Глава 8. Первый русский царь, помазанник Божий

Начался декабрь 1546 года от Рождества Христова. Прошло три года после казни Андрея Шуйского. Великому князю Ивану исполнилось шестнадцать лет. Он взрослел на глазах, обладал непоколебимой волей и широким умом, крепко верил в Бога, стал истинным государем. Теперь бояре не только не думали замышлять заговоры, но опасались и слово против великого князя молвить. Иван постепенно, но неуклонно сосредотачивал верховную власть в своих руках. Он приблизил ко двору вельмож, которым всецело доверял, и не допускал к себе тех, в чьей порядочности и честности имел малейшие сомнения.

Среди людей, приближенных к великому князю, по-прежнему оставался Дмитрий Михайлович Ургин. В его жизни за эти три года тоже многое изменилось. В апреле 1544 года супруга Дмитрия княгиня Ульяна родила дочь, которую назвали в честь матери князя – Агафьей. В июле того же года сын Алексей венчался с полюбившейся ему сельской девушкой Глафирой. Теперь Ургин имел уже и дочь, и внука Ивана. Вся семья Ургиных в мире и согласии жила в доме, построенном еще отцом Дмитрия, князем Михаилом Ивановичем. Ургин имел немало завистников среди вельмож, но не обращал на это никакого внимания.

Он пробыл двое суток в удельном селе Благое, вернулся в Москву вечером пятницы, сразу направился в Кремль и остановил коня у дворца.

К нему тут же подбежал ратник особой стражи Андрей Молчун.

– С возвращением тебя, князь!

Дмитрий спрыгнул с коня.

– Спасибо! Как тут дела?

– Спокойно все. Нынче кругом порядок, даже скучно.

– Ты, Андрюша, не расслабляйся. Как бы то ни было, а ты все же на службе, а не на печи дома.

– Да я службу несу исправно. И мужики, что со мной, тоже.

– Отведи коня в конюшню, попоной накрой, напои.

– Сделаю. Надолго ли в Кремль приехал?

– Не знаю. Государь у себя?

– А где ж ему быть.

– Один или с кем-то?

– Того не ведаю.

– Понятно. А морозец, Андрюша, крепчает.

– Так на то и зима. К тому же ночь на носу.

– Ступай. Будь у конюшни, не забывай смотреть за двором.

– Слушаюсь, князь!

Дмитрий поднялся во дворец, скинул шубу, вошел к государю, поклонился.

– Приветствую тебя, великий князь.

– Это ты, Ургин! Рад видеть. Щеки-то как разрумянились.

– Морозец на дворе.

– А я вот решил почитать.

– А что это в книге буквы какие-то странные?

Великий князь улыбнулся.

– Она на немецком языке, которому меня мама, земля ей пухом, научила. Да ты проходи, присаживайся. Со всеми ли делами управился в уделе?

– Да.

– А я вот сегодня и во двор не выходил. Поэтому завтра в город поедем, поглядим, что и как на Москве делается. День субботний, ярмарка. Народ из других городов да сел подъедет, торговые люди. Вот и посмотрим, кто чем дышит. Поговорим.

Князь Ургин поинтересовался:

– Во сколько поедем, государь?

– Часов в десять. Раньше несподручно, суеты на улицах много будет. Но ты подъезжай к завтраку. После него и поедем.

– Какую охрану прикажешь взять?

– Решай сам. Но чтобы под ногами не мешались да народ не пугали.

– Добро.

– Как дочка, внук себя чувствуют? Им ведь чуть более двух годков, да?

– Все хорошо.

– Ну и слава Богу!

– Тебе, государь, тоже пора бы жениться.

– Об этом тоже завтра поговорим.

– Тогда позволь удалиться.

– Езжай, князь, к семье. Родным привет от меня передавай. Видел вчера на службе твоего Алешку. Богатырь, каких мало. В отца пошел.

– Благодарю, государь, передам.

– Завтра не запаздывай!

– Конечно. До свидания, великий князь!

– До свидания, Дмитрий!

Утром субботы князь Ургин был во дворце. Во время трапезы Дмитрий обратил внимание, что Иван был в довольно простой, не яркой одежде.

Великий князь уловил его взгляд.

– Хочешь спросить, почему я так оделся? Отвечу, удобно мне так, да и красоваться пред народом негоже, не красна девица. – Иван отпил из кубка меда, поднялся.

Встал и Дмитрий. Великий князь и Ургин помолились, потом вышли из дворца во двор, где их ждали стражники и кони. Слуги накинули шубы им на плечи.

Иван сказал:

– Погода сегодня хорошая. И мороз щиплет, и солнце греет.

– Да, погода чудесная. Еще снежка немного, и на душе совсем весело было бы.

– Думаю, и снежка ждать не придется. Вон за стеной небо серебрится. Да мне и без того радостно.

– А почему, государь, ты никого из вельмож не пригласил на прогулку?

– Как это никого? А ты не вельможа?

– Так вроде положено, чтобы государя сопровождала свита.

– Кем положено, Дмитрий?

– Обычаем.

– По-моему, только мне решать, кого иметь при себе. Поедем вдвоем. Сейчас никого, кроме тебя, видеть не хочу.

– Что ж, государь, твоя воля. Вдвоем так вдвоем. Я только последние наставления страже дам.

– Хорошо, но быстро!

Ургин подозвал к себе Григория Тимофеева.

– Тебе, как договаривались, быть рядом. Дубина и Смуглов с разных сторон закрывают Ивана. Остальным единой группой находиться сзади. Всем предельное внимание! Смотрите, чтобы враг из-за угла стрелу не пустил.

– Не беспокойся, князь, мы знаем свое дело.

Дмитрий вернулся к Ивану. Они выехали из Кремля и двинулись к торговым рядам. Люди, которых на площади было множество, узнавали великого князя, кланялись, немало удивлялись. Надо же, сам государь Иван Васильевич на Москву выехал. Глядите, люди добрые!

На полпути Иван повернул коня к берегу Москвы-реки.

– На торговые ряды наведаться успеем, ярмарка только собирается. Поговорим пока. Скажи, князь, что представляет собой Казань. Крепка ли?

Ургин удивился и спросил:

– Прости, государь, но почему ты о Казани заговорил?

– Настала пора окончательно решить этот вопрос. Казань до сих пор держит в своих руках торговый путь по Волге и Каме. Пришло время покорить ее. Без взятия Казани и речи быть не может о присоединении к Руси всех земель до самого низа Волги. Нам под силу разгромить ханское войско. К тому же не стоит забывать, что в полоне у казанцев томятся тысячи наших русских, православных людей. Их освобождение из рабства – наш долг. Мы обязаны исполнить его. Потому и спрашиваю, что представляет собой столица Казанского ханства. Ты же был у ее стен, в разведку ходил. Там же и отличился, за что получил награду от отца.

