22
Митрополит Никодим был греком. Он родился, получил образование и подвизался в монашеском служении в самом просвещенном и культурном государстве мира, поэтому, как многие его соотечественники, считал прочие народы варварскими. С полным на то основанием. В то время как европейские короли с трудом могли нацарапать свое имя, греки зачитывались классической литературой, спорили о философии Аристотеля и Платона, сочиняли вдохновенные трактаты о вере и религии. В Константинополе с 425 года действовал университет, развивались естественные науки, работали первоклассные больницы. Греческие купцы плавали в Индию и на Цейлон, достигали берегов Китая. Общественное устройство Рима было справедливым. Благородство здесь определяло не происхождение, а личные качества. Сын пекаря мог стать логофетом, а потомок высших сановников окончить жизнь писцом.
Рим первым из государств мира отринул язычество. Теперь он нес веру другим народам. Для этого Никодим и прибыл в Киев. Русь приняла крещение давно, но язычество в ней не сдавалось. В лесах прятались селения, где идолам несли жертвы, капища встречались и возле крещеных весей. Русы не считали зазорным молиться Христу и Велесу одновременно. Их князья звались языческими именами, оставляя крестильные духовникам и летописцам. Воцерквить такой народ было задачей трудной.
Монахи по-своему честолюбивы. Если мирянин мечтает о славе и золоте, то монах – о посмертной канонизации. Святые из монахов бывают двух видов: преподобные и святители. Первые – постники и молитвенники, чей духовный подвиг угоден Богу. Вторые – епископы, митрополиты и патриархи. Они крестят народы и ведут паству путями Господними.
Никодим хотел быть святителем. Он устраивал церковь и боролся с язычеством. С последним – с сомнительным успехом. Одни князья внимали владыке, отправляя дружины разорять капища (а заодно – и веси язычников), другие делали вид, что проблемы не существует. Почтение к церкви у князей отсутствовало. Если епископы не нравились, они их изгоняли, нисколько не интересуясь мнением митрополита. Никодим помешать не мог. Интердикт в православной церкви не практиковался, к тому же нес неприятные последствия: без духовного окормления княжества скатывались в ересь.
Русь оставалась варварской. Образованных людей здесь мало, зато суеверия – с избытком. В Христа здесь верили дико. Расшибали в поклонах лбы, зацеловывали иконы, хорошо еще животных в храмах не резали. Благолепия русам не хватало. А без него какой ты епископ? В Константинополе говорили: «Нет!» на просьбы русов о хиротонии, те обижались. Они считали: их постники и молитвенники не хуже греческих. Никодим в это не верил. Ему донесли: в Печерах подвизается инок. Со всей Руси течет к нему люд. Иоанн (так звали инока) – истинный чудотворец.
Никодим отправился в монастырь. Настоятель провел его в келью и послал за Иоанном. Тот заставил себя ждать. Митрополиту объяснили: инок трудится в огороде. Он взял себе правило работать, пока не кончит урок. Никодим покачал головой. Дело монаха рыться в грязи? В монастыре не хватает послушников?
Рус явился, когда митрополит устал ждать. «Чудотворец» выглядел жалко. Маленький, тощий, со всклокоченной бороденкой на скуластом лице. Ряса испачкана землей. Рус даже не соизволил отряхнуть с нее комья.
Переступив порог, Иоанн поклонился. Без почтения, как отметил Никодим.
– Зачем искал меня? – спросил рус. – Я не закончил урок.
Никодим сдержал гнев. Метать громы пока рано.
– Хотел видеть тебя, – ответил степенно.
– Я не икона, чтоб на меня глядеть, – буркнул инок.
– Как кому, – не согласился митрополит. – Говорят: тебе поклоняются.
– Я не Господь, – возразил Иоанн.
– Но чудеса творишь?
– Чудесное смертному не властно.
– Зачем же к тебе идут?
– За верой.
– Язычники? – удивился митрополит.
– Христиане.
– Им для чего?
– Крестились, но веры не обрели.
– А ты, значит, наставляешь? Как?
– Словами из Писания.
Никодим хмыкнул. О знании русами священных текстов у него было нелестное мнение.
