Глава первая
Пассажирский поезд Ташкент – Красноводск прибыл на станцию Кара-Тепе в 13-27 по местному времени в среду, 20 июня. Из третьего вагона на перрон вышел всего один пассажир. Офицер в повседневной форме с десантной сумкой в руке. Этим офицером был старший лейтенант Тимохин. Александр прошел через здание небольшого вокзала, вышел на привокзальную площадь. Он увидел окна квартиры двухэтажного дома, стоящего напротив. Окна квартиры Татьяны. Тепло нежности разлилось по его телу. Хотелось броситься к этому дому, но Татьяна сейчас работала. Пойти в детский сад? Но с дороги он выглядел неважно, да и Таня вышла бы к нему на считанные минуты. Это просто сломало бы такую желанную встречу. Старший лейтенант поставил сумку на асфальт, закурил, продолжая глядеть на окна любимой. Неожиданно сбоку его окликнули:
– Саня? Ты?
Тимохин повернулся на голос, увидел капитана Карчевина.
– Паша? Привет! А ты чего здесь, ждешь кого?
Карчевин был пьян:
– Кого мне теперь ждать, Саня? Про Гальку слышал уже поди?
– Слышал!
– А ты из командировки?
– Да вот ташкентским поездом прибыл.
– Все нормально?
– Нормально!
Павел поинтересовался:
– Далеко отправляли?
Тимохин солгал. Сказать правду он не имел права:
– На рембазу окружную!
– Ну и как там, в Ташкенте?
– Лучше, чем здесь.
– Ну, еще бы! А чего мы стоим тут? Пойдем в пивную. Я там с утра завис. Ночью свежачок завезли, пиво холодное хорошее. И Оман его еще развести водой не успел. Пойдем, хлебнем с дорожки.
Александр ответил:
– Да после пива потом изойдешь.
– Можно и водочки принять. За встречу!
– Ну, если немного. Ты сюда своим ходом прибыл?
– Еще чего? Машину из дивизиона взял, за углом стоит, дожидается. На ней и поедем в гарнизон. Так, ты иди в пивнушку, к столику у противоположных дверей павильона, а я в ресторане поллитруху возьму! И подойду.
Тимохин, подняв сумку, пошел к привокзальному пивному павильону, Карчевин в обход станции к ресторанчику.
Александр вошел в павильон, судя по вывеске, предназначенный для торговли прохладительными напитками. Но в поселке пиво продавали везде. Где можно и где нельзя. Местные власти из райкома партии закрывали на это глаза, наверняка имея неплохую долю от торговли. В павильоне находилось всего пять человек. Они устроились в самом его конце за сдвинутыми столиками. Несмотря на жару, в павильоне было довольно прохладно. За стойкой бара стоял Оман, один из братьев, державших павильон. Тимохин кивнул ему:
– Салам, Оман!
Тот улыбнулся:
– Салам, Саня! Давненько не заглядывал.
– Служба закружила!
– Понимаю, сам прапором служил! Пивка налить?
– Нет. Минералка есть?
– Есть лимонад холодный.
– Дай пару бутылок и чебуреков.
Оман выставил на прилавок две бутылки «Дюшеса» и тарелку с чебуреками. Расплатившись, Александр подошел к столику у вторых дверей, выходящих в привокзальный сквер. Поставил на стол лимонад и тарелку, сбросил сумку, присел на шатающийся стул, закурил, пододвинув к себе пепельницу из старой прокопченной консервной банки. Вообще-то внутри павильона курить запрещалось, но в Кара-Тепе запреты почти нигде не действовали.
Подошел Карчевин.
Оман, увидев в его руке бутылку водки, обиженно произнес:
– У меня тоже водка есть!
Павел, дабы поднять настроение бармена, потерявшего несколько рублей на водке собственного розлива, сказал:
– И у меня в машине была.
– Это другое дело.
– Ты лучше, Оманчик, принеси еще кружку пива без пены. Одну! Саня, смотрю, на лимонад перешел. И два стакана.
Бармен выполнил заказ.
Карчевин разлил водку. Граммов по сто в каждый стакан.
– Ну что, за встречу, Саня?
– Давай!
Выпили. Павел запил спиртное пивом, Александр лимонадом. Закусили чебуреками. Закурили.
Выпустив в потолок облако дыма, Карчевин неожиданно произнес:
– Вот так, брат, ушла, значит, от меня супруга.
Александр предложил:
– Может, не стоит об этом, Паша?
– Стоит, Саня! Мне выговориться надо, а кому душу откроешь, если всем по барабану мои проблемы? Так, для понта морды кривят, сожалеют, осуждают Галину, но все это показное, не искренне. Казалось, в гарнизоне сотни офицеров, а поговорить-то и не с кем.
– Что ж! Если полегчает, выговорись. Но сразу говорю, Паша, жалеть не буду!
