Глава 7
Лютый вышел из машины у своего старого дома и напомнил подельникам:
– Завтра в пять утра здесь! Иметь с собой все необходимое на несколько дней. – После этого он отпустил «Ниссан» и открыл калитку.
Двор встретил его необычной тишиной. Погода стояла солнечная, но дочь, как бывало раньше, не гуляла. Не слышно было и каких-либо звуков из дома. Плохое предчувствие охватило бандита. Он поднялся на крыльцо, ударил ногой по двери, но та не открылась, оказалась закрыта. Лютый знал, где обычно лежал ключ. Тот и сейчас оказался там – под скамьей.
«Черт! – подумал главарь банды. – Куда это Дашка с Анечкой в воскресенье ушли? Может, какой аттракцион в поселок приехал? Такое прежде бывало, а сейчас – очень редко. Но соседские дети бегают по улице, матери следят за ними. Где же Дарья? В Гольно у нее подруг нет».
Да, у его жены вообще не было подруг и никаких прав, одни обязанности. Это устраивало боевика. Именно такой он видел семейную жизнь. В доме полновластный хозяин мужик, жена должна безоговорочно подчиняться ему. Он мог гулять налево и направо, открыто, не стесняясь, даже приводить в дом любовницу. Жена же не могла просто задержать взгляд на другом мужчине. Неповиновение каралось строго. Лютый считал, что подавил в Дарье способность к малейшему неповиновению. Но так ли это на самом деле?
Сотник прошел в гостиную, большую светлую комнату, где прежде собиралась вся семья, приветствовали гостей, родственников, отмечали праздники. Там было пусто.
– Где же ты есть, сучка? – проговорил Лютый. – Тьфу, мать твою! – Он совсем забыл о телефоне, достал его, нашел в памяти номер жены, нажал клавишу вызова и услышал металлический голос автоответчика: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
– Это что еще за новость? Ну, придешь ты домой!..
Тут сотник увидел тетрадный лист на столе, подошел, поднял и прочитал:
«Когда ты вернешься, нас с дочерью уже не будет дома. Я узнала, кто ты на самом деле, как выгнал из города учительницу. Вернее, как она сумела сбежать до того, как ты убил бы ее. Ты убийца. Мне стало известно и то, как ты купил новый дом. Что плохого сделала тебе еврейская семья? Ты почувствовал себя сверхчеловеком? Как твой дед-бандеровец, убивавший ни в чем не повинных женщин и детей. Ты и Аню хочешь превратить в свое подобие. Но я не дам тебе сделать этого. Больше ты никогда не увидишь нас. Чтобы не искал, скажу: мы уехали в Крым. В Севастополь. Там я не буду видеть твоей наглой опротивевшей морды кровожадного зверя. Ты отнял лучшие годы моей жизни, едва не загубил дочь. Будь ты проклят, чудовище! Я надеюсь, что Господь не позволит такой мрази, как ты, долго творить бесчинства. Решение о разводе вышлю по почте. Все!»
Прочитав записку, Лютый в ярости скомкал ее и бросил на ковер.
– Сволочь, паскуда, тварь! Да как ты посмела? Я же тебя из-под земли достану. Тогда ты будешь подыхать очень медленно и болезненно. Я порежу тебя на куски, с живой сдеру шкуру, выдавлю глаза, вырву волосы, тварь!
Лютый ударил ногой стул, за ним полетело кресло. Он пепельницей разбил стекло стенки, распахнул платяной шкаф. Дарья оставила почти все свои наряды. Даже кольцо положила на полку. В приступе ненависти сотник стал рвать ее платья, блузки, костюмы, разбрасывать тряпки по всей комнате.
Он хотел разбить всю стенку, но увидел бар, а в нем – бутылки виски, коньяка, водки. Это было то, что нужно. Лютый схватил первую попавшуюся под руку бутылку, сорвал крышку, сделал несколько глотков. Потом сотник упал во второе кресло и выпил еще. Спиртное подействовало.
«В Крым сбежала, тварь! Знала, куда валить! – подумал сотник. – Там мне ее не достать, но к кому она могла податься в Севастополе? Хотя москали сейчас принимают беженцев и предоставляют им пристанище на первое время. Ну и валила бы, сволочь, сама, зачем Аню взяла?
А чтобы сделать мне больно! Знает, стерва, как я люблю дочь. Теперь не видать и ее. Что за времена настали? Еще несколько дней назад все было прекрасно. Сделка с домом, перспектива заработать хорошие деньги одновременно с карьерным ростом. И все вдруг рухнуло. Именно там, под проклятым Зареченском. С каким наслаждением я уничтожил бы этот мятежный городок, лично расстрелял и повесил всех его жителей. Неделю бы куражился и не устал.
Сейчас я не могу не только уничтожить город, но даже вернуть собственную жену и дочь. Ничего, теперь их не достать, а пройдет время, глядишь, и появится возможность. Главное – знать, где они будут находиться. Тогда я убью коварную жену и верну свою дочь.
А сейчас надо забыться. Как? А хотя бы!..»
Лютый допил бутылку, швырнул ее на пол, прикурил сигарету, затянулся, сбросил пепел на дорогой ковер, достал сотовый телефон, покопался в его памяти, нажал кнопку вызова.
Ему сразу же ответил молодой женский голос:
– Здравствуй, Влас. Ты вернулся?
– Да. Ты где, Марийка?
– Так где же мне быть? Дома одна кукую. Выходной, а пойти некуда и не с кем.
– Приходи ко мне!
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас.
– Ты имеешь в виду в новый дом?
Лютый взорвался:
– Я имею в виду свой старый дом, дура!
