ГЛАВА 9
Иногда боль, ломающая тело, ненадолго отступала, и Еремею снились странные сны. Странные, но красочные и до того живые, что, казалось, сделай шаг, и окажешься там. Там, это в кабинете с ковром на полу и необычной лампой, чей рассеянный абажуром свет ложится на раскрытую книгу с подчеркнутыми строчками и заметками на полях… На площадке невысокой пирамиды из полированного камня, к подножию которой солдаты в парадных мундирах бросают знамена поверженного врага… В зале с колоннами, в обществе маленького человека в инвалидном кресле и похожего на кагула толстяка с чем-то непонятным во рту… Вроде бы это называется сигарой? Странный способ курения, в Родении обычно используют трубки. Да, трубка тоже есть. Она лежит рядом с открытой коробкой… как их там… папирос?
А сегодня сны дополнились голосом. Знакомым голосом, тем самым, что обвинил в дезертирстве и не пустил к сияющим вратам Великого Ничто.
— Как вы себя чувствуете, товарищ профессор?
— Бывший профессор, — поправил Еремей неизвестного собеседника.
— Заблуждаетесь, товарищ Баргузин, — с явственно различимой усмешкой произнес тот. — Более того, мы посоветовались и решили присвоить тебе звание академика.
— Что такое академик?
— Тот же профессор, только самый умный.
— Смеешься? — Еремей по примеру голоса тоже перешел на «ты».
— Смех продлевает жизнь.
— Какое тебе дело до моей жизни? И кто ты вообще?
— Придешь в гости, узнаешь.
— Если захочу.
— Захочешь. Кстати, ты долго еще собираешься лежать?
— Есть другие предложения?
— Излечи себя.
— Каким образом?
— Странно слышать такие слова от самого Эрлиха Белоглазого.
— Попрошу без оскорблений.
— Какие тут оскорбления? Так оно и есть, просто прими к сведению. Ну… ну и живи, конечно. Думаю, тебе повезет больше, чем мне когда-то. Понимаешь… молодой был, глупый.
Внезапная догадка, озарившая Еремея, вдруг потребовала немедленного разъяснения:
— Кто-то говорил, что я — это ты.
— Да, говорил.
— Тогда получается, что Эрлих Белоглазый…
— Был когда-то им, не спорю. Но теперь эта почетная должность перешла… Извини, не специально же так получилось. И не спеши делать выводы — не все, что мы называем трагической случайностью, таковой является. Вдруг не так трагично и совсем не случайно?
— Значит, моим именем станут пугать непослушных детей? Спасибо за подарок!
— Не стоит благодарности! Память восстанавливать будем?
— Чью?
— Ну не мою же. Закрой глаза и сосчитай до десяти.
— Как я закрою глаза, если и так сплю?
— Это неважно, просто представь себя с закрытыми глазами.
— Во сне?
— Да что же ты такой бестолковый? Весь в меня… Пойми, на нашем уровне уже нет никакой разницы между сном и явью. Образно, конечно, выражаясь. По бабам, во всяком случае, ходить не получится. В качестве привидения если только, но роль стороннего наблюдателя вряд ли тебя устроит, не так ли? Считай до десяти, дурень!
Матвей Барабаш помешивал в котелке мерзко воняющее варево и обернулся на звук шагов.
— Ну что, Миха, как он там?
— Плохо, — Михась присел у костра на корточки и протянул руки к огню. — Бредит. Все ругается с кем-то.
— Ничего, и не таких на ноги ставили, — старший десятник зачерпнул полную ложку своей стряпни, понюхал и поморщился. — Вот вернейшее средство — если сразу не помрет, то к завтрашнему дню очухается.
Кочик с сомнением пожал плечами. Что-то ему не приходилось слышать о случаях заживления ожогов на большей части тела обыкновенной похлебкой из драконьего хвоста. Может, из чего другого и помогло бы, не зря же ходят слухи о живой воде и молодильных яблоках… В сказках, да…
— А если не очухается?
