Глава третья
Предложение, от которого невозможно отказаться
Алиму Карани, племяннику полевого командира Халика Ардана, пришлось проделать неблизкий путь в Кабул, так как из родного Кандагара самолеты в Джабур не летали. Пятисоткилометровое шоссе пролегало по равнине, вдали от гор. Когда-то оно считалось дорогой смерти, по обочинам которой сотнями стояли сожженные грузовики, бронетехника, бензовозы. Теперь стало спокойнее. На пассажирские автомобили не нападали, и только американцам приходилось ездить по трассе с приведенными в боевую готовность пулеметами.
День выдался нежаркий. Водитель, подрядившийся отвезти Алима, оказался русским, звали его Василием.
– Что, Васил, – спросил Алим, выяснивший, что спутник неплохо владеет афгани, – на родине плохо?
– На родине хорошо, – был ответ, – но нельзя мне туда.
– Почему?
– Рад бы в рай, да грехи не пускают. Слыхал такую поговорку?
– Нет.
– Короче, воевал я у вас… – Василий бросил изучающий взгляд на Алима, проверяя, как тот отреагирует. Не заметив выражения ненависти на его лице, продолжил: – Когда домой вернулся, там перестройка шла полным ходом.
– Гор-ба-тчефф… Гласт-ност… Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Все кувырком пошло. Голод, разруха, рэкетиры. Вот я к ним и прибился. К бандитам. А чего еще мне было делать? Пацаном в армию забрали, воевать научили, а другой профессии не дали.
– Понимаю, – повторил Алим, который действительно слышал подобных историй немало, правда рассказанных его соотечественниками.
– В общем, – закончил Василий, – наворотил я дома таких дел, что обратно мне никак нельзя. Вот и решил податься в Афган. А что? Язык знаю, климат мне подходит, даже связи кое-какие остались. – Оторвав одну руку от баранки, он показал на каменистую равнину, расстилающуюся справа: – Вот здесь ваши меня чуть не убили. Но я не в претензии. Время было такое.
– Здесь? – удивился Алим, вглядываясь в абсолютно пустынную местность, такую же однообразную и неприметную, как десять километров сзади… двадцать… тридцать…
– Не возражаешь, если я тормозну на минутку? – кивнув, спросил Василий.
– Но не больше. У меня самолет.
– Я мигом.
Выйдя из латаной-перелатаной «Тойоты», Василий приложил ладонь к бровям, чтобы низкое еще солнце не слепило глаза. Тогда тоже было утро. Рассвет. На дороге стояли два дымящихся «БТР-60», зеленая краска на которых успела полопаться и покрыться копотью. Возле зазубренных краев пробоин металл оплавился, башни были сорваны и валялись в придорожной канаве.
Василий и радист Паша-Мухобой лежали среди камней. Они забрали с собой ручной пулемет и три «калаша», но патронов было в обрез, а на подмогу они не рассчитывали. Дорога смерти. Многие тут погибли ни за грош. «Духи» редко пропускали колонны без боя. Минировали дорогу, обстреливали машины из гранатометов. Но теперь всего этого больше не будет. И всего этого стало вдруг невыносимо жаль.
«Я бы до старости согласился воевать, – сказал Василий, осторожно выглядывая из-за камня. – На костылях. Лишь бы живым».
«А меня пусть лучше сразу, – отозвался Мухобой, залегший к нему спиной. – Хорошо бы пулей. Ножа боюсь. Долго и больно».
Его рация, как ни странно, не пострадала. «Я Пятый, я Пятый, – неслось оттуда, – ленточка прошла Черную площадку, все в порядке, все в по… ААААА!!!»
Нечеловеческий вопль сменился треском и грохотом. Спустя секунду послышался тоскливый голос: «Головной и замыкающий подожгли, нам не развернуться. Все тут ляжем». Еще через полминуты: «Прощайте, кто слышит». И треск, и лязг, и громыхание.
А когда Василий хотел попросить Мухобоя попытаться связаться с кем-нибудь еще, тот уже не мог ни настроить рацию, ни выключить, ни даже пошевелить пальцем. Снайперская пуля вошла Мухобою в затылок, оборвав его молодую жизнь.
– Вон там мы лежали, – показал Василий, заметив, что пассажир, заскучавший в машине, присоединился к нему. – Сначала вдвоем, а потом я один. Видишь, два камня рядом, один на задранную волчью морду похож?
– Как же ты оттуда выбрался? – спросил Алим, подавив зевок.
Он ожидал услышать рассказ про героическую оборону, про ночной прорыв сквозь вражеское кольцо, но ошибся.
– Я не прорвался, – спокойно произнес Василий, – я сдался. Белого у меня ничего не было, так я тельник свой на ствол автоматный нацепил и помахал. А потом встал.
– И что? – Алим посмотрел на него с новым интересом.
– Думал, срежут. Нет, тихо. Высовывается из-за той гряды, – он показал, – душман в здоровенной зеленой чалме и рукой машет. Не к себе зовет. Прогоняет. Иди, мол, Иван, отсюда.
– Почему?
– А я знаю? Короче, выпустили меня. Потом, когда свои подобрали, я все допытывался, кто из здешних душманов большущую зеленую чалму носит. И знаешь, что выяснил?
– Что? – спросил заинтригованный Алим.
– Оказывается, ваши зимой головы одеялами обматывали, – пояснил Василий. – Они госпиталь полевой вырезали, а там одеяла байковые – зеленые, синие, красные. Вот духи их и приспособили. Странно…
– Что же тут странного? Мерзли.
– Я не про то. Странно, что меня отпустили. Раненых не пощадили, а меня пожалели. Видно, на роду мне другая смерть написана. Как думаешь?
В ответ Алим только пожал плечами, а остаток пути отмалчивался, размышляя о жизни и смерти. Те же мысли преследовали его и в аэропорту, и во время полета, когда, поднявшись над облаками, самолет взял курс на юго-восток.
В просветах между облаками виднелись бесконечные горные вершины и отроги, напоминающие каменные волны, которые хаотично набегали друг на друга, да так и застывали. В сравнении с горами города и возделанные поля занимали так мало пространства, что человечество представлялось Алиму чем-то вроде колонии муравьев, и если до полета его душу подтачивали смутные угрызения совести, то теперь они прекратились. Можно ли всерьез жалеть муравьев, обреченных на смерть? Такова их судьба. Суетятся, копошатся, а над ними уже занесена длань Аллаха.
Алиму и в голову не приходило, что Аллах может осуждать его за убийство подвыпившей, но, в общем-то, безобидной американки. Не думал он также, что Аллаху мог бы не понравиться план, принятый руководством Талибана.
«С нами бог» – известная присказка всех фашистов, террористов и погромщиков. У нее бывают вариации, но незначительные. Это позволяет убийцам и агрессорам считать себя правыми, а своих жертв – неверными, заблуждающимися, предателями.
Алим Карани не был исключением. Предстоящий захват самолета с пассажирами не представлялся ему преступлением.
Он специально выбрал такой рейс, чтобы полететь самолетом «Боинг-737-800» и воочию увидеть, с чем ему придется иметь дело. Увиденное впечатляло. Самолет представлял собой сорокаметровую махину высотой с трехэтажный дом. В нем свободно умещалось более полутора сотен пассажиров. Развивая скорость до 850 километров в час, «Боинг» был способен пролететь 5400 километров без дозаправки. В Интернете Алим вычитал, что в топливных баках самолета закачано более 25 тысяч литров горючего. Ну, а сам он весил 63 тонны – эдакий гигантский обтекаемый снаряд, способный разнести не только небоскреб, а также дамбу или атомную электростанцию.
Сидя в комфортном кресле и поедая ветчину с зеленым горошком, Алим подумал, что в скором будущем человечеству придется отказаться от использования воздушного транспорта, потому что мулла Мохаммад Джамхад и стоящие за ним талибы, похоже, изобрели способ, с помощью которого угоны самолетов могут стать массовыми. Запад не сделал правильных выводов после одиннадцатого сентября. Что ж, эти выводы будут сделаны в ближайшем будущем.
