Избавитель
Чудины жили в лесу, сеяли на вырубках хлеб, сажали картошку, брюкву, репу, другие овощи. Коров, свиней держали, птицы у них было много. На заводике масло, творог, ряженку делали. Иногда в Сторогор ездили. Так ближайший вендский город назывался. Пятьдесят верст по грунтовке. Жили своей замкнутой общиной, с чужими не очень контачили, свои обычаи хранили, своим богам молились.
Все это Василию рассказал Тергай, тот самый крестьянин, владевший, хотя и плоховато, вендской речью. Второй мужик отмалчивался. Василий понял только, что того зовут Журавом и он очень уважаемый человек, вроде старейшины или депутата.
Наладив отношения с местными, молодой человек раскрыл сумку и предложил селянам разделить трапезу. Те не стали отнекиваться. Тергай сходил к трактору, принес из кабины сверток и глиняный кувшин. На импровизированной скатерти появились хлеб, сыр, пироги с рыбой, вареная картошка в мундире. Из кувшина налили темный шипучий квас.
Вспомнив свой первый день в этом мире и встречу с казаками на Ежаве, Васёк разломил одну из своих лепешек и протянул новым знакомым. В ответ его угостили ломтем душистого ржаного хлеба. Ели чудины молча, с серьезными лицами. Василий задал пару вопросов, но, получив в ответ только молчаливые кивки Тергая, прекратил попытки. Видимо, здесь не принято разговаривать за трапезой.
Однако по виду мужиков можно было понять, что лесное копченое мясо им понравилось, ели с удовольствием, не то что куски пресной резиновой лепешки, которую они сжевали только из вежливости, чтоб не оскорбить казака. Василию же пришлись по вкусу рыбные пироги и сыр. Сто лет такой вкуснятины не едал, забыл, как хлеб выглядит.
Васёк потянулся за картофелиной и услышал тихое шипение. Молодой человек резко повернулся на звук, одновременно подтягивая ноги под себя. Так и есть. К Жураву подползала гадюка. И что ей не сиделось под корягой? Что ее понесло на открытое пространство, да еще к людям?
Между змеей и человеком меньше метра. Окрикнуть Журава, так мужик испугается, дернется, змея на него бросится. Она и так уже подобралась, голову приподняла.
– Твою мать!!! – Василий вскочил на ноги, оттолкнул Журава и прыгнул на змею.
Тяжелый армейский ботинок точнехонько пришелся по змеиной головке, вдавил ее в землю. Туловище гадюки в бессильной злобе обвилось вокруг ноги, хлестнуло по лодыжке, но это уже агония.
Мужики сначала не поняли, в чем дело. Журав только ойкнул, отлетая в сторону. Тергай вскочил на ноги. Крикнул что-то непонятное.
– Вот и все, шипеть не будет, – удовлетворенно проговорил Василий, отшвырнув дохлую гадюку в кусты.
А змеюка крупная, ни разу таких не видел, метра полтора будет, толстая, как шланг. Даже удивительно, как ее удалось одним ударом убить.
– Спаситель. Хабулай! – прозвучал за спиной изумленный возглас.
Оба мужика низко поклонились Васе и отступили назад на негнущихся ногах. Молодой человек не узнал своих новых знакомых – лица бледные, плечи опущены, во взглядах застыл смешанный с удивлением страх. Такое ощущение, будто они только что узрели настоящее чудо. Студент даже обернулся. Что это так на чудинов подействовало? Змей, что ли, никогда не видели? Быть такого не может! В лесу их немало, и на полянах попадаются.
– Хабулай Василий, будь нашим гость, просим тебя в наш дом. Живи рядом с нами, будь нам старший брат и заступником, – низко поклонившись, произнес Тергай.
Старший добавил несколько рифмованных фраз на своем языке.
– Волох Журав говорил: придет на чудь неведомый человек, похожий на венда, но не венд, похожий на казака, но не казак, похожий на лешего-ворса, но не ворс, а человек плоть от плоти, кровь от крови. Спасет он старого волоха от козней Злого Шайтана, от смерти мучительная, убьет слугу Шайтана и станет старший в нашем роду. Назовут его Хабулай Спаситель. Будет он защита нашего рода. В один великий день, неведомый ни пресветлому Инмару, ни другие боги, ни люди, нагрянет беда, но Хабулай спасет наш род, выведет его к солнцу. Спасет чудь и сам уйдет, вернется к богам или отправится на закат, на чудесный остров Буян к роду железных людей, ругами называют. Куда именно, мы неведомо. Волох, поведавший это, был очень стар и умер, рассказывая нашим дедам о Хабулае.