Князь Ургин внимательно посмотрел на Ивана.

– Ты говоришь не как юноша, но как сильный человек, умудренный жизненным опытом. Это, признаюсь, удивляет и радует.

– Оставь это, Дмитрий. Ответь на вопрос!

– Казань – хорошо укрепленная крепость, но взять ее можно. Мы во многом превосходим войско хана. Овладеть городом можно было еще в двадцать четвертом году, но воеводы так и не решились на приступ. На то были причины. Взять хотя бы разгром князя Палецкого. Однако это обстоятельство не имело решающего значения. Так говорил мой покойный отец. Его правоту главный воевода признал позже, когда было принято решение уйти от Казани. А взять город можно было.

– А что степняки? Мне говорили, что они доставляли нам много хлопот.

– Это правда. Но степные племена, стоявшие на стороне хана, подчинялись ему лишь формально. Они жалили нашу рать ударами в спину и то только тогда, когда были уверены в том, что смогут быстро уйти в степь или в леса. На крупные отряды нападать не решались. С ними надобно разбираться отдельно. Это возможно. Но руководить таким делом надо не из Москвы. Главный воевода должен находиться у стен Казани.

– Я понял тебя, Дмитрий! Благодарю. Взятием Казани буду руководить я.

– Значит, следует готовиться к большому походу?

– И не к одному, князь!

Ургин вновь удивленно взглянул на государя, сосредоточенно смотревшего на лед Москвы-реки.

– Что это означает?

– А то, что сначала я должен посмотреть на Казань. Нельзя рубить сплеча, бросать воинов на губительный приступ, допускать неоправданные потери в войске. Но об этом мы поговорим позже. Прошу держать в тайне наш разговор. Знаю, что в этом я всецело могу положиться на тебя.

– Благодарю за доверие, государь.

Великий князь улыбнулся.

– Ну а теперь поговорим о другом, интересующем не только тебя, но и многих бояр, особливо моих дядьев Михаила и Юрия Глинских, а также митрополита Макария.

– Ты о своей женитьбе?..

– А разве ты сам вчера не говорил, что мне пора жениться?

– Говорил. – Ургин тоже улыбнулся.

– Так вот, митрополит, а особенно дядья мои Глинские предлагают мне связать жизнь с какой-либо иноземной особой королевского или княжеского рода. Насколько мне известно, они даже ведут с кем-то тайные переговоры. Я в их дела не вмешиваюсь. Пусть суетятся с этим и не лезут в дела государства. Я же твердо решил жениться на русской девушке. После того как свершится таинство венчания меня на царство. Как бы ни старались Глинские и ближние бояре выбрать мне невесту на иноземщине, только я решу, на ком мне жениться. У русского православного царя должна быть русская православная жена. Такова моя воля, и ее не изменить никому.

– А что, государь, и девушка на примете уже есть?

– Тебе, князь, скажу. Есть!

– Кто же она?

– Анастасия Захарьина.

Ургин поинтересовался:

– Где ты познакомился с ней?

Иван вздохнул.

– Мы не знакомы. На прошлую Пасху пир в Кремле устраивали, пригласили много знатных московских бояр с семьями. Захарьиных в том числе. Я, ты знаешь, не люблю гулянья, потому ушел в разгар веселья и на пир смотрел со стороны. Тогда-то и увидел в первый раз Анастасию. Она мне очень понравилась. Не сказать, что красавица писаная, обыкновенная девушка, но чем-то зацепила мое сердце. Да так, что, кроме нее, мне никто не нужен. Если быть свадьбе, то иной невесты мне не нужно. Я пойду под венец только с Анастасией.

Ургин спросил:

– Так это дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина?

– Да.

– Наслышан о ее кротости и благочестии. Достойный выбор.

– Ты одобряешь?

– Да, государь, – твердо ответил Дмитрий.

– Пока об этом знаешь ты один, князь.

– Но твое решение, государь, не может долго оставаться тайной.

– Скоро о нем узнают все. Но не сейчас.

– Воля твоя.

– Вот и поговорили. Поедем теперь к торговым рядам, поглядим, что за оружие выставили на продажу наши мастера и иноземные купцы.

Великий князь направил коня к площади. За ним поспешили Ургин и стражники, внешне не заметные.

Иван проехал вдоль рядов, рассматривая сабли, копья, доспехи. Он остановился у лавки, пред которой на деревянных лафетах были выставлены пушки разных калибров.

Оружейник в пояс поклонился великому князю.

– Здравствуй, государь!

– И тебе того же, – ответил Иван и спросил:

– Как звать тебя, мастер?

– Ефим Куриша, государь.

– Мелковаты пушки у тебя, Ефим Куриша. Из них только по воробьям стрелять.

– Почему обижаешь, государь? Пушки хорошие. В самый раз по коннице вражеской бить или по пешим.

– В поле они, может, и хороши, – согласился Иван. – А вот крепостные стены из них не пробьешь.

– Так на крупные, дальнобойные ни заказов, ни покупателя нет. Коли есть потребность, ты только скажи, мы пушки получше иноземных отольем. От их ядер каменные стены на куски разлетаться будут.

Из-за угла вышел другой мастер, угрюмый с виду.

Он тоже поклонился в пояс, приветствуя великого князя, и заявил:

– Ефим дело говорит. Нужны пушки, любые отольем. Да вот не только в них сила твоя, государь, должна быть.

– Кто такой? – спросил Иван.

– Богдан Сумбуров.

Куриша добавил:

– Бедовый малый, государь, но мастер большой.

– Почему его Бедовым кличут?

– Правду-матку в глаза режет, не глядя, вельможа пред ним или такой же мастеровой. Оттого и беды наживает.

– Вот как? – Иван посмотрел на Дмитрия, перевел взгляд на Сумбурова. – А что, Богдан, может, и мне чего скажешь?

– Скажу, государь! Только ты выслушай до конца, а потом решай, казнить меня или миловать.

– Сразу за слова и казнить? Этого не будет. Говори, ничего не бойся. Но только правду!

Богдан перекрестился.

– Вот те крест, правду скажу!

– Ну?..

– Дядья твои, государь, князья Глинские обнаглели без меры. Третьего дня вечером по Москве разъезжали. Тут недалече улица узкая. По ней навстречу князьям старуха немощная воду на санях тащила. Так Глинские не объехали ее, не пропустили, а кнутом сбили со своего пути. Так отделали бабку, что та тут же дух испустила. Они только посмеялись, а князь Юрий крикнул: «С дороги, смерды! Или ослепли? Не видите, кто едет? Так поймете! Одна вон уже узнала».

Великий князь резко выдохнул, но смолчал.

