Рэндом и Флора ждали в моей комнате. Рэндом первым делом уставился на Камень Правосудия — он теперь висел у меня на груди, как кулон. Я кивнул брату, повернулся к Флоре и слегка поклонился.

— Сестрица, — сказал я, — сколько лет, сколько зим…

Вид у Флоры был немного испуганный — и прекрасно. Она натянуто улыбнулась и пожала мою протянутую руку.

— Брат, — промолвила она, — я вижу, ты сдержал слово.

Волосы как бледное золото. Флора подстригла их, но оставила длинную челку. Пока я не мог решить, нравится мне новая прическа или нет, но сами волосы у нее были просто роскошные. А еще у нее были синие-пресиние глаза и красивый голос, в котором почти все время звучали нотки тщеславия, — Флора любила добиваться своего. Временами казалось, что она дура набитая, хотя порой она меня потрясала тем, что это оказывалось не так.

— Ты уж извини, что я тебя разглядываю, — сказал я, — но в прошлый раз я тебя толком разглядеть не сумел.

— Я очень рада, что дела идут на лад, — отозвалась Флора. — Было просто невозможно… Но я ничего не могла поделать, ты же понимаешь.

— Понимаю, — согласился я, вспоминая, как радостно звучал ее смех по другую сторону тьмы в одну из годовщин того события, о котором шла речь. — Понимаю.

Я отошел к окну и распахнул его, зная, что струи дождя не попадут в комнату. Очень люблю запах грозы.

— Рэндом, — спросил я, не оборачиваясь, — тебе удалось разузнать что-нибудь новенькое насчет потенциального почтальона?

— Пока нет, — ответил Рэндом. — Я навел кое-какие справки. Но, похоже, никто не видел никого в определенное время в определенном месте.

— Ясненько, — сказал я. — И на том спасибо. Ты мне попозже, может быть, еще понадобишься.

— Ладно, — кивнул Рэндом. — Раз такое дело, то я весь вечер на месте — у себя.

Я кивнул, обернулся, прислонился к створке окна и пристально посмотрел на Флору. Рэндом тихо прикрыл за собой дверь. С полминуты я молчал и слушал шум дождя.

— Что ты собираешься со мной делать? — не выдержала Флора.

— Делать?..

— У тебя теперь появилась возможность рассчитаться со старыми должниками. Похоже, что-то затевается?

— Может, и так, — сказал я. — Но знаешь, как в жизни бывает. Одно зависит от другого.

— Ты о чем?

— Дай мне то, что я хочу, а там поглядим. Время от времени я могу быть пай-мальчиком, ты же знаешь.

— И чего ты хочешь?

— Правды, Флора. Начнем с нее. Расскажи мне о том, как вышло, что ты стала той, кто шпионил за мной в той Тени — на Земле. Все важные подробности. Что там было задумано? Зачем? Все досконально.

Флора вздохнула.

— Это началось… — проговорила она. — Да… Это произошло в Париже, на вечеринке у некоего мсье Фуко, года за три до начала якобинского террора…

— Стоп! — оборвал я Флору. — Что ты там делала?

— Я прожила в той Тени лет пять, — сказала она. — Путешествовала, искала новизны, чего-нибудь такого, что отвечало бы моим неуемным фантазиям и удовлетворяло любопытство. В то место и в то время я попала точно так же, как все мы попадаем в любые места и времена. Я отдала себя на откуп своим желаниям и следовала инстинктам.

— Интересное совпадение.

— Учти, сколько времени миновало, и как часто и подолгу все мы путешествуем. Там для меня был, если хочешь, мой Авалон, мой суррогат Амбера, мой дом вдали от дома. Называй как хочешь, но я попала на ту вечеринку именно в тот октябрьский вечер, когда ты туда заявился с маленькой рыжей девицей — Жаклин, так ее звали, да?

Воспоминания разом нахлынули на меня — а ведь я давным-давно не вспоминал об этом. Жаклин я помнил гораздо лучше, чем саму вечеринку у Фуко, но вечеринка была, это точно.

— Продолжай.

