Глава 23

Слышал я, что в Китае есть один даосский монах. Старец, астролог, алхимик, лекарь, что–то еще, в общем, народ его уважает. Даже до меня информацию довели. Поговорить бы с ним. Как объяснить то, что со мной случилось? То, что сейчас происходит. Замкнутый цикл. Может, он меня на ответ натолкнет. Откуда вокруг столько совпадений с моей реальностью? Бесконечность повторений жизненных ситуаций и никакой возможности вырваться из круга истории.

Не хотел в Китай, а жизнь заставила. Сейчас по выжженной пустыне тащусь в Бухару. Шестьсот непроходимых километров. Месяц уже прошел, сколько еще? Почему я не погибаю? Это бессмертие? Или судьба повторяет свой цикл в каждом из возможных миров и, сколько я ни выкручиваюсь, гонит меня, словно осенний лист по ветру? Где же проявление моей воли? Хуже, чем было у нас – сделать могу, а лучше – никак. Я же Китаем занялся, потом в Индию собирался. Чертов Мухаммад, чертова Теркен–хатун! А позволю им победить – сожрут Монголию. Постоянно на пределе сил. Да я всю историю, которую учил почти шестьдесят лет назад, позабыл давно. Бухару возьму, потом Самарканд. Отрежем Мухаммада от возможных подкреплений из Хорасана. Достали меня эти местные разборки. Двадцать лет почти здесь воюю, когда же это кончится!

…А что Бухара? Хороший город. Для данной местности – большой, для Китая – средний. Гарнизон засел, восемьдесят пять тысяч, все боятся. Как всегда. Может, Мухаммад не в курсе, что я в Китае почти тысячу городов взял, до своих этого не доводил? Скучно, девицы. А есть ли у меня в Бухаре агентура? А, есть. Ну так и послушаем их, не штурмом же брать. Вообще, пора обедать. Эй, вы, необразованные! Дикарь пришел! Чингизханом кличут. Быстро и организованно сдаемся, а то снег на башка упадет, совсем мертвый будешь. Что у нас там первым номером? Ставим плотную осаду, оставляем лазейку для выхода гарнизона и спокойно ждем, глядя на поплавок. Клюнут?

Четыре дня не клевало, но потом пошел жор. Вышли, даже наживку менять не пришлось. А еще город высокой культуры, книжки читают. Для горожан объяснение: жрать захотелось, побоялись беспокоить местных жителей, вдруг тем самим не хватит. А по мне – просто неуютно в осаде себя чувствовали, непривычно. Точно не определили, что беспокоит, вот на желудок и ссылались. А это страх, ребята. Трусы вы и подлецы, бросили свой народ. А на хрена нам трусы? Небось радовались: дурак Чингизхан, осаду проводить не умеет, вон дыра какая – отсюда видно. Пойдем туда, где его нет. Темно, авось не заметит. Ну что, построились в походную колонну? Есть у нас кто–нибудь по имени Абдулла? Есть? Хорошо. Абдулла, поджигай.

Под Бухарой был уничтожен почти весь гарнизон. Тысячи две осталось в цитадели. Вышедших покушать сначала засыпали стрелами, а потом ударили в копья с двух сторон. Около пятидесяти тысяч погибли в течение двух часов. Тысяч тридцать сдалось, когда их все–таки стали брать в плен. Еще несколько тысяч вылавливали почти неделю, пока возились с отдельно стоящей цитаделью. Сожгли, этого защита не предусмотрела. Пленных из цитадели оставили в живых и предложили вступить в одну из дивизий.

Отказавшихся отпустили, таких было большинство. А цитадель сожгли уже после того, как город был наш. Горожане сами открыли все ворота и неделю, пока шли бои, сидели тихо – как мыши. Куда им было деваться – с такими защитниками? Привыкли в мирное время жрать в три горла. Когда успокоилось, приказал созвать местный генералитет: сообщил о возможности записываться во вновь формируемую дивизию, остальных граждан Бухары обложил.

Налогом. Не надо торговать краденым, счастья не будет. Мои венгры уже стояли в низкой стойке. Кто–то предпочел расстаться с имуществом. Может, и правильно, военная судьба переменчива. Пацифистов отправили ломать ворота, пробивать бреши в стенах и доламывать цитадель, китайцы подсказывали – где.