Несмотря на то что Алим прекрасно усвоил свои задачи и действия, он не мог не волноваться, когда вспоминал о своей ответственности и о том, как высоки ставки в предстоящей игре. Поэтому, уставившись в окно, пытаясь задремать или урывочно посматривая на экран с мельтешением какого-то дешевого боевичка, он то и дело заставлял себя мысленно проговаривать пункты, которые нужно выполнить в первоочередном порядке.
Вступить в контакт с группой Али Карими. Встретиться с командиром лайнера Аббасом Рахманом. Завербовать его. Отрапортовать об успехах в Кандагар. Получить новые указания.
Совершенно потеряв нить сюжета фильма, Алим сомкнул веки и постарался отключить мозг, снова и снова прокручивавший одно и то же. Чтобы отвлечься, он стал визуализировать Рахиму Мангани, знакомую ему пока что только по фотографии. Однако образ восточной красавицы рассеялся, оставив перед мысленным взором Дину Митчелл. На ее шее багровели отпечатки пальцев, она тянула свои руки вперед, чтобы заключить Алима в ответные объятия…
Шайтан!
Вздрогнув, он проснулся и очумело посмотрел по сторонам. В салоне было тихо, пассажиры отдыхали, в конце прохода виднелась стюардесса, увозящая тележку с грязной посудой. Алим провел рукой по лбу и обнаружил, что она блестит от пота, хотя кондиционер в самолете работал исправно и многие укутывали ноги пледами.
Он помассировал лицо и, решив выпить кофе, чтобы не спать в пути, позвал стюардессу, идущую по проходу:
– Плиз! Мэй ай дринк а кап оф каффе? Стронг, вэри стронг… Чашечку крепкого, очень крепкого кофе.
Получив требуемое, сделал глоток и поморщился. Сосед, тощий старик в футболке с изображением голубя и надписью «Peace», поинтересовался по-английски:
– Плохой кофе?
– Нет, – ответил Алим. – Просто отвратительный.
– В самолете всегда дают отвратительный кофе, – поделился своими наблюдениями старик. – Поэтому я не заказываю. Джим Рональдс, Оклахома.
Он протянул руку. Алим пожал ее, вежливо улыбнувшись, и тоже представился. Во взгляде старика что-то неуловимо изменилось, когда он понял, что имеет дело с афганцем.
– Отличная страна, – сказал он фальшивым тоном, каким обычно разговаривают с больными врачи. – Древняя и очень красивая. Горы, мечети…
Не зная, что еще добавить, он замолчал. У него было гладко выбритое лицо и шея, похожая на кое-как ощипанную курицу. «Плохо видит, – догадался Алим. – Дряхлый, песок сыплется, а все равно считает меня человеком второго сорта».
– Я живу в Ньюарке, – небрежно произнес он. – У меня жена американка.
– О! – приятно удивился старик. – Есть дети?
– Двое. Ждем третьего.
– Поздравляю. Можно взглянуть?
Алим понял, старик ждет, что ему покажут пару семейных снимков, которые эти чокнутые американцы повсюду таскают с собой.
– Бумажник оставил в чемодане, – соврал он. – Жаль. Моя Дина – настоящая красавица. Завяжет рубаху узлом, наденет шорты – глаз не оторвать.
– Когда-то моя жена тоже носила шорты. – Джим Рональдс захихикал, видимо представив свою старушенцию в столь легкомысленном наряде. – Но это в прошлом. Вот… – Он сунул под нос Алиму раскрытый бумажник с прозрачным окошком, в которое был вставлен снимок целого семейства, улыбчиво скалящегося в объектив. Пришлось покивать головой и показать большой палец. – Я был в Кабуле у старшего сына, – доверительно произнес старик, щелкая желтым ногтем по фотокарточке. – Он служит там. Теперь лечу навестить младшего. У него бизнес в Джабуре.
«У вас, американцев, везде бизнес», – подумал Алим с ненавистью, а вслух спросил:
– Понравился Кабул?
– О да. Красивый город. И мир. Это так здорово, когда мир, не правда ли?
– Конечно, – улыбнулся Алим, а про себя решил, что, если следующая акция будет проводиться против Америки, он примет в ней участие с особенным удовольствием. – Соединенные Штаты очень помогли нам.
– Это наш долг, – произнес старик.
Алим отдал пустую чашку стюардессе, сослался на головную боль и притворился спящим. Иначе он за себя не ручался. Так и подмывало впиться пальцами в неаккуратно выбритый кадык соседа и сдавить изо всех сил, чтобы не слышать больше глупой болтовни. «Велик Аллах, – подумал он, – но зачем он создал этот чванливый, бесполезный народ?»
И задремал, не ожидая ответа на свой вопрос.
Джабур Алима оглушил, ослепил и утомил, словно он долго катался на карусели под громкую музыку, безуспешно пытаясь уцепиться взглядом за окружающие детали. Повсюду сновали люди всех рас и возрастов, смеялись, ругались, спорили, торговались и просто делились впечатлениями. Среди них выделялись деловитые японские туристы, задавшиеся целью запечатлеть на фотоаппараты все, что попадало в объектив, хмельные россияне, самодовольные янки и бледные скандинавы, одетые так, словно прогуливались у себя во дворе.
Алим наспех перекусил в уличном кафе, запил жареную рыбу пепси-колой и позвонил по телефону, чтобы сообщить о своем прибытии и назначить место встречи. На виллу, захваченную группой Али Карими, его доставил неразговорчивый соотечественник по имени Махмуд.
– Вот, значит, где вы устроились? – протянул Алим, разглядывая виллу.
– Ты знаешь афгани? – удивился Махмуд.
– Конечно. Я ведь афганец, – с достоинством ответил Алим.
– А не похож. Выглядишь как американец.
– Конспирация.
Алиму вовсе не хотелось рассказывать свою биографию, тем более что проживание в Соединенных Штатах не могло служить ему хорошей рекомендацией. Боевики – народ неуравновешенный, могут заподозрить в измене. Нужны ли неприятности человеку, который через несколько дней будет купаться в роскоши?
– Пришлось убрать двоих, – поведал Махмуд, когда они шли к дому. – У хозяина дома была в гостях проститутка. Она спала. Наверное, много выпила или приняла наркотики.
– Мир будет чище, – заметил Алим, невольно вспоминая, как задушил наглую американку. – Современное общество катится в пропасть. Проститутки, геи, наркоманы. Ничего, мы наведем порядок. Талибан не станет терпеть всю эту мерзость.
Махмуд промолчал. Судьба мира его мало заботила. Он любил конкретные, ясные, близкие цели.
– Я с гостем, – войдя в дом, громко ответил он.
Из-за стены выглянул еще один парень и сделал приглашающий взмах головой. Войдя в большую гостиную, Алим увидел девушку необыкновенной красоты и двух мужчин, сидящих по обе стороны от нее и не поднявшихся при его появлении.
– Я – Алим Карани, – представился Алим. – Ваши лица знакомы мне по фотографиям, но предлагаю все же познакомиться.
Он поочередно обменялся рукопожатиями с мрачноватым Бабуром, интеллигентным Рустамом, черноокой Рахимой и наконец с самим Али, который оказался мужчиной лет тридцати – тридцати пяти, с угрюмым взглядом и тихим голосом, маскирующим взрывную натуру.
Они собрались в просторном холле с телевизором и баром, к которым никто не притронулся, потому что программа «Аль-Джазира» здесь не транслировалась, а к спиртному все относились отрицательно. Запрет на алкоголь появился еще в конце мединского периода, когда кожаные бурдюки с вином разрезались, а их содержимое выливалось на землю. В законах говорилось, что проклят будет не только сам пьяница, но также производящие и продающие алкоголь, что молитвы-намазы выпившего не будут приниматься Аллахом Всевышним в течение сорока дней с момента употребления. Возможно, кое-кто из присутствующих и выпивал тайком, но никогда бы не позволил сделать это на виду у правоверных, так что ограничились прохладительными напитками, позаимствованными в холодильнике.