— Тогда помрет. Чего морду кривишь? Это мы с тобой сдохнем, а такие люди, как Еремей, непременно помирают. Оно благороднее.
— А в живых ему остаться никак?
— Да я не в том смысле. Ну, ты понял.
— Понял, — вздохнул летчик.
Ему очень не хотелось, чтобы умер лежавший в землянке профессор Баргузин. Совсем не хотелось, хотя в былые времена на студенческих попойках, в коих принимал живейшее участие, неоднократно произносил тосты за скорую и ужасную погибель строгого преподавателя хрен пойми какой словесности и древнебиармийского шаманизма. Жизнь повернулась так, что вчерашний злой гений Роденийского университета превратился в могучего… в могучего… Нет, даже слово такое еще не придумано, чтобы точно назвать. Воин? Да, в какой-то степени воин в превосходной степени.
Да еще эта магия, которая, по уверениям самого Еремея, магией вовсе не является. Тогда чем?
— Вроде готово, — Барабаш снял котелок с огня. — Не хочешь попробовать?
— Уж как-нибудь обойдусь.
— Зря.
— И все равно воздержусь.
— Тогда и я не буду, — решил старший десятник. — Пойдем кормить нашего болящего героя?
Не услышав ответа, Матвей повернул голову к Михасю и крайне удивился выражению его лица. Тот с корточек шлепнулся на задницу и так сидел с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. И еще пытался показать на что-то пальцем. Хриплые звуки, напоминающие свист и шипение одновременно, переводу на человеческий язык не поддавались и требовали немедленного уточнения.
— Михась, ты подавился, что ли?
— Нет! — Кочик обрел дар речи, но бледность не оставила его лица. — Там!
— Где? — старший десятник поставил котелок на плоский камень. — И кто?
Знакомый голос за спиной произнес:
— Конь в пальто, — и уточнил: — В драповом.
Барабаш подскочил, развернувшись прямо в воздухе, и чуть было не угодил ногой в горячее варево. Плевать, опрокинувшуюся похлебку не жалко, и он согласен готовить ее сутками напролет, лишь бы открывшаяся картина не оказалась обманом зрения.
— Ну, ты нас и напугал, Ерема, — Матвей уважительно наблюдал, как профессор с большим аппетитом доедает остатки целебного супа, по чести сказать, никогда и не бывшего шедевром кулинарного искусства. — Думали, все уж, не выживешь. А тут вон оно как получилось. Но целую неделю без сознания…
— Угу, — согласился занятый едой Баргузин, и непонятно было, к чему его согласие относится. — Немного умеем.
Еремей имел вид совершенно здорового человека, и если бы не обгорелые лохмотья, сбросить которые профессор так и не удосужился… И, что самое удивительное, бородатый. Как получилось за столь короткое время отрастить полностью сгоревшие волосы? С ожогами как раз понятно — на то она и существует, эта самая магия, но даже сильнейшие пиктийские колдуны не в состоянии бороться с собственными лысинами. Или у имперцев магия нечестивая, а у Баргузина как раз наоборот?
— Мяса еще? — старший десятник протянул прутик с запеченной на углях вороной. — Дичь!
— Откуда?
— Михась давеча из пращи подшиб. Представляешь, не могу больше на драконятину смотреть, в глотку не лезет, проклятая.
— А, ну да… — Еремей оторвал чуть подгоревшее крылышко и задумчиво пожевал. — Тоже дрянь еще та, как бы не хуже.
— Зато разнообразие. Да и много ли нам сейчас надо? Пара штук, и все.
Баргузин помрачнел и перестал работать челюстями. Нет, не такими он представлял результаты засады на остатки пиктийского драконьего полка. Совсем не такими… До того боя казалось, что все произойдет как обычно — трах-бабах, негодяи повержены, зло наказано, добро торжествует. Уверовал в собственное всемогущество, и вот получи… Как забравшегося на стол охамевшего донельзя кота шлепнули веником и больно натыкали мордой в украденный кусок колбасы.
