Эпилог

Июль. Маковка лета. Робин в Вишневке на верфи аккуратненько тюкает легким топориком. Эта порода дерева встречается не повсюду. Очень ценится и применяется в весьма ответственных местах. Работать с ней следует в толстых перчатках, кожаном фартуке и с прозрачным щитком на лице. Чертеж весьма непрост. Деталь, которую нужно вытесать, – часть набора кораблика. Для нее даже существует умное специальное название. Ну вот, размер проходит. Твердое, однако, дерево этот тис.

Вообще-то Робин не корабел. Просто осуществляет мечту детства. Пока он был главным по Америке, приходилось делать не то, что хочется, а то, что необходимо. Зато сейчас, после шестидесяти, сдав дела желторотому преемнику, можно немного позволить себе кое-что на ниве сбычи мечт. Помнит он, как пацаном смотрел на летящую из-под звонкого инструмента щепу и стружку, как мечтал делать так же, как те большие дяди. Сбылось. А вообще они с Ричем здесь проездом.

Американский бизнесмен участвует в проекте вывода на низкие орбиты спутников связи. Бывший лейтенант долго пытался уразуметь, какие дивиденды этот делец надеется получить с этой затеи, но, похоже, искореженная идеологией агров логика таких материй понять просто неспособна. Важно, что рельсы, накатанные для железной дороги Чико – Онтарио, были получены, а отданный за них уголек из конских каштанов еще лет двадцать будут возить через два моря и один океан.

– Робин, – Генри с интересом смотрит на то, как мастеровые напрягают домкратом деревянный стрингер, – скажи мне, пожалуйста, почему во всяких хитрых научных затеях эти русские так нас опередили?

– Думаю – это эффект трех священных гвоздей, – только что вытесанная им деталь встала в гнезда, и вернувшийся на место продольный бортовой брус четко «дошел» границами пазов до кромок шипов. – На первом гвозде у них висит медицина, ей вообще отказа нет ни в чем. Потом все, что осталось после удовлетворения потребностей здравоохранителей, засыпается в образование. А уж то, что на это не израсходовали, идет в исследовательские лаборатории и конструкторские учреждения. Армию они не содержат, дорог не строят, поэтому оставшееся от остального, а это тоже немало, расходуется на разведку, освоение новых мест.

– Темнишь ты, Робин, однако, – ухмыляется Рич. – Думаешь, я не понимаю, что медики активно ведут изыскания, субсидируя научные направления практически во всех отраслях?

Слово «субсидируя» какое-то очень старинное, но, в общем, смысл улавливается. А янки продолжает:

– А уж научные подразделения учебных заведений я осмотрел внимательно. Оборудованы они прекрасно, да и народ там голодающим не выглядит. Так что не стоит лукавить, реально приоритет у науки тут выше, чем ты мне толкуешь. Это, как я понимаю, сразу после расходов на безопасность и управление.

Ясно, что собеседник не понимает существа затронутого вопроса, по-прежнему меряя все на деньги, бюджет, и прочую непонятную нормальному разуму дребедень. Хотя понятие нормальности здесь зеркально. Не считают агры свои «рвабли», они ими подтираются. А считают они огурцы и ножики, мешки с орехами и банки с тушенкой. И никогда не спутают нормальный лабораторный микроскоп с простеньким школьным, что предназначен для демонстрационных опытов.

Вообще непонятно, как можно считать человеческие нужды в долларах, а вот правительство Штатов ни в чем другом считать не желает. Деталями, говорит, займутся соответствующие службы и организации. Так для чего нужно правительство? Загадка.

А с Генри Ричардсоном у них сложились дружеские отношения на следующий день после попытки армейских прочесать лесной массив под Детройтом. Когда Робин и Натин как ни в чем не бывало приехали в город на бал по случаю шестнадцатилетия средней дочери прокурора, обстановка там была предгрозовая. Робину пришлось успокаивать всех, дав понять, что о происшествии следует забыть. И никто ни у кого ничего не отнимет.