Сумбуров же повернулся к Ивану спиной и продолжил:

– Тулуп распорот, видишь, государь? Так это другой твой дядя, князь Михаил Васильевич, и меня кнутом огрел, когда я помочь бабке хотел. А стража чуть конями не затоптала, кинулась народ с улицы разгонять. Вот и желаю я у тебя, государь наш, спросить. Почему вельможи бесчинствуют, безобразничают без всякой меры? Нас за людей не считают, держат хуже скота! Почему ты, великий князь, защитник народный, допускаешь такой произвол?

Глаза Ивана потемнели.

– Когда это было?

– Три дня назад. Вчера ту бабку на кладбище отнесли.

Великий князь повернулся к Ургину.

– Слышал, Дмитрий?

– Как не слыхать, государь!

– Богдану Сумбурову нынче же шубу новую выдать. Родственников бабки найти, от моего имени попросить прощения да денег дать. Хотя нет, это другие сделают. А ты, Богдан, прости, коль так вышло. Не сомневайся, с князьями Глинскими у меня будет серьезный разговор. По всей строгости спрошу с них за бесчинства. Обещаю.

Сумбуров смутился, затем его смятение сменилось опасеньем.

– Как бы мне потом князья не только тулуп или шубу обещанную не располовинили, а и башку с плеч не снесли!

– Не бойся, – твердо сказал Иван. – Ходи смело, никто не посмеет тронуть тебя. Да и других тоже. Ты, Богдан, пушки лей. Скоро нам их много понадобится.

Сумбуров спросил:

– Уж не на Казань ли вновь поход собираешь, государь?

В разговор вступил Дмитрий:

– Тебе, Богдан, этого знать не надо! Нельзя задавать великому князю такие вопросы. Выложил обиду свою? Получил ответ? Поговорил с государем, ну и довольно.

Тем временем вокруг собралась немалая толпа. Ратники особой стражи, подошли вплотную. Они оставались незамеченными, но были готовы защитить государя. Да и князь Дмитрий с Григорием были начеку, зорко всматривались в толпу.

Иван же обратился к народу:

– Кто еще хочет чего сказать или подать жалобу? Всех выслушаю.

Но люди промолчали.

– Тогда, православные, с праздником вас. Гуляйте, люди добрые.

– И тебя, государь, с праздником!

Великий князь с Ургиным отъехали на площадь.

Иван попридержал коня, повернулся к Дмитрию и спросил:

– Что по дядьям сделать посоветуешь?

– В том я тебе не советник, государь! Но оставлять безнаказанным поведение князей Глинских нельзя. Так и до бунта недалеко. Ты видел, как слушали тебя люди, верили в то, что защитишь, восстановишь справедливость. Пока жива та вера, ты в силе, потеряешь ее – лишишься власти.

– Жаль, не понимал я раньше, что дядья в борьбе с Шуйскими не о государстве радеют, а хотят отнять у них власть. Федьку Воронцова не послушал, он же предупреждал меня о том, что Глинские хотят убрать Шуйских лишь для того, чтобы занять их место. Я поверил не Федору, а навету на него, отдал друга на растерзание. Я сильно жалею об этом, Дмитрий, только прошлого не вернешь.

– Юн ты был, государь, чтобы разобраться, где правда, а где ложь. Вельможи окутали тебя сетью лжи. Не вини себя. Жить надо настоящим и будущим. Оно у тебя, поверь, великое, коли, повторюсь, сохранишь да приумножишь народную веру. Ошибки допускает всякий человек. На них люди учатся.

Иван тряхнул головой так, что шапка чуть не упала в снег.

– Ладно! С дядьями разберусь, да и бояр поприжать срок пришел. С этим справлюсь.

– Не сомневаюсь.

Великий князь вздохнул полной грудью.

– А денек-то сегодня какой лучистый, а, Дмитрий? И морозец, и снежок мелкий сыплет, и солнце светит.

– Да, государь, день хороший. Куда дальше поедем? Может, в гости к Захарьиным?

– Что ты, Дмитрий! Не смущай.

– А почему нет? Свидишься с невестой, будущей супругой.

– Анастасия и знать не знает о том, что люба мне.

– Вот и объяснишься с ней. Все одно скоро придется это сделать.

– Скоро, но не сейчас.

– Как знаешь! Приглашаю в гости к себе. В моем доме тебе всегда искренне рады. Ульяна с Глашей стол накроют.

– Нет, Дмитрий, за приглашение благодарю, но поедем в Кремль.

– На сегодня дела можно и отложить.

– Один хочу побыть. Почитать, подумать о многом.

– Значит, я тебе сегодня не нужен?

– Ты, Дмитрий, мне всегда нужен, но это не значит, что я должен денно и нощно держать тебя при себе. Нужда будет, не сомневайся, позову. Завтра и сам приедешь, а сейчас отправляйся домой, к жене, семье, дочке и внуку Ивану. Да, я все хотел спросить, в честь кого внука назвал?

– А ты не догадываешься? В честь тебя, государь!

– Как-нибудь заеду, погляжу на него.

– Милости прошу.

Великий князь неожиданно погрустнел, тяжело вздохнул.

– Семья – это хорошо. Любящая жена, дети, внуки, теплый уютный дом, достаток, покой. Меня же лишили всего этого. Ненавижу свое детство. Одна радость была – мама, да и ту враги проклятые сгубили. Отец тоже не своей смертью помер. Думаю, его извели, как и маму. Вот только доказательств у меня нет. Значит, и мстить некому.

– Я уже говорил, что месть плохой советчик, государь!

– Да, знаю. Но безнаказанность хуже. Она порождает новые, еще более коварные преступления.

– Не печалься, государь! Вот женишься по любви, и к тебе придет счастье. Будет семья, детишки и внуки.

– Спасибо тебе, Дмитрий!

– Так не за что, государь. Не помни зла, твори добро, крепи веру, и воздастся тебе сполна. Ты знаешь, что я за тебя, за Русь православную живота не пожалею.

– Хорошо сказал, князь, правильно. Как должно быть, так и будет. Едем в Кремль!

Иван, Ургин и ратники особой стражи подъехали к дворцу.

Перед прощанием Иван сказал:

– Да, чуть не забыл, я тебя вот о чем хотел спросить. Как думаешь, Дмитрий, не провести ли перемены в Боярской думе?

– Что ты имеешь в виду, государь?

– То, что одни и те же вельможи десятилетиями там обретаются. Толком ничего не решают, мнения своего не имеют. Другие же заботятся только о боярской выгоде, а Русь не на них держится, а на народе. Оттого я и думаю увеличить состав думы, ввести в нее представителей всех наших земель, а не только московских бояр, сделать так, чтобы и народ участвовал в управлении государством. Тогда мы узнаем многое из того, что сейчас от нас умышленно скрывается. Такой человек, как Богдан Сумбуров, молчать не станет, а с ним и другие.

– А не боишься, что этим ты настроишь боярство против себя?

Иван усмехнулся.

– Разве должен государь бояться подданных? Пусть бояре страшатся царского гнева.

