Книга: Повелитель войны
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

Празднование затянулось еще дней на десять. Народ никак не торопился разъезжаться, и атмосфера праздника, подготовленного Бортэ, постепенно захватила даже тех, на лицах которых во время принесения ими клятвы нельзя было прочесть ничего. Вот я тоже хочу научиться делать такое непроницаемое лицо, но меня выдают глаза. Шел, практически, фестиваль творчества народов, горцы даже водили что–то вроде хороводов, чем–то похожих на русские. Каждый народ хотел показать, сколь красивы его девушки и отважны юноши. Ежедневно проходили скачки, соревнования по стрельбе из лука и бросанию аркана. Два дня шли соревнования по борьбе, и мне ужасно хотелось принять в них участие, все забросил и сидел у ковра, не отходя.
Жаль, что ежегодные Олимпийские игры ввести не удастся, слишком много пока у нас нерешенных проблем. Мы никого не торопили. Подготовленные отары у Бортэ таяли на глазах, но надо было дать людям пообщаться друг с другом в атмосфере праздника, побрататься, завести новых друзей из удаленных уголков страны, обсудить хозяйственные проблемы, наладить будущие связи, а может, и договориться о свадьбах для своей молодежи. Памятуя о действиях американских президентов на своих партийных съездах, я старался пообщаться в менее формальной обстановке с как можно большим количеством людей. Постоянно ко мне подводили все новые и новые делегации, и я бил язык, расхваливая по подсказке Бортэ и ее подручных всех и каждого.
Здесь не приняты рукопожатия и поцелуи, так что слава Брежнева мне не грозила. Можно, конечно, лизнуть в щеку, но лизаться я не стал. Какой–то из американских президентов, кажется, это был Кеннеди, допожимал руки до того, что потом был вынужден обратиться к врачу – отдавили. А я сносил язык. Постоянно лез в народ, охрана бесилась, но, слава богу, обошлось без покушений, а может, вовремя вспомнил о судьбе Кеннеди и не стал нарываться. Просто устал, уже не мальчик, да и ежедневные пиры, при всей моей умеренности, здоровья не добавили. Но, как радушный хозяин и свежеизбранный повелитель, старался от всей души. Всех моих ближних и дальних представлял и расхваливал перед гостями. Счастья всем, и пусть никто не уйдет обиженным!
Во время праздника я сделал собравшимся два объявления.
Первое:
«Мы молодая страна, но у нас уже есть закон. Этот закон непреложен для всех монголов и прочих людей, находящихся на нашей территории. Я нарекаю его Ясой, Ясой Чингизхана. Многие из присутствующих, если не все, знают те законы, которые я ввожу более трех лет, и те законы, которые нам достались от предков, и я подтверждаю их справедливость и непреложность. Теперь эти законы будут записаны, и запись их будет вести мой приемный брат Шиги. Он будет вести нашу книгу законов и строго следить за их выполнением в нашей стране. Он назначается Верховным Судьей Монголии. Он же будет записывать в свою книгу все новые законы, которые мы станем вводить, и все мои слова, которые я посчитаю важным донести до народа страны. Да услышат меня все и каждый! Мой народ, вы должны приходить к судье, и он разберет ваши тяжбы, и примет справедливое решение, и внесет о том запись в книгу. И решение его должно быть исполнено, потому что так велит закон. Каждый из моих наследников и наследников их наследников, прежде чем станет вашим ханом, должен поклясться Вечным Синим Небом в верности Ясе Чингизхана и править вами только по законам, записанным в ней».
Второе:
«Я объявляю о создании гвардии в нашей стране. Это будет новая дивизия, в которую станут набираться дети самых достойных и уважаемых наших людей, лично преданных мне и делу нашего государства. В нее же могут быть зачислены воины, проявившие героизм на полях сражений, вызвавшие восторг своими подвигами у всего воинского братства. Я сам буду отбирать в гвардию людей из действующих дивизий. Основой гвардии послужат сто пятьдесят воинов моей личной охраны, которые с этого дня становятся гвардейцами. Командовать дивизией буду я сам или мой заместитель, по моему повелению. Дивизия размещается там, где присутствую я, то есть в моей Ставке. Звания в гвардии будут на одну ступень выше, чем в остальной армии. Гвардейский десятник по своему положению соответствует армейскому сотнику. Содержание гвардейцев ложится на те дивизии и племена, из которых гвардейцы прибудут. Ответственными за содержание гвардейцев назначаются командиры дивизий, их интенданты и главы племен. Да послужит гвардия образцом воинской доблести и примером преданности для всей нашей страны».
