Как бы то ни было, приболел я тогда конкретно. Нет, рука, выздоровевшая самым чудесным образом, была ни при чем. А вот миозит. Боль была страшной. Пришлось намазаться чем попало, всякие там согревающие мази (не скажу, чтобы они оказали сколько-нибудь действенный результат), и отправиться на работу. С миозитом у нас больничного не дают.

Но самое противное во всем этом, что никак не найдешь позу, чтобы ничего не болело. И так сядешь, и этак. То больно, то не больно. Едва заметное движение — и от боли аж на стенку лезть хочется. Вобщем, промучился я до обеда, в обед бегом в аптеку. Купил обезболивающих таблеток. Как говорится — панацея от всех бед. Только толку от них никакого. То ли они на какую-то другую боль рассчитаны были, то ли просто таблетки фуфлыжные, только не подействовали они.

А ведь тут не то чтобы отсидеться спокойно в своем кабинете, тут ведь еще все заходят, детали вчерашней «веселухи» смакуют. И отчет надо писать, и начальство тут как тут. Завалился я к Филимонычу, думал отпроситься. Не тут-то было. Его начальство так вздрючило, что не приведи господь. И не то чтобы за дело, а так, спуская пар, потому что их самих депутат и люди из мэрии построили. Нет, спрашивается, в чем мы-то виноваты! В том, что сынки у них уроды последние? Нет. Но крайние все равно мы.

Иногда хочется такой приказ написать: пусть там, где «нагадят» сынки всяких там, ставится знак: простой милиции не подходить, потому как если мы чего найдем и кого задержим, эти суки или выкрутятся, или нам потом жизни не будет.

Так что выслушал я от Филимоныча все, что он по моему поводу думает… И пошел я писать отчет, проклиная застуженные нервы, болючие мускулы, петербургскую погоду и Ниночку, которая, узнав о безвинно погибшей куртке, закатила мне скандал на миллион долларов. Нет, будто она деньги в семье зарабатывает? Да на ее библиотечный оклад можно разве что пару бутылок кефира купить, и то разоришься. А понтов и наездов столько, словно это она меня из своей милости содержит. Будто специально я ту куртку профукал.

Так что можно сказать: день не задался.

А тут еще по пути домой тормознул я на улице Лизы Чайкиной. Чую — что-то не то. Нет, хоть убейте, чтобы я смог описать, в чем там дело. Просто шел домой, усталый, измотанный начальством и миозитом, и тут бац — встал, как козел. Улица пустая, никого нет. Но нутром ощущаю: что-то не так. Может, чего на работе забыл? Сунулся по карманам, все на месте. И все-таки что-то не так. Ладно, думаю… Постоял, огляделся. И выходит, что «не так» этот исходит из подворотни, возле которой я остановился. Там за ней, в глубь квартала, пара проходных дворов да дворы колодцы в лучшем петербургском стиле. Ни окон, ни дверей.

А потом я чисто инстинктивно шмыг в эту подворотню. Сам себе говорю: нечего тебе там делать, а ноги вперед несут, не слушаются голоса разума.

Вдруг слышу кто-то как закричит. Нет, даже не закричит, а вскрикнет, словно палец уколол. Еще несколько шагов — и передо мной картина маслом. Шестеро пацанов лет по шестнадцать и девчонка лет четырнадцати. Волосы девки черные, глаза обведены — «гот», что ли? Один из парней ее к грязной каменной стене прижал, руки держит, другой в сумочке копается, остальные стоят, смотрят.

— И где деньги? — это тот, что в сумочке копался, спросил. Черненький такой, шустрый, и прикид по последней пацанской моде — штаны полуспущенные, словно насрано туда килограммов десять, подтяжки висят, сам в черной «сопливой» куртке.

Девочка ответить не успела, потому что, шагнув вперед, я поинтересовался:

— Что тут происходит? — Спросил и тут же пожалел о содеянном. Опять двадцать пять: малолетки. Наверняка чьи-то сынки. Вот сейчас набросятся они на меня разом, и покалечу я их не по-детски, а ведь как говорится, я еще за прошлое «не отсидел». Да и плечи, руки болят, сил нет. Но слово не воробей…

Тут этот чернявый ко мне повернулся и с пафосным апломбом объявил:

— А не пошел бы ты на х… папаша. У нас тут свои разборки. Так что ноги в руки и шасть отсюда, пока люлей не навтыкали.

Нет, можно было, конечно, плюнуть на все, удостоверение достать, потрясти им перед носом этого полудурка, пистолетом припугнуть. Кстати, пистолетом-то не получится, он ведь у следаков остался, и раньше чем через неделю они его не возвернут. И тут меня злость взяла. Да сколько ж можно! Нет, не могу сказать, что я опером идеальным был, бывало и взятки брал и дела разваливал, но чтобы вот так сопливые пацаны надо мной глумились… В общем, несмотря на миозит, вытянул я руку, пальцы сжал, словно того чернявого хотел придушить, и тут смотрю… Боже мой… А ведь впечатление такое, словно парня и в самом деле кто-то за горло ухватил и на полметра над землей поднял. Он брыкается, за воздух ручонками хватается, только нет ничего. Тень одна. Я-то от него в добром десятке метров стою.

Тут и меня оторопь взяла. Я руку разжал, и парень этот на землю плюхнулся.

Я замер, собственную руку рассматриваю, пытаюсь понять, что к чему, только не понять никак.