– Что тебе ответить? Мысль неплохая, но надо все обдумать, взвесить, посоветоваться с теми боярами, которые держат твою сторону. Через посланников поговорить с народом. Не уверен, что в думу изберут тех, кого надо. Удельные князья постараются прислать своих верных людей. Но по большому счету важно не это, а то, что дума впервые будет решать вопросы государственной важности, заботиться об усилении Руси. Да, перемены в государстве необходимы. Но только те, которые пойдут на пользу народу, а не боярам. Матушка твоя, царство ей небесное, ввела единые деньги по всей Руси. Всем от этого стало лучше, проще продавать и покупать товар. Каждая вещь заимела свою твердую цену.

– Вот и говорю я, Дмитрий, думать мне надо крепко. Но все, не буду больше задерживать тебя. Езжай! – Великий князь поднялся во дворец.

К Ургину подъехал Григорий Тимофеев.

– О чем задумался, Дмитрий, если, конечно не секрет?

– Иван все больше меня удивляет, – ответил Ургин. – Думал, что уж я-то знаю его как никто другой, не считая Федора Колычева, ныне инока Филиппа. Оказывается, заблуждался.

Григорий покачал головой.

– Мудрено ты говоришь, князь.

– Да нет тут ничего мудреного. Большие перемены ждут Русь. Планы у государя воистину великие.

– А что тебя в нем удивляет?

– То, как он мыслит, все на лету схватывает, видит будущность страны, цель своего правления, а главное, знает, как ее достигнуть. Вот как бы ты, Гришка, воспринял мысль о том, чтобы в управлении государством участвовали простые люди?

– Смеешься? Когда то было, чтобы простолюдин чего-то решал?

– Значит, для тебя это невозможно?

– Это для всех невозможно!

– Но только не для Ивана.

Григорий сощурил глаза, внимательно посмотрел на Ургина.

– Ты хочешь сказать, что государь решился изменить то, что прежде считалось непременным?

– Да, Гриша. Но об этом молчок!

– Обижаешь, князь!

– Вот так вот, Гриша. Пока, правда, Иван только строит планы, но с его характером, умом, душевной силой и до действий недалеко. Взрослеет государь быстро, на глазах, становится сильнее, крепче, решительнее и целеустремленнее. Он покажет себя уже в ближайшем будущем. Да так, что не только на Руси, но и за пределами ее земля содрогнется.

– Да? А со стороны и не скажешь.

– Эх, Гриша, ничего-то ты не понимаешь!

– Куда нам? Мы с великими князьями за одним столом не сидим.

Ургин приказал:

– Оставляй наряд, едем домой!

– Вот это правильно! Такое нам и понятно, и по душе. Мороз крепчает, живот сводит, самое время отобедать да на лавке у печи подремать.

– Скучным ты, Гришка, становишься.

– Так года-то не вспять счет ведут. Не молодеем мы, князь Дмитрий.

– Мне тебя в Благое отправить?

– Шуток не понимаешь? Хотя старость-то, она и вправду рядом.

– Главное, чтобы душа молодой оставалась. Дел у нас с тобой, Гриша, впереди много!

– А когда их мало было? Сколько себя помню, без дела не сидели.

– Ты с нарядом управься, я тебя у ворот подожду.

– Это мы мигом.

К обеду князь Дмитрий и Григорий Тимофеев вернулись в усадьбу Ургиных.

Иван хотел побеседовать с дядьями в тот же вечер, но оказалось, что Юрий и Михаил выехали из Москвы на охоту. Пришлось ненадолго отложить разговор.

Дядья явились к великому князю 13 декабря. Веселые, довольные. Иван встретил их холодно, чему Глинские были немало удивлены.

– Ты никак за что-то гневаешься на нас? – спросил Юрий. – Чем же мы заслужили такое?

– А вы сами не знаете, да, дорогие родственники? – Слово «дорогие» великий князь произнес угрожающе.

Глинские переглянулись, пожали плечами.

– Не знаем, Иван, – ответил все тот же Юрий.

Государь повысил голос:

– Я не Иван вам, а князь великий, как и для других, так что соизвольте обращаться по чину.

– Прости, великий князь. – Глинские поклонились.

– Почему, спрашиваете, гневаюсь на вас? – Иван прошелся по палате. – Ведете себя похабно. Так нельзя держаться вельможам, приближенным к великому князю, да еще его родственникам. Почему безобразничаете на Москве?

– Да о чем ты? – искренне удивился князь Юрий.

Он не придавал ни малейшего значения случаю со старухой, вообще не помнил о нем. Мало ли всяких смердов приходится угощать кнутом!

– О старой, немощной бабке, которую вы убили за то, что она не успела уступить вам дорогу.

– Вот в чем дело, – произнес Михаил, вспомнивший случай на московской улице. – Так никто не желал убивать ее. Мы до сего дня и не ведали, что она померла. Князь Юрий только один раз кнутом хлестнул старуху, чтобы проворней была. Я всыпал смерду, который проявил недовольство. И все!

– Этого мало? – Широкие ноздри Ивана гневно раздулись. – Вы убили человека!..

– Так она и сама вскоре померла бы, – проговорил князь Юрий.

– А ты, что Господь Бог, можешь решать, кому сколько жизни отведено?

– Нет, но слишком уж стара она была.

– Так почему ты бил ее?

– Если бояре станут уступать дорогу смердам, то те скоро и дома наши грабить начнут. Ведь им только дай палец, они всю руку отхватят.

Иван подошел вплотную к Глинским. Он был уже выше своих дядьев.

– Вы кого смердами кличете, князья? Народ православный? Тех людей, которые являются основой государства, даже им самим? Значит, на государство посягаете? А что за это полагается, забыли? Так я напомню! Смерть прилюдная. А вот отправлю я вас на плаху, под топор палача, и народ возликует, потому как это будет справедливо. Что молчите?

Князь Юрий опустил голову.

– Я, государь, виноват, твоя правда, но, честное слово, не хотел убивать старуху. И в помыслах такого не было. Удара не рассчитал, в том каюсь и прошу милости.

Иван вернулся к столу.

– То, что не хотел бить до смерти, спасает тебя от казни. Но это не первый случай, когда вы на Москве бесчинствуете. За всякое дело надо ответ держать. Как с этим быть? Опалу на вас наложить да отправить в дальние уделы?

– Не вели казнить, государь! – воскликнул Юрий. – Обещаю, такое не повторится.

– Конечно, не повторится. Из дальних уделов до Москвы добраться не просто. Но ладно, пока обойдемся малым наказаньем. Проедете по Москве да раздадите людям деньги, не менее алтына на человека. У родственников бабки прощенья попросите, им больше заплатите. А Богдану Сумбурову, которому тулуп разодрали, шубу дадите. Найдете его в торговых рядах. Предупреждаю, коль станете преследовать людей, которые жалуются мне на ваши безобразия, не взыщите, отправлю в темницу. Вам все понятно, князья?

