Глава десятая.
Век чудес
«О Всевышний, Творец Космоса, Вращатель Галактик, Дух Электромагнитных Волн, Вдыхающий и Выдыхающий неисследимые бесконечности Вакуума, Извергающий Огнь и Каменья, Играющий Тысячелетиями – в силах ли мы сделать для Тебя что-нибудь, что бы Ты Сам не сделал для Себя в октильон раз лучше? Ничего! Можем ли мы сделать или сказать хоть что-то для Тебя интересное? Ничего! О, Человечество, возрадуйся безразличию своего Творца, ибо оно, наконец, дарует нам свободу, правдивость, человеческое достоинство. Больше никогда дурак вроде Малаки Константа не сможет сказать про свое нелепое, сказочное везенье: „Кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится“. И ни один тиран больше не скажет: „Делайте то или это, потому что так хочет Бог, а если не делаете, то восстаете против Самого Бога“. О Всевышний, Безразличие Твое – меч огненный, ибо мы обнажили его и со всей мощью разили и поражали им, и ныне вся лживая болтовня, которая порабощала нас или загоняла в сумасшедшие дома, лежит во прахе!»
– Преподобный С. Хорнер Редуайн
Был вторник, день клонился к закату. В Северном полушарии Земли стояла весна.
Земля изобиловала зеленью и водами. Воздух Земли был сладок и дыханье утучняло, как сливки.
Дожди, сходившие на Землю, были чисты, и эту чистоту можно было попробовать на вкус. У чистоты был освежающе-терпкий привкус.
На Земле было тепло.
Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от плодящейся жизни. Плодороднее всего Земля была в местах, где было больше трупов.
Освежающе-терпкий дождик сеялся на зеленое поле, где трупов было очень много. Он падал на деревенское кладбище в Новом Свете. Это кладбище находилось в Западном Барнстейбле, Мыс Код, Массачусетс, США, Кладбище было перенаселено – все промежутки между могилами покойников, умерших своей смертью, были забиты телами героев, погибших на войне. Марсиане лежали бок о бок с землянами.
На Земле в каждой стране были кладбища, где марсиане и земляне были погребены бок о бок. Не осталось ни одной страны на Земле, где не было сражений, когда вся Земля воевала с марсианами.
Все было прощено и забыто.
Живые составляли единое Братство, а все мертвые – Братство еще более тесное.
Церковь, похожая на мокрую самку ископаемого дронта, насиживающую надгробные камни, успела побывать в разные времена пресвитерианской, конгрегационалистской, униатской и универсально-апокалиптической. Теперь она была храмом Господа Всебезразличного.
Среди кладбищенских плит стоял человек, совершенно дикий на вид, опьяневший от сытного, как сливки, воздуха, зелени, влажности. Человек был почти голый, иссиня-черная борода и спутанные отросшие волосы были тронуты сединой. На нем позвякивала набедренная повязка из железок и медной проволоки.
Это одеяние прикрывало его срам.
Дождь струился по его обветренным щекам. Он закинул голову и пил дождевые струи. Он положил руку на надгробный камень – не опираясь, а просто чтобы прикоснуться. К камням-то он привык – в усмерть привык к пересохшей, грубой, жесткой на ощупь поверхности камня. Но вот таких камней – влажных, поросших мхом камней, вытесанных людьми, с надписью, сделанной человеческой рукой, – он не касался с давних-давних пор.
Pro patria – гласила надпись на камне, которого он касался.
Человек этот был Дядек.
Он возвратился домой с Марса и с Меркурия. Космический корабль приземлился в лесу, неподалеку от кладбища. Дядька переполняла безоглядная, юношеская жажда жизни – ведь лучшие годы у него безжалостно отняли.
Дядьку было сорок четыре.
Он вполне мог бы зачахнуть и умереть.
Но его заставляло жить одно-единственное желание, почти не затрагивавшее его чувств, ставшее почти автоматическим. ОН ХОТЕЛ ОТЫСКАТЬ БИ, СВОЮ ПОДРУГУ, ХРОНО, СВОЕГО СЫНА, И СТОУНИ СТИВЕНСОНА, СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО, ЗАДУШЕВНОГО ДРУГА.
Дождливым утром во вторник преподобный С. Хорнер Редуайн стоял на кафедре своей церкви. В церкви больше никого не было. Редуайн взошел на кафедру просто потому, что хотел почувствовать всю полноту радости. К этой радости во всей ее полноте он стремился вовсе не от плохой жизни. Он познал всю полноту радости в чрезвычайно благоприятной обстановке – его все горячо любили, как служителя религии, которая не только сулила, но и творила чудеса.
Его церковь – Первая Барнстейблская церковь Господа Всебезразличного, называлась еще, как бы в скобках, Церковью Усталого Звездного Странника. Этот подзаголовок был рожден пророчеством: одинокий марсианский солдат, отбившийся от своих, в один прекрасный день явится в церкви Редуайна.
Церковь была подготовлена к чуду. В обветшалый дубовый стояк позади кафедры был забит железный гвоздь ручной ковки. На стояке покоилась тяжелая мощная балка – конек крыши. А на гвозде висели плечики, инкрустированные полудрагоценными каменьями. А на плечиках, в прозрачном пластиковом мешке, висел костюм.
В пророчестве упоминалось, что Звездный Странник явится голым и что костюм окажется ему точь-в-точь впору. Костюм был такого покроя, что не пришелся бы впору никому, кроме того, для кого предназначался. Это был комбинезон из прорезиненной материи лимонно-желтого цвета, спереди он застегивался на молнию. Он был облегающий, как перчатка.
Таких костюмов никто не носил. Он был сшит специально, чтобы придать чуду блеск и величие.
На груди и на спине этого одеяния были нашиты вопросительные знаки по футу длиной. Они напоминали, что Звездный Странник не будет знать, кто он такой.
И никто не будет знать, кто он, пока Уинстон Найлс Румфорд, основатель Церкви Господа Всебезразличного, не провозгласит во всеуслышанье имя Звездного Странника.
Когда Звездный Странник явится, Редуайн должен подать сигнал, трезвоня во все колокола.
Когда раздастся сполошный перезвон колоколов, прихожане должны прийти в дикий восторг, бросить все, чем занимались, и, плача и смеясь, бежать в церковь.
Пожарная бригада Западного Барнстейбла почти вся состояла из прихожан церкви Редуайна, и они должны были подогнать к ней пожарную машину – единственный мало-мальски пригодный для торжественной встречи Звездного Странника экипаж.
В историческое ликование колоколов должно было влиться завывание сирены на пожарной вышке. Одинокий вопль сирены означал пожар в лесу или загорание травы. Цва сигнала – пожар в доме. Троекратное завывание – спасательные работы. А десять сигналов подряд будут возвещать прибытие Звездного Странника.
Вода просачивалась сквозь плохо пригнанную оконную раму. Вода пробиралась под отставшую черепицу на кровле, сочилась из трещины и собиралась блестящими каплями на потолочной балке над головой Редуайна. Бойкий дождик хлестал по колокольне, по старинному колоколу времен Поля Ревира, струился – вниз по веревке колокола, – пропитывал деревянную куклу, подвешенную к концу веревки, стекал с ножек куклы, собирался в лужу на выложенном каменными плитами полу церкви.