Махмуд, Бабур и Рустам устроились на одном диване, Рахима и Алим сидели в креслах, разделенные журнальным столиком, а главарь банды оседлал стул, развернутый к собравшимся спинкой. Скорее всего, эта поза была перенята у какого-нибудь киногероя, но, надо признаться, она Али очень шла. Широкоплечий, узкобедрый, со сведенными на переносице бровями, он был очень привлекателен и обладал тем, что, как помнил Алим, называлось на Западе харизмой. Нетрудно было заметить, что единственная представительница женского пола смотрит на него сияющими влюбленными глазами. Алиму это не понравилось. Во-первых, он почувствовал себя уязвленным. Во-вторых, точно такие же чувства должны были испытывать остальные мужчины. Присутствие женщины, да еще красивой, создавало в коллективе напряженную обстановку.
– Итак, – произнес Алим, значительно обводя взглядом собравшихся. – Я прибыл, чтобы вместе с вами выполнить возложенную на нас миссию… великую миссию. После этого мир уже никогда не будет таким, как прежде.
Получилось высокопарно, но, с другой стороны, как еще разговаривать с идущими на подвиг людьми? Им нужны ободряющие слова. Они хотят слышать, что их ценят, что ими восхищаются.
Осознавая это, Алим совсем позабыл, что жаждет того же самого и что Мохаммад Джамхад точно таким же образом удовлетворяет его честолюбие, разговаривая с ним как с ребенком.
– Весь исламский мир будет гордиться нами, – продолжал он, заученно повторяя чужие слова. – А остальные страны вздрогнут от ужаса и проникнутся еще большим уважением к нашей родине.
– Ты из Афганистана? – перебил его Али.
– Да, я там родился и вырос, – с достоинством ответил Алим. – Правда, некоторое время я жил за границей, и…
– Где и как долго?
– Разве это имеет значение?
– Нет, – согласился Али. – Но я решил, что мы будем разговаривать на отвлеченные темы, вот и поддержал беседу.
Бабур и Махмуд взглянули на него с осуждением. Летчик Рустам скрыл быструю улыбку рукой, которой он якобы почесал кончик носа. Красавица Рахима просто-таки млела от восхищения. Ну а сам Алим решил, что ему категорически не нравится командир группы.
– У нас не разговор на отвлеченную тему, – сказал он недовольным тоном учителя, которого перебили в самый неподходящий момент. – У нас идет обсуждение операции. Меня прислали сюда люди, имена которых всем вам хорошо известны, хотя я не уполномочен называть их здесь. – Тем самым Алим обозначил пропасть, пролегающую между руководством Талибана и жалкой кучкой боевиков, сидящих перед ним. – Перед отъездом сам мулла… гм, неважно… Перед отъездом один из них обнял меня за плечи и благословил как родного сына. Такова степень доверия, оказываемого мне… – Он тут же поспешил поправиться: – Всем нам.
Алим сделал паузу, ожидая очередной выходки со стороны Али, но тот молчал. Видимо, весьма прозрачный намек на Мохаммада Джамхада заставил его прикусить язык.
– Приходилось ли вам видеть «Боинг-737-800»? – продолжил Алим и, получив утвердительный ответ из уст одного лишь Рустама, заговорил уверенней: – Это очень большой самолет. Берет на борт от ста шестидесяти до ста восьмидесяти пассажиров. Плюс команда: летчики, стюардессы… – При упоминании стюардесс Махмуд и Бабур игриво переглянулись. – В общем, самолет набит людьми и накачан горючим. Естественно, власти делают все, чтобы он не попал в руки воинов джихада. Однако «Боинг-737-800», летающий между Джабуром и Исламабадом, будет нами захвачен. Вы спросите, как? Я отвечу. Вас проведет на борт командир корабля.
– Как? – удивились слушатели. – Почему?
Алим, с внутренним торжеством наблюдавший за ними, не снизошел до ответа, который был ему известен. Пилот Аббас Рахман, много лет проработавший в компании «Пакистан Интернешнл Эйрлайнз», обожал свою жену, которая была тяжело и неизлечимо больна и которую от медленной и мучительной смерти могла спасти лишь операция. Сделать ее можно было в одной немецкой клинике, но на это требовалось шестьсот тысяч евро, которых у Рахмана, естественно, не было. Зато у него было пятеро детей в возрасте от трех до пятнадцати лет, и они могли осиротеть, если пилот срочно не отыщет деньги.
– Потому что ему сделают предложение, от которого он не сумеет отказаться, – ответил Алим, наслаждаясь заинтригованными взглядами боевиков, и не удержался от самодовольной улыбки. Человеком, которому предстояло сделать пилоту предложение, был не кто иной, как он сам.
Аббас Рахман, о котором шла речь, не подозревал, что его персона интересует террористов. Приказав второму пилоту Рахату Аквару выключить двигатели, он некоторое время сидел неподвижно, ожидая, когда утихнет дрожь в пальцах, и глядя прямо перед собой. Слева высился суперсовременный терминал джабурского международного аэропорта, впереди выруливал на взлетную полосу желтый «Аэробус», но Рахман ничего этого не видел. Только что он чуть не угробил свой самолет вместе с экипажем и доверившимися ему пассажирами. Заходя на посадку, совершил непростительную ошибку, а именно: допустил эффект взмывания, когда самолет неожиданно задирает нос, словно готовясь снова взмыть в небо. Это произошло из-за слишком высокой скорости планирования и поздно убранного наддува. Сообразив, что происходит, Рахман едва не рванул штурвал на себя, что в данной ситуации закончилось бы катастрофой.
– Нельзя! – испуганно крикнул помощник, которому вообще-то не полагалось отвлекать командира в столь ответственный момент.
Хвала Аллаху, он нарушил инструкцию.
– Заткнись, – процедил Рахман и плавно отвел рычаг от себя, предотвращая удаление «Боинга» от земли.
Это спасло положение. Конечно, после взмывания самолет сближался с бетонной полосой слишком быстро, но Рахману удалось выровнять его на высоте полутора метров, и шасси коснулось земли одновременно.
Теперь он сидел мокрый, как будто его обдали водой из ведра, и стыдился посмотреть на второго пилота. Он не имел права отправляться в полет в том состоянии, в котором находился в последнее время. Рахман совершал преступление, скрывая от медиков и летчиков ужасающую депрессию, хроническую бессонницу и потерю контроля над собой, ставя тем самым под угрозу жизни многих десятков людей.
А все потому, что смерть вплотную подобралась к одному человеку, находящемуся далеко от Джабура.
Умирала единственная женщина Рахмана. Его жена. Его возлюбленная. Вторая половина, без которой он неминуемо должен был превратиться в морального калеку. Можно смириться с потерей руки, ноги, даже зрения. Но как пережить потерю не просто близкого, а самого близкого человека?
Год назад никто, даже сама Захаб, не подозревала, что смерть подкралась к ней так близко и так быстро. А потом – страшный, беспощадный диагноз, прозвучавший как гром с ясного неба. И виноватые глаза врачей, разводящих руками. После этого на жизнь семейства Рахмана словно опустился шлагбаум, отделяющий прошлую жизнь от настоящей. Будто цветной, яркий, увлекательный фильм заменили черно-белой хроникой.
Месяцы, прошедшие с той поры, казались Рахману бесконечным, непрекращающимся кошмаром – утомительные, долгие консультации с врачами, беспросветная вереница дней, проведенных у изголовья Захаб в клиниках, несметное количество поездок в лечебные центры для проведения специальных обследований.
Деньги утекали как вода, надежда таяла с каждым днем, но Рахман не позволял себе отчаяться и опустить руки. Все свободное время он проводил в Интернете, открывая один медицинский сайт за другим: сначала в поисках ответов на то, что могли проглядеть специалисты по онкологии, затем просто в поисках той последней спасительной соломинки, за которую можно было бы ухватиться.
Не было соломинки. Не ошиблись врачи. Захаб, имя которой переводилось как «золото», стремительно угасала. Смерть караулила у изголовья ее постели, неотвратимая и беспощадная. Ее нельзя было перехитрить, уговорить, отпугнуть. Захаб должна была умереть. Может быть, не этим летом – врачи уверяли, что у них в запасе еще остались кое-какие средства, – но уж осенью или зимой наверняка. Давний и верный друг, единственная женщина, которую Рахман беззаветно любил, уходила, уходила в никуда.