Глинские закивали.

– Понятно, государь! Сделаем, как ты сказал.

– Теперь раздевайтесь, садитесь и говорите, с чем пришли. Я готов вас выслушать.

Князь Юрий устроился на лавке у стола и сказал:

– Мы пришли по поводу твоей свадьбы.

– А кто вам сказал, что я собираюсь жениться?

– Так негоже великому князю бобылем жить.

– Так что вы предлагаете?

– Как что, государь? Жениться тебе надо, но поначалу принять титул царя.

– У вас поди и невеста на примете уже есть?

– Думали о том. В Польшу послов отправили. Чем не жена русскому царю польская королевна?

– Даже если она ликом безобразна и телом уродлива?

– Королевна очень хороша собой.

– А почему меня не спросили, желаю ли я жениться на иноземке?

– Так, великий князь, мы же печемся не только о твоем счастье, но и государственной выгоде, – проговорил Юрий. – Союз с Польшей для Руси стал бы весомым козырем против Литвы. Ты претендовал бы на польский престол.

– Если союз с Польшей нужен нам для успеха в борьбе с Литвой, то почему не поискать невесту именно там? Тогда вовсе отпал бы вопрос о противостоянии с воинственным соседом.

Князь Юрий согласно кивнул.

– Можно и в Литве достойную невесту подыскать.

– Все можно! Только вот русский царь должен быть женат на русской женщине. На православной.

– Но это не всегда на пользу государству, – сказал князь Михаил. – Вот и дед твой, славный великий князь Иван Третий, был женат на Софье Палеолог. Да что дед, твоя мать, наша сестра, была литовкой.

– Дед и отец поступали так, как считали нужным. Не мне их судить. Я тоже сам решу, кто станет моей женой. Одно несомненно, она будет русской, православной девушкой. Кто именно, вы узнаете. А сейчас ступайте, отзывайте своих послов и ждите. Вскоре узнаете мою волю.

Обескураженные братья Глинские покинули великокняжеские палаты.

Великий князь, проводив дядьев, повелел пригласить во дворец митрополита. Макарий прибыл спустя час. Иван сказал ему о своем намерении жениться и попросил на следующий день, 14 декабря, пригласить во дворец всех бояр, даже опальных, чтобы объявить свою волю.

Митрополит одобрил намерение великого князя.

– Это верное и своевременное решение, государь, однако не могу не спросить, кого ты видишь своей супругой?

– На кого выбор ляжет, владыка. – Иван уже все решил, однако знал, что надо хотя бы внешне следовать обычаям предков. – Я, как и прародители наши, повелел разослать по областям и уделам грамоты к князьям и боярам.

Митрополит одобрил решение великого князя. На следующий день гонцы повезли такие грамоты по всей Руси.

В них писалось о том, чтобы знатные люди, у которых были незамужние молодые дочери, немедленно привезли их на Москву без утайки.

Митрополит выполнил просьбу Ивана и 14 декабря собрал в Кремле бояр и духовенство.

Во дворце Иван обратился к Макарию:

– Решил я жениться. Сперва думал найти невесту за границей, но потом изменил свое мнение. Не хочу жениться на иностранке, у нас на Руси своих невест хватает.

Потом Иван удивил всех заявлением о том, что прежде женитьбы он желает венчаться на царство.

Большинство бояр обрадовалось. Некоторые же восприняли заявление Ивана с опасением и недоброжелательностью. Ни один великий князь до него не претендовал на царский титул.

Иван объявил свою волю и оставил бояр обсуждать ее. Он и митрополит Макарий тут же ушли.

Бояре долго не расходились. Одни искренне радовались, другие продолжали удивляться. Кто-то находился в задумчивости, а кто-то невольно рассуждал о том, чем обернутся для него лично решительность и возрастающее могущество молодого государя.

Ургин тоже присутствовал на оглашении воли Ивана. В отличие от других он был посвящен в планы великого князя. Дмитрий вышел из дворца, как только Иван увел митрополита в свои палаты.

У храма Успенья Богородицы его ждал Григорий Тимофеев, неизменный товарищ и сродник.

– Что там было? – спросил он с нетерпением.

– Иван огласил свою волю насчет царского титула и последующей женитьбы.

– Знаю, Дмитрий, а что Иван-то? Как он держался?

– Интересно?

– Он еще спрашивает! Не только мне любопытно, что во дворце было. Ты на площадь погляди, там народу тьма. Все желают знать, почему великий князь собрал столько бояр, даже тех, кто был подвергнут опале. Так обычно делается пред большим походом, вот народ и волнуется.

– Люди успокоятся, как услышат волю государя. Теперь это не тайна.

– Ну так тем более! Почему мне рассказать не хочешь?

– Да ты и так все знаешь. Иван объявил о намерении жениться на русской девушке, а прежде принять царский титул. Говорил недолго, но твердо, давал боярам понять, что решение его неизменно, никто на него повлиять не может.

– Представляю, как у них рты от удивления пооткрывались!

– Не у всех, Гришка. Большинство восприняло речи государя с радостью, но были и те, кому подобное поведение Ивана пришлось не по вкусу. Среди них братья Глинские.

– Иван строго приструнил своих дядьев.

– О чем ты, Гришка?

– Так по городу уже молва прошла, что после вчерашнего разговора государя с ними Глинские приказали своим людям готовиться к объезду города. Да не просто так, а с деньгами и дарами, которые повелели раздать простому народу. Сами князья собрались ехать к родне какой-то бабки, то ли Феклы, то ли Марфы, вроде как помершей от их побоев. Они хотят задобрить ее родню да попросить прощения. Только, может, это лишь слухи?

– Нет, Гриша, похоже на правду. Иван обещал лично разобраться с тем делом. Помнишь, когда с ним по Москве ездили, он в торговых рядах с мастерами разговаривал?

– Припоминаю.

– Так вот, тогда-то ему один из них и пожаловался на Глинских, рассказал историю со старухой.

– Ишь ты! И кто ж это такой смелый, что не побоялся пожаловаться государю на его родных дядьев?

– Богдан Сумбуров.

– Слыхал о таком. Его еще Бедовым прозвали, да?

– Да.

Тимофеев погладил бородку и сказал:

– Если Глинские исполнят волю Ивана, а по всему видать, что к этому и идет, то народ станет прославлять государя. Когда было видано, чтобы великий князь из-за какой-то старухи-простолюдинки наказал бояр? За одно это его ждут почет и слава.

– Главное – народная поддержка. В ней и в крепкой вере сила правителя государства.

– Этого у Ивана не отнять! Окреп он. А что дальше будет? А Глинским, мыслю, больше не жить на Москве. Хоть пудами пусть деньгу выбрасывают, шубами дорогими всех одаривают, не простят им люди безобразия. Если только, конечно, великий князь за них не вступится. С другой стороны, какой ему резон защищать тех, кто вызывает ненависть у народа? Нет, Иван не станет защищать дядьев. И правильно сделает.