Кукла была не простая, она имела отношение к культу. Она символизировала отвратительный, давно забытый образ жизни. Называлась кукла МАЛАКИ. Повсюду – в домах и служебных помещениях приверженцев – религии Редуайна – обязательно был подвешен хоть один Малаки.
Вешать Малаки полагалось только определенным образом. Обязательно за шею. И узел был предписан строго: скользящая петля палача.
И капли капали с ножек редуайновского Малаки.
Холодная, капризная весна крокусов осталась позади.
Хрупкая, пронзительно прохладная, волшебная весна нарциссов тоже осталась позади.
Настала весна человечества, и пышные кисти сирени возле церкви Редуайна клонились под собственной тяжестью, как гроздья винограда «конкорд».
Редуайн вслушивался в лепет дождя, и ему чудилось, что дождь говорит старинным чосеровским языком. Он произносил вслух слова, которые слышались ему в говоре струй, словно вторил, не заглушая голос дождя:
Когда Апрель обильными дождями
Разрыхлил землю, взрытую ростками,
И мартовскую жажду утоля, от корня до зеленого стебля,
Набухли жилки той весенней силой…
Капелька, посверкивая, сорвалась с потолочной балки, прочертила мокрый след по левой линзе очков Редуайна и по его круглой, как яблоко, щеке.
Время было милостиво к Редуайну. Он стоял на кафедре, похожий на румяного деревенского мальчишку-почтальона, а ведь ему было сорок девять. Он поднял руку, чтобы смахнуть каплю со щеки, и на запястье у него зазвенела насыпанная в голубой мешочек дробь.
Точно такие же мешочки были привязаны к другому запястью и к обеим ногам, а на груди и на спине лежали тяжелые железные пластины, поддерживаемые лямками.
Эти вериги представляли собой дополнительный вес, назначенный ему в гандикапе жизни.
Редуайн нес дополнительный вес в сорок девять фунтов – и гордился этим. Более сильному назначили бы вес побольше, а слабому – поменьше. Каждый сильный мужчина в приходе Редуайна принимал свое бремя радостно и носил его с гордостью, на людях и дома.
Самые слабенькие и жалкие были вынуждены, наконец, признать, что скачка жизни организована честно.
Переливчатые мелодии дождя так чудесно отдавались в пустом храме, создавая фон для любой декламации, что Редуайн продолжал говорить. На этот раз он говорил слова, написанные Уинстоном Найлсом Румфордом, Хозяином Ньюпорта.
Редуайн собирался повторить под аккомпанемент дождя слова, которые Хозяин Ньюпорта написал, определяя свое положение по отношению к священнослужителям, их положение по отношению к пастве и положение каждого верующего по отношению к Богу. Редуайн читал это место своей пастве каждое первое воскресенье месяца.
– Я вам не отец, – декламировал Редуайн. – Лучше зовите меня братом. Но я вам не брат. Лучше зовите меня сыном. Но я вам не сын. Лучше зовите меня псом. Но я и не пес ваш. Зовите меня лучше блохой на вашем псе. Но я и не блоха. Лучше зовите меня микробом на блохе, кусающей вашего пса. И я, будучи микробом на блохе вашей собаки, всегда готов служить вам верой и правдой, как и сами вы готовы служить Всевышнему Творцу Вселенной.
Редуайн хлопнул в ладоши, как будто убил блоху, на которой кишели микробы. По воскресеньям все собрание верующих убивало воображаемую блоху, хлопая и унисон.
Еще одна дрожащая капля сорвалась с потолка, опять смочила щеку Редуайна. Редуайн, склонив голову, возблагодарил от всего сердца за каплю, за церковь, за мир, за Хозяина Ньюпорта, за Землю, за Бога, Которому ни до чего Нет Дела, за всех и вся.
Он сошел с кафедры, раскачивая мешочки-бремена на запястьях, так что они торжественно шуршали.
Он прошел по храму, вошел в арку под колокольней. Задержался у лужицы, натекшей с веревки колокола, посмотрел вверх, соображая, откуда могла просочиться вода. Он подумал, какой это славный, милый обычай весеннего дождя – вот так, тайком, пробираться внутрь. И он решил, что, если ему когда-нибудь поручат перестраивать церковь, он непременно оставит лазейку для веселых, пронырливых дождевых капель, проникающих повсюду.
Сразу за аркой внизу колокольни изгибалась вторая арка, арка из темной листвы и гроздьев сирени.
Редуайн вступил под эту вторую арку, заметил космический корабль, похожий на большой пузырь, в щетине леса, увидел голого, обросшего бородой Звездного Странника на церковном кладбище.
Редуайн возопил от радости. Он помчался обратно в церковь и принялся дергать и раскачивать веревку колокола, как пьяный шимпанзе. В сумасшедшем перезвоне колоколов Редуайну слышались слова – по уверению Хозяина Ньюпорта, все колокола твердят одно и то же:
– АДА НЕТ! – звенел-заливался набат.
– АДА НЕТ,
– АДА НЕТ,
– АДА НЕТ!
Дядька колокольный звон напугал до полусмерти. Дядьку звон показался враждебным н полным страха. Он бросился бежать к кораблю и по дороге здорово рассадил голень, карабкаясь через каменную ограду. Задраивая входной люк, он услышал, как в колокольный переполох влился ответный вой пожарной сирены.
Дядек думал, что Земля все еще воюет с Марсом и что колокола и сирена призывают скорую и неизбежную смерть на его голову. Он нажал на кнопку «ВКЛ.».
Автомат-навигатор вместо того, чтобы сразу дать команду «на взлет», принялся впустую и бессмысленно спорить сам с собой. В результате он сам себя выключил.
Дядек снова нажал кнопку «ВКЛ.». На этот раз он прижал ее пяткой и не отпускал.
И снова навигатор тупо препирался сам с собой, потом снова попытался выключиться. Когда это ему не удалось, он стал изрыгать грязно-желтый дым.
Дым становился все гуще, все ядовитей, так что Дядьку пришлось проглотить дышарик и применить шлиманновскую дыхательную методику.
Потом пилот-навигатор издал басовитый, вибрирующий органный звук и навсегда отключился, умер.
Теперь о взлете думать было нечего. Смерть пилота-навигатора означала смерть всего корабля.
Дядек пробрался сквозь клубы дыма к иллюминатору и выглянул.
Он увидел пожарную машину. Машина, ломая кустарник, пробивалась к космическому кораблю. На ней гроздьями висели мужчины, женщины, дети – все, как один, вымокшие до нитки, но радостные и счастливые.
Впереди пожарной машины шествовал преподобный С. Хорнер Редуайн. В одной руке он нес лимонно-желтый комбинезон в пластиковом мешке. В другой – букет только что наломанной сирени.
Женщины посылали воздушные поцелуи Дядьку, выглядывающему в иллюминатор, они поднимали детей, чтобы те посмотрели, какой там чудесный дяденька. А мужчины, не слезая с пожарной машины, громко кричали «ура!» в честь Дядька, в честь друг друга, в честь всего, что попадалось на глаза. Шофер заставил мощный мотор разразиться канонадой выхлопов, включил сирену, а сам трезвонил в колокол.