– Зачем ты ругаешься, котик? Я готова прийти куда угодно, но в старом доме Дарья. Конечно, ты можешь загнать ее в другую комнату, и она слова против не скажет, но все же это неудобно. Да еще Аня. Мне кажется, она не очень-то жалует меня.
– Я дома один. Дашка с дочерью сбежали в Крым. Так что стесняться тебе некого.
– Вот как? Дашка сбежала?
– У тебя со слухом плохо? Какого черта переспрашиваешь?
– Я все поняла, дорогой. Мне надо минут десять, привести себя в порядок.
– Это много. Да и приводить себя в порядок нет необходимости. Я сейчас злой, на ласку не надейся.
– Мне всегда хорошо с тобой, Влас.
– Давай, жду. – Он докурил сигарету, прошел в ванную, умылся, посмотрел на себя в зеркало. – Ну что, Влас Лютый, получил по морде? – Сотник с силой ударил кулаком по зеркалу, и оно разлетелось на мелкие куски.
Вскоре в прихожей раздался звонок.
Лютый открыл. На пороге стояла Марийка в коротком узком платье, которое не скрывало кружевных полосок чулок и каким-то чудом удерживало на уровне сосков пышные груди. Она, как и всегда, была накрашена словно дешевая кукла.
– А вот и я, дорогой!
– Вижу! Ты зачем столько штукатурки на морду бросила? Где взяла эту красную помаду?
– Так все для того, чтобы тебя завести. И косметика, и чулочки, и платье. Ты ведь сейчас хочешь шлюху?
– Я хочу бабу. – Он схватил молодую женщину за руку и с силой втащил в прихожую, отчего каблук на правой туфельке сломался.
Потом Лютый поволок ее в ванную, где согнул пополам и начал поливать из душа. Он включил холодную воду. Марийка завизжала, но получила болезненный подзатыльник и смолкла.
Ее любовник сегодня был действительно не в себе. Значит, надо подчиняться, не будить в нем зверя. О том, что внутри Лютого живет именно дикий кровожадный хищник, Марийка знала, пожалуй, лучше других.
Лютый сорвал на ней всю свою злобу. Через час она, избитая, грубо изнасилованная, еле добралась до ванной комнаты. Главарь банды встал с кровати, достал из бара бутылку коньяка. На этот раз он налил в бокал, сел за стол, выпил обжигающую темно-коричневую жидкость, прикурил сигарету. Появилась женщина.
– Ну и как тебе такая любовь, дорогая? – спросил Лютый и усмехнулся.
Марийка присела напротив, выпила из горлышка коньяка, обжигая искусанные в кровь, опухшие губы.
– А ты знаешь, Влас, мне понравилось. Раньше не думала, что боль может усиливать оргазм.
– Ты это серьезно?
– Вполне. Конечно, сейчас ощущение такое, будто меня каток переехал, но подобного кайфа я еще никогда не испытывала.
– Может, повторим?
– А сможешь? Я-то выдержу, а вот у тебя силенки остались?
– И что за существа бабы? Их рвешь на куски, а они еще просят.
– От тебя, Влас, я готова все стерпеть. Я не Дашка, умею быть такой, какой ты хочешь.
Лютый процедил сквозь зубы:
– Я достану эту тварь, и она пожалеет, что родилась на белый свет.
– Зачем тебе это, Влас? Забудь о ней. Тем более если она уехала на полуостров. Там тебе ловить нечего. А Дашка найдет себе мужичка и будет жить спокойно. Ведь ей что надо? Спокойствие, верный муж, квартира, пусть и крохотная. В сексе особо не нуждается, да ты и сам это не хуже меня знаешь. Пару раз в неделю с мужичком своим трахнется, и хватит.
– Заткнись! – прокричал Лютый.
– Да я заткнусь, дорогой, но ведь так и будет. Дочь свою ты больше не увидишь, разве что позже, когда она вырастет. Мать воспитает Аню так, что она возненавидит отца. Ты, Влас, не о прошлом, а о настоящем и будущем думай. Похоже, у тебя и кроме жены серьезные проблемы, да?
Лютый посмотрел на Марийку.
– Тебя это не касается.
– Конечно, дорогой, но разве ты не хочешь, чтобы кто-то поддержал тебя, успокоил?
– Это ты?
– Почему нет? Какая баба, кроме меня, стерпела бы то, что ты делаешь в постели? Никто. А знаешь, дорогой, почему? Подобное терпят только те, которые по-настоящему любят.
– Набиваешься в жены?
– Нет! Мне штамп в паспорте не нужен. Я хочу просто жить с тобой, так, как желаешь ты. Во всем угождать тебе. Жить для тебя, Власушка. А захочешь, я и родить могу.
– Об этом и не думай. Помылась?
– Да.
– Тогда в постель. Не бойся, мучить не буду.
– А я не боюсь.
К вечеру Лютый принял солидную дозу спиртного и отключился. Марийка убедилась в том, что ее любовник спит, поднялась, прошла на кухню и прикурила сигарету, морщась от боли.
Она усмехнулась и подумала:
«Никуда ты теперь не денешься от меня, Влас Лютый. Впрочем, долго терпеть тебя я не стану, не Дашка. Заполучить бы кафе да сауну в бывшем Дворце пионеров. Ты, Власик, можешь это провернуть через своего дружка Палого, главу администрации, и сделаешь это, дорогой.
А потом я, может, наведаюсь на твою могилку, если тебя здесь похоронят. Такие, как ты, Власик, долго не живут. А я потерплю, привыкла. Было бы ради чего. Сейчас есть.
Мужик же ты никудышный. Вот кузнец Митяй – самец еще тот. Так зарядит, будто кол вобьет. А ты так себе. Но сейчас лучше тебя у меня никого нет. Спи, Власик, отдыхай».