А парень этот как завопит:

— Мочите гада! — С земли вскочил, сопли со слезами по моське растирает. Потом ножик выхватил и на меня. Я руку открытой ладонью вперед выставил. Парень остановился. Потом я рукой в сторону дернул, он и отлетел к стене. Видно, хорошо саданулся об нее. Но разглядывать мне его дальше оказалось недосуг, потому что на меня разом накинулась оставшаяся братва.

Тут уж я проявил настоящие чудеса бесконтактного боя. Произвольное движение рук, и мои противники разлетелись в разные стороны, словно кто-то невидимый им пинков навешал. В общем, молодняк на асфальте по лужам, я «в белом фраке с блестками», словно принц, а вот где спасенная принцесса? Я огляделся, но ее и след простыл. А может, оно и к лучшему. На фига мне возиться с этой малолеткой? И не дай бог, чего себе вообразит, потом никакими отчетами не отпишешься.

Однако случившееся поразило меня не в меру. Раньше за мной никаких паранормальных способностей не водилось. Странно все это. Ножи у пацанов я забирать не стал. Если захотят, еще найдут, а мне этот металлолом ни к чему. В общем, развернулся я и, как говорится, «пошел на выход».

Только уже у ворот на улицу один из пацанов меня догнал. Тыкнул в спину ножиком. Не скажу, что было больно, однако удар я почувствовал, словно медсестричка неудачно укол всадила. Повернулся. Врезал ему. И тут опять получилось как-то странно. Нет, бил-то я со всей силы, с разворота, с локтя под дых. Бил как положено. От того удара парень должен был отлететь и долго дыхание переводить, но получилось несообразно. Парень пролетел метров двадцать пять, а то и больше — через два двора пролетел — и в стену впечатался, сполз по ней и остался лежать кучей грязного тряпья.

Я за нож. Нащупал в боку рукоять, рванул. Нож из раны вышел легко, только вот без крови. Я-то ожидал, сейчас как хлынет кровища, мне разом поплохеет. Уже приготовился привалиться к грязной стене… Ничего! Вообще ничего. Ни капли крови! Вот так номер.

Я тогда нож осмотрел. Грамотная финка, ничего не скажешь. Рукоятка легкая, красивая, наборная… Я уж думал, что при нашем обилии ларьков с ножами всевозможной конфигурации финки ушли в прошлое.

Сунул я финку в карман и задумался: куда идти? Домой или в больницу? Хотя что мне в больнице делать? Провел рукой по ране, от боли в шее аж скривило, но крови-то нет. И бок не болит. Может, парень промахнулся? Тыкнул, клинок в одежде и запутался. Да быть того не может! Я же, когда нож вытягивал, чувствовал, что сидит он крепко — во мне сидит!

Ладно, домой, а там посмотрим.

Когда я явился, супруги, слава богу, дома не было. Куртка оказалась испорчена напрочь. Огромная прорезь чуть выше талии. Если так пойдет и дальше, скоро мне ходить будет не в чем. Нагишом на работу шастать буду. В рубашке дыра. В майке тоже. А вот что до спины — нет шрама! Сколько я перед зеркалом ни вертелся, ничего не видно. Что делать? И задумался я тогда. Может, этот маньяк, что меня укусил, каким вирусом меня заразил? Может, все много ужаснее, чем я думаю. Тут же вспомнился рассказик Рэя Бредбери — «Превращение». Нет, такого быть не может. Все это фантастика ненаучная. Однако шрама нет как нет. А может, мне пригрезилось, что финка мне в бок вошла? Может, это всего лишь фантазия, навеянная миозитом? Стоял я так посреди коридора полчаса, как говорится, «расчесывал гандурас», и ни одна путная мысль мне в голову так и не пришла.

А потом пришла Нина. Был скандал по поводу очередной куртки. От ужина я отказался. После всего мне кусок в горло не лез. Кое-как устроившись на диване, стал щелкать по программам телека, пока не набрел на какой-то сериал, где очередные «правильные» менты с ловкостью ловили очередных убийц, жуликов и прочую нечисть. Как раз для меня, в виде сказочки на ночь. Смотрел я смотрел, да и сам не заметил, как уснул, только сон мне приснился очень странный.

Жарко. Очень жарко. Выхожу на балкон, вцепляюсь пальцами в ледяной металл перил. Но металл не может охладить жара ладоней. Настоящее безумие. Чувствую — металл ледяной, а холода нет. Словно и я не я, и тело не мое.

А как горит лоб! Основание черепа просто раскалывается. Еще секунда, и я вспыхну словно факел. Интересно, какая у меня температура? Нет, термометр ставить нельзя — взорвется. Что же делать?

Нет, больше я не выдержу!

Разворачиваюсь, иду в ванную, врубаю холодную воду. Пока вода стекает — к холодильнику. Морозилка, вот она. Я прикладываю руку к тоненькой корочке льда. Пшшш! Пар бьет мне в лицо, словно я коснулся его паяльником. Нет. Такого быть не может, белок гибнет при… ну при ста градусах он уже сварившийся, это точно. А я?

Пулей лечу назад в ванную. Вот они ледяные струи. Но вода вскипает. Вскипает! Да не может такого быть! Мгновение — и вся ванная в облаках раскаленного пара. С грохотом трескается висящее над раковиной зеркало. Сейчас проснется Нина и… Что я ей скажу? Меня покусала какая-то тварь, и теперь у меня жар. Да это не жар, а пожар. Вот, уже и в рифму заговорил.

