Глава 15
По пути в Магдалу Иоиль почти не общался с женой. Добравшись до города, он сразу отправился на склад, чтобы внести запись о заключенной сделке в счетные книги, и задержался там надолго. Мария употребила всю свою силу воли, чтобы сделать вид, будто все в порядке, и весело поблагодарила мать за то, что та присмотрела за Элишебой.
— Ну что, Тивериада и вправду такой нечистый город, как об этом толкуют? — поинтересовалась мать.
— Там повсюду капища, посвященные иноземным богам, — ответила Мария. — И множество уличных торговцев, которые продают языческие товары.
Вспомнив об этом, она содрогнулась, но тут же попыталась замаскировать свой страх нарочито беззаботным смехом.
Зебида передала Марии ребенка.
— Наша крошка вела себя хорошо, только скучала по маме. Теперь она может заснуть.
Мария прижала к себе дочь. Теплое маленькое тельце действовало успокаивающе — малышка, по крайней мере, не присматривалась к ней и не отмечала в ее словах и поступках никаких странностей. Элишеба протянула маленькую ручку и коснулась лица Марии. Мария осторожно поднесла ее к постельке и положила туда.
Ее мать не сдвинулась с места — она чего-то ждала.
— Спасибо тебе еще раз, — сказала Мария.
— Мария, что-то не так? — спросила Зебида.
Ну вот, начинается! А я ведь все силы положила на то, чтобы это скрыть!
— Нет, а почему ты спрашиваешь? — Вопрос прозвучал резко.
— Я не знаю… это из-за твоего тона. И у тебя обеспокоенный вид. Мать не обманешь. Ты и сама поймешь, что я имею в виду, — через несколько лет. — Она кивком указала на кроватку Элишебы.
— У меня все в порядке, — сказала Мария, — Просто немного устала. День был нелегким. Нам пришлось отправиться в путь до рассвета.
Мучительно подыскивая слова, она молилась, чтобы мать ушла поскорее, потому что не знала, сколько еще сможет притворяться. Или, точнее, сколько они позволят ей притворяться.
— Это по твоим глазам видно. — Мать заглянула Марии в глаза, потом заботливо погладила ее по щеке. — И вся-то ты какая-то пасмурная.
— Говорю же тебе, я просто устала, — Мария отвернулась. — Пожалуй, сейчас лягу. Не стану даже дожидаться Иоиля.
«Ну, как можно яснее дать понять, что пора уходить?»
— Мне нужно идти.
«Благодарение Яхве!» — подумала Мария.
На какой-то миг она прониклась успокаивающей уверенностью в том, что Яхве, несмотря ни на что, сохраняет свое могущество и влияет на ее жизнь. Она проводила мать до двери и, когда та ушла, с облегчением опустилась на табурет.
Большая масляная лампа, ярко горевшая в стенной нише, и светильники поменьше, расставленные на столах и нижних полках, заливали комнату теплым светом.
«Мой дом, — подумала Мария. — Мое убежище. Но, кажется, он скоро рассыплется в прах».
В голове ее звучали голоса нечистых духов, они, как ей казалось, толковали о том, что сосуд, избранный ими, не представляет никакой ценности и разрушить его будет только забавно. «Почему вы выбрали меня?» — мысленно спросила Мария. Ответа не последовало, и она тихонько повторила свой вопрос вслух:
— Почему вы выбрали меня? Я всего лишь обычная женщина. Я живу в маленьком городке далеко от центра власти. Я замужем за простым человеком, который занимается обыденным ремеслом. Даже если мы исчезнем завтра, это заметят только наши семьи и друзья. Мария из Магдалы? Что за радость для могущественных демонов в уничтожении ничем не примечательной женщины? Это бессмысленно.
Едва она успела произнести последнее слою, как голова ее вновь наполнилась многоголосицей. Потом среди этого бессвязного хора выделился один новый, мрачный, рокочущий голос. Он произнес: «Дело не в том, какова ты сейчас, но в том, какой можешь стать».
— Я обычная женщина, — тихонько, но все же вслух промолвила Мария.
Похоже, что так они слышали ее лучше, хотя она отчетливо воспринимала их слова, когда они звучали в ее голове.
— Женщинам не позволено даже свидетельствовать в суде. Женщинам нельзя наследовать собственность. Я не ученая. Я не училась в школе, как некоторые женщины-язычницы. Я ничего собой не представляю. Я никто.