– Офигеть, не встать, – пробормотал Василий.
Молодой человек сразу ухватил суть, понял, что получит немало выгод и привилегий, оказавшись тем самым легендарным Хабулаем. Здесь главное не переборщить, не надо строить из себя наикрутейшего героя, гнуть пальцы веером и слишком явно обременять добродушных наивных дикарей своим спасительством, но и быть лохом тоже не надо. Раз признали в вышедшем из леса бродяге своего Хабулая, так пусть накормят, приютят да приоденут героя, чтоб не стыдно было перед людьми показаться.
– Давайте вернемся к обеду, – с этими словами молодой человек опустился на траву и взял половинку пирога. – А вы что стоите? Присаживайтесь, – он похлопал по траве.
Воля спасителя священна – чудины хоть и с некоторой опаской, но послушались Василия, вернулись к скатерти.
Молодой человек неторопливо жевал пирог, запивал квасом и думал: куда он попал и что за странные люди эти чудь?
Раньше Васёк полагал, что в двадцать первом веке такого быть не может – или какой там сейчас век у местных? Двадцать восьмой? Тем более – все эти древние легенды о героях являются не более чем легендами, красивыми сказками. Ни один человек не будет относиться к ним серьезно. Только если сектанты какие. Новые знакомые Василия на сектантов не похожи, нормальные, разумные люди. Соображалка у них на месте, признав в туристе своего Спасителя, не стали устраивать вокруг него ритуальные пляски, а спокойно, пусть и с некоторым пиететом, опаской сообщили ему, что он является Хабулаем, и все.
После трапезы чудины собрали остатки еды, положили под корнями старого дерева, поклонились и пошли собираться. Журав завел трактор, Тергай и Васёк полезли в тележку.
Чудо техники времен первой индустриализации кашлянуло, выстрелило облаком сизого вонючего дыма, затарахтело, затряслось и потащилось по дороге. Васёк опасался, что трактор не выдержит и развалится прямо на ходу. Уж больно он был старый. Кожух мотора давно потерялся, все железные внутренности торчали наружу. Глушитель проржавел и громко стрелял. Рессор, видимо, вообще не было, трактор подпрыгивал на каждой кочке и трясся, как эпилептик. Но ведь, несмотря ни на что, эта груда железа ехала и тащила за собой тележку. Четверть часа тряски по грунтовке, и трактор добрался до деревни. Как пояснил Тергай, называлось это место Панича.
– Все. Мы дома. Пошли, Василий, – Тергай протянул студенту руку, чтоб помочь спуститься на землю.
– Благодарю, – Васёк сделал вид, что не заметил руки, и играючи перемахнул через борт, не забыв прихватить с собой автомат и сумку.
Приземлился он на ноги, сразу выпрямился и, в свою очередь, протянул Тергаю руку. Чудин как-то странно посмотрел на него, но руку подал. Прыгать местный не стал, перевалился через борт, оперся одной рукой на руку Василия и медленно спустился на землю.
Би-и-ип!!! У трактора, оказывается, еще клаксон не отвалился! Васёк скривился, как будто у него зуб болел. Ну и пищалка! Как иерихонская труба гудит. Это же выдержать невозможно.
Возле трактора стали собираться люди. Старый волох Журав еще пару раз надавил на клаксон, да так, что Василию захотелось немедленно пристрелить чудина, лишь бы больше не мучиться и никогда в жизни не слышать этот звук.
Журав прекратил терзать клаксон, вылез из кабины и, стоя на подножке, затянул речь. Говорил волох долго, размахивая свободной рукой. Второй он держался за трактор, иногда показывал на Василия. Молодой человек стоически переносил повышенное внимание к своей особе. Он надеялся, что со временем это окупится. А так как все равно ничего из речи мужика Василий не понимал, то оставалось только глазеть по сторонам.
