зубы в фирменной улыбке эсэсовца из лейб-штандарта «Мертвая голова».
– Вы, что… хотите сказать, что товарищ Сталин нежить? Умертвие? Он там, на Мавзолее, выступает перед бойцами, стоит крепкий мороз – а пар от дыхания изо рта у него не идет, так?
Наш чичероне разом взбледнул и спал с лица.
– Снимали в Кгемле… С нашими декогациями… – прошептал он. – Отпустите!
– Да я и не держу… Все очень интересно, товарищ! Продолжайте, пожалуйста!
Рядом колотился то ли в хохоте, то ли в кашле Симонов.
– Пгекгати, Виктог! Ты же совсем запугал человека!
– Товагищи! Товагищи! Сейчас пгойдем по павильонам, а потом – встгеча с агтисткой Сеговой!
Если вы видели фильм Александрова «Весна», то вы, наверное, помните сцену, когда Черкасов (не наш Серега, а киношный актер) ведет Орлову по студийным павильонам, да? Если не видели, то немедленно посмотрите, очень интересно. Так оно примерно и у нас оказалось. Единственно – народу было поменьше, слышался громкий и бестолковый грохот молотков, под ногами путались электрокабели, а от осветительных приборов тянуло жаром. Да… вредный цех получается! И очень пыльно.
Мимо нас в полумраке с идиотским хихиканьем то и дело бегали какие-то барышни. Иногда – целыми табунками. Летчики горящими от восторга глазами впитывали чистое искусство. Особенно долго их взгляд задерживался на… филейных, скажем так, частях кинодив. Самое искусство и есть! Чистый концентрат!
Наконец нас довели до студии, где ждала Валентина Серова и несколько девушек.
Константин пожал мне предплечье и стал пробиваться вперед. Он ведь был сценаристом. Они вдвоем с Валей стали рассказывать о съемках фильма «Жди меня». На экраны Москвы он должен был выйти буквально завтра-послезавтра. Может, мы еще и увидим.
Посыпались вопросы от летчиков, им что-то отвечали девушки, разговор сложился. Процесс, как говорится, пошел. Я несколько обеспокоенно взглянул на часы… Успеем!
– …Ну и в заключение, друзья, разрешите мне от имени всех наших офицеров пригласить дорогих хозяев на загородную прогулку! Купание, музыка, танцы, уха, товарищи! Машина подана, такси свободно, столы накрыты! Без всякого манерничанья, девчата! Отвезем-привезем, накормим и напоим, хм-м… Пошли в автобус.
Деятели культуры позволили воздушным бойцам разбить их стройные боевые порядки, мужики быстро расхватали девчат, и мы потянулись на солнышко. День обещал быть чудесным.
* * *
«Додж» Петровича, как и планировалось по карте предстоящей операции, ждал нас на съезде с дороги. Бибикнув, он потихоньку запылил впереди. Потом свернул, уступив неповоротливому автобусу дорогу и место для стоянки.
Двери раскрылись, и народ полез на природу.
– Да-а, красота! Что и говорить… Полковник! Вася, докладывай.
Все было готово. Летчики мигом разгрузили автобус, и девчата, выгнав из него мужчин, устроили там раздевалку.
Базиль провел Симонова и Серову по месту базирования и показал «удобства». Валентина тоже полезла в автобус. Девчонки было взвизгнули, но, разобравшись, кто идет, весело защебетали. Чисто сороки, право слово…
Мужики наводили последний марафет на столе, забивали в землю колья и укладывали доски сидений. Под здоровенным котлом уже горел костер. У кострища находился столик поменьше. За ним, со смущенными улыбками, стояли «лос бандитос», обмундированные под официантов и поваров. Даже поварские колпаки надели. Решив делать хорошую мину при плохой игре, бандиты даже как-то бравировали своим подневольным положением. Ну-ну, половые… гиганты обслуживания. Ладно, посмотрим.
– Куртку и колпак мне! – хлопнул я в ладоши. Пулей метнувшийся Серега Парикянц притащил искомое. Я облачился во все белое.
– Ассистенты, готовы к работе?
– Всегда готовы! – гаркнули ассистенты в белом, а Серега Парикянц даже попытался отдать пионерский салют.
– Кхм-м, Виктор, а ты не спешишь? Все же ты тут как бы хозяин… Положено вроде по одной… с «приехалом», стало быть… – Это ко мне подкрался Кузя.