«Никто, никто, — произнес тихий, насмешливый голос. Мария узнала его, это был голос Ашеры. — Женщины обладают своей, особой властью. Она кроется не в законах, но во влиянии на мужчин. Или ты думаешь, что Иродиада, будущая жена Антипы, не имеет власти? Имеет, да еще какую — через него! И почему ты говоришь, что ты обычная женщина? Ты прекрасно знаешь, что отличаешься от прочих, ты с ранних лет почувствовала желание служить Богу. И ни одна здешняя женщина не обучалась тайно, как делала это ты».
«Болезнь приносит власть, — произнес другой, жестокий голос. Должно быть, голос Пазузу. — Когда я пускаю мои стрелы болезней и разрушения, мир съеживается от ужаса и воздает мне должное».
«Проклятия на все человечество! Пусть его поразит бесплодие! Пусть увянут колосья злаков! Пусть голод зажмет в кулаке хилые стебли! — Это был безымянный богохульствующий голос. — Яхве грозил поразить посевы плесенью и вредителями, я же пойду дальше: я поражу то, чему улыбается Яхве».
Мария обхватила голову руками.
«Перестаньте! — взмолилась она. — Оставьте меня, я не имею никакого отношения ни к плесени и вредителям, ни к болезням и разрушению. Я всего лишь жена и мать. Оставьте меня! От меня вам не будет никакого проку».
Она уронила голову на грудь и зарыдала.
— Мария. — Иоиль закрыл за собой дверь.
Она отняла руки от лица и увидела его на пороге.
— Иоиль. — При виде мужа Марин слегка полегчало.
Он подошел к ней, однако держался настороженно.
— Мария, что случилось?
— Ничего.
Она должна скрыть это. Это ее великое бремя, только ее, и нести его должна только она.
— Ты плачешь. — Муж поставил свой мешок и подошел к ней. — Элишеба?..
— Она крепко спит, — заверила его Мария.
Женщина взяла его руки в свои. Они были на ощупь такими крепкими, такими надежными. Демоны, пребывающие в ней, затаились.
— Мария, я повторяю: что случилось? — Иоиль взял ее лицо в свои ладони. — Я хорошо тебя знаю. И то, что произошло сегодня… тот странный голос… меня это тревожит.
«Я могу сказать, что была не в себе, что у меня голова закружилась, например от усталости!»
«Да, — прохрипел в ее голове Пазузу; странно, как быстро его голос стал узнаваемым. — Скажи ему это. Быстро».
Но Мария его не послушалась.
— Это было… О Иоиль, я боюсь, что я… захвачена… одержима демоном. Как тот Вениамин, которого мы видели недавно.
Очевидно, муж ожидал, что она скажет: «Я устала» — или что-то в этом роде. Он растерянно заморгал:
— В каком смысле?
Мария сглотнула и попыталась сосредоточиться. Раз уж начала говорить, нужно объяснить все связно и внятно, иначе он решит, что она просто лишилась рассудка.
— Я… я… Ты помнишь то резное изображение из слоновой кости? — начала она.
С одной стороны, Мария была решительно настроена выложить все по порядку, с другой же — хотела опередить врагов. Чтобы они не успели заткнуть ей рот.
— Что? — У него был недоуменный вид.
— То изображение, которое нашел Иамлех, — пояснила она. — Это был идол, которого я отыскала много лет тому назад, когда моя семья отправилась в Иерусалим через территорию Самарии. Я выкопала его, взяла с собой и сохраняла, даже когда поняла, что этого делать не следует. И это не первый раз, когда он проявил свое влияние. Все началось много лет тому назад. Демон поселился в моем доме, стал отдавать мне приказы. Помнишь, у меня руки были в рубцах? Это из-за идола.
О чем еще нужно сказать? Стоит ли намекнуть, что она пошла за него замуж, чтобы избавиться от наваждения? Ну уж нет!
— Ты шутишь, — пробормотал Иоиль, не желая верить услышанному, и потянулся, чтобы обнять ее.
— Иамлех бросил статуэтку в огонь, но было уже поздно, — горестно продолжила Мария. — К тому времени демон уже обрел власть.
— Но ведь идол уничтожен. Сожжен. А значит, и его влияние, пусть даже оно было, должно сойти на нет.
— Это демон подарил нам дочь, — набравшись смелости, выпалила Мария, — И таким образом я оказалась в неоплатном долгу.
У Иоиля был такой вид, будто кто-то ударил его по голове.
— Что… что ты сказала?!
— Я сказала, что Ашера — так ее зовут, ибо это демон женского рода — подарила нам Элишебу. И поскольку я приняла ее дар, теперь она заявляет о своих правах на меня.