Бухарская конная дивизия была сформирована в рекордно короткие сроки.

А что же наш огородник? Где бежит он сейчас с высунутым языком? А неизвестно – где, шпионы его не видали. Сначала он перенес Ставку в Балх, когда узнал о направлениях маршрутов движения моих войсковых группировок. Потом в Самарканд, куда загнал те войска, которыми собирался дать мне генеральное сражение. Но непостоянен нрав нашего дачного сторожа. Прослышав про клещи, которые мы с Чжирхо своим обходным маневром заготовили для нежных царских ягодиц и, не дожидаясь моего появления из пустыни под стенами Бухары, рванул любитель грядок куда–то на юг, спасая главную ценность всех местных империй – императора. Опять пугливый попался.

Мог бы, кстати, там резервы пособирать. Очень отвлекает от напрасных переживаний. Ладно, не маленький, найдется.

За то время, пока мы с моими дивизиями добывали победу тяжкими изматывающими переходами, зарабатывая боевые мозоли на пятках и иных деликатных местах, трущихся о седло, наша прочая братия, разосланная по городам и весям, тоже старалась внести свой посильный вклад. В основном вклад вносился путем изъятия со встреченных городков и поселков городского типа ежегодного налога, приготовленного для сдачи в хорезмшахскую казну. Желательно в твердой валюте, но – и прочее барахло тоже принималось. Налог уплачен – далее все вопросы только к нам. Если будут вопросы. Нам тоже надо на содержание войск, а поскольку других, кроме наших, войск не видно, то всё нам, а хорезмшаху – кукиш.

Инцидентов практически не было, всей этой мелочи все равно, кого кормить, главное – чтобы жить не мешали. В качестве расписки оставляли сломанные трудолюбивыми руками горожан городские укрепления. Гарнизонов не оставляли, народа не хватало катастрофически. Общими усилиями и своим хорошим поведением собрали целых три дивизии местного ополчения, которые с энтузиазмом, достойным лучшего применения, жадно посматривали по сторонам, выискивая бреши в обороне укреплений бывших коллег. Оставлять на местах их просто не решались, боялись, что совместят полицейские функции с карательными, а это почти наша страна. Поэтому выглядело все как обычно. Не было монголов. Был монгол и – нет его. Ну, кто постарался, те заметили. Другое дело в городах, где засели гарнизоны. С этими каждый справлялся в меру сил и наличия талантов.

Самая монгольская работа выпала на долю Чагатая и Октая. Тарс, Ташкент и Нур сдались без боя. Чуявший свою вину Отрар заперся и не дышал. Пятьдесят тысяч кипчаков–канглов, присланных в качестве гарнизона Теркен–хатун, дружно замерли на вдохе. Тут дыши – не дыши, а города, где были убиты послы, считаются у монголов «черными городами». Все предатели и нет им пощады.

Так что, можно друг друга не пугать, это правда. Был в караване мой личный посол. И, в конце концов, чем сказки на ночь друг другу рассказывать, можно было покинуть город. Пока монголы не подошли. А когда подошли – пришлось уже грязью, камнями и прочей дрянью заваливать городские рвы. Тем, кто далеко не ушел, в городских предместьях остался. Все на работу против черного города! Раньше кончим – раньше по домам пойдем.

Китайцы подошли? Все на помощь китайцам! Собираем, расставляем, переставляем. Ну, как всегда. А кто трудиться не любит и воевать привык – на помощь своим братьям. Две местные дивизии штурмом стен и ворот периодически занимаются, им пополнения завсегда нужны. За пять месяцев осады народ пообвык и втянулся. Всем уже этот Отрар поперек глотки встал. Энтузиазм возник, соревновательность. Стокгольмский синдром в действии. Братство по оружию у штурмующих, даже – если за стенами твой родной брат засел. Для обеих сторон никаких тайн не осталось. Они знали, что их убьют, а мы знали – как. В общем, они бы там вообще переженились и внуков общих завели, но тут поступила информация о взятии мной Бухары, осада закончилась и начался штурм.