– А мне и не нужна жалость. Ладно, если бы Галька сказала мне, что разлюбила, другого полюбила. Решила уйти. Конечно, без скандала при моем взрывном характере не обошлось бы. Но, в конце концов, с ее стороны это было бы честно. А скандал? Как начался, так и закончился бы. Я отходчивый. Но она все сделала втихую. До ухода вечером вела себя, как всегда. Ночью мы переспали с ней, утром проводила после завтрака, как обычно, в щеку поцеловала. А потом узнаю, слиняла. И к кому, Саня? Ну, ладно к тебе, другому офицеру, так ведь к шоферюге и профуре Эдику! Охренеть. Я и охренел, когда убедился, что жена уехала с Эдуардом. Не знал, что и делать. Не мог понять, что произошло, ведь я же любил ее, Саня! А она любила меня. Два года ждала, пока в Афгане мыкался. Может, и изменяла, и скорей всего имела других мужиков. Но это объяснимо. Женщине одной два года прожить сложно, только фригидная какая стерпела бы. Но Галька не могла без секса. Но, повторяю, это объяснимо. Я в Афгане тоже в евнухи не записывался. Приехал, посидели, со всем разобрались и забыли. Новую жизнь после войны начали. И... вдруг!
Тимохин сказал:
– Значит, Паша, не любила Галя тебя. Думала, что любила, что по-другому не бывает, а встретила настоящую любовь и потеряла голову. Все ей стало безразлично, кроме желания быть вместе с тем, кого полюбила. Любовь, настоящая любовь, Паша, способна на все! И ничто не удержит, ничто сможет помешать ей, ни карьера мужа, ни сам муж, ни благополучие, ни мнение других людей. Любовь на своем пути ломает все. Она делает человека счастливым. Счастье же многого не требует. Для счастья нужно одно, чтобы любимый человек был рядом. Пусть в бедной лачуге, на краю света, но рядом. Так и случилось. Галя нашла свою настоящую любовь!
– И это к рыжему Эдику?
– Ну, раз ушла к нему, значит, к рыжему Эдику.
– А наша прежняя жизнь не в счет?
– Сейчас, Паша, не в счет. Позже, возможно, разочаровавшись, Галя поймет, что ошиблась. И счастье превратится в страдания. Такое тоже бывает. Но с ней всегда останутся те дни, когда она испытывала то, что многим недоступно. Не осуждай ее!
Карчевин налил еще по полстакана:
– Значит, ты одобряешь ее поступок?
– Я понимаю Галю, не более того! А причину ее ухода ищи, друг, в себе!
Павел опрокинул стакан, прикурил новую сигарету:
– Но не по-людски же это?
– А что по-людски, Паша? Жить с человеком по обязанности? Имитировать благополучную семью? Врать себе и другим? Играть в любовь? Ложиться в постель с мыслью, чтобы близость как можно быстрее закончилась? Это по-людски? По-людски, капитан, то, что настоящее, без обмана.
– Но надо мной весь городок смеется!
– Не обращай внимания. Будь выше этого. Ведь ты же боевой офицер. Прими достойно удар и не мешай Гале строить свою новую жизнь.
– Она еще поймет, какую глупость сделала. Пройдет любовь. Но назад я ее уже не приму, даже если на коленях из микрорайона в гарнизон приползет!
– Не приползет! Не надейся!
Карчевин с силой затушил сигарету в консервной банке:
– Да пошло оно все на хрен! Скоро замена. Уеду куда-нибудь в Германию или Чехословакию, а Галина еще пожалеет о своем поступке, ой как пожалеет. Вот только потом ей не к кому будет преклонить голову.
– А ты не думай об этом! Ее жизнь теперь – это ее жизнь. Она решила поменять ее, ей и жить дальше. А тебе, браток, хватит киснуть. И водку жрать. Она, конечно, поначалу вроде помогает, но потом? Потом становится еще больнее. На себе испытал.
– У тебя ж тоже проблемы с семьей! Забыл.
– У меня, Паша, не только проблемы с прежней женой, но и новая любовь. И такая, что летать хочется.
– Вот оно что? Поэтому-то ты и защищаешь Гальку.
– Я сказал, что понимаю ее! И давай закончим на этом. Поехали в городок. Мой тебе совет, отлежись, отойди от пьянки. Плохо будет, очень плохо. Потерпи. А затем живи назло всему. Боль уйдет. Новое место службы отвлечет тебя, а там, глядишь, и ты свою настоящую любовь встретишь. И вот тогда и Галю поймешь. Но для начала, Паша, надо завязывать с водярой. У тебя ж еще все впереди! И воспринимай уход жены как должное. Тогда и слухи улягутся. Хотя лично я всегда плевал на них. Ну, а станет совсем хреново, приходи. Чем смогу, помогу.
Карчевин поднялся:
– Ты уже помог мне! Спасибо! Ладно, платим по счетам и сваливаем. Подброшу тебя до рембата, а сам домой! На отлежку! С бухаловом, действительно, надо завязывать, а в субботу, если полковник разрешит, дискотеку сварганю!
– Вот это другое дело!