Мария бросилась в объятия Иоиля и зарыдала. Медленно, слишком медленно он обнял ее и сказал:
— Пусть так, но Господь сильнее любого демона. Положимся на милость Божию.
— Но это еще не все, — промолвила Мария, решившая открыться мужу полностью. — Недавно в меня вселился другой дух, дух тьмы и отчаяния. А сегодня мной овладел Пазузу… помнишь, тот безобразный идол, которого мы видели по пути в лавку?
— Что значит — овладел тобой?
— Я чувствую, что он вселился в меня и теперь делит меня с теми, другими, что пребывают во мне.
— Пребывают в тебе? Как?
Как же на самом деле это объяснить?
— Я… я ощущаю их всех в моей голове, в моем сознании. Они руководят мною. Они насмехаются надо мной. Они накажут меня за то, что я рассказала тебе о них. Но Пазузу… мне кажется, у меня есть обломок его статуи. В том же самом паломничестве, по пути через Самарию мы набрели на тайник, где были погребены старые идолы. Наш рабби разбил все статуи вдребезги, но одна отбитая рука отлетела в сторону, и я поймала ее. Безобразная такая, когтистая лапа, вроде птичьей.
Воцарилось долгое молчание.
— Ох, Мария, — только и смог сказать ее муж. — Нам надо найти эту лапу и уничтожить ее. А потом отвести тебя к тем, кто сможет тебе помочь. — Иоиль помолчал и добавил: — Но главное, мы должны молить о помощи Господа. Он сильнее этих нечистых тварей.
Он крепче прижал жену к себе, и Мария подумала, что, если человеческая любовь, решимость и знания чего-то стоят, у нее есть надежда на избавление. И Господь, всемилостивейший и всемогущий, может снизойти до того, чтобы помочь ей. Теперь, когда она призналась во всем, Господь может коснуться ее и сказать: «Дитя мое, более тебе ничто не угрожает». О, как бы ей этого хотелось!
Все устроится. Обязательно, иначе и быть не может. Как только они покаются перед Богом и отыщут Его мудрого слугу.
Первой мыслью Иоиля было открыться старому Цадоку, но Марию это привело в ужас. Как сможет она признаться в столь постыдной нечестивости человеку, так хорошо знающему всю ее семью? А что, если ее позор падет на родственников, которые ни в чем не повинны? Если весть о случившемся разнесется по всей Магдале?
Однако когда Иоиль предложил обратиться к известному своей святостью и практиковавшему изгнание демонов раввину из большой синагоги в Капернауме, она отклонила и это предложение. Решиться поехать туда, искать этого раввина, открывать душу незнакомому человеку — все это пугало ее, казалось позорным и унизительным.
Но демоны каждый день подвергали Марию невыносимым унижениям, и, хотя до сих пор ей удавалось скрывать свою одержимость, она очень боялась, что ее тайна в любой момент может сделаться всеобщим достоянием. Так и не избавившись от сомнений, Мария все же позволила Иоилю посоветоваться со старым Цадоком. Муж отправился к нему, как только закончился рабочий день, и вернулся очень скоро.
— Цадок придет, чтобы помолиться с нами, — объявил Иоиль с облегчением в голосе. — Он только возьмет с собой молитвенное покрывало, тексты и тфиллин и придет немедленно.
— А что он… что он сказал? — спросила Мария.
— Похоже, эта новость его не потрясла, — ответил Иоиль. — Возможно, что он проявил деликатность и скрыл свои чувства.
«Полезное качество в раввине», — подумала Мария.
Ожидая прихода старца, она изнывала от страха и стыда. Иоиль позаботился о том, чтобы Элишеба благополучно заснула в комнате, находившейся как можно дальше от них.
«Сидите тихо! Тихо!» — мысленно приказала Мария демонам, хотя понимала, что не имеет над ними власти.
И как только Иоиль встретил Цадока у дверей, они дали о себе знать.
— Мария, — произнес Цадок, войдя в комнату и протягивая к ней руки. Лицо его выражало глубокую озабоченность, но отнюдь не осуждение или презрение.
Но ответить на приветствие Мария не смогла: ее уста онемели, а когда она попыталась потянуться к Иоилю или Цадоку, оцепенело и тело. Руки не повиновались. А спустя мгновение с ее губ сорвался поток немыслимых, нечеловеческих возгласов.
Оба мужчины потрясенно отшатнулись. Мария же, беспомощная и прикованная к месту, с ужасом внимала дьявольским звукам, извергавшимся ее устами, а точнее, теми, кто пребывал в ней.