Старший десятник, заметив изменившееся настроение Еремея, успокаивающе положил ему руку на плечо:
— Мы их всех сделали, Ерема! Ни одна сволочь не ушла!
— Толку-то…
— Он есть, не сомневайся. А потери… потери еще будут. И поверь — жизнь не такая уж большая цена за спасение Родины. Ничего, что я так высокопарно?
— Нормально, — ответил профессор, оценивший попытку Барабаша разрядить обстановку. — Вы-то как уцелели?
Матвей пожал плечами:
— Случайно. Когда ты поднял в воздух камни…
— Я?
— А кто же еще? Ну вот… мы с Михасем только что выбрались из обвалившейся землянки, на нее как раз дохлый дракон рухнул, и попытались откопать Никиту с Ефимом. Не успели, полыхнуло, и… и полный пердец, чо…
— Остальные?
— Они еще раньше. Свистопляс — последним.
— Плохо. Что дальше будем делать, командир?
— Да как обычно, воевать.
Молчавший до того Михась предложил:
— За линию фронта нужно пробиваться, к своим.
— Зачем? — удивился Еремей.
— Мы должны, — летчик запнулся, подбирая нужное слово, — защитить и тому подобное! Грудью встать, да!
— А сейчас тебе что мешает? Отсутствие грудей? — прищурился профессор.
— Вы не понимаете!
Баргузин с Барабашем переглянулись, и последний усмехнулся:
— Боевой задор молодости. Не переживай, Миха, долгую жизнь я тебе пообещать не могу, но то, что ее остаток проведешь весело, гарантирую. Прямо-таки обхохочешься.
— Не о том говорим, — Еремей остановил рвавшегося ответить командиру Кочика. — У нас из оружия что есть?
— Ты! — старший десятник с некоторым удивлением посмотрел на профессора и уточнил: — Или уже все?
— Нет, кое-что могу.
— Ну вот видишь!
— И даже немного больше, чем раньше.
— Тем более! Мы им еще покажем!
— Кому?
— Кому захочешь, тому и покажем, нам с Михой без разницы! — с энтузиазмом провозгласил Матвей. — Только чтоб это были пиктийцы.
— А глорхи не подойдут?
— Глорхи? — старший десятник задумался. — Откуда им здесь взяться?
— На лошадях прискачут, — Баргузин показал пальцем вдаль. — Вон там внизу не они?
Барабаш глянул в указанном направлении и округлил глаза при виде переправляющихся через горную речку всадников:
— А ведь точно! Сколько их там, сотни две, не больше? Ну, твари, держитесь! Ерема, начинай колдовать!
— В рот те ноги, а не колдовство, — Еремей вскочил и требовательно посмотрел на товарищей. — И чего сидим? Бежим скорее отсюда!
Михась в очередной раз споткнулся о камень, чувствительно приложившись и без того многострадальной ногой, и выругался вслух. Опомнился, покрутил головой по сторонам, но командир и профессор вряд ли услышали посылаемые им проклятия. Когда дыхания не хватает, а сердце вот-вот остановится от сумасшедшей гонки, когда глаза залиты потом, селезенка верещит, требуя остановиться, тут не до прислушиваний к чужому бормотанию. Может, они сами матерятся! Что, не люди, что ли?
Разве только профессор не человек, а кагул винторогий. Неужели не мог сразу сказать? Сволочь он… Для подготовки колдовства, которое на самом деле не колдовство, требуется время… Заранее нужно предупреждать! Да целую гору камней ему бы натаскали… Некуда, видите ли, энергию приложить!
Это у Владыки энергия! А у Еремея — колдунство! Значит, должен махать руками, выпускать огненные шары со скоростью ДШК или вовсе испепелить глорхийцев на месте. Волшебство, оно такое. Бабах, и все!
