Глава 11

Эмилия встретила меня на лестнице.

— Я все видела и слышала, – сказала, положив мне руку на плечо. – Хорошо говорил! Учился у ритора?

«Тебя бы в поликлинику к старушкам! – подумал я. – Там и ритора не надо».

— Ты весь в песке! – продолжила Эмилия. – Сейчас тебя умоют, а я подумаю об обеде.

— Где моя туника? – поинтересовался я.

— Забудь эту тряпку! Я велела ее выбросить. Тебе принесут другую одежду. Ты мой гость. Идем!

Внизу она поручила меня двум стражницам. Те отвели меня в баню, где, стащив тогу, уложили на мраморную скамью и обдали теплой водой. После чего стали намыливать. Стражницы занялись этим с таким рвением, что пришлось вмешаться: могли и кожу стереть. После мытья меня промокнули полотенцами, отвели к другой скамье, где, нежно ворочая, в четыре руки натерли пахучим маслом. Тем временем другие вигилы принесли новую одежду. Я первым делом потянулся к набедренной повязке.

— Позволь я! – попросила одна из стражниц.

— Зачем? – удивился он.

Стражница покраснела.

— Я никогда не прикасалась к мужчине.

Я посмотрел на нее. Невысокая, курносенькая, на вид лет двадцать. Не красавица, но вполне симпатичная. В России у такой сыскался бы воздыхатель – и не один. Довели страну! Девки при виде голого мужика дуреют! Я вздохнул. Стражница восприняла это как одобрение и стала прилаживать повязку. С делом она не спешила и сумела потрогать то, что ей так хотелось. На меня накинули тунику, после чего, усадив, обули. Одна из стражниц, намылив мне лицо, стала брить. «Где навострилась?» – удивился я, но, глянув на ноги женщин, догадался, как шлифуется мастерство.

К Эмилии меня отвели чистенького, сияющего и приятно пахнущего. Трибун встретила меня возле накрытого стола.

— Садись! – предложила, указав на скамью. – Извини, что не предлагаю возлечь. Здесь нет лектусов. В амфитеатре не устраивают пиров.

— А зачем вам амфитеатр? – спросил я, усаживаясь. – В Роме есть гладиаторы?

— Были, – вздохнула Эмилия. – Давно, когда мы с людьми жили вместе. После разделения нол и людей гладиаторские игры запретили. Амфитеатр используют для церемоний и общественных мероприятий. Иногда проводят поединки.

— Кто сражается? – заинтересовался я.

— Воины. Повздорят спьяну и идут драться. Поединки проходят публично, судьи следят, чтоб было по правилам. Зрители приходят и делают ставки. Те же самые гладиаторские бои. Ешь!

После бани я почувствовал зверский голод и набросился на еду. На угощение не поскупились. На большом блюде красовался зажаренный целиком поросенок, его окружали тушки каких-то птичек, не то куропаток, не то голубей, на блюдах горками лежали сыр, хлеб, зелень, в кувшине плескалось вино… Горячее, нежное мясо таяло во рту, кости птичек хрустели на зубах, вино ласкало небо и язык. Эмилия только успевала подливать мне в кубок. Сама она тоже пила, но ела мало.

— Спасибо! – поблагодарил я, насытившись. – Давно так не кормили!

— Теперь будут! – усмехнулась Эмилия. – Это угощение передала одна из женщин. Она просила меня спросить: тебя устроит пять тысяч?

— То есть? – не понял я.

— Предлагает пять тысяч золотых сверх того, что собирается заплатить за контракт. Лично тебе. Это большие деньги. Хватит, чтобы безбедно прожить до старости.

— Она красива?

Эмилия хмыкнула.

— И немолода? – догадался я.

Трибун кивнула.

— Таких предложений много?

— Пока одно, – усмехнулась Эмилия. – Но другие воспоследуют. Эта оказалась самой шустрой. Что ей передать?

— Поблагодари за обед, и скажи: я отказываюсь. Впредь не бери такие подарки. А предлагающих их гони.

— Тебя не интересуют деньги? – удивилась трибун.

— Я здоров и могу заработать.

