Часть первая
Мертвец

Я с трудом приоткрыл будто сросшиеся веки и увидел серую прозрачную массу, колыхавшуюся надо мной. Изредка по ней пробегала рябь и, переливаясь, играли сполохи света. Не помню, сколько я смотрел на эту завораживающую картину, пока мелкая рыбешка не проплыла перед глазами.

Я же прыгнул с моста! Воспоминание тряхануло, словно удар тока. Я задергался, в ужасе понимая, что лежу на дне! Тело казалось тяжелым и плохо повиновалось, наверное, из-за разбухшей от воды одежды. Я взмахнул руками, оттолкнулся от дна и всплыл.

Свет резанул глаза. Легкие жадно вдохнули воздух, и я зашелся в долгом, хрипящем кашле. Ноги нащупали твердь. Здесь неглубоко, чуть выше груди. Ветви деревьев склонялись над водой, отбрасывая длинные извилистые тени. Какой-то парк. Глаза щиплет и жжет. Что за напасть: и солнца-то нет – сплошь тучи, а свет невыносимо ярок.

Почему-то не ощущаю холода. А ведь середина июня, купальный сезон не начался, вода холодная. Раздвигая ногами заросли водяной травы и без конца кашляя, я подошел к берегу и стал выбираться на него. Это оказалось непросто. С одежды бежала вода, и глинистая почва вмиг стала скользкой. Чуть не скатился обратно. Вот черт! Ухватившись за ветви кустарника, кое-как выбрался на травку.

Хорошо, что вокруг никого! Идти в мокро-помятом виде я не мог и, прячась за кустами, стал раздеваться. «Вот повезло, – думал я, выжимая штаны, – как же вовремя очнулся! Ведь захлебнуться мог запросто, хотя плавать умею». Внезапный приступ кашля вновь скрутил в дугу. Меня рвало водой и какой-то слизью. Я с отвращением сплюнул на траву жирную черную пиявку. Боже, как эта дрянь попала в рот? Меня вновь замутило, но так происходит со всеми, кто когда-либо тонул. Ничего, просто нахлебался по самые гланды. И эта мерзость в рот заплыла. «Как только жив остался, – подумал я, благодарно взглянув на сумрачное небо. – Спасибо тебе, Боже, спасибо!»

Закончив со штанами и рубашкой, принялся за куртку, предварительно опустошив карманы. Хорошо, что нет документов, а то пришлось бы восстанавливать. Говорят, запаришься… Я посмотрел на истекающий влагой мобильный телефон, подумал: не выкинуть ли? И положил обратно в карман. Крестьянская бережливость, гены. Не могу взять и выбросить дорогую вещь, пусть даже она уже никуда не годится. Попробую разобрать и высушить. Чем черт не шутит: вдруг заработает? Вон Пит рассказывал, в унитаз трубку ронял – и ничего, пользуется… Ключи от квартиры на месте, это хорошо. Ага, деньги! Целых триста мокрых рублей с мелочью. Тоже неплохо. Куда же все-таки меня занесло?

Я огляделся. По реке скользили байдарки, на противоположном берегу прогуливались люди, но гула машин не слышно. Я в парке. Но как тут оказался, ведь прыгал-то с Литейного моста! Ответ напрашивался один: принесло течением. Но, хоть убейте, не помню ничего! Как с Темным разговаривал – помню. Как прыгал – помню. А что дальше… Все даже не в тумане – в полной тьме! Как в «Джентльменах удачи». Вот здесь помню, а здесь – нет. Осознание этого факта наполнило меня ужасом. До сего случая я всегда помнил, где был и с кем. «Да черт с этим всем, – вновь восторженно подумал я, – главное – жив и здоров!»

И бодро шагнул из кустов к видневшейся чуть поодаль песчаной дорожке. Как выяснилось, выплыл я в районе ЦПКиО, на Елагином острове, в тихом безлюдном месте. Я двигался к метро, а свежий ветерок медленно подсушивал меня. Через пятнадцать минут оказалось, что иду в другую сторону. Знай и люби свой город. Не бывал в этих местах, и интуиция подвела. Встретив пожилую пару, спросил направление. Настороженно глядя, они синхронно подняли руки, показывая, куда идти, я поблагодарил и зашагал энергичнее. Странно, но во влажной одежде холодно мне не было. Ну и хорошо.

У входа в метро прохаживался блюститель порядка, наметанным глазом отыскивая беспаспортных гастарбайтеров. Я замедлил шаг, подумав, что вид у меня сейчас помятый, а документов нет. «Око Саурона» скользнуло по мне и не почтило вниманием. Милиционер отвернулся, и я ужом проскользнул в стеклянные двери.

Живу я в центре, и через полчаса электричка домчала меня до «Чернышевской». Больше не тошнило, и в вагоне я с удовольствием сел, пользуясь тем, что плотность пассажиров вокруг вдруг стала удивительно маленькой. Странно, вроде дело к вечеру идет. Вообще, который сейчас час? Выйдя в город, я двинулся в сторону Таврического сада, потом повернул на Восстания. Осталось пройти два квартала.

Вот и дом. Бодро взбежав по ступенькам, я ткнул ключом в замок. Повернул и очутился в квартире. В прихожей сумрак – день сюда почти не проникал, лишь из кухни тянулась полоска света, падая на соседскую дверь. Им удобно, а я в темноте ковыряйся… Я нащупал затертую клавишу и зажег люстру. Взгляд упал на отрывной календарь. Соседи его не трогали, листочки отрывал только я. Девятнадцатое июня.

Девятнадцатое?! Стало не по себе. Где я был два дня? Где? Память отказывалась работать. Внутри головы с почти ощутимым скрежетом проворачивались шестеренки, но запросы, идущие по проводам нейронов, исчезали в бледных снопах искр. Заклинило. Замкнуло. Где я был и что делал? Помню, был в клубе. Помню танцы и этих придурков…

Промучившись минут с пять, я плюнул. Нет, не вспомнить. В конце концов, какая разница! Главное, жив и даже насморка нет. Пришел домой на своих ногах. И все же: как я не утонул?

– Есть многое на свете, друг Горацио, – сказало отражение в зеркале, и голос, раздавшийся в тишине коридора, прозвучал неприятно и хрипло. «Все-таки простудился, – подумал я, и это обрадовало. – А то и от смерти спасся, и не простыл после купания в холодной июньской водичке – слишком много счастья получается. А жизнь-то полосатая! Но теперь все будет в порядке».

Я открыл комнату и взглянул наконец на стрелки: пятый час. День прошел – и фиг с ним, как говаривал Пит, мой однокурсник. Помыться бы надо, в Неву все же упал, а туда чего только не сбрасывают! Я, например, в Неве ни разу не купался, брезговал. До этого случая.

Но сперва постираться! Я снял шмотки и кинул в ванну. Открыл воду и оставил отмокать, предварительно засыпав порошком. Хорошо, что с началом лета соседи периодически уезжают на дачу. Вся квартира в моем распоряжении! Люблю лето.

Голышом прошел на кухню. В холодильнике нашелся просроченный кефир и засохший паштет. На всякий случай я его понюхал. Запаха не было. Совершенно. «Все ароматизаторы выветрились», – подумал я и выбросил паштет в ведро. В детстве пришлось поваляться в Боткинских бараках, в старом, теперь уже, кажется, снесенном корпусе. Жуткое место… Еще в хлебнице лежал батон, весь в пятнышках плесени. Вот что значит два дня не быть дома.

Следующий час я усердно стирал, затем развесил вещи на веревку и залез в ванну. Не знаю, с чего бы, наверное, от горячей воды, но я почувствовал такой кайф, что расплылся, как медуза под жарким солнцем…

Я проснулся от звонка и понял, что заснул в ванне. Вода остыла, но холодно не было. Никогда в ванне не засыпал. Зато теперь точно знаю: смерть от воды мне не грозит. Вылезать не хотелось, но звонок пиликал долго и пронзительно, и я понял: придется открывать. Кого там черт принес? Я выскочил, наскоро вытираясь полотенцем, и его же намотал на бедра. Подбежал к двери, заложив вираж на линолеуме.

– Кто там?

– Это я, Андрей!

Юлька! Я торопливо открыл.

– Где ты был?! – В гневе она прекрасна. Длинная черная прядь пересекла негодующе изломанную бровь. Валькирия. Красавица моя. – Тебя два дня доискаться не могут! Где ты был?

– Дома.

– Я звонила тебе на мобильный! Я звонила тебе домой! А ты здесь…

Она опустила глаза на мое «одеяние» и решительно прошагала в комнату. Она думала, что кого-то у меня застанет! Юлька ревнива. До такой степени, что не дает листать «Плейбой» или пялиться на девчонок на пляже. Смотреть можно только на нее! Буду откровенен: как бы ни была красива Юлька, глядеть на одно и то же иногда надоедает. На этом вся порноиндустрия держится. И Голливуд. Но Юлька и слушать не хочет. Хорошо, что есть Интернет.

Я смиренно ждал, пока проверка закончится. Исследовав полквартиры и не обнаружив никого, даже соседей, Юлька подобрела.

– А чего ты в полотенце? – спросила она.

– В ванне сидел, – ответил я.

– Ну, одевайся, пойдем гулять.

– Не могу, я всю одежду постирал. – Честно говоря, идти куда-то не хотелось. Есть и более интересные занятия, тем более если пришла твоя девчонка.

– Всю? – недоверчиво спросила Юлька.

– Абсолютно.

Юлька задумалась, а затем коварно сдернула полотенце. Я быстро прикрылся ладонями. И запоздало понял всю комичность жеста. Кого я стесняюсь? Юльки? Но было поздно. Юлька хохотала, согнувшись пополам. Она обожала подобные шуточки, вот только не выносила, когда подшучивали над ней.

– Стыдливый… девственник! – сквозь смех выдавила она, и я тоже улыбнулся. Как же заразительно она смеется! За это ее и люблю. Ну, не только за это. Но и за это тоже.

Смешно подпрыгивая, я побежал в комнату. Юлька бросилась за мной, пытаясь ущипнуть пониже спины. И попалась. Побегав вокруг журнального столика, я сменил тактику и схватил набегавшую Юльку в охапку. Мы повалились на диван. Зашуршали стаскиваемые джинсы, Юлька хихикала, шутливо отбрыкиваясь, а я ловко расстегивал пуговки…

Все шло к финалу, как всегда – в позе наездницы. Юлька любила быть сверху, и я не возражал. Легкий аллюр перешел в неистовый галоп, как вдруг я почувствовал… Мое сердце не билось! Обычно во время секса оно стучало, как сумасшедшее, наполняя ощущением жизни и счастья, но сейчас… Оно молчало! Я хотел вскочить, но скованное ледяным ужасом тело не подчинялось. Я чувствовал, как холодею, как ледяные пальцы смерти сжимают горло, не позволяя дышать. Я слабо задергался, и лежавшая на мне Юлька спросила:

– Ты что, Энди?

Я молчал, и она испуганно приподнялась. Ее грудь очаровательно нависла надо мной, в другой раз я бы… Но мне было плохо, очень плохо. Жуткий, совершенно потусторонний ужас парализовал меня. Мое сердце не бьется! Сейчас я умру! Вот сейчас. Через секунду… Еще через одну…

– Андрюшка! Андрюша! – Она вцепилась в меня и затрясла. – Что с тобой?