На каждом человеке висело какое-нибудь бремя. Большинство этих «гандикапов» сразу бросались в глаза – грузила, мешки с дробью, старые печные решетки – все они были рассчитаны на то, чтобы компенсировать физические преимущества. Но кое-кто из прихожан Редуайна – немногие истинные приверженцы новой религии – выбрал себе бремя, не столь бросающееся в глаза, зато куда более эффективное.
Там были женщины, по слепой прихоти судьбы одаренные ужасным преимуществом – красотой. Они расправились с этим непростительным преимуществом – одевались как попало, горбились, жевали резинку и жутко размалевывали лица косметикой.
Один старик, у которого было единственное преимущество – отличное зрение, – испортил себе глаза, пользуясь очками своей жены.
Молодой смуглый брюнет, который был не в силах уничтожить сводившую женщин с ума хищную мужественность ни дрянной одеждой, ни отвратительными манерами, обременил себя женой, которую от секса тошнило.
А жена молодого брюнета, которая вполне могла гордиться своим значком-ключиком общества Фи-Бета Каппа, обременила себя мужем, который не читал ничего, кроме комиксов.
Приход Редуайна не был единственным в своем роде, И крайнего фанатизма среди прихожан тоже не замечалось. На Земле жили буквально миллиарды людей, с радостью взваливших на себя какое-нибудь бремя.
Радовались все они оттого, что теперь уже никто не мог быть лучше других. Все были равны.
Тут пожарники выдумали еще один способ выразить свой восторг. Посредине машины был укреплен брандспойт. Его можно было направить куда угодно, как пулемет. Пожарники нацелили его вертикально вверх и пустили воду. К небу устремился пульсирующий, опадающий фонтан: не в силах карабкаться выше, он распадался на струйки, и порывы ветра подхватывали, разбивали эти струйки, относя в сторону. Водяные струи то принимались барабанить по обшивке космического корабля, то падали на головы самих пожарников, то поливали женщин и детей, приводя их в неописуемый восторг.
На празднестве в честь явления Дядька вода сыграла столь важную роль по счастливой случайности. Этого никто не планировал заранее. Но все самозабвенно радовались праздничному изобилию воды, вымочившей всех до одного, – это и было прекрасно.
Преподобный С. Хорнер Редуайн, облепленный промокшей сутаной, чувствовал себя голым, как языческий фавн, и сначала махал букетом сирени перед иллюминатором, а потом прижал к стеклу лицо, сияющее восторженной любовью.
Лицо, глядевшее на Редуайна из корабля, поразительно напоминало физиономию умной обезьяны в зоопарке.
Лоб Дядька бороздили глубокие морщины, а на глаза навернулись слезы от напряженного, безнадежного усилия – понять, что происходит.
Дядек решил не поддаваться страху.
Но впускать Редуайна в корабль он тоже не торопился.
Наконец он подошел к люку, отпер и внутреннюю, и наружную двери шлюзовой камеры. Потом отступил, ожидая, чтобы кто-то толкнул дверь и вошел.
– Погодите – я войду первым и дам ему надеть костюм! – сказал Редуайн своим прихожанам. – А уж потом встречайте его, как хотите, – он ваш!
В космическом корабле Дядек надел комбинезон, и тот прильнул к нему плотно, как слой краски. Оранжевые вопросительные знаки на груди и на спине расправились без единой морщинки.
Дядек еще не знал, что никто в мире, кроме него, не носит таких комбинезонов. Он полагал, что множество людей носит точно такие же костюмы – даже с вопросительными знаками.
– Это – это Земля? – спросил Дядек Редуайна.
– Да, – сказал Редуайн. – Мыс Код, Массачусетс, Соединенные Штаты Америки, Братство Человечества.
– Слава Богу! – сказал Дядек. Редуайн вопросительно поднял брови.
– А за что?
– Простите? – не понял Дядек.
– За что вы его благодарите? – спросил Редуайн. – Ему до вас нет никакого дела. Он и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь вам сюда добраться в целости и сохранности, точно так же, как не сделал ни малейшего усилия, чтобы вас прикончить.
Он воздел руки, и его мускулатура словно воплощала мощь его веры. Дробинки в мешках на его запястьях зашуршали, пересыпаясь, и Дядек обратил внимание на них. Потом его взгляд естественно скользнул с мешков-гандикапов на железную пластину на груди Редуайна, Редуайн, угадав направление взгляда Дядька, приподнял, как бы взвешивая, железную пластину.
– Тяжелая, – сказал он.
– Угу, – согласился Дядек.
– Вам придется носить фунтов пятьдесят, если прикинуть на взгляд, – после того, как мы вас приведем в порядок, – сказал Редуайн.
– Пятьдесят фунтов? – сказал Дядек.
– Вы должны радоваться, а не огорчаться, что на вас возложат такое бремя, – сказал Редуайн. – Тогда уж никто не бросит вам в лицо упрек, что вы, мол, обогнали других по слепой прихоти судьбы.
В его голосе зазвучали красноречиво-грозные нотки, которые не часто звучали в нем после самых ранних дней становления Церкви Бога Всебезразличного, славных дней, когда люди толпами обращались в его веру после войны с Марсом. В те времена Редуайн, как и все другие проповедники новой веры, пугал неверующие праведным гневом толп – праведным гневом толп, которых тогда просто не было.
Но зато теперь толпы, полные праведного гнева, существовали повсюду на земном шаре. Число приверженцев Церкви Бога Всебезразличного составляло внушительную цифру – целых три миллиарда. Юные львы некогда бывшие первыми апостолами нового вероисповедания; отныне могли смириться и превратиться в агнцев, созерцающих восточные мистерии, вроде капель падающих с веревок от колокола. Рука Церкви повсюду властно правила толпами людей.
– Предупреждаю вас, – сказал Редуайн Дядьку, – когда выйдете к людям, не вздумайте даже невзначай намекнуть на то, что Бог к вам как-то особенно относится или что вы хоть на что-то можете пригодиться Богу. Хуже ничего не придумаешь, чем сказать что-то в таком роде: «Слава Богу за то, что избавил меня от всех бед. По какой-то причине Он сделал меня своим избранником, и теперь я желаю только одного – служить Ему».
– Эта восторженная толпа, – продолжал Редуайн, – может в мгновение ока стать очень опасной толпой, и тут уж никакие добрые предзнаменования, никакие пророчества вас не спасут.
Дядек как раз собирался сказать почти дословно то, что Редуайн не советовал ему говорить.
– А что же – что же мне говорить? – спросил Дядек.
– В пророчестве указано все, что вы должны сказать, до последнего слова. Я долго и глубоко обдумывал слова, которые вам предстоит сказать, и убедился, что лучше сказать нельзя.
– Но мне никакие слова в голову не идут – разве что «здравствуйте» и «спасибо»… – сказал Дядек. – Вы-то что хотите от меня услышать?