– Да дело оно, Саня, все то же! Но и из-за бабы, ты прав, слюнтяйничать западло! Пошли отсюда.
«ЗИЛ-131» доставил офицеров на контрольно-пропускной пункт полка в 14-30. Во время обеда.
Тимохин вышел из машины, которая продолжила путь к расположению мотострелкового полка, что лежал мимо дома Карчевина.
Проводив автомобиль взглядом, Александр проговорил:
– Да, досталось Паше не слабо. Он, действительно, любил Галину, а вот она... но ничего уже не изменить.
Прапорщик, дежурный по КПП, спросил от дверей:
– Вы с кем разговариваете, товарищ старший лейтенант?
Тимохин ответил:
– Сам с собой! Наверное, схожу с ума!
– Вам плохо?
– Мне очень хорошо. Скажи лучше, у тебя связь работает?
– А что ей будет? Не радиостанция какая, а проволочный агрегат, еще с Великой Отечественной на вооружении стоит. «ТАИ-43». Надежная машина. Ручкой покрутил и говори, с кем и сколько хочешь.
– Ну, тогда вызови-ка мне штаб рембата.
– Да там поди никого нет.
– Наряда тоже?
– А, ну да, извините, момент!
Прапорщик вошел в будку внешнего КПП, приложился к «ТАИ».
– Рембат? КПП-1! Слышишь меня? Добро! С вами офицер желает переговорить. Кто? Не знаю, сами разбирайтесь.
Он передал трубку вошедшему на КПП Александру.
– Тимохин на связи. Кто у аппарата?
Из динамика послышалось радостное и знакомое:
– Саня? Прибыл, бродяга?
Говорил Шестаков. Тимохин спросил:
– А чего это ты вновь в наряде?
– Обстоятельства!
– Лом засунул вне очереди?
– Да нет! Ты давай в штаб. Здесь поговорим.
– Есть о чем?
– Ну ты даешь? Что, со мной уже общаться в падлу? Как же, капитан теперь!
– Что за капитан?
– Не придуривайся. Как будто не знаешь.
– Не знаю.
– Ну, тогда иди в штаб. У нас тут в твое отсутствие много чего изменилось.
– Да? Лады! Иду!
Тимохин, перебросив сумку через плечо, пожелав прапорщику спокойного дежурства и предупредив, что вечером покинет гарнизон, направился к штабу родного рембата.
У входа в здание Управления части его с нетерпением ждал Шестаков. При виде товарища пошел навстречу, расставив руки:
– Ну, здорово, Саня! Хоть и отсутствовал ты всего неделю, а без тебя тоскливо в части было.
– Соскучился, что ли? Так я не женщина!
– Ты – друг, а это больше, чем женщина.
Лейтенант приобнял товарища.
Тимохин отстранился:
– Ну хватит! Хорош. Пойдем в штаб, расскажешь, что же у вас тут за неделю изменилось.
– Пошли!
В дежурке Тимохин присел на кушетку, Шестаков сел за пульт, повернувшись к Александру:
– Ну, слушай! Первое: замполита Василенко в понедельник откомандировали в Афган. Правда, пока он в штабе округа трется, документы оформляет. Видел бы ты его морду, когда ему предписание комбат вручил. Я как раз в штабе был, к начфину по делам наведывался, так Василенко чуть не обосрался, узнав, что его на войну отправляют. Побледнел и все твердил – как это, как это! Как? Каком!
Тимохин спросил:
– А кого вместо него назначили?
– Не поверишь, Димку Павлушина, секретаря парткома танкового полка.
– Нормально! С капитаном можно работать!
– Не то слово!
– Что на второе?
– Второе, Саня, это то, что и Булыгу «за речку» отправляют. Парткомиссия дивизии прокинула его с должностью секретаря партбюро, и комдив приказал готовить документы на откомандирование Булыгина в распоряжение командующего 40-й армией. Тот тоже, как и Василенко, охренел, но быстро сориентировался. Залег в медсанбат с подозрениями на «желтуху». Откосить, сука, решил. Но не выйдет. Буквально сегодня утром с дежурным по медсанбату разговаривал. Тот сказал, никакого гепатита у нашего доблестного замполита нет. Так что и этот мудак скоро загремит следом за своим покровителем в Афган. Там с них быстро понты посшибают. Партийным секретарем же выбрали пропагандиста Ашхабадского артполка, но он еще не прибыл.
– Это все?
Шестаков заулыбался:
– Не-а! Самое приятное оставил на третье.
– Так говори, не тяни кота за яйца!
– В дивизию пришел приказ на формирование автомобильной роты для транспортировки грузов из Термеза в Кабул. И командиром этой роты назначен твой лучший друг Валера Гломов.
Тимохин прикурил сигарету:
– Да! Тряханули батальон не хило. И с чего комдив решил вдруг так ввалить по рембату?
– А то ты генерала не знаешь. Прикинул, из-за кого часть лихорадит, вот и принял соответствующие решения. Он это делает мгновенно. Связался с командованием округа и добился чего хотел. А Максимова сам командующий уважает.