Она никогда не называла меня Андрюшкой. Все, в том числе и она, звали меня Энди. На английский манер. Это было прикольно и как-то мигом прижилось в группе. Саша у нас Алекс, Филипп – Фил, Петька – Пит. Юльку все называют Джулия. Все, кроме меня. Я считаю, что имею право в отличие от остальных, и вообще, «Юля» мне нравится гораздо больше…

Я тупо вспоминал клички друзей, удивляясь, что не плачу и не страдаю. Как будто не у меня, а у кого-то другого остановилось сердце. Между прочим, замечательная смерть. В смысле в постели. Многие мечтали бы так умереть: занимаясь любовью и лет в девяносто.

Минуты шли – а я не умирал.

– Андрюшка! – едва не заплакала Юлька.

Я поднялся и провел руками по груди. Ощущения есть. Чувствую кожу, волосы. Сердца не чувствую.

– Все нормально, – размеренно и гнусаво произнес я. Мысль попросить Юльку послушать сердце я вовремя отмел как глупую и недальновидную. Она девчонка впечатлительная. Лучше не надо. Нужно самому разобраться. Живу – это главное.

– Андрей, ты весь холодный! – прошептала Юля, взяв меня за руки. Я подумал, что испугал ее, и вырвал запястья:

– Слушай, Юль, я замерз чего-то. Знобит меня. Наверное, после ванны продуло.

– Это я виновата! – сказала Юлька. – Прости, пожалуйста! Ты очень холодный! – Она провела руками по моему животу. – Ты заболел.

– Нет, не заболел. И ты не виновата, – сказал я. Еще пару минут назад я бы с радостью согласился с ней и со страдальческим выражением лица принимал извинения и уверения в любви. Но мое сердце не стучит. Клиническая смерть. А я двигаюсь и в полном сознании. Вот это да…

– Я купался. И замерз, – выдавил я. Если хочешь, чтобы поверили, говори как можно ближе к правде, не выдавая главного. Это настоящее искусство.

– Где ты купался? – изумилась Юлька. – Сейчас ведь вода холоднющая!

– Я знаю. На спор купался. В одежде. Парни говорят: не сможешь, а я смог! – Я улыбнулся как можно искренней, но чувствовал, что не доигрываю. Слишком было страшно. – Вот и простудился, наверное. Я сейчас врача вызову.

– Я с тобой посижу!

– Вот этого не надо. Я не маленький, чтобы со мной сидеть. Я же не умираю.

Я, наверное, уже…

Минут пять я препирался с Юлькой, чувствуя странное раздвоение чувств. С одной стороны, радовался, что не умер. С другой – было жутко. Что, если умру не сию минуту, но через час? А может, оно стучит, но очень тихо? От этой наивной мысли мне полегчало, и, видя мою вымученную улыбку, Юлька наконец оставила меня, обещая зайти и проведать вечером.

Я с полчаса исследовал запястья, сонную и бедренную артерии, пытаясь нащупать чертов пульс – его не было. А затем заметил, что еще и не дышу. На зеркале – никаких следов влаги. Ну, вроде правильно, если сердце не бьется… Но стало еще страшней. Я задержал дыхание и сидел минут пятнадцать. Сознание не терялось, вообще никакого дискомфорта. Все, я полный мертвец. Но я живу! Что делать?

В отчаянии бросился к телефону:

– «Скорая помощь» слушает. Что у вас случилось?

– У меня нет пульса!

На той стороне ненадолго подвисли:

– Температура есть?

– Какая температура, у меня пульса нет!

– Успокойтесь, пожалуйста. У вас что-нибудь болит?

Я медленно повесил трубку. Что может болеть у мертвеца? Господи боже! Ёкалэмэнэ…

А может, я не мертвец? Какой мертвец, если хожу и говорю? Как там утверждал философ: «Я мыслю, следовательно – существую». Вот именно – существую. А как еще назвать жизнь без пульса и дыхания? Нет, нет, не так. Слишком мрачно. Ага, вот, вспомнил: «Жизнь есть способ существования белковых тел!» Это Ленин вроде бы сказал или Маркс, не помню уже, но формулировка занимательная, потому и запомнил. То есть, говоря о моем нынешнем состоянии, можно сказать, что это еще один способ существования белковых тел. Только еще неизвестный науке.

А может, я сошел с ума? Может, все-таки позвать врача и пусть он посмотрит, что со мной. С другой стороны, йоги индийские по гвоздям ходят, неделями не дышат, годами не едят – и никого это особо не удивляет. Чем я хуже?

Нет, все же мне нужна консультация специалиста. Я ведь с ума так сойду! Я еще раз позвонил «03» и сказал, что сильно простудился, что кашель и температура под сорок. Обещали приехать.

Ожидание смерти хуже самой смерти, считали древние. Ожидание нашей «Скорой»… Я нервно ходил из угла в угол, пытаясь занять себя хоть чем-то, но не мог. В голове стучало одно и то же: умер, умер! Я смотрелся в зеркало, стараясь отметить хоть какое-то отличие от себя вчерашнего, то есть трехдневного. Не нашел. Разве что кожа стала сухой и потемнела, словно от загара. Вдруг мне сильно захотелось пить. Я бросился на кухню и припал губами к живительной струе. Пил долго, ощущая, как по телу разбегается сладостная волна. Как хорошо! Обычная вода из-под крана буквально оживляла меня. И хоть сердце предательски молчало, тело наполнилось ощущением здоровья и силы. «А ведь мертвецы не пьют», – подумал я радостно, решил позвонить в «Скорую» и отменить вызов. Но не успел.

В дверь позвонили.

– Кто там?

– «Скорая помощь».

Я открыл дверь. Вошел доктор: мужчина средних лет, в синем халате, с саквояжем.

– Здравствуйте. Где больной?

– Здравствуйте. Я больной.

Доктор смерил меня взглядом, в котором явно прослеживалось недоверие.

– И что случилось?

– Пройдемте в комнату, – сказал я. В голове мелькнула дурацкая мысль, что, быть может, в присутствии доктора мое сердце перестанет выделываться? Как при визите к стоматологу иногда вдруг перестают болеть зубы.

Мы прошли в комнату. Я глубоко вздохнул и сел.

– Итак, на что жалуетесь? – Он тоже сел на стул, устремляя на меня взгляд человека, повидавшего все. Или почти все.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал я. Надо его как-то подготовить.

– Ну, ну, молодой человек, у меня времени мало. Говорите, что случилось?

Да черт с этой подготовкой! Побыл бы на моем месте!

– У меня пульса нет, доктор! Помогите, я не знаю, что со мной творится! Сначала я чуть не утонул, а потом пульса не стало!

Он недоверчиво усмехнулся.

– Дайте руку.

Я подал. Он взял запястье, подержал и нахмурился. Ага! Снял с шеи стетоскоп. Приложил к груди. Долго вслушивался и наконец выпрямился, глядя изумленными глазами:

– Нет пульса.

– И что теперь? – спросил я. – Это опасно, доктор?

Вопрос был наиглупейший, но я хотел узнать хоть что-нибудь, получить хоть какое-то успокоение.

Врач помотал головой, очевидно, не веря даже себе, и, отложив стетоскоп, по-отечески прильнул к моей груди. И вновь уставился, как на мессию.

– Вас необходимо госпитализировать, – произнес он прерывающимся голосом. – Вы… вы в состоянии клинической смерти! Я сейчас…

– Минуточку! Какая смерть, если я с вами разговариваю? Ну, какая? Вот я хожу, вот прыгаю! – Я сделал перед ним несколько па. Взгляд врача на мгновение прояснился:

– Вы… феномен! Это… из ряда вон… чудо какое-то!

Я понял, куда он клонит. Э, нет! Ехать в больницу? Да там все на уши встанут, а меня упекут в пуленепробиваемый саркофаг. Для исследований. Нет, докторам больше не показываться. И этого хватит. Надо что-то думать. План созрел почти мгновенно.

– Может, воды принести?

– Угу. – Он не отрывал от меня глаз. Я пулей метнулся на кухню и плеснул в стакан спирта. Он у меня в шкафчике стоит. Для медицинских целей. Вот и пригодился. Через пять секунд я подбежал со спасительной чашей.

Врач жадно отхлебнул из стакана и поперхнулся.

– Что с вами?

– Ийе-кхе-кхе! Что-о-хо-о…

– Не в то горло попало? – Я похлопал доктора по спине. – Бывает даже с докторами.

– Что вы… кха!.. мне дали? Это же… спирт!

– Да?! Извините, перепутал… Простите, вам пора идти… Спасибо за консультацию. – Я настойчиво выпроваживал его в коридор. Напоенный и обескураженный доктор почти не сопротивлялся.

– Но… вы… – начал было он, когда оказался на лестнице, но я быстро захлопнул дверь.

– До свидания! – стоя за дверью, крикнул я. По удалявшемуся покашливанию я понял, что врач спускается по лестнице. Уф, пронесло.

Я криво усмехнулся, представляя, что сейчас доктор расскажет санитарам, или кто там у него в машине? И как поржут они, почуяв запах спирта. И мне снова поплохело. Проблема не только не разрешилась, она выросла и окрепла, превращаясь в нечто мрачное и даже мистическое. Медицина здесь бессильна, а становиться подопытной крысой не хотелось.

…Забежавшей вечером Юльке я соврал, что доктор меня смотрел и сказал, что госпитализации не требуется. Обычная простуда. А мы усугубили, бегая голышом по квартире. Прости, сказала Юлька, лукаво-виновато стрельнув глазками. Да ладно, великодушно проронил я. И она ушла домой.

А я решил, что после всех потрясений нужно поспать. Сон – лучшее лекарство, утверждали древние и моя мама. Я постелил и лег. И заснул.

Я был под водой. Какие-то растения мерно покачивались перед лицом, туда-сюда сновали рыбешки. Как ни странно, меня это ничуть не беспокоило. Вдруг я увидел перед собой женщину. Обнаженную, с бледным красивым лицом и очень длинными волосами. Но тело ее я видел смутно. Оно то появлялось, то исчезало, преломляясь в лучах солнца, игравшего зайчиками на песчаном дне. Я поплыл за ней, плыл все дальше и глубже. Вода стала темной и тягучей, не пропуская солнечный свет. Здесь я остановился, ощущая неясную тревогу. И увидел…

Нечто огромное поднималось из глубин, и подводная трава испуганно колыхалась в такт размеренным и мощным движениям. Размытая тень вырастала перед глазами, и я увидел голову человека, вернее, только его лицо: темное, косматое и раздутое, с недвижными жабьими глазами. Его тело скрывалось в темной мути, поднятой со дна.

Он приблизился, и вместо ног этого существа я увидел длинную шевелящуюся бахрому. Меня охватил ужас, но я не мог бежать, не мог плыть и недвижим, как брошенная в воду статуя, погружался на дно. Тварь спускалась со мной, неторопливо и будто ожидая чего-то. Я упал на песок и замер. И тогда оно нависло надо мной, протянуло длинный, лоснящийся, похожий на живого угря отросток и коснулось моего рта. В следующий миг отросток скользнул в горло… Я сжимал зубы – не мог сжать, черный угорь протискивался дальше и вдруг, в один миг вырвался наружу, сжимая во рту что-то… Мое сердце!