Не теряя времени, Цадок принялся громко читать нараспев священные тексты, стараясь заглушить бесовские вопли, как он делал это тогда у озера. Слова слетали с его губ быстро, словно старец стремился побить ими демонов, будто камнями. Иоиль, не имевший никакой зашиты, побледнел от ужаса.
— Молись со мной! — приказал Цадок, схватив Иоиля за руку. — Произноси «тефиллу»!
Но Иоиль, не будучи знатоком ритуала, лишь нерешительно мямлил малознакомые слова и был слабой поддержкой раввину. Мария почти не слышала его.
— «…Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой — скала моя; на Него я уповаю; щит мой…»
К этому времени Мария упала на колени и опустила голову, стараясь вобрать в себя спасительные звуки древнееврейских текстов, чтобы они смогли справиться с голосами и их обладателями, укоренившимися в ней. Ей даже удалось крепко сжать губы, хотя лицевые мускулы дергались и боролись с ее волей. А потом, неожиданно, женщина почувствовала, как звуки замирают внутри нее, словно перестает клокотать вода в снятой с огня кастрюле. Некоторое время она еще ощущала что-то вроде бульканья, пузыри еще вздувались и лопались, но потом все успокоилось. Мария повалилась ничком на пол, но мужчины подхватили ее, не дав упасть, а потом Иоиль на руках отнес и уложил жену на ковер и бережно отер ей лицо влажной тряпицей.
— Ну как… ушло? — спросил он Цадока.
— Я не… я не знаю, — ответил тот, — Это духи воздуха, они могут быть очень сильными и коварными. Мария, — мягко спросил он женщину, — с тобой все в порядке?
— Да, — сказала она, больше для того, чтобы успокоить его. — Мне кажется… они ушли. О рабби, я даже не знаю, что они говорили!
— Мы тоже, — вздохнул Цадок. — Это и к лучшему.
Мария заснула и спала крепко, чувствуя себя опустошенно, и обмякшей, как старый сморщенный бурдюк из козлиной кожи. Иоиль, кажется, провел ночь, бодрствуя на тот случай, если во тьме что-то восстанет и ей потребуется помощь. Когда Мария открыла глаза, рассвет уже окрашивал в мягкие тона восточный небосклон в окне, а вода, плескавшаяся о берег неподалеку от дома, казалось, нашептывала ей слова утешения.
Встретив взгляд Иоиля, она сказала:
— Кажется, Цадок сделал все, как надо. Во всяком случае, я больше не чувствую их в себе, если они и не ушли, то затаились. Но помоги мне отыскать отломанную глиняную лапу того… Я не буду называть его имя. Ты знаешь, кого я имею в виду.
У Иоиля сделался расстроенный вид, но Мария потянулась и взяла его за руку.
— Пожалуйста! Задержись, не ходи на работу, помоги мне в поисках. Я боюсь, что одна с этим… с ним не совладаю. А когда найдем лапу, уничтожим ее вместе.
Муж быстро оделся, и они принялись за обстоятельный обыск вещей Марии, которые она взяла из родительского дома. Им пришлось крепко задуматься о том, куда могла подеваться когтистая лапа после того, как Мария в последний раз видела ее спрятанной рядом с Ашерой.
— Вроде бы я засунула и то и другое на дно сундука… Она была совсем крохотной, еще меньше, чем Ашера…
Да, идолы были невелики — таких легко спрятать, а найти очень трудно.
Совместными усилиями они слой за слоем вынимали из сундуков ткани и одежду и тщательно все пересматривали. Однако эти вещи Мария не так давно вытряхивала и укладывала обратно, пересыпая душистыми травами. Непонятно, как среди них могла бы оказаться мерзкая лапа, не говоря уж о том, что она перебила бы благоухание трав своим зловонием.
Да… странный запах. Где она его почуяла? Кисловатый запах, который навел ее на мысль о плесени, но когда она все внимательно осмотрела, то ничего не обнаружила. Потом он сменился гнилостным, и Мария стала грешить на дохлую мышь, но мышь нашлась, а запах исчез. Но он… он исходил… сверху, с полки внутренней дверью. Мария принесла табурет и встала на него, внимательно разглядывая содержимое полки. Там находились несколько мешочков со смолой для латания отверстий в древесине, кожаные тесемки различной длины, старые инструменты. И там-то. среди деревянных затычек и горшочков с клеем, лежал темно-красный обломок глиняного изделия. Внешне его можно было принять за отломанную ручку кувшина, только эта «ручка» заканчивалась безобразными квадратными пальцами с острыми когтями. Лапа Пазузу.