Как ни пытался Рахман отбросить саму мысль о возможности подобного, называя себя глупым паникером, но в зловещей тишине длинных дней и ночей он всюду слышал дыхание смерти.
Еще отчетливее слышала это леденящее дыхание сама Захаб, и, когда она обращала к нему свое изможденное бледное лицо – то обращаясь с просьбой выключить телевизор, то спрашивая, не забыл ли он постирать детскую одежду, – Рахман видел, что она тоже знает о присутствии смерти, научился распознавать страх и в ее затуманенном от обезболивающих лекарств взгляде.
И задавал себе вопросы, на которые не было ответа.
Сколько еще придется страдать Захаб, прежде чем наступит конец? Сколько еще придется страдать ему самому? И как он сможет жить без нее? Как будет растить пятерых сыновей, младшему из которых только-только исполнилось три годика, а старший уже примеривался к отцовской бритве?
И ему казалось, что сердце его вот-вот разорвется от горя и тоски.
Две недели назад он вернулся домой поздней ночью. Рейс отменили из-за нелетной погоды, никто из домашних не знал об этом, а звонить он не стал, боясь разбудить жену, которая не испытывала адских мучений лишь во сне.
Поднимаясь по лестнице в спальню, он споткнулся о ступеньку, и тотчас наверху раздались торопливые шаги. Надежда вспыхнула и погасла, потому что это была не Захаб, вставшая с кровати, а старший сын Бахмар, с бледным, озабоченным лицом, на котором отчетливо проступали первые усики.
– С мамой плохо, отец, – быстро проговорил он. – Только не шуми, прошу тебя. Я не хочу, чтобы братья увидели ее такой.
Захаб лежала в дверном проеме спальни, разметавшиеся волосы скрывали ее лицо. Упав на колени, Рахман убрал волосы с ее лба и глаз. Кожа жены под его пальцами была холодной и влажной.
– Я хотел перенести ее обратно на кровать, но для меня она слишком тяжелая, – сказал сын, всхлипнул и сердито провел рукой по глазам. – Скорей бы вырасти. Уж тогда-то я не отдам маму, ни за что не отдам!
Не было смысла спрашивать, кому он не отдаст. Ответ витал в воздухе. Смерти.
– Руки… – Бахмар с ненавистью посмотрел на свои руки. – Они слишком слабые.
– Все в порядке, сынок, – успокоил его Рахман, – все в порядке.
– Нет, не все. Ничего не в порядке, отец. Ничего!
– Спокойно.
Просунув руку под спину жены, Рахман поднял ее. Ему она вовсе не казалась тяжелой, наоборот – легкой, почти такой же легкой, как пушинка, которая вот-вот улетит от дыхания смерти.
– Я не смог ей помочь, – уныло произнес сын. – Я никуда не годен.
– Ты был рядом, – просто сказал Рахман. – Это главное.
– Я как раз писал письмо доктору, который вызвался ей помочь, – рассказывал Бахмар, идя вслед за отцом в спальню. – Тут раздался грохот. Должно быть, мама сама хотела сходить в туалет и упала. Я вызвал «Скорую». Почему они до сих пор не приехали?
– На улице настоящая буря. Сходи покарауль возле двери, чтобы врачи не проехали мимо.
Сын ринулся вниз. Уложив Захаб на кровать, Рахман склонился над ней. Дыхание жены было быстрым, неровным, а запах изо рта – отвратительным. Однако Рахман даже не подумал отстраниться.
– Держись, родная, – прошептал он, беря за холодную, безвольную руку. – Не уходи. Слышишь меня? Ты слышишь?
Он поцеловал ее ладонь, затем прижал к своей горячей щеке, а когда услышал завывание сирены «Скорой помощи», заплакал.
В больницу их сопровождал Бахмар, все же разбудивший одного брата, чтобы тот, если что, присмотрел за остальными. Врач, вышедший к ним в коридор, сообщил, что состояние Захаб стабилизировалось, так что утром ее можно будет увезти домой. Посоветовал купить некоторые медикаменты, весьма дорогие, но очень эффективные.
– Эти лекарства, – сказал врач, – возможно, предотвратят повторные приступы, но болезнь достигла такой стадии, когда… – Он виновато развел руками. – Увы, я провел обследование и вынужден констатировать: опухоль продолжает увеличиваться.
– Что же делать, доктор? – вырвалось у Рахмана.
– Главное – не терять надежды.
Это прозвучало так фальшиво, что врач поспешил кашлянуть в кулак.
– Мы не теряем, – горько произнес Рахман. – Терять уже нечего. Нет надежды.
– Есть, – прошептал Бахмар, когда врач оставил их одних. Его глаза лихорадочно блестели.
– О чем ты? – не понял Рахман.
– Есть надежда, отец.
– Будь мужественным. Давай смотреть правде в лицо. Опухоль увеличивается, метастазы распространяются на весь мозг.
– Я говорил тебе, что один врач берется помочь маме, – сказал Бахмар. – Его зовут герр Форманн. Он каким-то образом сам вышел на меня. У него своя онкологическая клиника.
Рахман, недавно заявивший, что надежды больше нет, схватил сына за плечи:
– Этот Форманн готов прооперировать маму? Сейчас? На этом этапе?
– Да, отец.
– Так что же ты молчал?
– Лечение платное, отец, – потупился Бахмар. – Вместе с дорогой и лекарствами получается шестьсот тысяч евро, я несколько раз пересчитывал.
– Шестьсот тысяч евро, – пробормотал Рахман, роняя руки. – Всего лишь…
– Ты ее любишь? – спросил сын, глядя ему в глаза.
– Конечно! Больше жизни! Я на все ради нее готов!
– Это все слова, отец. Если ты любишь маму, то просто обязан найди деньги. Ты сам учил меня, что для мужчины нет ничего невозможного.
– Я попробую, – пробормотал Рахман, отводя глаза.
– Нет. Не попробуешь. Найдешь эти чертовы деньги. Или это сделаю я. – Юноша говорил тихо, но так страстно, что воздух вокруг них наэлектризовался, как во время грозы. – Ограблю банк. Или запишусь в смертники – не знаю. Если у тебя не получится, то скажи сразу, чтобы не терять время даром.
– Когда… – Рахман с трудом проглотил ком в горле. – Когда нужны деньги?
– Через две недели, – ответил Бахмар. – Максимум через три. Потом будет поздно.
Две недели пролетели незаметно. От Захаб теперь не отходила специально нанятая сиделка, но разве могла она отогнать смерть, таящуюся у изголовья кровати? Всякий раз, возвращаясь из рейса, Рахман видел, как поникают плечи сыновей, как все ниже опускаются их головы. Бахмар ничего не спрашивал и не напоминал о том разговоре в больнице. Но сегодня, перед вылетом Рахмана в Джабур, он сказал:
– Доктор Форманн спрашивает, готовы ли мы заказать место в его клинике. Много желающих. Ты что-то решил, отец?
И тут впервые в своей жизни Рахман побоялся сказать сыну правду.
– Кажется, есть один вариант, – соврал он, с преувеличенным вниманием проверяя, все ли захватил в дорогу. – Завтра выяснится.
– Что ж, желаю удачи, – сухо произнес Бахмар и отвернулся. Скорее всего, не поверил родному отцу. А как ему верить, когда он что-то жалко лепечет и лжет, лжет…
Прости, Бахмар.
– Что вы сказали, командир?
Вздрогнув, Рахман уставился на второго пилота непонимающим взглядом.
– Разве я что-то сказал?
– «Прости, Бахмар»… – процитировал Рахат Аквар. – Это ваш сын, если я не ошибаюсь?
– Не ошибаешься. Заканчивай тут без меня.
Рахман порывисто встал и покинул кабину. Ему было стыдно. Он превратился в ничтожество. Не сумел достать денег, едва не разбил самолет, смалодушничал перед сыном. Хорошо еще, что Захаб не видит всего этого безобразия. Когда он зашел попрощаться, она его не узнала. Витала где-то далеко… уже почти там, куда предстояло отлететь ее душе.
