Глава 22

За тонкой стенкой походного шатра опять послышались громкие голоса и лязг оружия – охрана снова кого-то не пропускала. Не то чтобы им было жалко или из вредности ограничивали доступ народа к своему князю, просто меру надобно знать. А то прутся в любое время дня и ночи, особенно ночи, днем, видите ли, не хотят отвлекать государя от важных государственных дел. А то, что он которую неделю выспаться нормально не может, так это всем по фигу. Не всем, конечно, вот охрана за покоем присматривает.

Шум разбудил не только Николая – на кровати, стоящей у противоположной стороны шатра, высунула нос из-под одеяла любопытная русалка:

– Это к нам?

– А ты здесь при чем? – удивился Шмелёв. – Если кого-то и не пускают, так это ко мне.

– А я?

– А ты спи. Все приличные русалки должны днем спать.

– Так ночь же…

– А по ночам хороводы водить под луной. Да, именно хороводы, а не пытаться пролезть в чужую постель.

– Буду неприличной! – заупрямилась Яна. – А постель я хотела согреть.

– Летом?

– Ну и что?

Русалка решила больше не спорить – молча подошла и присела на самый краешек княжеской кровати. Посидела, помолчала и, решительно выдохнув, забралась целиком, положив голову Николаю на грудь. Сквозь тонкую шелковую сорочку явственно чувствовалось бешено стучащее девичье сердце. Причем его удары отдавались у Шмелёва где-то в районе печени. Рука сама машинально погладила длинные волосы, разметавшиеся на половину походного ложа. Яна тихонько всхлипнула, прижалась сильнее и подвинулась повыше, пытаясь найти в темноте губы любимого человека.

– Стоп-стоп-стоп! – Коля безуспешно боролся с искушением. – И не надейся!

– Почему?

– Да пох… Ой! – спохватился Шмелёв – таких намеков он делать не собирался. – Я женатый человек. И однолюб. Понятно?

– А те девки в Татинце или купчиха из Славеля? Они что, не считаются?

– Конечно, нет. Там другое, понимаешь?

– Умом понимаю. – Русалка кивнула, и князю на грудь упало несколько холодных слезинок. – Но сердцу не прикажешь.

– Зубы вот не надо заговаривать. Еще народную мудрость про злую любовь с козлами припомни.

– И не думала даже.

– Никогда?

– Что никогда?

– Не думала?

– Это про козлов не думала. Я же тебя люблю, а не их.

– Замечательно. А мне что делать теперь?

– Ничего! Я сама все сделаю, – Яна сразу перестала всхлипывать. – Ты только не мешай и не сопротивляйся.

– А по ушам?

– За что?

– За провокации.

– Это не провокации. Я, можно сказать, об укреплении государства забочусь. Ну сам рассуди – ведь ты же не будешь править вечно? Да, конечно, бессмертие штука такая… Но может же просто надоесть? Знаю, что ответишь – Родине, мол, готов служить вечно. А если захочешь вернуться в свой мир? Помнишь, тот ангел говорил, что это можно сделать в любой момент?

– Помню, только не знаю, как.

– А если узнаешь? Так что не спорь – богоугодное дело не будет считаться супружеской изменой. Ты погляди на это с другой стороны!

– Ха, погляди… В такой-то темноте? Хотя на ощупь очень даже…

– Не в этом смысле, образно говорю. Нет, руки не надо убирать! У нас все честно получится – я буду любить тебя, а ты будешь любить Родину.

– А если не наследник, а наследница?

– Попробуем еще раз. И не один. Разве мы куда-то торопимся?

Коля только улыбнулся в ответ на такую постановку вопроса. Да на самом деле… да гори оно все синим пламенем! И… и… и кто придумал эти длинные, до пят, сорочки? В них же запутаешься!

…Утром Николай выбрался из-под одеяла и сплюнул прямо на пол, застеленный мягкими туранскими коврами. Фу, гадость! Надоело укрываться на ночь звериными шкурами. Пусть даже и собольими, как по рангу положено. Постоянно шерсть во рту, будто не князь спал, а медведь какой. И кстати, зачем они лапу зимой сосут? Она же волосатая и невкусная? Да, вот перекусить сейчас совсем бы не помешало.

– Не спится в такую рань? – Рядом блеснули зеленые русалочьи глаза.

Яна смотрела немного испуганно и настороженно. Шмелёв правильно понял ее замешательство:

– Не переживай, я ни о чем не жалею. Лишь бы ты сама…

– Я? Никогда и ни за что.

– А чего тогда покраснела?

Русалка прижала ладони к горящим щекам:

– Что, правда?

