Шрам

Когда мне было пять лет, мы с папой поехали к озеру Туонела посмотреть на водопад. Высотой он был не меньше сорока метров, и речная вода издавала удивительный звук, сбегая каскадом в ледяное озеро. Мы поднялись на самую вершину, прямо на каменистый выступ над пропастью, и глядели с него вниз. Помню, как страшно мне было стоять на такой высоте и всматриваться сквозь туман и брызги в пенящуюся воду. Мне казалось, что озеро кипит, и я представлял, что там сидит водяной оборотень — накки, который хочет утащить меня на дно и утопить. Мне сразу вспомнился рисунок, который я встретил в какой-то книге: огромный кальмар тянет в свое логово подводную лодку. Мне казалось, что накки превратился в этого кальмара и сейчас сверлит меня своими желтыми глазами, шевелит щупальцами, хочет схватить меня.

— Тебе уже пять лет, — начал отец, — тебе пора вступить на тропу мужества.

Тогда я и понятия не имел, о чем он говорит.

— Не бойся, Оскари. Ты хороший пловец. По сравнению с тобой я просто бултыхался в воде, когда мне было пять.

Помню, как поднял на папу глаза, кивнул и сказал:

— Я люблю плавать. Мы будем купаться?

Отец серьезно посмотрел на меня и ответил:

— Можно и так сказать.

Я хотел взять его за руку, но он свою отдернул и бросил взгляд назад. Обернувшись, я увидел стоящую невдалеке группу мужчин под предводительством Хамары. Он кивнул папе, тот в ответ нахмурился, но тоже тряхнул головой.

Мы разделись до трусов, и я весь продрог от холодного ветра, пока отец доставал моток толстой бечевки и обвязывал один ее конец вокруг своей талии. Я спросил папу, зачем он это делает, а он улыбнулся в ответ и пообещал, что будет весело. Когда он обвязал вокруг меня другой конец веревки, я все окончательно понял.

Нам предстояло прыгнуть в водопад.

— Не надо, пожалуйста, — взмолился я. — Папочка, я не хочу.

Содрогаясь от рыданий, я цеплялся за папину ногу. Умолял его не заставлять меня прыгать. Я очень боялся падения в бурлящую воду, где поджидал меня накки. Мне представлялось, что я опущусь на самое дно и никогда уже не всплыву. Никогда не увижу маму.

Папа нагнулся и погладил меня по голове, чтобы я успокоился.

— Не бойся, я с тобой. Будет весело, — обращался он ко мне, но смотрел на Хамару.

Потом папа разжал мои цепкие пальцы, отодрал меня от своей ноги и подвел к самому краю со словами:

— Мы связаны одной веревкой.

Он взял меня на руки и шагнул в бездну.

И мы падали, падали, падали.

Я крепко зажмурился и не открывал глаз весь полет. От ветра перехватывало дыхание, как будто из легких выкачали весь воздух. Брызги воды хлестали дождем. Когда мы ударились о пенящуюся поверхность воды, меня резко охватил холод, все мышцы окаменели.

Напор водопада, обрушивающегося на нас, был такой сильный, что мы все глубже и глубже опускались в нескончаемый мрак озера. Казалось, нам уже никогда не выбраться наверх. В легких было пусто, в голове пульсировала кровь. Я запаниковал, открыл рот, чтобы вдохнуть воздух, и тут же наглотался воды. В ту секунду, опускаясь на дно безжалостного озера, я понял, что умираю.

Мне казалось, что накки схватил меня своими здоровенными кривыми щупальцами и никогда уже не отпустит.

То же самое я переживал сейчас: на меня обрушивалась вселенная, грудь была словно сдавлена тисками, все мышцы напряжены до боли. Но к воспоминаниям об озере примешивались звуки ломающихся деревьев и летящих в мою сторону кусков коры. Сейчас я был не в озере, а лежал лицом в луже грязи и захлебывался, пытаясь вдохнуть. Осознав, что происходит, я поднял голову и откашлял попавшую в нос и рот грязную воду. Я лежал на животе и широко открывал рот, заглатывая воздух, как вдруг получил по спине чем-то тяжелым. Что-то твердое больно ударило между лопаток, и я весь сжался, обхватив голову руками и молясь, чтобы этот кошмар побыстрее закончился.

Долгое время я оставался неподвижен, дожидаясь, когда прекратится хаос и сойдет на нет ужасный скрежет. Прошло время, и лес затих, даже птицы не пели. Слышался только тихий шум дождя, потрескивание огня да поскрипывание деревьев.

И я все равно боялся пошевелиться, хотя и понимал, что глупо лежать так всю ночь. Я мысленно приготовился к худшему, потом разжал руки, открыл глаза и поднялся на ноги.

Горной дороги простыл и след. Как не бывало. Казалось, что меня занесло в зону военных действий.