Назад на балкон. Холод ночи — единственное спасение. Через комнату пролетаю огненным вихрем. Вновь пальцы сжимают чугунное ограждение, и тут… ужас… я начинаю ощущать, как под моими пальцами размягчается металл. Неужели я и в самом деле стал мутантом… одним из этой… как ее… Великолепной Четверки. Или нет, люди-Х. Нет, все это сказки… То, что происходит со мной — сон. Сон! Не может происходить такого в реальности. А раз так…

И тогда я… Прыгаю за перила. Дикая мысль: ледяной ветер должен охладить жар. А мысль о том, что внизу меня ждет встреча с асфальтом, приходит много позже. В тот миг я думаю только об одном: как охладить тело.

Но… до земли я так и не долетел. В какой-то миг мои руки метнулись в стороны, словно крылья ощипанной птицы, и я, едва не коснувшись грудью асфальта, взмыл вверх, к небесам. Ощущение — ни с чем не сравнимое. Безумное чувство полета, скорости, ледяного воздуха, приглушающего жар тела.

На какое-то время я полностью потерял самоуправление. Мое тело действовало само по себе, повинуясь неким странным внутренним приказам. А может, все дело в инстинктах. Может, инстинктивное понимание полета заложено в каждом живом существе, нужно только пробудить его, помочь вырваться ему наружу?

Однако об этом я задумался чуть позже, когда обнаружил, что парю высоко над городом. Но не это поразило меня. Сам себе, если закрыть глаза, я напоминал огромную комету. Мне казалось, что я раскаленной иглой пронзаю небо, и за мной тянется раскаленный хвост. Но на самом деле… На самом деле я был всего лишь черной точкой в облаке смога, зависшего над Северной столицей. В какой-то миг мне стало противно. Я словно сантехник купаюсь в отбросах — выхлопных газах города, и я рванулся вверх, к чистому небу, к звездам.

Несколько мгновений, и я, вынырнув из зловонного облака, уже купался в серебристом звездном свете, а висящий у самого горизонта тонкий месяц, казалось, улыбался и подмигивал мне. Невероятное ощущение. Более того, я был поражен, что сон столь реальный, словно все это происходило со мной на самом деле. Но как такое возможно? В реальности люди ведь не летают. В особенности опера.

Я летал целую вечность, а потом в какой-то миг мне стало скучно и я, повинуясь некому внутреннему инстинкту, спустился чуть ниже, а потом еще ниже, проскочил облако смога и понесся над домами, пытаясь сориентироваться, понять, где я нахожусь. Это оказалось несложно… Но и здесь меня ожидало удивительное открытие. Стоило мне сосредоточить свой взгляд на том или ином светящемся окне, как я начинал слышать голоса — голоса тех, кто в это время находился в квартире. Я отлично понимал, о чем они говорят, даже если говорили они не на русском, знал, сколько людей в комнате и расположение мебели. Я слышал голос диктора из включенного телевизора, шорох шагов, тихий скрип половиц. И от этого, от ужасного избытка совершенно ненужной информации мои виски наливались свинцом. Казалось, еще чуть-чуть, и голова моя разлетится на куски, словно гнилой арбуз. Еще мгновение, и я бы взмыл назад, вернулся в звездно-лунный небесный мир. Но тут… тут что-то привлекло мое внимание. Вновь мое тело начало действовать совершенно инстинктивно, не подчиняясь разуму. И вместо того чтобы взмыть вверх, я пулей устремился вниз.

Здания все ближе и ближе. Я летел вниз головой, и воздух свистел у меня в ушах. Руки сами собой сложились, вытянулись вдоль тела, и теперь я напоминал пулю, выпущенную из ружья.

В какой-то миг мне показалось, что я не заторможу, а так и продолжу полет, а потом со всего маха врежусь в какого-нибудь железобетонного уродца — порождение советской архитектуры. Чувствуя приближение мгновения смерти, я закрыл глаза. Сжался. Хотя что-то внутри меня, какой-то таинственный голос, инстинкт, говорили мне: не бойся. Ты на верном пути, все так и должно быть. Но рациональная часть разума возражала. Все, что я знал с детства, все, чему меня учили, шло вразрез с тем, что происходило. Хотя…

Сон. Это был всего лишь сон.

И в тот момент, когда мне казалось, я готов был врезаться в рукотворный камень, я остановился. Резко остановился. Застыл. Завис в воздухе вниз головой.

С трудом веря в чудо собственного спасения, хотя чего только во сне не бывает, я медленно приоткрыл глаза. Я и в самом деле висел в воздухе вниз головой, а рядом… рядом со мной, так что глаза наши были на одном уровне, стояла женщина. Копна вьющихся от химии волос. Крупный, выразительный рот, большие глаза, крошечный носик — она была настоящей красавицей. Стройность ее фигуры подчеркивало длинное, вечернее платье. В руке у нее был бокал с какой-то темной жидкостью. Я втянул воздух… Коньяк, дорогой коньяк… А до земли было еще пять этажей — прекрасная незнакомка стояла на балконе многоквартирного дома. За ее спиной в большой гостиной горел свет. Там было много людей. Они что-то праздновали, выпивали, а она зачем-то вышла на балкон… Все это я осознал, вобрал в себя за доли секунды.

Но что было самое удивительное, при моем появлении незнакомка даже не вскрикнула. Она уставилась на меня и смотрела неотрывно, словно загипнотизированная моим взглядом. А потом она шагнула вперед… Нет, даже не шагнула, потянулась всем телом. И я качнулся ей навстречу. Губы наши слились, я впился в ее нежную плоть. И в этот миг… В этот миг все отступило…

А потом… потом я услышал чей-то голос. Сначала он звучал тихо, больше напоминал не человеческий голос, а скулеж побитого пса. Но чем больше я вслушивался, тем более явственно различал отдельные слоги. Постепенно они начали складываться в слова, слова — в фразы.

— Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам! Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам!

Я посмотрел направо, налево. Но улица в обе стороны была пуста — черная река асфальта, искрящаяся в отблесках света фонарей.

— Кто здесь? — с удивлением проговорил я. — Кто вы?

Но никто мне не ответил. Тот же тихий скулеж.

— Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам! Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам!

Вот только теперь я понял, что голос идет откуда-то… Непонятно откуда. Было в нем нечто странное, неприятно гулкое, словно говорили в трубу.

Я огляделся повнимательнее. Да! Без сомнения! Странный зов шел из канализационного люка, темнеющего грязной пломбой в асфальте. И еще… В этот люк тянулся странный темный ручеек. Еще мгновение я взглядом пробежал вдоль черной вздувшейся «ленты».

У моих ног лежала женщина. Та самая, что недавно стояла на балконе. Вот только что-то нехорошее у нее было с лицом. Уличный фонарь оказался слишком далеко, чтобы в его свете я смог вновь разглядеть ее точеные черты. Я наклонился чуть ближе, чтобы рассмотреть скрытое в тени, хотя тьмы для меня не существовало. Я не смог увидеть ее лица — точно пятно и только!

А голос из люка становился все громче. Он гипнотизировал меня. Резал по ушам, заставляя все тело содрогаться в диких спазмах.

Не осознавая, что делаю, я шагнул в сторону люка. Шаг… Еще один… Вдоль ручейка черной, густой, как машинное масло, жидкости.

А в следующее мгновение я поймал себя на том, что стою согнувшись, пропустив пальцы через сливные отверстия, и изо всех сил пытаюсь выворотить люк из асфальта, двигаясь в такт этим манящим завываниям.

— Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам! Мы-ждем-те-бя! Ид-ик-нам!..

Я проснулся. Точнее был разбужен телефонным звонком.

— Алекс, ты что оху…?

— Да… А… Что?..

— Ты на часы посмотри! — в голосе Филимоныча слышались злые нотки. — Нет, если ты, конечно, ушел на больничный, то и черт с тобой. Но тогда предупреждать надо…

Чуть отодвинув от уха трубку, я лениво потянулся и краем глаза посмотрел на часы. Мать етить! Полдвенадцатого. Ничего себе проспал! Такого еще не бывало.

— Да тут будильник что-то… — начал было я оправдываться. — Да еще этот миозит…

И тут случилось новое открытие: я понял, что никакого миозита у меня нет. Ни малейшего следа его. Ничего себе! Нет, такого не бывает. На мгновение я замер, мысленно изучая собственный организм. Да, я не ошибся. Все в порядке. Вчерашняя ноющая боль, изводившая меня, куда-то ушла. Мысленно поставив галочку о том, что с болячками потом надо разобраться, я вновь переключился на Филимоныча.

— …У нас тут пара авралов. Я тебя как «умирающего» прикрою. Но чтобы к часу был на совещании. Я за тебя пистоны от шефа получать не намерен. Быстро!

В трубке послышались гудки. Я отложил ее в сторону и осторожно выбрался из постели. На шкафу в углу скотчем была приклеена записка.

«Холодильник сломался. Вызови мастера. Зачем разбил зеркало в ванной?»

Нина, как всегда, была предельно лаконична. Нет чтобы написать пару ласковых слов, о том, как она меня любит или как… Господи, какое яркое сегодня солнце! От его лучей аж глаза резало. А может, всему виной эти нервные болячки. Я крепко зажмурился, потряс головой, пытаясь разогнать зеленые круги, пляшущие перед глазами, а потом опустил взгляд на пол в поисках тапочек. И тут… И тут я почувствовал, как волосы на загривке у меня встают дыбом. На полу, на линолеуме виднелся четкий отпечаток босой ноги. Я сел на край кровати, тупо уставившись на этот след.

Со стороны могло показаться, словно кто-то вырезал отпечаток ноги из металла, накалил его и приложил к линолеуму. На краях вплавленный след даже немного обуглился. Я осторожно повел головой. Худшие мои подозрения подтвердились — на линолеуме было еще три отпечатка. Словно кто-то прошел от кровати до двери в прихожую.

В следующий миг я рванулся с кровати, выскочил в прихожую. Нет, там линолеум был другой, термостойкий — никаких следов. А может, дело вовсе не в этом? Все еще жмурясь от яркого солнца, я вернулся в спальню, сдвинул прикроватный коврик, так, чтобы хоть отчасти скрыть отпечатки ног. Судя по всему, домой мне сегодня торопиться не стоило. Как объяснить Нине, откуда взялись эти отпечатки? А в самом деле, откуда они взялись? Я попытался припомнить события накануне. Потом этот странный сон… Сон! Во сне мое тело словно горело! Но ведь на самом деле этого быть не могло!

Морозилка холодильника напоминала обгоревший остов танка. Словно кто новогоднюю шутиху внутри рванул. Стенки и продукты внутри обуглены, по-другому и не скажешь. Хорошо погулял. Вот тебе и вещий сон. Или не сон это вовсе.

Опустившись на кухонную табуретку, я обхватил голову руками и сильно задумался. Что-то слишком уж много за последнее время происходило странных событий. Эта схватка в подворотне. Я ведь никогда не был «героем реслинга». И этот странный сон… Кстати, о сне… Ванная. В записке было сказано, что зеркало в ванной разбито.