— Ну вот, — сказала Флора. — Я была там. Ты приехал позже. И, конечно, я тебя сразу заметила. Безусловно, когда люди подолгу путешествуют, им то и дело попадаются те, кто им кого-то напоминает. Я так и подумала сразу, когда улеглось первое волнение. «Наверняка двойник», — решила я. Ведь прошло столько лет, как от тебя — ни слуху ни духу. Однако у всех есть свои тайны и есть причины эти тайны хранить. Может быть, у тебя была своя тайна? Я попросила, чтобы нас познакомили, а потом просто из кожи вон лезла, стараясь хоть на пару минут оторвать тебя от твоей рыжей подружки. Ты утверждал, что тебя зовут Фенневаль — Кордель Фенневаль. Я засомневалась — то ли передо мной действительно твой двойник, то ли ты хитришь и что-то скрываешь. Но была у меня и третья догадка: ты прожил так долго в окрестностях этой Тени, что научился отбрасывать Тень, отражаясь от самого себя.

Я бы так и уехала, мучимая сомнениями, если бы Жаклин ни с того ни с сего не проболталась мне о твоей удивительной силе. Как правило, женщины про такое помалкивают, и то, каким тоном она мне об этом сообщила, заставило меня задуматься, что ты, пожалуй, действительно показал ей себя с необычной стороны. Я поболтала с ней немного, стараясь выудить побольше информации, и поняла, что это подвиги и трюки, на какие ты действительно мастер.

Двойник, следовательно, отпадал. Либо это был ты сам, либо твоя тень. В таком случае, даже если Кордель не Корвин, он оставался доказательством – первым реальным доказательством твоего местопребывания. Ты либо был, либо до сих пор находишься где-то рядом. Нужно было разузнать об этом понадежнее.

С того вечера я начала следить за тобой, пытаясь выяснить твое прошлое. И чем больше я расспрашивала разных людей, тем более загадочным оно выглядело. Прошло несколько месяцев, я ничего не могла сказать наверняка. В твоей биографии оставалось слишком много темных пятен. А открылось все следующим летом, когда я на время заглянула в Амбер. Я упомянула Эрику об этом случае.

— Ну?

— Ну, и он в некотором роде считал, что такое возможно.

Флора умолкла и стала вертеть в руках перчатки, которые до сих пор лежали на подлокотнике кресла.

— Ага… — понимающе кивнул я. — И что же он тебе сказал?

— Что это на самом деле мог быть ты, — ответила Флора. — Он сказал, что был… несчастный случай…

— Да ну?

— То есть нет, — поправилась она. — Не несчастный случай. Он сказал, что вы подрались и он тебя ранил. Подумал, что ты умираешь, и не захотел, чтобы его обвинили в убийстве. Поэтому он перенес тебя в Тень и оставил там, в том месте. Прошло много лет, и он решил, что ты умер и что между вами наконец все кончено. Моя новость его явно не порадовала. Эрик взял с меня клятву молчать и отослал обратно следить за тобой. У меня было отличное оправдание для возвращения на Землю — я всем нашим успела наговорить с три короба о том, как мне там нравится.

— Ты не могла дать ему обет молчания за здорово живешь, Флора. Чем он с тобой расплатился?

— Дал мне слово, что, если когда-нибудь придет к власти в Амбере, он меня не забудет.

— Несколько рискованно, — заметил я. — Ведь, по большому счету, ты становилась опасной свидетельницей — ты знала, что где-то находится главный конкурент Эрика и что он приложил руку к исчезновению этого конкурента.

— Верно. Но потом все как-то успокоилось, затихло, да и я, честно говоря, чувствовала себя его сообщницей — какой смысл мне было признаваться в этом?

— Верится с натяжкой, но не выглядит таким уж невероятным, — согласился я. — А ты думала, Эрик оставит меня в живых, если у него появится возможность взойти на престол?

— Об этом разговор никогда не заходил. Никогда.

— Но думать об этом ты могла, правда?

— Думала, — сказала Флора. — Позже. И решила, что он не станет ничего делать. В конце концов, складывалось такое впечатление, что ты и вправду утратил память. Не было причин избавляться от тебя, пока ты безвреден.

— Итак, ты осталась, чтобы шпионить за мной и следить за тем, чтобы я оставался безвредным?

— Да.

— А что бы ты стала делать, если бы почувствовала, что память ко мне возвращается?

Флора резко посмотрела на меня и отвела взгляд.

— Сообщила бы Эрику.

— И что бы он тогда сделал?

— Не знаю.