…С Ясой понятно, раз я – Чингизхан, то… Назвав волка собакой, пол его не изменишь. Сергей Петрович Томчин был и есть. Первое, что мне пришло на память, – это Яса Чингисхана. Мне она особенно нравилась тем, чего я не встречал ни в каких законах и уставах наших армий, в том числе самых победоносных. Смертная казнь за оставление товарища в беде, даже если ты нашел его оружие, видел владельца и не вернул ему сразу. В нашей Монголии я еще добавил пункт – за оставление путника в беде (прививаю привычку к гостеприимству).
В моей армии нет дедовщины, полная взаимовыручка, настоящий Чингисхан меня этому научил, спасибо. Пока войны нет и никто не дергается, ввел положение, по которому за трусость одного казним весь его десяток, а побежит десяток – всю сотню. Нечего свою шкуру спасать, когда за спиной женщины и дети. Думаю, до тысячи никогда дело не дойдет. Пусть приучаются, что храбрость – естественное состояние воина.
Наконец–то законы можно не только заучивать, но и записывать. Точность возрастает. Пока Шиги, единственный из моих родственников, кто выучился читать и писать, ему и быть Судьей, хотя сам запишет – сам и прочитает, я не умею. Контроль за процессом законотворчества и записи относительный, буду, конечно, привлекать хранителя печати, но пока веры ему полной нет. Пусть дальше грамоте наследников учит, что–то подозрительно медленно у него дела идут. А брат будет стараться, такой статус надо оправдывать. Какой помощник у папы Карло в искоренении воровства, грабежей и обмана! Какой есть. Плохих не держим.
Когда–то, когда в меня только–только вселился дух моего предшественника, без всякой, замечу, для меня пользы, лежал я с больной спиной в своей юрте под охраной, предоставленной мне моим новым дядей, и было охранников аж восемь человек. Дежурили по двое, посменно, в конце концов их осталось шесть, поскольку одну смену зарезал, защищаясь. После этого Бортэ взяла меня под свою опеку, и я получил сразу тридцать шесть охранников, которые, уже сменами по шесть человек, меня берегли. И не просто берегли, а поддерживали по жизни, потому что все они, за редким исключением, и сейчас со мной: возглавляют дивизии, сидят в нарождающемся госаппарате.
Это были не просто телохранители, – весь цвет рода, к которому принадлежали Бортэ и ее бывший муж. Я не обращал на них внимания, они все были для меня на одно лицо, но до момента моей первой битвы на меня посмотрели, охраняя, около двухсот человек. Именно этому обстоятельству я и обязан тем, что столь легко прошло мое внедрение на место хана нашего рода.
После восстановления нашей власти на Востоке я расставил их всех по новым ключевым должностям, а из пришедшей ко мне массы войск отобрал сто пятьдесят личных телохранителей, семьдесят из которых меня посменно охраняли днем и восемьдесят – ночью. При отборе, в первую очередь, советовался с моими боевыми товарищами, и в результате за все прошедшие годы ни одна из попыток убить меня не увенчалась успехом, случаев предательства не было, хотя за это время из них погибло тридцать два человека. Они действительно были телохранителями и просто закрывали меня собой, хотя могли бы отбиться и спасти свои жизни. А у меня было слишком много врагов. Это война.
Теперь, в новой стране, я как Верховный Главнокомандующий не хочу дергать у своих генералов части, выполняя решения, которые принял. Мне нужна одна своя дивизия, абсолютно преданная мне лично, отвечающая за свои действия только передо мной. А с генералов буду спрашивать за состояние вверенных им частей без всякой скидки на обстоятельства, связанные с отвлечением части войск по моим указаниям. И привлекать, если уж потребуется, стану всю дивизию, вместе с генералом. В остальном – все, как я и сказал: стране нужна гвардия. Все как положено.
Население потихоньку прибавляется, и тринадцатая дивизия постепенно наберет свой состав, торопиться не будем, а то можно было за пару дней прошедшего всемонгольского собрания завершить ее формирование. Желающие – все. Я действительно собираюсь знать в лицо всех своих солдат и также знать причины, приведшие их в гвардию. Тысяча человек реально будут меня охранять, но есть у меня люди, которые не переставали это делать никогда.