Я проснулся от собственного крика. Проснулся и испугался, что соседи вызовут милицию, подумав, что в квартире кого-то режут. С милицией общаться не хотелось потому, что они приезжали сюда совсем недавно. Ну, подумаешь, повеселились немного после одиннадцати? Может студент раз в году сдачу сессии отметить? Впрочем, соседи у меня нормальные. Олег мужик неплохой, только жена его, Наталья, вечно недовольна чем-то. Как он только с ней живет?

Но приснится же такое. Все из-за этого прыжка! Я посмотрел на часы: раннее утро. Но спать больше не буду. Расхотелось.

Я вспомнил о сердце и схватился за грудь. Тишина. Не бьется. Как было и вчера. Я едва не заплакал, но жалость к себе сменилась отчаянной мыслью: ну и что? Живи, как жил, и не парься! Но то-то и оно, что жить, как жил, я не мог. Что-то изменилось во мне. Что-то ушло, а может, пришло… Нечто такое, чему я не мог дать ни названия, ни объяснения, но что-то определенно случилось. Что-то определенно есть.

Есть, есть… В желудке потянуло, и я решил, что пора подкрепиться. Картошки, что ли, пожарить? Прошел на кухню, выловил из корзинки несколько грязных, пустивших ростки картофелин и положил в раковину. Взял нож и включил воду…

Я вспоминал о людях, побывавших на грани жизни и смерти. Нет ни одного человека, кто не изменился бы после такого случая. Видно, и я не исключение. Но что произошло в эти два потерянных памятью дня – никак не вспомнить. Но я вспомню! Надо сопоставить все, что случилось накануне. Итак, по порядку.

…В тот день мы пошли в клуб. Я, Юлька, Костик, Алекс и пара девчонок. У Костика, как всегда, не оказалось денег, и мы скинулись на входной для него. Это становилось традицией. Впрочем, никто на Костю не обижался. Он парень веселый, без него компания не та. Весь первый курс я удивлялся, как его из института не выперли. Нет, лекции он посещал, но то и дело вытворял на них что-нибудь неожиданное как для преподов, так и для нас. Костик слыл незаурядной личностью, правда, учился не особо старательно. Мне казалось, он поступил в институт, исключительно чтобы не идти в армию. Любое мало-мальское событие на курсе не проходило без его участия. Он успевал побывать везде, повидать все, и, едва меж нами заходил разговор о том, что где-то открылся новый клуб, намечается вечеринка или что-нибудь в этом роде – Костик всегда был в курсе дела, точно зная, что и как, где и когда или кто с кем. При всем при том сплетником Костя не был, он отлично понимал, какой информацией и с кем можно поделиться. Наверное, эта феноменальная память и интуиция помогали ему держать авторитет.

Мы прошли в клуб и, как водится, надолго там зависли. Алекс выдавал брейк так, как это умел делать только он, Костик пародировал певцов и передразнивал диджеев. Мы хохотали и веселились. Пока не появился Темный.

Про Темного разные слухи ходили: что он наркотиками занимается, крышует кого-то и все в том же духе. В нашем районе умные люди сторонились его. А еще он часто посещал этот клуб. Говорили, он дружен с хозяином, хотя я не могу представить, как Темный может с кем-то дружить… Короче, там он Юльку и заприметил.

Первая моя встреча с Темным закончилась плохо. Для меня. Хотя тогда он был, в общем-то, ни при чем. Его повсюду сопровождают двое шестерок: Кость и Мексиканец. Последний смугл и с усами, потому так и прозвали, наверное. Кость был лысой гориллой с жутким шишковатым черепом.

Это случилось на дискотеке. Они куда-то шли сквозь толпу, горилла расталкивал всех в стороны, и мне с Юлькой досталось. Я не стерпел и отпихнул его. Говорю: чего прешь, урод лысый? Слышал про них что-то нехорошее, но очень уж разошелся тогда. Даже Костя не смог меня удержать. Темный стоял в стороне и усмехался, а Кость подошел и приподнял руки. Я думал, бить станет, и приготовился. Все-таки боксом когда-то занимался. А он как двинет головой! Больше ничего не помню. Очнулся: Юлька плачет, народ надо мной склонился, красные круги перед глазами. Потом узнал, что Кость всех так мочит. Несколько человек с сотрясением и даже с проломленным черепом в больницы попадали. Так что я еще легко отделался. Но голова болела долго, и шишак вскочил жуткий. Потому, наверное, и прозвище у него Кость, что в черепушке ничего нет, кость сплошная.

Во второй раз мы разошлись мирно, но лучше бы подрались. Тогда Темный откровенно подвалил к Юле. Его парни отгородили меня, а он хватал ее за руки. Юлька вырывалась, я видел, что она напугана. Оставить ее я не мог. Вокруг было немало наших, но я знал, что они не осмелятся в открытую помочь мне. С Темным никто не хотел связываться. Боялись. Я приготовился дать Мексиканцу в челюсть, но тут в зал ввалились менты. Очередной антинаркотический рейд. Они хватали всех подряд, но Темный сумел просочиться и исчез. К сожалению, не навсегда…

Внутри живота вновь заныло. Я посмотрел в раковину и увидел, что очистил целых две картофелины. Механически взял следующую, но вертевшиеся в голове мысли отвлекали, и я то и дело застывал с ножом и картошкой в руках.

Короче, классический треугольник получился. Но неравносторонний. Темный и я – фигуры несопоставимые. У него «авторитет», красный «бумер» и телохранители. У меня тоже есть приятели, но втягивать их в личные и опасные разборки не хочется. Но при любом раскладе Юльку я не отдам! Надо что-то решать, и я решил поговорить с ним один на один. Бандит, не бандит, но если человек с мозгами, всегда можно найти общий язык…

Внешность у Темного самая обыкновенная. Мужик лет тридцати или чуть старше, одетый обычно в костюм или модную кожаную куртку. Всегда выбрит и подтянут. Этакий менеджер среднего звена. Только менеджеры не носят темных очков и не ходят с телохранителями. Я никогда не видел его глаз, и, наверное, никто не видел. Может, потому и прозвали так. Еще Темный умел становиться центром внимания и так же быстро уходить в тень.

Я подождал, пока он выйдет из клуба, и вышел за ними. Троица направилась к «бумеру», я не отставал. Сердце ухало, как колокол, но я и так слишком долго откладывал разговор. Сейчас или никогда!

– Эй, Темный! – крикнул я. Первыми обернулись телохранители. Обернулись – и стали подходить с двух сторон, медленно и уверенно. Я понял, что бросок между ними неизбежно приведет к поражению. Просто раздавят. – Я хочу поговорить!

– Погодите, – проронил он, и быки замерли. Темный прошел и остановился передо мной: – О чем поговорить?

– О ней!

– О ком? – Я видел, что он все понимает.

– Тебе девчонок не хватает? Вон их сколько вокруг!

Темный усмехнулся.

– Мой юный друг, – сказал он. – Мне неинтересно яблоко, падающее в руку. Я люблю борьбу. Тогда и победа кажется приятней. Не так ли?

Я молчал. Что тут ответить? Кость откровенно скалился, небритый Мексиканец смотрел изучающе и пристально. Кактус мексиканский.

– Борьба хороша, когда она честная, – наконец проговорил я. – Я один, а у тебя вон… – Я кивнул в сторону его шестерок.

Темный поджал губы:

– Думаешь, без них с тобой не справлюсь?

– Думаю! – вызывающе произнес я.

Он засмеялся. Те тоже заржали.

– Говорят, ты боксом занимался, – сказал он. – А я нет. Нечестно получается.

Я слегка опешил: откуда он знает?

Темный расхохотался:

– Не бойся, я тебя и так уделаю!

Я сжал зубы. Насмехается! Хотелось двинуть ему в морду, но что-то удержало. Не знаю, что. Может, интуиция. Хотя тренер говаривал: хочешь победить – наноси удар первым. Но я не нанес. Темный повертел головой, словно рассматривая меня, пошевелил бровями и сказал:

– Я знаю, что нам делать. Решим вопрос. Поехали! Или боишься?

Я замялся. Садиться к ним в машину не хотелось. А ведь назвался груздем – полезай в кузов. Сердце колотилось, но я держал себя в руках:

– Поехали.

Юлька, Кастет и Пит остались в клубе. Они не знали, куда я собирался ехать и с кем. Глупо. Очень глупо. Но тогда мне было плевать. Кто был в такой ситуации, тот поймет.

Садясь в машину, я заметил вышедшего на крыльцо Пита. Кажется, он смотрел в мою сторону, но мог и не заметить. Далеко было. Я подумал: не дать ли ему знать? Свидетель всегда может пригодиться. Я махнул ему рукой. Пит смотрел прямо на меня и, кажется, кивнул. Это хорошо.

Ехали мы недолго.

– Останови, – сказал Темный Мексиканцу, и тот аккуратно припарковался у Литейного моста.

– Пошли прогуляемся, – предложил Темный.

Мы вышли. Было темно. Цепочка фонарей уходила во мрак, и поздние машины быстро проносились по набережной. Темный пошел на мост. Я шел следом, чувствуя спиной взгляд «костяной головы».

– Кость, останься, – велел Темный, и я вздохнул спокойней. Напряженное сопение за спиной прекратилось. Мы поднялись на середину моста и остановились. «Наверное, скоро мост начнут разводить», – подумал я. Прохладный воздух обдувал лицо, белая ночь простиралась над Питером, я отчетливо видел «Аврору» и силуэт далекой Петропавловки. Чувство опасности утихло. Мне подумалось, что вот сейчас мы поговорим, как мужик с мужиком, Темный поймет, и все будет нормально. Что он, не человек, что ли?

– Я так понял: ты отступать не собираешься? – спросил он.

– Не собираюсь, – уверенно заявил я.

– Вот и отлично. Чтобы уравнять наши шансы, предлагаю следующее. – Голос Темного вдруг зазвучал по-иному: – Тот из нас, кто прыгнет с моста, будет считаться победителем в нашем… поединке.

– Что?

– Надеюсь, ты не думаешь, что я шучу? Я что, похож на шутника? Может быть, ты слышал, как я когда-нибудь шутил? – спрашивал он, а я растерянно молчал. Что он несет? Прыгать с моста? Это же самоубийство!

– Но это глупо…

– Так вот, – прервал меня Темный. – Тот, кому девушка дороже, прыгнет с этого моста здесь и сейчас. Тот, кто откажется, проиграет и больше никогда не подойдет к ней. Теперь мы в равном положении, согласен?

Он сумасшедший, но, похоже, действительно верит в то, что говорит. Я посмотрел вниз: высоко, очень высоко. Плавать я умею, но тут надо уметь не только плавать, но и падать. Между тем Темный перенес ногу через перила и сел на ограждение.

– Даю слово: прыгнешь – твоя девчонка! Решай, – сказал он. Он сплюнул в Неву и проводил плевок взглядом.

– А ты что, уже передумал? – усмехнулся я.

– Я еще не решил, – без тени иронии ответил Темный. – Может, ты и прав: девчонок вокруг хватает, чего из-за одной с моста прыгать? Ты как считаешь?