Я негромко рассмеялся, Флора покраснела. Впервые видел, чтобы Флора краснела.

— Лежачего не бьют, — сказал я. — Ну хорошо, ты осталась. Ты за мной шпионила. А потом? Что случилось потом?

— Ничего особенного. Ты продолжал жить своей жизнью, а я с тебя глаз не спускала.

— И все остальные знали, где ты находишься?

— Да. Я из этого секрета не делала. На самом деле все наши ко мне время от времени наведывались.

— И Рэндом тоже?

Флора брезгливо скривилась:

— И не раз.

— Что это ты усмехаешься?

— Слишком поздно притворяться, будто он мне симпатичен, — выказала свою неприязнь Флора. — Ты же знаешь, я терпеть не могу отребье, с которым он якшается, — бродяги, каторжники, лабухи джазовые. Я была вынуждена по-родственному принимать его, когда он навещал мою Тень, но Рэндом жутко действовал мне на нервы, когда заваливался в любое время дня и ночи со своими дружками, — то пьяную оргию устроят, то в карты режутся до утра. Дом потом неделями проветривать приходилось, и я всегда радовалась, когда Рэндом наконец убирался вон. Прости. Я знаю, что он тебе нравится, но ты же просил… начистоту.

— Понимаю, он задел твою тонкую натуру. Ну ладно. А теперь давай обратимся к тому краткому промежутку времени, в течение которого я был твоим гостем. Рэндом присоединился к нам довольно-таки неожиданно. За ним гналось с полдюжины жутковатых ребят, которых мы прикончили у тебя в гостиной.

— Да. Это я помню очень живо.

— Помнишь, как они выглядели — те твари, с которыми мы дрались?

— Да.

— Узнала бы такого, если бы он тебе снова встретился?

— Не сомневаюсь.

— Отлично. А раньше таких видела?

— Нет.

— А потом?

— Нет.

— Не слышала, кто-нибудь рассказывал про таких?

— Не припомню. А что?

Я покачал головой:

— Не сейчас. Спрашиваю пока я, не забывай. Я прошу тебя вот о чем: вспомни, что было до того печального вечера. Вернемся к тем событиям, из-за которых я угодил в лечебницу «Гринвуд». А может, и чуток пораньше. Что случилось и как ты об этом узнала? Что произошло? Какую роль во всем этом сыграла ты?

— Да, — процедила сквозь зубы Флора. — Я знала, что рано или поздно ты меня спросишь об этом. А случилось то, что Эрик вышел со мной на связь на следующий день после аварии — из Амбера, через мой Козырь.

Флора пристально смотрела на меня — явно пыталась понять, как я реагирую на ее рассказ. Я хранил молчание и спокойствие.

— Он сказал мне, что прошлым вечером ты попал в аварию и что тебя отвезли в больницу. Сказал, что тебя нужно переправить в частную клинику, где бы я могла лучше проследить за твоим лечением.

— Иначе говоря, он хотел, чтобы я продолжал оставаться безвредным кочаном капусты?

— Он хотел, чтобы тебя там накачивали седативными препаратами.

— А сказал Эрик, что причастен к аварии, или не говорил?

— Ну, в том, что это он прострелил тебе колесо, он не признавался. Сказал, что знает об аварии. А как еще, интересно, он мог узнать? Когда я попозже поняла, что Эрик метит на трон, я решила, что он таки решил избавиться от тебя окончательно. Когда же попытка не удалась, он решил подержать тебя взаперти, чтобы успеть короноваться.

— Я не знал, что мне прострелили колесо.

Флора изменилась в лице. Явно пришла в себя.

— Ты же сам говорил мне, что была авария, что кто-то пытался тебя убить… Я решила, что ты знаешь подробности.

Я снова ступил на скользкую стезю — впервые за долгое время. Амнезия все еще немного мучила меня, и я решил, что мне от нее никогда не избавиться. Несколько дней, непосредственно предшествовавших аварии, до сих пор виделись мне как в тумане. Образ вернул мне память о моей жизни вплоть до этих самых дней, но полученная травма накрепко разрушила воспоминания о событиях, напрямую ей предшествовавших. Дело в принципе понятное. Скорее всего произошло органическое поражение мозга, а не временное функциональное нарушение его деятельности. Я и так радовался безумно, что ко мне вернулась память, жаловаться на мелочи не приходилось.