– Кузя! Ты ли это? Я тебя не узнаю!
– Ну… – засмущался Кузя, – для храбрости, Виктор. Девчата уж больно красивые. Актрисы все…
– А ты – летчик-истребитель, Кузя! И я думаю, это повесомее будет, поверь. Только твою мордуленцию на экране не показывают. Пока… пока Героем не стал. А там покажут, как тебе Звезду Героя вручать будут. Вот и ты станешь звездой экрана… со Звездой Героя!
Кузя потерянно мялся.
– Ладно, уговорил. Полковник! Можно вас на минуточку!
Мухой подлетел полковник Вася. Я поманил пальцем «половых».
– Полковник, командуйте.
– Так, ребята, взяли штопоры, вон ящик с вином… тащите сюда. Открываем, та-ак, наливаем по половинке стакана… даже чуть меньше… Хорошо! Где там девушки? Девчата, к столу, к столу! Быстренько!
Я с удовольствием смотрел на недоуменные лица бандитов-официантов. Водки в принесенном ящике не было. В нем, бросая на чистый песок густые темно-рубиновые блики, стояли бутылки с «Хванчкарой».
– Да, бойцы! Не кукситесь! Поверьте, ребята, – придет еще день, когда вы будете внукам рассказывать, как Василий Сталин угощал вас вином, присланным в подарок его отцу. А водки на жаре, под солнцем – не будет! Вы офицеры, рядом – красивые девушки, вокруг – такая природа! И мне абсолютно не нужны ваши пьяные морды на фоне такой красоты… Девчата, разбирайте стаканы! Орлы! Смелее, смелее, подходите же. Ну, с «приехалом»!
* * *
– Да-а, замечатевное вино! – уважительно покачивая головой, Симонов с сожалением поставил опустевший стакан на стол.
Мои безграмотные в отношении «тонкого вкуса» летуны с недоверием, но прислушались к его словам. Заглянули в свои стаканы, выпили, покатали вино на языке и, ничего не поняв, осторожно вернули их на стол. Ладно! Еще поймете и вкус, и букет! Да и припас я вам «Московской», припас!
– Товарищ Василий, а где…
– Во льду лежит. Доставать?
– Рано, под уху и достанем. Давай, Вася, командуй. Всем купаться, потом еще по стакашке, волейбол, водные процедуры, патефон! Давай, Вася, зажигай!
Что-что, а это у Василия получалось здорово! Через минуту пустой берег реки было не узнать! Веселый хохот, брызги, мчащиеся по кромке воды молодые, красивые ребята и девчата. Со стороны низко натянутой сетки уже слышались звонкие удары по мячу.
– Так, ребятушки… – тихо обратился я к «обслуживающему персоналу». – Вот что я вам сказать хочу… Устали наши пилоты, вымотались. Наша задача – устроить им сегодня полноценный отдых! Чтобы они повалялись на горячем песочке, поплавали с девчатами, мяч постучали… Чтобы выпили немного, покушали вкусненького. Они – наша главная сила. Им скоро в бой, в смертельно опасную схватку с серьезным противником. И они должны к этому быть готовы! Должны помнить это мирное солнце, этот берег, лес, реку, беззащитные девичьи тела. Должны знать, что все это – Родину свою и ее людей – им надо защитить своим сердцем, жизнью своей. И нам надо сделать все, чтобы так и было! Я хочу, чтобы все было хорошо, понятно?
Официанты и солдатики молча кивнули, а водитель автобуса, зажевывая бутербродом свой стакашек вина, вдруг ахнул и побежал к своей машине.
– Петрович, у тебя камера запасная есть? Кидай ее ребятам в речку! – прокричал от автобуса он.
Петрович, хлопнув себя по лбу, тоже побежал к «Доджу». Через несколько минут в речку полетели два черных, перекачанных воздухом бублика – побольше и поменьше диаметром. Шлепнувшиеся возле купальщиков камеры вызвали новый взрыв смеха и энтузиазма.
Захрипел раскочегаренный патефон, над пляжем пронеслись вступительные аккорды, и, после длинного скрипичного проигрыша, какой-то металлический женский голос запел:
«Прощались мы…
Светила из-за туч луна,
Расстались мы —
И снова я одна,
Да, я одна…»
Ничего себе, шансончик! От такой песни у меня слезы на глазах появились! Надо бы им что-нибудь веселенькое, с летной тематикой сбацать. Но это потом, а теперь – у-уха!