Сам не свой, Рахман отправился в ближайший отель, заперся, принял душ и рухнул на кровать. По телевизору показывали какое-то ток-шоу, аудитория с жаром обсуждала всякую ерунду, и видеть это было невыносимо. Как могут люди шутить и болтать о всякой ерунде, когда у других горе? Зачем они ведут себя как беспечные мартышки, когда за всеми ними однажды явится смерть и положит свою холодную костлявую пятерню на плечо?
Рахман выключил телевизор, едва удержавшись от того, чтобы не запустить в него пультом. Ему хотелось забыться. Хотелось спрятать голову в песок, как это делает глупая птица страус. Ужасно раздражали веселые голоса, бубнящие что-то неразборчивое за стеной. Некоторое время Рахман ворочался на кровати и даже накрывал голову подушкой, однако сон не приходил. Тогда он встал и открыл холодильник. На дверце заманчиво поблескивали маленькие бутылочки с крепкими спиртными напитками, на полке стояли две запотевшие бутылки пива. Попробовать, что ли? За всю свою жизнь Рахман ни разу не пригубил даже капли спиртного, но знал, что западные мужчины прибегают к нему в трудные минуты. Напиваются и отключаются от действительности. Рахману тоже хотелось отключиться. Он устал от чувства безысходности.
Его рука потянулась вперед и обхватила пивную банку. Она была холодной и увесистой. На крышке красовалось кольцо, за которое следовало дернуть, чтобы добраться до содержимого. Рахман повертел банку перед глазами и поставил на место. Взял вместо нее бутылочку с желтым напитком. Это было виски. В другой бутылочке, белой, плескалась русская водка. С чего начать? Рахман выбрал водку и уже собирался свинтить пробку, но Провидение удержало его от греха. Его сотовый телефон заиграл тягучую восточную мелодию.
Рахман поставил бутылку на место, аккуратно закрыл холодильник и взял телефон:
– Да?
Его голос был настороженным. Номер звонившего был ему не знаком. Ошиблись номером? Но почему тогда так сильно бьется сердце, словно предчувствуя нечто неожиданное?
– Господин Аббас Рахман? – спросил мужской голос по-английски.
– Да, это я, – ответил он тоже по-английски.
– Меня зовут Алим Карани, – прошелестело в трубке. – Я ваш соотечественник. Прилетел из Германии.
– Чем могу быть полезен? – спросил Рахман, насторожившись еще сильнее.
Не было у него в Германии ни родственников, ни просто знакомых. Что нужно этому человеку? Уж не проходимец ли он? Не станет ли клянчить деньги, ссылаясь на законы, предписывающие мусульманам помогать друг другу в беде? Ну уж нет, не на того напал. Аббас Рахман и сам попал в беду, да вот только никто не торопится протянуть ему руку помощи. Всех, кого мог, обзвонил, прося занять хотя бы несколько тысяч евро. Тщетно. Теперь жена умирает, а старший сын смотрит волком. Сколько времени потребуется мальчишке, чтобы настроить против отца братьев?
Все эти мысли, пронесшиеся в голове Рахмана, бесследно испарились, когда он услышал:
– Я – ассистент известного вам доктора Форманна.
– Э-э… М-м…
Больше Рахману ничего не удалось из себя выдавить. В голове стало пусто. Слышно было, как бьется сердце в грудной клетке, как работают легкие, впуская и выпуская воздух. Не зная, что сказать, Рахман кашлянул. Потом еще и еще.
– Нам нужно встретиться, – сказал мужчина, представившийся Алимом Карани. – У меня к вам деловой разговор.
Рахман машинально прошелся по комнате, остановился у окна и слепо уставился на лоснящиеся крыши автомобилей, проплывающих внизу.
– Деловой разговор? О чем?
– А разве вы не догадываетесь?
Рахман не просто догадывался, он знал.
– Понимаете… э-э… У меня пока нет денег, – жалко забормотал он. – Вот если бы можно было сделать операцию в кредит, да, в кредит…
– В кредит? – переспросил собеседник.
– Ну да. Я неплохо зарабатываю и… э-э… надеюсь собрать необходимую сумму к… к…
Рахман осекся и ударил себя кулаком по ляжке. Боже, какую чушь он несет! Зарплата командира корабля высока, однако сейчас все уходит на лечение, а потом («После похорон», – услужливо подсказал внутренний голос) нужно будет возвращать кучу долгов, оплачивать учебу сыновей, питаться, тратиться на хозяйство, погашать кредит в банке и так далее, и так далее, пока…
«Пока трудности не загонят тебя в могилу самого», – закончил внутренний голос Рахмана, которому, похоже, было совершенно не жаль хозяина.
– Сомневаюсь, что вы самостоятельно найдете шестьсот тысяч евро, господин Рахман, – сказал собеседник. – Вы не производите впечатление богатого человека.
От обиды перехватило дыхание.
– Тогда зачем вы мне звоните? – выкрикнул Рахман, не замечая, что пальцы стиснутого кулака впились в ладонь.
– Хочу вам помочь, – послышалось в трубке. – Нет, не так. Готов вам помочь достать требуемую сумму.
Это походило на сон. Или на бред? Рахман уставился на холодильник. Может быть, он все-таки успел приложиться к бутылочке водки и теперь пьян? Сделав два широких шага, он приблизился к холодильнику, распахнул его и заглянул внутрь. Нет, все бутылочные пробки были на месте, пивные банки стояли нераспечатанными.
– Вы меня слышите? – спросил голос.
– Слышу, – ответил Рахман.
– Понимаете, что я вам предлагаю?
– Понимаю.
– Мне кажется, не совсем. Я сказал, что готов помочь вам достать шестьсот тысяч евро.
– Но как? – воскликнул Рахман, не веря своим ушам.
– Об этом я расскажу вам при личной встрече.
– Где и когда?
– О, вот это уже речь делового человека. – Раздался смешок. – Сегодня у нас среда, двенадцатое июня, верно? Значит, дело отлагательств не терпит. Жду вас на набережной через полчаса. Возле каменного дракона, извергающего воду, знаете?
– Да, – подтвердил Рахман и тупо спросил: – Когда я там должен быть?
– Ровно через полчаса. Или через тридцать минут, как угодно. Такси доедет из аэропорта за двадцать. Десять минут у вас на сборы. Не опаздывайте, прошу вас. И ни единой живой душе не рассказывайте, куда и зачем вы направляетесь.
– Конечно-конечно.
– Никому ни слова, – повторил собеседник. – Это в ваших интересах.
– Хорошо, я…
– Все, собирайтесь и выезжайте.
Разговор оборвался. Потрясенный Рахман поднес мобильный телефон к глазам, словно ожидая обнаружить на нем какую-то разгадку или зацепку. Но окошко уже погасло, да и не было там разгадок.
Несколько секунд он стоял неподвижно, как столб. Заметив, что холодильник до сих пор открыт настежь, толкнул дверцу коленом. Включил телефон, чтобы узнать время. Быстро оделся, кое-как пригладил волосы, направился к двери и вышел из номера.
Сердце его билось учащенно и тревожно, как у мыши, решившей попробовать кусочек сыра в мышеловке. «Шестьсот тысяч евро, – повторял про себя Рахман. – Боже мой, шестьсот тысяч!»
А внутренний голос молчал. И чувство опасности было слишком слабым в сравнении с предвкушением чуда, охватившим Рахмана.
Такси доставило его на набережную за пять минут до назначенной встречи. Упомянутый таинственным собеседником дракон был виден издалека. В высоту он достигал двадцати метров и был подсвечен прожекторами таким образом, что чешуя на его огромном теле сверкала золотом, а водяная струя, извергаемая из пасти, переливалась всеми цветами радуги.
Вокруг этого скульптурного чуда бродило немало народу, и Рахман решил, что ему ничего не угрожает. Ведь не станет же злоумышленник выбирать для встречи столь людное и оживленное место? Минуту спустя в голову пришла иная мысль. А что, если Рахмана заманили сюда, чтобы незаметно понаблюдать за ним и установить слежку?
Зачем? Кому он нужен? Для чего?
Ответов на эти вопросы не было, но тревога Рахмана не ослабевала. Он подпрыгнул на месте, когда за спиной его деликатно кашлянули:
– Гм… Извините, если напугал. Не думал, что так получится.