Вихрь закружился в голове. Безумства делают во имя любви. Любил ли я Юльку – я не знал. Просто не задумывался над этим. Нам было хорошо вдвоем. Мы дружили, помогали друг другу. И спала она только со мной. Это я знал точно. Но ради этого прыгать с моста?

А какой выбор? Испугайся я, и Темный добьется своего. Потому что морально будет сильнее. А если не по-хорошему, так силой. Затащат Юльку в «бумер» и… И милиция не поможет. Все знают, что у Темного все схвачено. Но соглашаться – безумие! Ведь никто не слышит нашего уговора. Ни свидетелей, ни посредников. Кто поручится за его честность? Я ему не верил.

Темный все читал по моему лицу.

– Не веришь? А веришь, что я твою девчонку рано или поздно поимею?

Почему я тогда сам его не сбросил?

– Давай, докажи, на что ты способен ради дамы! – Он перенес вторую ногу и встал, держась за перила, лицом к воде. Он выигрывал по очкам, и я тоже перелез через перила. Мы замерли над черной водой в двух метрах друг от друга.

– Ну? Начинаем отсчет? – спросил Темный. Внутри все сжалось, но отступить я не мог. Он правильно сказал: мы в равных условиях.

– А если прыгнем оба? – спросил я.

– Тогда я тоже проиграл, – сказал Темный. – Видишь, ничья в твою пользу!

Он не собирался прыгать! Все это только фарс! Я услышал шаги и оглянулся: за спиной, в полуметре, стояли Кость и Мексиканец. Я понял, что выбора действительно не осталось.

– Итак, отсчет пошел, – объявил Темный. – На счет «три»! Раз!

А может, не так все и страшно? Страшно, конечно, но если упасть «солдатиком», то все шансы есть! Плаваю я неплохо.

– Два!

Нет, слишком страшно. По-моему, никто, прыгнув с такого моста, жив не останется…

– Три!

…Нож соскользнул.

– Черт! – выругался я, глядя на разрезанный почти пополам палец. Не дожидаясь, пока хлынет кровь, я машинально сунул палец под струю воды. Боли я не чувствовал. И, глядя на кристально чистую воду, стекавшую с пальца, вдруг сообразил, что крови-то и нет. И откуда ей взяться, если сердце не бьется? Как же она будет течь?

Я вытащил палец из воды и посмотрел на него. Раны не было! На моих глазах она превратилась в едва заметный шрамик. Да я просто монстр! Может, меня и пули не берут?

– Это не все! – донеслось из текущей струи. – Ты узнал лишь малую часть. Приходи, приди к нам. Ты многое узнаешь…

Голоса звучали, сливаясь с журчанием в единый, сводящий с ума хор. Я протянул руку и закрыл кран. Голоса пропали. Бред какой-то. Голоса… Чьи голоса? Послышалось? Тогда почему я боюсь открыть кран?

Картошки расхотелось. И вообще, с того рокового дня я ничего не ел. Ну да, зачем трупу питаться? Какая ему польза? Смешно, да не очень…

«Итак, что мы имеем? – думал я, отрешенно бредя по ночной улице. – Имеем живого мертвеца, не знающего, как жить дальше. Глупость какая-то…» В ситуации, когда с человеком случается нечто ужасное, он подсознательно ищет того, кто может выслушать, помочь или хотя бы пожалеть. Но кто выслушает? Кто поверит? Мама? Маму я сразу отбросил. Она, как пить дать, упечет в больницу, а там я стану объектом для исследований. Юлька? Юлька впечатлительная, меня не бросит, но обязательно выкинет что-нибудь эдакое, что мужчина просчитать не в состоянии. Что-нибудь из женской логики. Нет, и Юлька отпадает. Остаются друзья. «Кому довериться, – думал я, чувствуя нарастающую горечь. – Кажется, никому. Алекс – трепло, Фил вроде нормальный пацан, но я его плохо знаю. Соваться с такими откровениями… Тут нужен настоящий друг. Может быть, Костя? В последнее время мы сблизились. Вообще, я щепетилен в таких вопросах. Вот так живешь: друзей куча, а коснись проблем, не знаешь, кому довериться…

А может, никому ничего не говорить? Что я, язык за зубами не удержу? Я же не баба! Живи себе, раз живешь. И все. И – никому!»

Слегка приободрясь, я отправился дальше. Люблю гулять по центру. Если бы не машины, заполонившие город и отравлявшие воздух, гулять по Петербургу было бы сплошным наслаждением. Я остановился у булочной, куда помятый жизнью грузчик живо затаскивал поддоны со свежим хлебом, и во всю грудь вдохнул хлебный аромат. И ничего не почувствовал. Никакого запаха. Что такое? Я вновь принюхался: ничего. Как будто грузчик носил не румяные свежевыпеченные батоны, а пакеты с пастеризованным молоком. Насморком я не страдал, выходит, у меня и обоняние пропало? Весело. Хорошо хоть, вижу и слышу.

На всякий случай нагнулся к выхлопной трубе грузовика и вдохнул вылетавший дымок. Выскочивший из магазина грузчик изумленно воззрился на меня. Никакого запаха! Я выпрямился и побрел прочь.

Ночь вдохновляет, и я понимал поэтов, воспевавших ее. Днем ты, как правило, занят. Дела, учеба, разговоры – суета, одним словом. Днем ты раб всевозможных дел и забот. А вот ночью… Ночью каждый сам по себе. Хочешь – спи и упустишь это чудесное время. А хочешь – гуляй. Ночью мы наедине с собой, ночью по-другому думается и чувствуется по-другому. И кто сказал, что утро вечера мудренее? Дурак какой-то. Если мозги есть, они тебе и утром, и вечером послужат, а если нет… Мне лично по ночам думается лучше. А ночной воздух во сто крат чище дневного, прохладен и свеж. Только ночью город пахнет по-настоящему: мокрым асфальтом, камнем или опавшими листьями. А умеешь чувствовать – ощутишь запах детства, давно забытых приключений и многого, многого другого.

Шаги одиноких прохожих звучат в ушах музыкой, и шелест зажатых в скверах деревьев навевает грусть. Как хороша ночь! Одно плохо – иногда спать хочется. Стоп. А мертвые спят? Мысль приободрила, и я зашагал веселей. Наверное, я феномен, уникальный случай в природе. И не надо паниковать, Андрюха!

Я двигался в сторону Таврического парка. В детстве часто бегал по нему, знал вдоль и поперек. Но в последнее время не бываю. Детские воспоминания заставили улыбнуться, и я твердо решил зайти в парк. Чего мне сейчас недостает – так это хороших эмоций.

Подойдя к воротам, увидел, что на них висит замок. Прикрепленная табличка гласила, что работает он до девяти. А сейчас глубокая ночь. Хотя чего это я? Разве в детстве не гулял по нему после девяти, с непередаваемым чувством страха и восторга убегая от сердитых сторожей-дворников? Чего мне бояться теперь?

Клубящиеся облака совершенно затянули светлое небо, и слышался отдаленный гром. Будет гроза.

Я прошел до Кирочной. Там в металлической ограде с незапамятных времен выломан прут, и я частенько проникал через это место. Дыра была и сейчас, никто не пытался ее заварить. Это хорошо, это будило детский азарт и щенячью радость. Я просунул ногу, затем с трудом протащил туловище. Да, все-таки мне не десять. Раньше пролезал легко. Протиснувшись сквозь посаженные вдоль ограды кусты, я вышел на дорожку.

Чтобы не привлекать внимания, двинулся в глубь парка, в сторону центральной аллеи. И тут же пошел дождь. Невидимые капли застучали по темной листве, зашуршали по песку дорожек. Я улыбнулся. Как хорошо! Мне не хотелось никуда бежать. Дождь не испугал меня, а ведь раньше… Стоило первым каплям упасть на землю, как я трусливо бежал под мало-мальское укрытие, зонтики носить не люблю. «Как же хорошо, – думал я, подставляясь упругим хлещущим струям. – Вода – это жизнь!» Мокрая одежда не вызывала раздражения, напротив, тело наслаждалось влагой, и душа радовалась с ним. Я чувствовал необъяснимую радость, словно вернулся в детство, когда промокшие ноги были обычным явлением. И я никогда от этого не болел. А уж сейчас – тем паче.

Погруженный в воспоминания, я наткнулся на скамейку, на которой лежал человек. Бомж, подумал я, останавливаясь перед ним. Спать негде, вот и прилег. И дождь ему не помеха. Ну, гулять под дождем можно, а вот спать как-то… И если раньше брезгливо обошел бы бездомного, то сейчас остановился. Бывают минуты, когда хочется поделиться радостью с кем угодно, даже с бомжом.

Я наклонился и увидел, что это старик. С длинной бородой и приметными красными ушами.

– Эй, дедуль, спишь, что ли? – Я потряс его за плечо.

Бомж открыл глаза. Удивительные глаза, зеленые.

– Ты кто? Чего надо?

– Вставайте, дедуля, замерзнете, – как можно мягче произнес я, – холодно ведь так… под дождем лежать.

Бомж приподнялся, рассматривая меня с ног до головы. Глаза его странно блеснули.

– А-а, свеженький, – протянул он. – Ну-ну… Жалко тебе, значит. Здесь тебя никто не пожалеет. Чей будешь?

– Как это… чей? – смутился я. Вспомнилась комедия про царя из прошлого, когда он спросил: ты чьих холоп будешь? Вот так же и дед спросил.

– Ничей.

Старичок засмеялся. Зубы его оказались на удивление хорошими, даже лучше, чем у меня.

– Ничей, говоришь? Здесь, паря, ничьих не бывает. Кому душу отдал?

– Что? – Я думал, что ослышался.

– Молодой, а слышишь плохо. Душу свою кому отдал? Ну, говоря по-нонешнему, где коньки отбросил?

Я оторопело замолк. А старичок-то непрост! Откуда он знает?!

– С моста упал, – наконец выговорил я.

– В воду?

– Да.

– Утопленник, значит. – Старик удовлетворенно кивнул. – Понятно. А здесь что делаешь? – спросил он неожиданно строго, так, что я почувствовал невидимую силу в этом сухоньком тельце.

– Гуляю, – просто ответил я.

– Гуляешь? – переспросил старичок, голос его резко напрягся, зазвучав с необычайной силой. – Говори правду! Слизень тебя послал?

– К-какой еще слизень? Никто не посылал.

Старичок спокойно сидел, но кусты за его спиной пугающе зашевелились, словно в них прятался кто-то огромный. Обе стороны аллеи вдруг, в одно мгновенье перекрыла клубящаяся тьма, и я понял, что влип.

– Тебе сказали, что здесь моя земля? – грозно вопросил старик, и я понял, что с ним шутки плохи.

– Н-нет…

– Как – нет? Совсем Слизень обнаглел! – загремел старик. – Или думает, я с такими, как ты, не справлюсь?! Мне что живые, что мертвые – все одно! И мертвых угомоню!

Он кричал так громко, что я подумал: сейчас здесь будет милиция. Но вспыхнула молния, и за спиной старика я увидел чудовищную, заставившую замереть от ужаса тень. Нечто огромное, похожее на двуногое дерево, потрясало длинными, коряво растопыренными ветвями.