…Вот и лето закончилось. Новая зима не за горами. В государстве тишь–гладь, только перья скрипят, учится народ, прониклись моими указаниями, судье нашему завидуют. А мне что делать? Хандрю потихоньку.
Как–то тихо и незаметно все социальные инициативы отошли под крылышко Бортэ и благополучно под ним существуют. Сунешься проверить – а как я у вас в глубинке сейчас бедного сироту найду, воина калечного, в нищете прозябающего, старуху, выкинутую родными за порог! А и нет никого. Конечно, какой из меня инспектор, впереди трубачи скачут, а перед ними, километрах в тридцати, дозоры гвардейцев рыщут. В общем, по приезде обнаруживается, что это никакая не глубинка, а чуть ли не столица, то есть моя Ставка, и все готово к прибытию повелителя. А глубинка теперь там, откуда я уехал.
Шутки шутками, но в стране все действительно нормально, похоже, я хороший антикризисный управляющий, а Бортэ – идеальный президент мирного времени. Она про себя этого не знала, потому что мирного времени не было, воевали все вокруг. А когда скот так пошел размножаться, что все затраты Бортэ на весеннюю инаугурацию уже сейчас покрыты и в стране намечается перепроизводство мяса, ей больше ничего не остается, как просто его перераспределять нуждающимся. Вот нуждающиеся и закончились. Все равно, как если бы у нас, на Земле, нефть за год в два–три раза подорожала. – России денег девать некуда.
Здесь, в Монголии, денег своих нет, а зарубежные пока как–то не в ходу. Вместо рубля – баран, так населению привычно. Я и Бортэ не стремимся убедить простодушных монголов, что баран – ерунда, а монетка – это о–го–го! Убедить можно всех и во всем, и баранов, и друг друга на бусы поменять, мол, там, где бусы печатают, производство баранов крайне дешево, такая цена на рынке сложилась. Жрать они после этого бусы станут? Не нужны им бусы, а бараны нужны – детей кормить.
Так что экономику будем развивать с умом: думать, чем, за что и с кем торговать. Зато мой народ счастлив, этого за деньги не купишь. И, мне кажется, это не они идиоты. Бортэ привыкла вертеться, концы с концами с трудом сводить, каждую копеечку считать, страна совсем нищей была. А тут просто праздник какой–то: рубль вложишь, а он двумя возвращается. Это я о вложении в социалку. И сам причин не понимаю, просто мы все лучше и лучше живем. Мы – я не про семью, я про Монголию. Знаю, это годы такие удачные, начнется засуха, поголовье может упасть в разы, и тогда – голод. Зимой буду думать. Так что, не нужен я никому, все и без меня прекрасно, вот и хандрю потихоньку. В Питере в театр бы сходил или в кино, или пивка попил бы с друзьями…
Со старшим сыном Бортэ – Зучи – у меня не очень складываются отношения. Когда познакомились, ему стукнуло лет семнадцать на вид, Бортэ говорила – девятнадцать, может, и так. Что–то у него в отношениях с родным отцом было не в порядке, и эта настороженность перешла на меня. Подростковый и юношеский возраст вообще штука сложная, стараюсь скрытое в нем как–то преодолеть, надеялся – с годами сгладится. Думал, к матери меня ревнует, повзрослеет – во всем сам разберется. Но холодок все равно сохраняется.
Может быть, с отцом меня постоянно сравнивает, сравнение не в пользу отца, и это его обижает? Я его берегу как могу, а могу – все время, поэтому в походы старался не брать – старший сын, первый наследник, а если совсем прижимало, как тогда на восточной границе, оставлял в лагере. Но кто–то должен был охраной лагеря командовать? Второго сына брал с собой в атаку, так его и ранили, чуть не умер. Хорошо, что яд от стрелы отсосать из раны успели. Может, в этом причина, думает, я сознательно держу его на дистанции, трусом считаю? Неплохо бы в этом разобраться, снять все недоразумения и недомолвки между нами, после двадцати он в возраст вошел, пора его учить управлять государством, готовить к тяжести, которая когда–нибудь упадет на его плечи и может сломать. Жить для других – непростая судьба.
…По всей протяженности северной границы страны тянутся бескрайние леса. Они населены множеством племен, говорящих на нашем языке, почти неотличимых по внешнему виду от нас, но ведущих совершенно другую, хоть и кочевую, жизнь. (Неотличимых – неправда. Легко. У них ноги прямые.) У них нет юрт и палаток, они не используют для передвижения в лесу лошадей, вообще не держат скота, добывают мясо охотой. (Зимой по лесу на самодельных лыжах бегают, но пользуются не двумя палками, а одной. Мне в третьем классе друг отца из Сибири камусные лыжи подарил, подбитые кусками шкуры, короткие, третьекласснику по плечо, и широкие. Я на них всех обгонял и бегал вообще без палок.)