Я встал и, пытаясь собраться с мыслями, отправился в ванную комнату.

Все точно, зеркало на ящичке над раковиной оказалось разбитым. Осколки лежали в раковине. Абсолютно верно. Само стекло как-то помутнело. Странно. Я наклонился, разглядывая осколки. И тут до меня дошло… Нет, в первый миг я своим глазам не поверил. Дрожащими пальцами я выудил из груды осколок побольше и поднес его к лицу, потом отодвинул его в сторону, посмотрев боком. Оказалось, если смотреть на осколок зеркала под углом, то он был обычным, как и положено быть осколку, а вот когда я смотрел на него прямо, он становился мутным, и… в этой мути можно было разглядеть батарею и развешенное белье у меня за спиной. Но ведь это невозможно! В осколке зеркала, если я подносил его к лицу, должна отражаться моя перекошенная рожа, а не батарея. Я что — человек-невидимка? Я посмотрел на свои руки, ноги. Нет, все на месте, совершенно материального вида.

Вновь потряхивая головой, я вернулся в комнату. А что если… Я вернулся в комнату, осторожно потянул дверцу шкафа, на обратной стороне которого было большое — во весь рост — зеркало. Нет, я ожидал чего-то необычного, но реальность, открывшаяся мне, превзошла мои самые фантастические ожидания. Отступив от зеркала на пару шагов, я сел на край кровати и уставился на собственное отражение — смутный, полупрозрачный силуэт, сквозь который можно было разглядеть противоположную стену. Только трусы оставались единственной материальной вещью.

Я схожу с ума! Мне нужен психиатр! Нет, психоаналитик… или как его там… психотерапевт.

Часы пробили двенадцать…

В час совещание. Еще раз мысленно прикинув, что лучше: попасть на совещание или на прием к психотерапевту, я решил, что лучше отправиться к Филимонычу. Он с утра и так был злой, а если меня вовремя не будет… Тем более что за прошлые подвиги я еще не отписался.

Приняв решение, я «зашевелился». Кушать я не хотел. Итак… Погода. Что у нас с погодой? Прикрывая глаза ладонью от яркого солнечного света, я выглянул на балкон. Тут меня ожидало еще два странных, если не сказать более, открытия. Во-первых, никакого солнца на улице не было. Темные мрачные тучи ползли по небу, буквально цепляясь за крыши высоток, и тем не менее яркий дневной свет меня слепил. И второе — перила моего балкона выглядели так, словно кто-то подержался за них раскаленными руками — железо оплавилось, поплыло, и на нем четко можно было различить отпечатки десяти пальцев, — судя по размеру ладони — моих пальцев.

Ладно, все загадки на потом. Вечером разберемся, что к чему. Сейчас главное: Филимоныч и это совещание, будь оно неладно. И еще: нужно найти солнечные очки. Кстати, что у меня с глазами? Вот новая проблема нарисовалась…

На совещание я все равно опоздал. Когда я вошел в кабинет Пеликана, все уже расселись по жердочкам. Кроме наших там присутствовали прокурорские Миша и Гриша — хоть они и не были братьями, но были на одно лицо, круглые, холеные, морды хоть циркулем обводи, сразу видно — следаки. В углу у огромного горшка с фикусом расположилась Сора Абрамовна — дама в летах, спец в криминалистике, но человек пренеприятнейший. Иногда, глядя на нее, я начинал мысленно оправдывать Раскольникова и шарить за спиной в поисках топора. Вот и сейчас, надув шейные складки и выпучив глаза, которые и без того напоминали глаза лягушки, она взирала на собравшихся свысока, словно это был ее кабинет, а не Пеликана.

А сам Пеликан, опершись обеими руками на стол, навис над Игоряшей и Филимонычем и громко излагал, плюясь слюной.

— Что происходит? Вы можете мне объяснить или нет? Вчера, поехали разузнать про авто, устроили с малолетками перестрелку. Теперь черт знает сколько времени отмываться будем… Сегодня не лучше: по ночной сводке — убито двое малолетних. У одного шея сломана, другого машина сбила… И, как всегда, папаши из мэрии, и следов никаких. Вы что, хотите, чтобы я погоны потерял? Так я не один звезды с плеч стряхивать буду! — тут он сделал паузу, заметив меня. Внимание Пеликана тут же переключилось. — А у вас к тому же дисциплинка! Совещание назначено было на час дня. К этому времени можно было бы и проснуться, и на работу добрести, так что с вас, Ященко, рапорт, почему вы изволите на работу опаздывать.

Я открыл было рот, чтобы рассказать о миозите и своей нелегкой судьбе, но Филимоныч меня опередил.

— Борис Борисович, видите ли, у капитана Ященко миозит…

— Да хоть геморрой! — взвыл Пеликан. — И вообще, Виктор Филимонович, с каких это пор вы стали адвокатом?

— А змеиный яд в один вечер миозит лечит, — вставила свои полкопейки Сора Абрамовна.

Эх, как в этот миг мне хотелось поймать ее в темном углу и выдавить целый тюбик змеиного яда ей на язык, чтобы в следующий раз неповадно было. Но, увы, это было не в моей власти. Единственное, что мне оставалось делать, так это незаметно проскользнуть на свое место за столом.