Обернувшись, Рахман увидел перед собой приятного во всех отношениях молодого человека в хорошем костюме, с небольшой плоской сумкой, висящей на плече. Аккуратная прическа, опрятная одежда, гладко выбритое лицо, холеные усы, прямой взгляд. Нет, он совершенно не походил на злоумышленника.
Рахман незаметно перевел дух. Мужчина протянул ему руку, оказавшуюся на ощупь вялой и холодной, как снулая рыба.
– Я тот самый Алим Карани, – сказал он. – Это я вам звонил, господин Рахман.
Рахман попытался дружелюбно улыбнуться, что удалось ему не вполне из-за напряженных мышц лица, и предложил:
– Зовите меня просто Аббас.
– Тогда для вас я просто Алим, – кивнул мужчина. – Поговорим?
– Здесь? – Рахман повертел головой в поисках места, где можно было бы присесть, но не увидел ничего, кроме толп туристов, гуляющих и фотографирующихся на фоне дракона.
– Почему бы и нет? – лучезарно улыбнулся Алим.
Ему как раз место встречи очень нравилось. Среди праздного народа проще затеряться. Люди, шушукающиеся в укромном уголке, сразу бросаются в глаза и надолго запоминаются свидетелям. А вот толкаясь в толпе себе подобных, можно превратиться в невидимку. Так учили Алима, когда готовили его к вербовке пилота, и у него не было причин сомневаться в правильности подобной тактики.
– Вы не похожи на немца, – заметил Рахман, когда, синхронно заложив руки за спины, они двинулись в обход обширного водоема, посреди которого торчал каменный дракон, вызывавший всеобщий восторг.
– Я не говорил, что я немец, – снова улыбнулся Алим. – И разве мое имя не говорит само за себя? Я из Кандагара. Но давно уехал оттуда. Сначала в Америку, потом в Европу. – Подумав, он поправился: – Вернее, наоборот.
– Надо полагать, вы медик?
– Скорее юрист. С коммерческим уклоном.
Прозвучало это туманно, но убедительно. Рахман кивнул, как будто каждый день встречался с юристами-коммерсантами. Алим ему нравился. Правда, находясь рядом с ним, летчик все время ожидал какого-то подвоха, но, должно быть, виной тому были расшатанные нервы.
– Понимаю, – сказал Рахман. – Вас прислал доктор Форманн?
– Можно и так сказать, – пожал плечами Алим. – Хотя это не имеет особого значения.
Прозвучало это довольно странно. Настораживающе.
– А что имеет? – осторожно спросил Рахман.
– Деньги, друг мой, деньги. С ними возможно все. Без них никуда. По-моему, у вас нет причин сомневаться в этом, не так ли?
– Э-э…
Летчик не нашелся с ответом, но Алим его не торопил. Воспользовавшись паузой, он следил за молодой семейной парой и малышкой, которую учили ходить. Когда мама наклонялась, чтобы взять ее за ручки, в вырезе ее блузки провисали ничем не придерживаемые груди. А когда она присела, чтобы поднять соску, выплюнутую девочкой, стало еще интереснее.
Алим подумал, что очень скоро заведет себе такую же стройную загорелую подружку, а может быть, даже лучше. Не слишком скромную, но и не совсем потерявшую стыд, как Дина Митчелл, дошедшая до того, что ругалась чуть ли не площадной бранью. Счастливые перемены были не за горами, поэтому Алим пребывал в прекрасном настроении.
Переписку сына пилота с доктором Форманном организовал он сам, как его научили люди из Талибана. Но онкологическая клиника «Vormann Med Service GmbH» в Баварии существовала действительно. И Алим не сомневался, что при наличии 600 000 евро там можно вылечить что угодно, включая рак. Правда, он плохо разбирался в медицине и не увлекался ею. Гораздо больше занимали его прелести окружающих девушек.
Пока Алим любовался ими, непроизвольно чмокая губами, командир воздушного лайнера вспоминал сына, жену и дыхание смерти, которое, подобно осеннему ветру, холодило кожу и гнало по ней мурашки. Он уже начал догадываться, что затевается какое-то темное дело, однако не имел права отступить назад. Он отчаянно нуждался в здоровой жене и любящих сыновьях. И если добиться этого можно только за деньги, то Рахман был внутренне готов продаться. Он чувствовал себя как человек, собирающийся продать душу дьяволу.
– По телефону вы пообещали помочь, – напомнил он, торопясь перевести разговор в интересующее его русло.
– И обещание это остается в силе, – кивнул Алим, разглядывая двух милых азиаточек, проходящих мимо.
– Могу я узнать суть предложения?
– Обязательно. Итак, вы командир самолета, совершающего регулярные рейсы между Джабуром и Исламабадом, не так ли?
– Так, – подтвердил Рахман, хмурясь и глядя себе под ноги.
– Одна благотворительная организация предлагает вам… – последовала длительная интригующая пауза. – Полтора миллиона евро.
– Я не ослышался?
– Нет.
– Это кредит? Под какой процент?
– Никаких процентов, – покачал головой Алим. – Деньги переходят в ваше полное распоряжение. Сделаете операцию – и у вас останется еще почти миллион. Сможете обосноваться всей семьей в любой стране. Да хотя бы в той же Германии.
– То есть мне придется скрываться? – спросил Рахман напрямик. – Бросить работу и сменить место жительства, я прав?
– Почему бы и нет, друг мой, почему бы и нет? У вас есть шанс кардинально изменить свою жизнь. Не только свою, но и жизнь ваших близких.
Это звучало как музыка. Но не бравурная, а тяжелая, грозная. «Отказаться? – спросил себя Рахман. – Но это значит похоронить жену. Я мужчина, и я обязан вести себя как мужчина. Решительно, твердо».
– Что ж, считайте, вы купили меня с потрохами, – сказал он. – Делайте свое предложение, господин искуситель.
– Ну зачем же так грубо! – воскликнул Алим, скорчив обиженную мину. – Нельзя кусать руку, протянутую вам свыше. Не то эта рука может исчезнуть, и кто тогда вытащит вас из пропасти, в которой вы очутились?
– Извините, – буркнул Рахман.
Они завершали обход исполинского фонтана. Черная гладь воды вся сверкала и переливалась отражениями огней. Нарядные люди смеялись и веселились. Между ними сновали юркие бесстрашные роллеры и велосипедисты, внося сумятицу во всеобщее размеренное движение. Но Рахману казалось, что они находятся в мертвой пустыне и что от его спутника тянет не хорошим одеколоном, а серой.
Душа была уже почти продана. Остались мелкие формальности.
– Я хотел бы узнать суть, – произнес Рахман. – Что я должен сделать? Это, конечно, как-то связано с моей профессией, верно?
– Верно, – согласился Алим, которому надоело ходить вокруг да около. – Я рад, что вы такой догадливый.
Он и в самом деле был рад. Рыба клюнула. Ее удалось подсечь. Теперь главное – не дать ей возможности сорваться с крючка.
– Отойдем-ка в сторонку, – предложил Алим.
Они отдалились от скопления народа и двинулись вдоль набережной, освещенной фонарями, сделанными в виде всевозможных фруктов: апельсинов, бананов, лимонов, киви. Из бухты тянуло свежим соленым воздухом. Время от времени где-то басовито рявкал теплоход, заставляя вспомнить о тех временах, когда в море водились огромные динозавры, производя такие же грозные трубные звуки.
Когда прохожих стало совсем мало, Алим достал из сумки ноутбук, включил его и начал медленно перелистывать файлы с портретами Али Карими, Рахимы Мангани, летчика Рустама Тарлая и боевиков Бабура и Махмуда.
– Запоминайте этих пятерых, – сказал он. – Вот этот, с твердым взглядом, командир группы… Девушка – его невеста, с ней лучше не заигрывать… Это ваш коллега, летчик… А эти двое просто сильные и храбрые воины ислама. Отважны, исполнительны, дисциплинированны.
– Для чего я их должен запомнить? – спросил Рахман, хмуря брови. – Они ко мне придут?
– Да, – подтвердил Алим, коротко кивнув. – Придут. Их нужно будет посадить на самолет. Нелегально.