– Князю, то есть мне, нужно верить на слово. Глянь в зеркало.

Своему князю Яна, конечно, поверила, а вот самой себе, очевидно, нет. Она вскочила с постели и бросилась к зеркалу. Коля деликатно отвернулся.

– Нет, ты посмотри… На самом деле румянец!

– Да вижу я. Успокойся.

– Чего видишь? Ты же спиной ко мне сидишь.

Русалка повернула голову и обнаружила Шмелёва внимательно изучающим надраенные пластины собственного парадного доспеха. А в просочившемся сквозь полотняные стенки свете в них отражалась…

– Ой, чего подсматриваешь?

– Сама попросила.

– Только на щеки.

– Что, кроме них, и показать нечего? По моему мнению, и остальное очень даже ничего.

– Дурак! – Яна вернулась и повалила Николая на постель. – Я стала человеком!

– Да ну? – Шмелёв отбивался с видимой неохотой, провоцирующей русалку на более решительные действия. – А раньше? Что-то сегодня ночью не заметил ничего нечеловеческого.

– Не понимаешь… Горячая кровь… Я – человек!

– Конечно, – согласился Коля. – Теперь тебя комары будут кусать. Вот сюда… и сюда… а тут вообще загрызут.

– Убери руки, охальник. Нет, не убирай… и…

– Ну что же ты ничего не ешь? – Яна с тревогой заглянула в глаза любимого. – Только что с таким аппетитом завтрак планировали…

Николай молча положил обратно на тарелку так и не разделанного рака – дань русалочьим гастрономическим пристрастиям. Уже не первый раз замечал у себя подобное – как только запах еды начинает вызывать отвращение, так сразу жди вестей. Вот разве что еще не научился различать, насколько они поганые. То, что плохие, это однозначно, но вот степень их поганости… Над этим еще предстоит поработать. Подобное случалось совсем недавно, перед сообщением о паническом и незапланированном бегстве Орды от стен Алатыря, и потом, неделю назад, когда барыгов все же удалось перехватить на южной дороге, но на поле боя осталась чуть не четверть татинской армии. И вот сейчас.

Послышался вежливый стук в закрепленный у входа щит, и голос неизменного Ромы Кутузова сообщил через стенку шатра:

– Государь, к тебе Патриарх.

– Так пусть заходит, чего орать-то.

Тут же откинулся полог, и появившийся на пороге Савва осенил Николая и Яну широким крестом:

– Мир да любовь дому сему.

– Ага, – согласился Шмелёв. – Присаживайся.

Предстоятель не стал чиниться и прошел за стол, где сразу же налил себе полный стакан «Годзилковой особой». Выпил единым духом и крякнул довольно, вытирая губы рукавом походной рясы.

– Петрович, с утра?

– То грех малый, отмолю, – отмахнулся Савва и потянулся за куском истекающего янтарным жиром балыка.

Коля пожал плечами – отмолит так отмолит, его дело. Лишь бы это не помешало сегодня же вечером провести торжественное венчание. Именно так, сразу после победы и в окружении воодушевленной армии, которой еще долго вылавливать по лесам недобитков. Пусть хоть праздник у людей будет.

Узаконить свои отношения с Яной Шмелёв решил только что, едва увидел Патриарха. Его будущие дети не будут байстрюками или этими… как их там… бастардами. И двоеженством это считаться не будет, ведь мир другой! А любовь… А кто сказал, что ее нет? Пусть немного не такая, более спокойная и рассудительная, но именно она.

– Так что за новости у тебя, Петрович?

– У меня? Это, скорее, у тебя новости, Николай Васильевич.

– Да?

– Да-да, именно. Гости приехали. Может быть, слышал, как среди ночи ломились? Охрана еле-еле пинками прогнала.

– Опять посольство?

– Ну…

– Откуда на этот раз? Уж не Царьград ли мира запросил?

– Не-а, не угадал. Из Кьявска прибыли.

– Князюшка ихний чего-то хочет?

– Хуже, – вздохнул Савва. – Сама Верховная Рада заявилась.

В княжеской памяти что-то щелкнуло, и перед глазами всплыла давняя-предавняя картинка из телевизионного выпуска новостей.

– Верховная Рада? Как же, помню – оранжевые палатки на Майдане, бабка Параска с пузырем самогона, рябого мужика еще салом отравили, бледная девка с хлебобулочным изделием на голове… Да, еще постоянный мордобой из-за микрофонов на заседаниях. Так она что, в полном составе сюда пожаловала?