— Тем более… — тут Пеликан сделал многозначительную паузу, обвел всех сидящих сверкающим взглядом, а потом продолжал много тише: — Так что никакой миозит нашего брата оправдать не может, вот при поносе другое дело. При поносе преследовать преступников никак нельзя, поскольку понос, а по-научному диарея… — тут он замолчал, поняв, что перегнул палку. — С вас, Ященко, рапорт, а мы вернемся ко второму странному случаю… Женщина, молодая и красивая, сбросилась с пятого этажа. В квартире была вечеринка, так что гуляющие не сразу заметили ее отсутствие, и бродячие собаки успели ободрать ей лицо и шею, — после этого он перевел взгляд на Сору Абрамовну.

— Да, — кивнула она. — Следы очень странные, но, очевидно, что на несчастную напало какое-то животное. Разорвана нижняя часть лица и шея. Собственно причиной смерти стала потеря крови, так как раны, полученные в результате падения, не смертельные. Игорь Савченков был там с утра…

Прежде чем начать говорить, Игоряша прокашлялся.

— Погибшая, Ольга Григорьевна Корнева, пришла на корпоративную вечеринку. В какой-то момент ей стало душно, и она вышла на балкон. Больше ее никто не видел. На вечеринке было более двух десятков человек. Я вместе с дежурным всех опросил. Никто ничего не видел. Как такового алиби ни у кого нет, потому как любой мог отлучиться на минутку, проскользнуть на балкон и сбросить Корневу с балкона.

— Самоубийство?

Игоряша пожал плечами.

— На первый взгляд, полное отсутствие мотива, впрочем, как и мотива для убийства. Семья… — продолжал было он, но Пеликан остановил его движением руки.

— Подробно доложите, когда у вас появятся какие-нибудь версии. Если сейчас мы станем подробно обсуждать все связи погибшей, то до вечера просидим. Кстати, что у нас по малолеткам, Сора Абрамовна?

— Оба убийства произошли в одном из дворов на улице Лизы Чайкиной. Первому подростку сломали шею. Тот, кто это сделал, должен обладать невероятной, просто фантастической силой. Шейные позвонки не сломаны, а буквально раздроблены, причем сделано это, очевидно, голыми руками…

— Геракл какой-то, — усмехнулся Филимоныч.

— Скорее уж убийца с улицы Морг.

— Я бы на вашем месте не иронизировала, — вспыхнула Сора Абрамовна. — Зайдите в мясной, купите кость и попробуйте превратить ее в крошку, сжимая пальцами… Что же до второго юноши, то его, видимо, сбил автомобиль. Он пролетел метров десять и врезался в кирпичную стену. Собственно говоря, этот страшный удар и стал причиной смерти…

Дальше я не слушал. Меня бил озноб. Ладно, дама с бокалом на пятом этаже. В конце концов, это был сон. Бывают же там всякие вещие, пророческие сны, когда человек во сне видит то, что уже случилось, или то, что еще только произойдет. Так что дама, как ее там… Корнева Ольга Григорьевна могла погибнуть сама по себе. Даже если оставить в стороне странные следы на полу, сломанный холодильник и перекрученные балконные перила. Но пацаны… Тут никакого сна не было. Одного я задушил, просто сжав руку, другого отшвырнул, когда он попытался пырнуть меня ножом. Нет, почему попытался? Пырнул. Только тому у меня нет никаких доказательств. А раз доказательств нет… Разве что свидетели — парни из их компании и девица, которую они пытались то ли развести, то ли ограбить, то ли отыметь. Нет, судя по тому, с какой скоростью она исчезла со сцены, на роль обличающей свидетельницы она не подойдет.

Так что выходит, угробил я тех двух пацанов. Вот только как? Ну, предположим, руку свело судорогой, пальцы непроизвольно сжались, и я ему все позвонки передробил. Хотя откуда у меня такая сила взялась? Да и второго отшвырнуть на десять метров, так, чтобы он со всего маху врезался в стену и при этом сдох.

— …Ященко? Я, кажется, к вам обращаюсь! — в голосе Пеликана слышались злые нотки. Видно, я и в самом деле слишком задумался или задремал, так что если к этому прибавить опоздание, то сегодня я был самым крайним. — Ященко, посмотришь этот двор на Лизы Чайкиной. Соседей там вроде опросили, но сам знаешь… И не зевай мне тут! Вон, возьмешь с собой лейтенанта, — кивнул он в сторону Игоряши. — А ты, Филимоныч, с прокурорскими руки в ноги и на предприятие этой дамочки. Поговорите с теми, кто на вечеринке не был, может, там есть за что зацепиться. И чтобы к вечеру были версии…

Уже в машине, сонно глядя на Игоряшу, я подумал: «А может, стоит ему все рассказать?» Кому-то ведь довериться надо. Ведь в конце концов не специально я этих пацанов угробил… А потом вспомнил перестрелку, подумал о куче бумаг, которые предстоит писать весь вечер, и решил, что пока не стоит никому ничего говорить. Нужно самому сначала со всем разобраться. В конце концов, что со мной происходит?

И тут еще одно неприятное открытие. Я случайно взглянул в зеркальце заднего вида. Все в нем было хорошо, кроме отражения. То есть отражение как отражение, но только меня оно коренным образом не устраивало. И не устраивало всего по одной причине. Меня в нем не было. А я должен был быть. То есть сиденье, на котором я расположился, точнее верхний правый угол его был, а моей головы не было. И шеи не было, и тела. Я обомлел. Потом, чтобы проверить, не подвело ли меня зрение, осторожно защипнул пальцами кожу на сиденье. Кожа кресла в отражении собралась в складку. Вот только пальцев своих я не видел. Так что кожа сама собралась, а я-то тут был совершенно ни при чем.