– Ну, а у тебя как дела?
– Тоже ништяк! В пятницу был на очередном приеме у Максимова. Прилетал генерал к нам на полдня. Ждал, на этот раз беседой не отделаюсь, а получилось наоборот. Бумаги стукачей генерал и смотреть не стал. Спросил – не надоело в лейтенантах обретаться да взводом командовать? Типа, другие за это время до комбатов дослуживаются. Я в ответ – а мне без разницы, в каком звании и на какой должности Родине служить. Понтанулся, конечно, но почему бы и нет, чего еще-то отвечать? А генерал рассмеялся. Впервые видел, чтобы Максимов смеялся. А потом говорит – так, Шестаков, служить хочешь? Я, понятное дело, – хочу, товарищ генерал. Он же мне – так служи, сукин сын, а не занимайся блядством. Генерал это к слову сказал, а я подумал, что он Елену в виду имел. Ну и встал в позу. Мол, Лена не блядь, а порядочная женщина. Максимов на меня вылупился и спрашивает, что за Лена и при чем она в нашей беседе? Ну, я ему все про наши с ней отношения и выложил. Он опять рассмеялся. И представляешь, извинился. Он Лену не имел в виду. А то, что мы с ней, одобрил. А потом говорит – если прослужу без замечаний полгода, и старлея получу, и роту! Если и дальше буду воду мутить – вылечу из армии к чертовой матери!
Тимохин улыбнулся:
– Ну, вот видишь?! У тебя появился прекрасный шанс наладить жизнь. Сам-то что по этому поводу думаешь?
– А че, Саня, думать? Завязал я и с пьянкой, и с распущенностью. Взводом поплотнее занялся. И знаешь, другим человеком себя почувствовал. Думал, бойцы, привыкши ко мне как к раздолбаю, борзеть будут, а они ничего. Даже как бы помочь хотят. В подразделении порядок, внешний вид лучше, чем был, строятся одними из первых, и показатели по всем направлениям пошли вверх! Признаюсь, не ожидал. С такими пацанами можно служить.
– Это все из-за того, что солдаты тебя уважают как человека! Поэтому и помогают выбраться из дерьма. Будь ты другим, напротив, обломали бы тебе службу. Коллектив – это сила.
Шестаков согласился:
– Ты прав, Саня, коллектив – это великая сила. Вот убрали трех козлов, и ситуация в части изменилась. Но ладно я, рассказывай, где ты был, что делал?
Тимохин ответил:
– Рассказывать и нечего, Вадим, был на рембазе, туда техники подогнали неисправной и поврежденной немерено. Вот и собрали специалистов со всего округа, чтобы восстановить машины. Мне подчинили ремонтную группу, вот с ней повезло, прапорщики – профи в своем деле, да и солдаты спецы неплохие. Выделили пятнадцать автомобилей. Где движок с коробкой, где мосты заменили, где текущий ремонт провели, борта по новой нарастили, две кабины перекинули и поставили машины на ход. Задачу выполнили, получили благодарность и по домам. Так что ничего необычного и интересного. Пахать пришлось днем и ночью, поэтому водку не жрали и за пределы базы практически не выходили. В общем, ерунда.
Шестаков спохватился:
– Совсем забыл! На тебя же приказ пришел, так что с новой должностью и званием тебя!
– Ты сам приказ видел?
– Нет, прапор из строевой части сказал.
– Может, разыграл?
– Ты Петю не знаешь? Кого и когда он разыгрывал?
– Поздравлять рано! Вот объявят приказ, вручат погоны, тогда другое дело, а пока ... рано.
– Как скажешь!
Тимохин поинтересовался:
– Командир в части?
– Да.
– На обеде?
– Нет, дома. Второй день. Приболел, ангину прихватил, вместо него сейчас зампотыл, Рахимыч.
– Майор Рахимов?
– Ну да! А что?
– Так доложить о прибытии надо.
– Давай я тебя с Галаевым соединю. Он часто звонит в батальон, как говорится, контролирует ситуацию.
– Соединяй!
Шестаков повернулся к пульту, поднял трубку телефона внутригарнизонной линии связи, набрал короткий нужный номер. И тут же:
– Это я, товарищ подполковник, дежурный по части, лейтенант Шестаков! ... Нет, не случилось, если не считать, что из командировки вернулся старший лейтенант Тимохин... да нет, вот он рядом! ... Есть!
Лейтенант передал трубку Тимохину.
– Здравия желаю, товарищ подполковник. Докладываю, старший лейтенант Тимохин из командировки прибыл, во время командировки замечаний не имел.
– Ты зашел бы ко мне домой, Саша.
– Без проблем. Когда прикажете?
– Я не приказываю, я прошу! Зайди, как освободишься.
– Уже свободен.
– Тогда жду!
– Понял, Марат Рустамович! Иду!