Хайдар–хан бился даже после падения города и, уже безоружный, швырялся камнями. Был схвачен и переправлен ко мне для допроса. Судьба остальных была менее печальна. Гарнизон канглов, пытавшийся напоминать о своих общих корнях с кочевниками–монголами, перебили весь. Уцелевшие горожане, после небольшой передышки, приступили к разборке своего города. Контроль осуществляли их бывшие соотечественники, не желавшие, чтобы такое когда–либо повторилось в их жизни. Прониклись. Не будет Отрара больше. Хайдар–хан рассказал все о Теркен–хатун. Потом он умер. Он уже сам хотел. А умер так, как этого хотел я.

Корпус Чагатая и Октая выдвигается к Самарканду, на встречу со мной. Выжившие отрарцы идут с ним, будут рвы засыпать в Самарканде. Их никто не простил.

Даже их ремесленников к нам в Монголию переправлять бесполезно. Перебьют по дороге.

…А ведь весна на дворе. Наш путь лежит через долину Зеравшана и – уже ничем не напоминает «Пыль» Киплинга. Скорее, «Путь далекий до Типперери» – ее и мурлыкаю. Сады перемежаются огородами, огороды сменяются полями. Свежий ветерок обдувает голову. Хорош–шо. Курортные места: дачные дома и небольшие крепостишки напомнили пейзажи по Приморскому шоссе в сторону Зеленогорска. Через каждые двести–триста метров очередное бунгало, где вкушает райское наслаждение новый бухарец, даже не проявивший интерес к происходящему невдалеке. А зачем? Хорошие жены, хороший дом – что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость? Даже завидно. Наша разведка, заскакивая, все–таки поставила хозяев в известность о событиях в мире, и сейчас, проезжая мимо, наблюдаю череду искательных рож, выглядывающих тут и там. Пара дачных участков, как сообщила разведка, оказывает сопротивление досмотру, там я уже никого не увижу, будут заметно отличаться от этой идиллии, тишины и покоя. Наверняка у них даже павлины имеются. Верещагина на вас нету, морды.

Здесь мне пришлось вернуться. Как же я не люблю возвращаться, примета плохая. Но – пришлось. Бухара сгорела. Для взятия Самарканда мне потребуются все войска, до которых смогу дотянуться. Я не оставлял гарнизона. Потом, когда всё уляжется, сформируем, с большой долей участия местных, временные власти, а пока всё так зыбко – обойдутся без нас. Недальновидно поступил.

Часть бухарцев, ощутившая свою близость к новой власти, сразу после нашего ухода кинулась пополнять похудевшие кошельки за счет имущества, утратившего своих хозяев в это лихое время, а может – и просто, за счет соседей, неспособных организовать отпор. Сутки после нашего ухода в городе шли грабеж и резня, а потом начался пожар и деревянный город сгорел. Я приказал выгнать из него всех уцелевших и провести сортировку. Ремесленников, которых смогли определить, отправил в Монголию. Те, на кого указали, как на виновных в грабежах и убийствах, пойдут засыпать рвы в Самарканд. Остальным приказал расселиться в пригородах.

Кстати, только сейчас вспомнил про Насреддина. В Бухаре его не оказалось, никто даже не слыхал о таком возмутителе спокойствия. Вряд ли его прятали от меня. Непременно назначил бы в городскую администрацию и, отогнав подальше всех, чтобы не видели, посчитал бы за честь пожать ему руку. Ну, или обняться по–братски, как здесь принято. Несколько видоизмененные сказки о нем рассказывал сыну и внукам. Имя сохранил неизменным. Попадись он им – никто не тронет, сами будут охранять. Вообще–то: Наср–эд–дин ходжа или Насир–эд–дин, так должно быть правильно и даже не «эд», а «аль», но – это совсем никуда. Ладно, жаль, что его нет. Наверно, народная легенда.

В городе оставил тысячу своих воинов, для присмотра. Вывод. Большой город, после взятия и смещения старых властей, здесь – без гарнизона оставлять нельзя. Гарнизон должен жестко подавлять любые попытки неповиновения. Это мой город, и – только я могу его жечь и грабить. Приказ будет доведен до всех наших частей. Лучше приостановить наступление и потерять время, восстанавливая и контролируя мирную жизнь, чем получить новую Бухару. Какой город сгорел, даже каменные мостовые есть. Лет через пять–десять восстановится, никуда не денется, была в моем мире Бухара и здесь будет.