— Ты не похож на других мужчин, – покачала головой Эмилия. – Хочу тебя попросить. Виталия сказала: ты медикус. Посмотришь мою девочку?

Я кивнул. Эмилия подошла к двери и позвала:

— Кора!

В комнату вошла девочка–подросток, высокая и очень худенькая. Ступала она осторожно, будто по раскаленным углям, и при этом морщилась. Я поразился ее красоте. Иконописное, будто с картины сошедшее личико, огромные, серые глаза под длиннющими ресницами…

— Ноги болят? – спросил я, вставая.

— Да! – вздохнула Эмилия.

Я уложил Кору на лавку, согнул и разогнул ей ноги в коленях, покрутил ступни, проверяя голеностопы, ощупал суставы, проверил рефлексы и чувствительность кожи. На ревматизм клиническая картина не походила, как и на артрит. У себя в поликлинике я направил бы девочку на анализы и успокоился, но здесь такой роскоши не предполагалось.

— Давно болеет? – спросил Эмилию.

— Скоро полгода, – ответила трибун. – Обращались к разным медикусам. Дают отвары, мази, велят натирать – не проходит.

— Когда боль сильнее: днем или ночью?

— Ночью! – ответила Кора. – Спать не могу.

«Ага!» – подумал я, разглядывая вытянувшуюся на лавке девочку.

— Она быстро растет?

— Как лоза у реки! – ответила трибун. – С осени почти на фут.

— Тогда ничего страшного. Все из-за этого. Тело растет, кости не успевают, от них отщепляются осколочки и остаются в мышцах. Они-то и болят. Пройдет, как только Кора перестанет расти. Думаю, что очень скоро. Пока давай ей лекарство от боли, на ночь – отвар, чтоб лучше спала. Есть у вас такой? Замечательно! Все будет хорошо.

Я не удержался и погладил девочку по головке. Та улыбнулась, показав ровные белые зубки.

— Правда, красавица? – спросила Эмилия.

— Чудо! – подтвердил я.

— На улицах оборачиваются! – довольно сказала трибун. – Я рада, что тебе понравилась. Ты можешь ее взять. Как только у нее наступят Дни…

— Ты что? – перебил я. – Она же ребенок!

— Тринадцатый год! – обиделась Эмилия. – У нее уже были Дни. Кора сможет забеременеть.

— А родить? – разозлился я. – Ты на бедра ее посмотри – как у цыпленка! Кости таза не сформировались. Да она умрет при родах! Ты этого хочешь?

«Тем более что родовспоможение здесь, наверняка, ниже плинтуса! –подумал я. – Про кесарево не слышали. Да и кто его сделает? Нужны оборудование, инструменты, анестезия… Они тут совсем охренели – детей мужикам подкладывать!»

— Кора, доченька! – сказала Эмилия. – Выйди!

Девочка подчинилась.

— Прости! – сказала трибун, когда за дочкой закрылась дверь. – Я не думала, что разозлишься. Ты очень странный. Другой пришлый потребовал бы денег, и плевать ему на то, что будет с Корой!

— Сама догадаться не могла? – укоризненно спросил я.

— Не подумала! – призналась Эмилия. – Посмотрела на тебя и решила: какая красивая будет внучка! – Она помолчала. – Хочешь, я куплю твой контракт? Для нее! – она кивнула на дверь. – Через два–три года Кора сможет родить. Я буду нянчить внучку, ты – лечить людей, Кора – вести дом. Из нее выйдет замечательная хозяйка, это уже сейчас видно. Я очень хочу, чтоб у дочери был свой мужчина, а у внучки – отец. У нас с Корой немного денег, но ты сказал, что не ищешь богатства. Согласен?

Я покрутил головой.

— Почему? – спросила Эмилия. – Не хочешь Кору?

— Она замечательная! – сказал я. – Но есть другая женщина.

— Ты договорился с ней о выкупе?

Я кивнул.

— Теперь понятно, из-за чего все! – кивнула трибун. – Она придет завтра?

— Если найдет деньги.

— Она не богата?

— Откуда деньги у воина?