— Шевели крыльями, летун! — хриплым голосом подбодрил Михася Матвей Барабаш. — Это тебе не по небу рассекать…
Интересно, откуда у старшего десятника столько сил? Ладно, профессор, его наверняка магия вперед тащит, но этот-то? Совсем старый, лет тридцать пять, если не все сорок, а не угнаться. Впору вспомнить добрым словом младшего воеводу Логгина Ватутинку, заставлявшего наматывать долгие версты вокруг учебного лагеря. Воистину неизвестно, где найдешь, а где потеряешь! Нет, бочонка ракии для преподавателя не жалко. Даже двух.
Мысли о будущем подстегнули Михася, и ему даже хватило сил на вопрос. Очень короткий вопрос:
— Скоро придем?
Барабаш фыркнул, как лошадь, и молча показал, что бежать еще до… да, примерно столько или даже чуть больше. А что ответить, если сам не знал, куда ведет этот чокнутый профессор? Сначала вроде бы туманно намекнул, будто есть в горах одно местечко. А сейчас прет впереди, не отвлекаясь на разговоры. Не врет, поди?
И глорхийцы какие-то настырные попались, прямо-таки до назойливости настырные. Полдня идут за ними, даже коней бросили, что для степняков довольно необычно. Нет, кочевники при случае могут воевать и в пешем строю, причем весьма успешно, но не в горах же… Видать, здорово им пиктийские колдуны хвосты накрутили. Как это по-научному? Ага, создали должную мотивацию.
Скорее всего, там и шаман есть — след держит не хуже охотничьей собаки. Сука! Не в смысле самки, а в качестве оскорбления он сука. Эх, залечь бы сейчас с огнеплюйкой вон за теми камешками… только нет ее, огнеплюйки-то…
Еремея же тащила и подгоняла неведомая сила. Даже не сила, откуда ей взяться после такой пробежки, а неясные воспоминания о прошлом. Причем он точно знал, что это не его воспоминания, но был твердо уверен в их реальности. За поворотом должна быть приметная скала, похожая на нос таганийского вертихвоста… Кстати, а что это за зверь? Таких зверей Баргузин никогда не видел, но знал — скала похожа. Ага, вот и она. И если в определенном порядке постучать по камню в ее основании…
— Твою же ж мать! — восхищенно произнес Матвей Барабаш, кубарем скатившийся в открывшийся проход. Вырубленных широких ступеней он попросту не успел заметить. — Миха, ты это видишь?
— Конечно, вижу, у нас коллективный бред, один на двоих, — отозвался Михась. Бывший летчик остался наверху и сейчас безуспешно пытался вытащить полу накидки, прижатую вставшей на место дверью. Если огромный кусок скалы можно назвать дверью. — Пещера Алладиния Хитрого, не иначе.
— Она самая, — подтвердил Еремей. — Тут где-то его прикованный скелет до сих пор висит. Надо будет выкинуть, если время позволит.
— Не может быть!
Сказку про ловкого жулика, когда-то сумевшего обчистить роденийскую казну, все помнили с детства, но что она окажется явью… или былью? Так не бывает!
— Почему же? — профессор приложил ладонь к появившемуся на стене светящемуся пятну, а другой рукой трижды хлопнул рядом с ним. — Если бы вы знали, как тогда надоел этот сучонок… Какого только дерьма сюда не натащил.
— Ты откуда знаешь? — опешил старший десятник.
Еремей обернулся, и Барабаш вздрогнул — глаза боевого товарища светились в полумраке пещеры. Полной темноты не было, так как вспыхнувшие сами собой факелы ее изрядно рассеяли, но все равно взгляд смотрелся… неожиданно, мягко говоря. И пугающе.
— Откуда знаю? — переспросил Баргузин. — Я много чего знаю.
— Извините, профессор, — несмело вмешался Михась. — А про Белоснежку или мертвую принцессу…
— Клевета! — решительно заявил Еремей. — Гномов в природе не существует больше полутора тысяч лет, а других свидетелей…
— Эльфов тоже нет?