Продолжим наше путешествие по сказкам «Тысячи и одной ночи» в сторону Самарканда. Довелось посмотреть. Похоже. Природа, конечно, царская. Сейчас дорога идет по аллее, так совсем… Что за деревья – не помню, как называются? Листики, кислород. Когда я себе повозку заведу, сколько можно – все верхом и верхом? Медленнее же получается, чем в повозке. Почти шагом едем.

Так что у нас там с Чжирхо? Да как всегда – нормально. Этот любимец публики, испытывая крайнюю нехватку в людском составе, умудрился навербовать целых пять дивизий местных ополченцев. Не кавалерийских, конечно, пехотных. Кого он туда брал? Такое ощущение, что всех подряд, кто соглашался сменить мотыгу на плохонькие копья или меч. Судя по всему, все местные бандиты и разбойники нашли укромное местечко у него под крылом. А что прикажете делать? У Чжирхо, после тех трехдневных боев во устрашение Мухаммада, осталась едва одна полная дивизия под командованием Сукегу. Потом уже, под Ходжентом, подошла дивизия Тохая, освободившаяся у Зучи. Словом – как хочешь, так и побеждай. В общем, этому хитрецу как–то удалось воодушевить на подвиги пятьдесят тысяч всякого сброда. Думаю, грабежом города соблазнил, но не говорю. А что говорить – дело–то сделал.

Ходжент – город–крепость, расположен на берегу Сырдарьи и как бы запирает вход в Фергану. Десять тысяч конных монголов могут очень долго стоять на берегу и смотреть на воду. Зрелище затягивающее, но к результату не приближает. А больше они, по уму, ничего не могут. То ли дело пятьдесят тысяч пехоты, разбитые на сотни и руководимые монгольскими офицерами. …И китайцы прихромали… Это постепенно дало результат, город был взят. А крепость, находящаяся на острове на реке, с тысячным гарнизоном – нет. Мало того, гарнизоном руководит Тимур. Не железный хромец, а просто железный парень. Монгол на воде – это даже не смешно, это просто финиш. Тимур построил двенадцать баркасов и стал с них регулярно обстреливать войска на берегу, подплывая и величественно отплывая назад. И почти семьдесят тысяч народа, учитывая подошедшую дивизию Тохая, ничего не могут с ним поделать. Какую–то часть гарнизона перебили в перестрелках – и все. Пока все.

И к Зучи у меня тоже претензий нет. Он, с самого начала, хотел, чтобы все было по–хорошему. Проявить во всем блеске требуемые качества будущего властителя стран и народов. Первым, на указанном ему маршруте движения, был Сыгнак: город–крепость на правом берегу Сырдарьи. Зучи встал лагерем неподалеку от города и выслал парламентером мусульманина Хасана–ходжу с обычной просьбой: сдаваться. Хасан был убит сразу, его даже не выслушали. Убийство посла. Через семь дней непрерывного штурма город был взят, а все жители вырезаны. От себя замечу, что без фанатизма и с использованием элементарных, давно наработанных приемов, того же результата можно было бы достичь в более сжатые сроки, с меньшими потерями и не так измотав своих воинов. Кстати, у Зучи совсем нет вспомогательных частей. Чему только его Чжирхо учил? …Вечно я придираюсь.

Затем были Узгент и Барчинлыгкент, сразу открывшие ворота, стандартно выплатившие хорезмский годовой налог и беспрекословно поломавшие свои укрепления. Там Зучи отдохнул, восстановил несколько утраченную боеспособность подчиненных и двинулся к Аншасу. Парламентера выслушали, сдаваться отказались. И опять, вместо хитроумной операции, навал голой силой. Город держался, сколько мог, но подошли китайцы со своей техникой. Осажденные не сдались, у них просто несколько ослабла воля к сопротивлению и – эта обреченность в их глазах привела к тому, что город пал. Часть жителей уцелела. Кем он потом править собирается? С кем вместе воевать? Всех убью, один останусь? Настаивая на этом принципе, Зучи отправил почти не понесшую потерь дивизию Тохая на помощь своему учителю Чжирхо, завязшему под Ходжентом. Никто мне не нужен, я сам все могу. В таком виде он хочет приступить к конечной цели отведенной ему части операции: взятию Джента. Недели две уже, как хочет. С силами пока, наверное, собирается. Или извилины напрягает. Ждем–с.