Ургин внимательно посмотрел на Тимофеева.

– А что это ты разговорился, Гришка? Дома слова не вымолвишь, здесь же, в Кремле, тебя словно прорывает.

– Ну вот, опять не так! – Григорий вздохнул. – Я тебе чего говорю? То, что народ за Ивана стоит. Ты-то все больше во дворце обретаешься, а я с простыми людьми говорю. Или ты думаешь, что только бояре собирают советы и на них обсуждают государственные дела? Ошибаешься. Народ о них говорит побольше бояр. Все, что на душе накипело, люди из себя выплескивают. То, чего тебе, князь, знать надобно непременно и доводить до государя. Не объезжать же ему каждый день город!

Ургин улыбнулся.

– Так ты, Гришка, о русском государстве печешься?

– А ты думал? Я ж не басурманин какой. Тут моя родина, родная земля, все, чем живу и за что до смерти стоять буду!

– Правильно, Гриша.

– Иначе никак нельзя. Что теперь делать станешь? Я понятно, на мне стража. А ты к государю пойдешь?

– У него владыка. Бояре до завтра не разъедутся. Думаю, великий князь весь день занят будет. Да и Ульяна просила лекаря найти, посмотреть дочь. Малышка ночью животом сильно маялась.

– Слышал, как плакала.

– Кого посоветуешь позвать?

– Народ хвалит молодую знахарку Домну, дочь скорняка Терентия Чуйнова. Поговаривают, что ей в лечебном деле равных нет. Особливо как раз по детским болезням.

– Где найти ее?

– У Чуйновых дом на Покровке, рядом с храмом Святого Василия. Где точно, не знаю, но там спросишь, народ подскажет. Только один не езди.

– Я давно с собой охрану не беру, и ничего.

– Береженого, как говорится, Бог бережет.

– Кого мне опасаться, Гриша?

– Да тех же Глинских. Ты же вместе с государем по Москве ездил, когда на них Богдан Сумбуров пожаловался. Дядья Ивана могут подумать, что ты государя против них настроил, воспользовавшись случаем. А Глинские ничем не лучше Шуйских, если не хуже. Людишки у них как на подбор, один паскуднее другого, способны на любую подлость. Возьми с собой Ваську Угрюмого. Тут ему особо делать нечего, да и дом он на Покровке поставил, дорогу знает. А проводит тебя, вернется. Так и мне спокойнее будет. Прислать?

Ургин махнул рукой.

– Давай! Все одно по-своему сделаешь, за мной следом Угрюмого пошлешь. Я у ворот жду.

До позднего вечера 15 января в Успенском соборе Кремля шли приготовления к венчанию на царство. В центре храма был устроен деревянный ступенчатый помост, чертог, обшитый красным сукном и бархатом. На него поставили царский трон и кресло митрополита, покрытые золотыми наволоками. Чертог окружали скамьи, убранные дорогими тканями. Повсюду расстелили красные дорожки.

Дмитрий Ургин приехал в Кремль до рассвета на следующий день, 16 января. В шесть утра он прошел во дворец. Иван не спал, сидел в палате, где собирались думные бояре, и о чем-то крепко размышлял. На нем сияли золотые одежды.

– Здравствуй, государь!

Иван вздрогнул.

– Это ты, князь Дмитрий?

Ургин поклонился.

– Я, государь.

– Здравствуй. Рад видеть тебя. Проходи, садись на скамью.

Дмитрий устроился рядом с великим князем и спросил:

– О чем думаешь в этот праздничный день?

– Да вот размышляю, не поторопился ли я, согласившись на царское венчание? Достоин ли такого высокого титула?

– Дело вспять не повернуть. В Успенском храме уже все готово. К Кремлю со всей Москвы идет народ. Я проезжал, видел. Пока людей немного, но еще рано. Думаю, вся площадь и ближайшие улицы будут забиты толпой.

Иван неожиданно сказал:

– Я слышал, дочь у тебя захворала. Сильно ли болеет?

Ургин удивился. Великий князь все знает, помнит даже то, что было сказано мимолетно.

– Слава Богу, хворь отступила. Знахарка помогла, совсем молодая, но шибко сведущая в своем деле.

– Ну и слава Богу! Что-то боязно мне, Дмитрий.

– Так нельзя, государь. Соберись!.. Тебе следует вести себя по чину, с достоинством принять титул. Бояре, народ должны увидеть в тебе уверенного в своих силах государя, истинного царя, а не растерянного юношу. От этого многое зависит. Отбрось сомнения. Ты принял правильное решение. На том и стой, да построже. Я буду рядом и в храме, и потом, в процессии буду. Коли что, взгляни на меня, подбодрю.

Иван улыбнулся.

– Ничего, справлюсь.

Тем временем в храм пришел митрополит, с ним весь клир. Они прошли в алтарь, там облачились в святительские одежды и стали ждать переноса в собор царских регалий: шапки Мономаха, животворящего креста, святой бармы и золотой цепи.

Дмитрий подошел к окну.

– Начинается, государь. Бояре торжественно несут в храм царские регалии. В дверях их ждет митрополит Макарий. Вельможи собираются. Скоро и тебе в храм идти.

Великий князь поднялся из кресла, расправил плечи и повторил:

– Ничего, справлюсь.

В палаты вошел молодой человек в монашеском одеянии, опустился на колено и сказал:

– Государь, святейший митрополит Макарий просит известить тебя, что все готово.

– Ты сам кто будешь?

– Иван. Дьякон.

– Почему митрополит тебя послал?

– Я при владыке в писцах состою. Не знаю, почему он меня выбрал.

– Хорошо, ступай. Передай, иду.

Дьякон поклонился и покинул палаты.

Великий князь взглянул на Ургина.

– Пора, князь.

– Ступай с Богом, государь. Я за тобой.

Иван, сопровождаемый многочисленными придворными, под колокольный звон кремлевских храмов вышел из дворца. Дмитрий старался держаться как можно ближе к великому князю. Парадные одежды Ивана ослепительно блистали золотом и самоцветами.

Процессия медленно двинулась к Успенскому собору. Народ, собравшийся на площади, с любопытством смотрел на происходящее.

В храме великий князь и митрополит взошли на помост и сели на свои места. Духовенство расположилось на скамьях. Бояре и придворные чины остались стоять.

Государь выждал, пока говор уляжется, поднялся и обратился к митрополиту Макарию, который тоже встал, c просьбой благословить на царство. Митрополит выслушал Ивана и сказал ответную речь, в которой признал права великого князя на престол.

Иван встал на колени. Митрополит возложил животворящий крест на его обнаженную голову и произнес молитву.