Я бросился бежать. Вслед мне хохотало и ухало…

…Проснулся я поздно и по привычке бросил взгляд на часы: ого, скоро двенадцать! И тут же вспомнил: ведь лето, на лекции идти не нужно. Я встал и почувствовал неприятный зуд. Тело чесалось, словно по нему блохи бегали. «Что еще за напасть», – подумал я, вспоминая пропавшее обоняние.

Я направился в ванную, открыл воду и хорошенько умылся. Стало значительно легче. Тогда я забрался в ванну и включил душ. О, блаженство! Брызжущие сверху струи ласкали, наполняя тело странной и неведомой силой. Через минуту я почувствовал, что горы могу свернуть! А ведь закон сохранения энергии никто не отменял, подумалось мне. Если в одном месте убудет, то в другом… Я замер, обдумывая эту мысль. А может, у меня действительно какие-то новые свойства появились? Вон как порезанный палец зажил! Почти моментально!

Я позвонил маме и сообщил, что со мной все в порядке, что ищу работу на лето. Давно пора, сказала мама, эх, армия по тебе плачет! Это она зря. В армии мне делать нечего, я дисциплину не люблю. Я представил, как на приемной комиссии меня прослушивают, а сердце не бьется… В какие войска направим? В космические. Почему? Он мертвец, ему все равно. А еще лучше – подводником. Я же не дышу, могу жить под водой, как Ихтиандр. Я вспомнил плавающих перед лицом рыбок, и меня передернуло. Надо бы фантазию контролировать, так до чего угодно домечтаться можно.

Потом позвонил Юльке. Ее дома не оказалось, вообще никто не ответил. Эх, жаль, мобильник накрылся! Сушил его феном, сушил – да все без толку. Надо срочно что-то придумать. На новый денег нет. Да хоть бэушный, хоть какой. Без связи ты не человек, а дерево. Может, Костя выручит? Я помню, он кому-то из ребят на время телефон одалживал. Лишний, что ли, был? И, кстати, насчет работы можно поговорить. Костик все знает. Вот только где его искать? Дозвониться не удавалось. Дома у него я никогда не был, знал только, что он живет где-то на Загородном, в старом доме. Он еще говорил, что дом расселить должны, но вот уже пять лет расселяют…

Ловить Костю у дома я посчитал занятием неблагодарным. Лучше пойду к институту, решил я, там могут наши пастись, «хвосты» подбивать. Может, разнюхаю что-нибудь. Или кто поможет.

У института встретил Пита. Он было прошел мимо, потом застыл, как вкопанный, и долго провожал глазами. Раньше мы общались, но в последнее время разошлись, и делаем вид, что не замечаем друг друга. Сейчас у Пита другие друзья и другие интересы. Юльке Пит не нравился, да и я, признаться, терпел его до поры до времени. Пока на одной вечеринке он не попытался сунуть Юльке какие-то таблетки «для кайфа». Хорошо, у нее ума хватило не пробовать. Я, когда узнал, прижал его и поговорил. Чего, говорю, тебе от нее надо? Он говорит: ничего. Я: раз ничего, так гуляй себе мимо, и чтобы больше я тебя рядом с ней не видел! Юльке рассказали, и она подумала, что я ревную. Ей моя ревность понравилась, она прямо светилась от гордости, что ее ревнуют. А вот Питу – как-то не очень. Посмотрел он тогда нехорошо и пошел. Обиделся. Ну и пусть. Не здоровается – и я не стану. Все же я был ему благодарен за то, что он не растрепал Юльке, как я куда-то ездил с Темным. Ей бы это точно не понравилось. Объясняйся потом…

Я прошвырнулся по безлюдным институтским коридорам и встретил Ника. Ник – в миру Николай – свойский парень. Частенько с конспектами помогает, а еще чаще – с билетами на всевозможные концерты. У него мать где-то в кассах работает, все может достать.

– Я смотрю, ты как будто поправился, пошире в плечах стал, – спросил Ник. Сам он был парнем плотным и мускулистым. Причем никогда не качался. Как говорится, природные данные. Признаться, я ему завидовал. Хоть и спортом раньше занимался, а мышечной массы маловато. – Качаешься?

«Скорее разбухаю», – подумал я, а вслух сказал:

– Грузчиком подрабатываю.

– Да ну? Что платят?

– Десять тонн. А работа плевая.

– Ух ты! А у тебя там местечка не найдется? – оживился Ник. На лето многие хотели устроиться подработать, не только я.

– Почему не найдется? У нас там текучка.

– Да ну? С такой зарплатой?

– Да, друг мой. Пиши адрес. Мариинская больница…

Он поднял глаза, и рука с шариковой ручкой замерла над клочком бумаги. «Похож на поэта-романтика», – подумал я. Меня понесло, со мной это бывает.

– Пиши-пиши: морг.

– Чего? – изумился Ник, опуская ручку.

– В морге работаю. Жмуриков ношу. Туда-сюда, туда-сюда.

– Куда?

– Ну, на вскрытие там, на рентген.

Ник почесал взлохмаченную башню.

– Знаешь, чего-то я передумал. Не катит.

– А что здесь такого? Между прочим, покойники не кусаются. Лежат себе смирно. Ты бы попробовал живых потаскать! Столько о себе узнаешь!

Ник улыбнулся и откланялся. «Шутки шутками, – подумал я, – а работа мне нужна, как воздух. Или скорее – как вода. Мать, конечно, поможет, если что, но… сидеть на чьей-то шее не в моих традициях. Кстати, насчет морга – неплохая мысль! Чего мне бояться? Мертвецов? Да я… Нет, об этом лучше не думать!»

Я твердо решил найти работу и отправился к метро. Набрав бесплатных газет, вернулся домой и погрузился в изучение вакансий. Посмеявшись над дурацкими объявлениями: «Требуется курьер. Работа четыре часа, зарплата пятнадцать тысяч. В свое свободное время», я наконец нашел несколько подходящих. «Приглашаются разнорабочие на стройку. Заработная плата двенадцать тысяч в месяц». Неплохо. Вот где мышцы покачаешь. А вот еще: «Приглашаются… тыры-пыры… на овощебазу. Оплата по результату». Это тоже подходит. Пришел, отработал – получил. Ну вот, два адреса есть. Подумав, я решил ехать на стройку. Во-первых, конкретная зарплата указана, во-вторых, солидная компания приглашает, а не овощебаза какая-то. Собравшись, махнул по указанному адресу.

Строительная компания занимала целое здание на Пискаревке. Еще издалека виднелся установленный на крыше огромный символ: улыбающийся строитель с мастерком. Я вошел внутрь, поднялся на лифте и нашел нужный офис. Не офис, а… Чтоб я так жил! Все красиво, мягкая кожаная мебель, огромные аквариумы вдоль стен. Вокруг снуют люди с бумагами – офисная жизнь бьет ключом. Зайдя в кабинет, я обратился к сидящей за столом женщине.

– Здравствуйте, я по поводу работы.

– Садитесь. Какая вакансия вас интересует?

Узнав, что я студент и мечтаю стать разнорабочим, женщина призадумалась и кому-то позвонила:

– Степан Степанович, у вас вакансии есть? Да… Разнорабочий? Да. Хорошо.

Повернувшись ко мне, она произнесла:

– Вакансия есть. Вот вам адрес. – Она написала что-то на листке бумаги и протянула мне. – Завтра с утра подъезжайте. С собой возьмите сменную одежду и посуду, чтобы поесть. Это на первый день, потом мастер вам все выдаст.

– Там и питание будет?

– Да, бесплатный обед.

– А когда подъезжать?

– Ну, часам к девяти. Мастер в это время приходит.

– Спасибо большое, – поблагодарил я и откланялся. Ну вот, все не так сложно! Завтра уже на работу… Что за напасть: пить постоянно хочется? Бутылку, что ли, с собой таскать?

Рано утром с рюкзаком, набитым одеждой и столовыми приборами, я пошел на новую работу. Вошел в метро и, купив жетон, направился к эскалатору.

– Молодой человек! – требовательно произнесли сзади. Я оглянулся: милиционер. – Что у вас в рюкзаке?

– Ничего, – недоуменно произнес я. Чего он докопался?

– Так уж и ничего? Металлические предметы есть?

– Нет.

В руке милиционера появился металлоискатель. Он провел им по рюкзаку, и детектор запищал.

– А вы говорите: ничего нет, – сказал мент. – Документы предъявите.

Тут я вспомнил о металлической миске и ложке, что взял для еды. Вот отчего у него в детекторе пикало!

– Да там миска и ложка, – сказал я, пытаясь развязать на совесть затянутый узел, – они железные.

– Документы! – повторил милиционер. Я отдал ему паспорт. Хорошо, что в этот раз взял с собой – так сказали в отделе кадров. В последнее время хожу без паспорта. После того прыжка решил документы не носить, длительного купания они не переживут.

Пока мент изучал мою физиономию, сличая с фотографией в паспорте, я достал миску и продемонстрировал.

– В поход, что ли? – снисходительно проговорил мент.

– На стройку, – сказал я.

– А в армию не хочешь? – усмехнувшись, спросил мент. Пришлось предъявить студенческий. – Все в порядке. Можешь идти.

Я спустился в метро и, сделав пересадку, приехал на «Старую Деревню». Этот район я знал плохо, но, расспросив местных жителей, узнал, куда идти.

Строящееся здание окружал высокий бетонный забор, за которым лаяли собаки и в воздух поднимался столб черного жирного дыма. Зайдя внутрь, я спросил у проходившего работяги, как найти Степана Степановича. Мне указали на маленький синий вагончик на колесах. Но в вагоне его не было. Сидевшая там женщина сказала, что мастер еще не приехал, и спросила, что мне нужно. Работать пришел, ответил я и показал направление.

– Тогда идите в бригаду и работайте, – предложила она, загасив сигарету в наполненной окурками консервной банке. – А Степан Степанович появится и вас оформит. Ничего страшного, у нас многие так делали. Зато он вам этот день полностью закроет.

Бригаду я нашел на втором этаже строящегося дома. Десяток мужиков самого разного возраста шумно и весело переодевались в одной из квартир. Я поздоровался со всеми, представился и был принят в компанию. Мне выделили место на длинной самодельной лавке, и я тоже переоделся. Потом явился бригадир. Раздав распоряжения, он выпроводил всех из помещения и подошел ко мне.

– Новенький?

– Да.

– Сварщик?

– Нет, разнорабочий, – ответил я.

Лицо бригадира помрачнело.

– Нам сварщики нужны. Кто тебя прислал?

Я сказал.

– В общем, работа пока есть, – неуверенно проговорил он. – Сегодня машины придут, разгружать надо. Так что оставайся. А появится Степан Степанович, я ему про тебя скажу, и он оформит. А пока посмотрю, как ты работаешь. Иди во двор, там батареи лежат. Помоги ребятам наверх поднять.

И я принялся за работу. Вдвоем с напарником, тоже Андреем, мы таскали батареи на третий этаж. Хорошо еще, что не на девятый, сказал я.

– На девятый пусть подъемник делают, – тоном бывалого произнес Андрей, – никто таскать не станет.