– Пятерых?
– Именно. Всех, кого вы видели на снимках.
– Но каким образом?
Вместо ответа последовал встречный вопрос:
– Тебе нужны деньги?
Первая фаза обработки завершилась. Дальнейшая вежливость была ни к чему. С этой минуты Алим вел себя как хозяин положения, каковым он и являлся. Рахману это не понравилось. Но перед его мысленным взором всплыло измученное, постаревшее лицо жены с тусклыми глазами и увядшими губами. Рак пожирал ее изнутри. Пожирал заживо. Существовал только один способ остановить это чудовище.
– Мне нужны деньги, – согласился Рахман, и на его скулах заиграли желваки. Это не прошло незамеченным для Алима.
– В таком случае придумаешь, как провести на борт этих пятерых, – жестко произнес он.
– Если по моей вине погибнут люди…
– Никто не погибнет. Никаких жертв. Предстоит мирная акция.
– Эти пятеро не похожи на мирных людей, – покачал головой Рахман.
– Тем не менее это так. – Алим закрыл и спрятал ноутбук в сумку.
– Что будет дальше? Ну, после того, как они проберутся на самолет?
– Будешь выполнять приказы старшего пятерки. Его зовут Али Карими.
– Да-а, – протянул Рахман, почесывая затылок. – В хорошую же я историю впутался!
– Мы не навязываемся, – пожал плечами Алим.
– Вы просто загоняете в угол и оставляете крохотную лазейку, – неприязненно посмотрел на спутника Рахман. – Ладно. Выхода у меня действительно нет. Я проведу этих пятерых. Но деньги?
– Ты их получишь.
– Когда?
– Как только мои друзья окажутся на борту, тебе придет электронное подтверждение перевода на банковский счет в Германии.
– Нет у меня никакого счета в Германии.
– С сегодняшнего дня есть. – Алим протянул ему конверт с банковскими реквизитами и пластиковой картой и подмигнул: – За счет фирмы.
– И сюда поступит полтора миллиона евро? – уточнил Рахман.
– Сначала только треть суммы.
– А остальное?
– Остальное – по прибытии в точку назначения.
– И где эта точка?
– В Афганистане. – Алим вручил летчику флешку. – На ней подробная карта и координаты бывшего советского аэродрома возле селения Кандак. Аэродром военный. Сейчас он заброшен и считается непригодным, но наши люди отремонтировали посадочную полосу. Гладкая, как щечка молоденькой девушки, ха-ха!
– У меня «Боинг», – покачал головой Рахман, – без радионавигационного оборудования его не посадить. Мне нужна будет четкая линия планирования. Я ведь даже не знаю визуальных ориентиров.
– Оборудование уже установлено, – заверил его Алим. – Там дежурит диспетчер. Он опытный человек и свое дело знает.
– Как я с ним свяжусь?
– Частоты и позывные на флешке.
– Что ж… – Рахман повертел флешку в руках и сунул в карман. – Я попробую.
– Надо сделать, а не пробовать.
– Ладно. Кажется, я кое-что придумал. Однажды мой друг тайно вывез семью из Тегерана. Для этого он…
Рахман рассказал, что предпринял его знакомый летчик. Выслушав, Алим кивнул:
– Рискованно, но должно сработать. Я воспользуюсь опытом твоего друга.
– Мне понадобятся деньги. Много денег.
– Тебе заплатят позже.
– Ты не понял. – Рахман тоже перешел на резкий тон. – Я должен буду подкупить дежурного на проходной. Плюс грузчики. Нужно хорошо заплатить им, чтобы все они временно оглохли и ослепли.
Алим колебался. Ему было выдано пятьдесят тысяч долларов наличными на неизбежные расходы. Но если дать пилоту слишком много, то не удастся сэкономить, чтобы прикарманить некоторую сумму себе.
Деньги, свернутые в трубочки и перетянутые резинками, были разложены по его карманам. Все они были разного достоинства: по одной тысяче, по три и по пять. Рулончики размером поменьше хранились в передних карманах брюк, остальные – в пиджаке.
– Вот, – достал деньги Алим. – Здесь тысяча. Этого хватит?
– Ты с ума сошел! – прошипел Рахман, зыркнув по сторонам. – Люди рискуют потерять не только работу, но и свободу. За такую сумму они и пальцем не пошевелят. Давай еще.
Поколебавшись, Алим достал рулончик потолще.
– Еще три.
– Мало, – медленно проговорил Рахман.
– Сколько же ты хочешь?
– Эти деньги пойдут не мне. Кроме дежурного и грузчиков придется подкупить охранников. А еще в любом аэропорту есть человек, следящий за передвижением автотранспорта по территории. Давай еще шесть. Если деньги останутся, я верну.
– Но они, конечно, не останутся, – криво усмехнулся Алим, вручая недостающую сумму. – Ты истратишь все до последнего цента, верно?
– Ты плохо обо мне думаешь, – обиделся Рахман.
«А почему я должен думать о тебе хорошо, продажная шкура?» – подумал Алим, но вслух произнес совсем другие слова:
– Ладно, не дуйся. Пойдем-ка. – Осмотревшись по сторонам, он увлек спутника к парапету, откуда открывался отличный вид на бухту с тысячами огоньков, отражающихся в черной воде. – Перед тем как изменить курс, отключишь все системы связи и опустишь самолет на минимально возможную высоту.
– Чтобы не засекли радары, – кивнул Рахман. – Понимаю. Допустим, все получилось, я посадил самолет на этом вашем военном аэродроме. Но потом? Меня будут искать. Куда я денусь? У меня большая семья. Я их не брошу.
– Твою жену и сыновей вывезут и доставят в Германию. За наш счет, заметь. Мы обо всем позаботимся.
– Хотелось бы верить.
– А разве у тебя есть другой выход? – насмешливо спросил Алим. – Нет? Тогда верь, приятель, верь.
– А ты и твои сообщники? Вы мне верите? – криво усмехнулся Рахман. – А что, если я прямо отсюда отправлюсь в полицию? Через час американцы разбомбят тайный аэродром, а тебя самого упекут в Гуантанамо. Такой вариант развития вы предусмотрели?
– Конечно, – кивнул Алим, и глаза его сделались пустыми и холодными. – Наш разговор записывался. Ты дал принципиальное согласие, что легко выяснит следствие. Как думаешь, на сколько лет тебя посадят в тюрьму за соучастие в террористическом акте? Даже если суд тебя оправдает, ни одна авиакомпания не примет тебя на работу. Долго ли ты протянешь без зарплаты? Долго ли проживет твоя любимая женушка без лекарств? Я уж не говорю, что наша организация жестоко карает предателей.
– Я просто спросил. – Рахман отвел взгляд. – Я не собираюсь идти в полицию.
– Верю, – улыбнулся Алим, хотя взгляд его оставался жестоким и угрожающим. – Вот теперь верю. Завтра в десять часов утра у служебного входа встречай гостей. Ну что, по рукам?
Несколько секунд Рахман смотрел на протянутую руку, а потом пожал ее. Сделка совершилась. Пути назад были отрезаны.
Сразу после разговора Алим Кармани позвонил дяде и, захлебываясь от избытка чувств, попросил передать Джамхаду, что дело продвигается.
– Я все сделал, как обещал, – возбужденно приговаривал он, – все сделал, дядя.
– Этот летчик не передумает в последний момент? – спросил недоверчивый Ардан. – Не выкинет какой-нибудь фортель?
– Ему некуда деваться. – Алим издал короткий смешок. – Он зашел слишком далеко, потому что согласился вести переговоры. Теперь для властей он в любом случае преступник и предатель. У него одна дорожка. На аэродром под Кандаком. Я ему это доходчиво объяснил. Так доходчиво, что он стал весь белый, как покойник.
– Молодец, мой мальчик, – похвалил Ардан. – Я тобой доволен. Объявляю готовность номер один. Поезжай к Али. Адрес ты знаешь.
– Да, дядя, уже еду.
– Удачи тебе, мой мальчик.
– Спасибо, дорогой дядя.