— Вы познакомились по пути в Рому?

Я не ответил.

— Я, кажется, догадываюсь, кто это, – сказала Эмилия. – Она так яростно тебя защищала… Красивая девочка и очень хорошая. Я знаю ее: наши матери дружили. Виталия росла у меня на глазах. Ты сделал правильный выбор! Отдыхай!

Эмилия встала и, чеканя шаг по каменному полу, вышла. Мне показалось, что ступала она не слишком уверенно.

* * *

К полудню следующего дня я принял полтора десятка женщин и всем отказал. Устал неимоверно. Вежливость требовала каждое предложение выслушать, а приходившие дамы лаконичностью не отличались. Наоборот, старались полно и красочно обрисовать все преимущества, которые обретет красавец–мужчина, выбрав их в качестве хозяйки. Когда я произносил: «Нет!», лица у женщин становились обиженными, как у детей. Они желали знать: почему? В любом мире женщины требуют ответа на этот вопрос, спрашивается, зачем? Результат не изменится, а вот дополнительные огорчения гарантированы. Не спрашивай, и тогда можно объяснить себе, что угодила под дурное настроение. Или, скажем, избранника настигло несварение желудка, и ему стало не до любви. Тогда останешься при мнении, что по–прежнему неотразима. Зачем видеть, как мужчина мямлит, пытаясь придумать нечто правдоподобное, в результате чего обижает тебя еще больше. По большому счету женщине плевать на объяснения, ей результат нужен!

Так думал я, поглощая принесенный стражей обед. Попросив оставить меня, жевал, не ощущая вкуса. Размышлял. Правильно ли я поступаю, отказывая всем подряд? А если Виталия не придет? Просто не получится собрать деньги – и все? Что тогда? Возвращаться в храм? Лучше сразу повеситься… А ведь среди приходивших женщин попадались очень хорошенькие. Я видел, что они в лепешку расшибутся, дабы угодить своему мужчине, то есть мне. С ними можно было договориться. На Виталии, в конце концов, свет не сошелся. Она, конечно, красивая, но в Роме таких много. Та же Кора, как подрастет, затмит всех. А Эмилия будет с меня пылинки сдувать, это уже сейчас видно…

Думая так, я прекрасно осознавал: не смогу. В бытность мою интерном в больницу привезли искалеченную в аварии девушку. Я дежурил в приемном покое и первым подошел к каталке. Несмотря на тяжелые травмы, пострадавшая была в сознании и, увидев меня, спросила тревожно:

— Доктор, я буду жить?

— Конечно! – ответил я. – Мы еще спляшем на твоей свадьбе!

Она обрадовалась и посмотрела радостно. На самом деле я с первого взгляда понял: не выживет. Девушке раздавило живот и размозжило таз, и она держалась только за счет лекарств, которых бригада скорой помощи вколола ей немерено. Скоро набежали вызванные из других отделений хирурги, девушку повезли в операционную. Там несколько часов ее пытались спасти, но только продлили агонию. Во второй раз я увидел девушку в реанимации. Она уходила, причем, в полном сознании. Говорить уже не могла, но на меня глянула с таким укором, что я даже спустя годы помнил этот взгляд.

У врачей особое отношение к смерти, она часть их работы, неприятная, но терпимая. Но ту девочку я забыть не смог. Пусть в ее смерти не было моей вины – я вообще не принимал участия в лечении – но все ж…

Виталия, когда мы договаривались о выкупе, смотрела на меня с такой же беззаветной доверчивостью. Я знал: если выберу другую, она не упрекнет. Но взглядом одарит…

«Ведь обещала найти деньги! – думал я. – Значит, рассчитывала, что сумеет. Почему не идет? Сколько мне тут болтаться? Я свое обещание выполнил!» К окончанию обеда я находился в скверном настроении, что не замедлило сказаться, когда явился следующий посетитель.

Им оказался… мужчина. Смуглый, чернявый, он как две капли походил на виденных мной хозяев жизни с предгорий Кавказа. Такой же лощеный, сияющий, с выдающимся вперед пузом и золотыми перстнями на пальцах. Вылитый хач.

