ГЛАВА 21
— Шевели булками, скотина! — Михась кольнул копьем пленного пиктийца в задницу, отчего тот рванул вперед, сильно натянув веревку. — И под ноги смотри, мозгляк!
Пиктиец смотрел. А что оставалось делать Йохану Брисберну, оруженосцу конта Браггиса? А ничего… разве что возблагодарить Благого Вестника за случайно услышанные важные сведения, из-за которых темные оставили его в живых. А пятеро стражей так и остались валяться в лесу…
Как все хорошо начиналось — разъезд Йохана застал роденийцев на открытой со всех сторон поляне и тут же пошел в атаку, подняв магические щиты. Магические, да… Кто же знал, что у тех давным-давно закончились заряды к огнеплюйкам и все их вооружение состоит из мечей и самострелов? Как раз на болты защита и не рассчитывалась. Может быть, опытные дракониры и ставят ее против всего, но…
Это «но» и сгубило.
Залп в упор вышиб из седел сразу четверых, а самому Йохану досталась обыкновенная веревка с привязанными на концах камнями. Бросивший ее родениец с серебряными глазами выкрикнул что-то непонятное, и мир для свалившегося с коня оруженосца померк, вернувшись лишь к концу дня.
Очнувшись, юный Страж Тумана обнаружил себя примотанным к дереву, украшенному повешенными вверх ногами патрульными. А рядом — три небольших холмика с пирамидками из свежесрезанных веток. Далее последовал короткий допрос, закончившийся предложением обменять жизнь на информацию. Третьего варианта не было.
— Миха, ты с ним аккуратнее, — профессор шел сзади, что придавало пиктийцу прыти. — Ноги переломает.
— Не. Не переломает, — откликнулся Кочик. — Он теперь к своим попасть боится больше, чем с нами остаться.
Йохан обиженно засопел, но промолчал. Родениец прав — Стражи Тумана не простят предательства и не станут выслушивать оправдания. Остался в живых? Предатель! И просто повешением не отделаться — у опытных палачей можно умирать месяцами.
В Корпусе — опытные.
Бывший оруженосец пиктийского конта прислушался к грохоту далекого обвала и с тайным удовлетворением отметил, что шансы вновь увидеть недавних сослуживцев уменьшились еще немного. Какая по счету ловушка сработала? Восьмая, если память не подводит. И в организации всех их пришлось принять участие в качестве подсобной силы.
Темные вообще поражают своей жестокой хитроумностью — не вступая в бой, уничтожили чуть ли не половину брошенных на перехват туманников. Те ничего не смогли противопоставить грамотно направленной стихии. Какой магический щит сможет удержать камнепад? Он лишь отсрочит смерть, оставив целым и невредимым умирать под грудой обломков без всякой надежды воспользоваться эвакуационным порталом за неимением такового. Жители Империи не любят горы, и горы отвечают им взаимностью.
Роденийцы же, судя по всему, чувствуют себя как дома. Особенно вон тот, именуемый спутниками профессором. Прыгает молодым и резвым франком, а на реплики товарищей отвечает совсем непонятно:
— Да наша прогулка и на вторую категорию не тянет! Вперед и с песней, юные туристы!
Почему военные строители, специализирующиеся на возведении крепостей, должны петь, Йохан так и не понял. Да и сил не осталось хоть что-то понимать.
— Все, не могу больше! — старший сотник Медведик сбросил с плеч лямки тяжелого мешка. — Ерема, хоть расстреливай, но дай перед этим отдохнуть.
Барабаш тоже избавился от ноши и требовательно посмотрел на профессора. Тот с досадой махнул рукой:
— Да что с вами, слабаками, поделаешь… Останавливаемся на обед.
— С дремотой? — с надеждой в голосе спросил один из бойцов, попавший в штрафную тысячу за то, что спросонья пристрелил добытого пластунами языка. — Все равно ночью не уснем.
Мысль об очередной ночевке в горах отравляла жизнь многим. На такой высоте деревья с кустами почти не растут, так что на костер можно не рассчитывать, и от холода к утру даже колбаса в заплечных мешках замерзает. Хорошая роденийская колбаса, сделанная из пиктийской баранины на пиктийской же территории.
Йохана тоже пытались ею накормить, но он отказался, сославшись на обет не вкушать мясную пищу до совершеннолетия, которое наступит лишь через год. Отстали, пожимая плечами. Мол, самим больше достанется. Да и пусть достанется, потому как оруженосец, с детства воспитанный на рассказах о роденийских обычаях, опасался быть съеденным в случае нехватки продуктов. Лучше уж экономить на собственном желудке, чем попасть в чужой…
Конт Браггис не оставлял надежды догнать и уничтожить роденийских разбойников. Стражи Тумана шли за ними по пятам, но, увы, всегда отставали на полдня. Горы, это все горы, прокляни их Благой Вестник! Если темные успеют выйти на перевал Тысячи Черепов, то могут считать себя в безопасности — место, где много веков назад Эрлих Белоглазый уничтожил армию императора Пипина Буйного, идеально приспособлено для обороны самой природой.