Тимохин положил на рычаги аппарата трубку, взглянул на товарища:
– Командир просил домой к нему зайти. Так что надо идти. Ты вечером, после наряда, сразу в микрорайон?
– Да, Сань! Посидел бы с тобой, но Елене обещал прийти пораньше, у ее подруги юбилей какой-то. Да у нас еще будет время для общения.
– Правильно! Езжай к Елене. Мы хоть лично и не знакомы, но передавай привет!
– Я ей о тебе рассказывал, а насчет знакомства? Так давай в воскресенье пикничок устроим, я с Леной, ты с Татьяной.
– Не против! Но не обещаю, не знаю, что за планы у Татьяны. Утром встретимся, обсудим твое предложение.
– Добро! Ты уже сюда не зайдешь?
– Нет! Помоюсь с дороги, отдохну немного и... в поселок. Да, мою тачку еще не убил?
– Так на ней только я и ездил. «Жигули» в порядке, я в них полный бак 93-го бензина налил.
– Спасибо! Ну, до завтра, Вадим?
– Давай, Сань! Честное слово, очень рад, что ты вернулся.
– Я же не на войну уезжал. Это оттуда иногда не возвращаются.
Тимохин вышел из штаба и по аллее направился к военному городку, к отдельному дому, утопающему в зелени чинар.
На входе Тимохина встретил командир батальона с перевязанным горлом:
– Ну, привет еще раз, с возвращением!
– Спасибо, Марат Рустамович!
– А я, вот видишь, ангину подхватил. И где? В жаркой Туркмении. Ничего холодного не пил и все равно так сдавило горло, что врагу не пожелаешь. И не отпускает. Полощу содой, таблетки пью, начмед уколы делает, все без толку. А главное, температуру не удается сбить, как на 38є застыла, так и держится.
Тимохин сказал:
– Температура – хорошо! Это значит, организм борется с болезнью. А он у вас крепкий!
– Да что мы на входе встали. Проходи в комнату. Моя на работе, так что поговорим спокойно.
Офицеры прошли на кухню.
Галаев предложил Александру курить. Тот не отказался.
Подполковник спросил:
– Кофе, чаю или чего-нибудь покрепче? Сегодня тебе можно.
Тимохин отказался:
– Ничего не надо, Марат Рустамович, спасибо.
Присели за стол.
Галаев произнес:
– Слышал я от комдива, вашу группу в Афгане чуть духи не задавили?
– Быстро же информация в Союз доходит. Да, попали в сложную ситуацию, но выкрутились. Вертолеты помогли. Задачу выполнили.
– Потери понесли?
– Ранеными. Один тяжелый, другой средний, но жить будут.
– Это хорошо! Ты извини, завтра на построение я, наверное, выйти не смогу, так что погоны капитана вручит и приказ о переводе на новую должность объявит Рахимыч. А я тебя сейчас поздравляю!
– Спасибо!
– Да, еще вас, бойцов группы секретной вашей, всех к орденам представили. Это точно. Вот только вручат ли, учитывая обстоятельства?
Тимохин отмахнулся:
– Разве в наградах дело? Главное, задание выполнили и живыми вернулись. Теперь до следующего раза!
Галаев неожиданно сказал:
– Другого раза больше не будет, Саня! Так что служи в рембате спокойно.
– Не понял. Как это не будет? Откуда вам это известно?
– Да все от того же Максимова. Генерал передал, ваше подразделение, как полностью выполнившее свой интернациональный долг, расформировывается. Передал также, чтобы о боевых выходах ты и впредь никому ничего не рассказывал.
– Понятно! Впрочем, этого и следовало ожидать. Слишком засветились мы в последний раз. Но другого выхода не было. Что ж, ничего не имею против, чтобы больше не кататься в командировке туда, куда изначально билет выписывается в одну сторону.
Галаев поднялся:
– Я все же чай поставлю. Мне горячее врачами прописано.
– Конечно, Марат Рустамович.
Подполковник от плиты спросил:
– Об изменениях в штабе батальона уже слышал?
– Слышал!
– Ну да, ты же до встречи со мной с Шестаковым разговаривал. Как тебе эти изменения?
– То что надо!
– Я тоже так думаю! Максимов молодец. Хоть и противился политотдел с парткомиссией, генерал все же пробил свое решение через округ!
– Еще бы, зная командующего!
– Это тоже сыграло свою роль. Но чтобы пользоваться уважением у командующего округом, это уважение надо заслужить.
– Максимов достойный генерал.
– Не обижаешься, что он тебя на губу сажал?
– Нет!
Галаев налил в объемную чашку зеленого чая, вернулся к столу. Обжигаясь и морщась, сделал глоток:
– Помнится, ты перед командировкой что-то о краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам говорил?
– Да, говорил!
– Решение разводиться не изменил?
– Нет!
– Тогда в субботу можешь лететь в Москву дневным рейсом. А от столицы до своего города собственными силами доберешься. Документы на отпуск готовы, билет на рейс Ашхабад – Астрахань – Москва заказан!