Живут в шалашах из коры и ветвей, разбросаны по гигантским территориям, потому что при большой скученности в лесу – просто не прокормиться. У нас идет небольшая меновая торговля мехами, больше об этих племенах практически ничего не известно, потому что предмета для интереса к ним не было, у всех своих военных забот хватало, а с этих, мол, что взять? Во время войны за Центр и Запад они стояли на стороне наших противников, и часть выпертого из страны народа спокойно ушла в северные леса благодаря этой поддержке.
В общем – лесные монголы, только еще менее цивилизованные, чем их степные братья. Живут почти первобытным строем, занимаются охотой и собирательством, до звероферм и огородов пока не дошли. А у нас, совсем немного, даже землепашество есть, все очень примитивно, но в Центре и на Западе, в южных районах, небольшая часть народа засевает поля каким–то зерном, я посмотрел – такого растения не знаю. На овес похоже. Переняли у южных соседей. Поддерживаем землепашцев, конечно, раз занимаются этим делом, значит – выгоду видят. И народ их продукцию с удовольствием потребляет, проблем со сбытом нет. Зерно в ступках в муку толкут, и хранится эта мука годами.
Отвлекся. Так, о чем я? О северных монголах. Хочется мне их включить в наше государство, завершить объединение. Хочется, надо это признать, иначе не лезли бы мне постоянно в голову мысли о них. Что это, старые советские замашки, наследие «империи зла»? Живут себе в лесу – ну и слава богу. Нам–то они зачем? У нас и без них все хорошо. Меха нужны – наменяем сколько угодно, у нас скот некуда девать, шкур полно, и сушеное мясо они берут с удовольствием. Могу научить пеммикан делать. Покончим с голодом в лесах навсегда: при правильном хранении запас годами не портится. Продукт питательный, но на вкус – дрянь дрянью.
Кстати, по этому поводу. Можно организовать небольшой заводик по его производству на границе леса, только рабсила пусть лесная будет. Мои для заводов не годятся, психология не та, взбесятся раньше, чем продукция пойдет. Им волю подавай. Но с сырьем перебоев не будет, это мне Бортэ досконально объяснила, когда мы обсуждали возможные природные катаклизмы и их влияние на потерю нашего скота. Там все зависит от величины и качества выпасов, а главное – от профессионализма пастухов. В засушливый год количество выпасов сокращается, приплод падает, но катастрофы нет. Больше скота поступит на переработку, так как возникают проблемы с его прокормом. Максимальные потери приходятся на богачей, а бедняки со своими двумя–тремя десятками овец и максимум десятком коней переживут засуху спокойно. Главное – отследить, чтобы богачи, вылупив глаза от жадности, бедняков не притесняли. А на это у нас армия есть. Спи спокойно, дорогой Чингизхан, и не лезь в дела, в которых не понимаешь, без сопливых разберемся, для этого пастухи существуют. Голода не будет – Бортэ сказала!
Итак, экономически нам северяне не нужны, скорее, мы им, как гаранты от голода. Лечить? Их свои шаманы лечат, и, думаю, не хуже наших, степных. Россия да будет прирастать Сибирью? Полезных ископаемых у них нет, хотя, конечно, есть, но нам до их разработки еще семь верст пешком киселя хлебать. Нет потребности у нас в полезных ископаемых, наверняка и в нашей степной земле месторождений немало скрыто, и что? Пусть пока так лежат.
Угроза агрессии? Трудно представить, как из дремучих лесов на мои легионы выкатывается озверелая толпа диких германцев, размахивающих дубьем, и лихо крошит нашу степную цивилизацию. Эти копатели корешков больше мне напоминают Дерсу Узала. Конечно, себе на уме, в лесу живут, стрелки отменные. Но даже для набора в мою конницу не годятся, на лошади не усидят. Если объединимся – так и останутся жить у себя в лесу, и степняки без коней к ним не поедут.