* * *
Уха «по-астрахански»! Это, ребята, что-то особенное! Это сложный, длительный процесс. Очень ответственный процесс, чем-то схожий с плавкой стали особого качества. Те же производственные секреты, те же присадки и флюсы – перец и специи, те же… Да вот – посмотрите сами!
«Итак, берется казан литров этак на 20–25, заливается наполовину водой и ставится на костер.
В котел опускается чищеная, но не тертая морковка, разрезанная вдоль на 2 части, штук 5–6, а также 2–3 луковицы, хорошо промытые, прямо в кожуре. Все это доводится до кипения, после чего берется первая партия рыбы (мелкий частик) – тарашка, уклейка, подлещик (в Астрахани такую рыбу называют «белой»). Рыбу желательно предварительно выпотрошить и удалить жабры, можно не чистить. Рыба заворачивается в марлю и опускается в кипящую воду. Варится до готовности (глаза у рыбы должны побелеть), после этого вынимается и выбрасывается. Или – не выбрасывается…»
– Итак, ассистенты, начали! Где рыба?
Полковник Василий мигнул солдатикам, те кинулись в тенек, под деревья, нашли и дернули какой-то клочок тряпки. Песок ссыпался с покрытой брезентом ямы, обнажив спрятанный под мокрыми водорослями зеленый ящик из-под реактивного снаряда «РОФС-132».
– Вуаля! – Вася с шиком открыл ящик, и – вот оно! Пересыпанная льдом, в нем лежала рыба. Ух, ты! Родной! Здравствуй, «курносый»… Грустно опустив усы, поверх всей этой рыбьей чепухи лежал полутораметровый осетренок.
– Вася, ты – гений интендантской мысли! Маг и волшебник!
Полковник Сталин аж порозовел от похвалы.
– Так, ребята! Хватайте ведра и тащите воду. Вот эту мелочь мне ополосните, ее пора уже закладывать в котел… Нет, чистить мы ее не будем, так – кишки и жабры уберем, и хорош…
Я достал большие куски марли, которую наш «змей» прогнал через стерилизатор, насыпал в один кучу приготовленной мелкой рыбешки, завязал и на суровом шнурке повесил узелок на положенную поперек котла ветку. Так, чтобы узелок с рыбой погрузился в кипящую воду. Уха «завязалась»…
– Ребята, доставайте этого молодца, так, так… Кладите… Вам я поручаю очень ответственное дело! Сейчас вы будете «воронить» этого осетра! Что это значит? Проведите рукой по его шкуре… Чувствуете? Ага! Как у акулы – сплошные костяные бляшки. Говорят – они довольно опасны и могут повредить пищевод… Поэтому! Берете ножи и тщательно скребете осетра! Пока все эти бляшки не исчезнут, ясно? А крупные просто срезайте… Вперед! А мы займемся следующей порцией рыбы. Василий, друг мой! У меня руки грязные – все в рыбьей чешуе. Накапайте мне еще стакашку этого великолепного вина! Благодарю вас, полковник! Э-эх! Хорошо! Итак! Где судаки?
Я не удержался и пробил по мячу, который подкатился к нашей «фабрике-кухне».
– Полковник Сталин! Почему бардак на поле? Где судейская бригада?
В ответ лишь хохот и свист… Да-а, не ценят пока нас – поваров. Но ничего… Еще поплачете, еще попросите добавки!
Я вынул сварившуюся мелочь и отбросил ее на крышку котла.
– Где судаки, я спрашиваю? Ассистенты! Уволю к чертям собачьим!
«Лос бандитос» в лихо заломленных поварских колпаках притащили окуньков и судаков. Тщательно проверив рыбу, я начал укладывать ее на марлю. Солдатики ожесточенно драили осетра, Петрович с водятлом автобуса мыли овощи. Поварская бригада работала единым, мощным и слаженным оркестром! Это радовало.
«…После того как прокипела и отварилась первая порция рыбы, берется вторая – окунь, судак – таким же образом обработанная, и запускается в марле в казан, где и варится до готовности…»
– Ребятушки, готов осетр? А то его уже пластовать пора, уха выкипает! Готов? Вот и отлично. Тащите его сюда, на стол, на стол… укладывай… Ассистент! Скальпель! Тьфу ты… Нож давай!
«…После того как вы вынули судака и окуньков, наступает очередь осетра.