Патриарх не торопился с ответом, придвинув к себе большое блюдо с вареными раками:

– Ох и умаялся… Так чего ты спрашивал? Про состав? Тут ничего сказать не могу, а вот с полнотой, княже, угадал – пудов на двадцать потянет. И это не считая микрофонов – хоть и прячет, но оттопыриваются зело преизрядно.

– Что оттопыривается?

– Да микрофоны же! Ох, и здоровы!

– У кого?

– У нее, у Верховной Рады.

Тут Шмелёв окончательно запутался:

– Погоди, Петрович, ты вообще о чем рассказываешь?

– Как это о чем? – удивился Савва. – Ты разве не держишь руку на пульсе современной политики?

Николай вспомнил, где последнее время держал руку, причем не одну, а обе, и немного смутился. Яна же покраснела и закашлялась. Но отче не обратил внимания на некоторую заминку и пояснил, что Верховная Рада – это человек. Более того – она бывшая жена бывшего кьявского князя, придушившая муженька подушкой, перетопившая своих бояр в Данупре в почти полном составе и присвоившая себе титул Верховной. А Рада – имя. Рада Ашотовна Сарумян.

– Ни хрена себе! – удивился Шмелёв. – И чего она от нас хочет?

– Замуж.

– За кого?

– Ну не за меня же? Староват буду – старше ее года на полтора.

– А тебе сколько?

– На Покров восьмой десяток пошел.

– А ей, значит… Погоди, уж не хочешь ли сказать…

– Ага, за тебя замуж.

Яна резко встала, чуть не опрокинув стол, и решительно пошла к постели, где достала из-под подушки револьвер. Вполне профессионально откинула барабан, проверяя наличие патронов, и попыталась засунуть его за пояс. Вот только поясов у ночных сорочек не предусмотрено, и огнестрел упал на пол, перевернулся несколько раз и остался лежать у ног Патриарха. Савва с кряхтением нагнулся, и опасное оружие перекочевало в карман его рясы.

– Отдай огнестрел, Петрович, – попросила русалка, сверкая глазами.

– Обязательно отдам. Только скажи, девонька, куда же ты направляешься?

– Пойду, пристрелю гадину.

– Так ведь грех.

– Ну и что? – заупрямилась Яна. – А то, что не девонька, это не грех?

Савва Петрович перевел взгляд на Николая. Тот только руками развел, дело, мол, житейское.

– Так звать эту Раду сюда?

– Ну ее на хрен! – ответил Шмелёв. – Яночка, успокойся, я образно… Лучше Лешакова ко мне пришлите – поговорить кое о чем нужно.

Степной орел, неведомо как залетевший в эти края, старательно выписывал круги над лесами и полями в поисках хоть чего-нибудь съедобного. Да где уж там – которую неделю по всей округе бегает туда-сюда огромное войско, распугивая возможную поживу. Так от голодухи можно и клюв отбросить. Даже сусликом, и тем не полакомишься – давеча пытался одного закогтить неподалеку от полуразрушенного города, так насилу сам жив остался. Отбивался сусел до того злобно, что пришлось уносить крылья. Оставив в зубах обидчика половину перьев из хвоста.

А что там вдалеке поблескивает? Спасите наши души – опять он! Орел заполошно, почти как воробушек, замахал крыльями и спикировал к безопасной земле, от греха подальше. Мимо на большой скорости пронесся мелкий цветочный эльф с большим мешком за спиной и не обратил на бесхвостую птицу никакого внимания. Почтовый курьер, причем с большими полномочиями. Уж лучше на Медузу Горгону напороться, чем у такого на пути встать. Исход встречи все равно одинаковый, но во втором случае менее продолжительный и болезненный.

Только почтальон не отвлекался на мелочи – с лихим свистом закладывая виражи, он шел на бреющем в складках местности, иногда из чистого хулиганства залетая на средину реки. А чего? Чай эльф не птица, почему бы ему не долететь до средины реки?

А вот и город показался, не такой уж разрушенный, как померещилось полухвостому орлу. Вот стены белеют новыми бревнами, и над всем этим витает восхитительный запах свежей стружки. Курьер облетел вокруг, оценивая масштабы ведущихся работ, перемахнул через частокол внутрь и приземлился у корчмы «Три поросенка», на этот раз кирпичной, но пока еще одноэтажной. Крыши тоже не было, только торчала сверху голова что-то жующего Змея Горыныча.

Внутри оборотень с чертом изучали какой-то чертеж, а Годзилка с высоты своего роста давал советы. Август фон Эшевальд поднял голову:

– А, гонец… Донос на гетмана-злодея?

– На кого?

– Это потом поймешь. Давай сюда бумагу. – Начальник разведки и контрразведки развернул свиток, вчитался и удивленно присвистнул.