Что же у меня получается? Желание объединения есть, но только на добровольной основе, никакой агрессии с нашей стороны. Единая Монголия, северная – лесная и южная – степная, пустынная и горная. Что это дает нашему народу? Наверное, у нас будет больше мехов, если мы освободим соплеменников от необходимости добывать пропитание только охотой, а наш мясной товар получит нового благодарного потребителя. Добыча мехов может дать еще один вид валюты для торговли с другими соседями, на Руси шкурки соболя и куницы заменяли деньги. Название хорватской куны произошло от шкурки куницы, а я ее сам в руках держал и даже ею расплачивался.
Что еще мы можем предложить нашим собратьям? Защиту от агрессии? Хорошо бы, но вряд ли кто на них нападает, я бы знал. Может, далеко, на их западной или восточной границах, есть обидчики, насмешничающие над природными монголами? Плюющие на них, беззащитных? Вряд ли, а жаль. Всегда приятно защищать слабого, особенно, если силу девать некуда. На севере у них, похоже, все враги вымерзли, раз даже у нас такая зима холодная. И совсем уже стыдоба, если такие предложения наведут на мысль, что наша защита им требуется от нас самих. Только крышевания мне здесь не хватало. Лучше этот вопрос вообще не поднимать.
Приятельствовал я с одним исполнителем. Банк, от которого он работал, имел со мной общие деловые интересы, а я любил покопаться в новинках, изготовленных по спецзаказу, или в редкостях, в паре экземпляров попавших к нам из–за рубежа. Банк не жался. Как крыша – не давил, отношения были вполне ровные и доброжелательные. Но наступил момент, и я два дня просидел дома затылком к окну, ожидая разрешения ситуации. Мучиться не хотелось. Взгляд моего приятеля скользил по волосам, ощущения были, словно от легкого касания пальцев. Сам полгода назад крутил и вертел в руках винтовку из Англии, через прицел которой он сейчас смотрел на меня. Из «Волги», припаркованной недалеко от моего дома, ожидая телефонного звонка. Машина крутилась, минуты складывались в часы…
Когда все закончилось и я перестал интересовать его хозяев, через неделю после наступившей тишины он нашел меня. Что–то пытался объяснить. Мы стояли у стенда на выставке ЭКСПО, я не смотрел на него, молча читал рекламные плакатики. Так и промолчал, пока не перестал ощущать его присутствие рядом.
Все–таки он считал себя моим другом. Может быть. Так, наверно, и было…
Еще гитлеровский аншлюс Австрии Германией в голову приходит. Да, сравнения возникают – хоть куда! Может, эти ребята совсем со мной объединяться не хотят, а желают сохранить самобытную культуру своих племен. А я – захватчик, и со мною надо воевать, освобождать родные леса. Сделаешь глупость, и получишь в ответ вторую партизанскую Белоруссию, раз спокойно не сидится. Мыслитель хренов!
Я их культуру и пальцем трогать не собираюсь, но кто мне поверит? Та же Прибалтика – живой пример. Я им буду заводы для производства пеммикана строить, а они мне в лицо плевать и в спину стрелять.
Ладно, еще союз даст им наше гражданство и те гарантии уровня жизни и ее защиты, которые у нас существуют и всем нашим нравятся. За это меня подданные и хвалят. А именно: нищих монголов нет, вся страна за это в ответе, а я персонально. Вытянули западные области – и север поднять сможем: бесплатно накормим сирот, вдов, увечных, стариков. Как говорится, наши проблемы. Это – раз. Два – гарантия жизни.
За смерть монгола только одно наказание – смерть. Кто бы ни был виновен: богач, посол, воинский отряд сопредельного государства, которое только и ждет, чтобы втянуть нас в конфликт и разгромить – за убийство монгола смерть. Никаких штрафов, откупов, выкупов, виновный должен быть уничтожен, и те, кто этому препятствует, – так же, как сообщники и соучастники убийства. Самое ценное, что есть в нашей стране, – это наш народ, и мы готовы пролить не только чужую, но и свою кровь, чтобы внушить врагам: не трогай монгола.
Мы живем в диком мире, и законы его суровы. Помню, как про Россию говорили, что в ней несовершенство законов сглаживается необязательностью их исполнения. У нас нет такой цивилизации и демократии, мы просто грязные кочевники, но живем в этом мире, и пусть законы наши несовершенны, исполняются они всегда.
Гражданство у нас не только дает права, но и накладывает обязанности. В частности, жить по нашим законам. И это не нравится даже некоторым у нас. Но ничего другого нашим северным братьям я предложить не смогу. Надо встречаться и разговаривать. Зима закончится, и по весне начнем готовить встречу.