А поглазеть было на что. Лицезреть своего нежданного Спасителя собралось почти все село. Много молодых миловидных девушек. Васёк обратил внимание, что все девушки и женщины в плотных головных уборах. У женщин постарше, вероятно замужних, волосы тщательно убраны под платки и нечто вроде кокошников. Юные девицы щеголяют длинными русыми и пшеничными косами чуть ли не до низа спины. На головах кокошники или косынки. Весь женский пол в строгих юбках до середины голени и ниже. Да еще все в расшитых узорами передниках. На ногах обмотки, причем намотано так, что голени кажутся гораздо толще, чем положено.
Мужская половина щеголяет в длинных косоворотках, как Тергай, в вязаных или кожаных жилетах. Большинство мужиков в армейских кепи, соломенных шляпах или фуражках. Все бородатые и усатые. Как заметил Василий, бритву они не признавали. Кое у кого поясные или плечевые кобуры с пистолетами. И почти у всех мужчин ножи на поясе. Тоже местный колорит, Василий видел такие у Журава и Тергая, но не придал этому значения. Оказывается, нож для местных – это необходимый предмет одежды, без которого на улицу выйти стыдно, как на родине Василия штаны. Квакшин надеялся, что, по местным понятиям, автомат на плече является равноценной заменой ножа на поясе. Свой ножик он держал в кармане. Не приспособлен сей инструмент для открытого ношения.
Интересными были украшения. У всех на поясах литые металлические фигурки разных зверей, девушки и женщины щеголяют подвесками и височными кольцами. Рукава по низу охвачены серебряными или бронзовыми браслетами. Интересные люди, настоящий этнографический музей под открытым небом.
В конце речи Журава из-за спин селян вышла дородная тетка со здоровенным караваем в руках, следом за ней молоденькая девушка, почти девочка, с кувшином и глиняным стаканчиком. Василий причастился караваем, достаточно было отломить и съесть кусочек, запил это дело стаканом медовухи из рук девушки. Все. Судя по довольным лицам селян, его не только бесплатно пустят на постой, но и признали своим. Этакий упрощенный обряд названого родства.
Действо закончилось. Новый член общины забросил на плечо сумку и зашагал вслед за Тергаем к дому на окраине. Поселили Василия в не самом богатом доме, не у самой зажиточной хозяйки, но он был рад и этому. Как потом ему рассказали, на выбор повлияли два фактора: вдова Калева хорошо знала вендский язык и могла быстро обучить Спасителя чудскому – это первое. И еще Калева одна тащила на своих хрупких плечах хозяйство и растила троих детей, в доме остро чувствовалась нехватка мужчины – это второе и самое главное. Сельская община отличалась рационализмом, даже легендарного Хабулая они умудрились ненавязчиво приставить к делу, да так, чтоб тому самому было неудобно отказаться.
Что ж, жизнь это жизнь, хочешь хорошо жить – учись вертеться.
В этот день Вася отдыхал и приводил себя в порядок. Как следует отпарился в баньке, да так, что дурно стало. После жизни в лесу и мытья в озере березовый, с дубовыми и пихтовыми веточками веник да квасок в предбаннике, да пробирающее до костей тепло парилки, да чистое белье после бани показались ему верхом блаженства. И этой ночью он как следует выспался. Как залег после бани на полати, так и провалился в глубокий сон до вторых петухов. Последнее, что запомнил – личики двоих младшеньких детишек Калевы. Малыши залезли на печку и внимательно следили за чужим дядей.
Утро началось с трудов крестьянских. Отдохнувший за ночь Василий с удовольствием занялся хозяйством. Пусть он многое не умел, пусть некоторых вещей даже не знал, но молодой задор, желание отблагодарить хозяйку за гостеприимство делали свое дело. Если что не получалось, Васёк не стеснялся спрашивать у Калевы. Трудно сказать, на что надеялись односельчане, выделяя Хабулаю хозяйство Калевы, может, были у них и неявные, тайные намеки, но, несмотря на сохранившуюся красоту и хорошую фигуру, было вдовушке почти тридцать пять лет. Ясно дело, Вася смотрел на нее только как на старшую сестру, в лучшем случае, или друга. Не более того. Для двадцатилетнего парня разница в возрасте с женщиной в пятнадцать лет отчетливо пахнет геронтофилией. Тут даже долгое воздержание не поможет.