А у нас Самарканд на горизонте. Пока ехали, были следы сопротивления двух небольших крепостиц. Дабоус и Сарапул. Что–то вроде этого. Сожгли крепостицы, никому не захотелось на осаду отвлекаться, столица впереди. И людей вокруг них я не видел, перебили, наверно, сгоряча, или под стены Самарканда угнали.

Зеленый город. Недалеко протекает Зеравшан, много арыков, воды достаточно. Дачные предместья брошены, полно дворцов, всего полно. Благодать! Только не расслабляться. Город обнесен крепостной стеной с четырьмя воротами. Дальше – пустыня. Цитадель и здесь расположена отдельно, дважды придется воевать. И изрядно. В столице около полумиллиона жителей, да тысяч сто из пригородов набежало. Главное, тут сидит стодесятитысячный корпус, армия Мухаммада. Двадцать боевых слонов, целый зоопарк. И к этому зоопарку надо прибавить пятьдесят тысяч канглов во главе с дядей Мухаммада, Тугай–ханом. Интересно, это не тот – из наших сказок? Здесь мы его в сказку не пустим, отсортируем.

А вот мне пора в сказке разместиться, дать организму отдохнуть. Синий дворец, звучит–то как в переводе! А по местному – Кок–Сарай. Предложи мне так кто–нибудь – ей–богу, обиделся бы. Чем в сарай хану идти, лучше уж я в саду, на природе. А сады здесь – просто прелесть. Шпионы говорят, что и внутри города много садов, у всех богатеев есть. И не жалко было все это стеной обносить? Мне вот – жалко. Даже ломать. Постараемся обойтись по минимуму. Город стоит на Великом шелковом пути, ремесленников полно, лучших к нам отправим. Здесь еще наростут, а мне Каракорум поднимать надо. Это будет их взнос за убийство посла. Зато – остальные останутся жить, здесь жить. Гражданские, конечно.

Итак, что мы имеем? Сто шестьдесят тысяч воинов. Слонов считать не будем, не стоит животных мучить, так постоят. Что есть у меня? Девяносто шесть тысяч монгольской кавалерии. Десять тысяч бухарской туземной и около восьмидесяти тысяч отрарских и бухарских землекопов. Из них почти сорок тысяч бывших бухарских военных прожор. А вот и китайская идея номер два. Сорок тысяч желудков дисциплинированно разбиваются на десятки и получают из обоза элементы монгольской военной атрибутики. Халаты и знамена. Вооружаются палками, прочим дрекольем и приступают к штурму заветных ворот, по нашему выбору, подгоняемые туземной конной дивизией. А чего их подгонять? За воротами жратва, сами прорвутся. Остальные сорок тысяч демонстративно засыпают рвы у места готовящегося прорыва. Отрарцы учат бухарцев. Для начала – неплохо. Наши держат блокаду. Смотрите! Нас больше! Похожу вокруг стены, выберу место и – алга. И костры по ночам пожжем, пусть думают, что нас полмиллиона.

На третий день подготовки я счел ее достаточной, и все сорок тысяч порядком оголодавших бывших вояк стройными колоннами двинулись на штурм городских ворот. Сказывалась привычка к парадам и второй день без еды. Я, для достижения у них полной внутренней гармонии и их природного героизма велел денек не кормить. Когда в середине девяностых у меня был приступ панкреатита – тринадцать суток не ел и не слишком ослаб. Этих позавчера накормили, злее будут. И с позиции ранения в живот – самое то. Другие сорок тысяч уже откопошились свое во рву под воротами, были осыпаны стрелами и чем–то облиты. Сочтя, что эффект присутствия достигнут, разрешил им отойти. А что? Все очень правдоподобно.