— Я задницей чувствую близость роденийцев! — новый оруженосец конта изо всех сил изображал охотничий азарт, скрывая за ним страх, и не заметил двусмысленности фразы.
На нее обратил внимание сам Браггис.
— Юноша, сейчас не время предаваться фантазиям, да и вряд ли темных соблазнят ваши натертые седлом прелести. Что с нашими ранеными?
— Еще четверо ушли к Благому Вестнику, мой конт!
Это хорошо — у отрядного медикуса легкая рука, и переход в мир иной происходит безболезненно. Но разбойники заплатят за все! За раздавленных камнепадами, за снесенных в пропасти осыпями, за ужаленных горными скорпионами, за… Да, за все!
— Что сообщают передовые дозоры, юноша?
Пешие дозоры, между прочим. Лошадей пришлось оставить в предгорьях, взяв с собой лишь десяток в качестве запаса продовольствия. Семь штук уже съели, и если бы не стремительно сокращающееся количество едоков…
— Роденийцы устроили привал, мой конт! Ветер доносит запах жареного мяса.
— Они нашли дрова?
— Не могу знать, мой конт!
— Так идите и узнайте!
В самом деле, откуда у темных топливо для костров? Неужели среди них есть маги, способные поджигать камни? Но это же сказки!
Матвей Барабаш крутил пиктийские трофейные шпаги с насаженными кусками колбасы и время от времени покрикивал на Кочика:
— Добавь жару! Стоп, убавь чуть-чуть! Вот так хорошо!
Способ приготовления горячей пищи предложил бывший летчик. Михась вспомнил некоторые подробности их боя перед самым выходом из окружения и заявил:
— А если попробовать кристаллы от огнеплюек?
Его тут же подняли на смех, так как единственная сохранившаяся в отряде огнеплюйка служила скорее украшением, чем оружием, — огнеприпас израсходовали еще под Эдингташем, а последние заряды от ДШК к ней не подходили.
— Да если бы и подходили, — объяснял Вольдемар Медведик. — За сожженный мешок с колбасой я тебе сам глотку перегрызу.
Но профессор как человек науки сразу понял суть предложения и согласился на эксперимент, состоявший в том, чтобы правильно определить расстояние, на котором кристаллы разогреваются под воздействием магии пленного пиктийца, но еще не взрываются. Йохана заставили подойти к куче камней, а Михась при помощи копья и веревки двигал оруженосца вперед и назад, руководствуясь командами Барабаша.
— Не подгорит? — беспокоились ожидающие пайки бойцы.
— Учить меня будете, — проворчал Матвей. — Слушай, Ерема, а этих пиктийцев можно дома вместо печки использовать.
— Вместо дров, — усмехнулся профессор и прикрикнул на побледневшего пленника: — А ну не дергайся, полено!
— Товарищи командиры, ползут!
Запыхавшийся боец довольно улыбался, но вместо благодарности получил выговор от старшего сотника:
— Ты, Митяй, хотя бы паузы между словами делай. Частишь, как ДШК, и поэтому у тебя вместо пиктийцев товарищи командиры ползают.
— И они тоже, — согласился посыльный. — Младший сотник Барабаш и ползет.
— Куда?
— Колдунам навстречу.
— Зачем?
— Вроде как сказал, что всех убьет — один останется.
— Идиот, — сделал вывод Медведик. — Но идиот храбрый.
Конт Браггис шел в атаку в первых рядах, показывая пример приунывшим от больших потерь Стражам. Точнее — полз, прикрываясь магическим щитом, непроницаемым для любого оружия, будь то огненные шары из нечестивых роденийских огнеплюек или обычная стрела. Да пусть даже болт самострела и брошенное копье… Темные обречены. Главное — не спугнуть их и не позволить разбежаться. Прихлопнуть могучим ударом! Раздавить железной пятой!
Оруженосец, как всегда, рядом. Красивый мальчик из приличной семьи. Почти такой же услужливый, как Йохан, пропавший несколько дней назад. Старательный. Выпученные глаза видны даже в темноте — полученная сила не подразумевает умение, и освоить правильную установку щита может отнюдь не каждый. Это обучающиеся с детства дракониры действуют на этих… как их там… рефлексах и не прилагают усилий.
Что-то острое впилось в ладонь, проткнув перчатку. Что это? Орех, обыкновенный лесной орех с пробитыми дырочками, в которые вставлены четыре заточенные щепочки. Как ни брось, один шип всегда торчит вверх. Благой Вестник, как же от него воняет! Дерьмом намазали, что ли?