Мы носили и носили. С непривычки я устал и неоднократно бегал пить в раздевалку. Потом пошел дождик, и батареи закончились. Тогда меня послали помогать сварщику.

– Возьми электроды и тащи туда. Я сейчас подойду, – сказал небритый сварщик.

Я схватил охапку завернутых в бумагу стержней и понес. Но нога соскочила с проложенной по грязи доске, я покачнулся – и выронил пакеты в лужу. Торопливо огляделся: кажется, никто не видит. Поднял. Бумага промокла насквозь, с пакетов стекает вода. Блин, сварщик ведь заметит, орать наверняка будет! Мокрыми электродами, наверное, варить нельзя. Я чертыхнулся и побрел в указанное сварщиком место, а когда зашел в подъезд, едва не выронил их снова: там, где пальцы соприкасались с бумагой, отчетливо проступали сухие отпечатки! Я положил охапку электродов на бетонный пол, взял мокрый пакет и изумленно уставился на отпечаток. Это что же? Как мои пальцы смогли высушить промокшую насквозь бумагу? Я поднес их к губам. Холодные. Положил ладонь на пакет и подержал с полминуты. Убрал руку – и едва не вскрикнул: там, где лежала ладонь, бумага высохла! Мистика.

Пусть мистика! Надо сушить, пока сварщик не пришел! Я по локоть завернул рукава куртки, обеспечивая большую площадь соприкосновения, и обхватил руками пакет. Через минуту эта сторона стала почти сухой. Теперь вторую половину…

– Чего тут стоишь, пошли на обед, – заглянув в подъезд, сказал сварщик. – После обеда варить буду.

Я положил электроды, и мы отправились в раздевалку. Там мне налили в миску борща, я выхлебал жидкость в одну минуту, остальное оставил. Макароны брать не стал, а компот выпил.

Обед прошел. Я сорвался досушивать промокшие пакеты, но бригадир удержал:

– Давай за мной, там машина приехала.

Мы вышли на улицу и увидели длинный бортовой «КамАЗ», доверху груженный металлическими трубами. Вдвоем мы брали по трубе и относили во двор.

– Эй, Андрей, иди-ка сюда, – вдруг позвал бригадир. Он стоял рядом с суровым мужчиной в плаще и каске. Рога бы к каске приделать – вылитый викинг получится. – Наш мастер, – представил меня бригадир и испарился.

– Вот что, Андрей, – сказал мастер с нордической внешностью, – видишь ли… Эти долбо…бы в офисах опять что-то напутали. Мне сварщики нужны, а разнорабочие уже нет. Обещали пять машин с трубами, а привезли одну. У меня бригада стоять будет, а за простой я платить не могу.

Короче говоря, мне указали на дверь. Расстроенный, я отправился в раздевалку, где застал Андрея и еще нескольких переодевавшихся работяг. Им тоже велели ехать за расчетом.

– Полдня тебе никто не закроет, – пояснил кто-то из бывалых, и я понял, что горбатился только за обед. «Ну и солидная компания! – злобно думал я по дороге домой. – Жулье! К черту эти стройки!»

С работой не повезло, зато я открыл в себе новое свойство и всю дорогу пытался высушить что-нибудь, прикладывая ладони к мокрым после дождика афишам и стеклам. Получалось! Интересно, а лужу смогу высушить? Ладно, еще в лужи руки совать! Дома поэкспериментирую.

Дома я выпил ровно шесть стаканов. Похоже, вода легко заменяет мне пищу. Ну, пора приступать к эксперименту. На полированный журнальный стол налил немного воды и торжественно размял пальцы.

– А сейчас номер, которого вы никогда не видели! – Я медленно простер ладонь и положил ее в лужу, внимательно наблюдая. Ладонь как ладонь, лужа как… Лужа уменьшалась! Глаз не мог уловить движения жидкости, но она явно исчезала! Но как? Ни пара, ни тумана… И вдруг понял: вода не испарялась – она впитывалась! В мою ладонь, в мои пальцы! Что же я такое?

…Овощебаза находилась на «Пионерской». Длинные бетонные здания чередой тянулись за сетчатым забором. Через ворота со шлагбаумом въезжали и выезжали грузовики. Разузнав на вахте, куда идти, я отправился на поиски нужного ангара. Я безошибочно сориентировался, увидав неподалеку кучку молодых людей. Интуиция не подвела.

Вскоре подошел завхоз, или бригадир. Толстый мужик с красной физиономией и в резиновых, заляпанных чем-то, очень похожим на дерьмо сапогах громким голосом собрал вокруг себя жаждущих работать. Я узнал, что работать будем здесь, в этом же ангаре. Будем перебирать капусту, картошку и прочие овощи. Спецодежды нет, так что нам советуют быть аккуратнее.

– У вас только картошка? – спросил какой-то остряк. – А апельсины перебрать не надо?

– Апельсины негры в Африке перебирают, – ответил бригадир, вызвав общий хохот. И мы пошли работать.

Нашим глазам предстали огромные контейнеры и просто сколоченные из досок ограждения, заполненные наполовину сгнившей картошкой, вялой почерневшей капустой и бледной морковью.

– Приступайте, – сказал бригадир. – Вот вам перчатки. А здесь ящики, сюда будете складывать хорошие овощи.

– Да тут одна гниль! – воскликнул кто-то.

– Что-то не нравится – можешь идти. Приступайте.

И он ушел. Мы принялись за работу, и я тут же влез чистыми кроссовками в вонючую зеленую жижу. Кто-то смачно выругался, испачкав джинсы. Кончилось все тем, что народ стал перемещаться от картошки к моркови и капусте. Там было не так грязно и не так воняло. А мне было все равно, вони я не чувствовал.

Собрав пару ящиков картошки, я решил передохнуть и увидел, что присесть некуда. Грязно, а джинсы на мне одни. Пришлось отдыхать стоя. Перчатки, выданные бригадиром, покрылись потеками гнили и промокли насквозь. Кто-то схватил гнилую картофелину и с размаху залепил в стену. На серой побелке осталась смешная клякса цвета детской неожиданности. Народ бурно отметил шутку, и я увидел, насколько дурной пример заразителен. Мы долго развлекались, усеивая серые бетонные стены пятнами от гнилых овощей. Кто-то предупредительно шикнул, и все рьяно принялись за работу. Подошел бригадир.

– Что-то маловато, – сказал он, – окинув взглядом невзрачную кучку ящиков с перебранными овощами. – Чем вы тут занимались?

– Работали! – хором воскликнули мы.

– Работали, – недовольно пробормотал он. – Так будете работать – ничего не заработаете.

– А сколько надо? – спросил кто-то.

– «Газель» заполнить надо. Не поедет же она с тремя ящиками? Время – уже два, а вы еще и ста рублей не заработали!

Вдохновленные этой речью, мы накинулись на овощи и, надо сказать, преуспели. Можем, если захотим, как говорит моя мама. Загрузив машину, мы расселись на пустые ящики и стали ждать бригадира. Он явился, когда мы стали беспокоиться и рассуждать, что бы такого сделать, если нас кинут. Толстяк в резиновых сапогах выдал каждому по триста рублей и предложил прийти завтра.

– За такие деньги сам перебирай! – бросил один из парней.

– А сколько вам надо? – искренне возмутился он.

– Хотя бы пятьсот, – сказал парень.

– За пятьсот в день машины разгружают, а вы здесь отдыхали.

Я подумал, что, пожалуй, не перенапрягся на этой работе, и потому ничего не сказал. Но полученные триста рэ меня тоже не вдохновили. На кино и на мороженое… Больше я сюда не приду. Надо искать новые варианты.

А может, использовать мою уникальность? Не дышу, не умираю… Может, водолазом? Могу без воздуха обходиться. Могу трюки делать не хуже Копперфильда. В железную бочку сяду – и с моста в Неву. И вообще, есть ли предел? Если, к примеру, на крышу взобраться и вниз сигануть? Нет, это, пожалуй, слишком. Все же я не совсем мертвый. А стану «совсем»…

…С Юлькой встретиться не удалось. Вечером она позвонила и сообщила, что на лето уезжает к бабушке в Вырицу, и пригласила в гости. Я пообещал приехать, только не знаю, когда. Сперва работу найти надо. Ладно, сказала она, приезжай, когда сможешь. Я даже удивился. Обычно Юлька не была столь благодушной. Она любила, когда я постоянно рядом, думаю о ней, звоню и волнуюсь. Впрочем, по утверждению Пита, большого специалиста по женскому полу, все девушки точно такие же.

С работой пока не клеилось. Варианты отваливались один за другим. Где набор окончен, где мне самому не нравилось. Не знаю, откуда, но во мне какая-то интуиция проснулась. Начальник улыбается, растекается, что все у них хорошо и замечательно, что денег здесь можно заработать кучу… А я не верю. Все будет не так. Кинут здесь, или еще что-нибудь случится. Откуда это взялось – непонятно, раньше не было у меня дара предвидения. Так со многими вакансиями и не получилось. Я устал листать газеты, звонить и ездить. Надо отдохнуть. Отправлюсь-ка к Юльке, в Вырицу! Позвонил Костику и предложил составить компанию. Пусть Леську берет, или Кэт, или… С кем там он сейчас?

Вечером Костя перезвонил и сказал, что поедет один, если я не возражаю. Девчонки не могут. Я не возражал. Юльке звонить не стал, хотел сделать сюрприз.

Вырица мне понравилась. Большой железнодорожный мост нависал над живописным берегом, с обеих сторон которого виднелись желтые полоски пляжей. Прежде чем идти к Юльке, мы решили искупаться. Вернее, решил я, совершенно измученный поездкой в раскаленной электричке. Костик сказал, что вряд ли полезет в воду, холодно еще, а впрочем, посмотрит.

Мы спустились с заросшего травой обрыва и двинулись вдоль берега. Местами он зарос камышом, но дальше река разливалась, представляя глазам широкую синюю гладь. Повсюду кучки загорающих людей, звуки музыки и радостные детские крики. Я засмотрелся на какого-то пловца, изо всех сил колотившего руками по воде. Он плыл, но относительно берега стоял на месте, зато, когда развернулся, поплыл с невероятной скоростью, как заправский чемпион. Ну и течение здесь!

Наконец мы нашли удобное место и присели на травку. Час, проведенный в электричке, стал для меня сущим адом. Я выпил всю воду, что взял с собой, и чувствовал невыносимую жажду. Внутри меня горело, кожа напоминала засохшую луковицу, мне казалось, вот-вот она начнет отваливаться. Быстрее в воду!

Я лихорадочно стягивал одежду.

– Ты что, сразу в воду? – удивился Костя.

– А чего ждать? – спросил я и закашлялся от сухости в горле.

– Подожди меня, – сказал приятель, но я отмахнулся и с разбегу плюхнулся в речку. Хороша речка! Погрузившись с головой, я тут же ощутил течение. Оно властно повлекло куда-то, но сдаваться я не собирался. Заработав руками и ногами, я с изумлением заметил, что, как ни в чем не бывало, спокойно плыву против течения. Забавно. Тот «чемпион» так не мог! Костик прыгал на берегу, запутавшись в штанине, и я решил нырнуть.