Таки да, я был прав и из ворот хлынул поток защитников, вдвое превышавший скромные возможности наших клоунов. Клоуны попятились, угрожающе помахали палками и, решив, что еда сейчас не главное, кинулись бежать. Достойные горожане яро преследовали безоружных мнимых монголов. Когда все убежали довольно далеко от открытых ворот, ловушка захлопнулась. Осыпаемые стрелами, недавние герои трусили вприпрыжку назад, двойной кросс их порядком вымотал, поэтому успели не все. В ворота проскочили тысяч тридцать. Остальные были уничтожены в течение двух часов. С нашей стороны потерь не оказалось. У монголов.

Наши труды не пропали даром. На пятый день от начала осады к нам перебежало целых тридцать тысяч канглов в полном вооружении, во главе с дядей хорезмшаха – Тугай–ханом. Похоже, это у них в национальном характере сидит: предавать тех, кто доверил им свою защиту. Мы приняли перебежчиков с распростертыми объятиями. Сформировали три дивизии, переназначили командиров. Мне еще город и цитадель штурмовать. Город уже не пришлось, на следующий день он открыл нам свои Молитвенные ворота. Парламентерами были местный кади и шейх–уль–ислам. Я распорядился к каждому священнослужителю в городе приставить телохранителей. И к законоведам, и к ученым мужам. Во избежание повторения Бухары.

Поскольку примерно шестьдесят тысяч воинов Мухаммада и двадцать тысяч канглов опять предпочли раствориться в народе, пришлось вновь выгнать всех на природу, за стены и тщательно прочесать город. Заодно мои венгры составляли опись имущества, предполагаемого к изъятию. Искомые восемьдесят тысяч вояк были отделены от чистых, к ним были добавлены тридцать тысяч мастеров по спискам, составленным руководителями гильдий. Тем была прогарантирована личная безопасность, сохранение их статута и места жительства за проведение серьезной и вдумчивой работы. Нас интересовала серединка: не самые умелые, но и не полные бездари. Отобранные ремесленники сразу, в сопровождении венгров и дивизии охраны, были отправлены в Монголию с обозом. Кто хотел, брали семьи и барахло.

На этом наши дела не закончились. Семьдесят тысяч землероек приступили к избирательному прогрызанию стен и ворот, окружавших город, а десять тысяч добавились к тем восьмидесяти, что просто подрывали цитадель. Тридцать тысяч канглов и Бухарская дивизия охраняли всю эту толпу, посменно проводя атаки на цитадель. Которая плевалась, шипела и не желала покоряться. Параллельно шли формирование нового руководства города, сбор ежегодной дани хорезмшаха, подготовка следующих обозов. Все были при деле. Землекопы лишили цитадель водоснабжения, перекрыв канал. На такой жаре все решали часы. Мы открыли пасть, рассчитывая скушать обезвоженные тушки защитников, а они пошли на прорыв, проскочили между зубов и ушли в пустыню. Где–то около тысячи. Остальные сдались.

Труженики лопаты тут же приступили к разрушению цитадели. А мы разоружили тридцать тысяч канглов Тугай–хана и перебили их. Не люблю предателей. Еще двадцать тысяч кипчаков, взятых в городе, продолжали копать и ломать, испуганно оглядываясь. Трудитесь, ребята, привыкайте, у вас еще будет работа. Бухарская дивизия спокойно справлялась с охраной и в помощи не нуждалась. Этап был завершен.

…Просидев в Самарканде месяц, в ожидании результатов от Чжирхо и Зучи, приступил к формированию туземных дивизий местного ополчения. Конных дивизий. После разгрома воинства Бухары и Самарканда у нас на руках осело такое количество воинского обмундирования, доспехов, оружия, что монголам этого хватило бы на сто лет. Насмотревшиеся на нас горожане и прочие поселяне из окрестностей бояться до ужаса перестали, но особого желания вступать во вновь формировавшиеся дивизии не испытывали. Гражданский народ.