— Ты кто? – спросил я. – Гей?

Посетитель осклабился, показав желтые зубы.

— Меня зовут Арбен, – сказал, подходя. – Никакой я не гей. Здесь это запрещено. Могут тюрьму посадить и даже в рабы продать. Слишком мало мужчин, чтоб терпеть конкурентов.

Он подмигнул.

— За каким хреном явился? – ласково поинтересовался я.

— У меня лучший лупанарий в Роме! – гордо сказал «хач». – Такие женщины нас посещают, ах! – Он чмокнул губами. – Большие начальницы…

— Погоди! – перебил я. – Мне говорили, лупанарии принадлежат храму.

— И мой принадлежит, – согласился Арбен, – но управляю им я. Доходы делим. Один золотой из тех, что платит женщина, идет храму, один мне, остальное забирает лупа.

— Неплохо! Пятьдесят процентов.

— Я несу расходы по содержанию лупанария! Мужчин надо кормить, одевать, платить прислуге. Почти ничего не остается!

«Хач» делано вздохнул. «Врет!» – понял я.

— А вот у луп остается все, что получат.

— И много выходит?

— Как у кого, – пожал плечами гость. – Меньше четырех за посещение у меня не берут, некоторым лупам дают по пять. Ты можешь просить шесть золотых! – Он осклабился. – Вот и посчитай! Тебе останется четыре. Пятнадцать посещений в месяц – шестьдесят. Большие деньги! Через пять лет будешь богатый человек. Купишь дом, заведешь слуг, выберешь девочку… Хоть десять! Живи и радуйся! А?

Он снова оскалился.

— А чаще пятнадцати раз?

— Нет! – огорчился Арбен. – За этим строго следят. Жрицы дежурят. Считается, что если часто, то семя плохое. Уж, я им объяснял – ни в какую!

В его глазах отразилось сожаление. На этот раз – искреннее.

— Как ты попал сюда? – спросил я. – Откуда?

— Из Косово.

— Серб? – удивился я.

— Шиптар! – обиделся «хач».

— Я встречал здесь серба из Косово. Он рассказывал, как его продали.

— Так и я здесь из-за этого, – сморщился шиптар. – Охранял барак, откуда их на органы брали. Как объявили независимость Косова, в полиции служил. А тут сучка Дель Понте стала нас искать. Вот меня и сунули в Пакс, чтоб не болтал. Могли и убить… – Арбен вздохнул. – Я поначалу очень переживал. Потом присмотрелся и понял: здесь можно жить! Свел знакомство с верховной жрицей. Деньги к тому времени были, поделился, – «Хач» ухмыльнулся. – Теперь вот уважаемый человек! Сенаторы здороваются. А кем в Косово был? Обычным полицейским. Здесь хорошо. Кругом одни бабы, которые в нашем деле ничего не понимают. Перед мужиками стелются. Ты, главное, меня слушай! Я твой контракт за две тысячи выкуплю, поэтому первое время будешь спать, с кем скажу. Большие женщины придут! Хорошие знакомства заведешь. И мне хорошо, и тебе полезно. А?

— Скажи! – поинтересовался я. – Эти сербы… Тебе их не жаль?

— С чего? – удивился «хач». – Они же собаки. И вера у них собачья!

— Подойти! – попросил я ласково.

«Хач» охотно приблизился. Я, не вставая, без размаха ударил его в пухлый живот. «Хач» охнул и согнулся. Я встал, схватил его за волосы и сунул лицом в поднятое колено. Ощутил, как от удара у «хача» хрустнули кости носа. Лицо его залила кровь, он упал на пол и скорчился.

— За что? – просипел с натугой.

— За все! – пояснил я. – За лупанарий, лучший в Роме, больших женщин, сербов и их веру собачью… Считай меня Гаагским трибуналом. Прокурором и судьей в одном лице.

Я с размаху пнул «хача» в бок. Тот жалобно охнул. Я добавил. Затем, освирепев, стал пинать лежащего на полу шиптара, не разбирая куда. Я не помнил, как в комнату вбежали стражи и оттащили меня. Очнулся стука собственных зубов. Они выбивали дробь на стенке поднесенного мне кубка. Я сделал глоток и осмотрелся. Меня окружали стражницы. «Хача» на полу не было – увели или унесли. Только несколько пятен крови сохли на светлом мраморе.