– Спасибо, товарищ подполковник!
– Да о чем ты, Саня? Пустяки. Мне это сделать было легко, как сам понимаешь.
– Естественно, вы же командир части. И все равно спасибо!
Подполковник допил чай. Поинтересовался:
– Как тебе Шестаков?
– Не понял?
– Изменился после знакомства с женщиной из микрорайона, не узнать. А как комдив ему аванс на карьеру выдал, так вообще другим человеком стал.
– Человеком он всегда был хорошим, вот только другие, менее порядочные, с ослиным упорством пытались сделать из него дерьмо. И это подонкам почти удалось. Если бы не встреча с Еленой и в гораздо меньшей степени беседа с генералом, сломался бы Вадим и пошел под откос. Хорошо, что этого не произошло и теперь его судьба в его же руках.
Галаев согласно кивнул:
– Ты прав! Но не буду тебя задерживать. Тебе еще душ принять надо, там у хаты ребята порядок навели, емкости водой наполнили. Да и отдохнуть не помешает. Представляю, что ты сейчас испытываешь после кровавой бойни в Афгане.
Александр улыбнулся:
– Да ничего особенного я не испытываю. А вот к женщине одной испытываю, и позвольте мне до утра покинуть гарнизон. У дежурного есть адрес, по которому меня можно вызвать в любой момент.
– Кто же тебя, Саня, вызывать будет? Но, значит, и ты, как Шестаков, влюбился.
– Это Шестаков влюбился, как я!
– А, ну да, конечно. Езжай, Саша, спокойно, я рад за тебя.
– Благодарю, Марат Рустамович!
– Иди! Теперь нам вместе постоянно служить. Вопрос, долго ли?
– Что вы имеете в виду?
– То, что в стране начинает происходить. Или не видишь? На выдохе страна. Как новый генсек пришел, так и пошло. Поговаривают, он серьезно ставит вопрос о выводе наших войск из Афганистана.
– Так быстро это не сделать.
– У нас все возможно. И войну пора прекращать, да вот что беспокоит меня, не вытащим ли, уходя из Афганистана, эту войну вместе с собой на территорию Союза?
– Откуда такие мрачные прогнозы?
– От верблюда! Ладно, Саня, если что и произойдет, то не сейчас, не через год или два. А пока наслаждайся жизнью, коль костлявая не смогла тебя оприходовать. Счастья!
Тимохин спросил:
– Так мы до отпуска не увидимся?
– Не надейся! Я что, по-твоему, еще двое суток буду разбитым корытом на хате лежать?
– Это уж как получится.
– В пятницу выйду, да и не положено мне дольше болеть. До свидания, Саня.
– До свидания, Марат Рустамович.
Александр покинул дом командира с плохим предчувствием, которое, впрочем, отошло, как только он подумал о Татьяне. На улице Тимохину встретился Рахимыч. Заместитель командира батальона по материально-техническому обеспечению майор Рахимов воскликнул:
– Саша? Ну, здорово, пропащий! Как дела?
– Здравия желаю, товарищ майор! Дела нормально.
– У комбата был?
– Да.
– Как он?
– Болеет.
– А ты?
– Что я?
– Готов завтра погоны и должность принять?
– К этому надо готовиться?
– А как же? Или решил без выставления проскочить? Не получится. Потому как традиции нарушаются. А их мы свято блюсти должны.
– Слушай, Рахимыч, в субботу я уезжаю в отпуск на десять суток. Постараюсь вернуться пораньше. Вот как вернусь, обмоем и развод, и погоны, и должность. К тому же я представлю офицерам свою невесту, а возможно, тут же и свадьбу сыграем. Такую гулянку организуем, что гарнизон на уши встанет!
Майор положил руку на плечо старшего лейтенанта:
– А вот этого не надо, в смысле гарнизон ставить на уши, на что многие офицеры большие мастера. А в остальном согласен. Разумно, а главное, объяснимо.
– Тогда до утра, товарищ майор?
– До построения, Сань!
Тимохин прошел к дому. Вошел внутрь. В комнатах ничего не изменилось с момента его убытия в командировку, да и что могло измениться, а вот во дворе солдатам пришлось потрудиться. Восстановили забор, туалет новый поставили, душевую с бочкой, установили дополнительную емкость, заполненную нагревшейся на жарком солнце водой. Александр с удовольствием принял душ, прошел в спальню, сбросил с себя полотенце, кроссовки, включил кондиционер БК-2500, который тарахтел, но работал отлично, прилично охлаждая всю квартиру.
Тимохин раскинулся на кровати, взглянул на часы – 16-02. Решил, полчаса полежит, а затем, переодевшись в гражданку, поедет в поселок. Цветы купит по пути, рынок еще будет работать, а нет, то розы достанет у соседки Татьяны, Елизаветы Владимировны. Успеет, чтобы встретить Таню возле детского садика.