– То, что вы скажете, – сказал Редуайн. – Славные люди, собравшиеся здесь, повторяли эти слова, готовясь к встрече, сотни раз. Они зададут вам два вопроса, и вы ответите им, как сумеете.
Он вывел Дядька наружу через люк. Фонтан на пожарной машине заглушили. Крики замерли, танцы прекратились.
Паства Редуайна выстроилась, полукругом вокруг Дядька и Редуайна. Все, как один, сделали глубокий вздох и сжали губы.
Редуайн подал священный знак.
Толпа выдохнула, как один человек:
– Кто вы? – спросили они.
– Я… Я не помню свое настоящее имя, – сказал Дядек. – Меня звали Дядек.
– Что с вами произошло? – крикнула толпа. Дядек растерянно покачал головой. Он никак не мог найти слова, подходящие к такому торжественному случаю, чтобы кратко изложить свои приключения. От него ждали великих откровений. А он не находил в себе ни капли величия. Он шумно вздохнул, чтобы толпе стало понятно, как он стыдится своей будничной серости.
– Я жертва цепи несчастных случайностей, – сказал он. И, пожав плечами, добавил: – Как и все мы.
Толпа разразилась приветственными криками и закружилась в танце.
Дядька втащили на борт пожарной машины и повезли к дверям церкви.
Редуайн благостным жестом показал на вырезанный из дерева развернутый свиток, помещенный над воротами храма. На свитке сияли золотом резные слова:
Я ЖЕРТВА ЦЕПИ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ, КАК И ВСЕ МЫ.
Прямо от ворот церкви Дядька доставили на пожарной машине в Ньюпорт, Род-Айленд, где ожидалась очередная материализация.
По разработанному заблаговременно, несколько лет назад, плану, пожарные машины Мыса Код подтянули поближе к Западному Барнстейблу, для подстраховки на время отсутствия тамошней пожарной машины.
Весть о явлении Звездного Странника пронеслась по Земле, как лесной пожар. Во всех деревушках, городках и крупных городах, лежавших на пути пожарной машины, Дядька засыпали цветами.
Дядек восседал высоко – высоко, на еловом брусе два на шесть футов размером, переброшенном через борта посередине кузова. А в самом кузове ехал. преподобный С. Хорнер Редуайн.
Редуайн завладел веревкой пожарного колокола и названивал в него, не покладая рук. К языку колокола был подвешен Малаки из пластика повышенной прочности. Эта кукла была особенная, такую можно было купить только в Ньюпорте. Видя такого Малаки, каждый сразу понимал, что его владелец совершил паломничество в Ньюпорт.
Паломничество в Ньюпорт Добровольная пожарная Бригада Западного Барнстейбла совершила в полном составе, за исключением двух нонконформистов. Малаки, подвешенный на пожарном колоколе, был приобретен на средства Пожарного Надзора.
На жаргоне лотошников, торгующих сувенирами, Малаки из особо прочного пластика, принадлежащий Пожарному Надзору, был «самый что ни на есть доподлинный, натуральный, государственный Малаки».
Дядек был совершенно счастлив – как чудесно вновь оказаться среди людей, снова дышать воздухом. И все встречали его с такой любовью.
Кругом был такой замечательный шум. Кругом было столько всего замечательного. И Дядек надеялся, что все замечательное теперь останется с ним навсегда.
– Что с вами произошло? – громко кричали ему все люди, и все хохотали.
Для удобства общения с такой массой народа Дядек подсократил фразу, так восторженно встреченную небольшой толпой перед Церковью Звездного Странника.
– Несчастья! – орал он.
Он смеялся во весь голос.
Вот это жизнь!
Какого черта! И он смеялся.
Поместье Румфордов в Ньюпорте было уже восемь часов забито до отказа. Охрана не пускала тысячную толпу к маленькой дверце в стене. Но охрана была практически не нужна – толпа стояла от стены к стене, спрессованная в единый монолит.
В нее не смог бы втиснуться и намыленный угорь.
Тысячи паломников, оставшиеся за стенами, старались, не нарушая благочестия, пробраться поближе к громкоговорителям, укрепленным по углам, на стенах.
Из рупоров будет слышен голос Румфорда.
Толпа была самая громадная и самая наэлектризованная из всех толп, потому что настал давно обетованный Великий День Звездного Странника.
Повсюду бросались в глаза бремена, самые хитроумные и чрезвычайно эффективные. Толпа производила отрадное впечатление сплошной серости и крайней обремененности.
Би, подруга Дядька с Марса, тоже была в Ньюпорте. С ней был и сын ее от Дядька, Хроно.
– Эгей! Покупайте самых что ни на есть доподлинных, натуральных, государственных Малаки только у нас, – хрипло выкрикивала Би. – Покупайте у нас! А вот Малаки, будете махать Звездному Страннику! – говорила Би. – Берите Малаки, Звездный Странник благословит их, когда придет!
Она сидела в ларьке, лицом к железной дверце в стене румфордовского имения в Ньюпорте. Ларек Би был первым в ряду из двадцати ларьков, вытянувшихся напротив дверцы. Все двадцать были подведены под общую односкатную крышу, а друг от друга отделялись перегородками по пояс высотой.
Би торговала пластиковыми куклами-Малаки, у которых ручки и ножки гнулись в суставах, а глаза были хрустальные. Би покупала их на оптовом складе предметов культа по двадцать семь пенсов за штуку, а продавала по три доллара. Она отлично вела торговое дело.
Ее житейская хватка и яркая внешность – то, что было видимо миру, – не шли ни в какое сравнение с невидимым миру величием, которое и помогало ей бойко распродавать товар. Сначала паломники замечали карнавальную яркость Би, но подойти к ларьку н раскошелиться их заставляла ее аура. Это невидимое излучение окутывавшее ее, яснее слов говорило о том, что Би родилась для более высокой и благородной жизни и она просто молодчина: не сдается, попав даже в такую передрягу.
– Эй! Покупайте Малаки, пока не поздно, – говорила Би. – Начнется материализация – Малаки не получите!
Она говорила правду. По предписанию все торговцы были обязаны закрыть ставни своих ларьков за пять минут до материализации Уинстона Найлса Румфорда и его пса. И ставни должны были оставаться закрытыми еще десять минут после того, как от Румфорда с Казаком и след простынет.
Би обернулась к своему сыну, Хроно, вскрывавшему новый ящик с Малаки.
– Сколько до свистка? – спросила она. Она имела в виду мощную паровую сирену, установленную в парке за стеной поместья. Сирена начинала свистеть за пять минут до материализации.
Самый момент материализации возвещал выстрел из трехдюймовой пушки.
А дематериализация отмечалась взлетом целой тучи детских воздушных шариков.
– Восемь минут, – сказал Хроно, взглянув на свои часы.
Ему исполнилось одиннадцать по земному счету. Он был смуглый, и в его черных глазах горела затаенная злоба и ненависть.
Обсчитывать он умел виртуозно, да и в картах ему всегда подозрительно везло. Он артистически сквернословил и носил при себе нож с выскакивающим шестидюймовым лезвием. Хроно не ладил с другими детьми, и о нем шла дурная слава из-за привычки сводить все счеты без страха и разом, так что он нравился только очень глупым и очень хорошеньким маленьким девочкам.