…Под тяжестью приведенных Бортэ улик, запутавшись в собственных показаниях, сломался и рассказал женщине о своих планах освоения Севера. Опять на переговорах буду расшвыривать государственное имущество, а ей отвечать за мою щедрость. Слово Чингизхана – золотое слово. Недодумано у меня это дело, так – наметки планов.
Есть в моей гвардии сотник Буха. Бухает, как все, но только вне службы, это имя у него такое, а не кличка. Бывал в северных лесах, знаком с вождем основного племени. Или у них там союз племен? Планировал сделать его посланником, пусть передаст мое предложение о встрече лесному царю Хутухе. Все–таки удобнее его «лесным царем» называть, а то меня их имена с мысли сбивают. Так и с большинством местного населения, каждый у меня ассоциируется с чем–то мне понятным, а имя подскажут, если забыл. Вот, собственно, и все, все планы. А Бортэ показалось, что вовсе нет.
Разговор наш до этого шел о Зучи, где–то в русле того, что надо больше уделять времени будущему хану. При этом мы друг друга убеждали в одном и том же и никак не могли убедить. В результате, подробно разобрав мою схему объединения лесных и степных монголов, Бортэ ее одобрила и предложила, чтобы этот процесс возглавил ее старший сын. А что – шаг исторический, отец создал базовое национальное государство, а сын завершил его строительство, собрав окончательно всех монголов под одной крышей. Я подробно рассказал, какая бывает крыша, и предостерег, что молодой по горячности может под нее северян просто загнать, а это не победа, а путь к долгой и кровопролитной братоубийственной войне. Разошлись думать.
После многократных бесед втроем пришли к такому решению. В лес отправится Зучи с половиной дивизии Боорчу, взятой в качестве личной охраны наследника престола. Командовать будет сам, но при этом советоваться со своими тысячниками. Проводником пойдет Буха. Зучи обязан выполнять все его рекомендации до встречи с лесным царем. Потом проведет предварительные переговоры и с представителями лесных монголов вернется в степь, где переговоры продолжу я, а он будет сидеть рядом и учиться. Никакой стрельбы, никаких стычек, умоляю… И не дай бог тебе… Вышли. Сижу теперь, трясу коленкой. Нервы надо лечить.
…Все–таки хороший сын у меня растет, есть чем гордиться, приятно. Конечно, за полтора месяца его отсутствия весь извелся, народ на меня с сочувствием смотрел – как за сына переживает! Знали бы они, мимо какой войны мы проскочили, по какому минному полю прошли. Бортэ как–то поспокойнее к этому отнеслась, судя по всему, я действительно сына недооценивал, а она была в нем уверена.
Все хорошо, что хорошо кончается. Зучи встретился с лесным царем и мирно с ним поговорил. Что там мирно – удачно! Лесной царь сразу принес присягу, но кроме того, выступил нашим гарантом и проводником перед прочими племенами, более самостоятельными, не входившими в его союз. И теперь всем народом, с массой представителей, с подарками и открытой душой, они прибыли к нам. Аргументы о пользе вхождения лесных монголов в единое государство были восприняты нормально, а для закрепления нашего союза двух дочерей Бортэ, то есть моих дочерей, выдали замуж за сыновей лесного царя. Завоеватели берут дочерей завоеванного народа, а мы отдаем. Наш народ един, всё получилось.
Но и это еще не все. Зучи, непослушный мальчишка, не остановился на достигнутом, продолжил движение на Запад и вышел там еще на один союз племен, частично живущих в лесу, частично в степи. Новую степь нашел, поганец! И здесь ему повезло: племена без боя принесли ему клятву верности и прислали представителей для заключения мирного договора о вхождении в нашу державу. И за все время – никаких потерь, никаких столкновений. Вот они стоят с подарками: белыми кречетами, белыми конями, связками соболей. Не монголы, но что поделаешь, будем принимать.
Так и хочется сказать: «Но и это еще не все!» Да, не все! Мы еще на халяву подраспухли. Прослышав про дипломатические успехи Зучи по воссоединению монгольского народа и добровольному присоединению немонгольских, но малоотличимых внешне товарищей, просто говорящих на другом языке, но вполне лесных и степных, проникся идеей воссоединения еще один сосед. Соотечественник нашего грамотея – хранителя печати, хан страны, письменностью которой малоуспешно, но старательно уже который год пытается овладеть весь наш высший свет, после недолгого обмена любезностями во взаимных посланиях и послах решил добровольно присоединить державу к нашей Монголии.