После нее он взял с золотого блюда бармы – драгоценное оплечье, украшенное религиозной символикой, возложил их на Ивана и произнес:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Макарию поднесли царский венец – шапку Мономаха.

Он трижды перекрестил им Ивана, потом возложил венец на его голову и повторил:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Иван поднялся с колен.

Митрополит перекрестил его и сказал:

– О боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец! Прими от Бога хоругви великого царства Русского, блюди и храни его! Божьей милостью радуйся, о боговенчанный царь, князь великий Иван Васильевич, всея Руси самодержец.

В храме запели многие лета. Митрополит поклонился государю.

Боговенчанный царь обернулся к боярам. Те тут же опустились на колени, истово крестясь под пение церковного хора.

В завершение церемонии государя подвели к царским вратам. Митрополит совершил над ним обряд миропомазания.

С этого момента царь становился помазанником Божьим.

Из Успенского собора государь в полном царском облачении вышел на площадь. По пути бояре по старинному русскому обычаю осыпали его золотыми монетами.

Народ, собравшийся на площади в огромном количестве, встретил появление боговенчанного царя таким гулом, что не слышно стало колокольного звона. После чего люди упали на колени, выказывая этим свое полное повиновение помазаннику Божьему.

Иван стоял и смотрел на тысячи людей, приветствовавших его земным поклоном. Они делали это не по команде вельмож или стражи, но по своему желанию. Только тогда шестнадцатилетний Иван Васильевич в полной мере осознал все могущество царской власти, а с ним и колоссальную ответственность пред теми, кто стоял на коленях, пред всем православным народом.

Он невольно сам поклонился людям, хотя и не должен был этого делать. Народ вновь возрадовался. Простым людям кланялся сам царь. Площадь опять огласилась неописуемым шумом восторга.

Самодержец прошел в Архангельский собор, чтобы поклониться могилам своих предков. На этом пути бояре тоже осыпали его золотом. Оттуда Иван направился в домовую церковь – Благовещенский собор. Потом он вернулся во дворец.

В это время народ, собравшийся на площади, бросился в Успенский собор. Каждый желал взять себе на память об этом поистине знаменательном событии кусок ткани на счастье.

Одним из первых у помоста оказался Григорий Тимофеев. Он схватил с подножия трона изрядный кусок бархата, но на него тут же налетели посадские мужики. Григорий, обладавший недюжинной силой, отбил нападение, однако какой-то прыткий мальчуган лет десяти выхватил-таки у него из рук кусок бархата.

Григорий воскликнул:

– Ух ты, ловкач! Погоди, вороватая твоя душа, отыщу, розгами угощу.

Молчун, оказавшийся рядом и отпихивавший от себя мужиков плечами, спросил:

– Чего ругаешься, Гриша?

– Да как тут не ругаться, Андрюша? Из-под носа трофей увели. И кто? Малец лет десяти, но шустрый до невозможности.

– Так это же сын Ивана Бурлака. Я видел его и еще подумал, чего это он возле тебя вьется.

– Бурлака? Чего это у Ивана сын такой вороватый?

– Хитрый он, Гриша, а воровством не промышляет. Ты погляди, что вокруг-то деется! Всяк норовит что-нибудь да унести отсюда. Добро еще, что без драки обходится. Так что не серчай на Мишку, сына Бурлака. Ты бы на его месте да в эти года поступил бы точно так же.

– Ладно. Хоть свой, не обидно. А что, все наши здесь?

– Не знаю. Видел Карпа Смуглова, Афанасия Дубину, Васька Угрюмого, больше вроде никого.

– А кто службу несет?

Молчун улыбнулся.

– Все и несем. Хотя какая сейчас служба? В Грановитой палате столы накрывают для праздничного обеда. Вельможи до ночи гулять будут. Их, что ли, охранять?

– Государя! Или не в том наш долг?

– В том. – Молчун согласно кивнул. – Тогда командуй, начальник.

– А чего ты, Андрюша, улыбаешься?

– Радуюсь, Гриша.

– Службу нести надо. Еще нагуляешься. Давай, найди всех наших да собери у Благовещенского собора! Там разберемся, кто и что в эти дни делать будет.

– Без князя Дмитрия?

– Где я тебе возьму его? Он рядом с государем. Без него управимся, дело-то не хитрое.

– Ладно. Значит, у собора?

– Да. И давай живее!

Венчание на царство было объявлено большим государственным праздником, который продолжался несколько дней. Народ гулял под неумолкаемый колокольный звон. Посланцы царя щедро раздавали людям милостыню. Ближайшие бояре награждались чинами, землями. Как и при рождении Ивана, была объявлена амнистия. Узников, не совершивших тяжких преступлений, освободили из тюрем. По всей Москве для народа выставлялись столы с бесплатным угощением. Раздавались хлеб, мясо, вино. Обряд венчания на царство закреплял за Иваном особое положение в государстве, показывал избранность царя Богом.

После праздников начались смотрины девиц, доставленных во дворец по указу. Обычно их собирали по пять-шесть и вводили в палату. Царь сидел на троне в окружении митрополита и ближних бояр и смотрел на них. Он искал глазами ту единственную, которая запала ему в душу, но день проходил за днем, а дочь умершего окольничего Захарьина не появлялась.

Только на третий день Иван увидел ее. Красивую, стройную, хотя и невысокую девицу со скромно опущенными глазами. Сердце его заныло, неловкость сковала члены.

Бояре подумали, что царь и на этот раз не выберет невесту. Князь Юрий Глинский хотел было уже проводить девиц восвояси.

Тут Иван заставил себя перебороть неловкость, вдруг поднялся и сказал:

– Погоди, князь! Присядь на место.

Князь Юрий не без удивления выполнил требование царя.

Иван обошел девиц, остановился у крайней слева и спросил:

– Как зовут тебя, красавица?

Девушка, не поднимая глаз, тихо произнесла:

– Анастасия Захарьина.

– А чего очи потупила, Анастасия?

– Неловко мне.

– Разве я такой страшный?

– Нет! Неловко.

– Кто же воспитал такую стеснительную скромницу?

– Матушка. Батюшка наш, Роман Юрьевич, помер.

– Значит, ты, как и я, сирота?

– У меня мама жива.

– Да. – Иван вздохнул. – А вот у меня, кроме брата младшего, нет никого.

– Плохо.

– Ты жалеешь меня?

– Нет, государь.

– Почему?

– Сильных не жалеют. А ты таков!

– Откуда тебе это известно? – спросил Иван, польщенный словами девицы.

– Так люди говорят.

– Скажи мне, Анастасия Захарьина, должно ли девице выходить замуж не по любви?

Анастасия подняла глаза на царя и словно пронзила его сердце взглядом своих черных, красивых очей.

– Нет, но коль судьба такая выпадает, что делать? Приходится мириться.

– А скажи, люб ли я тебе, девица?

– Не знаю, государь.