Марийка, стараясь не шуметь, прибралась в доме, выбросила в мусорный контейнер все, что как-то касалось Дарьи, оставила лишь фото дочери. Женщина знала, что за нее Лютый может избить. Управившись, она прилегла рядом с храпящим бандитом.
Лютый очнулся в четыре часа утра. Он умел контролировать свой сон, и ему не нужен был будильник, даже если спать приходилось всего пару часов. С похмелья его мутило. Он сбросил с себя руку Марийки.
Та проснулась и проворковала:
– Доброе утро, дорогой. Что-то ты рано проснулся.
– Не спится.
– Не хочешь немного любви?
– Не до этого.
– Я приготовлю тебе завтрак.
– Не хочу. Спи.
– А я думала, ты трахнешь меня и домой отправишь.
– Куда ты пойдешь в таком виде?
– Ты о синяках? В первый раз, что ли? Да и кому какое дело, кто и за что меня избил! О тебе никому не скажу. Или ты… решил, чтобы я жила с тобой?
– Посмотрим. – Лютый встал, прошел в ванную.
Он долго плескался под холодным душем, побрился, вышел в коридор. Марийка совершенно голая сидела на стуле.
– Ты чего встала?
– Женщина должна проводить своего мужчину.
– А с чего ты взяла, что я куда-то собираюсь?
– Так у дома только что встала ваша машина. Дружки твои возле нее.
– Сколько времени?
– Без десяти пять. Тебе налить коньячку, поправить здоровье?
– Хорошо бы, но нельзя. Когда ты успела порядок на хате навести?
– Вечером, когда ты уснул.
– Это хорошо.
– Если нельзя коньячку, тогда, может, кофе?
– У меня нет времени. День переждешь, как стемнеет, сходишь к себе за вещами. Продуктов дня на два хватит, так что в магазине делать нечего, на улице тоже. Сиди дома и жди, если хочешь жить со мной.
– А ты скоро вернешься?
– Не знаю.
– А если месяц тебя не будет? Так на хате и сидеть? Без продуктов.
– Синяки сойдут, выйдешь, но я долго не задержусь.
Марийка подошла к Лютому, обняла его:
– Я тут подумала, неплохо бы нам бизнес свой открыть, чтобы не зависеть ни от кого. Я уже присмотрела кафе и сауну. Там хороший навар получить можно. Вложений никаких.
– Как это так?
– Кафе и сауна пашут день и ночь, а владеют ими приезжие.
– Ты на что намекаешь?
– Ни на что, Власик. Но кто в поселке хозяин? Ты! Значит, можешь все!
– А ты захапистая. Не думал.
– Я расчетливая, Влас. Времена пришли непростые. Не мешало бы задницы прикрыть.
– Ты бы сейчас прелести свои прикрыла!
– Так нечем. Ты же пустил мои шмотки на лоскуты, а Дашкину одежу, вернее, то, что от нее осталось, я в мусорный бак выбросила.
– Возьми мою рубашку. Впрочем, делай что хочешь. Как вернусь, обговорим твое предложение. Если дело стоящее, приберем. Ты права, сейчас свой бизнес не помешает. Только не кафе и сауну брать надо, а погребальную контору. Вот что никогда не прогорит. Но все, мне пора.
– Я буду ждать тебя, Власик!
– Жди!
Он быстро оделся в камуфлированную форму с шевроном движения «Держава» на рукаве, забрал дорожную сумку, куда Марийка уложила пакет с продуктами, сигаретами и питьевой водой, чмокнул подружку в щеку, вышел во двор, а из него – на улицу.
Сотник поздоровался с подельниками, кинул сумку Бровчуку и сказал:
– Брось в багажник. Все по местам, едем!
На территорию бывшего спортивного лагеря бандиты въехали в шесть часов, как раз во время подъема.
Скараба, уже одетый в полевую форму, встретил Лютого и проговорил:
– Как отдохнул, Влас? Судя по внешнему виду и перегарчику, расслабился по полной! Жена после этого не попала в больницу?
– Какое тебе до этого дело, Богдан? Ты лучше думай, как будешь объяснять расстрел автобуса с медиками.
– Кому объяснять? – В голосе заместителя сотника звучали тревожные нотки.
– Ну не мне же? Господину Миковичу.
– Ты слил меня?
– Я пытался убедить Миковича, что мы не имеем к случаю с автобусом никакого отношения, да только он и слушать не стал, наехал не по-детски.
– Но он ничего не может доказать.
– Чего? Ты сам-то себя слышишь? Кто кому что-то будет доказывать? Микович знает, что автобус расстреляли наши хлопцы по твоему приказу. Откуда? Не ведаю. Видимо, ему доложили, что, кроме нас и автобуса, на шоссе тогда никого не было. А проверить это нетрудно.
– Так что, Микович предъявит мне за автобус? – Скараба уже не на шутку испугался.
– А хрен его знает. Сам он приказал насчет этого не базарить, отдал распоряжение представить расстрел автобуса как действия диверсионных групп сепаратистов. Но разговор с тобой, скорей всего, будет. Готовься.
– Как готовиться? Хотя скажу, что кому-то из бойцов показалось, будто в автобусе вооруженные люди. Это ведь могла быть и подмога Зареченску! А красный крест на автобусе москали намалевали в качестве маскировки.
Лютый усмехнулся:
– Ты еще скажи, что вас обстреляли из автобуса.
– А что? Тоже неплохой вариант. Вот только с гильзами проблема, но будут ли их искать?
– В автобусе, Богдан, да будет тебе известно, ехали три врача и два десятка девчонок из медицинского колледжа. Девушки. Они хотели оказать помощь раненым силовикам. А ты по ним из гранатометов и пулемета!