– После встреч с тобой слепые прозревают, расслабленные ходят, – продолжил митрополит. – Это так?
– Каждому дается по молитвам его.
– Чьей силой ты это творишь? Уж не бесовской ли?
– Если сатана сатану изгоняет, – ответил Иоанн, – как устоит царство его?
Митрополит засопел. Впечатление об Иоанне оказалось обманчивым. Рус не только цитировал Писание, но и сумел поставить владыку на место.
– Говорят, ты предсказываешь будущее? – спросил Никодим, оправившись. – Это так?
– Я не волхв! – нахмурился Иоанн.
– Слухи идут…
– Зачем их собирать?
– И все же, – не отстал Никодим. – Предскажи мне. Что меня ждет? Сбудется ли, чего желаю?
– Нет! – сказал Иоанн.
– Почему?
– Богородица не попустит. Я пойду, владыка? Скоро вечерня, а мне еще копать.
Иоанн вышел, оставив в келье рассерженного Никодима. Как ни зол был митрополит, но наказать дерзкого было нельзя. Богохульных речей не вел, приписываемой святостью не гордился. Что до пророчества, так Никодим сам его просил. Кто знает, чего владыка пожелал? Вдруг скоромного в пост?
Чем дольше пребывал Никодим в Киеве, тем призрачней казалась мечта о канонизации. Митрополит освящал храмы, открывал монастыри, но церковь оставалась полуязыческой. Никодим звал из Рима известных пастырей, ставил их на епископские кафедры – положение не менялось. Впору было отчаяться. В этот момент Иван принес хрисовул.
Никодим не поверил глазам. Константинополь разрешил русской церкви отделиться? Невероятно! Хрисовул, однако, толкований не подразумевал. Рим, как видно, не на шутку припекло… Никодим воспрял духом: Господь услышал его молитвы. Первый патриарх – это всегда святитель. За него молятся в храмах, его имя заносят в синодики, дорога к посмертному прославлению у патриарха короткая и прямая.
В обмен на грамоту Иван просил малость: зачитать духовную и принять присягу. В другое время Никодим бы отказал. Иван привечал латинян и держал подле себя язычницу. Хрисовул изменил его мнение. Князья приходят и уходят, патриаршество остается. Митрополит даже явил щедрость, рукоположив в епископы друга князя, архимандрита Софрония. Пусть! Не жалко!
Патриарха следовало избрать правильно, дабы никто позже не упрекнул владыку. Никодим развернул кипучую деятельность. В епархии полетели грамоты с приглашением на поместный собор. Клирикам, монахам и мирянам предлагалось выдвинуть представителей. Княжества забурлили: дело было невиданным. Грамоты читали в церквях, их оглашали на вече, люди рядились и спорили до хрипоты. Даже князья пожелали участвовать, им, ясное дело, не перечили. К Покровам, наконец, определились. Собор наметили на Рождество.
Великий, как обещал, не вмешивался. Даже отказался присутствовать при церемонии.
– Подумают, своего проталкиваю, – объяснил митрополиту. – Без меня выберете.
Никодим сомневался, что князь говорит искренне, и подозревал козни. Подозрения оправдывались. Приезжавших выборщиков князь зазывал к себе. Угощал, одаривал. Никодим переживал, но быстро успокоился. Бывавшие у князя докладывали: Великий говорит исключительно о мирском. Единственное, что просит, избрать самого достойного.
За исход выборов грек не волновался. Большинство епископов были его людьми. Кого б ни прислали княжества, как ни рядились бы выборщики, решающее слово будет за владыками. Кто осмелится им перечить?
Собор открыли в Софии. Храм заполнили выборщики, прочий люд остался за дверью – к немалой его досаде. Заняв площадь перед собором, люди роптали. Не желая накалять страсти, митрополит повелел открыть двери храма: если не могут присутствовать, пусть слышат. Площадь притихла и успокоилась.
День стоял солнечный. Выпавший накануне снег преобразил Киев. Белое покрывало на крышах и улицах искрилось в ярких лучах. Природа будто украшала землю к празднику, и все видели в том добрый знак.