Но не выдержал запрограммированного времени. Через 15 минут был уже на ногах. Оделся в легкий, приятный после робы и повседневки летний костюм, почти не ощущаемый на теле, сменил носки, обулся в светлые туфли и пошел к парку боевых машин батальона. И там его радушно встретили офицеры части. Машина, как и говорил Шестаков, находилась в идеальном состоянии. Вымыта снаружи и изнутри, в салоне с шампунем, заправлена. Старший лейтенант достал из бардачка документы и ключи. Завел двигатель и, развернувшись, подъехал к воротам контрольно-технического пункта части. Ворота отъехали в сторону, и Тимохин вывел «Жигули» на аллею, выходящую к офицерскому клубу и магазину. Поехал в объезд поселка. Возле конечной остановки «маршрутки» притормозил. Мало ли, кто ждет маршрутное такси, но потенциальных пассажиров не оказалось, и он вывел автомобиль к внешнему контрольно-пропускному пункту гарнизона. Знакомый прапорщик сам, не прибегая к помощи подчиненных, поднял шлагбаум, пожелав в открытое боковое окошко машины приятного пути Александру. Тимохин ответить не успел, лишь кивнул, нажал на педаль привода акселератора или «газа», быстро набрав скорость до 100 километров в час.
До рынка Александр доехал за двенадцать минут.
Остановил машину на площадке и поспешил к лоткам, где продавались цветы. Продавцы почти все разошлись, торговля бойко шла только с утра, но Елизавета Владимировна с готовым букетом роз находилась на месте.
Тимохин подошел, поздоровался:
– Добрый вечер, тетя Лиза.
– Ой, Саша, добрый вечер! Приехал?
– Как видите. А кому это вы приготовили такой волшебный букет?
– Да никому! Делать нечего, вот и собрала розы, украсила тем, что под руку подвернулось, вот и получился букет.
– Сколько он стоит?
– Для Татьяны?
– А для кого же еще?
– Пять рублей, и не торгуйся, задаром не отдам.
– Ну, какие пять рублей? Ему цена – четвертной!
Но Елизавета Владимировна стояла на своем:
– Пять рублей, и то потому, что ты бесплатно не заберешь!
Александр вздохнул:
– Вы неисправимы! Что ж, пять рублей так пять рублей, но я довезу вас до дому, договорились?
– Вот это другое дело. Ноги совсем как чужие стали.
– Дома отдохнете!
Забрав букет, Тимохин под руку проводил соседку Татьяны до машины, попросил:
– Вы подождите, я в магазин заскочу.
– Давай, давай!
– А что мне Оленьке купить, не подскажете?
– В ее возрасте девочки куклы любят или большие пушистые игрушки.
– Понял! Минуту!
Александр быстро купил бутылку шампанского, батон колбасы вареной и палку сухой, копченой, дорогой, еще кое-что из мелочи, перешел в отдел промышленных товаров. Выбрал плюшевого бегемота, насколько смешного, что сам, увидев, рассмеялся. Такой дочери точно понравится. С покупками бегом вернулся к машине.
Елизавета Владимировна спросила:
– А чего ты бегом? Таня не раньше шести часов придет.
Тимохин объяснил:
– Так я и хочу Татьяну у садика встретить. Вот завезу вас и на работу к Танюше!
– Она будет рада. Ждала тебя, Саша! Эту неделю сама не своя ходила. Какая-то рассеянная, задумчивая, даже тревожная. Я ей говорила, все будет хорошо, а Татьяна только – дай бог, дай бог. Утром на работу, с работы домой. Раньше вечером, как жара спадет да дочь уложит, на улицу к нам, соседям, выходила, а последнее время погуляет с Ольгой и домой. Однажды я пошла к знакомой, она возле вокзала живет, оглянулась, а Татьяна у окна стоит и на станцию смотрит. И... плачет.
– Все прошло. Теперь у нее не будет причин плакать! А скоро я заберу ее с Ольгой в военный городок. Там ей повеселей будет.
– Жениться собрался?
– Да!
– Что ж, дело хорошее, если по любви.
Тимохин обернулся:
– По любви, тетя Лиза, исключительно по любви.
– Ну и слава богу. А то пропала бы здесь в поселке. Когда-нибудь местные достали бы. Ведь они любители до наших баб, своих в рабынях на плантациях держат!
– Ну, не все, конечно, но вы правы. Татьяна достойна лучшей жизни, и я сделаю все, чтобы они с дочерью были счастливы.
Соседка произнесла:
– Будьте вы все счастливы. Жизнь-то она короткая. Ей цену только под старость и узнаешь.
Тимохин проговорил невольно:
– Да нет, не только под старость.
Елизавета Владимировна не поняла смысл последней фразы Тимохина, поэтому переспросила:
– Что ты сказал, Саша?
– То, что вы абсолютно правы!
– Да! И время, к сожалению, обратно повернуть невозможно.
Александр подъехал прямо к подъезду.