Негромко вскрикнул оруженосец. Что с ним? Тоже укололся?
— Тобби? Тобби, ты меня слышишь?
Громко говорить нельзя, до темных шагов двести. А мальчик молчит.
— Тобби?
Молчит, уткнувшись носом во влажные камни. Конт подполз ближе, перевернул неподвижного оруженосца на спину и в испуге отшатнулся — вытекший глаз… распухшее до неузнаваемости лицо… Но ведь несколько мгновений назад он был жив?
Холодок ужаса по спине. Того самого ужаса, от которого поднимаются дыбом волосы и ноги делаются мягкими, а штаны мокрыми. Первобытный страх сильнее чувства долга и клятв в верности императрице и лорду-протектору. Только благородное происхождение может заставить преодолеть его. Поколения предков, взирающих с небес, подбадривают и не дают отдаться панике окончательно.
А роденийцы, использующие неизвестное колдовство, отправятся на костер!
Матвей Барабаш и не догадывался, что подозревается в злоупотреблении магией, просто делал свое дело. Со стороны могло показаться, будто сотник впал в детство. Вообще-то именно так и выразился Михась в ответ на предложение поучаствовать в ночной вылазке против преследующих пиктийцев. Но мало ли как выражаются бывшие летчики, испорченные небом? Ведь в конце-то концов согласился.
Рогулька, вырезанная из чудом выросшего в горах куста, заканчивается тонкими упругими веточками. Между ними натянут плетеный шнурок с кожаным мешочком. Грозное оружие детских игр, где главным противником являлись стекла в окнах соседских домов. А нечаянным призом — поротая отцовским ремнем собственная задница.
Михась с осторожностью и опасением держит в руках котелок со снарядами, способными пройти сквозь колдовскую защиту пиктийцев.
— Давай первого, — шепчет Барабаш.
— Угу. — Кочик сунул в котелок палочку с привязанным кусочком колбасы и вытащил здоровенного скорпиона, впившегося в добычу. Затолкал голодную тварь в мешочек на рогатке. — Готово.
— Пошел, родимый, — Матвей прислушался к темноте. — Заряжай.
Бесшумные снаряды улетали в ночь. Туда, где в свете поднявшихся над горами лун белели лица ползущих пиктийцев. Хорошо самому сидеть в тени, безнаказанно расстреливая колдунов. А на случай промаха… на случай промаха разбросаны колючки, смазанные протухшим месивом все из тех же скорпионов — единственная царапина в течение недели убивает лошадь. Человек, как исключительно живучая скотина, продержится чуть дольше. Если, конечно, успеет вовремя обратиться к опытному лекарю.
Несколько мишеней застыли на месте — яд парализует мгновенно. Только парализует… тело сгнивает заживо, и оставшийся невредимым мозг позволяет сполна вкусить прелести этого не самого привлекательного процесса. Что поделать, скорпионы любят мясо с запашком.
— Заряжай.
Рассвет в горах красив только в воспоминаниях, когда сидишь в удобном кресле у жарко натопленного камина и под хорошую ракию рассказываешь благодарным слушателям про окрасившиеся розовым цветом вершины, про ущелья и облака над ними. И как поднимающееся светило бросает длинные тени… Вспоминать хорошо, да. Но на самом деле не до красот — от сырости и холода зуб на зуб не попадает, отлежанные на камнях бока немилосердно болят, опостылевшие пейзажи внушают отвращение, а мысль о дальнейшем пути приводит в уныние.
Сегодняшним утром Йохану досталась еще одна неприятность в дополнение ко всем прочим. Неприятность называлась похоронами. Ладно еще, что его не заставили копать могилы, в камнях этого не смог бы сделать и сам Благой Вестник, но главный родениец заставил сбросить в ближайшую пропасть то, что вчера вечером именовалось ударной баталией Стражей Тумана. Раздувшиеся трупы с изъеденными лицами… Почему-то скорпионы всегда начинают трапезу с губ…
— Постарайся сапоги не заблевать, — предупредил профессор, давая знак развязать на пленном веревки. — Оно конечно, ничего страшного, но на запах этих скорпионов сбежится…
Йохана тут же вырвало, но прилетевший подзатыльник заставил наклониться, и обувь не пострадала.
— Его самого не сожрут? — засомневался Барабаш.
— Не тронут, — успокоил Баргузин. — Этот болван тоже несет отметку энергии Владыки — пропитался у вчерашнего костра, когда обед готовили.
— А мы?
— А вы с рождения.
— С самого рождения пропитались или с самого рождения болваны? — поспешил уточнить Михась.