– Чего там? – Глушата с любопытством сунул пятачок в письмо.

– Давай вслух, – попросил Змей.

– Не могу, сам читай. – Оборотень сунул бумагу черту. – Приказ от князя.

– Ага… чо у нас тут? – Рогоносец водил когтем по тексту. – Не мешкая, следовать к Кьявску и взять его под высокую руку… титулы пропустим… так… разбить войско хунгарийского короля, заключить договор о добровольном присоединении Галисии… На хрен они нам сдались, а? Построить флот… блокировать Царьград с моря… Они там чего, пьяные писали? Так… купить или отнять у сарацинов Палестину… Годзил, тебе нужна Палестина?

– Данунах! – глубокомысленно заметил Горыныч. – Я бы Хлынов купил – там моя родина.

– Бля, а нам чего делать?

– А у вас попадалово, ребята. Встряли вы конкретно. Чиста конкретна!

– Ты чего уши развесил? – Август вдруг решил сорвать злость на курьере. – Подслушиваешь?

– Никак нет! – Эльф вытянулся в струнку. – Жду дальнейших распоряжений.

– Каких?

– Любых. Или указаний.

– Указания ему подавай, – проворчал оборотень. – Лучше расскажи, на фига нам в Кьявск переться, под высокую руку его брать? Там что, своего князя нету? А то одичали мы тут без свежих новостей.

Эльф со всеми подробностями и с удовольствием прочел лекцию о политической обстановке, иногда малость привирая и переходя на представление в лицах:

– …А потом появился Хведор Лешаков, и Верховная Рада помре.

– Прибил бабенку? Да оно и правильно.

– Не-е-е, она сама померла. Князь-то наш попросил генерала стариной тряхнуть.

Август покачал головой:

– Жесток порой Николай Василич бывает, ох и жесток! Я с Лешаковым как-то в парилке был… Этот уж тряхнет, так тряхнет!

– Ты про что, воевода? – Цветочный эльф непонимающе пошевелил острыми ушами.

– Про старину.

– Не-е-е, не так было. Государь попросил его заплутать Верховную Раду в трех соснах да попугать немного, чтобы дорогу к княжескому шатру не нашла. Ну, вот и перестарался с пуганьем немного.

– Сильно князь ругался?

– Да не… простил в честь свадьбы да еще одной медалью наградил.

– Свадьбы???

– Ну да! – Почтальон хлопнул себя по лбу и принялся развязывать тесемки мешка. – Как же я забыл? Тут и угощение с княжеского стола!

Пока эльф доставал кажущиеся нескончаемыми подарки и рассказывал подробности бракосочетания и последующего за ним малого пира (большой обещался уже в Татинце), Годзилка ухватил самую объемистую флягу, открыл ее и с подозрением принюхался к содержимому.

– Эй, мелочь, а это чо за хрень налита?

– Типун тебе на язык, зверюга пресмыкающаяся! – почтальон возмущенно замахал руками, уронив одну из выставленных бутылок. – Это же яблочный компот – Великая Княгиня Яна собственноручно сварила на всю армию! Оцените, свиньи неблагодарные!

– Все сказал? – Глушата поплевал на кулак и многозначительно похлопал им по ладони. – А таперича проваливай на хер! Без сопливых разберемся, кого целовать!

– Вот это правильно, вот это по-нашему! – одобрил Август фон Эшевальд и проследил взглядом за причудливым полетом натыкающегося на стены цветочного эльфа. – Раскомандовались тут всякие уроды, пороха не нюхавшие. Хомячок, блин, офисный!

– Так его, – поддержал Годзилка. – Рогатый, доставай заначку.

Черт рассмеялся довольно и достал из-под стола здоровенный жбан с восковой печатью на горлышке и три серебряные с чернением чарки – две маленькие и одну побольше, полуведерную.

– Серебро? – удивился оборотень.

– А чо нам? Чай, не микробы. Ну чего, первую за здоровье молодых?

– Ага, под компотик! – согласился Горыныч. – Горько, чо!

– Горько! – подхватили Август с Глушатой. – И долгих лет им!

– И детишек много!

– И нам!

– Чего, детишек?

– Нам не хворать.

– Ага, горько!

– Яночка, солнышко, ты не видела, куда я положил яблоко? Оно вот здесь, под подушкой лежало.

– Яблоко? Мелкое такое? Дорогой, ты не поверишь – я его в компот режу, а оно все никак не кончается. Просто волшебство какое-то.

– В компот?

– Ну да, его же на пиру вчера и выпили. А что?

– Так мне же его… сам… ешь, говорит… Господи…