— Все нормально, девочки! – сказал я, отдавая кубок. – Мы тут немножко повздорили с приятелем – только и всего. Вы можете идти.

Стражницы потоптались и вышли. Одна скоро явилась с тряпкой и затерла следы крови. Тряпка оказалась сухой, поэтому слабо различимые пятна остались. Стражница ушла, я сел и мрачно уставился на испачканный пол. Я не понимал, с чего меня прорвало. Этот Арбен, конечно же, мразь, но это дело Бранко – вышибать из него дух. Серб это сделает, он ничего не забыл. Может поэтому Леонтина не выпускает его из Тары? Я тоже не святой. Пробыл в Паксе менее месяца, и уже зарезал с десяток женщин. Причем, хладнокровно, не испытывая угрызений совести. Понятно, что у сарм с «рома» война, но я к ней каким боком? «Рома» тоже не ангелы. Заманивают в свой мир мужчин, заставляют заниматься всякой фигней, избивают, продают как рабов, лупанарии вон пооткрывали. Ясен пень, мужики относятся к бабам соответственно. Рвут с них деньгу и плюют сверху. Какой-то сюрреалистический, уродливый мир. «Повезло» мне угодить сюда. За большими деньгами погнался…

Додумать я не успел. В комнату ворвалась Эмилия.

— Зачем его искалечил? – закричала с порога. – А если умрет?

— Невелика потеря, – сказал я.

— Тебя приговорят к смерти.

— Мужчин в Роме не казнят.

— Хм!.. – задумалась Эмилия. – А ведь правда. За что бил?

— За гнусное предложение.

— Он мужеложец? – удивилась трибун. – Тогда бояться нечего. Если выживет, то в суд не подаст – побоится. Самого в рабы продадут.

«Вот и отмазка нашлась!» – подумал я.

— Зачем его вообще пустили? – спросил сердито.

— Он гражданин Ромы, – пожала плечами трибун. – Деньги внес. Имеет право.

— Хватит на сегодня! – взмолился я. – Голова заболела. Попроси женщин уйти.

— Сами разбежались! – хмыкнула Эмилия. – Как только этого вынесли. Неохота попасть под дурное настроение. Одна осталась. Упрямая. Примешь?

— Давай! – обреченно вздохнул я…

Упрямой оказалась молодая, худенькая треспарта лет двадцати пяти. В одной руке она тащила тяжелую сумку, второй прижимала к груди девочку лет двух. При этом пыхтела, как паровоз. Я вскочил и бросился помогать. К моему удивлению женщина отдала мне ребенка, а не сумку.

— Подержи! – попросила, после чего извлекла из сумки кувшин с вином, кубки, сыр и прочую закуску. Стол она сервировала умело, по–хозяйски, ничуть не смущаясь моим присутствием. Осторожно придерживая малышку, я сел. К моему удивлению, девочка не дичилась. Наоборот, воспользовалась случаем, схватила кусок сыра и принялась его обкусывать. Мать глянула на нее с улыбкой.

— Ее зовут Ия, – сказала, присаживаясь. – А меня Кира. У меня в Роме кирпичный завод. Большой – почти сотня нол. Во–от такие! – она развела руки, демонстрируя толщину тел работниц. – Работа тяжелая: месить глину, формовать кирпич и черепицу. Нолы выматываются, поэтому много пьют. На работу приходят похмельные, скандалят, меня не слушают, – Кира вздохнула. – Нужен управляющий.

— Я?

— Да! – подтвердила заводчица.

— Я никем не руководил, тем более, нолами.

— Справишься! – заверила Кира. – Я видала тебя на стадионе. Ты сильный и ловкий, умеешь говоришь. К тому же очень красив. Они будут смотреть тебе в рот. Накажешь – будут страдать, похвалишь – умрут от счастья. Я буду платить пять золотых в месяц. Это хорошие деньги!