– Неужели мы одни должны подыхать за свободу страны? – вскричал Скараба.
– Тихо, бойцы услышат. Прекрати истерику, лучше займись сотней, чтобы встретили Миковича как положено.
– Но автобус?
– Ничего, получишь втык за самоуправство, да и все. Не посадят же тебя за это! У власти и так мало людей, готовых воевать с сепаратистами.
– Когда должен подъехать Микович?
– Об этом он не говорил. Но ждать следует в любое время.
– Понял.
Телефон Лютого издал сигнал вызова.
Главарь банды посмотрел на дисплей и сказал:
– А вот и господин Микович! Утро доброе, Родион Александрович! – ответил он.
Высокопоставленный чиновник не ответил на приветствие, лишь спросил:
– Ты уже в лагере?
– Так точно!
– Прекрасно. Завтрак у вас во сколько?
– В восемь по распорядку.
– Перенеси на семь. В восемь мы будем в лагере.
– Вы сказали «мы»?
– Да! Я приеду не один. Смотри, чтобы сотня твоя имела вид боевого подразделения, а не банды батьки Махно. Построение без оружия в семь сорок пять. Как понял?
– Понял, Родион Александрович.
– Отбой!
Лютый бросил мобильник в карман облегченной куртки, взглянул на Скарабу:
– Слышал?
– Да!
– Работай! Чтобы в семь сорок пять все бойцы как огурчики стояли в строю перед главным корпусом. Чистые, побритые. Вперед!
Заместитель направился к площади, где собралась сотня.
К Лютому подошли Безобраз, Бровчук и Дунич.
– Что за движуха? – спросил Безобраз.
– В восемь часов прибывает Микович. С ним еще кто-то важный. Он не уточнил. Завтракать будете?
– Нет, – за всех ответил Безобраз. – Только вот надо что-то с перегаром делать.
– У меня жвачка есть, – сказал Дунич.
– Засунь ее себе в задницу, – посоветовал Бровчук. – Бухать вчера до чертиков не надо было.
– Ты поучи еще, – оскалился Дунич.
– Шабаш! – повысил голос Лютый. – Прекратить базары! Тарас, отгони машину за столовую. И всем в строй. А перегар – чепуха. Кто обнюхивать будет? Микович? Надо ему это.
– Нам-то до фени, а вот тебе докладывать.
– И что? Доложу. В конце концов, Микович сам разрешил мне остаться в Гольно. Прибыли мы вовремя, а то, что жрали водку, объяснимо. Снимали стресс. Все это ерунда. Интересно, кто едет с Миковичем, да еще в такую рань? Ради кого он приказал провести построение при полном параде?
– Может, с ним едет сюда сам президент? – предположил Безобраз.
Это вызвало смех у Лютого и его подельников.
– Ну ты даешь! – заявил сотник. – Президенту больше делать не хрена, как встречаться с какой-то сотней. Нет, Микович везет сюда кого-то другого, не менее важного, чем он сам. Впрочем, гадать нет смысла. Приедут – увидим.
Территория бывшего спортивного лагеря была обнесена колючей проволокой. Охранение выставлялось лишь на ночь. Круглосуточно службу несли только дежурный с помощником из бойцов сотни да наряд по контрольно-пропускному пункту, оборудованному в небольшом здании, ранее служившем проходной.
В 7.45 сотня Лютого, сильно потрепанная под Зареченском, построилась в две шеренги напротив главного корпуса. Спустя пять минут дежурный по КПП доложил о прибытии личной машины господина Миковича. Еще через минуту «Хонда» остановилась на краю площадки, служившей боевикам плацем. Из автомобиля вышли Микович и мужчина средних лет, выправка которого явно выдавала в нем человека военного.
Лютый отдал команду «смирно» и направился к Миковичу для доклада.
Однако неизвестный тип неожиданно резко рявкнул:
– Отставить! Вам, господин Лютый, неизвестно, что к вышестоящему начальству принято подходить строевым шагом?
– Известно.
– Так какого черта? Повторить!
Лютый взглянул на Миковича, тот усмехнулся и промолчал.
Сотнику пришлось возвращаться к центру строя, вновь подавать команду, маршировать к Миковичу. Тот принял доклад, отдал команду «вольно».
Лютый встал за спиной Миковича и его спутника. Он увидел, что тот имеет пистолет в кобуре за спиной. Но это, в принципе, совершенно обычное явление. Сам Лютый тоже всегда носил при себе оружие.
Микович указал на спутника и заявил:
– Знакомьтесь, это Мацей Глинеш. Он родом из Польши, но большую часть жизни прожил в нашей стране, исключая годы своей службы в специальной секретной структуре НАТО. Теперь пан Глинеш командует отрядом, в который переформировываются остатки вашей сотни.
Боевики смотрели то на нового командира, то на Лютого. Сам же бывший главарь ничего не понимал.
Глинеш заговорил напористо и агрессивно:
– Запомните, в нашем отряде принцип службы один – командир всегда прав. Без приказа никто даже воздух испортить не имеет права. Все действия только с моего разрешения. Пока командование отрядом я буду осуществлять лично, затем он будет разбит на группы или отделения. Я назначу младших командиров. Кому что неясно?
Лютый обратился к нему:
– Разрешите встать в строй?
– Нет, – ответил новый начальник и вызвал: – Скараба!
– Я! – ответил бывший заместитель сотника.
– Выйти из строя!
Скараба сделал два шага вперед и повернулся лицом к подчиненным.
– Ко мне! – приказал Глинеш.
Скараба подчинился, встал рядом с новым командиром. Микович отошел в сторону, с интересом наблюдая за происходящим.