Покинув набережную, Алим немного поплутал по прилегающим улицам, чтобы избавиться от возможной слежки, потом поймал такси и велел ехать в район Тонга, а расплачиваясь, дал щедрые чаевые. Впервые в жизни он мог позволить себе роскошь не считать деньги, чувствуя себя по-настоящему богатым человеком. Мир лежал у его ног: огромный, блистающий, манящий.
Калитку открыл Махмуд, он же проводил Алима в дом, но не раньше, чем запустил гостя во двор, а потом понаблюдал за улицей, высунув голову наружу.
– Все чисто, – заверил его Алим.
В знакомом холле на первом этаже царил полумрак. Все окна были завешены коврами и одеялами, из-за этого обстановка выглядела таинственной и несколько пугающей.
– Почему у вас так темно? – спросил он. – Закупорились, дышать нечем.
– Не хотим, чтобы соседи видели свет в доме, – объяснил Рустам.
– Наверху вообще свет не включать, – сказал Али. – Даже зажигалкой не пользоваться.
Тон Алиму не понравился. Похоже, этот Али Карими считал себя хозяином положения и вел себя соответствующе. Нужно было продемонстрировать ему, кто здесь главный.
– Завтра в десять часов утра вы должны быть в аэропорту, – объявил он сухим, не слишком приязненным тоном. – До этого необходимо съездить на рынок и приобрести там кое-что. Кроме того, нужно где-то раздобыть микроавтобус. Плюс еще кое-какие дела. Короче, вставать рано, так что всем спать. Я переночую здесь. Где мне лечь?
– Ты ложись, а мы еще посидим немного, – сказал Али. – Мы не дети, чтобы нас укладывать.
– Я руковожу операцией!
– Операция еще не началась. Рано ты взялся командовать.
Взгляды двух мужчин скрестились. Алим решил, что, если ему представится такая возможность, он непременно поквитается с Али за своевольство и наглое поведение. Не сейчас, потому что это может повредить задуманному, а позже, когда руки у Алима будут развязаны.
– Подъем в шесть, – бросил он. – Ведите меня спать. Пока вы тут отсиживались, мне пришлось немало сделать.
– Бабур, – посмотрел на одного из двух молодых парней Али. – Отведи гостя в хозяйскую спальню. Думаю, ему там будет удобно.
– Но, командир…
– Ты не слышал, Бабур? – с тихой угрозой проговорил Али. – Идите. И чтобы ни лучика света наверху. Не заблудитесь.
– Как скажешь. – Пожав плечами, парень направился к лестнице, кивком пригласив гостя следовать за собой.
Они поднялись на второй этаж и, осторожно пройдя коридором, вошли в комнату.
– Вот. – Бабур указал на большую кровать, смутно виднеющуюся в потемках. – Отдыхай. Туалет сразу за дверью. Но свет там лучше тоже не включать. Али не любит, когда ему прекословят.
«Будь он проклят, этот Али, – сердито подумал Алим. – Возомнил себя непонятно кем. Да без меня он бы даже детский велосипед не угнал, не то что самолет. Тоже мне, деятель. Строит из себя большого босса, а сам пешка, обыкновенная пешка в большой игре умных людей».
– Разберусь, – произнес он вслух и прибавил с начальственной интонацией: – Ступай. И передай остальным, чтобы не засиживались допоздна. Подниму всех ровно в шесть, ни минутой позже. А на сборы дам пятнадцать минут, усвоил?
Эта тирада должна была показать боевику, кто тут главный, но тот безразлично пожал плечами и скрылся за дверью.
Прислушавшись к своим ощущениям, Алим пришел к выводу, что вполне может обойтись без посещения туалета и тем более душа, который он, по правде говоря, принимал редко после возвращения из Соединенных Штатов. Это там принято принюхиваться, приглядываться, выискивать недостатки. А здесь Алим сам себе хозяин.
Потянувшись, он зевнул. Смертельно хотелось спать. Глаза слипались.
Сбросив с себя одежду, Алим запихнул ее под изголовье кровати, чтобы деньги находились под рукой. Потом улегся на правый бок, укрылся и хотел было смежить веки, когда его сонный взгляд уставился вдруг на другую половину кровати. Одеяло, лежавшее там, показалось ему подозрительно выпуклым, как будто там кто-то лежал. Молча и совершенно неподвижно.
– Эй!
Никакого ответа. Тишина. Зловещая и действующая на нервы.
Алим приподнялся на локте и осторожно поднял руку. Подержал ее в воздухе, протянул дальше. Чтобы взяться за одеяло, понадобилось несколько томительных секунд. Приподняв угол, он нащупал разметавшиеся по подушке волосы. Длинные, шелковистые. Похоже, что женские. Откинув одеяло, он повторил дрогнувшим голосом:
– Эй!
Ему вдруг представилось, что рядом лежит Дина Митчелл. Глаза выпучены, язык прикушен, на шее багровые пятна от пальцев. Лежит и молчит. Ждет, что он станет делать.
Обмирая от ужаса, Алим коснулся рукой женского лица. Оно было холодным и твердым, как будто принадлежало мраморной статуе, а не человеку.
Вскрикнув, Алим спрыгнул с кровати и ринулся прочь из комнаты. Чуть ли не кубарем скатившись по ступенькам, ворвался в гостиную, показывая через плечо большим пальцем и бормоча:
– Там… она… лежит… пришла за мной…
Все с любопытством уставились на него, не слишком заботясь о том, чтобы скрыть глумливые ухмылки. Лишь Али сохранял полную невозмутимость.
– А, – сказал он, – забыл предупредить. Там шлюха лежит зарезанная. Не кусается, клянусь. Но если мешает, можешь вытащить ее из спальни.
Ужас, охвативший Алима, мгновенно сменился стыдом и ненавистью к пятерым боевикам, пошутившим над ним на свой лад. Он хотел сказать, что будет жаловаться, но это было бы полным позором. Как объяснить дяде? Что его уложили спать рядом с покойницей, а он от страха едва не обделался? После такого случая никто не будет воспринимать Алима всерьез, он прослывет трусом и слабовольным человеком, на которого нельзя положиться. Допустить этого было нельзя.
– Пусть вытаскивает тот, кто убил, – как можно жестче проговорил он.
– Здесь у нас нет слуг, – заявил Али. – Иди наверх. – Он небрежно махнул рукой. – С нами женщина, а ты стоишь перед ней в трусах. Это неприлично.
Алим посмотрел на потупившуюся Рахиму, потом перевел взгляд на Али, выставившего его на всеобщее посмешище. Не зря он велел отвести гостя в ту комнату, где лежала покойница. Все продумал и решил поиздеваться. Что ж, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
– Сейчас я поднимусь наверх, надену штаны и уйду, – процедил Алим. – Операция будет отменена. Меня, наверное, накажут, но тебе не поздоровится по-настоящему, это я тебе обещаю.
– За невинную шутку? – притворно удивился Али, но в глазах его появилась тревога.
– За неповиновение и дерзость, – отчеканил Алим. – Ты проявил неуважение к гостю, который к тому же твой соратник по борьбе. Это нарушение всех законов. И о твоем поведении узнают в Талибане, можешь не сомневаться. Как ты думаешь, захотят с тобой иметь дело после этого? Я лично знаю муллу Джамхада, между прочим.
– Зачем же беспокоить больших людей, – забормотал Али. Глаза его забегали, ища поддержки у сообщников, но те уже не ухмылялись, а выглядели пристыженными и подавленными. – Мы сами все уладим. Мирно. – Он повысил голос: – Махмуд, сходи наверх, убери тело с постели. И лысого не забудь. Сложи трупы в какой-нибудь кладовке, чтобы не воняли. – Отдав приказ, вопросительно посмотрел на Алима: – Ну что, доволен?
– Нет, – отрезал тот, пропуская шмыгнувшего мимо Махмуда. – Я очень недоволен. И это еще мягко сказано.
– Ладно, извини, – буркнул Али, подходя к нему, чтобы протянуть руку. – Мир?
Алим, проигнорировав этот жест, развернулся на босых пятках и стал подниматься по ступеням.
– Перемирие, – бросил он уже сверху. – Временное.
Уши его горели, сердце часто билось, но в общем и целом он был собой доволен. Это была победа. Пусть маленькая, но очень важная.