Дно реки поразило не меньше, чем мощное течение. Оно было вымощено огромными и ровными базальтовыми плитами. То ли река так сгладила каменистое дно, то ли ледник, в незапамятные времена пропахавший это русло. Я парил в глубине, трогая шершавый базальт, и чувствовал прикосновение времени. И вдруг понял, что меня не тянет наверх и дышать совершенно не хочется! Я мог бы оставаться под водой вечно… Спохватившись, что Костик начнет меня спасать, я немедленно всплыл. И едва не столкнулся с прыгнувшим в речку Костей.

– Я уж тебя потерял, – сообщил он, отплевываясь. – А водичка ничего, можно поплавать.

Признаться, ни тепла, ни холода воды я не ощущал. Только в первые секунды. Затем моментально привык и чувствовал лишь сопротивление среды. Впрочем, сопротивлением это можно назвать лишь условно. Я ощущал плотность и упругость течения, но не так, как чувствовал это раньше. Я мог спокойно плыть против него, мощные струи огибали мое тело, ничуть не мешая плыть. Открытие поразило настолько, что я едва не открыл рот. Вода не только давала силы, я мог в какой-то степени управлять ею!

Костик уже выбрался на берег, а я все никак не мог наиграться с водичкой. Ай да я! Что же получается? Потерял жизнь, но взамен получил невероятное, непостижимое умение…

– Ты там весь день барахтаться будешь?! – крикнул Костик. – Выползай!

Я нехотя вышел из реки, чувствуя себя, как первое земноводное. Определенно: моя стихия теперь вода, а воздух и солнце – враги.

– Давай в картишки, – предложил приятель.

Я нехотя кивнул:

– Давай, только недолго. К Юльке пора. Пока еще дом найдем…

Игра шла плоховато. Признаться, в карты мне никогда не везло, козыри мною брезговали, шестерки любили, как родного. Я проигрывал все партии подряд, думая о своих новых способностях. Надо бы еще что-нибудь попробовать, размышлял я, может, рыбу половить? Удочки у нас нет, но, вдохновленный новой силой, я решил, что запросто поймаю добычу руками…

Только жара не радовала. Хорошо, что небо наводнили большие пушистые облака, иногда закрывая зловредное солнце. Тогда мне становилось легче.

Внезапно я обратил внимание на девочку, игравшую в воде. Она ходила по мелководью, толкая перед собой цветной надувной мячик. Тревожное предчувствие вдруг овладело мной, и я не мог оторвать взгляд от ребенка.

– На что ты там засмотрелся? Ходи давай.

Я еле отвел взгляд от воды и торопливо бросил карту.

– Бито! – объявил Костик, но я его не слушал. Рядом с девочкой появилась голова. Женщина, судя по длинным темным волосам. Я приподнялся. Да мало ли кто купается, подумалось мне, но почему из воды видна только голова? На мелководье? Почему она не встает?

Они о чем-то говорили. Затем девочка кинула женщине мячик. Та вынула из воды руки и кинула его обратно. Девочка радостно засмеялась. «Где ее родители?» – подумал я.

Ребенок заходил в воду все дальше.

– Не видишь, с кем там девочка играет? – спросил я у Костика.

– Какая девочка? – оживился он и, увидав ребенка, поостыл. – А-а, эта… Ни с кем.

Несмотря на жару, мне вмиг стало холодно. Костя уткнулся в карты, но я настойчиво дернул его за руку:

– Костян, посмотри внимательно! Ты никого не видишь?

– Чего?

– Рядом с девочкой никого не видишь?

– Никого я не вижу. Одна она. Ты чего, Энди, перегрелся? Или перекупался?

– Похоже, – сказал я, вскакивая на ноги. – Пойду окунусь!

– Давай доиграем…

Но я уже бросил карты и бежал к воде.

Не знаю, видела ли та женщина меня, но она тут же резко дернула девочку за собой, таща на глубину. Детский визг вспорол воздух и захлебнулся. Я увидел, как ребенок исчезает в темной воде, а яркий мячик крутится над расходящимися кругами. Я с разбега нырнул. В воде тело окрепло, я быстро нагонял тварь, тянувшую за собой ребенка. Это была женщина с бледно-синим телом, нагая и длинноволосая. Я настиг ее и вцепился в волосы. Она отбивалась изо всех сил, но я был сильнее и злее. Плохо то, что уходили секунды, а ребенок был на глубине.

– Ты кто?! – взвизгнула она, пытаясь вырвать добычу. Я ударил тварь в лицо, и она отпрянула. Отшвырнув русалку, я схватил недвижное тельце и мигом всплыл. И лишь спустя минуту понял, что слышал голос женщины… под водой!

У берега собралась толпа. Несколько парней спешили мне навстречу. Мать девочки кричала, и хорошо, что кто-то держал ее, не позволяя подойти. Она бы только навредила. Я вынес ребенка из воды и стал нажимать на грудь, делая искусственное дыхание. Никакого эффекта. Неужели умерла? В отчаянии я сжал пальцы, они сами сделали неведомый пасс, и вода тотчас вышла наружу. Закашляв, малышка вздохнула и заревела. Слава богу!

– Ну, Андрюха, ты крут! – раздалось над ухом. Это был Костик.

– Спасибо вам огромное, спасибо! – повторяла мамаша, баюкая ребенка на руках.

– Будьте внимательны, – медленно произнес я, – будьте очень внимательны…

Костя что-то говорил, хлопая меня по голой спине, а я почему-то думал: это была русалка! Настоящая русалка! И она под водой разговаривала! Я слышал и видел, как открывался ее рот. Но ведь это невозможно! Хотя что теперь невозможно? Есть ли вообще что-то невозможное?

Потом мы искали Юлькин дом, а когда нашли, было далеко за три. Поздновато. Юлька говорила: приезжай пораньше, а я не рассчитал. Но надеялся, что она не обидится.

Дом ее бабушки выглядел симпатично и даже мило в отличие от старого, местами покосившегося забора. Мы открыли калитку и вошли во двор.

– Юля! – крикнул я. За стеклами мелькнула чья-то тень, двери дома открылись, и появилась Юлька.

– Ой, привет, Андрюшка! – воскликнула она. Казалось, Юлька не ожидала моего приезда, хотя сама приглашала. А может, не рассчитывала, что я появлюсь так поздно. И тем более с другом. Ну, Костика она прекрасно знала и тоже ему обрадовалась.

– Привет, Костя.

– Привет, – поздоровался приятель. – А ничего у вас здесь, красиво.

Нас пригласили в дом, и мы вошли. Обстановка внутри была самая что ни на есть дачная: доживавшая свой срок старая мебель, ситцевые занавески и застекленная веранда с кухней.

– Здравствуйте, молодые люди, – приветствовала нас Юлина бабушка, появляясь из соседней комнаты. Это была крепкая на вид старушка с дворянской осанкой и внимательными строгими глазами. – Проходите.

– Здравствуйте, – откликнулись мы.

– Юленька, сделай, пожалуйста, чаю гостям, – распорядилась бабуля. Мне сразу стало ясно, кто здесь хозяин.

Мы попили чаю, беседуя, в общем, ни о чем. Мне Юлина бабушка понравилась. Этакий островок прошлого, интересный и даже загадочный. Мне, признаться, были любопытны люди «прошлой эпохи», я часто вспоминал своего деда, ветерана Финской и Отечественной войн, дошедшего до Берлина. Это был необычайно волевой человек, никогда не поступавшийся принципами. Втайне мне хотелось походить на него, и Юлина бабушка показалась мне таким же твердым и цельным человеком.

Но беседа с нею не клеилась. Судя по разговору, Костя понравился бабушке больше меня. Я даже удивился. Металлист-раздолбай и старушка весело болтали друг с другом, я же молча пялился на Юльку.

– Плохо, что ты так поздно приехал, – наконец сказала она.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Мы на пляж заглянули, – пояснил Костя, – и знаете…

– Мог бы сначала ко мне зайти, – обиженно произнесла Юля, и бабушка строго одернула ее:

– Не перебивай гостя. Продолжайте, Константин.

– Так вот, Андрей утопающего спас! – разболтал приятель. – Вернее, утопающую. Девочку.

Две пары глаз уставились на меня, и мне стало обидно, потому что мне казалось, что они не поверили. Что, физиономия не та? Черт с ней, с бабушкой, но Юлька!

– Я даже не заметил ничего, а он сразу прыгнул в воду и ее спас! Я и не думал, что Андрюха так сможет! Он молодец! – нахваливал Костя.

– Действительно, выдающийся поступок, – прокомментировала услышанное бабушка. – Юля рассказывала мне о вас, и, признаюсь честно, я не думала, что вы на такое способны.

– Интересно, что же она рассказывала обо мне? Что я не похож на человека, способного сделать что-то хорошее? – спросил я. Бабушка произнесла эту фразу самым доброжелательным и даже восторженным тоном, но ее слова неприятно задели. Я загорелся. А когда я загораюсь, лучше не подходить!

– Извините, я не имела в виду лично вас, – сказала бабушка. – Просто современная молодежь, как мне кажется, не способна на поступок. За редким исключением. Конечно, не каждому дано стать героем, но в мое время люди к этому стремились, и молодежь особенно. Сейчас другие нравы.

В чем-то она была права, но я стал спорить:

– Нравы, как известно, формирует общество. А молодежь – его часть, так же как старшее поколение. Хотите, чтобы мы были правильными – а что мы видим? С кого брать пример? У одного отец квасит без перерыва, у другого вообще отца нет, – тут я намекнул на себя. – Легко говорить: вот мы в свое время…

Вообще у меня с красноречием неважно, но бабушка слушала внимательно, и я выдал:

– Какие у нас перспективы? Ну, закончу институт – и что? Таких, как я, – тысячи, и каждый мечтает стать начальником, сидеть в офисе и получать кучу денег. На завод никто из нас не хочет. И я не хочу. Зачем мне это нужно? Видел, что там. До сих пор на станках трофейных, от немцев еще, работают! Скажете: легких путей ищу? Да, ищу, что в этом такого? Человечество всю историю стремится себе жизнь облегчить, на этом прогресс держится.

– Прогресс должен быть в головах, – сказала бабушка. – Вот его я и не вижу. Ну, изобрели ваши, как их там, компьютеры – и что? Люди лучше стали? Умнее? Воспитанней? Кто сейчас место старшему уступит, руку даме подаст?

– Я уступаю, – возразил я. – Но, вообще говоря, это личное дело каждого, ведь все в транспорте платят одинаково. И у каждого есть право сидеть, если он сел. Это нормально.

– Нет, не нормально. Если человек не видит, что ближнему плохо, – а старикам всегда плохо, уж поверьте мне, – это ненормально. Если не видит в каждом старике своего родителя – это ужасно. Если стесняется или боится говорить правду – это страшно. И так можно прожить всю жизнь, Андрюша. И что останется от такого человека, равнодушного, себялюбивого? Я не говорю о душе, вы, молодежь, пока не задумываетесь об этом. Конечно, у вас вся жизнь впереди.

– Мне кажется, вы просто нам завидуете, – заявил я, поймав встревоженный взгляд Юли. Наверное, ей показалось, что я слишком откровенен.

– Конечно, завидую! – рассмеялась бабушка. – Кто же молодым не завидует? Вы сами себе завидовать будете через десять лет!