В нескольких метрах от меня глубокий шрам пересекал лес. Шрам. По-другому и не скажешь. След невероятных разрушений разрезал лесную тропу, и теперь она была завалена обломками деревьев, похожими на обгорелые спички. Тут и там потрескивали костры пожарищ, которые уже почти залил дождь, легко проникавший через огромную прореху в бору.

Дым вился вокруг поваленных деревьев. Он стелился по земле и закручивался в воронки, подхватываемый порывами ветра. Дым нес с собой сильный запах, но не только приятный аромат паленой древесины: были в нем и неожиданные примеси — обуглившаяся резина, расплавленная пластмасса и горящий бензин. И куда ни глянь — везде, как светлячки, в темном небе летали искры и тлеющие, как бумага, обрывки березовой коры.

Я отрешенно посмотрел кругом, будто контуженный, а потом попытался представить, что за злая сила могла сотворить такое. Зачарованный, я поражался дикой красоте загубленного леса.

Споткнувшись обо что-то, я больно отбил большой палец. Наклонился и увидел шипящий от дождя кусок металла.

— Ой! — Металл больно обжег мне кончики пальцев. Я отдернул руку и дотронулся до холодной мочки уха — если так сделать, то на пальцах не вскочит волдырь.

Отбросив железяку ботинком в сторону, я достал из-за спины лук, чтобы проверить, цел ли он. Убедился, что лук не раскололся надвое, и стал пробираться к квадроциклу, размахивая перед лицом руками в попытках разогнать дым. Перешагивая через затухающие костерки и поломанные сучья, я увидел квадроцикл. Как дохлое насекомое, он лежал перевернутый, раздавленный стволом упавшей ели. Три шины были разодраны, бампер квадроцикла смят.

Мне подумалось, что теперь, даже если я выберусь отсюда живым, папа непременно меня убьет. Подойдя поближе, я осмотрел квадроцикл в надежде, что его еще удастся починить.

— Черт! — Я пнул квадроцикл, и он отозвался глухим металлическим эхом. — Черт!

Я сжал кулаки, запрокинул голову и прокричал в небо:

— Ч-е-е-рт!

Как ни удивительно, небо ответило мне, подмигнув красным светом.

Странный огонек мелькнул над верхушками деревьев. Казалось, он парил в воздухе и я не сразу понял, что он постепенно становится все больше. Не знаю, что это было, но оно опускалось на лес, совсем как недавние разрушения. Я выгнул шею кверху и смотрел на красный огонек, завороженный его размеренным миганием.

Загорелся. Погас. Загорелся. Погас.

— Что это? — прошептал я.

Свет медленно приближался, и я увидел позади него нечеткий темный силуэт.

А я-то думал, что самое страшное позади: вертолет, Хазар, потом… даже не знаю, что это было — какая-то авария или обстрел.

— Тебя только не хватало! — простонал я, обращаясь к красному огню. — Да что ты вообще такое?

Красный свет мне не ответил. Он только мигал, опускаясь за деревья по другую сторону от распахавшего лес шрама у меня за спиной. Послышался хруст ветвей и глухой удар.

Что бы это ни было, оно только что приземлилось. Совсем близко.

Часть меня не хотела думать ни о чем, кроме спасения, но другая уже сгорала от любопытства. Мне хотелось узнать, что это такое. Теперь, без квадроцикла, я все равно никуда не спешил.

Я повернулся и смерил взглядом шрам. Красная лампочка мигала невдалеке, как раз в той стороне, куда я направлялся. Моим долгом было узнать, что прилетело в наш лес.

Мне необходимо было знать.

— Ну что ж, — сказал я огоньку. — Посмотрим, кто ты есть.

Я вернулся к квадроциклу, чтобы забрать уцелевшие вещи. Алюминиевая рама рюкзака не пострадала, так что я забил его под завязку, надел на спину и взял в руку лук.

Перебраться через лесной шрам было непросто. Приходилось то взбираться на упавшие ели, то проползать под сучковатыми стволами поваленных вековых деревьев. В воздухе пахло гарью, она драла горло, и я заходился кашлем всякий раз, когда вдыхал густой дым. Кривые лапы ветвей так и норовили зацепиться за мою камуфляжную сетку.

Несмотря на ночной холод, моя непромокаемая куртка пропиталась потом, пока я добрался до другого края борозды. Я влез на поваленное дерево и уставился на красный огонек.

Загорелся. Погас. Загорелся. Погас.

По телу пробежала дрожь, и я подумал, что еще можно уйти, что так будет даже лучше. Но, завороженный красным огоньком, я вспомнил слова Хамары: «В лес он уходит ребенком, а вернется настоящим мужчиной».

Мужчиной! Мужчины не трусят.

«Будь смелым, — прошептал я, — будь сильным».

Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, я спрыгнул с дерева и шагнул в глубь леса, не сводя глаз с красного маячка.