«У шиптара «хорошими» были шестьдесят!» – мысленно усмехнулся я.

— Я слышала, как ты сказал, что не хочешь быть лупой, – продолжила Кира, – поэтому и пришла. Я не стану заставлять тебя спать со мной, мне этого не нужно. Я беременела от лупы, мне не понравилось. Мы составим подробный контракт. Ты получишь свободу. Сможешь жить, где хочешь, и с кем хочешь. Только работай! Угощайся! – Она придвинула кубок.

Я отхлебнул. Вино было терпким и явно хуже того, что пил вчера. «Экономная, – подумал я. – Хотя чему удивляться? Предприниматели копейку считают».

— Ты получила завод в наследство?

— Да! – подтвердила Кира. – Мама справлялась, а у меня не выходит. Доходы падают, – Она вздохнула, и я подумал, что она совсем еще девчонка.

«В принципе нормальное предложение, – оценил я. – Работай – и все дела! Но пять лет… Отпусков здесь нету, а пахать придется от рассвета до заката. До FAGG при таком раскладе я доберусь не скоро. Разве что оговорить в контракте…»

— Вот что, – сказал, придя к решению. – Сделаем так. Буду честен: есть женщина, которая я обещал контракт. Я жду ее. Сейчас она собирает деньги. Если не выйдет, приму твое предложение. Потом и оговорим условия. А пока жди.

— Договорились! – обрадовалась Кира.

— Держи! – я протянул ей ребенка. Малышка вдруг закапризничала и вцепилась в мою тунику.

— Ты ей понравился, – улыбнулась гостья, забирая дочь.

* * *

Виталия явилась назавтра, причем, со всей турмой. «Кошки» ввались в комнату и выстроились у входа. Виталия выступила вперед.

— Волей воинов первой турмы «Диких кошек», – произнесла торжественно, – за спасение жизней граждан Ромы пришлый Игрр награждается дубовым венком. Прими!

Она протянула на вытянутых руках обруч, сплетенный из тонких веточек с молодыми, зелеными листиками. Я нагнулся, Виталия возложила венок мне на голову и отступила. После чего, ударив себя кулаком в грудь, выбросила руку вперед.

— Аве, Игрр!

— Аве! Аве! Аве! – рявкнули «кошки», повторив ее жест.

От неожиданности у меня защипало в глазах. Какие они все же замечательные!

— Спасибо! – сказал я растроганно. – Я скучал по вас, красавицы. Вот! – Я потер глаз.

«Кошки» засмеялись. Строй мгновенно рассыпался. Меня обступили и стали тискать.

— Мы тоже скучали! – тараторила повисшая на моей руке Ниоба. – А рана моя совсем зажила! Хочешь глянуть?

— Потом! – вмешалась Эмилия. – Расскажи лучше, как Игрр вас спас.

Она подмигнула мне и заняла место в кругу «кошек». Я, сообразив, отвел Виталию в сторону.

— Олегу не забудьте венок вручить! – сказал громко. – Он первым на сарм бросился.

— Обязательно! – сказала она так же звучно.

Я наклонился к ее уху и перешел на шепот.

— Ну?

— Продала, что смогла, заняла, дом заложила, – виноватым шепотом сообщила она. – Только все равно не хватает.

— Много?

— Восемьдесят шесть золотых.

«Всего-то?» – хотел сказать я, но вовремя сообразил: это не мало. Если я подпишу контракт с Кирой, то заработаю столько за полтора года. Я задумался. Виталия смотрела, кусая губу.

— Отпусти девочек и задержись, – сказал я тихо.

Она кивнула и отошла. Спустя минуту Лола заторопила «кошек», те просочились в дверь, оставив нас втроем.

— Эмилия! – сказал я. – У меня просьба. Займи восемьдесят шесть золотых. Я верну. Обязательно.

— Не хватает? – хмыкнула трибун.

Я кивнул.

— Не дам! – сварливо сказала Эмилия. – Даже асса! А вот ей займу, – Она указала на Виталию, – даже без процентов. При одном условии. Ты станешь отцом моей внучки, как Кора подрастет. Мы впишем это обязательство в заемное письмо.