У меня накопилось сто шестьдесят тысяч землекопов, а у них появился новый взгляд на прошлую жизнь и существующие реалии. В течение двух недель я получил десять дивизий туземной кавалерии, с моим командованием во главе, и шестьдесят тысяч прочих разных. Такое соотношение меня вполне устраивает. Отрарцев и канглов призыв не касается. Обжор берем только рядовых. Первая бухарская переживает, они об землекопов ноги свои боевые вытирали, а тут чуть ли не вровень с ними теперь стоят. Через командиров передал, успокоил. Гвардейской туземной сделал, и сразу восторг в глазу, лихость в посадке. Осталось воевать научиться. Если мои еще потянут, придется к учениям приступать. Работы в этом году полно. Да, еще, разрешил всем желающим выкупать любого из шестидесятитысячников, кроме тех же отрарцев и канглов. Недорого, всего двести серебряных дирхемов за голову. А желающих не оказалось. Ничего, может, мне еще пара дивизий потребуется, судьба – она такая, всем шанс дает.

Наконец–то Зучи завершил свой поход. Достигнув Джента, он привычно выслал парламентера, привычно получил отказ и все–таки решил задуматься. Стены–то у города высокие, а сил для драки у наследника почти не осталось. А за стенами трясутся горожане, только на их высоту и рассчитывающие, а в остальном – вполне мирные и добропорядочные люди, никак не заслуживающие резни и истребления. В общем, как и задумано матушкой–природой, силы нет – ума надо. Повезло нам, не очень долго думал и придумал просто гениальный ход. Лестницы! Остальное время было потрачено на их изготовление. Как только запас этих средств достиг критической величины (не знаю какой – у Зучи свои критерии), он пустил их в ход и приказал монголам перелезать по ним в город.

Горожане с ужасом наблюдали, как воины наполняют улицы любимого городка, но ничего враждебного не предпринимали. Наконец открыли ворота и добрый Зучи на коне их посетил. Фантазии Зучи еще хватило на то, чтобы все население выгнать за стены, пока его герои семь дней проводили беглый досмотр имущества. Хорезмский процент был отложен и отправлен на родину, а до остального я докапываться не буду. Слава богу, что хоть все живы с обеих сторон. Зучи там еще долго находился, контролируя из этого центра все прилегающие окрестности и приводя к покорности мелочь, которую мы просто не заметили. Под конец хочу его похвалить. Не стал пыжиться и изображать из себя мудрого всезнайку, а назначил управителем города кого–то из местных торговцев, Али–ходжу, перешедшего к нам на службу. Может петь себе дифирамбы, будущий повелитель мира.

Чжирхо в Ходженте, наверное, долго смотрел на воду, мечтая добраться до Тимура. А Тимур ему навстречу не шел. Тогда Чжирхо решил выпить море и стал строить мост к острову. Почти пятьдесят тысяч ополченцев за двенадцать километров таскали камни и сбрасывали их в реку, неприятно приближаясь к осажденным. Ну, не все так страшно, по цепочке работали, а не карячились в одиночку с каждым камнем. Их труды возымели действие: Тимур с приближенными на лодочке бежал с острова, а крепость сразу сдалась. Ниже по течению стоит город Бенакет, к тому времени тоже захваченный нами, и там реку перегораживала цепь. Тимур и ее преодолел, продолжил свое путешествие. Но еще ниже находится город Джент и мой Зучи, соответственно перегородивший реку уже понтонным мостом. Здесь нервы у мореплавателя сдохли окончательно, из лодки вылез, рванул в пустыню. На коне, конечно, а то бы догнали. Зучи ловил, но погоня вернулась ни с чем. Железный парень этот Тимур, бегает хорошо.

Пока Чжирхо, после взятия города, соревновался в остроумии с водоплавающим Тимуром, Тохай взял пять тысяч конных и продолжил выполнение поставленной мною задачи – осадил Бенакет. В нем засело пять тысяч кипчаков–канглов, что приятно меня порадовало, когда я слушал отчет Чжирхо. Четыре дня эти канглы изображали из себя защитников отечества, сидя за стенами города, а на пятый объявили о капитуляции и растворились среди городского населения. Пришлось выгнать всех за стены города и аккуратно отсортировать. Далее все выловленные канглы были отправлены на работы по стандартному разрушению стен и ворот, а по завершении процедуры – уничтожены. Еще до выхода в поход я отдал приказ: по возможности не брать их в плен, как родственников и соплеменников Теркен–хатун. Приказ был выполнен. Части Чжирхо выступили на соединение с моим корпусом.