– Это хорошо, что говоришь честно. Многие без раздумья ответили бы, что люб.

Кроткая Анастасия тоже неожиданно задала вопрос:

– А тебе, государь, я нравлюсь?

– Да, – ответил Иван и смутился. – Нравишься! – вырвалось у него. – Пытаясь скрыть смущение, он спросил: – Пойдешь за меня?

Анастасия вновь потупилась и произнесла:

– Коль предложишь, пойду.

Иван взял Анастасию за руку и вывел на середину палаты.

Он взглянул на митрополита, бояр и заявил:

– Вот моя невеста, Анастасия Захарьина. Готовьте венчание. Смотрины остальных девиц прекратить. О моем выборе известить всех. Освободите палаты. Митрополита же прошу задержаться.

Выбранную невесту и всех прочих девиц увели, ушли и ближние бояре. В палате остались только Иван и митрополит Макарий.

Шестнадцатилетний царь спросил:

– Как тебе мой выбор, владыка?

– Что сказать, царь? Выбор достойный. Мыслю, лучше кроткой, благочестивой Анастасии невесты и не сыскать. К тому же она красива, а главное, рода хоть и не самого знатного, но нашего, русского. Один ее дядя, боярин Михаил Юрьевич, был близок к отцу твоему. Другой, Григорий, никогда не поддерживал сторону Шуйских и не участвовал ни в каких боярских смутах. Но я видел, государь, что твой выбор не очень обрадовал князей Глинских. Насколько мне известно, после твоего отказа жениться на иностранке они прочили тебе невесту из рода…

Иван прервал митрополита:

– Прости, владыка, мне совершенно безразличны намерения дядьев. Теперь решения я буду принимать сам, единолично.

– Не советуясь со мной? С Боярской думой?

– Я сказал, что решения буду принимать сам, а советы готов выслушать от кого угодно, и в первую очередь, конечно же, от тебя.

– Вижу, не питаешь ты приязни к боярам. Но без них править страной нельзя.

– Боярин боярину рознь.

– Ты что-то решил насчет думы?

Иван улыбнулся.

– Владыка! Давай-ка сначала завершим начатое, а уж после венчания с Анастасией поговорим о будущем.

– Ты прав. Но ссориться с князьями Глинскими не советую! Все же они родня тебе, да и влияние их на бояр значительное.

– У князей Шуйских тоже было значительное влияние. Особливо у Андрея, и где он сейчас? В аду, вместе со своими братьями. Когда я решил казнить его, у меня не было той власти, которая есть сейчас. Крепким может быть только то государство, правитель которого силен, но справедлив. Он должен уметь не только казнить, но и прощать тех, кто не выступал против государства. Личные обиды я готов извинить, преступления же против народа, государства, православной веры – никогда. На том крепко стоять буду.

– Да, – проговорил митрополит. – Ты сильно изменился за совсем короткий срок. Размышляешь так, как и подобает правителю великой страны, что радует. Помни, царь, я всегда на твоей стороне, а со мной и наша православная церковь. Об одном хочу предупредить. Безграничная власть таит в себе множество соблазнов. Правитель, поддавшийся им, из государя превращается в тирана, из православного христианина – в слугу дьявола. Не забывай этого никогда.

– Я буду помнить о том, владыка. Еще раз прошу, поторопись с венчанием. Слишком много дел предстоит мне сделать в самое ближайшее время.

На этот раз улыбнулся митрополит Макарий.

– А мне кажется, что не только дела государственные торопят тебя, государь, но и желание скорее быть с Анастасией.

– И это тоже, не скрою.

– Понимаю. Молодость выше всех чинов и регалий. Она промелькнет единым мгновением, и поминай как звали. Прошлого уже не вернешь. Нам потребуются недели две, чтобы все основательно подготовить. Ведь венчаться будет не кто-нибудь, а сам царь!

– Не следует устраивать пышную церемонию.

– Чин соблюдать надо! Как положено по православным обычаям, так и сделаем. В этом, государь, ты мне не указ, уж прости великодушно.

– Хорошо. Коль положено, то так тому и быть.

– У тебя, государь, есть еще ко мне вопросы?

– Нет, владыка. Что желал, то обсудили. Благодарю тебя.

– Тогда я поеду к себе. Будет нужда, зови. Да хранит тебя Господь, царь! – Митрополит трижды перекрестил Ивана и покинул дворец.

Иван повелел призвать к нему Ефросинью, вдову князя Андрея Старицкого, и Владимира, ее сына, своего двоюродного брата.

Вскоре они вошли в палату и поклонились.

– Доброго здравия тебе, государь!

– И вам здравствовать. Как живете-можете, не терпите ли в чем лишений?

– По твоей милости, государь, хорошо живем, – ответила Ефросинья.

– Чего молчишь, брат? – спросил Иван.

– Хорошо живем, государь.

Иван кивнул, встал с кресла.

– Вас заточила в темницу мать моя, потому как опасалась мести за смерть мужа и отца вашего князя Андрея. Я не вправе обсуждать ее действия, но как мать понять могу. Она защищала свое родное дитя, а времена тогда были смутные. Потом враги убили ее. У меня сейчас нет сомнения в том, что она была отравлена. Вы потеряли мужа и отца, я – отца и мать. И вы, и я осиротели. Нам ли держать обиды друг на друга?

– Так никто никаких обид и не держит, государь! – сказала княгиня Ефросинья.

– Ну и хорошо. В знак нашего полного примирения и забвения старинных обид прошу тебя, княгиня, быть посаженой матерью у меня на свадьбе.

Мать и сын переглянулись.

Ефросинья, немало удивленная таким предложением, ответила:

– Это для меня великая честь, государь.

– Так ты согласна?

– Да, царь, согласна!

– Ну и хорошо. – Иван подошел к княжичу. – А тебе, Владимир, пора приобщаться к государственным делам. Их будет немало.

– Так я всегда готов.

– Я подумаю, куда определить тебя, и сообщу.

– Буду ждать, царь.

– А теперь ступайте, да хранит вас Господь.

– Благодарим, государь. Долгих лет царствования тебе во славу Руси православной.

Ефросинья и Владимир Старицкие поклонились и вышли.

Иван подошел к окну и долго задумчиво смотрел на стены древнего Кремля.

13 февраля 1547 года состоялось венчание царя с Анастасией. После пиров и ликования Иван впервые познал, что такое обычное человеческое счастье быть рядом с возлюбленной. Анастасия Захарьина до конца жизни являлась первой и последней большой, настоящей любовью Ивана Грозного.

Радуясь счастью, государь даже не подозревал, какие испытания ждут его в самом скором будущем. Их преодоление откроет новую эпоху в становлении великой православной Руси как мощной, единой, процветающей державы. Не считаться с ней уже не смогут правители как Запада, так и Востока. Начиналась эпоха небывалого подъема Руси.