Что же касается аварии, то я, конечно, догадывался, что это был никакой не несчастный случай, и, пожалуй, я действительно слышал выстрелы. Выстрелов было два. Я, похоже, даже краешком глаза успел увидеть фигуру человека с винтовкой, но мельком и слишком поздно. А может быть, это вообще из области фантазии… Нет, все-таки, мнится, я это помнил. Ведь что-то подобное у меня в мыслях бродило, когда я направлялся в Вестчестер. Даже теперь, когда в моих руках была власть над Амбером, я боялся кому-либо признаться в этом маленьком провале в памяти.

Наша беседа с Флорой до сих пор шла как по маслу, и мне не хотелось сбавлять темп. И я решил сыграть ва-банк.

— Не хотелось вылезать и смотреть, куда они там попали, — сказал я. —Услышал выстрелы и потерял управление. Я предполагал, что это колесо, но наверняка не знал. И тебя я спросил об этом исключительно из любопытства: откуда ты знаешь, что дело было в колесе?

— Я тебе уже сказала откуда: от Эрика.

— Но ты сказала об этом так, словно знала все подробности случившегося еще до того, как он тебе об этом рассказал.

— В таком случае извини за синтаксис, — покачала головой Флора. — Иногда бывает такое, когда смотришь на события уже после того, как они случились. Я отрицаю то, в чем ты меня хочешь обвинить. Я тут совершенно ни при чем.

— Ну, раз Эрика теперь уже нет в живых и он не может ни подтвердить, ни опровергнуть твои заверения, то пусть так и будет, — сказал я. — Пока.

А сказал я это для того, чтобы она только тем и занималась, что искала себе оправдания; надо было увести ее внимание в сторону и ничем — ни фразой, ни словом — не дать ей поймать меня на проклятом провале в памяти.

— А позднее ты не интересовалась личностью того, кто в меня стрелял?

— Никогда, — ответила Флора. — Скорее всего какой-нибудь наемный бандит. Не знаю.

— Не знаешь, сколько времени я пробыл без сознания, пока кто-то не подобрал меня и не доставил в больницу?

Флора покачала головой. Что-то ускользало от меня, и я никак не мог найти зацепку.

— А Эрик не сказал, когда точно меня положили в больницу? — Она снова покачала головой. — Хорошо. Когда я попал к тебе, почему ты так рвалась в Амбер? Разве Эрик не мог вытащить тебя по Козырю?

— Я никак не могла его дозваться.

— Ну вызвала бы кого-нибудь еще, тебя бы перенесли туда. Флора, — произнес я строго, — я думаю, ты лжешь.

На самом деле это была элементарная проверка, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Имел я на это право? Имел.

— Лгу? — удивленно спросила Флора. — Я никого не могла вызвать. Все были чем-то заняты.

Я поднял руку с вытянутым указательным пальцем. За спиной у меня, прямо за окном, полыхнула молния.

По телу пробежали мурашки. Раскат грома тоже прозвучал весьма эффектно.

— Умолчание – твой грех, — сказал я на всякий случай.

Флора закрыла лицо руками и заплакала.

— Не понимаю, о чем ты! — всхлипнула она. — Я тебе на все вопросы ответила! Чего тебе еще надо? Я не знаю, куда ты ехал, кто стрелял и когда это точно случилось. Я тебе все-все сказала, черт подери!

Либо она действительно не врала, либо ее ничем не проймешь, решил я. Так или иначе разговорами от нее больше ничего не добиться. И вообще пора было сменить тему. Хватит про аварию, а то Флора решит, что я на ней зациклился. Если я что-то упустил, дознаваться надо было самому, без Флориной помощи.

— Пойдем со мной, — велел я.

— Куда?

— Хочу тебе кое-что показать. Ты мне нужна для опознания. Увидишь — тогда я тебе кое-что скажу.

Флора встала и послушно последовала за мной. Мы прошли через зал и поднялись этажом выше. Я хотел сначала показать ей труп ублюдка, а уже потом рассказать о том, что случилось с Каином.

Труп на Флору большого впечатления не произвел.

— Да, — кивнула она и добавила: — Даже если бы я не узнала эту тварь, я бы сказала, что узнала, — ради тебя.