Что тут говорить? Я был разбит наголову. Юлина бабушка сказала то, о чем я только начинал задумываться, и сказала так, что крыть было нечем.

– Извините, а у вас расписания электричек нет? – очень вовремя спросил Костик. – А то как бы нам не опоздать на последнюю.

– Ну, последняя еще не скоро, – заверила нас бабушка. – Сейчас я найду расписание.

Она вышла в соседнюю комнату, и я услышал, как скрипнула дверца старого серванта.

– Ты с бабушкой больше общался, чем со мной, – недовольно проговорила Юлька.

– Виноват, – согласился я, – исправлюсь.

Я видел, что Юля напряжена. Что-то случилось или она просто не в настроении? Обычно я легко разрешаю такие ситуации шуткой, но сегодня мне не шутилось. Слишком многое случилось за этот день, и мозги отказывались работать, переваривая нахлынувшую информацию. Чувство родства с водой, спасение девочки, схватка с хищной русалкой, этот спор с бабушкой и ее слова, заставшие врасплох.

Ведь я мог умереть, упав с моста! А если бы умер, что останется от меня? Воспоминания друзей, любовь Юли и тройки по сопромату с математикой?

Костя деликатно вышел во двор покурить, чтобы дать нам объясниться.

– К тому же ты дерзил, – вполголоса продолжала Юля. – Не мог помолчать, что ли? Вот Костя молодец – просто разговаривает и не спорит. Ну зачем ты спорил, зачем? Бабушке вредно волноваться, у нее сердце больное.

– А я откуда знал? Ты мне говорила?

– Ты всегда найдешь оправдание.

– Когда я не прав, я это признаю, – твердо заявил я. – Когда точно не прав.

– Только этого никогда не бывает, – съязвила Юлька. Не ожидал от нее. Вообще язык у нее подвешен, но только не для таких споров.

– Иди к ней и извинись, – предложила она, понизив голос.

– С чего это? Что я сказал?

– Не извинишься – пеняй на себя! – зловеще пообещала Юлька, и я пожал плечами. Ладно, извинюсь. Я ради нее с моста прыгнул, а это и вовсе пустяк. С меня не убудет.

Я прошел в соседнюю комнату. Бабушка стояла возле серванта и, нацепив на глаза очки, читала расписание. Войдя в дверь, я остановился, как вкопанный, инстинктивно прикрыв глаза. Прожектор там у нее, что ли? Сквозь щели между пальцами я увидел: ослепительно яркий свет исходил из угла комнаты. Там, на полочке, стояла икона.

– Что с вами, Андрюша?

– Ничего. – Я помотал головой, стараясь не смотреть в тот угол. Сияние иконы заполняло комнату, и свет лампочки на потолке казался тусклым и жалким. – Я хотел извиниться.

– За что? – Она внимательно смотрела на меня.

– Наверное, я вел себя слишком грубо.

– Вы говорите «наверное», значит, не чувствуете вины. Зачем же тогда извиняться?

Конечно, я не мог сказать о Юльке, что это ее идея. Но бабушка, похоже, догадалась.

– Извините, – тупо повторил я и вышел из комнаты. Мне снова захотелось пить, я налил себе полную кружку кипятка из чайника и выпил. Вроде стало легче.

– Извинился? – спросила Юлька.

– Да.

– Молодец. – Она коснулась моей щеки губами. – Вот бы ты и меня так же спас! Вытащил из воды, сделал искусственное дыхание… Рот в рот.

Она лукаво улыбнулась. В этом вся Юлька. Наивная, романтичная. И сексуальная. За что и люблю.

– Без проблем, – ответил я, – будешь тонуть – звони!

Она засмеялась. Конечно, какой разговор: я бы ее спас, хоть десять раз подряд. Все же не скрою: иногда хочется не спасти, а за борт уронить, как Степка Разин княжну. Вот, наверное, достала мужика капризами…

Мы еще немного посидели и попили чаю. Бабушка объявила, что электричка в город придет через полчаса. Надо собираться. Пока еще до станции дойдем. Я чмокнул Юльку, слегка поклонился бабушке, и мы с Костей зашагали на станцию.

Народа в вагоне было немного. Мы сели у окна, электричка тронулась.

– Хорошо погуляли, – сказал я.

Костик молча кивнул.

– Кстати, о работе. Ты чего-нибудь нашел?

Приятель молча качнул головой. Что-то он неразговорчив. Ну и ладно. Я смотрел в окно на пролетавшие за стеклом деревья. Огни поселков плыли гораздо медленней, а видневшиеся вдали здания почти не двигались с места. Все относительно, подумалось мне. Вот сердце у меня не бьется – относительно жизни я мертв. Но я двигаюсь, говорю, думаю – относительно смерти я жив. Что бы сказал Эйнштейн?

На Витебский вокзал приехали поздно. Белая ночь освещала закоулки старого города, и мы с Костей молча шагали по Загородному. Ехать домой на метро я отказался. Раздражение никак не отпускало, хотелось развеяться. И хотя Костя был почти дома, он согласился составить мне компанию, объявив, что прогуляется со мной.

Еще в электричке Костик признал ошибку, сказал, что не следовало болтать о случае на речке без моего согласия. Но он хотел как лучше, хотел сделать приятное моей девушке. Хотел, как лучше, а вышло – как всегда, сказал я и простил его. Я даже больше злился на Юльку. Чуть что – сразу обижается. Нельзя же так! А если я начну обижаться? Причину всегда можно найти!

Мы шли по безлюдным улицам, болтали, затем Костя предложил зайти в одно место.

– Я там иногда бываю, хороший клубешник. Проведу тебя, там знакомый на охране стоит.

Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше – не помню.

Я очнулся на обшарпанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.

– Оклемался? – спросил он.

– Да, – сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попытался вспомнить, что со мной было, и не смог.

– Где мы? – спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?

– В камере, – сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проникся уважением к другу. – В ментовке.

– А… что мы натворили?

– Не мы, а ты, – поправил Костик. – Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?

– Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, – признался я. Не знаю, как Костика, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил? – Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! – сказал я.

– Ты такое вытворял…

– Не томи! – разволновался я. – Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?

– Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу – а ты с Питом сидишь, беседуешь.

– С Питом? – удивился я. – Я с Питом как-то…

– Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?

Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.

– А дальше?

– А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел… Мы вышли на улицу, шли, разговаривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверное, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, – рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочется…

– И когда нас выпустят? – спросил я.

– Наверное, скоро. Денег у нас нет, за «номер» платить нечем, – невесело пошутил Костя.

Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:

– Тогда подождем.

Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.

– Сколько сейчас? – не выдержал я.

– Девять утра, – ответил Костя. – Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.

– Откуда ты знаешь? Ты что, здесь бывал?

– Случалось, – односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестностью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь или всю жизнь заживо гнить придется, – ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.

– Ты вообще ахинею нес, – сказал Костя. – Что тебе с моста прыгнуть – раз плюнуть, что в воде не тонешь и вообще ни черта не боишься, потому что умер. Потом долго со столбом разговаривал, а мне говорил, что там мертвец.

– Что? – переспросил я. Ну, я дал! Костя усмехнулся:

– Да, занятно ты разговаривал. Я вот думаю, какой-то гад тебе в пиво что-то подкинул. Не мог ты с одной бутылки так окосеть. Не хотелось бы на Пита думать… Пересекался с кем-нибудь?

– Да нет, – двусмысленно проговорил я, тут же вспоминая Темного. Может быть, он? Но не было его на дискотеке вроде бы. Впрочем, ничего не помню.

Скрежет открывшейся двери прозвучал, как небесные трели. За порогом стоял «архангел» в форме.

– Выходим, – проронил он.

Мы молча вышли. Нас провели по зеленому коридору с одинаковыми бежевыми дверями без каких-либо номеров или табличек и ввели в одну из них.

За столом сидел милиционер. Судя по пышной шевелюре, он был молод, но обрюзгшее щекастое лицо с видавшими все в этой жизни глазенками откровенно его старило. В воздухе плавал табачный дым, и я с трудом сдержался, чтобы не закашлять. Я никогда не курил и не любил дышать этой гарью. Стоявший на столе графин с водой мигом привлек внимание. Я смотрел на воду, мечтая, чтобы она как можно быстрее очутилась у меня внутри.

Милиционер выведал наши имена и фамилии. Мы честно ответили. Чего нам скрывать? Паспорта мы дружно забыли дома, и, узнав это, начальник неодобрительно покачал головой:

– Знаете, за что задержали?

Мы молчали. Я не знал, потому что ничего не помнил. Почему молчал Костя, я понял только потом.

– Нарушение общественного порядка – раз, – постановил мент. Мне казалось, разглядывал он исключительно меня. – Сопротивление сотрудникам милиции – два.

– Какое сопротивление? – спросил я. – Костя, мы что сопротивлялись?

Костя как-то странно посмотрел и неопределенно качнул головой. Похоже, он не хотел говорить.

– Ну, что с вами делать, студенты? В институт бумагу накатать? Или дело завести?

Мы переглянулись. Ну, это он, конечно, врет. Охота ему какие-то бумаги в институт отсылать? Дел, что ли, других нет?

– Отпустите нас, и все, – миролюбиво предложил доселе молчавший Костик. – Мы же ничего, по сути, не сделали.

Мент покачал головой:

– Мы просто так никого не отпускаем, потому что просто так никого не задерживаем. Тем более у вас документов нет. А для выяснения личностей я имею право задержать вас до трех суток.

Первая фраза призывала нас задуматься над тем, что за все в мире, а применительно к случаю, в нашей милиции, приходится платить. Вторая напоминала, что в случае отказа мы могли осесть тут надолго. Я не то чтобы боялся, но рассказов о милиции наслушался вдоволь. Так что оставаться в гостях не хотелось.

– Можно воды? – Я чувствовал себя препогано – сказывались долгие часы в камере. Человек может прожить без воды несколько дней, я же не мог и нескольких часов. Мое тело сохло и теряло силы. Я чувствовал себя египетской мумией, вытащенной из песка и усаженной на стул в районном отделении. Кроме шуток, проверять, что будет с моим телом без воды, как-то не очень хотелось.

– Потом, – сказал милиционер, и это меня разозлило. Вот сволочь, человек загибается, а он глотка воды не дает! Почему? Что я такого сделал?

Был бы я умнее, я бы промолчал, как Костик, имевший сей неоценимый опыт. Но я никогда милиции не попадался, как-то не получалось. И потому наступил на известные грабли: стал качать права. А с милицией говорить о правах все равно что… Поговорку подберите сами – любая подойдет.

– Понятно, – протянул мент и кивнул сослуживцу. – Отведи их обратно, пусть сидят… до выяснения.

– Какого выяснения?! – закричал я. – Я вам телефон дал! Позвоните и выясните сейчас!

– Умник! – усмехнувшись, протянул приведший нас мент. Сидящий за столом нахмурился:

– В камеру! Пусть отдохнут.

Сопровождавший нас мент взял Костю за руку и вздернул вверх.

– Вставай! – приказал он и мне. Я встал:

– Мы же ничего не сделали! Что вы издеваетесь? Даже воды не даете!

Назад: Андрей Прусаков Я – утопленник

Дальше: Часть вторая Живой

Часть первая Мертвец

Часть первая
Мертвец