Ньюпортовское полицейское управление и отделение полиции Род-Айленда внесли Хроно в список закоренелых малолетних преступников. Он был на короткой ноге не меньше чем с пятьюдесятью инспекторами по уголовным делам – знал их по именам – и выдержал четырнадцать тестов на детекторе лжи, как истинный ветеран.
Хроно давно угодил бы в исправительное заведение, если бы не самая лучшая коллегия адвокатов – коллегия при Церкви Господа Всебезразличного. По приказу Румфорда эта коллегия защищала Хроно против любых обвинений.
Чаще всего Хроно привлекался к ответственности за мошенничество и шулерство, ношение запрещенного оружия, владение незарегистрированными револьверами, стрельбу в черте города, продажу порнографических открыток и других предметов и вообще как особо трудный ребенок.
Официальные власти горько сетовали на мать мальчика, обвиняя во всем ее. Мать просто любила его – такого, как он есть.
– Эй, люди, осталось всего восемь минут, покупайте Малаки, пока не поздно, – сказала Би. – Берите, берите, не зевайте!
Верхние передние зубы у Би был золотые, а кожа, как и у Хроно, напоминала цветом золотистый дуб.
Передние зубы Би потеряла, когда космический корабль, в котором они прилетели с Марса, потерпел крушение над амазонскими джунглями, в районе Гумбо. Она и Хроно – единственные, кто уцелел после катастрофы, – целый год скитались по джунглям.
Цвет кожи у Би и Хроно изменился на всю жизнь из-за стойких изменений в печени, А стойкие изменения в печени у них наступили после того, как они три месяца просидели на особой диете – ничего, кроме воды и корней сальпа-сальпа, или амазонского голубого тополя. Эта диета входила в ритуал посвящения Би и Хроно в члены племени Гумбо.
Ритуал посвящения заключался в том, что мать и сына привязали к кольям посреди деревни, причем Хроно олицетворял Солнце, а Би олицетворяла Луну – конечно, в представлении племени Гумбо.
После всего пережитого Би и Хроно были друг другу ближе, чем обычно бывают мать и сын.
В конце концов их спасли – вывезли на вертолете. Уинстон Найлс Румфорд послал вертолет точно в определенное место и в точно определенный момент.
Уинстон Найлс Румфорд дал на откуп Би и Хроно процветающую торговлю куклами-Малаки у самой дверцы из «Алисы в стране чудес». Он также оплатил счет у зубного протезиста и настоял, чтобы Би вставили золотые зубы.
Соседний ларек занимал Гарри Брэкман. Он был сержантом на Марсе, командовал взводом Дядька. Брэкман растолстел и начинал лысеть. У него была пробковая нога и протез из нержавеющей стали вместо правой руки. Ногу и руку он потерял в битве при Бока Ратон. Он был единственным, кто остался в живых, – и, если бы не тяжелейшие ранения, его бы непременно линчевали заодно с остальными солдатами взвода, взятыми в плен.
Брэкман торговал пластмассовыми моделями фонтана в парке. Модели были в фут высотой. В их цоколях были запрятаны насосики, работавшие от пружинного завода. Насосы подавали воду из большой чаши вверх, к маленьким чашечкам. Маленькие чашечки переполнялись, вода стекала в чашечки побольше, потом…
Брэкман запустил сразу три фонтанчика на прилавке.
– Точь-в-точь как там, за стенкой, можете мне поверить, – говорил он. – Берите, везите домой. Поставите его в окне и все соседи будут знать, что вы побывали в Ньюпорте. А для детишек на день рождения можете водрузить его посреди стола и налить туда розовый лимонад.
– Сколько просите? – спросил приезжий фермер.
– Семнадцать долларов, – ответил Брэкман.
– Ух ты! – крякнул фермер.
– Это же всенародная святыня, братец, – сказал Брэкман, невозмутимо глядя в глаза деревенщине. – Это тебе не игрушка. – Он наклонился, вынул из-под прилавка модель марсианского космического корабля. – Тебе игрушка нужна? Вот тебе игрушка. Сорок девять центов. Я на ней всего два цента зарабатываю.
Фермеру хотелось показать, какой он разборчивый покупатель. Он стал сравнивать модель с оригиналом. который она изображала. Оригинал модели – марсианский космический корабль – лежал на верхушке колонны высотой в девяносто восемь футов. Колонна с космическим кораблем находилась в поместье Румфордов – в углу, на месте теннисных кортов.
Румфорд пока еще не объяснил, для чего здесь космический корабль, на постройку пьедестала, под который пошли деньги, собранные школьниками всего мира по пенсу. Корабль был готов стартовать в любую минуту. К колонне была приставлена самая длинная, как говорили, приставная лестница в истории человечества. Это был шаткий, головокружительный путь к люку космического корабля.
В аккумуляторе космического корабля находились последние поскребыши марсианского военного запаса Всемирного Стремления Осуществиться.
– Угу, – сказал фермер. Он поставил модель обратно на прилавок. – Вы уж извините, я тут еще похожу, приценюсь.
Пока что он купил только шапочку, как у Робин Гуда, с портретом Румфорда на одной стороне и парусной яхтой – с другой, а на пере было вышито его собственное имя. Если верить надписи, его звали Делберт.
– Спасибо вам, – сказал Делберт. – Может, я еще вернусь.
– Не, сомневаюсь, Делберт, – сказал Брэкман.
– А откуда вы знаете, что меня зовут Делберт? – подозрительно спросил польщенный Делберт.
– Ты думаешь, тут только один Уинстон Найлс Румфорд владеет сверхъестественными способностями? – сказал Брэкман.
За стеной взвилось облачко пара. Мгновенье спустя над ларьками прокатился вой мощной паровой сирены – оглушительный, горестный, торжествующий. Этот сигнал означал, что Румфорд и его пес материализуются ровно через пять минут.
Это был сигнал для торговцев – прекратить зазывать покупателей, беспардонно расхваливая свои дешевые поделки, закрыть рты, захлопнуть ставни.
Ставни сразу захлопнулись.
При закрытых ставнях ряд ларьков превратился в полутемный туннель.
В этом сумрачном туннеле всегда воцарялась особая, замогильная жуть – еще и потому, что сидели там только выходцы с Марса, случайно оставшиеся в живых. Румфорд приказал, чтобы марсианам было предоставлено право в первую очередь получить концессии для торговли в Ньюпорте. Таким своеобразным способом он говорил им «спасибо».
В живых осталось немного – всего пятьдесят восемь человек в Соединенных Штатах, всего сто шестнадцать во всем мире.
Из пятидесяти восьми марсиан, живущих в Соединенных Штатах, двадцать один занимался мелочной торговлей в Ньюпорте.
– Ну, поехали-покатились, ребятишки! – сказал кто-то далеко-далеко, в самом дальнем конце ряда. Это был голос слепого, который торговал робингудовскими шапочками с портретами Румфорда па одной стороне н парусной яхтой – на другой.
Сержант Брэкман оперся, скрестив руки, па перегородку, отделявшую его ларек от ларька Би. Он подмигнул юному Хроно, который разлегся на вскрытом ящике с Малаки.