Мария не стала задаваться вопросом, как она здесь оказалась. Достаточно было и того, что теперь ей ничего не стоило дотянуться и схватить ее.
Спустившись с табурета, Мария уставилась на находку. Какая маленькая и дурацкая с виду вещица. Трудно поверить в то, что она вообще обладает какой-то силой.
«Мерзость! Идолы! Всю эту мерзость необходимо уничтожить!»
Марии вспомнилась Самария, возмущенный голос раввина, удары дубинок и посохов, обрушившиеся на идолов, пыль и осколки, разлетавшиеся вокруг.
«Может быть, облепившая меня тогда пыль стала причиной этой заразы не меньше, чем подобранные вещицы?» — подумала Мария.
Неожиданно она почувствовала, что пребывала в осквернении почти всю свою жизнь, еще со времени той поездки. И теперь один из источников скверны зажат в ее руке.
— Иоиль! — крикнула она. — Я нашла! Иди скорее!
Муж поспешил к ней и уставился на находку.
— Значит, это и есть враг. Давай уничтожим его немедленно. На сей раз будем действовать не наобум, а как можно тщательнее.
— Может, позвать Цадока? — спросила Мария, полагая, что, когда имеешь дело с нечистой силой, желательно заручиться всей возможной помощью.
— Нет, — покачал головой Иоиль. — Главное сейчас — сделать это немедленно, без проволочек. Хватит и наших собственных молитв. И давай вынесем его из дома, разобьем рядом с деревенскими кострами для мусора, а потом выбросим вместе с требухой и отходами.
— А не следует нам измельчить его и выбросить в воду?
В конце концов, Моисей, разбив вдребезги золотых тельцов, сбросил пыль в воду и заставил израильтян выпить ее.
— Нет, не надо нам травить воду, — возразил Иоиль — Как можно бросать такую гадость в озеро, с которого мы кормимся?
Они быстро вышли из дома и зашагали по ведущей вдоль озера тропке, которая в этот час обычно бывала безлюдной. Пока они шли, Мария впервые за долгое время смогла увидеть красоту озера не затуманенными очами. Все было таким же и совсем другим, словно обрело более яркие цвета и четкие очертания. Солнце искрилось над гладью озера, в небесах разносились голоса птиц, кажется, она услышала их впервые за долгие годы. Голоса эти представлялись ей воплощением свежести, символом некоего нового начала, а белизна оперения расхаживавших по мелководью цапель — самым чистым, незапятнанным цветом, виденным в жизни. Он тоже возвещал о свежести и абсолютной чистоте.
Обогнув излучину, Мария и Иоиль тут же учуяли едкий запах, а потом увидели дым, поднимавшийся над мусорной ямой, являвшей собой полную противоположность красоте наступившего утра. Туда сбрасывали весь хлам, который потом сжигали.
Найдя большой плоский камень, теплый на ощупь и словно светившийся изнутри, они извлекли скрюченную лапу, и Иоиль, не теряя времени, воззвал к Господу.
«Так говорит Господь, Царь Израиля: Я первый и Я последний, и кроме Меня нет Бога… Стопы святых Своих Он блюдет, а беззаконные во тьме исчезают; ибо не силой крепок человек. Господь сотрет препирающихся с Ним…»
Мария повторила слова вслед за мужем, а от себя добавила:
— Я отвергаю и проклинаю тот день, когда коснулась тебя. Я отрекаюсь от тебя и ненавижу все, связанное с тобой. — Потом она кивнула Иоилю: — Давай! Уничтожь эту нечисть!
Расстелив на камне тряпицу, Иоиль положил лапу на нее, после чего поднял булыжник и, обрушив удар на идола, разбил хрупкую глину на множество осколков. Не удовлетворившись этим, он растер их в сухую глиняную пыль, потом завернул в тряпицу оставшийся от истукана прах и оскверненный соприкосновением с ним камень и спустился к дымившейся мусорной яме.
Несколько человек сжигали рыбью требуху, об этом безошибочно свидетельствовала ужасная вонь. Подойдя к ним, Иоиль поднял сверток над головой и вполголоса произнес:
— «Ибо червь их не умрет, и огонь их не угаснет; и будут они мерзостью для всякой плоти».
— Аминь! — вымолвила Мария, и сверток, пролетев по воздуху, исчез в пламени.
Маленький всасывающий звук, небольшая вспышка — и все было кончено.
Мария ощутила внутри легкое шевеление, словно колыхание какой-то вязкой, полужидкой массы, но ничего более. Ничего, кроме чувства облегчения.