Я пробурчал что-то нечленораздельное. Родственная верность порой трогает меня до глубины души. Не могу сказать, поверила мне Флора или нет, когда я ей поведал про Каина. Правда, когда оба собеседника о чем-то умалчивают, значит, оба хороши. Я ни словом не обмолвился о Бранде, и она о нем молчала. Единственное, что сказала Флора, когда мне сказать было уже нечего, так это следующее:

— Камешек тебе к лицу. А как насчет короны?

— Об этом пока рано говорить, — ответил я.

— Если тебе потребуется моя скромная помощь…

— Знаю, — кивнул я. — Знаю.

Моя гробница – тихое местечко. Она стоит в гордом одиночестве на заднем склоне гребня Колвира, защищенная с трех сторон от буйства стихий. В подсыпанной вокруг монумента земле растет пара-тройка суковатых деревьев, там-сям торчат колючие кусты, зеленеет трава, по скалам вьются толстые канаты горного плюща. Склеп — длинное, приземистое строение, перед которым врыты в землю две каменные скамьи. Он почти весь порос плющом, милосердно скрывающим убийственную надпись, высеченную над входом пониже моего имени. Понятное дело, место не самое посещаемое.

Вот туда-то мы и отправились ближе к ночи с Ганелоном, прихватив порядочно вина, нарезанного хлеба и холодного мяса.

— А ты не шутил! — воскликнул Ганелон, после того как спешился, подошел к склепу, раздвинул плети плюща над входом и прочел надпись.

— Конечно, нет, — ответил я, слезая с коня и привязывая к дереву поводья. — Моя могилка, можешь не сомневаться.

Привязав рядом со своей чалой лошадь Ганелона, я снял с седла наши сумки с вином и провизией и перенес их на ближайшую скамью. Ганелон присоединился ко мне, как только я откупорил первую бутылку и наполнил кружки темным густым вином.

— Все равно непонятно как-то, — покачал головой Ганелон, взяв у меня кружку.

— Что тут понимать? Я умер и похоронен здесь. Это мой кенотаф — гробница, которую ставят, когда не могут разыскать тело умершего. Я, честно говоря, и сам о ней узнал не так давно. Склеп поставили несколько столетий назад, когда тут решили, что я уже не вернусь.

— Странновато как-то, — пробурчал Ганелон. — И что же там внутри?

— Ничего. Хотя предусмотрительно устроена ниша, а в нише стоит гроб — на случай, если когда-нибудь обнаружится тело. Не придерешься.

Ганелон сделал себе сандвич.

— А чья была идея? — поинтересовался он.

— Рэндом думает, что Бранда или Эрика. Точно никто не помнит. Но, похоже, в ту пору все эту идею одобрили.

— И что теперь с этой штукой будет?

Я пожал плечами:

— Подозреваю, кое-кто жалеет о том, что такой прекрасный склеп пустует, и мечтает, чтобы в него легло мое тело. На самом деле — милейшее местечко, просто созданное для того, чтобы приходить сюда и вдрызг напиваться. Я еще ни разу не засвидетельствовал почтения своей могилке таким образом.

Я сделал себе двойной сандвич и принялся с аппетитом уплетать его. У меня была первая настоящая передышка за последние дни — как сказать, может, и последняя, учитывая все, что меня ожидало. Но за прошедшую неделю мне никак не удавалось переговорить с Ганелоном с глазу на глаз, а он был одним из тех немногих, кому я доверял. Я хотел рассказать ему все. Я должен был ему все рассказать. Мне требовалось поговорить с человеком, который не погряз в наших делах так, как мы сами, не был непосредственным участником событий в Амбере.

Так я и сделал.

За время моего рассказа луна совершила долгое путешествие по небесам, а у стены склепа выросла солидная горка битого стекла.

— Ну и как отреагировали остальные? — спросил Ганелон, когда я закончил рассказ.