Глинеш повернулся к бывшему заместителю сотника:
– Мне известно, что по вашему, Скараба, приказу бойцы отряда открыли огонь по автобусу с символикой Международного движения Красного Креста, придающей находившимся в нем лицам статус неприкосновенности. Это так?
Скараба почувствовал, что внутри у него похолодело. Вот он, наезд за проклятый автобус. Но ладно бы Микович, почему новый сотник? И с чего вдруг решили сместить Лютого? Он хотел солгать, но жесткий взгляд поляка парализовал его волю.
– Так точно!
– У вас была возможность связаться с господином сотником?
– Так точно.
– Почему вы не сделали этого, а проявили самоволие?
– Я был вынужден действовать по обстановке.
– И что за угрозу представлял для вас автобус?
– Никакой, но я решил, что медики едут в Зареченск оказывать помощь раненым сепаратистам. Тем, кто убивал и калечил наших братьев.
– Которых, кстати, вы почему-то не взяли с собой. Хотя бы раненых.
– Ситуация складывалась…
Глинеш оборвал Скарабу:
– Мне плевать, как складывалась ситуация, на то, что погибли невинные девушки-студентки, врачи, водитель. Я хочу знать лишь одно: почему вы, заместитель сотника, имея возможность связаться с командиром, проявили своеволие? Не надо прикрываться обстановкой, ситуацией. У вас не было причин для столь скотских действий. Но, повторяю, меня интересует не сам факт уничтожения автобуса, а то, почему вы посчитали возможным принять решение самостоятельно при отсутствии какой-либо необходимости в этом? Или у вас в сотне так принято? Каждый делает что захочет?
– Никак нет. Но у меня… – Скараба рассчитывал, что новый командир разжалует его в рядовые, и был готов к этому.
Однако Глинеш перебил его и спросил:
– Вы признаете, что сознательно проявили своеволие?
Желая быстрее закончить разнос, Скараба ответил:
– Так точно. Я готов понести за это любое наказание.
– За своеволие на войне наказание одно.
– Что? – Скараба повернулся к Глинешу.
Поляк же достал пистолет и выстрелил ему в сердце.
Бывший заместитель сотника охнул, рухнул на асфальт и забился в предсмертных судорогах.
Строй вздрогнул, но никто ничего не сказал. Все с испугом смотрели то на труп Скарабы, то на нового командира.
А Глинеш спокойно вложил пистолет в кобуру, поправил ремень, указал на труп и продолжил монолог:
– Повторюсь, своеволие на войне карается смертью. Так будет с каждым, кто не выполнит приказ или совершит какие-либо действия самовольно. План на сегодня. В одиннадцать – полоса препятствий, усложненный вариант. После обеда и короткого отдыха в пятнадцать часов контрольные стрельбы из автоматов и пистолетов. В восемнадцать – трехкилометровый кросс. В остальном по распорядку дня. Вопросы?
Вопросов у боевиков не было.
Глинеш приказал:
– Пять человек первой шеренги с левого фланга, взять плащ-палатку, лопаты, вынести труп за территорию базы в лес, где и закопать. Место захоронения выровнять, утрамбовать, заложить дерном, лишнюю землю убрать. Ничего не должно указывать на то, что в лесу могила. Старший похоронной команды – крайний фланговый боец.
Боевик, стоявший с левого края первой шеренги, крикнул:
– Есть!
– А вот вопить не надо. Здесь и так все хорошо слышно. Похоронной команде приступить к захоронению, остальным зайти в свои отсеки. Через час я проверю порядок в них. Подготовиться к контрольным занятиям. Разойтись. Лютому остаться!
Боевики бросились к главному корпусу.
Глинеш подошел к Миковичу и заявил:
– Знакомство состоялось, господин куратор.
– Не слишком ли круто?
– В подразделении должен быть идеальный порядок, крепкая дисциплина в сочетании с высоким профессионализмом. Только тогда можно рассчитывать на успех при проведении боевых операций. Я знаю, как сделать из этой, извините за грубость, банды отряд, способный решать задачи любой сложности.
– Сколько на это потребуется времени?
– Об этом скажу после контрольных занятий и личной беседы с каждым бойцом. То есть завтра утром.
– Хорошо, Мацей, но учтите, у нас времени в обрез.
– Я в курсе. Неделя есть. Надеюсь, ее хватит. Если же придется кого-то заменить, то прошу разрешения на привлечение собственного резерва. У меня есть пять парней, прошедших огонь и воду. Но оплата их услуг выше, чем у бойца сотни.
– Были бы результаты, а деньги я найду.
– Кстати, господин Микович, за проваленную операцию у Зареченска бойцам сотни выплачено вознаграждение?
– Нет, конечно. За что? За то, что сотня понесла неоправданные потери, позорно бежала от города?
– Не только сотня, но и национальная гвардия. Насколько мне известно, батальоны бригады отошли с выгодных позиций?
Микович посмотрел на Глинеша и спросил:
– Что вы предлагаете?
– Выплатить бойцам пятьдесят процентов причитавшейся суммы. За счет сэкономленных средств увеличить вознаграждение раненым, обеспечить семьи погибших денежным пособием. Если не сделать этого, то скоро вы не найдете желающих вступить ни в национальную гвардию, ни в какие-то другие боевые формирования. А люди, исходя из целей и задач, определенных временным правительством, вам будут очень нужны. Глупо терять тех, которые уже имеются.
– Хорошо. – Микович вздохнул. – Последую вашему совету. В лагерь деньги привезут в ближайшие дни. Семьи раненых и погибших получат их немного позже. Надо еще уточнить, кто ранен, убит или попал в плен к террористам. Да, что касается пленных. Вы считаете, что их семьям тоже стоит заплатить?