Что-то мне все это напоминало. Дешевый фильм ужасов. Человек-невидимка! Хотя какой тут к черту невидимка, Пеликан вот меня отлично видел, да и Игоряша, беспечно восседающий за рулем, ни о чем таком не подозревал.

А может, я с ума схожу?

Нет, не похоже, слишком много странных следов и совпадений. И все же к врачу зайти не мешает. Впрочем, когда? Сейчас, пока до этой Чайкиной через пробки доберемся, а вечером объяснительные писать. Пеликан просто так не отстанет. Семь шкур спустит, а заставит всю бумажную волокиту исполнить.

Хотя, с другой стороны, если все на бумаге изложить, может, не так безумно получится? В общем, утро вечера мудренее.

На месте происшествия народу как всегда оказалось много. Набились во двор, как шпроты в банку. И главное, чтобы хоть по делу кто был, а то так — случайные прохожие, те, кому делать совершенно нечего. Шли мимо, а тут менты с мигалками, белые силуэты на асфальте… Любопытно ведь… Поубивал бы! Ведь даже если и были тут какие следы, то, несмотря на все оградительные ленточки и усилия бестолкового участкового, все следы затопчут. Однако я-то точно знал, что тут произошло. И в данном случае отсутствие следов мне было только на руку…

Выбравшись из машины, мы протолкались через толпу и, нырнув под ленточку ограждения, оказались в самом центре событий. Все бы было ничего, если бы не яркий солнечный свет. Он буквально слепил, даже несмотря на темные очки. Может, какое осложнение от миозита? Кстати, у меня еще отпуска две недели за прошлый год не отгуляны. Написать заявление, сунуть Пеликану в нос — не отвертится, и отдохнуть пару недель, а заодно разобраться, что со мной происходит. Потому что все это… И тут…

Тут меня переклинило. Я почувствовал что-то в воздухе. Что-то неприятное. Аж виски заломило и скулы свело. Я замер. Запах? Нет, это был не запах… След. Вот правильное слово. В воздухе остался след. Свежий след. След, связанный… В тот момент я не мог понять, что это за след, единственное, что я понял сразу: тут был преступник. Кто-то, кто…

Нет, невозможно описать те ощущения, что овладели мной. Действуя инстинктивно, я сорвал темные очки и в тот же миг почти ослеп, но след — некая эфемерная нить, воспринимаемая шестым чувством, осталась. Слепым взором я уставился на собравшуюся толпу. У каждого из людей был свой след, словно тонкая, постепенно нисходящая на нет нить, она шла от каждого человека, уходя туда, откуда он пришел.

— Что с тобой? — подскочил ко мне Игоряша, но я, не ответив, оттолкнул его в сторону. Легонько толкнул, только мой напарник на ногах не устоял, опрокинулся на асфальт… Но я этого не видел.

Дрожащими пальцами я попытался выудить из заплечной кобуры пистолет, но ни кобуры, ни пистолета на месте не оказалось. Тогда я, обернувшись к Игоряше, рванул его куртку и выхватил его «ствол», щелкнул предохранителем. Толпа с криками подалась в разные стороны. Участковый и еще двое ментов бросились ко мне, но я расшвырял их словно кегли. Весь окружающий мир для меня больше не существовал. Только след. След человека, совершившего что-то очень нехорошее, след убийцы. И с каждым мгновением ощущение следа становилось все слабее и слабее. Нить следа таяла.

Какое-то время я стоял, водя пистолетом из стороны в сторону, словно ищейка, а потом я рванул, как стайер. Глаза безумно болели. Окружающие дома превратились для меня в серые тени, но я не обращал на них никакого внимания. Меня вел след.

Где-то далеко-далеко позади — в ином мире, в иной материальной вселенной кричал Игоряша:

— Алекс, стой! Да постой же!

Но я не обращал на эти крики никакого внимания. Я несся вперед по следу — следу преступника. Несколько раз я споткнулся. Один раз упал, и, судя по всему, должен был здорово рассадить локоть, но то ли надо мной по-прежнему довлел рок неуязвимости, то ли я, оказавшись в плену навязчивой идеи, просто не замечал боли. Несколько раз я пересекал широкие улицы. Как я не попал под машину? Не знаю. Несколько раз у меня возникало ощущение, словно некая невидимая рука ведет меня, направляя мой безумный бег, то ускоряя, то притормаживая движение, помогая с легкостью обходить прохожих.

А след, он становился все явственней, все отчетливей.

Еще пара кварталов, и я влетел в полутемную парадную. След вел куда-то дальше, вверх, во тьму, и теперь он был не тонким, едва различимым, как там, на месте преступления, а более явственным, отчетливым. Я остановился, припал спиной к холодной стене, судорожно ловя ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Цель была совсем рядом, но прежде всего нужно было перевести дыхание. Давно я так не бегал. А потом… И тут я почувствовал, что след не один. К тому следу, по которому я шел, примешивалось еще три. И все они были… Нет, в нашем языке нет таких слов, чтобы я мог описать свои ощущения, я лишь знал, что это следы людей, совершивших нечто злое, неправильное. Откуда явилось мне это знание? Один Бог знает. Но я совершенно четко был уверен, что прав.