Виталия торопливо глянула на меня. Я подумал и кивнул.

— Согласна! – сказала Виталия.

— И почему я вам помогаю? – вздохнула Эмилия. – Кора меня вчера замучила: «Когда Игрр придет к нам жить?» Говорит: руки у тебя ласковые… Ладно, это решили. А что делать с другими женщинами? У амфитеатра – толпа. Сто двадцать три претендентки на контракт внесли в казну полную сумму выкупа. Они требуют встречи. Явились и те, кому отказали вчера – надеются, что ты передумаешь. Женщины ругаются за право пройти первой и пытаются драться. Я вызвала вторую центурию, но вигилы не справляются. Как им сообщить?

— Позволь мне! – сказал я.

Эмилия подумала и кивнула. Мы вышли в коридор. К своему удивлению я обнаружил там турму: «кошки» толпились у стен, оставив узкий проход. Нас они встретили настороженными взглядами.

«Знают! – догадался я. – Виталия наверняка у них занимала и сказала, зачем. Стоило секретничать!» Я улыбнулся и показал оттопыренный большой палец. «Кошки» завопили и бросились обнимать Виталию. «Надеюсь, она не пообещала им того же, что Эмили!» – подумал я. Трибуну с трудом удалось прекратить этот бедлам.

— Вы лучше бы охраняли Игрра с Виталией! – сказала она. – Вдруг мои не сдержат.

Мы вышли из амфитеатра. У главного входа колыхалась толпа, с трудом сдерживаемая стражниками. Увидев процессию, толпа затихла. Сотни глаз впились в нас. Я поправил на голове дубовый венок.

— Милые женщины! – сказал, подпуская в голос тепла. – Я бесконечно благодарен вам за желание купить мой контракт. Каждая из вас его достойна. Вы красивые, умные и добрые. Сердце мое разрывается…

Я сделал драматическую паузу.

— Только я не могу выбрать всех. Я ночь не спал, думая, кого предпочесть, и решил положиться на волю богов. Сказал себе, что выберу ту, кто первой войдет в мою комнату. И боги послали ее, – Я взял Виталию за руку и вывел вперед. Толпа загудела. Я поднял руку, требуя тишины. Шум постепенно стих. – Эта женщина пришла не для того, чтобы купить контракт. Она принесла мне вот этот венок, – я коснулся головы. – Я удивился проявлению воли богов, но потом вспомнил. Виталия оказалась первой гражданкой Рома, которая встретила меня в этом мире. Она отбила меня у сарм. Когда те снова напали, Виталия защищала меня. Она заботилась обо мне на пути в Рому. Боги ясно дали понять: вот та, кого они выбрали. Кто ты таков, чтобы противиться нашей воле? Я сказал об этом Виталии, и она заверила, что внесет выкуп в казну, став владелицей моего контракта. «Боги или безвластны, или же властны», – сказал великий Марк Аврелий. Здесь есть те, кто отрицает власть богов?

Я обвел глазами толпу. Все стояли молча. Эмилия изумленно крутила головой.

— Тогда смиренно примем их волю, и не будем роптать. Вале!

— Вале! – нестройно отозвалась толпа, колыхнулась и стала расползаться.

— Ну, ты и демагог! – сказала Эмилия, когда толпа рассосалась.

— Я соврал? – поинтересовался я.

— Нет, вроде, – почесала она в затылке. – Но я не знала, что ты советуешься с богами.

— Хороший совет никому не мешает, – философски заметил я и подмигнул Виталии. Та зарделась. После того, как они с Эмилией отправились за деньгами, я позвал Лолу. Шепнув ей пару слов, вложил в ладонь несколько монет.

— Здесь хватит, чтобы накормить турму! – заметила Лола, разглядев деньги.

— Турму в следующий раз! – пообещал я. – Сегодня для двоих. Самое лучшее.

— Сделаю! – сказала Лола. – Пошлю девочек харчевню, а ключ от дома возьмем у служанки.

— Виталии – ни гу–гу! – предупредил я.

— Обо мне бы кто так заботился! – вздохнула Лола.