– Ну и катитесь к чертовой матери, верно, малыш? – сказал Брэкман Хроно.
– К чертовой матери, – откликнулся Хроно. Он чистил ногти странно изогнутой, просверленной и зазубренной металлической полоской. На Марсе она была его талисманом. На Земле она по-прежнему оставалась его талисманом.
Как знать, может быть, этот талисман спас жизнь Би и Хроно в джунглях. Туземцы из племени Гумбо почувствовали в этом кусочке металла неимоверную магическую силу. Преклоняясь перед этой силой, они приняли владельцев талисмана в племя, хотя вообще-то их полагалось съесть.
Брэкман ласково усмехнулся.
– Знай наших – вот настоящий марсианин, господа! – сказал он. – Лежит себе на ящике с Малаки и не подумает встать, взглянуть на Звездного Странника.
Не один Хроно проявлял полное безразличие к Звездному Страннику. Всеми владельцами ларьков был принят гордый и вызывающий обычай – не участвовать в церемониях, оставаться в полутьме туннеля, каждый в своем ларьке, пока Румфорд и его псина являются и пропадают.
Не то чтобы лавочники и вправду презирали румфордовскую веру. Большинство даже считало, что эта новая религия, должно быть, очень даже неплохая штука. Но, демонстративно оставаясь в запертых ларьках, они давали понять, что, как марсианские ветераны, сделали больше чем достаточно для того, чтобы Церковь Господа Всебезразличного утвердилась и вошла в силу.
Они демонстративно показывали всем, что фактически отдали жизнь за это дело.
И Румфорд поддерживал их – говорил о них с любовью: «Святые солдаты там, перед дверцей в стене. Их равнодушие – тяжкая рана, которую они приняли, чтобы мы стали еще жизнерадостней, еще богаче чувствами, еще свободней».
Марсиане-торговцы противостояли великому искушению хоть одним глазком взглянуть на Звездного Странника. На стенах поместья Румфордов были установлены громкоговорители, так что каждое слово, сказанное Румфордом, гремело во всеуслышание на четверть мили в окружности. Эти слова вновь и вновь возвещали великое торжество правды, которое настанет с явлением Звездного Странника.
Истинно верующие с трепетом, в сладком предвкушении, готовились к этой великой минуте, великой минуте, когда все истовые приверженцы новой веры почувствуют, что вера их десятикратно умножилась, засияла, наполнилась жизнью.
И вот наступила эта минута.
Пожарная машина, доставившая Звездного Странника от самых дверей Церкви Звездного Странника па мысе Код, под звон колокола и истерические вопли пожарной сирены уже проезжала мимо ряда ларьков.
Тролли не желали выглядывать из сумрачного туннеля.
Внутри, за стеной, рявкнула пушка.
Это значит, что Румфорд со своим псом материализовался – а Звездный Странник уже входит в дверцу из «Алисы в стране чудес».
– Наверное, какой-нибудь безработный актеришка из Нью-Йорка, которого он нанял, – сказал Брэкман.
Никто не сказал в ответ ни слова – даже Хроно, который считал себя главным циником торгового ряда. Да и сам Брэкман не принимал свои слова всерьез не считал, что Звездный Странник – наемный статист. Все нынешние торговцы на собственной шкуре испытали румфордовское пристрастие к реализму. Когда Румфорд ставил мистерию страстей, он использовал только настоящих людей – в настоящем адском пекле.
Позвольте мне обратить ваше особое внимание на то, что Румфорд, несмотря на пристрастие к грандиозным зрелищам, никогда не поддавался искушению объявить самого себя Богом или даже каким-то подобием Бога.
Злейшие враги Румфорда это признают. Доктор Морис Розенау в своей книге «Пангалактическая фальшивка, или Три миллиарда одураченных» пишет:
«Уинстон Найлс Румфорд-межзвездный Фарисей, Тартюф и Калиостро – все же потрудился объявить, что он не Господь Вседержитель, даже не близкий родственник Господа Вседержителя, и что никаких конкретных инструкций он от Господа Вседержителя не получал. На эти слова Хозяина Ньюпорта мы можем сказать только одно: аминь! И да будет нам позволено добавить, что Румфорд настолько не похож на родню или исполнителя воли Господа Вседержителя, что одно его присутствие исключает какие бы то ни было переговоры с Господом Вседержителем!»
Как правило, марсианские ветераны, затворенные в своих ларьках, переговаривались довольно весело расцвечивая разговор забавными небылицами или советами, как половчей всучить религиозный мусор простофилям.
Но теперь, когда Румфорд и Звездный Странник вот-вот встретятся, концессионеры почувствовали, что сохранить безразличие чрезвычайно трудно.
Сержант Брэкман поднял здоровую руку и дотронулся до своей макушки жестом, характерным для марсианского ветерана. Сержант коснулся того места, где была антенна, вживленная антенна, которая в былые времена думала за него и принимала все важные решения. Ему недоставало ее сигналов.
– ПРИВЕДИТЕ КО МНЕ ЗВЕЗДНОГО СТРАННИКА! – прогремел голос Румфорда из труб архангельских на стенах поместья.
– А может – может, пойдем, посмотрим? – сказал Брэкман Би.
– Что? – еле слышно сказала Би. Она стояла спиной к закрытым ставням. Глаза у нее были зажмурены. Казалось, она заледенела.
Ее всегда била дрожь, когда начиналась материализация.
Хроно неспешно поглаживал свой талисман кончиком большого пальца, глядя на туманное сиянье в холодном металле, на ореол вокруг пальца.
– Пусть катятся к черту – верно, Хроно? – сказал Брэкман.
Человек, продававший щебечущих заводных птичек, апатично качнул свой подвешенный к потолку товар. В битве при Тоддингтоне, в Англии, деревенская тетка подколола его вилами и бросила, сочтя мертвым.
«Международная комиссия по установлению личности и трудоустройству марсиан» с помощью отпечатков пальцев опознала продавца птиц как Бернарда К. Уинслоу, странствующего специалиста по определению пола цыплят, который пропал из палаты алкоголиков в одной из лондонских больниц.
– Премного благодарен за информацию, – сказал Уинслоу комиссии. – А то я чувствовал себя каким-то потерянным.
Сержанта Брэкмана опознали как рядового Фрэнсиса Дж. Томсона, который исчез в глухую полночь, обходя дозором автобазу в Форте Брэгг, Северная Каролина, США.
Би доставила комитету много хлопот. Отпечатков ее пальцев нигде не было. Комитет полагал, что она либо Флоренс Уайт, некрасивая одинокая девушка, исчезнувшая из прачечной в Кохосе, штат Нью-Йорк, либо Дарлин Симпкинс, некрасивая одинокая девушка, которую в последний раз видели садящейся в машину какого-то смуглого незнакомца в Браунсвилле, Техас.