Хорошо промытый и разделанный осетр режется на порционные куски и запускается в уху. После чего в уху кладут картофель, очищенные астраханские помидоры, порезанные на крупные куски, перец горошком, лавровый лист и пучок зелени – петрушка, укроп…»
Загрузив осетра в котел, я навязал «веник» из травы, помял ее немного в кулаке, чтобы трава дала сок и запах, и пристроил в уху. Уха вкусно булькала. Распространяя совершенно обалденный аромат! Золотистый жирок покрывал кипящую поверхность, а по краям… Вы не поверите! По краям котла жирок стыл и схватывался корочкой! Вот, что я называю – настоящая астраханская уха!
– Виктор! Ну скоро, что ли? – пританцовывали вокруг меня зрители и знатоки. – Уже есть хочется, аж сил дамских нету!
Девушки в смешных купальниках, все в каплях воды, тоже, довольно заинтересованно и с аппетитом, поглядывали в котел. На некоторых девчатах я увидел венки из кувшинок. Да… а наши-то фавны лесные недуром окучивают речных нимф. Я взглянул на Серову. Она тихо улыбалась чему-то своему, затаенному.
– Сейчас, сейчас! Не толкайте под руку! – я колдовал около источающего вкусный пар котла. – Сейчас солить буду… А потом – еще минут десять, и все!
«…Варится до готовности, затем вынимают из ухи разваренный лук, морковку, куски помидоров, выбрасывают пучок травы.
Солят по вкусу. Это очень ответственный момент – будьте внимательны!
Дальше начинаются «тайны рыбацкого двора»!
Берется 4-унцовая банка черной зернистой икры, разминается, выкладывается в марлю, завязывается в узелок и пускается в казан. Через 3–5 минут уха становится светлой, и этот узелок выбрасывают. И завершающий момент, самый главный – из-под котла убирается огонь, остаются одни угли, и в уху вливаются 150–200 граммов водки. Казан накрывается крышкой и через пять минут – «Садитесь жрать, пожалуйста!»
Наконец пытка прекратилась, и «половые» потащили голодной братве тарелки с янтарной ухой.
Я снял колпак и утер трудовой пот. Кажется, удалась уха… Вон, как весело стучат ложками… Батюшки! А водка-то!
– Бандиты! Ко мне! Вон там, в яме, ящик со льдом… Тащите водку. Под уху разрешаю граммов по сто. И вам тоже. Скидывайте свои колпаки. Садитесь за стол, рубайте уху. Эх, хороша водка! Двойной очистки, со льда… Ну, будем! За все хорошее! – И минут двадцать спустя, под сытый, медленный стук ложек, звяк стаканов и удовлетворенное икание переевшей братвы: – Хорошо-то как! Щас запою, братцы! Да заткните кто-нибудь этот граммофон! Вот я вам песню напою, голоса и слуха у меня нет, а вы люди творческие – сумеете поймать мотивчик… Сможете и сами спеть, и хор здесь организовать. Песня американская, про пилотов. Называется – «Бомбардировщики»… – Так, я подумал, припомнил, что в сорок третьем песня уж точно была, и начал:
Был озабочен очень воздушный наш народ —
К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет.
Радисты скребли в эфире, волну ловя едва,
И вот без пяти четыре услышали слова:
«Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит, но машина летит
На честном слове и на одном крыле.
Ну, дела! Ночь была!
Их объекты разбомбили мы дотла!
Мы ушли, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетаем земле.
Вся команда цела, и машина пришла —
На честном слове и на одном крыле».
Тут я припомнил еще один куплет, предпоследний, который исполнялся после войны, но почему-то потом потерялся… Отбивая ритм ложкой по столу, я продолжил:
Ну, дела! Ночь была!
В нас зенитки били с каждого угла,
Вражьи стаи летали во мгле —
«Мессершмитты», орел на орле.
«Мессершмитт» нами сбит —
А наш «птенчик» летит
На честном слове и на одном крыле.
– А теперь – все вместе! Хором! А ну, пилоты! Давай!
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит, но машина летит
На честном слове и на одном крыле.
– А теперь припев:
Ну, дела! Ночь была!
Их объекты разбомбили мы дотла!
Мы ушли, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетаем земле.
Вся команда цела, и машина пришла —
На честном слове и на одном крыле!
Последний куплет наш краснознаменный хор имени Александрова пропел бодро, грозно и уверенно! Жизнеутверждающе пропел, чего уж там!