Договор о присоединении сопровождался подарками: золотыми и серебряными изделиями, украшенными жемчугом и перламутром, златотканой парчой и шелками, чеканными узорчатыми сосудами, в которых я сейчас роюсь, пытаясь определить место их происхождения и способ изготовления. Все–таки приятно иметь дело с культурным человеком. В ответ он получил в жены одну из моих родственниц, Бортэ подбирала. Если так дело пойдет, то незамужние родственницы у меня скоро закончатся. А их подделка карается по нашему закону, так же, как любое мошенничество. В итоге грамотность у нас в стране резко повысилась, целые районы почти поголовно грамотные. А Зучи по–прежнему читать не умеет. И я, конечно, тоже.
Жизнь все–таки штука полосатая. Нет бы, началось все хорошо – и пусть и дальше так идет. Вроде судьба такая – деньги к деньгам. Ан нет, не судьба. Тут же какая–то гадость случится. Вроде хорошо все, кончился брежневский застой – так нет, сразу горбачевская перестройка начинается. Только с Афганистаном развязались – и тут же, бах! – развал Союза. И все время так – большие надежды и… облом! У каждого своих примеров наберется. Хорошо хоть, если удачи большие, а дерьмо потом на голову падает маленькое. Но совсем без этого никак не выходит. Философия. Жизнь…
Одно из северных племен послов для подписания мирных соглашений о вхождении в наше государство не прислало. Как потом выяснилось, они решили, что не покорятся. Как будто их кто–то покорял. Мой сват, лесной царь, рассказал, что племя – так себе, среднее, живут на холмах, далеко в лесу, в непроходимых дебрях. В остальном – как все: что найдут, то и едят. Руководит ими не вождь, а его вдова. Дальше я уже и не спрашивал.
Отправил своего приемного брата Борохула для беседы со знойной вдовушкой, мне все шуточки. Все хорошо, Борохул взял в охрану двести всадников из тысячи в дивизии Мухали и спокойно поехал к вдове. Вечерело, тропа, по которой он ехал, шла через густые заросли, и, когда брат достиг дозоров племени, они его просто убили. Моего свата, ехавшего рядом с Борохулом, захватили в плен. Наши воины вернулись назад, начинать войну указаний не было.
А это и не война. Одного монгола убили, другого захватили в плен. Хотел сам поехать, но Боорчу и Мухали отговорили, поехал Дорбо, взял свою тысячу и всех ребят Борохула. Действительно, дебри непроходимые, завалы древесных стволов, перепутанные зарослями дикой смородины, а посреди этого чуда, на полянке, все племя пировать в безопасности устроилось. Но звериные тропы остались. И одно дело – монгол, едущий в гости по тропинке, и совсем другое – монгол на военной тропе.
Сто воинов этого племени были казнены на могиле Борохула, не считая павших при оказании сопротивления. Нельзя убивать монголов и укрывать их убийц – нельзя! Думаю, среди павших и казненных были все убийцы Борохула. А вдову я подарил свату в компенсацию за плен. Кстати, у нее была кличка – Толстая. Племя примучили (вспомнил я это слово из времен Ивана Грозного), прав им не дали, оставил все на усмотрение свата. В общем, наелся из самых благих побуждений дерьма с этим северным народом.
Как известно, история повторяется дважды: первый раз как трагедия, а второй – как фарс. Хорчи, назначенный на тысячу Борохула, пожелал набрать себе гарем из тридцати красавиц пресловутого племени и, уже после процедуры примучивания, выехал за ними туда. Его, опять–таки, взяли в плен и даже посадили на цепь, как вора, сколько ни вопил, что он мой посланец, и ни размахивал приказом. И только появление других воинов, поехавших его разыскивать, освободило Хорчи от цепи. Заплаканного, вместе с красавицами, его доставили домой. Это я опять начинаю пошучивать. Хорчи никогда не плакал. Но на цепи сидел, правда. На этот раз всё обошлось без жертв. Не пойму, как с ними быть дальше, вроде царь и бог у них теперь – Чингизхан, а приедешь – на цепь посадят и скажут, что не узнали. Может, у них юмор такой?
А пеммикан по вкусу дерьмо, сват со мной согласился. Приготовили ему на пробу по моему рецепту. Толченое сушеное мясо с большим добавлением толченых сухих лесных ягод и орехов. Приготовленное, попробовав, забрал с собой, поблагодарил за рецепт. А завода не надо, не дай бог дожить до времен, когда пеммиканом придется питаться. Лучше уж сразу в плен к Толстой.