А дальше в ряду за ларьком Брэкмана ютились другие ошметки марсианского войска, которых комиссия опознала как Майрона С. Уотсона, алкоголика, исчезнувшего со своего поста смотрителя платной уборной в Нью-йоркском аэропорту… как Арлин Хеллер, помощницу диетолога в кафетерии средней школы Стиверса в Дейтоне, штат Огайо… как Кришну Гару, наборщика, которого до сих пор разыскивали по обвинению в двоеженстве, сводничестве и за оставление без помощи семьи в Калькутте, Индия… как Курта Шнайдера, тоже алкоголика, заведующего прогоревшим бюро путешествий в Бремене, Германия.
– Этот всемогущий Румфорд… – сказала Би.
– Простите, не понял? – сказал Брэкман.
– Он вырвал нас из жизни, – сказала Би. – Он усыпил нас. Он выскреб нашу память, как будто это тыква, из которой надо сделать фонарь. Он превратил нас в роботов с дистанционным управлением, он нас муштровал, гонял – он всех нас предал всесожжению за правое дело. – Она пожала плечами.
– А добились бы мы чего-нибудь получше, если бы он нас не трогал и мы жили бы сами по себе? – сказала Би. – Достигли бы мы чего-то большего – или меньшего? Я, пожалуй, даже рада, что он пустил меня в дело. Пожалуй, он лучше знал, что со мной делать, чем Флоренс Уайт или Дарлин Симкинс, или кто там еще – чем бы я ни была раньше.
– Но я все равно его ненавижу, – сказала Би.
– Это ваше право, – сказал Брэкман. – Он сам сказал, что это право н привилегия каждого марсианина.
– Одно только есть утешение, – сказала Би. – Мы все – конченные люди. Больше мы ему ни на что не сгодимся.
– Добро пожаловать, Звездный Странник, – проблеял масляно-маргариновый тенор Румфорда из архангельских труб на стенах. – Как подобает случаю то, что вы прибыли к нам на ярко-красной машине добровольной пожарной команды! Я не могу подобрать более волнующего символа человечности человека к человеку, чем пожарная машина. Скажите мне, Звездный Странник – видите ли вы здесь что-нибудь – что-нибудь, напоминающее вам, что вы уже когда-то здесь побывали?
Звездный Странник пробормотал что-то нечленораздельное.
– Громче, прошу вас, – сказал Румфорд.
– Фонтан – я помню этот фонтан, – неуверенно сказал Звездный Странник. – Только – только…
– Что «только»? – спросил Румфорд.
– Он был тогда сухой – только не помню, где это было. А теперь в нем так много воды, – сказал Звездный Странник.
Тут на репродукторы через монитор подали звук с микрофона возле самого фонтана, так что журчанье, плеск и кипенье струй фонтана стало фоном для голоса Звездного Странника.
– Еще что-нибудь знакомое видите, о Звездный Странник? – сказал Румфорд.
– Да, – смущенно сказал Звездный Странник. – Вас.
– Меня? – высокомерно переспросил Румфорд. – Не хотите ли вы сказать, что я уже сыграл какую-нибудь мелкую роль в вашей жизни?
– Я вас видел на Марсе, – сказал Звездный Странник. – Я видел там человека с собакой – это были вы. Перед самым запуском.
– А что было после запуска? – спросил Румфорд.
– Что-то не сработало, – сказал Звездный Странник. Он говорил извиняющимся тоном, как будто сам был виновником цепи свалившихся на него несчастий. – Сразу много чего не сработало.
– А вам никогда не приходило в голову, – спросил Румфорд, – что все сработало, и в точности так, как надо?
– Нет, – простодушно ответил Звездный Странник. Эта мысль его не напугала – не могла напугать – она была слишком непостижима для его философии военного образца.
– А вы смогли бы узнать свою жену и сына? – спросил Румфорд.
– Я… не знаю, – ответил Звездный Странник.
– Приведите сюда женщину с мальчишкой, которые продают Малаки перед железной дверцей, – приказал Румфорд. – Приведите Би и Хроно.
Звездный Странник, Уинстон Найлс Румфорд и Казак стояли на помосте перед особняком. Помост был примерно на уровне глаз стоящей вокруг толпы. Он входил в сложную систему соединенных между собой висячих мостиков, пандусов, лесенок, балкончиков, подмостков и эстрад, опутывавшую весь парк до самых дальних уголков.
Эта конструкция позволяла Румфорду беспрепятственно и на виду у всех передвигаться по всему парку, и толпа ему не мешала. Иными словами, Румфорд позволял полюбоваться собой каждому зрителю, допущенному в поместье.
Конструкция казалась чудом левитации, но никакой магнитной подвески тут не было. Просто система была так хитроумно окрашена, что создавалось впечатление волшебной невесомости. Опоры были покрыты глухим черным цветом, а горизонтальные плоскости ослепительно сверкали золотом.
Телевизионные камеры и микрофоны, подвешенные на кронштейнах, распределялись так, что могли следить за любой точкой системы.
На случай ночных материализации все горизонтальные помосты были обрамлены электрическими лампочками телесно-розового тона.
Звездный Странник был всего лишь тридцать первым гостем, которого Румфорд пригласил подняться наверх.
И вот ассистент был послан к ларьку, где продавали Малаки – за тридцать вторым и тридцать третьим гостями, которым предстояло удостоиться подобной чести.
Румфорд выглядел неважно. Цвет лица у него был нехороший. И хотя он по-прежнему улыбался, казалось, что зубы у него стиснуты до скрежета. Самодовольное благодушие слиняло, оставив лишь гримасу, так что всякому было видно, что дело плохо.
Но знаменитая улыбка Румфорда ни на минуту не сходила с его лица. Заносчивый, полный высокомерного снобизма, привыкший к восторгу зрителей, он держал на цепочке-удавке своего громадного пса. Цепочка была на всякий случай затянута так, что впивалась в горло пса. Предосторожность не была излишней – пес явно невзлюбил Звездного Странника.
Румфорд на минуту пригасил улыбку, дабы напомнить толпе, какое тяжкое бремя он несет ради людей, – и предупредить, что вряд ли он сможет нести это бремя вечно.
На ладони Румфорда лежал микрофон с передатчиком размером с мелкую монету. Когда ему не хотелось, чтобы народ его слышал, он попросту сжимал кулак.
Сейчас монетка как раз была зажата в кулаке – он подшучивал над Звездным Странником, и толпе, во избежание смуты, не полагалось слушать эти шуточки.
– Вы настоящий герой дня, не правда ли? – говорил Румфорд. – С первой минуты, как вы появились, вас встречает праздник любви. Толпа вас просто обожает. А вы толпу обожаете?
Нечаянные радости этого дня настолько ошеломили Звездного Странника, что он словно впал в детство – в этом состоянии он абсолютно не воспринимал ни шуток, ни сарказма. За свою долгую, нелегкую жизнь он часто оказывался в плену разнообразных обстоятельств, и сейчас он был пленен толпой, которая преклонялась перед ним.
– Они такие чудесные, – ответил он Румфорду. – Такие славные люди.
– О, компания славная, что и говорить, – подхватил Румфорд. – Я как раз ломал голову, пытался подобрать верное слово, а вы принесли мне его из глубин космоса. Славные – вот именно, славные.
Румфорд явно думал о чем-то другом. Звездный Странник его не интересовал – он на него даже не смотрел. Прибытие жены и сына Звездного Странника тоже его не особенно занимало.