— Дались тебе эти сказки, — Баргузин дотронулся до щеки характерным жестом. Будто потер невидимый шрам и поморщился. — Существование мифических существ противоречит научным знаниям.
— И все же?
— Забудь.
После замысловатых и долгих манипуляций наконец-то случилось то, ради чего все и затевалось, — стена ощутимо дрогнула, что-то зажужжало, послышался скрип, и открылся проход в следующее помещение.
— Аккумуляторы сдохли, — объяснил причину задержки профессор. — Да и генератор совсем старый.
Старший десятник не стал уточнять значение непонятных слов, а Михася больше интересовало другое — не прищемит ли чего и эта дверь? Накидку так и пришлось бросить у входа, и не хотелось бы потерять что-то еще. Так можно вообще в одних подштанниках остаться. На приличия плевать, но ведь холодно!
Новое помещение более походило на залу в Цитадели Владыки, чем на пещеру в Триадой забытых горах. Одновременно торжественно и уютно, светло от матовых шаров под высоким сводом, а у стены… а у стены камин. Самый настоящий камин, даже дрова сложены аккуратной поленницей. Симбеар-ская лиственница? Неплохо живет неизвестный хозяин — бросать в топку равные по размеру золотые слитки и то дешевле выйдет. Они, правда, не горят, но для сравнения цены…
— Присаживайся, — Баргузин указал Матвею на кресло с высокой спинкой. — Михась разведет огонь, а я чего-нибудь выпить поищу, тут должно где-то быть. Вот закуски не обещаю. Да и не стоит осквернять здешние напитки какой-то там пошлой едой. Не так ли, друзья мои?
— Правильно, — согласился старший десятник, в глубине души надеясь, что подвыпивший профессор хоть чуть-чуть приоткроет тайну загадочной и так вовремя подвернувшейся пещеры. — Наливай!
Еремей улыбнулся и только успел распахнуть резные дверки старинного буфета, намереваясь достать обещанное, как краем глаза увидел…
— А ну не трогай! Где взял?
— А это что такое?
Михась держал в руках нечто, отдаленно напоминающее обыкновенную огнеплюйку, только с неизвестно зачем приделанной кривой железной коробочкой, и искренне не понимал причин столь бурной реакции профессора. Тут и кристалл-то наверняка давным-давно разрядился! А это что за хреновина?
Бабах!
Взгляд со стороны.
— Не догоним мы его, товарищ лейтенант!
— Догоним, до границы еще километров пять.
— Да он к дэвам в пещеру ушел.
— Что за предрассудки, Забир? Какие, к чертовой матери, дэвы на тридцать шестом году советской власти? — пограничник с укоризной посмотрел на местного проводника. — А еще комсомолец…
— Правду говорю, товарищ лейтенант, — тот упрямо мотнул головой. — Оттуда никто живым не возвращался. Проклятое место.
— Кем проклятое?
— А всеми. Старики рассказывали…
— Неважно… Вперед!
Неизвестно почему в глубокой пещере так светло, но гладкую стену, перегородившую проход, видно хорошо. Как и кучу дымящихся тряпок, прикрывающих то, что еще недавно было человеком.
— Кто же его так? — командир поднял с камней небольшой мешок. — И это все, что осталось от знаменитого Наджиба?
— Я говорил — дэвы, — проводник, которому не помешала побледнеть даже природная смуглость, сделал шаг назад. — Уходить нужно.
— Автомат, значит, нечистая сила унесла, а мешок с опиумом не взяла?
— Дэвы терьяк не курят!
— Ладно, разберемся… Плащ-палатку давайте! Я что, сам этого жареного упаковывать буду?
Если бы пограничники задержались на десять минут, то смогли бы увидеть интересное зрелище — часть стены вдруг с хлопком пропала, образовав нечто вроде иллюминатора, и высунувшаяся бородатая голова сердито проворчала:
— Да нет здесь никого! Михась, болван, ты где эту штуку взял?