– Да!
– Без выяснения обстоятельств пленения?
– А у вас есть возможность выяснить эти обстоятельства?
– Хорошо. Что вы намерены делать с Лютым?
Глинеш повернулся к бывшему сотнику:
– Лютый!
– Я!
– Ко мне!
Лютый подошел, козырнул и спросил:
– Меня вы тоже хотите расстрелять?
– Во-первых, господин Лютый, я делаю вам замечание за появление перед подчиненными с перегаром. От вас разит как от винной бочки. Во-вторых, если бы я считал вас заслуживающим смерти, то вы уже лежали бы рядом со своим заместителем. Я наслышан о вас. Вы беспринципный тип, по сути бандит, не отягощены совестью, порядочность вам не знакома. Вы, говоря проще, подонок, ради денег, собственного благополучия готовый на все. Но как раз такой человек нужен мне в качестве заместителя. С новыми обязанностями, минимумом прав и более жестким отношением к малейшему нарушению дисциплины. Я не говорю о своеволии. В этом сейчас, думаю, нет никакой необходимости. Вы согласны на должность заместителя командира отряда или сотни, как вы привыкли называть свое формирование?
– У меня есть выбор?
– Конечно. Выбор есть всегда. Далеко не все, только единицы способны сделать его правильно. Люди чаще ошибаются и тем самым значительно укорачивают себе жизнь. Так каков будет ваш ответ?
– Я согласен.
– Разумно! Сегодня вы проходите проверку вместе со всеми, завтра, когда поступят деньги, займетесь их выдачей. После чего я представлю вас, и мы вместе определимся со штатом подразделения. Замечу, что кто-то из нынешних бойцов может не пройти проверку. Отпустить их мы не имеем права. А посему ликвидацией должны будете заняться лично вы. За пределами лагеря. Я предпочел бы, чтобы все прошли проверку, но держать абы кого не имею права. Я ясно изъясняюсь?
– Так точно! – ответил Лютый, мгновенно утерявший все свое прежнее высокомерие. – Разрешите вопрос?
– Да!
– Значит, сотне все же решено выплатить вознаграждение?
В разговор вступил Микович:
– Благодаря господину Глинешу, Лютый, я пошел на этот шаг.
Поляк добавил:
– Все бойцы, вернувшиеся из-под Зареченска, получат пятьдесят процентов обещанного вознаграждения. Почему так? Объясню. Другая половина пойдет на лечение раненых, выплату компенсаций семьям погибших и оказавшихся в плену. Это справедливо. Сколько человек из вашей сотни захвачены сепаратистами?
– Таких данных у меня нет. Но думаю, если кто-то и оказался в плену, то совсем скоро мы о них узнаем. Господин Глинеш, разрешите мне поговорить с господином Миковичем наедине?
– Пожалуйста. – Глинеш отошел в сторону и стал смотреть, как похоронная команда укладывает труп Скарабы на плащ-палатку.
Он глядел на это совершенно безразлично, словно бойцы отряда собирались хоронить не человека, а собаку, которую пришлось умертвить из-за того, что у нее от старости отказали лапы. Впрочем, бандита Богдана Скарабу можно было бы назвать человеком лишь условно. Он давно превратился в кровожадного, дикого зверя.
– И что ты хотел? – спросил Микович.
– Я понимаю, с чем связано мое смещение, и принимаю его. Как говорится, получил, что заслужил, хотя моей вины в провале общей операции в Зареченске не было. А если и была, то в незначительной степени. Назначение нового командира объяснимо и обоснованно. Я готов служить стране в любой должности, даже рядовым.
– Похвально, – заявил Микович и усмехнулся. – Но ты ведь не для этого завел разговор. Я тебя хорошо знаю. Говори, что хотел.
– Вы правы, незачем терять время. Я хотел узнать о своем вознаграждении, коли уж вами принято решение об оплате работы сотни. Само собой, ни о каких премиальных и речи быть не может, но пятьдесят процентов от суммы, обещанной лично мне, вы заплатите?
– Пятьдесят тысяч долларов? Нет, Лютый, ты получишь ровно столько, сколько и остальные бойцы.
– Но ведь у нас был договор!
– Ты хочешь, чтобы я подключил к нашему разговору господина Глинеша?
– Не надо, я все понял.
– А понял, Влас, так ступай и выполняй распоряжение начальника.
Лютый отправился к боевикам, злой от унижения, от бессилия, невозможности что-либо изменить. Оказывается, его могущество, в которое он уверовал, ничего не стоило. Появился какой-то поляк, и все. Сотник стал одним из бандитов.
Ему пришлось прибраться в отсеке. Давно он не брал в руки тряпку, все больше оружие, но с этим поляком шутки плохи. Вон как обошелся со Скарабой. Пуля в сердце – и все разговоры. Ни суда тебе, ни приговора, ни адвокатов. Этот Глинеш, служивший в какой-то специальной структуре НАТО, реально крут.
Ровно в назначенное время сотня, переименованная в спецотряд «Запад», прошла проверку на полосе препятствий, отстрелялась из автоматов и пулеметов, пробежала трехкилометровый марш. Мацей Глинеш внимательно смотрел за действиями боевиков. После завершения проверки он сразу же перевел в резерв пять человек, хотя они выполнили нормативы. Наверное, что-то все-таки не понравилось в них строгому поляку.
Впрочем, хорошо, что новый командир перевел бойцов в резерв, а не отчислил их из отряда. Пришлось бы тогда Лютому ликвидировать целую группу.
Глинеш молча осмотрел отсеки своих новых подчиненных. Он сказал об этом на вечерней поверке. Такое новшество было введено поляком, который явно тяготел к армейскому порядку.