– Ну где они, где они? – спросил Румфорд у ассистента, стоявшего внизу. – Не затягивайте, пора кончать.
Звездный Странник был в таком блаженном, приподнятом настроении от всего, что с ним творилось, что как-то стеснялся задавать вопросы, боясь показаться неблагодарным.
Он понимал, что ему отведена страшно важная роль в торжественной церемонии, и счел за лучшее помалкивать, отвечать только на прямые вопросы, как можно короче и проще.
Не то чтобы в голове Звездного Странника роилось множество вопросов. Главная идея праздничной церемонии в его честь была совершенно ясна, идея совершенно бесспорная, функциональная, как трехногая табуреточка для доярки. Он перенес неслыханные страдания и вот теперь получает неслыханно щедрое воздаяние.
Этот внезапный поворот колеса фортуны стал поводом для всенародного торжества. Звездный Странник улыбался, разделяя восторг толпы, – словно и сам был там, в толпе, охваченный восторгов.
Румфорд читал мысли Звездного Странника.
– Имейте в виду, что они пришли бы в точно такой же восторг, если бы все было наоборот, – сказал он.
– Наоборот? – сказал Звездный Странник.
– Если бы началось с неслыханно щедрого воздаяния, а затем настал черед неслыханных страданий, – сказал Румфорд. – Их радует контраст. Порядок событий их не интересует. Перевороты – вот что они обожают…
Румфорд разжал кулак, держа микрофон на ладони. Другой рукой он сделал широкий приветственный жест. Он приглашал подойти Би и Хроно, уже вознесенных на высоту золоченых переплетений системы балкончиков, переходов, подмостков, лесенок, пандусов, приступок и эстрад.
– Прошу, прошу сюда. У нас не так уж много времени, – торопил их Румфорд, как классная дама.
Наступило недолгое затишье, и Звездный Странник впервые успел по-настоящему обрадоваться, подумать о том, как хорошо ему будет жить на Земле. Кругом такие добрые, восторженные и мирные люди – значит, на Земле можно жить не просто хорошо, а замечательно.
Звездному Страннику уже подарили прекрасный новый костюм и завидное положение в обществе и вот-вот ему вернут жену и сына.
Для полного счастья не хватало только лучшего друга, и Звездный Странник вдруг заметил, что весь дрожит. Он дрожал, вдруг ощутив всем сердцем, что его задушевный друг, Стоуни Стивенсон, затаился где-то неподалеку и ждет только сигнала, чтобы выйти.
Звездный Странник улыбнулся, представляя себе, какой выход устроит Стоуни. Стоуни, смеющийся, немного навеселе, сбежит по пандусу вниз.
– Дядек, чертяка ты этакий, – прогремит голос Стоуни, усиленный громкоговорителями, – да я же все злачные места на этой чертовой Земле облазил, – все обшарил, провалиться мне на этом месте, а ты-ты, оказывается, проторчал все это чертово время на Меркурии, сукин ты сын!
Когда Би и Хроно подошли к тому месту, где стояли Румфорд и Звездный Странник, Румфорд от них отошел. Если бы он просто отодвинулся в сторону на длину протянутой руки, все заметили бы его отстраненность. Но благодаря системе золоченых подмостков он сразу же оказался очень далеко от тех троих, и не просто вдали, а в пространстве, искривленном, искаженном причудливыми и неистощимыми в своей символике преградами.
Да, это был поистине великий театр, что бы ни говорил язвительный доктор Морис Розенау (ор. cit.).
«Толпа, благоговейно глазеющая на Уинстона Найлса Румфорда, танцующего среди своих золоченых трапеций и мостиков, состоит из тех же идиотов, которые в игрушечных магазинах благоговейно глазеют на игрушечную железную дорогу, где крохотные поезда бегут – чух-чух-чух – ныряют в картонные туннели, пробегают по спичечным эстакадам через городки из папье-маше и снова ныряют в картонные туннели. Интересно, вынырнет ли игрушечный поезд – или Уинстон Найлс Румфорд-чух-чух-чух! – с другого конца? О, mirable dictu! Вон он, глядите!»
С помоста перед особняком Румфорд перебрался на ступенчатый мостик, переброшенный аркой над живой изгородью-боскетом. Мостик кончался трехметровым балкончиком, примыкавшим к стволу медного бука. Медный бук имел четыре фута в диаметре. К стволу крепились на болтах вызолоченные ступеньки.
Румфорд привязал Казака к нижней ступеньке, полез вверх, как Джек из детской сказки по бобовому побегу, и скрылся из глаз.
Он заговорил откуда-то из глубины кроны.
Но его голос доносился не с дерева, а из архангельских труб, торчавших на стенах.
Толпа оторвалась от созерцания густой кроны, все вперили глаза в ближайшие громкоговорители.
Только Би, Хроно и Звездный Странник все еще смотрели вверх, туда, где находился сам Румфорд. И вовсе не потому, что они были разумнее других, а просто от смущения. Глядя вверх, члены этой маленькой семьи могли не глядеть друг на друга.
Ни у кого из троих не было особых причин радоваться встрече.
Би не понравился тощий, заросший бородой, ошалевший от счастья простак в исподнем белье лимонно-желтого цвета. Она мечтала о высоком, насмешливом, дерзком бунтаре.
Хроно с первого взгляда возненавидел этого бородача, которыми грозил нарушить его тонкие, особенные отношения с матерью. Хроно поцеловал свой талисман и загадал желание, чтобы его отец, если он и вправду его отец, провалился бы сквозь землю.
А сам Звездный Странник, несмотря на героические усилия, не мог себя заставить от чистого сердца пожелать, чтобы мать и сын – темнокожие, озлобленные – стали его семьей.
Совершенно случайно Звездный Странник взглянул прямо в глаза Би, точнее, в здоровый глаз Би. Надо было что-то сказать.
– Как поживаете? – сказал Звездный Странник.
– Как вы поживаете? – ответила Би.
И оба снова стали смотреть вверх, в гущу листвы.
– О мои счастливые, обремененные братья, – зазвучал голос Румфорда, – возблагодарим Господа Бога – Господа Бога, которому наши хвалы так же нужны и приятны, как великой Миссисипи – дождевая капелька, – за то, что мы не такие, как Малаки Констант.
У Звездного Странника слегка заныл затылок. Он опустил глаза. Его взгляд задержался на длинном вызолоченном висячем мостике неподалеку. Он проследил, куда мостик ведет. Мостик кончался у подножия самой длинной на Земле свободно стоящей приставной лестницы. Лестница, конечно, тоже была вызолочена.
Звездный Странник переводил взгляд все выше, словно карабкаясь к тесному входному люку космического корабля, установленного на верху колонны. Он подумал, что вряд ли найдется человек, у которого хватит духу или самообладания, чтобы влезть по этой жуткой лестнице к такой крохотной дверце.
Звездный Странник снова окинул взглядом толпу. Может, Стоуни Стивенсон все же прячется где-то в толпе. Может, он просто ждет, пока торжество кончится, и тогда он сам подойдет к своему единственному, задушевному другу с Марса.