Между делом Васёк начал учить чудский язык. Он оказался довольно сложным, но Квакшин не унывал и постепенно овладевал этим языком.
Василий припомнил, что чудины – это финно-угры, родственники удмуртов, марийцев, эстонцев, карелов и прочих аборигенов Восточной Европы. В этом мире они оказались на отшибе цивилизации. Вытесненные на восток, чудины сохранили свою древнюю культуру. Благодаря более развитым соседям немного менялся быт, появлялись новые сельскохозяйственные культуры, хозяйство преобразовывалось, пришла техника, но многое в общине оставалось таким же, как и тысячу лет назад.
Тут было смешение частной и общественной собственности, что напоминало советские колхозы времен тирании. Все поля считались общинными, работали вместе, как скажут старшие, наиболее опытные, знающие дело сельчане. Пахали, сеяли, выращивали, убирали урожай сообща, не деля поля на свои и чужие.
Все общинное. И только потом, после уборки, главы семей на общем сходе делили урожай, а бывало и вырученные от оптовой продажи гривны. Считали не только чья семья сколько сил приложила, кто как работал, но и кто больше всех нуждается. Не могло быть так, чтоб одни купались в роскоши, а другие голодали. Беднякам, тем, у кого в семье было мало мужчин-тружеников, выделяли сверх заработанного. Оставляли часть денег и на общинные нужды.
А вот дальше каждый поступал со своей долей как захочет. Можно на самоход копить или спутниковый дальновизор, можно жене подарок дорогой сделать, можно на детей отложить. Было у чуди и личное хозяйство. Держали скот и птицу, вскапывали огороды, разбивали сады. Это уже все свое, не хочешь, можешь не делиться, однако не принято было не делиться. Хороший, справный хозяин считал делом чести пригласить все село на пирушку, да так, чтоб на столе не меньше двух десятков блюд было, а три десятка – еще лучше. Угостить соседских детишек яблоками, грушами и вишней из свого сада, принести соседу мешок моркови, если у того вдруг нет своей – это само собой разумеется. Хороший человек – это щедрый человек. Щедрый к своим.
Дома вроде бы и частные, но это как посмотреть. Каждый в своем доме царь и бог. Но вот строили новые избы для молодых семей всем миром, на общинные деньги. Даже обставляли жилье общиной, и скотину давали на развод кто сколько может. И продать дом чужому нельзя. Просто никто чужака в село не пустит.
Интересно люди живут, тесным миром, все ссоры остаются внутри общины, против внешнего мира село выступало единой силой. Не было такого, чтоб приглашали чужаков помочь разобраться со своими распрями. Даже если вдруг смертоубийство приключалось, вели дознание и суд сообща. И наказанием для виновника были смерть или изгнание. А иногда, бывало, убийца брал на себя ответственность за семью убитого. Нормальная такая крестьянская рациональность – пусть ущерб искупит, убил кормильца, сам станет кормильцем. И никто до сих пор и не пикнул.
Василий поначалу рассчитывал пожить немного у Калевы, поправиться, одежду обновить, патронов раздобыть, снаряжения кое-какого, а потом рвануть в Сторогор, и дальше как кривая вывезет. Не получилось. Попал молодой человек в ловушку, совесть не позволяла бросить приютивших его людей. Недостойно это. Да и Калеву с детишками жалко. Одна она, и в поле работает, и за хозяйством следит, и малышей кормит. Старшему, Пайко, только месяц назад двенадцать исполнилось, пусть старается работать как взрослый, а все равно, пока не по его силам крестьянский труд.
Василий решил пожить в Паниче до октября, поработать с чудью, дождаться последнего раздела урожая после сбора капусты, постараться, чтоб Калева получила достойную долю. К этому времени он и хозяйство поправит, что может, подновит, наладит. Чувствовал – Калева хоть и знает, что односельчане вдову не обидят, а горько, тяжело ей осознавать себя иждивенкой, живущей за счет соседей. Гордая она женщина, да и достаток в доме не помешает. Давно пора детишкам обнову справить, и для Калевы не грех полотна на новую поневу прикупить и тонких рубашек с полдюжины.