– Я видел ваши норы, где вы проводите свободное время. В них чего только нет! Не хватает, пожалуй, лишь женского белья. Так, бойцы, не пойдет. После отбоя выбросить из отсеков все лишнее. А чтобы вы не ломали над этим головы, я скажу, что в помещениях временного пребывания должны быть кровать, заправленная и выровненная, стол, стул, шкаф для формы, подставка для обуви и ее чистки. Стандартный коврик, пара бутылок минеральной воды в холодильнике и чистые занавески на вымытых окнах. Курение в помещении запрещено, так что ни сигарет, ни пепельниц в отсеках не должно быть. Сигареты держать в каптерке, дымить в курилке на улице. Особо предупреждаю: никакого спиртного! Если найду у кого бутылку или фляжку с водкой, спиртом, коньяком или самогоном, сразу же лишу части денежного довольствия. Телевизоры и радиоприемники убрать. В общей комнате отдыха будете смотреть новостные программы. Пока технику сдать в каптерку. Позже, когда получите увольнение, вывезете ее домой. О том, что вы теперь бойцы спецподразделения, никому ни слова. Включая самых близких людей, жен, родителей и так далее. В отряде вводится армейская дисциплина. Выход с территории объекта только по разрешению, строго в определенном порядке. Самовольное оставление базы приравнивается к дезертирству. Неважно, сколько самовольщик будет отсутствовать, сутки или полчаса. Господин Лютый, который ранее командовал сотней, с этого момента мой заместитель. Вы обязаны исполнять его приказы, но только в мое отсутствие. Я лично определю новый распорядок дня, начало боевой подготовки. С некоторыми бойцами я успел сегодня побеседовать, с остальными разговор будет завтра. Вопросы?
Вперед вышел Безобраз:
– Вы упомянули о денежном довольствии. Нельзя ли поподробнее осветить данную тему?
– Вас интересует размер ежемесячного довольствия?
– Так точно!
– За сутки нахождения на базе рядовой будет получать по двадцать долларов, или двести гривен, на выбор. При нахождении в зоне боевого применения довольствие увеличивается в три раза. За успешное выполнение задания предусмотрены премиальные, размер которых зависит от сложности приказа, но не менее пятисот долларов. За каждого уничтоженного сепаратиста вы будете получать по сто гривен. Подтверждение уничтожения террористов обязательно. Это показания не менее двух бойцов отделения, с составом которых мы определимся уже завтра. Командирам отделений установлено довольствие в полтора раза выше, чем рядовым. Заместитель будет получать в два раза больше. Плюс, естественно, полное содержание. На досуге посчитайте, сколько составит ваш оклад в той или иной ситуации. Сразу отмечу, что на базе долго сидеть нам никто не позволит, а посему рассчитывайте оклады, исходя из условий боевого применения и ваших собственных возможностей. У меня все. Завтра с подъема физическая зарядка и мероприятия, предусмотренные прежним расписанием боевой подготовки. От занятий освобождаются лица, которых я буду вызывать для беседы. Руководство занятиями осуществляет Лютый. Еще вопросы есть?
– Как часто можно рассчитывать на увольнения? – задал вопрос какой-то боевик.
– Не так часто, как вам хотелось бы. Данный вопрос будет решаться персонально.
Глинеш объявил отряду отбой и прошел в свой отдельный, весьма просторный отсек, ранее являвшийся личными апартаментами владельца лагеря. Там он достал из сейфа «дипломат», открыл его. Внутри оказалась современная спутниковая радиостанция, работающая по принципу беспроводного телефона. Глинеш поднял трубку, набрал нужный номер.
Ему ответили по-английски:
– Поздновато ты, Мацей!
– Дела, господин Брэдли.
– Ну и как тебе местные волчата?
– Не скажу, чтобы я был в восторге от их профессиональной подготовки, но для того, что от них потребуется, эти ребята подходят.
– Хорошо. Ты поработай с ними.
– Конечно.
– Основной отряд будет сформирован до субботы, не ранее. Я уже отдал приказ на набор наемников, на днях должны объявиться кандидаты. Как только будет сформирован отряд и уточнена задача, получишь приказ и ты.
– Сумма гонорара с местной властью обговорена?
– Да. Администрация готова выложить пять миллионов долларов.
– Интересно! Их премьер утверждает, что казна пуста, а нам готов заплатить такие деньги.
– Тебе, Мацей, не хуже меня известно, что контртеррористическая операция оплачивается не из казны, которая действительно пуста, а из карманов местных олигархов, обеспечивающих себе данными платежами высокие должности. Вплоть до президентского кресла.
– Это может быть только в этой стране.
– Почему? Разве у тебя на родине не найдется владельцев тугих кошельков, готовых серьезно облегчить их в обмен на место, скажем, министра?
– Но не президента!
– И президента, была бы возможность. Но не будем затягивать разговор. Ты занимайся с отрядом «Запад», я формирую группу «Черные псы».
– Да, мистер Брэдли.
– До связи, Мацей!
– Один вопрос, сэр!
– Давай.
– Насколько в новом правительстве влиятелен Родион Микович?
– Он руководит всей контртеррористической операцией. В ближайшее время полномочия господина Миковича будут значительно расширены. Исполняющий обязанности президента намерен подчинить ему и армейские части, участвующие в операции. Вот и решай, влиятелен ли Микович или нет.
– Я все понял. До свидания, мистер Брэдли!
– Удачи!
Глинеш отключил станцию, закрыл «дипломат», поставил в сейф, присел в кресло. За окном пошел дождь, не по сезону мелкий, нудный. Температура сразу упала, стало прохладно.