Постепенно дыхание восстановилось. К тому же полутьма, царившая в парадной, принесла облегчение и моим глазам. Окружающие предметы постепенно стали приобретать четкие контуры. Я разглядел, что нахожусь в парадной какого-то старого доходного дома. Наверх вела узкая щербатая лестница с железными перилами, которые, судя по их внешнему виду, помнили русско-японскую войну пятого года. Стены до половины были выкрашены в ядовитый темно-зеленый цвет, а на выбеленном «потолке» — обратной стороне пролета на второй этаж местные умельцы копотью вывели что-то о бессмертии Цоя и распутной жизни какой-то Светки. Как говорится — «грамотность в массы».

Тем не менее тем же самым шестым — звериным, чувством я понимал, что промедление смерти подобно, а посему я, двигаясь осторожно, вдоль стены, и держа пистолет наготове, стал подниматься наверх. Если бы кто-нибудь, к примеру Пеликан, в этот момент остановил меня и поинтересовался, что я делаю, я бы, скорее всего, не смог ответить ему ничего внятного. Я был одержим, словно Бездомный в поисках Воланда. Только вместо свечки в руке у меня был чужой табельный пистолет.

И вот я оказался перед дверью. Я даже не понял — второй это этаж или третий. Передо мной была дверь, препятствие, отделяющее меня от источника следа. На вид обычная такая дверь — металл, сверху обшитый деревянным шпоном. Левая рука сама собой потянулась к звонку. Но на полпути рука остановилась. Если я позвоню, то преступник — источник следа — будет предупрежден. Он будет наготове и может попытаться сбежать. И еще… звонок подразумевал переговоры, которые могли и затянуться. А к тому времени наверняка подоспеют мои коллеги и станут задавать мне всякие вопросы. Например, самый неприятный: «Какого черта я тут делаю?» А вот этого никак нельзя допустить. Значит… Но железная дверь. Я с сомнением посмотрел на могучие металлические петли. Хотя…

Сделав шаг назад, я резко выбросил вперед левую руку и… результат превзошел все мои ожидания. Дверь, содрогнувшись, покачнулась, выгнулась. Огромные прутья, удерживающие ее раму, — металлические стержни на полметра, уходящие в толстые каменные стены, содрогнулись и вылезли из гнезд. Однако грохот получился много громче, чем я ожидал. Что ж, войдем с музыкой. Я развернулся и, словно в спортивном зале, на тренировке, двинул ногой по двери. Звук скрежещущего, разрывающегося металла, и дверь улетела куда-то в глубь квартиры. Пора вызывать на ринг Кличко… или кто-там у нас чемпион? Валуев? Нет, судя по форме двери, нужно спортсменов пожалеть. А то искалечу ненароком.

Решительно шагнул я через выбитую дверь, и тут же мне в грудь ударило две пули. Значит, адресом я не ошибся. От удара меня подкинуло, швырнуло назад на пол. Но… Боли я не почувствовал. Просто голова немного закружилась. А через мгновение я ощутил неприятный вкус во рту. Вкус теплого металла. Поднеся свободную руку к лицу, я сплюнул. Два свинцовых шарика. Я с недоумением уставился на них. Пули? Ого! Выходит, не только штык (то есть нож), но и пуля меня не берет!

— Ну чего, ты его прикончил? — донеслось откуда-то издалека.

Я не слышал ответ, зато отлично различил звук шагов во дворе и голос Игоряши. Надо торопиться, а то коллеги могут появиться и помешать… или пострадать.

Поднявшись с пола, я отряхнулся. Пора заканчивать. Пока я приходил в себя, в меня еще несколько раз стреляли и даже пару раз попали. Но в этот раз я был готов и удержался на ногах. Только привкус металла во рту стал и вовсе непереносим. Вот бы глоток минералочки, или нет, старой газировки, по три копейки, шипящего, холодного «дюшеса». Вот оно счастье!

Несколько шагов, и я добрался до стрелявших. Неприятные типы. Однако толком я рассмотреть их не смог. Зрение все еще отказывало. К тому же наличие оружия… Хотя, может, у них было разрешение? Тут меня вновь одолели сомнения. Однако долго мне мучиться сомнениями не пришлось. Один из «преступников», разрядив в меня пистолет, бросился врукопашную, размахивая ножичком. И это на меня, человека, который только что с двух ударов вынес металлическую дверь. Клинок ножа я сломал голыми руками. Щелк и все. Хук снизу и нокаут. «Преступник», подлетев к потолку, оставил на нем багровое пятно — сильно треснулся макушкой (в какое-то мгновение мне показалось, что он прилипнет к потолку, как раздавленная газетой муха), потом упал назад и распластался на полу, широко раскинув руки и ноги. Нокаут!

Его напарник забился под батарею, умоляя не бить.

Впрочем, в тот самый миг, когда я понял, что враги повержены, организм отыграл все назад. Почувствовав страшную слабость, я опустился на край дивана. Сил не осталось, ощущение было такое, словно меня выжали навроде лимона.

И тут в дверях появился Игоряша и остальные. Мгновение лейтенант стоял, с удивлением созерцая открывшуюся ему картину, а потом заговорил, но я не слышал его. Все происходило словно во сне. Менты скрутили хозяев квартиры, надели на них наручники, потом Игоряша осторожно вынул пистолет из моих расслабленных пальцев. Я не хотел отдавать оружие, попытался сжать кулак, но мускулы мне не повиновались. Рука была словно из ваты. Потом Игоряша помог мне прилечь на край дивана.

Я даже не понял, в какой момент и откуда появились люди в белых халатах. Я только понял, что приехали они по мою душу, что все закончилось и теперь можно полностью расслабиться…