— Скорее второе, — фыркнул профессор. — Умный человек подождал бы, пока я спущу на колдунов камнепад, а не полез бы вдвоем против полусотни.
— Там не больше двух десятков оставалось.
— Трупов только восемь.
— Так остальные сбежали.
— Вот потому и говорю — упустили, болваны. — Профессор строго посмотрел на прислушивающегося к разговору пиктийца. — Выполнять приказание, твою мать с кагулом видели!
Йохан вздрогнул от грозного окрика и убежал таскать покойников. Старший сотник пристально посмотрел ему в спину:
— Пусть поработает напоследок.
— Почему же напоследок? — удивился Еремей.
— Разве после того, как передадим информацию в Генштаб, ты не собираешься пустить его в расход?
Баргузин пожал плечами. Собственно, подключение разума пленного оруженосца к каналу мыслесвязи с Владыкой вряд ли оставит хоть что-то от мозгов пиктийца, но тело не пострадает. И глупо уничтожать такой благодарный материал — пара месяцев работы, и получится вполне приличный претендент на пиктийский престол. Просто идеальный претендент — не имеющий собственного мнения, мыслей, убеждений и воли.
Вот сучку Элизию придется убирать, тут даже вариантов нет. Молодящаяся старуха злонравна, взбалмошна, излишне умна и вообще является сосредоточием всего, что в человеке встречаться не должно. Тварь, короче говоря. С ней каши не сваришь и никак не заставишь плясать под роденийскую дудку. Даже пробовать не стоит — императрица напрямую завязана на Благого Вестника, и можно даже сказать, что является частью его. Притом не самой незначительной частью.
Еремей часто размышлял о том, как будет жить после войны. Раз уж погибнуть во славу Триады не суждено, как наглядно показали недавние приключения в Эдингташе и его подземельях, то задумываться о будущем не только можно, но и нужно.
В университет возвращаться не стоит. Во-первых, даже сейчас появляется острое желание заменить половину изучаемых предметов строевой подготовкой и рукопашным боем, а во-вторых — Владыка вряд ли позволит превратить единственное в стране высшее учебное заведение в полигон для преподавания курса молодого бойца. Да, что ни говори, но армия оставила в душе профессора неизгладимый след. Хотя… почему же оставила? Она и сейчас там. Армия в жизни мужчины — это навсегда. Иначе и не мужчина вовсе.
«Ты прав, генацвале. Это праздник, который всегда с тобой, — голос, раздавшийся в голове, не стал неожиданностью. — И здравствуйте, товарищ Баргузин».
«Здравствуй, Владыка».
«Догадался».
«Да уж не глупей тебя, — профессор не удержался от шпильки в адрес невидимого собеседника. — Ты, собственно, и не скрывался, только имени не называл».
«Не называл. Его у меня нет».
«А что есть?»
«Есть страна, за которую не жалко сдохнуть».
«Что же, колдуны скоро предоставят такую возможность».
«Уже».
«В смысле?..»
«Уже предоставили. Можешь не верить, но мы в очередной раз в глубокой заднице».
«Верю. Я — это ты».
«Почти».
«Мы тут пленника взяли».
«Зачем он мне? Информация давно устарела».
«Ну, извини, раньше не получилось».
«Я тебя не виню, товарищ старший воевода».
«Вчера еще обычным сотником был».
«Ошибаешься, приказ подписан неделю назад. Поздравления нужны?»
«Обойдусь без них».
«Как знаешь, — судя по интонации, собеседник улыбнулся. — Но при личной встрече с тебя причитается».
«Она будет, эта личная встреча?»
«Обязательно. И чем скорее, тем лучше».
«Намекаешь?.».
«Прямым текстом говорю — пора приниматься за работу».
«А сейчас?»
«Я имею в виду настоящую работу, а не подвиги».
«Хм…»
«Не хмыкай! И поторапливайся, дада шени…»
Через несколько лет в учебниках по истории Родении этот прорыв назовут «Рейдом воеводы Баргузина» и будут рассказывать школьникам о беспримерном подвиге горстки бойцов, прошедших от Калейского хребта до реки Ворсмы сквозь занятые противником территории. Перечислят имена выживших — их всего четыре. Нарисуют карту, где нанесен путь немногочисленного отряда…
И забудут упомянуть два полка, прорвавшие линию фронта в месте выхода и трое суток удерживавшие коридор, прежде чем лечь почти в полном составе. Зачем говорить детям об этом? Зачем омрачать счастливое детство? Узнают сами. Потом. Когда вырастут.
Лишь те, кто уцелел тогда, ничего не забудут. И раз в год будут собираться, чтобы положить цветы на гранитные плиты. Плиты с выбитыми на них именами. Одна тысяча семьсот двадцать четыре не упомянутых в учебниках имени.
И таких плит по всей стране — сотни.