Собрание открыл Илларион. Смоленский епископ славился красноречием, потому и получил задание. Грек отнесся к нему ревностно. Сочинил речь, обговорил с митрополитом порядок действий. И теперь, взобравшись на амвон, исполнял задуманное.
Поведав, зачем собрались (будто и без него не знали!), Илларион продемонстрировал выборщикам хрисовул. После чего зачитал, на ходу переводя с греческого. Закончив, предложил желающим убедиться в подлинности пергамента. Таковых не нашлось. Илларион отдал хрисовул служителю и начал речь.
Никодим стоял в отдалении. По правилам на поместном соборе все равны. Избрать патриархом могут любого, даже мирянина. Такого не случалось, но кто знает этих русов? Незачем раздражать их раньше времени. Пусть видят: митрополит – один из них. Раб Божий, грешный и скромный.
– Каждый из нас спрашивает себя, – гремел тем временем Илларион, – в чьи руки отдадим сегодня церковь? Кому по силам возвысить ее? Кто поведет нас путями праведными? Кто оградит нас от поползновений язычников? Кто он, достойнейший из достойнейших? Многие ночи провел я без сна, размышляя об этом, – Илларион картинно потупился. – И пришел к выводу, братия. Если и есть среди нас достойный человек, то это, конечно, владыка Никодим. Много лет подвизается он на кафедре Киева. Его трудами зиждется церковь. Я не знаю другого, столь ревностного в вере. Ведь так, братья?
Толпа одобрительно загомонила. Илларион расправил плечи.
– Покажись, владыка!
Никодим прошествовал на солею и, повернувшись, поклонился.
– Есть ли, – возгласил Илларион, – кто скажет худое о муже сем?
Ответом епископу было молчание.
– Тогда крикнем «Аксиос!» и изберем патриарха!
– Аксиос! – раздалось нестройно от стоявших впереди епископов и затихло. Толпа возглас не поддержала. В соборе повисла тишина. Нехорошая.
Начальников на Руси избирали просто: за кого громче крикнули, тот и победил. Зато сами выборы проходили бурно. Будь то посадник в Новгороде или старшина ремесленного конца, за каждую должность шла схватка. Когда не удавалось перекричать, вставали стенка на стенку. Случалось, брались за ножи. Зрелище получалось захватывающим и привлекало зевак. Собираясь в Киев, люди ожидали подобного. Разумели, что владыки не станут хватать друг дружку за бороды (хотя почему бы и нет? интересно было бы глянуть!), но настроились на долгое действо. А тут сразу крикнуть. Шалишь!
Никодим об этом знал. Поэтому просил владык не молчать. Пусть кто-то укорит митрополита, другой – похвалит. Несогласные станут спорить. Люди увидят: все по правде. Действо затянется, выборщики устанут и сами станут кричать: «Довольно! Никодима – в патриархи!»
Илларион подвел митрополита. Увлекшись собственным красноречием, решил, что дело сделано. Теперь он растерянно топтался на амвоне, не зная, как быть дальше. Не знал этого и Никодим. Он стоял, ежась под взглядами, и лихорадочно искал выход.
– Можно мне, братья?! – послышалось из толпы, и вперед протолкался мужичонка. Из-под краев кожушка его выглядывала ряса. Митрополит узнал Иоанна и весь сжался.
– Владыка Никодим, – заговорил инок, – муж добрый и почтенный. Но хочу спросить вас, братья: какое дело мы тут творим? Мирское или божье?
– Божье! – крикнули из толпы.
– Почему Господа не спрашиваем?
– Правильно! – загудели в соборе.
– Как спрашивать? – удивился Илларион.
– Бросить жребий!
Толпа одобрительно загомонила. Жребий сулил зрелище.
– Как митрополиту его тянуть? – усмехнулся Илларион. Он еще не оправился от поражения и держался язвительно. – Самому с собой?
– Найдем еще кого! – успокоил инок и, пробежав глазами по стоявшим напротив епископам, ткнул пальцем в Софрония. – Подойди, владыка!
Софроний помялся и взобрался на амвон, став по левую руку от митрополита.
– Ведаете его?