Поляк вышел в коридор, спустился этажом ниже, где находились отсеки боевиков подчиненного ему отряда. Они не спали, выполняли приказ, мешками выносили все лишнее из комнат. Только Лютого не было видно.
Глинеш знал расположение отсеков, кто где обитает. Комната Лютого была крайней справа. Поляк подошел к ней, резко распахнул дверь. Лютый, сидевший на кровати, встал.
Поляк осмотрел отсек. Уборкой в нем и не пахло.
– Почему не выполняешь приказ? – спросил Глинеш.
– Отчего сразу не выполняю? Точного времени вы не устанавливали, а ночь длинная.
– Возможно, это не мое дело, но я хотел еще утром спросить: что за причина была вчера так напиться?
Лютый хотел заявить: а тебе-то, мол, какое дело, но неожиданно для себя ответил:
– От меня жена ушла вместе с дочерью. Сбежала в Крым, сволочь.
– Ты сильно любишь свою жену?
– Да на нее мне плевать, я дочь люблю. Не представляю, как смогу без нее!
– Видно, довел супругу до того, что она сбежала. Завела хахаля и с ним подалась в Россию?
– Не было у нее никакого хахаля.
– Ну, тогда, значит, жизнь с тобой стала ей невтерпеж. Признайся, поколачивал супругу?
– А вам, собственно, какое дело, господин Глинеш, до моей личной жизни?
– Абсолютно никакого, но при условии, если эта личная жизнь не будет мешать службе. Или ты после поездки в Зареченск растерялся? Да тут еще фортель жены и понижение? Вот и опустил крылья. Так?
Лютый насупился.
– Не так! Не надо лезть мне в душу.
– Ладно. Встал и занялся уборкой комнаты! В полночь все должны спать. Тебя это касается в первую очередь. Утри слюни, Лютый. Выполняй приказ! – Глинеш вернулся к себе и уснул под мерный стук дождевых капель в стекло окна.
Лютый же, проклиная поляка, жену, ополченцев Зареченска, Городича, убитого им, и всех на свете, стал собирать в мешок консервы, окурки, штатскую одежду, все то, что новый командир назвал лишним. В полночь спал и он.
С утра понедельника Лютый проводил занятия с отрядом по плану боевой подготовки. Иногда он отпускал бойцов, вызванных для беседы. О чем говорил с ними Глинеш, бывший сотник так и не узнал. Никто и слова не сказал. Лютый видел, что поляка боятся. Его не страшились, а какого-то чужака испугались. Хотя надо признать, было в Глинеше что-то такое, отчего дрожь пробегала по телу, когда он впивался в тебя взглядом своих бесцветных, безжалостных глаз.
После обеда Лютому позвонил Палый, глава администрации поселка Гольно.
– Да?! – ответил теперь уже заместитель командира отряда.
– Влас, это Стас.
– Ты думал, я не узнал тебя? Что случилось?
– Тут такое дело, Влас. Ко мне приходила Марийка, просила решить вопрос о кафе и сауне.
– Не понял? Что за дела, Стас?
– Вот и я не понял. Марийка сказала, что теперь живет с тобой. Мол, ты очень занят и поручил ей поговорить со мной насчет кафе и сауны. Пойми, Влас, не все в моих силах. Решил кого-то подмять под себя, дело твое, я помогу. Но только в пределах своих возможностей.
– Я тебе на этот счет что-нибудь говорил?
– Нет.
– Тогда какого черта ты слушаешь какую-то шлюху?
– Но она представилась новой твоей женой, правда пока гражданской.
– Сука деловая! Значит, так, Стас, забудь о ее приходе. Я ей ничего не поручал.
– Понял. А если Марийка заявится вновь?
– Не заявится. А если все же придет, гони ее метлой поганой.
– Ясно. Ты извини, что оторвал от дел.
– Ничего.
Во время разговора Лютый находился в своем отсеке.
Как только он выключил телефон, вошел Глинеш и спросил:
– С кем это ты говорил, Лютый?
– С главой администрации поселка.
– Личные дела?
– Скорее проблема.
– Что за проблема?
Лютый рассказал Глинешу о проделках Марийки и попросил:
– Мне бы в Гольно на ночь?
– Что собираешься делать?
– Поговорить с Марийкой по-свойски.
– Отвергнутая, да еще обманутая в ожиданиях женщина опаснее любого врага. А врага, Влас, уничтожают.
– Вы хотите сказать…
Глинеш не дал договорить заместителю:
– Да, для тебя будет гораздо лучше, если шлюха исчезнет. С подобными девицами это происходит не так уж и редко.
– Я должен убрать Марийку?
– Обязан. Сейчас мы обсудим окончательный состав отряда, резерва, кандидатуры командиров четырех отделений. После ужина ты поедешь в Гольно. Но учти, шлюха должна исчезнуть тихо. Была женщина, и нет ее. К подъему вернешься. Понял?
– Так точно.
В течение часа Глинеш и Лютый сформировали отделения. Командирами решено было назначить верных и проверенных боевиков – Безобраза, Бровчука, Дунича, Степана Цупало. В отряд вместе с Глинешом и Лютым вошли тридцать человек. Остальные были переведены в резерв, во главе которого поляк поставил своего человека, Семена Комарика.
После ужина Лютый выехал в поселок, к подъему вернулся. С той ночи больше никто не видел Марийки. Она исчезла. В Гольно прошел слух, что эта разбитная девица подалась в столицу. Глинеш по достоинству оценил тонкую работу своего заместителя, еще раз убедился в том, что не напрасно вытащил Лютого из петли, которую уже приготовил для него Микович после провала операции в Зареченске.
Отряд приступил к интенсивной подготовке. Вот только никто, кроме поляка, не знал, к чему именно.