— Предсказуемо, — ответил я. — Джулиан все одно ни одному моему слову не поверит, хотя будет говорить, что поверил; он знает, как я к нему отношусь, и не та у него позиция, чтобы бросать мне вызов. и не хочет меня дразнить. Бенедикт, думаю, мне тоже не верит, но в его тактике разобраться будет потруднее. Он тянет время, и надеюсь, на это время оставляет в силе презумпцию невиновности. Джерард… для него убийство Каина стало последней каплей, переполнившей чашу терпения, и, если у Джерарда хоть какое-то доверие ко мне было, теперь оно испарилось. И все же завтра рано утром он возвращается в Амбер, и мы вместе отправимся в рощу и выкопаем тело Каина. Я вовсе не собираюсь устраивать из этой поездки сафари, но в попутчики мне обязательно нужен кто-то из членов семейства. Дейдра вроде как даже обрадовалась. Ни единому слову не поверила, не сомневаюсь. Но это ладно. Она всегда была на моей стороне и никогда не жаловала Каина. Я бы даже так сказал: она рада, что я занимаюсь укреплением своих позиций. Не могу судить наверняка, поверила ли мне Ллевелла. Ей, похоже, вообще нет дела, кто из нас как с кем поступает. Что касается Фионы, то ее все это вроде бы просто позабавило. Она всегда и ко всему относится отвлеченно и свысока. Никогда не поймешь, что на самом деле у нее на уме.

— А про Бранда ты тоже всем рассказал?

— Нет. Я рассказал только про Каина и попросил всех быть в Амбере завтра вечером. Вот тогда-то я расскажу про Бранда. Есть одна догадочка, хочу ее проверить.

— Ты со всеми переговаривался по Козырю?

— Конечно.

— Знаешь, я давно собирался тебя спросить… Там, в той Тени, куда мы мотались за оружием, есть телефоны…

— Ну и?..

— Пока мы там болтались, я кое-что вызнал насчет прослушивания телефонных переговоров. А как ты думаешь, ваши Козыри… не может тут быть каких-нибудь «жучков»?

Я громко расхохотался, но довольно быстро сообразил, что в таком нелепом на первый взгляд предположении Ганелона что-то есть.

— Честно говоря, не знаю, — ответил я наконец. — В записках Дворкина многое покрыто мраком. Мне такая мысль в голову не приходила, и сам я никогда такое проделывать не пробовал. Но это интересно…

— Ты знаешь, сколько всего колод?

— Ну… у каждого из членов семейства — по одной или две, да в библиотеке что-то около дюжины запасных. Может, и еще есть.

— Я вот думаю, ведь если вправду подслушивать, то можно много чего вызнать.

— Да! Дай-ка сообразить… отцова колода, колода Бранда да та, что у меня была с самого начала… да еще та, что Рэндом посеял… Проклятье! Ведь действительно уймы карт не хватает! А что с этим делать, ума не приложу. Пожалуй, надо начать расследование и провести серию экспериментов. Спасибо, что надоумил.

Ганелон улыбнулся. Некоторое время мы молча потягивали вино.

Потом он спросил:

— Ну, Корвин, что делать собираешься?

— Ты насчет чего?

— Да насчет всего сразу. План боевых действий, по порядку.

— Поначалу я собирался прочесать черную дорогу, добраться до того места, откуда она начинается, — сказал я. — Приступить к этому мне хотелось, как только в Амбере все маленько поутихнет. Теперь планы несколько изменились. Надо как можно скорее вернуть Бранда, если он еще жив. Если нет, я хочу выяснить, что с ним стряслось.

— Но дадут ли враги тебе время на передышку? Может быть, именно сейчас они готовятся к новой атаке.

— Да, конечно. Я думал об этом. И все же такое чувство, что немного времени у нас есть, ведь мы их только что разбили. Нужно же им посчитать раны, поразмыслить, собраться с силами и оценить перемену в расстановке сил в связи с тем, что у нас появилось новое оружие. Пожалуй, следует выставить вдоль дороги несколько наблюдательных постов, дабы дозорные докладывали о любых вражеских происках и маневрах. Бенедикт уже согласился возглавить эту операцию.

— Интересно, сколько у нас времени на самом деле? — задумчиво проговорил Ганелон.

Поскольку я не мог придумать достойного ответа, я просто подлил ему вина.

— А вот в Авалоне такого сроду не бывало, верно? В нашем Авалоне, я хочу сказать.

— Это точно, — согласился я. — Ты не единственный, кто тоскует по славным денькам. Теперь кажется, что раньше все было проще.

Ганелон кивнул. Я предложил ему сигарету, но он отказался и раскурил трубку. Вспыхнувшее пламя огнива осветило Камень Правосудия, висевший на цепочке у меня на груди.

— И что, ты на самом деле можешь управлять погодой с помощью этого булыжника? — поинтересовался Ганелон.