Соседка вышла, и, развернувшись, Александр повел «Жигули» обратно к центру, к детскому садику недалеко от средней школы, где работало много женщин военного городка. Оставил машину за углом ограды, сам встал за толстым старым деревом, чтобы Татьяна с Олей сразу не обнаружили его. Принялся ждать. Родители забирали детей, уходили. Потом пошли и работники детского сада, а Тани все не было. Мелькнула мысль, а может, она ушла раньше и сейчас уже дома? Но мысль оборвало появление любимой. Она, как-то сутулившись, вывела дочь на улицу, что-то поправила в одежде Оли и... пошла к дереву, за которым стоял Тимохин. Сердце Александра бешено колотилось, он пытался взять себя в руки, но это плохо удавалось. Татьяна с дочерью все ближе. Пора выходить из укрытия, дабы не напугать.
И Тимохин вышел, держа в одной руке букет цветов, в другой плюшевую игрушку.
Татьяна от неожиданности вскрикнула. Затем проговорила тихо:
– Саша! Вернулся!
Она прислонилась к забору, девочка прижалась к ее ногам.
Тимохин подошел:
– Здравствуй, Таня! Да, я вернулся, как и обещал.
Он наклонился к девочке:
– Здравствуй, Оля!
– Здравствуйте!
– А это тебе. Нравится?
– Да!
Передав игрушку девочке, Александр протянул женщине цветы:
– А это тебе, любимая!
И тут Татьяна, не обращая внимания ни на цветы, ни на прохожих, которых у детского сада было еще довольно много, бросилась к Александру. Обняла его, вкладывая в объятия всю накопившуюся страсть, желание, всю свою силу:
– Вернулся! Как же мне было плохо без тебя. Как я ждала. Каждый день, каждую ночь. Как же я люблю тебя!
Букет рассыпался, а Александр с Татьяной так и стояли, обнявшись.
– Почему ты ни разу не позвонил мне на работу? Или не вызвал на переговоры, ведь знал же, что ждала?
– Извини, Танюш, оттуда, где я был, позвонить невозможно.
– Это из Ташкента?
– Меня отправили гораздо дальше в пески. И никакой возможности связаться с тобой, поверь, не было.
– Верю!
– Вот и хорошо!
– Да, это очень хорошо, что ты вернулся. Знаешь, мне позавчера сон страшный приснился. Будто вокруг тебя собралась стая диких, непонятно каких животных, тела вроде человеческие, а вот морды звериные, и эта стая набросилась на тебя, чтобы убить. А я как бы в стороне. Ты стреляешь, а они ревут. И я закричала. От крика и проснулась. Дочь тоже. Испугалась, заплакала. А меня всю трясет, не могу успокоиться. Олю еле спать вновь уложила, а сама на кухне до утра просидела. Страшно было в постель ложиться. И вообще было очень плохо.
Александр погладил волосы женщины:
– Это был всего лишь сон. Видишь, я живой и невредимый. Просто ты думала много и думала о плохом.
– Я не знаю, почему, но как только ты уехал, во мне сразу же родилась тревога. Проводив тебя, я вдруг поняла, тебе угрожает опасность, и... еще я поняла, что готова бежать за поездом, чтобы уехать с тобой. И побежала бы, уехала, если б не Оля. Ее-то на кого оставить? Страшные сутки я прожила. Искала причину страха и не находила. Вроде что такое командировка? Ну, поехал человек по делам службы. На месте будет устроен. Отработает свое и вернется. Но страх, как клещ, впился.
– Сейчас, надеюсь, он прошел?
– Сейчас, Саша, я просто не могу идти. Ноги не слушаются.
– Напрасно решил устроить сюрприз. Надо было из части, как только приехал, тебе позвонить, и встретились бы по-другому. Не продумал обстановку, прости.
– Ну что ты? За что простить? За то, что со мной?
Александр резко поднял женщину на руки:
– Не можешь идти, я тебя донесу. Хочешь по всему поселку, прямо до квартиры?
– Ой, что ты, не надо. Я уже в порядке. Ой, а букет-то рассыпался.
Тимохин с Татьяной собрали букет. Затем сели в машину и доехали до дома. Таня успокоилась. Оля, глядя на маму, тоже. Вошли в квартиру.
В прихожей Таня вновь обняла Александра:
– Ты ведь останешься?
– Если ты не будешь против.
– Ну что ты! Впрочем, я бы тебя не отпустила.
– Вот, вижу, пришла в себя.
Татьяна отнесла сумку с шампанским и продуктами на кухню, сказала:
– Ну зачем ты еще по магазинам бегал. Денег, что оставил, хватит месяца два в достатке жить. Я сама все купила. И то, что хотела выставить на стол по случаю твоего возвращения.
– Ничего, лишним не будет.
– Ладно! Ты располагайся в комнате, а мы с Ольгушкой свои дела в ванной сделаем, и я приготовлю ужин. Проголодался, наверное? Или в столовой своей поужинал?
– Проголодался. В прямом и переносном смысле.
– Так это все поправимо. А хочешь, покури пока. Мы быстро!