Остро стоял вопрос: как раздобыть живых денег? Лежавшие в кошеле гривны Василий решил не транжирить, приберечь на черный день. Молодой человек быстро понял, что ничего особенного он не умеет, ремеслами не владеет, конкуренцию местным умельцам не составит. Надо срочно придумывать себе доходное дело. А что именно? Вопрос. Пусть село Панича не единственное в округе, рядом живут еще пять таких же чудских общин, да что с того толку?
Можно, конечно, механиком пойти, самоходы и самоползы ремонтировать, да только дело это полуобщественное, за него урожаем рассчитываются. На охоту ходить рано. Меха спросом пользуются, в городе хорошо продаются, но надо зимы ждать. Да к этому неплохо научиться шкуры обрабатывать.
Помог случай. Хабулая приглашали на все общинные сходы, прислушивались, если что толковое говорил. И на одном таком собрании в августе зашел разговор о строительстве еще одного гаража. Гаражи тут строили каменные, и возить камень приходилось издалека. Деревянный гараж делать опасно, кругом масла, бензин, солярка, если полыхнет, так не потушить.
– А давайте кирпичный ставить, – предложил Василий. По-чудски он пока говорил плоховато, понимал не все, и на собраниях просил Тергая помогать с переводом. – Это же проще, чем каменный возводить.
– Кирпичный хорошо, да дорого, – возразил Журав. – Один кирпич две куны стоит, да его привезти надо. До завода полсотни верст, завод под Сторогором. Накладно выйдет, две куны кирпич да перевозка приложится.
– Дорог кирпич, получается, – задумчиво протянул Василий, про себя радуясь этому факту.
– Дорог, Хабулай, дорог, – затараторил сидевший рядом с ним Ватало.
– А глина хорошая в округе есть?
– Есть, – кивнул Журав. – В Ближнем овраге берем.
– Так давайте кирпич сами делать. Если дело пойдет, мы и себе наготовим, сколько надо, и соседям продавать будем. Две куны городской кирпич стоит? У нас он похуже выйдет, за полторы, а то и за куну продавать будем.
Селяне призадумались.
– Тут обмозговать все надо, – высказал общую мысль старый Покола.
Василий правильно ввернул идею наладить производство кирпича на продажу. Крестьянская душа приземленная, она конкретику любит, селяне бережливы, не чураются любой возможности куну заработать. Обсуждали идею долго. Наконец решили попробовать. И взвалили всю работу на инициатора этого интересного предприятия.
Глина в Ближнем овраге, что в версте от околицы, Василию понравилась. Красная, пластичная, свернутая колечком колбаска не трескается.
Место под кирпичный завод подыскали на окраине села. Завод – это громко сказано, просто ровная площадка с парой дощатых сараев. Василий не долго думал, какие выбрать размеры кирпича. Есть старые добрые, проверенные временем пропорции. Ширина кирпича равна двум толщинам плюс припуск на шов, а длина – это две ширины плюс шов. Василий пока не знал, как будет сушить кирпичи, решил сразу попробовать два метода: выдерживать на солнце и обжигать на огне.
Мужики сколотили трафареты – ящики для замешивания глины – и приступили к формовке. После долгих прикидок Василий решил делать кирпичи сантиметров восемь толщиной, все остальные размеры соответствующие. Пусть будет большим, зато в руках не развалится.
Площадка быстро заполнялась сформованными кирпичами. На следующий день начались опыты по обжигу. К счастью, молодой человек вовремя вспомнил, что в заводском полнотелом глиняном кирпиче есть три сквозные дырки. Это чтоб при сушке не коробило, обжиг шел равномернее. Первые три пакета Василий благополучно запорол, не смог выдержать режимы и выставить правильные зазоры в пакете. Потом начало получаться.
Домой Василий пришел поздно вечером, пропахший дымом и страшно довольный собой. Калева встретила его у порога, помогла умыться и потащила за стол. После ужина вдова взяла с полочки под домашними чурами в красном углу боевой нож и с извиняющейся улыбкой протянула Василию:
– От моего Варая остался, теперь твоим будет, хозяин мой.
– Спасибо, дорогая! – молодой человек принял дар с полупоклоном и сразу пристроил на ремень.
Вот так, только теперь его признали настоящим мужчиной, хозяином и добытчиком. И это хорошо. Теперь остается только поддерживать завоеванное реноме, не падать в грязь лицом, и все получится.