— Могу, — ответил я.

— Откуда ты знаешь?

— Я попробовал. Действует.

— И что ты попробовал?

— Грозу сегодня днем видел? Моя работа.

— Занятно…

— Что?

— Да так. Просто подумал: будь у меня такая власть, что бы я делать стал?

— Я тебе честно скажу, — проворчал я и с размаху шлепнул ладонью по стенке склепа, — разгромить эти хоромы к чертям собачьим, вот какое у меня было первое желание! Шарахнуть молнией по склепу, чтоб он рассыпался. Чтоб никто не сомневался, какие чувства я питаю к этому местечку и на что способен.

— И что тебя удержало?

— Да подумал, понимаешь… И решил… о, черт! Знаешь, могилка моя, если мне недостанет хитрости, жестокости и удачи, еще о-го-го как может быть использована по своему прямому назначению! Ну а коли так, то ведь в принципе я ничего против этого места не имею. Хоронить-то меня где-то все равно придется, верно? А тут замечательно — высоко, чисто, просторно. Ничего кругом — только скалы да небо… Звезды, тучи, солнце, луна, ветер, дождь… компания более приятная, чем у остальных семейных склепов. Не вижу причин, зачем это мне покоиться в земле рядом с теми, кого бы я хотел схоронить до своей кончины.

— Ты озлобился, Корвин. Или перебрал. Или и то и другое. Зачем ты так жестоко? Ни к чему это тебе. Не нужно.

— Да кто ты, черт бы тебя подрал, такой? Откуда тебе-то знать, что мне нужно, что не нужно? — вспылил я, но, почувствовав, что Ганелон весь подобрался, пожалел о сказанном.

— Я что, — пожал плечами Ганелон. — Я что думал, то и сказал.

— Как дела в войсках? — спросил я.

— Пока все на подъеме, Корвин. Они ведь как-никак пошли на священную войну в небесах. И полагают, что вся стрельба на прошлой неделе — из этой оперы. А потому солдаты счастливы — мы же победили. А теперь… город… ожидание… они тут ничего не понимают. Кое-кто из тех, кого мы считали врагами, теперь, оказывается, друзья. Есть от чего смутиться. Солдаты знают, что их держат в боевой готовности для предстоящего сражения, но не понимают, когда и с кем им придется драться. В общем, пока они сидят по казармам, они не могут узнать, насколько их присутствие здесь не приветствуется регулярными войсками и народом вообще. Но, думаю, скоро это до них дойдет. Я давно с тобой об этом поговорить хотел, но ты так занят был…

Некоторое время я молча курил. Потом произнес:

— Ты прав, стоит с ними потолковать. Завтра вряд ли получится, да и потом дел будет по горло. Наверное, стоит перевести войска в лагерь в Арденском лесу. Завтра. Решено. А ты всем объяви, что делается это для того, чтобы войска располагались поближе к черной дороге. Скажи, что скоро на нас снова могут напасть, — между прочим, так оно и есть. Помуштруй солдат, поддержи их боевой дух. А я, как только сумею вырваться, приеду и сам с ними потолкую.

— Но ведь тогда у тебя в Амбере не останется личной гвардии?

— Это верно. Но игра, думаю, стоит свеч. Выйдет нечто вроде демонстрации доверия и жеста дружелюбия. Да, шаг получится предусмотрительный и разумный. Ну а если не выйдет… — Я пожал плечами и швырнул очередную бутылку в стену склепа. — Прошу прощения.

— Это за что же?

— Я только что сам заметил, что я зол как собака, надрался как свинья и говорю жестокие вещи. Ты прав. Ни к чему мне это.

Ганелон хмыкнул и чокнулся со мной.

— Я тебя понимаю, — сказал он. — Очень хорошо понимаю.

И мы славненько сидели, покуда не зашла луна, пока последняя бутылка не пала смертью храбрых у стены склепа рядом со своими подружками. Болтали о том о сем, вспоминали старые добрые времена. Иногда мы оба умолкали, и я смотрел на звезды, горевшие в небесах над Амбером. Хорошо тут было, спору нет, но город уже звал меня к себе.

Словно прочитав мои мысли, Ганелон встал, потянулся и пошел к лошадям. Я немного задержался. Помочившись на заднюю стенку своего склепа, я последовал за Ганелоном.