…Конец лета в степи – вообще прелесть. Жара уже не та, и прохлада по утрам прямо стремится с небес. Цвет травки не радует, но мы за пару месяцев привыкли к пробивающейся сквозь зелень желтизне и ничего отвратного в этом не находим. А очень захочется – всегда можно доскакать до какого–нибудь изумрудного лужка. Свобода – вот за что надо бороться. В степи это чувствуется, как нигде. Свободен – и летишь на коне в любую сторону, и ветер свистит в ушах. Люблю скакать на закат и минут двадцать выдерживаю, потом уже не в удовольствие.
К чему я это все? А к тому, что в приличном королевстве конец лета, осень и зима – время балов и развлечений знати. Урожай собран, овин забит, стога сметаны, что там еще?.. В общем, князья и графы, отложив вилы и топоры и омыв натруженные руки и лица, отправляются отдыхать и искать развлечений.
Далее, что можно сказать? Так это – в приличном королевстве. Там и знать – люди приличные, друг к другу на «вы» обращаются, сморкаются в платок, а не в ладонь, и не плюют на сапоги собеседника, а аккуратно сплевывают в плевательницы. Ну, может быть, слишком часто, но аккуратно. А что мы имеем у нас? Знать имеем, а она своим поведением имеет нас – в политическом отношении. Например, Верховный шаман Монголии – знать? Еще какая! Духовная знать, минимум на кардинала Ришелье во Франции тянет.
И эта знать, не хочется употреблять другого бранного слова, собравшись со своими шестью братьями, кстати, армейской знатью, избила моего брата Хасара. Можно себе представить, что Ришелье с шестью гвардейцами подкараулит в подворотне брата короля и набьет ему морду? Хасар тоже хорош, позорит мое имя… Интересно, что бы сделал настоящий Чингисхан, произойди такое? Да у него такого никогда произойти не могло, крут был. От одной мысли все без голов остались бы! Ладно, я терпел, когда шаман нагло нес чушь о своем влиянии на выборы Чингизхана. Кто поверит? Болтает о раздорах в нашей семье, нагло врет, но прихлебатели членов семьи верят и плохо посматривают друг на друга. Наврал моей здешней матери, что я собираюсь арестовать Хасара, простодушная женщина поверила, приехала и отчитала меня. Расстроилась, а у нее плохо со здоровьем. А еще эта сволочь говорит, что я его боюсь. Я – шамана испугался! Попробовать поговорить? Пусть Хасар организует нам встречу.
Еще не легче! Люди моего младшего родного брата Темуге перешли на службу к шаману, а когда брат послал офицера привести их назад, эти уроды офицера избили. Брат приехал разбираться – его поставили на колени и заставили извиняться перед шаманом. Это уже похоже на зачатки бунта! Темуге всегда был дураком и трусом, но он мой брат. Шаман считает, что окурил меня травкой, и я стану таким же? Что он себе внушил? Попробую и я кое–что внушить нашему трусу.
Я сидел в моей юрте с Темуге, когда в нее вошел Кокочу со своими братьями. Неужели думал, что хан будет с ним драться? Когда они нагло, по–хозяйски расселись, встал Темуге, схватил шамана за ворот халата и сломал ему спину. Братья вскочили, ворвалась моя охрана и окружила меня. Тогда они заплакали. Они думали, что их брат мертв, а я ускользнул от возмездия, и не скоро им удастся… Мы вышли из юрты. Бортэ говорит, что ночью дух мертвого шамана покинул юрту вместе с его телом, которого не нашли утром.
Дух шамана покинул его тело перед утром, когда я перерезал ему горло, а тело вынесли по кускам, незаметно. Но нашлось целых шесть кусков шамана, очень заметных и узнаваемых, и все эти куски, по одному, получили его братья, вместе с просьбой о молчании. Я не убью их сразу, они изгрызут себя сами изнутри от страха за свою жизнь и жизнь своих семей, и только тогда их добьют люди, назначенные мною в наблюдение. А предатели из свиты Темуге разделили судьбу шамана, хотя их никто не будет добивать. Дня два у них есть, так мне объяснил мой приятель, майор милиции, научивший меня этой казни в далеком сумрачном городе. Я пришел из другого мира, но, думаю, он не менее жесток, вам есть чему у нас поучиться.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12