До Суэца добрались стареньким гидропланом с посадками для дозаправок в Синоповке и Шкурске. Оттуда как раз уходил штормовой теплоходик, специально предназначенный для плавания в бурных тропических водах. Узкий остроносый корпус с обтекаемым дощатым колпаком вместо палубы, двумя невысокими, похожими на треноги мачтами, он производил впечатление скорее подводной лодки, чем настоящего корабля. Его тесные трюмы были не слишком удобны для погрузки, поскольку узкие люки затрудняют перемещение ящиков и тюков.

Пассажирские помещения тоже не радуют простором, а крошечные иллюминаторы делают любование окружающим простором делом неудобным и утомительным. Детали набора – балки и столбы – в восприятии сухопутного человека занимают внутри слишком много места.

По Красному морю пробежали быстро. Тридцать километров в час, это не так уж и медленно, если двигаться круглосуточно и безостановочно. А вот в Аденском заливе заштормило, и продолжалось это до самого острова Цейлон. Здорово качало, к тому же скорость пришлось снизить, чтобы не заныривать в волны носом, и так нередко корпус суденышка оказывался под водой. Только труба воздухозаборника – центральный ствол грот-мачты – спасала положение, а то бы дизели захлебнулись без воздуха.

Потом в устье Ганга перегрузились на плоскодонку и довольно долго поднимались вверх по течению этой теперь не слишком могучей реки. Рядом с пристанью виднелись чудовищные постройки эллингов для дирижаблей, но путешественники добрались до стартовой эстакады на самолетике. Вообще-то на самом деле сюда по условиям контракта ехал американский бизнесмен Генри Ричардсон, Робин увязался с ним в качестве переводчика.

Через остекление пункта управления отлично видна дуга рельсового пути. Ее короткое плечо спускается с возвышенности в долину, а далее уводит вверх по склону горы очень далеко, так, что конец теряется в облаках. Если не учитывать вертикального профиля, то линия идеально прямая, и ведет она почти точно на восток, с отклонением к югу на единицы градусов.

В верхней части меньшего отрезка на передней из трех сцепленных платформ покоится летательный аппарат из трех параллельных труб, соединенных горизонтальной плоскостью. За габарит корпусов лишь немного выставляются концы крыльев и хвостового оперения.

Идет отсчет. Лампочки, стрелочные индикаторы, цифровые табло и телеэкраны. Два десятка людей присматривают за всем этим хозяйством, обмениваясь докладами о цифровых значениях показаний приборов и готовности постов наблюдения и связи.

Старт. Сцепка платформ начинает разгон под горку, подталкиваемая явно не только силой земного притяжения. В бинокль видно, как падают огромные каменные блоки, задавая первичный толчок махине поезда через рычаги.

– Тяговый электродвигатель включился, – доклад из-за правого пульта.

– Линейный электродвигатель принял синхронизацию, – следующее сообщение.

Даже с такого расстояния видно, что набор скорости происходит стремительно. Незадолго до нижней точки траектории следует доклад о запуске прямоточников и отцеплении первой платформы. Действительно, концевая часть состава отделилась и заметно отстает, зато из хвоста второй платформы бьют струи пламени и, несмотря на то, что движение теперь происходит по горизонтали, рост скорости продолжается.

– Магнитная подвеска приняла состав.

Стрелка указателя скорости прошла первую отметку и продолжает отклоняться в ту же сторону. А платформы несутся вверх по эстакаде так, что дух захватывает.

– Прямоточники самолета запустились, вторая платформа отцеплена.

Все верно, видно, как она отстает, погасив огненные факелы на корме.

– Самолет перешел на питание от внутренних баков. Тяга нормальная, отрыв.

С наблюдательного пункта видно, как уменьшается двойной огонек пламени высоко в небе на востоке. Отставшие тележки скатываются вниз и останавливаются. Не совсем ясно, что их затормозило, но понятно, что без этого не обошлось.

Набор высоты, однако, идет энергично. Доклады о подъеме километр за километром поступают со скоростью неимоверной. Наконец – главное.

– Пороховой ускоритель пущен. Есть отрыв ракеты от самолета.

Еще несколько десятков секунд, доклад об отстреле ускорителя и…

– Спутник на орбите. Параметры…

– Хм, Робин, эта процедура заняла не так уж много времени.

– Хм, Генри, полтора столетия с небольшим довеском, это действительно не так уж долго.