Толпа одобрительно зашумела. Как это ни казалось странным, епископа Галицкого знали. Клирики – по богословским трудам, коими зачитывалась Русь, миряне познакомились с владыкой в Киеве. Софроний присутствовал на всех встречах князя с выборщиками. Спрашивал, отвечал на вопросы и запомнился людям человеком умным и добрым.
«Подстроено!» – догадался Никодим. Иван перехитрил его. На словах отстранившись от выборов, сам разыграл партию.
– Раз так, бросим жребий! – заключил Иоанн. – Вот ты! – Он указал на молодого боярина, стоявшего неподалеку. – Приведи с площади отрока!
Боярин поручению обрадовался: будет, что рассказать дома!
– Кого выбрать? – спросил весело.
– Какой глянется, того и веди! – велел Иоанн.
Боярин убежал. Толпа замерла в предчувствии зрелища. А инок, окинув взглядом епископов, направился к черниговскому владыке. Дородный и важный, тот держал в руке четки. Они состояли из белых и красных бусинок, нанизанных на нитку. Судя по тому, как грек держал четки, они ему очень нравились.
– Одолжи, владыка, для божьего дела! – сказал Иоанн, забирая четки.
Растерявшийся грек не сумел воспротивиться. Инок вытащил из-за голенища ножик и полоснул по нитке. Бусинки, стуча и подпрыгивая, хлынули на каменный пол. Грек ахнул. Ничуть не смутившийся Иоанн нагнулся и подобрал два камешка: красный и белый.
– Глядите! – показал собранию. – Кто вытащит красный, тот и патриарх! Згода?
– Да! – зашумели в ответ.
В проходе появился боярин. Он толкал перед собой мальчика лет семи. Отрок испуганно косился по сторонам.
– Подойди, чадо! – позвал Иоанн.
Отрок подошел.
– Как звать?
– Богдан! – шмыгнул носом отрок.
– Доброе имя! – похвалил инок. – Как тянут жребий, ведаешь?
– Ага! – подтвердил малец.
– Давай шапку!
Отрок стащил с головы суконный колпак и протянул монаху. Иоанн бросил внутрь бусинки.
– Теперь иди к ним, – инок указал на Никодима с Софронием, – пусть тянут.
Богдан еще раз шмыгнул носом и направился к солее. Взобравшись, он мгновение поколебался и подошел к Никодиму. Протянул тому шапку.
По собору пробежал ропот. Отрок держал колпак, растягивая его края. Не составляло труда заглянуть и выбрать нужный камень. Никодим почувствовал, как отлегло от сердца. Русы, несмотря на все их коварство, все же варвары. Перехитрив в большом, не позаботились о малом. Отрока следовало подучить. Тем хуже для них!
Никодим отчетливо видел красную бусинку. Она лежала совсем близко, багряно отсвечивая в солнечных лучах. Митрополит опустил руку и нащупал камень. Тот, к его удивлению, оказался холодным. «Странно, – подумал Никодим, – когда успел остыть? Держали-то в руках…» Медлить, однако, он не стал. Вытащил бусинку и, не разглядывая, показал собравшимся.
Ответом ему был вздох – долгий и протяжный. Лица епископов вытянулись. Никодим торопливо глянул на камень в пальцах. Тот был белым…
– Как это вышло? – спросил Софроний после того, как интронизация кончилась. (Ее готовили для Никодима, но провели над другим.) – Я сам видел, как митрополит брал красный камень.
– Неужто? – сощурился Иоанн.
– Вот те крест! – Софроний перекрестился.
– А сам какой вытащил?
– Красный…
– Значит, все честно.
– Но… – не отстал свежеизбранный патриарх. – Я видел…
– Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя… – процитировал инок.
Никодим обиженно засопел.
– Ты молился сегодня? – спросил инок.
– Да! – удивился Софроний.
– Чего просил?
– Чтобы Господь явил свою волю.
– Вот и явил! – пожал плечами Иоанн. – Патриарх, а спрашиваешь…
– Благослови! – попросил Софроний, склоняясь пред иноком.
И тот, не смутившись столь странной просьбе, осенил патриарха крестным знамением.
